Мне бывает жарко даже в лучшие пекинские дни, но «полыхающий июнь» – самое настоящее адское пекло. Сорок градусов – это неприятно по любым стандартам. «Город перемен» страдает от вредных выбросов апокалиптического масштаба большую часть года, и лето не является исключением. Маски по большей части бесполезны и не спасают от мельчайших частичек сажи. В больницах и аптеках все больше людей с жалобами на забитые легкие. Смог буквально скрипит на зубах и ощущается на вкус. Здесь нужна хорошая генеральная уборка. Моим легким – тоже. Поэтому я бегу домой, в Великобританию. Беднягам, которые вынуждены страдать здесь сто процентов времени, можно только посочувствовать. Говорят, продолжительность их жизни сокращается по крайней мере на пять лет. Другие побочные эффекты и ущерб для молодых и не очень организмов обсуждать не принято. Но несомненно, что за прогресс приходится платить высокую цену.

 

Глава 14. Интернет-предпринимательница

У Цзюань Сяо (по-английски она зовется Бетти, но мне больше нравится ее китайское имя, означающее «маленькая» или «малышка») широкая и невероятно притягательная улыбка, которая словно освещает всю комнату. Улыбаются не только ее губы, но и глаза, и все тело. Сяо родилась в 1982 году, а значит, принадлежит к поколению интернета, прекрасно освоившему цифровые технологии. Она всю жизнь прожила в этом городе и считает себя пекинкой до мозга костей.

– Пекин – мой родной город, и я его люблю. Здесь вся моя семья, все родственники и друзья. Я знаю, это не лучшее место для жизни из-за плохой экологической ситуации, но мне здесь нравится. Да, постепенно город лишается былого очарования, и порой мне, коренной пекинке, кажется, что мы утрачиваем чувство собственного достоинства. Рабочие ведут себя очень грубо, все постоянно торопятся и не обращают внимания друг на друга. Это очень досадно. Однако во время Китайского Нового года большинство приезжих возвращаются в родные города и Пекин остается в распоряжении пекинцев. Тогда здесь здорово, и я по-настоящему чувствую, что это мой дом. Настоящий Пекин дышит историей. Здесь жил последний император, здесь находится большинство китайских достопримечательностей и вообще много хорошего. Но город обслуживается мигрантами со всего Китая и живет благодаря им. Порой это отвлекает от настоящего Пекина, однако мы вынуждены смириться.

Она снова улыбается – на сей раз грустно и задумчиво. Это немного странно для молодой и успешной женщины, которая должна бы наслаждаться динамикой и многообразием оживленного города. Но нет. Она уже испытывает ностальгию по школьным временам. В Китае, и особенно в Пекине, все меняется с такой скоростью, что даже молодежь порой тоскует по недавнему прошлому. Сяо качает головой, словно стряхивая детские воспоминания. Как и многие молодые женщины, она живет с родителями, которые надеются на ее скорое замужество. Однако я чувствую, что девушка твердо решила не поддаваться и продолжать заниматься бизнесом.

– Я училась в средней школе Житан. Потом изучала журналистику в Пекинском университете технологий и бизнеса. Теперь у меня свой бизнес на Taobao.

С момента основания в 2003 году компания Taobao добилась в Китае огромного успеха. Ею владеет Alibaba, которая, в свою очередь, в сентябре 2014 года взорвала Уолл-стрит, сделав крупнейшее в истории первичное размещение акций на 25 миллиардов долларов. На Taobao можно найти почти миллиард товаров, и это один из 20 самых популярных веб-сайтов в мире. Он отчасти похож на eBay , со всеми принадлежностями, которые только можно себе представить. Я не буду объяснять здесь все тонкости использования Taobao, но достаточно сказать, что каждый день на нем делаются состояния и что обычные люди покупают и продают здесь практически все. Сяо – классический пользователь сайта, и ее история демонстрирует, как он затронул и изменил жизни многих молодых китайцев.

– Мне очень повезло. После университета меня взяли в Wall Street English, известную в Китае школу английского языка. Я работала там пять лет, с 2006 по 2011 год, а потом уехала в Новую Зеландию в «рабочий отпуск». Там я увидела много интересных и необычных продуктов. Мне показалось, что друзьям понравятся такие вещи, как местный мед манука, товары для здоровья, особая косметика и сухое молоко.

Сяо разместила отзывы об этих продуктах на WeChat, вездесущем китайском гибриде Facebook и Twitter, где есть голосовая и видеосвязь, а вскоре появятся и электронные платежи. Этой сетью пользуются не только все молодые китайцы, но и более зрелые представители среднего класса. После этого знакомые попросили Сяо купить для них эти товары и прислать их в Китай. Так она и поступила.

– Я не стремлюсь много зарабатывать. Мне просто хочется жить не так, как многие друзья, которые постоянно заняты и испытывают стресс из-за работы. Знакомые стали просить меня посылать им разные товары, а потом начали размещать такие хорошие отзывы на WeChat, что за ними потянулись и незнакомые – они прочитали эти отзывы и захотели сделать покупки.

Сяо начала с малого, но теперь у нее более 400 регулярных клиентов, которые оценили весьма специфические продукты, характерные именно для Новой Зеландии.

– Качество очень высокое, я получаю отличные отзывы, и, кажется, все больше людей хотят стать моими покупателями.

Она улыбается – скромно, но с явной гордостью. Это очень располагает и говорит о человечном и честном подходе к бизнесу, который словно распространяется на то, что она продает, и то, как она это делает.

– Я решила, что не буду работать в Пекине. Экологическая ситуация очень плохая, в метро полно народу. В часы пик здесь настоящее безумие. Люди несутся на работу, тратят на дорогу много времени, и все ради чего? Чтобы заработать чуть больше денег. Я так не хотела. Торговать легко, и я могу распоряжаться своим временем в течение дня – ходить в разные места, разговаривать, давать интервью!

И снова эта сияющая улыбка. Она создает ложное ощущение беззаботности, но я знаю, что передо мной целеустремленная и решительная молодая женщина. У Сяо нет больших амбиций в бизнесе – похоже, что это для нее лишь средство, чтобы совершить нечто экстраординарное.

– Я хочу поехать в бедный регион и учить детей. Возможно, в город Сичан в провинции Сычуань. У меня есть подруга, которая ездила туда на три месяца. Она нашла это очень полезным, и теперь я тоже хочу сделать что-нибудь подобное. Возможно, буду учить детей английскому.

Для Китая, где люди в основном жаждут денег, статуса и сохранения «лица», это необычный план. Спокойная решимость девушки интригует меня, но Сяо не вдается в подробности и не рассказывает, когда рассчитывает реализовать свою мечту.

– Я встаю рано утром и звоню в Новую Зеландию, чтобы зарезервировать и заказать продукцию у поставщиков. Я точно знаю, сколько времени она будет идти до Пекина, продумываю объемы поставок и возможный график продаж, чтобы не заказать слишком много или чересчур мало. После обеда я упаковываю и рассылаю заказы. Многие клиенты – мои друзья, но появляется все больше друзей моих друзей, и я просто не могу отказать им, подвести их. Это важно: они могут положиться на меня, верить тому, что я говорю, они доверяют продуктам, которые подтверждают то, что я говорю, и снова приходят за моими товарами, и рассказывают об этом другим. Вот поэтому мой бизнес растет.

Простота ее стремления к качеству продукции, своевременной доставке и разумным ценам может послужить хорошим примером для многих крупных компаний. Не удивительно, что клиенты платят вовремя и регулярно делают повторные заказы.

Простые бизнес-модели работают.

– Taobao дал мне хороший шанс наладить свой бизнес. Чтобы все организовать и начать, мне потребовалось 20 000 юаней (около 3000 долларов). Если работать тщательно и эффективно, я могу получать 50 000 юаней (7600 долларов) в месяц, и этого как раз хватает.

Разговор переходит к женщинам и их роли в обществе. Я думаю, что это – из-за стандартного вопроса, который молодые незамужние женщины в Китае слышат каждый день: «Когда вы выйдете замуж?» Многие с готовностью отвечают, что встречаются с кем-то и надеются на предложение или что помолвлены и планируют свадьбу. У Сяо таких ответов нет, и она вообще не хочет об этом говорить.

– Женщины в этом городе гораздо более независимы. Работа меняет все. Если у вас есть работа и деньги – значит, есть независимость и возможность самостоятельно определять свою судьбу. Муж для этого не нужен – социальные нормы таковы, что он может вас ограничить. Одна моя подруга попросила у мужа денег на поездку, и он отказал! Тогда она пошла работать и начала путешествовать. И правильно сделала. У него не было никакого права ее удерживать. Женщины становятся увереннее, независимее, они ориентируются на себя и за счет этого расширяют свои возможности и обретают голос. Это очень важно.

Для Сяо принципиален вопрос равноправия женщин в обществе и дома. И у нее появляется все больше единомышленниц – не только в Пекине, но и во многих крупных китайских городах. Тем не менее эта тема пока мало обсуждается и не очень приветствуется в небольших городах и сельских сообществах, где ткань истории и семейных отношений насквозь пропитана традициями. Однако Китай быстро меняется: устаревшие формальности и сельская жизнь уходят в прошлое под давлением урбанизации, миллионы китайцев избавляются от бремени бедности и постепенно пополняют средний класс с его деньгами и амбициями. Думаю, в этих условиях сдвиг будет все более очевидным.

 

Глава 15. Отход от традиций

Селин – она предпочитает, чтобы ее называли именно так, – уверенная в себе молодая женщина. Она родилась в Пекине в 1983 году. Недавно Селин вернулась из Великобритании. Там она провела два года и получила степень магистра международного менеджмента в колледже Роял-Холлоуэй в самом сердце Лондона. До этого Селин изучала международный бизнес в престижном Пекинском университете и несколько лет работала в разных компаниях. Она четко выражает свои мысли на прекрасном английском с едва заметным намеком на китайский акцент.

Селин вернулась из Лондона, чтобы выйти замуж. Сейчас она менеджер по работе с клиентами в рекламном отделе медиакомпании. Ее муж работает на иностранную фирму, предоставляющую образовательные услуги. Они воплощают собой типичных жителей мегаполиса – представителей развивающегося среднего класса, которые видели мир, владеют языками и имеют деньги.

– Мне очень повезло: сразу после университета я начала работать в медиаиндустрии. Сначала два года отвечала за рекламу и развитие бизнеса в Tencent  (весьма успешном конкуренте Alibaba) в Пекине. Потом почти шесть лет занималась очень похожими вещами в новом рекламном агентстве. После этого три года работала в китайском Vogue. А потом уехала в Лондон.

Почему же она вернулась в Китай?

– Пока я была в Лондоне, я несколько раз приезжала домой на семейные праздники и, конечно, на Китайский Новый год. На одном из таких мероприятий я познакомилась с будущим мужем. Мы оба пришли на ужин с друзьями. Потом наши родители согласились познакомиться, и мы начали отношения на расстоянии. Он жил в Пекине, а я в Лондоне. Через год я решила вернуться, и недавно мы поженились.

Селин гордится тем, что она – коренная жительница Пекина. Родилась и выросла в городе, где сейчас живет.

– Пекин не тот, что в моем детстве. Темп жизни заметно ускорился. Но теперь это важный город мирового уровня. Возможно, Шанхай кажется более космополитичным, но именно в Пекине занимаются политикой и принимают важные решения. А для некоторых он настоящий дом, здесь их место. Мы гордимся своим городом, потому что здесь лучшие учебные заведения и больницы в стране, соответствующие мировым стандартам.

Каковы же ее планы на следующие несколько лет?

– Думаю, в следующие три года я могу завести ребенка. Возможно, буду работать на себя – и тогда смогу сама заботиться о нем и проводить с ним больше времени. Я хочу создать китайско-британский бизнес.

Какой же? Мне это очень любопытно.

Она охотно и с энтузиазмом отвечает на мой вопрос.

– Образование – это будущее Китая, китайцев и наших детей. Я хочу устроить летние школы для китайцев в Британии. Хочу, чтобы моя компания занималась образованием и культурным обменом. Мы с мужем обсудили эту идею. Благодаря нынешней работе он имеет опыт в подобных делах и может меня консультировать.

Идея оказывается обезоруживающе простой и в то же время дальновидной.

– В Великобритании у меня был похожий проект, поэтому я смогла поработать с несколькими британскими школами. Я думаю, рынок созрел с обеих сторон. Здесь, в Китае, многие обеспеченные родители хотят, чтобы дети получили международный опыт, а в Великобритании есть школы со всеми необходимыми условиями, в то же время испытывающие потребность в финансировании. Они могли бы предоставлять нам услуги во время длинных летних каникул. Мой муж способен организовать этот бизнес с китайской стороны. Думаю, это смелая идея. Мы постараемся ее опробовать и посмотрим, что получится.

И снова, как это часто бывает в Китае, я наблюдаю неудержимый и неприкрытый энтузиазм. Установки здесь такие: «Почему нет?», «Давай попробуем» и «У нас получится». Идея кажется мне логичной, интересной и привлекательной. Британские школы вполне могут заинтересоваться ею.

– Мой муж – весьма традиционный китайский мужчина. Он любит историю, китайскую оперу, поэзию и каллиграфию. Мы не строили отношений, все случилось само. И меня очень радует то, что у нас получается. Особенно я довольна равенством в наших отношениях. У нас демократичный брак. Мы можем обсуждать что угодно и каждый раз много говорим о будущем – где будем жить, что будем делать.

Это действительно несколько необычно, если учитывать традиционный уклад китайской семьи. Комментарии Селин не лишены подтекста: они подразумевают, что в других китайских семьях сказанное ею будет выглядеть как нечто ненормальное и удивительное. Она рисует новый стиль брака, в котором женщина чувствует себя равной и наделена правами, а не привязана к детям, традициям и кухонной плите.

– Роль женщин в Китае меняется. Все больше и больше мужей принимают участие в домашних делах, в то время как все больше женщин получают ответственные должности на работе. Раньше считалось, что женщина должна родить ребенка, следить за домом и готовить еду, одновременно будучи хорошей дочерью и, что еще важнее, хорошей невесткой. Теперь мы больше похожи на западное общество. В крупных городах вроде Пекина или Шанхая женщины сами выбирают, хотят ли они оставаться дома. Социальные нормы на них не давят – это выбор, а не ожидаемая роль.

История расширения прав и возможностей женщин рассматривается и в других частях этой книги. Эта тема звучит везде, прежнего табу на нее больше нет – то и дело можно услышать рассказы о том, что женщинам долго не давали играть активную роль в китайском обществе. Но, конечно, в стране еще есть места, где их положение, как и прежде, в лучшем случае неоднозначно, а в худшем – ограничено ведением домашнего хозяйства и воспитанием детей.

– Я знаю, например, что на юге Китая, в провинции Гуандун, мужчины занимают высшее положение, а женщины – низшее. Я слышала, что есть деревни, где женщинам даже не разрешается сидеть с мужчинами за одним столом и есть вместе с ними.

Не знаю, до какой степени это правда, но кто я такой, чтобы спорить? Китай – огромная и крайне многообразная страна. Вполне возможно, такие вещи существуют. Но люди, с которыми я общаюсь в Пекине, производят на меня совершенно другое впечатление. Появляется все больше женских организаций, которые пользуются популярностью и поддержкой. Ими управляют китайские женщины, и посещают их такие же китаянки. Это самые разные объединения, от групп поддержки для жертв домашнего насилия (еще одна табуированная во многих культурах тема, о которой сейчас свободно говорят в Китае) до групп самопомощи для деловых женщин, где им помогают занять лидирующие позиции на работе и учат, как это сделать.

– Работа изменила стиль жизни и положение женщин в Китае. Финансовая независимость стала катализатором для расширения их возможностей и освобождения от прошлого.

Так оно и есть, и так должно быть – по мнению многих, включая меня.

 

Глава 16. Публицист

Лицзя Чжан – публицист. Она родилась и росла в очень бедной семье в Нанкине, и годы ее становления прошли в борьбе с тяжелейшими условиями, характерными для жизни китайской молодежи 1980-х годов. Лицзя 16 лет проработала на машиностроительном заводе «Чэньгуан» – одном из крупнейших оборонных предприятий страны, насчитывавшем более 10 000 рабочих.

– Я ненавидела эту жизнь. Мне было так скучно. Я самостоятельно изучала английский в свободное время. У тех, кто работал рядом, мое трудолюбие и «реакционные» взгляды вызывали подозрения. Это был самый разгар реформ, и нам приходилось трудно. Работа на заводе досталась мне от матери – в 43 года она сложила свои инструменты и передала мне «железную плошку риса» (так в Китае называют работу на государство с пожизненным трудоустройством). Мне была гарантирована занятость на всю жизнь, но это совершенно не радовало. Я увлеклась писательством в 14 лет и с того самого времени вела личный дневник. Еще я с детства хотела учить английский и свободно выражать свои мысли. Мало кто поддерживал меня в этом, но те, кто поддерживал, изменили мою жизнь.

В книге Лицзя «Социализм – это здорово» («Socialism is Great») ее захватывающая история рассказана во всех подробностях, поэтому мы начинаем разговор о ее жизни с того незабываемого момента, когда она организовала крупнейшую демонстрацию нанкинских рабочих в поддержку протестов на площади Тяньаньмэнь в 1989 году. Протестующих было более пятисот. Последствия оказались непростыми – Лицзя отстранили от работы, власти устроили расследование. Однако сейчас она ни о чем не жалеет, да и бюрократы, кажется, смирились с ее прошлым. Теперь она – постоянный автор не только китайских, но и международных изданий.

– Я очень хотела изучать английский, и это изменило мою жизнь. Как я уже говорила, на фабрике я была совершенно несчастлива. Поэтому, когда появилась возможность, я уехала из Китая. Чтобы получить документы и «штамп» (официальное разрешение с завода), пришлось потрудиться. Мой руководитель был против, поскольку считал меня по тем временам «реакционным элементом» и «буржуазной декаденткой». Ему казалось, что у меня химическая завивка, хотя это просто кудрявые от природы волосы! Так или иначе, но он упорно отказывался дать мне разрешение. Однако у сестры были связи на заводе, и она смогла устроить мне документы, необходимые для выезда.

В 1988 году девушка познакомилась с молодым шотландцем по имени Калум Маклауд, который приехал в командировку в Пекин. У них завязались близкие отношения, и в 1990 году Лицзя смогла выехать из страны как невеста Калума. Они поженились, потом развелись, но к тому времени она уже освободилась от прежней жизни и писала статьи для иностранных изданий.

Лицзя говорит, что прежде жила, словно лягушка, оказавшаяся на дне колодца. Окружающий мир был почти не виден, но она знала, что он существует – яркий и интересный, в то время как ей приходится вести серую и холодную жизнь. Ее ожидало простое и скучное существование – работа на оборонном заводе, жизнь в маленькой квартире, посещение заводской бани, библиотеки, кинотеатра и плохих учебных заведений. Даже «университет», где она впитывала немногие доступные знания с 1992 по 1995 год, оплачивался заводом и существовал при нем.

Она пишет, что инженерное проектирование не слишком интересовало ее как предмет, но это была единственная возможность получать хоть какие-то знания. Ей приходилась трудно, но сама атмосфера и учебная нагрузка ей очень нравились.

– Почему я вернулась в Китай? Мне показалось, что жизнь здесь полна целей и смысла. Я верила в свои способности и хотела что-то изменить, рассказать правду о происходящем в Китае. В Великобритании я изучала журналистику и поняла, что могу помогать иностранным журналистам, приезжающим сюда, решать различные вопросы. Сначала я была внештатным сотрудником, но вскоре у меня обнаружилась способность находить отличные темы для историй. Потом мне удалось устроиться на полную ставку в американскую телерадиокомпанию – я работала там и на радио, и на телевидении. К сожалению, я была своевольной, – наверное, и сейчас такой остаюсь. Однажды мне предложили сделать проект для конкурирующей компании, что было против правил, поскольку гражданам Китая запрещалось – и по-прежнему запрещается – работать журналистами в иностранных средствах массовой информации. Можно быть ассистентом или исследователем, но писать для них нельзя.

Лицзя написала статью для конкурента, и ее опубликовали за границей. Работодатели узнали об этом и уволили ее.

– Тогда я стала искать информацию по заказу Newsweek, а в сентябре 1996 года начала работать внештатным журналистом здесь, в Китае, но для иностранных изданий. Это было самое правильное решение в моей жизни. Я могла писать независимые колонки (подготовленные по заказу издания, но не выражающие мнения редакции) для таких газет, как The Guardian и The Observer в Великобритании, а также для других изданий со всего мира, и в частности Южной Азии. Это дает больше свободы, и пишу я только по-английски. То время на фабрике, когда мне приходилось прятать книги на английском и тайком читать их во время политинформации, очень помогло расширить словарный запас. Коллеги смеялись надо мной, а начальник публично оскорбил, когда узнал, чем я занимаюсь, но это сыграло огромную роль!

Каковы же ее любимые темы?

– Китайское общество меняется, и эта тема меня очень увлекает. Меня интересует социальная мобильность и огромная разница в доходах между богатыми и бедными. Богатые становятся богаче, а бедные остаются позади с непреодолимым отрывом, несмотря на реформы и неоспоримые улучшения. Я вообще не считаю, что в ближайшие десять лет возможны принципиальные изменения. В лучшие университеты попадает самая умная молодежь, но эта умная молодежь получила то образование, которое могут себе позволить только богатые люди. В обществе, где в семье по одному ребенку, такие дети становятся маленькими «императорами», которых балует вся семья. Все их желания удовлетворяются, и, хотя они испытывают большое давление, возможности у них тоже огромные.

А кто же остается обделенным? Этнические меньшинства? Трудовые мигранты?

– В обществе много маргиналов. Известный всем институт хукоу (прописки по месту жительства) ввели в пятидесятые годы, чтобы беднота не затопила растущие города. Хукоу удерживает бедных людей в деревнях. При такой системе китайцы, родившиеся вне городов, не могут приобрести здесь собственность, а горожане по сию пору наслаждаются огромными, непропорциональными привилегиями. Правительство пытается это изменить, но дело движется медленно. Например, недавно были ослаблены законодательные запреты, и теперь дети трудовых мигрантов, проживших в Пекине пять лет, могут посещать городские школы.

Тема трудовых мигрантов буквально завораживала меня с первого визита в Китай.

– Китайские мигранты – безымянные герои экономического чуда. По большому счету, в Пекине есть два класса: мигранты и коренные пекинцы. Правительство пытается справиться с неравенством, но местные ревностно охраняют свои привилегии и высокий статус.

Я лично наблюдал некоторые проявления этих привилегий – например, в городских парках и общественных местах, где пекинцы, у которых есть прописка, разгуливают бесплатно, в то время как иностранцы, трудовые мигранты и просто приезжие из других городов должны платить.

– Я считаю себя одной из тех, кто может способствовать переброске культурного моста между Китаем и Западом.

Мы обсуждаем нашу работу и ответственность, которая на нас лежит.

– В 2008 году я очень активно выступала за то, чтобы Китай проводил Олимпийские игры.

Почему?

– Потому что Китаю было необходимо – и по-прежнему необходимо – взаимодействовать с Западом. Он слишком долго оставался в тени – или это подразумевалось. Сейчас здесь столько свободы! Клетка так велика, что большинство людей почти ее не замечают. Они вообще не чувствуют ограничений. На барьеры натыкаются только те, кто активно стремится их преодолеть.

Конечно, барьеры по-прежнему существуют, но, даже когда люди – порой случайно – на них натыкаются, они становятся темой для шуток, высмеиваются в WeChat и в интернете. У правительства почти не осталось способов помешать людям жаловаться. Системы сетевой защиты можно обойти, и объемы интернет-трафика таковы, что его почти невозможно обуздать – даже если правительство захочет иметь тотальный контроль, а я очень сомневаюсь в таком намерении. У людей достаточно гордости и чувства собственного достоинства, чтобы актуальные проблемы стали поводом для активного инакомыслия. Загрязнение окружающей среды, плохое исполнение законов, неэффективные или неграмотно составленные нормативы, политическая беспомощность воспринимаются как позор. Поток комментариев, образующих фоновый шум в WeChat и других социальных сетях, скорее содействует, чем мешает официальному курсу на избавление от коррупции и некомпетентности.

Последнее слово остается за Лицзя.

– Страна, в которой, с одной стороны, подвергают цензуре декольте актрисы, играющей последнюю императрицу Цыси, а с другой – разрешают жителям интернета высмеивать глупую цензуру уже готового фильма, может рассчитывать на мою поддержку. Здесь все меняется, и, хотя перемены могут показаться неспешными, а порой и крайне медленными, их масштабы трудно себе представить. Никто больше не сможет удержать китайский народ.

 

Глава 17. Взгляд на китайский кинематограф

Профессор Хуан Инся – президент Пекинской киноакадемии, единственной в Китае и крупнейшей в Азии. Он уже ждет меня. Это поджарый энергичный человек с густыми черными волосами. Вся его жизнь связана с китайской киноиндустрией, в которой он сыграл важную роль.

Сейчас Китай – огромный и самый быстрорастущий кинорынок. В день здесь выпускают в среднем два фильма. Кассовые сборы в 2014 году составили 29,6 миллиарда юаней (свыше 4 миллиардов долларов), что делает его вторым в мире после американского. Кинематограф пришел сюда в 1896 году, а первый полнометражный фильм – «Битва при горе Динцзюньшань» – был снят в 1905-м.

– Я родился в 1959 году. Во время Культурной революции я ходил в начальную школу в западном Пекине. Помню, что в школе в окнах не было стекол, да и вообще ничего не было – даже парт и стульев. Мы должны были приносить табуретки из дома. Доской служил покрашенный участок стены, на котором учитель палочками царапал урок. Это было очень примитивно. Я отчетливо помню первое, что мы научились говорить в школе: «Долгих лет жизни председателю Мао». Вот такое яркое воспоминание наивного семилетнего мальчика о первом школьном дне. Я помню, как трудно приходилось тогда. А еще помню, как группы людей дрались друг с другом в окрестных полях.

Профессор Хуан переносится в те времена. По его глазам видно, как захватывают его эти воспоминания, как они держат его память, словно в тисках.

– Помню, чтобы защититься от холода, нам приходилось закрывать окна газетами, а потом – войлоком и хлопчатобумажной тканью. Еще у нас не было электричества зимой, поэтому уроки начинались с рассветом и заканчивались на закате. И я считал это нормальной жизнью! В помещении сидело 40 или 50 детей. Потом, где-то в пятом классе, в окна вставили стекла, но электричество так и не провели.

Хотя все это звучит весьма сурово, ровесники профессора, с которыми я беседовал, описывали абсолютно такие же, если не худшие, условия. У кого-то в классах не было дверей, а у кого-то школы находились практически на улице, в полуоткрытых сооружениях, часто пристроенных к неказистым зданиям вроде местного сарая для хранения техники, амбара или магазина.

– Зимой мы топили печку. Все дети должны были по очереди приходить пораньше и разжигать ее, чтобы помещение хотя бы немного прогрелось к началу занятий. В третьем классе нам выдали по парте и стулу. Они были старые и очень обшарпанные. Когда я закончил начальную школу и перешел в среднюю, мне показалось, что это сон. Там были электрическое освещение, стекла в окнах и настоящая доска. Это действительно походило на школу.

Отец профессора Хуана был шахтером, а мать работала на той же шахте в отделе кадров.

– Отец отвечал за шахтную клеть. Это была важная должность.

Затем наступил день, который все поколение профессора помнит и о котором говорит с большим оживлением.

– Это был второй год старшей школы. В тот день, 9 сентября 1976 года, нас внезапно собрали на спортивной площадке по приказу директора. Из громкоговорителей, установленных вокруг, мы услышали торжественное объявление о смерти председателя Мао. Все заплакали – это был выплеск искренних эмоций. Я прекрасно его помню и до сих пор изумлен всеобщим проявлением таких чувств.

В книгах по истории изложена официальная информация, но и в действительности обычные люди пережили столь же глубокие эмоции и были так же потрясены, как американцы после убийства Кеннеди и британцы в день смерти принцессы Дианы.

– В 1977 году объявили о государственном экзамене для поступающих в вузы. Мы пришли в восторг и начали активно готовиться. Для тех, кто был в старшей школе, проходной балл составлял 265, в средней – 310. У меня вышло 307 – я провалился! Пришлось ждать еще год – в 1978 году я прошел и поступил в Пекинскую киноакадемию. В мир кинематографа я попал абсолютно случайно – просто узнал, что в академию в первый раз будут набирать студентов. В то время я играл на скрипке, и преподаватели предложили мне попробовать что-нибудь творческое. Я прислушался к ним и стал студентом одного из первых потоков, набранных после Культурной революции.

Хуан попал на отделение звукозаписи, где остается до сих пор – теперь уже возглавляя свое отделение в качестве декана. За исключением периода «распределения по стране», академия всегда была делом его жизни. Во время «распределения» студентов со всего Китая направили в провинции и сельские местности. По словам Хуана, это было крайне тяжелое время, но везение и вовремя случившиеся перемены после Культурной революции сыграли решающую роль в его судьбе.

– В каждой провинции была киностудия, где снимали пропагандистские фильмы. Меня послали в провинцию Хунань, и я провел там полгода, в основном занимаясь кинопроизводством. Я был звукорежиссером классического фильма того времени – «Великий парад». Работал с известными режиссерами, такими как У Цзыню. Тогда фильмы снимали без звука, а звуковую дорожку добавляли потом, получив разрешение цензора.

Мы обсуждаем роль цензуры в те времена и строгие ограничения, которые нельзя было обойти. Несомненно, это был трудный период для зарождавшейся отрасли, но одновременно и очень интересный – страна восстанавливалась после темных дней Культурной революции.

Хуан оказался в уезде Чаншань, а значит, его хукоу (прописку) выдали там, а не дома в Пекине. В те дни, как и теперь, единожды получив прописку где-либо, вы должны были оставаться там навсегда. Это определяло не только ваше будущее, но и будущее ваших потомков – где они смогут учиться, создавать семьи и жить.

– Существовал только один способ вернуться в Пекин и в академию. Мне надо было продолжить там учебу, и тогда хукоу могли «перераспределить». Пришлось серьезно за это побороться, но я справился и вернулся. Нужно было следовать всем формальностям и строго соблюдать правила. Я закончил академию в 1982 году – мой выпуск был вторым. Выпуски 1981 и 1982 годов попали под безоговорочное распределение. Однако после 1985 года правила постепенно упрощались, и когда я в 1991 году окончил магистратуру, то смог остаться преподавателем на отделении звукорежиссуры.

История Хуана необычна. То ли он выбрал подходящий момент, то ли ему просто повезло. В 1986 году студентам начали выдавать свободные дипломы, а не просто отправлять домой или на заранее определенное место. В 1988 году такие дипломы стали вручать на отделении звукорежиссуры, и Хуан оказался в первом поколении настоящих сертифицированных выпускников.

– Я не знал, когда администрации академии разрешат выдавать настоящие дипломы. Но надеялся, что это случится скоро, поэтому положился на удачу и стал готовиться изо всех сил. Я начал учить английский и ходить на съемки разных фильмов в надежде, что меня заметят. В первое время мы снимали, не записывая звуковую дорожку. До Культурной революции синхронная съемка существовала, но эту практику прекратили, потому что сначала цензоры проверяли снятые фильмы, а потом нам разрешали их озвучивать. Синхроны возобновили в 1985 году. В то время велись большие споры о том, как следует снимать кино и записывать звук. Конечно, кинематографисты считали, что синхронная съемка предпочтительна, но цензоры годами с этим не соглашались. Даже после Культурной революции сценарии продолжали проверять, и мы должны были получать разрешение перед озвучиванием.

Синхроны преобразили китайский кинематограф. Во время Культурной революции в страну не импортировали зарубежные фильмы, поэтому новые приемы Голливуда и Запада не затронули местную киноиндустрию.

– Честно говоря, мы не имели представления о том, как делать синхронную съемку. У нас просто не было такого опыта. Но постепенно мы снова стали использовать реальный звук в звуковой дорожке. Первый такой фильм под названием «Дикая гора» снял в 1988 году Ие Шань, и картина получила премию «Золотой петух». Это был важнейший момент в истории китайского кинематографа.

Впоследствии Хуан стал деканом магистратуры Пекинской киноакадемии. Он продолжал изучать английский, и в 1996 году у него появился шанс поехать в Америку.

– В марте и апреле того года я смотрел разные сайты в интернете. У меня был старый компьютер и модем. Все еще только начиналось, и мне удалось связаться с Западом. Я нашел сайт университета Южной Калифорнии и увидел там электронный адрес. И просто решил рискнуть – написал совершенно наобум и задал вопрос об учебном плане для будущих кинематографистов.

К изумлению профессора, ему ответили. Последовал обмен несколькими сообщениями. Хуан воспользовался моментом и спросил, не хотят ли американцы прислать кого-нибудь в Пекин прочесть курс лекций об американской киноиндустрии и пригласить китайского коллегу, то есть Хуана, в США. Отклик был немедленным: Хуана пригласили! Оставалось уговорить руководство найти деньги, чтобы финансировать визит. В июне того же года профессор вылетел в США и познакомился с человеком, которому отослал письмо наудачу.

– Выяснилось, что он возглавляет отделение звукорежиссуры в Южно-Калифорнийском университете. Я был очень рад встретиться с ним и узнать, что происходит в американском кино. Но еще прекраснее было пригласить его в Пекин. Он пять дней читал лекции, а еще два дня мы осматривали достопримечательности. Визит прошел очень успешно, и с того времени наши вузы поддерживают отношения.

Американский гость отчитался перед своим деканом, и в 1997 году она тоже посетила Пекинскую киноакадемию.

– Она сказала, что у меня достаточно хороший язык, чтобы читать у них лекции, и я смог поехать в Калифорнию на год. Курс, на котором я преподавал, впоследствии прославился и остался в истории университета. Жена ездила вместе со мной и занималась там исследованием истории китайского кино. До середины 1990-х годов лицо китайского кино определяли режиссеры старшего поколения, которые выросли на старых традициях. А у нас уже были новые идеи, хотя мы не могли просто отказаться от прошлого.

Хуан рассказывает, как сменяли друг друга поколения китайских кинематографистов. Он принадлежит к прославленному шестому поколению, которое последовало за пятым – пионерами, возродившими и повысившими интерес к китайским фильмам за рубежом. Они сняли такие картины, как «Красный гаолян» (1987), «Цю Цзюй обращается в суд» (1992) и «Прощай, моя наложница» (1993).

– Все фильмы до 1989 года были посвящены традиционным темам: семье и конфликту поколений. В середине 1990-х новое, шестое поколение китайских кинематографистов стало снимать фильмы с более выраженным западным оттенком. В кино начали ощущаться международная культура и вкусы. Наследие старших поколений стало отходить на задний план. Мы, представители современной культуры, хотим, чтобы люди позитивно относились к жизни и развивались. Мы считаем, что фильм может стать инструментом, влияющим на эмоции. Государство при этом тоже хочет, чтобы кино пропагандировало позитивный подход к жизни, но это совпадает с желаниями кинозрителей, поэтому здесь все гармонично.

Сегодня китайские фильмы получают международные награды. На Берлинском кинофестивале 2014 года картина «Черный уголь, тонкий лед» завоевала золотого и серебряного «медведей». И это только начало.

Хуан объясняет, почему он считает, что награды теперь польются рекой.

– Режиссеры начали фокусироваться на конкретных людях и их индивидуальности, а не на общих сюжетах или группе персонажей. Этот подход теперь считается более уместным, и крупные режиссеры предпочитают именно его.

Но если каждый год выходит так много фильмов, можно ли заработать на каждом из них?

– Откровенно говоря, нет. Если кассовые сборы невелики, много не заработаешь, как бы ни хотели режиссеры снимать новые фильмы, сосредоточенные на человеческой индивидуальности. В Китае определенно популярны комедии. Например, «Тур в Таиланд» или «За нашу молодость» – это комедийные фильмы скорее в стиле ретро, которые апеллируют к ностальгии по молодежной культуре и лучшим годам жизни.

Хуан – один из крупнейших специалистов по китайскому кинематографу. Его энциклопедические знания – результат личной истории и опыта; киноиндустрия развивалась на его глазах, и сам профессор серьезно на нее повлиял. По его словам, сегодня необходимо «считывать общество», делать ставку на следующий подъем общественного самосознания, и это обеспечит хорошие кассовые сборы. Экономика и культура быстро меняются. Людей волнуют новые темы, и это нужно точно и тонко предугадывать.

– Рынок развивается очень динамично. Сегодня актуально одно, завтра уже другое. Значит, так же динамична и киноиндустрия, и студенты могут добиться успеха, если поймают гребень культурной волны. В то же время мы видим, как фильмы с треском проваливаются. Недавно одной картине предсказывали кассовые сборы в миллиард юаней (около 150 миллионов долларов), а она в результате собрала только половину от ожидаемого. Когда такое происходит – денег не сделаешь! Киноиндустрия должна угадывать вкусы аудитории еще до того, как узнает о них! Это вечный ночной кошмар и кинобизнесменов, и инвесторов.

Похоже, что сегодня мелкие инвесторы остаются за бортом. Их вытесняют более крупные, часто международные – из США, Гонконга, Тайваня и даже из Франции. Они готовы вкладываться в серии проектов и понимают, что какие-то фильмы не принесут прибыли, однако надеются на большой успех с другими. Частные инвесторы и организации сегодня активно поддерживают китайский кинематограф. Как объясняет Хуан, более искушенные предлагают консолидированное финансирование студентам и небольшим студиям в надежде, что они получат международную награду, которая принесет немедленный успех. Тогда следующий фильм того же режиссера даст огромную прибыль, но много платить ему не придется, потому что его «сделали известным». Таким образом, студенты и молодые режиссеры, в сущности, продают за успех душу. Но это их выбор. Здесь каждый хочет прославиться. Стеснительных и желающих выйти на пенсию в отрасли нет!

Какое будущее Хуан предсказывает китайскому кинематографу и кинозрителям?

– Глядя вперед, я вижу, что существуют возможности зарабатывать еще больше. Технология 3D и современные звуковые системы несут зрителям новые впечатления, и это тоже может приносить деньги. Невероятно продвинутые с точки зрения звука фильмы, такие как «Гравитация» и «Интерстеллар», имеют огромный успех и в Китае, и во всем мире. У нас не снимают фантастику, и зарубежное кино заполнило здесь эту нишу. Мне кажется, комедии тоже сохранят популярность. Тема прошлого будет успешной – людям нравится кино о том, как жилось в детстве, когда небо было голубым, а трава – зеленой. Миллионы захотят посмотреть такие истории, и миллионы будут на этом заработаны. В 1980-х годах сюжеты были очень простыми и однозначными. Теперь они гораздо кинематографичнее, многослойнее. Съемки стали сложнее, решения – более творческими и технически трудными, аудитория – искушеннее и восприимчивее. Изменения в киноиндустрии метафорически отражают изменения, происходящие в Китае. В прошлом кино использовали для пропаганды и образования. Теперь это, скорее, чистое развлечение. Конечно, истории, которое оно рассказывает, должны иметь какое-то значение, давать какие-то этические уроки, но в первую очередь они развлекают.

Как и во многих странах, в Китае государство использовало кино как инструмент пропаганды решений правительства. Играло оно свою роль и в образовании населения. Правила для киноиндустрии были строгими: патриотичный сюжет, счастливый конец и прочная моральная основа считались обязательными.

В жизни Хуана отражается и история китайской киноиндустрии, и недавняя история страны. Так же как и жизнь профессора, создание фильмов в Китае претерпело огромные изменения. У меня такое чувство, будто я прослушал одну из лучших лекций о китайском кинематографе. Уверен, на эту тему написаны миллионы слов. Однако лично услышать одного из мэтров отрасли было не только познавательно, но и почетно.

 

Глава 18. Брак и права женщин

Ланна Ву – необычная женщина. Она родилась в 1981 году во Внутренней Монголии  в административном центре Хух-Хото – сильно загрязненном городе, где развита сталелитейная промышленность. Ланна говорит на безупречном английском с такой уверенностью и изяществом, что он кажется ее родным языком, а не вторым или даже третьим, как на самом деле (в детстве она учила монгольский). Ланна не замужем и решительно отказывается от кандидатов в мужья, одобренных родителями.

– Я найду человека, за которого захочу выйти замуж по любви, а не под давлением общества.

Ланна переехала в Пекин в 2000 году, чтобы изучать английский и международную торговлю. В 2004 году она отправилась в Великобританию и поработала там в нескольких компаниях, а потом стала менеджером проектов в администрации Большого Лондона.

– Я хотела получить степень магистра и для этого поступила в Лондонскую школу экономики на специальность «социальная политика и развитие». На это ушел год, а потом я еще год работала в консалтинговой компании – занималась стратегиями по развитию бизнеса в Азии для различных клиентов. По учебной визе я могла оставаться в Великобритании только два года, но я все равно рада, что в моей жизни был этот период.

– Почему вы вернулись назад в Пекин, а не поехали домой?

– Родители предложили мне поработать в государственных органах в родном городе. Через месяц я поняла, что это не мое. Кроме того, дома на меня очень давили.

– Чего от вас хотели?

– Чтобы я вышла замуж, соответствовала нормам, вписалась в общество. Здесь, в Пекине, этого прессинга гораздо меньше. А дома – нажим родителей, на которых, в свою очередь, влияют друзья и знакомые. Сейчас я работаю менеджером в Европейской торговой палате – помогаю иностранным компаниям взаимодействовать с китайскими госорганами и ориентироваться на местном рынке.

– Как вы думаете, что ждет иностранные компании, которые придут на китайский рынок?

– Им будет все труднее. Крупные игроки уже адаптировались к местным реалиям. Они знают, как играть по правилам. Восстановление после мирового финансового кризиса 2008-го показало, что у китайского рынка большой потенциал, но издержки стремительно растут, и компании меняют приоритеты. Они выходят на другие азиатские рынки. Думаю, в Китае есть возможности для китайских корпораций.

Ланна считает, что государственные предприятия Китая имеют больше шансов преуспеть за счет растущего среднего класса и ощущения финансовой стабильности, которое в последнее время резко повысилось у миллионов китайцев.

– У иностранных компаний есть два варианта. Можно выждать, посмотреть, что будет, и вырасти вместе с рынком. Или же работать с существующими компаниями в рамках совместных предприятий. Рынок здесь будет контролируемым, и с этим придется смириться. Зарубежные компании начнут терять терпение и уходить – они не смогут ждать бесконечно. Если говорить о потребительских товарах, то Китай – рынок, а не производственный центр. Товары можно производить дешевле в других местах, а потом импортировать.

Ланна обладает огромными знаниями и прекрасно рассказывает о своей работе, но я чувствую, что в ее жизни есть и другие важные вещи.

– Чем вы занимаетесь в свободное от работы время?

Ее лицо светлеет. Я не ошибся с вопросом.

– Я руковожу пекинским отделением Института Марко Поло , который основала группа французских граждан. Сейчас у нас около 200 членов. Мы предоставляем молодым предпринимателем платформу, позволяющую больше узнать о Китае – проводим презентации, обмениваемся опытом, публикуем годовой отчет и в принципе являемся «мозговым центром». Я знакома с основателем пекинского отделения. Когда он уезжал за границу, то попросил меня взять на себя роль руководителя.

Ланна явно полна энтузиазма по поводу работы в институте: она фонтанирует энергией и охотно рассказывает подробности.

– На основной работе мне приходится трудно. Я много думаю о том, как сделать Китай лучше. Мне нравится, что в институте мы все на равных, вместе обдумываем проблемы и находим практические решения. Наши дискуссии проходят в прекрасной атмосфере. Я мечтаю применить свои знания на благо общества. Обычно никто не хочет обсуждать социальную политику, но в Институте Марко Поло мы активно этим занимаемся, чтобы лучше понять стоящие перед нами важные проблемы. Я хотела бы стать консультантом по общественной политике, и наши дискуссии помогают мне разобраться в происходящем.

– Можете ли вы привести мне примеры проблем, которые хотели бы решить?

– На работе на меня не давят по поводу замужества. Им все равно, в браке я или нет. Но моей подруге, которая работает на государственном предприятии, сказали, что ее не смогут повысить, потому что она не замужем – а значит, незрелая личность! У меня много и замужних и незамужних подруг. Большинство одиноких девушек работают в зарубежных компаниях. Там не только позволяют быть собой и не требуют изменить семейный статус и соответствовать прочим социальным стереотипам, но и дают хороший отпуск.

О китайском отношении к отпуску ходят легенды. Обычно сотруднику дают шесть дней в году. Государственные праздники, как правило, надо отрабатывать на следующих выходных. Я уже писал об этом, но не лишним будет повторить, что даты праздников определяет правительство, а о дополнительном отпуске надо договариваться с начальством, и обычно он не оплачивается.

– Многие из моих друзей, которые работают в государственных органах или компаниях, не видят перспектив в своей работе. Они просто ходят туда ради галочки. Начальники относятся к ним покровительственно. Стимулов для роста и развития практически нет.

– А что родители думают о ваших взглядах на жизнь? О том, что вы не замужем и работаете в иностранной компании?

– Я финансово независима. Я не позволяю родителям контролировать мою жизнь, и сейчас они воспринимают это нормально. Папа давно уже не против такого положения вещей, но мама всегда переживает из-за этого.

– Из-за чего?

– Она все время старается найти мне пару. Она хочет, чтобы я была счастлива, но на самом деле ей важна стабильность в моей жизни – а в ее понимании это замужество и дети. Она постоянно подыскивает мне подходящих мужчин, у которых хорошая работа и прописка. Ей не важно, есть ли у них хобби и каковы их человеческие качества. Она говорит, что это все не имеет значения – важна исключительно стабильность. А я отвечаю, что я не товар на полке магазина! Мама часто плачет, когда мы видимся или разговариваем по телефону. Она считает, что я совершила ошибку, поехав в Великобританию. По ее словам, это самое худшее, что я могла сделать, а для меня это самое лучшее.

Тема брака – яблоко раздора, из-за которого в Китае происходят семейные разногласия, и она же – краеугольный камень местных традиций. Я знаю молодых мужчин и женщин, которые считают, что должны «поставить галочку» и двигаться дальше. В обществе, где так долго приходилось довольствоваться очень малым, браки часто заключаются не по любви, а из-за жажды стабильности, которую испытывают родители взрослых детей. Говорят, что рост числа разводов – результат недавних изменений в китайском обществе и борьбы поколений. У молодых представителей среднего класса появилась культура финансовой независимости, у них гораздо больше возможностей, и это входит в противоречие с традициями.

Ланна принадлежит к меньшинству – небольшому, но растущему числу женщин, которые хотят пользоваться более широкими правами.

– Я сама себя контролирую. Многие считают, что главное в браке – стабильность и дети, которые позаботятся о вас в старости. Но я хочу найти партнера, разделяющего мои чувства и убеждения. Судя по моему опыту, мужчины часто хотят просто «поставить галочку». Давление со стороны общества очень велико. Конкуренция высока, и пункт «жениться» стоит в списке дел, которые необходимо выполнить.

Она делает паузу, погружаясь в свои мысли, а потом решительно переходит к самой сути.

– Никто как будто и не задумывается о реалиях семейной жизни. У меня много разведенных подруг. Они вступили в брак, поскольку чувствовали такую необходимость, а потом стали абсолютно несчастными. Многим успешным женщинам, которых я знаю, приходится очень тяжело. Им кажется, что у них не получается быть хорошими женами, матерями, дочерями, работниками, лидерами. Но есть и те, кто смог выйти за навязанные рамки. Мужья воспринимают их как равных, выполняют часть домашней работы и так далее. Это другая порода женщин: у них гораздо больше прав и совершенно отличный от общепринятого взгляд на семейную жизнь. Но даже если выйти замуж за иностранца, это не избавит от прессинга со стороны родителей. Они будут ждать, что вы родите в течение года, а они примут самое активное участие в воспитании ребенка и в это время будут жить вместе с вами!

Ланна смотрит на меня, проверяя, нет ли в моих глазах изумления или осуждения. Ни того ни другого. Я слишком долго здесь жил и слишком часто слышал эту историю. Ее необходимо рассказать.

– Я сталкиваюсь с теми же проблемами, что и женщины по всему Китаю. Просто у разных людей разные адаптационные механизмы. Ко всему прочему, я китайская монголка. Я не принадлежу к народности хань (этническому большинству в Китае). Я пыталась выучить монгольский язык, но у меня, честно говоря, не получилось. То есть я чужая во Внутренней Монголии, потому что говорю на мандаринском наречии китайского , и чужая в остальном Китае, потому что у меня монгольское лицо. Я где-то посередине.

– И каково это?

– Иногда все хорошо, и я горжусь собой, а иногда – плохо, и я страдаю. Пекинцы довольно ограниченны: те, кто рождаются и вырастают здесь, не интересуются другими местами. Пекин для них центр мира. У них есть местная прописка, им легче жить. Приезжим приходится работать гораздо тяжелее, чтобы стать теми, кем они хотят, и оказаться там, где они хотят. Но для меня это не проблема. Люди выбирают работу, которая позволяет получить прописку, но я считаю, что это неправильный подход. У меня есть относительная возможность выбора. Я думаю, если быть компетентной, то с проблемами получится разобраться.

Хочет ли Ланна выйти замуж и завести ребенка?

– Да, но надеюсь, что это произойдет по любви, а не из социальной необходимости. Если у меня будет ребенок, то его точно придется послать учиться во Внутреннюю Монголию, потому что я там прописана. Но меня это не тревожит.

А где она видит себя через пять лет?

– Я хочу оставаться такой же счастливой, как сейчас. Я себе нравлюсь и хочу выбирать исходя из собственных убеждений. Плана как такового у меня нет. Я редко вижу родителей и хочу сейчас устроить так, чтобы, если придется вернуться и ухаживать за ними, у меня за плечами к тому времени была хорошая жизнь. У меня есть младший брат, ему 30 лет, и он может постоянно видеться с родителями. Для них это прекрасно. Я же просто не могу приезжать часто из-за работы и стиля жизни. Каждая одинокая женщина в Китае страдает от чувства вины – она знает, что ей придется ухаживать за родителями, когда они состарятся. Конечно, я должна приезжать на Китайский Новый год, но это каждый раз нелегко. Многие мои кузины уже замужем, и я всегда попадаю в неприятную ситуацию. Мне приходится сидеть и выслушивать бесконечные вопросы о том, почему я не замужем, когда выйду замуж и встречаюсь ли с кем-то. Я знаю, что это способ проявить внимание, но тем не менее. Лично мне все равно, но, конечно, я переживаю за родителей, которые теряют «лицо» из-за незамужней дочери старше 30 лет. Каждый новый год начинается с одних и тех же вопросов – в основном потому, что это единственная общая тема, на которую со мной можно поговорить, – ведь во всем остальном я – посторонняя. Старшее поколение при этом искренне беспокоится за меня, поскольку быть не замужем – это провал, социальное клеймо.

Но разве ситуация не меняется по мере того, как благодаря урбанизации у нового поколения расширяются возможности для выбора?

– Я этого как-то не замечаю. Одно поколение следует за другим. Когда я дома, то должна играть роль. Даже родители меня не понимают. Это роль страдающей дочери, которая хочет, но не может выйти замуж. Она нужна, чтобы сократить дистанцию между ними и мной. Я же хочу видеть себя скорее не монголкой, а Ланной Ву.

Она смотрит мне прямо в глаза. Решительно и вызывающе.

– Я – это я!

Киваю в ответ. Как тут еще отреагируешь?

– Жить тяжело, но тяжело всем. Я часто наблюдаю женщин, которым по-прежнему очень трудно. Традиционная роль становится для них бременем. Я была бы счастлива, если бы женщины больше боролись за свои права, но мало кто из замужних подруг хочет этим заниматься.

Знает ли она о пекинских организациях, которые помогают женщинам бороться? Ланна отрицательно качает головой, и я даю ей контактную информацию группы, куда входят незамужние женщины с очень похожими убеждениями – как местные, так и иностранки. Я очень сочувствую Ланне. Она весьма эмоциональна, но обладает невероятно сильной волей. На лице ее написана решимость – губы сжаты, брови нахмурены. Ланна готова перейти к заключительным словам и уверенно начинает, но постепенно в ее голосе появляется дрожь.

Она обращается прямо ко мне:

– Чем дольше ты живешь в Китае, будучи образованной женщиной, – Ланна смотрит мне в глаза, и я не в силах отвести взгляд, – тем лучше понимаешь, что у тебя нет никаких прав. Ты бессильна. Людям, подобным мне, кажется, что они ничего не могут сделать для улучшения ситуации. Такие проблемы всегда считаются государственной, а не частной задачей. Люди говорят: «Государство должно сделать это, государство обязано сделать то». Но я не согласна. Инициировать перемены и добиваться их – личная обязанность граждан. У нас бесправное население, но это вина не государства, а самих людей. Они не добиваются общественных перемен, которых сами жаждут. Китай на сто процентов управляется мужчинами. Но никто ничего не хочет делать, потому что, как это ни парадоксально, все боятся, что в результате окажутся еще более бесправными.

Теперь она сидит ссутулившись. Накал эмоций утомил ее, голос ослабел. Она устала, да и я тоже. Пора останавливаться. Что я могу сказать? «Спасибо» кажется пустым и легкомысленным. Мы затронули такие глубокие эмоции, что я уже не могу спокойно об этом думать.

Ланна заставила меня по-новому взглянуть на Китай и на мое собственное общество, которое порой выглядит не намного лучше в плане отношения к правам женщин.

Ланна вздыхает и встает, вновь обретая элегантность и уверенность в себе.

– Спасибо. Приятно было познакомиться.

– Мне тоже, – бормочу я в ответ.

 

Глава 19. Региональный менеджер

Лу Чжуншань пришел раньше времени.

– Я ушел с работы, поэтому стал посвободнее, – говорит он.

Такого вступления я не ожидал. Когда мы договаривались об интервью – а с китайцами это всегда сложно, – у меня создалось впечатление, что Чжуншань, тридцатиоднолетний старший региональный менеджер в автомобильной компании BYD, – очень занятой человек.

– Так оно и было до самого недавнего времени, но я уволился с работы и еду учиться в Калифорнийский лютеранский университет на годовую программу МВА. Уезжаю из Пекина в четверг.

Я искренне изумлен. Он не останется на Новый год? Невозможно представить, чтобы китаец не поехал отмечать Китайский Новый год с семьей (в этом году он приходится на 19 февраля, и осталось всего десять дней).

– Вообще, сначала я еду к матери в родной город, а уже потом в Калифорнию.

Должен сказать, этот ответ вызывает у меня некоторое облегчение. Чжуншань, аккуратный и серьезный мужчина в очках, видит мое замешательство и объясняет ситуацию подробнее.

– Я проработал в BYD семь лет. Компания все активнее выходит на международный уровень. В прошлом году меня должны были повысить, но в отделе кадров сказали, что им нужны люди с зарубежным образованием и они дадут повышение сотруднику, который моложе меня. У него есть диплом, полученный за рубежом. Я очень расстроился. Это было просто невыносимо, и я решил, что пришло время поехать учиться за границу.

Меня всегда впечатляет и весьма удивляет, как китайцы воспринимают плохие новости. Мне кажется, у них есть защитный механизм, встроенный в менталитет, и появился он за выпавшие на их долю столетия коллективных трудностей и личных испытаний. Это врожденный внутренний стоицизм, который помогает им в самые напряженные и болезненные периоды. Чжуншань мог пожаловаться на свою ситуацию и обвинить бизнес, систему, своего соперника, внутренние правила – есть миллионы способов сказать «я не виноват» и найти козлов отпущения. На Западе люди очень часто поступают в подобной ситуации именно так. Но он сделал по-другому. Он начал действовать, подал документы и получил место в университете на другом конце света. И будет сам платить за учебу, чтобы получить квалификацию, которая, возможно, – но не обязательно! – станет ступенькой для продвижения вверх по карьерной лестнице.

– Я всегда мечтал учиться за границей. Может быть, это был знак. Судьба вовремя вмешалась в мою жизнь. Две вещи – мечта и желание прогрессировать – совпали. Я поговорил с руководителем и с отделом кадров. Оба сказали, что если я получу эту степень, то смогу вернуться в BYD. Но, может быть, я не захочу этого сделать. Может быть, у меня появится шанс поработать в другой компании, в растущем секторе электромобилей.

Но как он нашел средства, чтобы на год уйти с работы и заплатить за перелет, проживание, обучение и прочее?

– Все-таки я семь лет работал на BYD и до недавнего момента был старшим региональным менеджером.

Кажется, мой вопрос его несколько удивил. Ведь он делал сбережения. На Западе ипотека и текущие расходы обычно вытягивают либо весь доход, либо даже больше – и люди живут в долг. А китайцы копят деньги. По последним данным, работающие китайцы откладывают половину месячного дохода, а чаще и больше того. В результате у них есть защитный буфер, который может (хотя и не всегда) предупредить катастрофу. Большинство семейных и множество одиноких взрослых китайцев владеют собственным жильем, обходясь без ипотеки. Если задаться целью, текущие расходы можно свести к минимуму. Чжуншань здесь не исключение. Он смог накопить достаточно денег, чтобы позволить себе годовой «творческий отпуск». Кроме того, он сумел сделать первоначальный взнос за довольно хорошую квартиру в Пекине, но об этом позже.

– Я родился в провинции Шаньдун в маленьком городе Шоугуан 10 октября 1983 года, и прописан я там. У отца был свой бизнес. Шаньдун славится в Китае овощами, и отец занимался оптовой торговлей, помогая местным фермерам доставлять продукцию на рынки по всей стране.

Он делает паузу. Я чувствую, что он переживает горечь утраты и выражаю свои соболезнования.

– Спасибо.

Он собирается и продолжает:

– Мама работала в China Unicom, крупной телекоммуникационной компании. Она рано вышла на пенсию и сейчас помогает сестре с ее первенцем. Я еду к ним на Новый год.

В одном этом предложении отражена вся китайская жизнь. Отец тяжело трудился – он «сделал себя сам», пережив Культурную революцию. Работающая мать, ныне вдова, посвятила себя сначала семье, а потом внуку. Все живут под одной крышей, – возможно, весьма небольшой. Главная цель – образование и будущее единственного сына. Праздники, и Китайский Новый год в частности, важнее всего в семейной жизни, а семья важнее всего вообще. Китайские семьи – залог безопасности, который, кажется, утрачен в западном мире. При отсутствии, как сказали бы в Китае, «потворствующей лентяям» западной системы социального обеспечения китайцы стремятся позаботиться о себе, каких бы усилий и напряжения это ни стоило. И, как я неоднократно повторяю в этой книге, – хотя цена может быть очень высока, они изо всех сил борются за финансовую и эмоциональную стабильность и не сдаются, пока не сделают все возможное.

– Я весьма традиционный китаец. В моем городе родился Конфуций . Вообще, в нашей провинции живут люди с крайне традиционным укладом жизни. Я хочу уделять много времени семье, горячо верю в судьбу и в учение Конфуция и всегда прислушиваюсь к мнению и советам родителей. В 18 лет я поступил в университет в Чунцине, потом учился в Шеньчжэне в провинции Гуандун. Поскольку я изучал электронную технику, то пошел в компанию BYD в Шеньчжэне. Я получил место инженера, а через полгода перешел на должность менеджера в отделе продаж. Мне повезло: вскоре меня повысили и перевели в Пекин на позицию регионального менеджера по продажам. Это было в 2009 году. Я отвечал за Пекин и провинцию Хубей. У компании 13 представительств в городе и 30 – в провинции. Я организовывал работу, составлял правила и руководил продажами, маркетингом и рекламой. Когда мы начинали, в пекинском офисе было около 30 сотрудников, но к 2011 году стало понятно, что компания пошла неверным путем. У нее был стратегический план, но события развивались слишком быстро и нестабильно. Теперь осталось только пятеро – даже четверо после моего ухода. BYD решила реструктурироваться и продвигаться к долгосрочным целям немного медленнее.

Чжуншань явно гордится своей компанией и восторгается «лучшим производителем электромобилей в Китае».

– Tesla  добилась большого успеха и серьезно вложилась в новые технологии и сегмент экологически чистой энергии, но BYD здесь лидер. Ее ждет большое будущее.

В его энтузиазме и знании отрасли не приходится сомневаться. Это умный и амбициозный человек. Но почему он едет в Калифорнию и конкретно в Лютеранский университет?

– Я подавал документы в Пекинский и Тяньцзиньский университеты, и меня пригласили на собеседование, но я не прошел. Туда очень трудно поступить, и плата за обучение превышает 300 000 юаней (45 600 долларов) в год. Тогда я решил поехать в Калифорнию. Это хорошее место, и друзья считают, что мне оно понравится. И погода там замечательная! Мне дали место и учебную визу на год, так что я уезжаю! У меня есть накопления, и мама тоже помогла деньгами. Лютеранский университет я выбрал, потому что мне рассказали о нем друзья, а потом я навел справки в интернете. Мне нужно было место, где степень МВА можно получить за год – дольше учиться я не могу как из финансовых, так и из карьерных соображений. Он удовлетворяет всем моим критериям. Это хорошая годовая программа за относительно небольшие деньги!

Комментарий Чжуншаня позволяет хорошо понять, что такое «китайский путь». Перед амбициозным молодым человеком открыт весь мир, и как же он выбирает, куда отправиться, чтобы пополнить свои знания и повысить шансы на карьерный рост? Сначала он обращается к семье, а потом – к друзьям. Да, Чжуншань сам выделил время и деньги на поездку, он также взял деньги взаймы у матери, однако друзья сыграли огромную роль в его решении поехать в Калифорнию. Он знаком с несколькими американцами китайского происхождения и китайцами американского происхождения (что совершенно не одно и то же), а еще у него есть китайские друзья, которые уже в Калифорнии. Его ждет готовый круг общения. И этой своего рода зарубежной «семьи» оказывается достаточно, чтобы он стал рассматривать варианты в Калифорнии. Потом он изучает информацию в интернете и с завидным упорством оформляет документы. Так и складывается «пазл» временной эмиграции.

– В прошлом году я начал процесс покупки жилья в Пекине. Поскольку мне 31 год и я не женат, я решил внести взнос за квартиру в строящемся доме. Его закончат в следующем году, что мне вполне подходит. Мне показалось, если я не сделаю это сейчас, то не сделаю никогда.

И снова его слова проливают свет на китайский уклад жизни – в частности, на отношение к браку. Неженатый мужчина 31 года и без собственного жилья не может считаться хорошим женихом для большинства городских и многих сельских девушек. От потенциального мужа ожидается, что он (или его семья) выполнит долг и обеспечит паре жилище. Ипотека и кредиты не допускаются. Как обычно, стабильность является самым важным фактором для брака – она даже важнее любви.

Однако, зная кое-что о покупке жилья в Пекине, я не могу не задать нескромный по местным меркам вопрос: как можно купить дом в Пекине, будучи прописанным в Шоугуане? Ведь для этого надо иметь пекинскую прописку. Как же удалось обойти эту проблему?

Я уже писал, что институт хукоу привязывает каждого китайского гражданина к его месту жительства. Он определяет, где человек сможет учиться и покупать жилье. До недавнего времени жениться и работать тоже можно было только по месту прописки. В последние годы в этих архаичных и строгих ограничениях появились послабления, но вводятся они медленно.

Чжуншань улыбается. Он рад поделиться с иностранцем инсайдерскими знаниями.

– Конечно, все хотят жить в Пекине, но не все могут. Цены на жилье очень высокие, и, естественно, многим вдобавок мешают ограничения, связанные с пропиской. Однако в Пекине можно приобрести два типа собственности. Чтобы купить жилье первого типа, Чжу Чжай, действительно надо иметь пекинскую прописку или прожить здесь как минимум пять лет. Хотя повсюду цены на недвижимость падают, в Пекине и Шанхае они только растут. Как вы знаете, жилье приобретают в аренду на 70 лет.

Я этого не знаю.

– Второй тип, который называется Шан Чжу Лян Юн, появился не так давно. Это недвижимость в многофункциональных комплексах – в них могут располагаться супермаркеты, офисы и квартиры одновременно. Оно предлагается в аренду на 50 лет. Я внес первый платеж за жилье такого типа.

Теоретически недвижимость второго типа в Пекине может приобрести кто угодно. Согласно местным правилам, некоторые здания разрешается использовать в разных целях. В прямом переводе это «квартиры, которые могут использоваться для проживания или бизнеса». С учетом недавних изменений в правилах владения недвижимостью, непекинцы получили возможность приобрести такую собственность в городе.

Мы возвращаемся к амбициозной цели на следующий год.

– Я буду жить в университетском комплексе. Я смогу о себе позаботиться. После стольких лет в Пекине, вдали от дома, у меня не будет проблем с организацией жизни. И английский у меня улучшился за последнюю пару лет. Я очень старался усовершенствовать разговорный язык. Мое поколение начинало изучать английский только с шестого класса (сейчас это происходит гораздо раньше), и мне не хватало уверенности, чтобы разговаривать. Кроме того, я мало общался с иностранцами. Но в последнее время я стал прилагать больше усилий.

Я спрашиваю, изменится ли, по его мнению, Пекин за тот год, что его не будет.

– Думаю, строить будут не так много, сделано уже достаточно. Однако общие настроения снова немного поменяются. Даже за последние несколько лет в общественном сознании произошли изменения, и, думаю, это продолжится. Люди в Пекине чувствуют гораздо более тесную связь с остальным миром. Я очень надеюсь, что они будут все больше интересоваться скорее миром, чем собой. И что их меньше будут волновать деньги и способы заработать.

Я спрашиваю, собирается ли он вернуться в Китай, ведь очень многие уезжают, но не возвращаются.

– США – развитая страна. Хотя в Пекине плохая погода и загрязненный воздух, важно, что Китай – страна развивающаяся. Я читал исследования о своей отрасли и знаю, что в будущем в Китае откроются огромные возможности. Правительство все активнее поддерживает сектор экологически чистых автомобилей. Эта политика проводится с 2004 года, и ожидается, что появятся новые нормативы, способствующие развитию отрасли.

Это интересное утверждение. Во всем мире сейчас уделяют больше внимания новым и альтернативным источникам энергии, и в стране такого размера, как Китай, где, несомненно, есть огромные проблемы с экологической ситуацией, этот вопрос очень актуален для всех. Правительство страны переносит загрязняющие природу промышленные предприятия из главных городов, чтобы повысить качество воздуха, а сами люди покупают маски для лица в местных магазинах и каждый день узнают, безопасно ли их ребенку идти в школу, потому что смог – ежедневный риск и угроза для здоровья, о которой постоянно говорят.

– BYD начала работать в секторе новых источников энергии примерно тогда же, когда Tesla (американский производитель электромобилей) вышла на мировой рынок. Экономическая политика США в автомобильной отрасли более зрелая, чем в Китае. Здесь автомобилестроение и сектор новых источников энергии – огромный пирог, от которого многие хотят отхватить кусок. BYD – негосударственная компания. Частным фирмам труднее развиваться на китайском рынке. Критический момент здесь – доступ к пунктам подзарядки автомобилей. В США их уже много, а в Китае пока нет. Инфраструктура слишком молодая и недостаточно развитая. Сейчас появляется все больше пунктов подзарядки на парковках торговых центров, и Tesla много в них инвестирует, но нужно сделать еще больше. Все производители должны вложиться в них, чтобы у покупателей действительно была возможность пользоваться электромобилями так же, как обычными автомашинами. Я верю, что это произойдет. Это одна из главных причин, по которой я хочу вернуться и работать в своей отрасли. Я вижу здесь возможности для роста.

Какое-то время мы обсуждаем насущные проблемы. Ясно, что экологически чистые автомобили в Китае ждет прекрасное будущее, независимо от того, как распределятся доли рынка. Главным стимулом для развития послужат инвестиции в инфраструктуру. Для этого понадобится толстый кошелек. Мы с Чжуншанем оба согласны, что главным двигателем этого развития будет правительственная поддержка государственных предприятий в энергетической и автомобильной промышленности.

Китайский рынок в этом отношении так же сложен, как любой другой, но мы соглашаемся, что со всех сторон здесь наблюдается добрая воля. Бренды, никому не известные за пределами Китая (где мало знают даже Tesla), активно развиваются. В 2014 году модель «Qin», которую BYD разработала специально для конкуренции с Tesla, выиграла первый Гран-при «Формулы электрик» в Пекине. Репортеры, съехавшиеся на мероприятие, сокрушались по поводу того, что революция на их глазах проходит в слишком уж спокойной обстановке – автомобили проносились с огромной скоростью, но беззвучно.

– «Qin» может разгоняться до 100 км/ч за 6,9 секунды и при этом пугающе тихо, – восторгается Чжуншань.

Технологические проблемы, такие как срок работы батареи и время подзарядки, постепенно преодолеваются, и параметры становятся приемлемыми.

– В 2005 году компания выпустила гибридную модель «Tang», а в конце 2014 года в Пекине с успехом представили модель «Teng Shi», разработанную совместно с Daimler Benz.

Чжуншань действительно знает свою отрасль, и его энтузиазм по-настоящему заразителен. Меня не удивляет, что он с успехом руководил продажами в регионе. Он явный приверженец своей компании и, описывая ее достижения, проповедует почти как апостол.

– Это умный выбор. Вы знаете, что в прошлом году в Шанхае продали больше 10 000 автомобилей «Qin»?

Я не знал.

– К сожалению, «Qin» не входит в список автомобилей на альтернативных источниках энергии, одобренных для Пекина. Иначе, я уверен, он бы прекрасно продавался здесь.

Я не знал о существовании такого списка. Меня всегда поражают хитросплетения местных нормативов, ограничений, правил, субсидий и поощрений.

– Правительство страны выдает субсидии тем, кто хочет купить экологически чистые автомобили.

Неужели?

– Да. Если купить такую машину в Шанхае, то получишь субсидию и от центральных и от местных властей, потому что «Qin» входит в список, одобренный местными властями. В Пекине можно получить только общегосударственную субсидию.

Я не стану делиться своими мыслями о том, как составляется и утверждается список одобренных моделей, но очевидно, что производителям крайне важно в него попасть. Может быть, я неверно расслышал, но, кажется, он сказал, что субсидия достигает 50 %. Да, это вполне способно помочь очистить воздух задыхающихся городов Китая.

 

Глава 20. Миллионер с WeChat

Если вам повезло быть пользователем WeChat и вы умеете читать по-китайски, то найдите там «pdachina». Особенно рекомендую это молодым родителям, обремененным радостью воспитывать инопланетянина, с которым их никто не учил обращаться. Обычно я не рекламирую бизнес своих героев, но в этом случае мне очень хочется, чтобы мир узнал о небольшом, но прекрасно организованном деле Сэма Янга.

Мы должны были встретиться в девять, но я приехал на восемь минут раньше. Чтобы добраться до западного конца города во время утренних заторов, я потратил час. Мы собирались встретиться в моей любимой кофейне, но изменения в наших расписаниях привели к тому, что пришлось отказаться от утреннего кофе и приехать к Сэму.

Он уже сидит за своим столом, хотя позже признает, что в восемь утра был еще в постели. Меня приветствует аромат чая и теплое, непривычно твердое для этих мест, рукопожатие Сэма. Дело в том, что большинство китайцев не склонны ни к американским рукопожатиям, от которых трещат кости, ни даже к вежливым, но крепким британским. Но Сэма Янга не назовешь обычным китайцем.

Сначала мы боремся со сложностями английского языка, потому что на этот раз со мной нет моего проверенного переводчика. Мы договорились об интервью в последний момент, а до Китайского Нового года всего десять дней, и многие уже уехали из Пекина в родные города. Однако Сэм находит решение в виде автоматического переводчика Baidu , китайского эквивалента (если не сказать – улучшенной версии) Google Translate .

– Я родился в Анькане в провинции Шаньси в 1970 году. Вырос в деревне рядом с рекой Ханьшуй в тени гор Циньлин (знаменитые священные горы в Китае). Мое единственное детское воспоминание – голод.

Неплохое вступление для разговора. Меня привлекает таинственная картина: горы, окутанные туманом, и мощная ревущая река, рядом с которой притулилась деревенька, населенная крестьянами, которые добывают себе скудное пропитание на неплодородной почве. Однако, как и в случае со всеми романтическими мечтами, правда оказывается гораздо более суровой.

– Несмотря на очень тяжелую жизнь, мы были счастливы. Я восьмой ребенок в семье, у меня трое братьев и четверо сестер. У самой старшей есть дочь моего возраста! В те годы было нормально иметь большую семью, особенно в деревне. Нам приходилось трудно. Три года назад я вернулся на родину и обнаружил, что все переехали в город. Не осталось почти никого, кроме стариков и детей. В мои времена в школе было много учеников, а сейчас всего десять. Люди хотят, чтобы дети учились в крупных городах. Я был очень опечален этими огромными переменами. Мне казалось, по возвращении я почувствую любовь и тепло, как это было в молодости. Но ничего не получилось. Знакомых почти не осталось. Мне кажется, через несколько лет вся деревня исчезнет.

Он делает долгую задумчивую паузу, наливая еще чая.

– В 1990 году я поступил в Шаньсийский университет в Сиане на биологический факультет. Я углубленно изучал биологию в средней школе, поэтому специальность не выбирал. Там я проучился четыре года, а потом еще год проработал в Сиане IT-специалистом.

Я смотрю на Сэма с удивлением: сначала биология, потом компьютеры?

– Мне нравилась эта работа.

Ну ладно.

– Потом я вернулся к учебе. Я проработал год и накопил достаточно денег, чтобы заплатить за три года. Поступил в Юго-Западный университет в Чунцине и занялся тем, чем всегда хотел, – психологией. Мне не нравилась биология! И в университете в Сиане мне было некомфортно. Мне казалось, что я хуже других. Я считал себя самым бедным студентом в университете, поскольку приехал из нищей деревни и вообще не имел денег. Но три года заниматься психологией мне понравилось, хотя порой было одиноко. А потом я приехал в Пекин.

Я сильно впечатлен его открытостью и откровенностью. Он рассказывает свою трудную историю даже быстрее, чем я могу записывать, хотя паузы, когда нужно использовать Baidu, помогают ухватить важнейшее в этом потоке сознания.

– Почему же Пекин? Ведь это крайне дорогое место для переезда, особенно если еще нет работы?

– Я так хотел. Для деревенских жителей это город мечты. Я поселился в общежитии Университета Цинхуа – самом дешевом месте, где можно было жить и питаться. Я платил всего 25 юаней (3,8 доллара) за ночлег, а есть мог в университетской столовой на 5 юаней (76 центов) в день! Когда я приехал в Пекин, у меня было всего-то 300 юаней (около 45 долларов) в кармане.

– Как же вы выжили? Так и оставались с тех пор в Пекине?

– Да. Конечно, мне надо было довольно быстро найти работу, но я представления не имел, как это сделать. У меня не было резюме и вообще ничего подобного. И тогда я начал ходить и спрашивать у людей, где можно найти работу.

– И сумели найти ее до того, как кончились деньги?

Меня поражает тотальная целеустремленность этого человека. У него не было возможности вернуться назад. На билет домой ушли бы все деньги, и пришлось бы вернуться ни с чем в никуда. Возможно, это и мотивировало его на то, чтобы остаться и добиться своего.

– Да. Я получил работу (на помощь приходит переводчик Baidu) в… (еще одна попытка)… на складе. Компания занималась компьютерами, мне платили 300 юаней в месяц. Ничего особенного, но я был очень счастлив, что живу в городе мечты и у меня есть работа. У фирмы имелось общежитие для сотрудников, поэтому я обзавелся спальным местом и множеством новых друзей. Мы вместе работали и развлекались. В комнате было десять человек. Мне очень нравилось.

– И долго вы там работали?

– Совсем нет. Через год я основал собственную компанию.

Еще один сюрприз. Сэм говорит об этом таким же обычным тоном, каким в Британии обсуждают погоду. То есть у него в кармане не было ни юаня, он начал работать на складе компьютерной техники, а через год основал компанию?

– Да. Мы занимались программным обеспечением и… (он снова обращается к Baidu) системной интеграцией. Среди наших клиентов были GE и Ericsson.

Как я уже говорил в начале главы, Сэм Янг – необычный человек. Потом в разговоре выясняется, что за год ему открылось много дверей. Он сумел получить работу в компании, которая занималась ремонтом компьютеров и уже имела контракты с представительствами GE и Ericsson в Пекине.

– Они отправляли к нам все свои компьютеры, доверяли нам. Мы лично познакомились с их сотрудниками, хорошо их узнали, а потом вместе с друзьями решили основать свой бизнес и забрать клиентов. Так и поступили.

Не знаю, что почувствовали их прежние боссы, когда узнали, что лишились таких заказов вместе с двадцатью сотрудниками, но могу себе представить.

– Мы развивали бизнес медленно и осторожно, но спустя восемь лет наш оборот достиг миллиарда юаней (около 15 миллионов долларов). И тут я ушел!

Что?! Этого мне уж никак не понять. Почему этот очевидно успешный бизнесмен вдруг все бросил и начал заново? Возможно, серийные предприниматели с Запада могли бы ответить на этот вопрос, но я не могу не признать, что Сэм вызывает у меня благоговение.

– Ну, я был директором пекинского отделения, а мой друг – шанхайского. Мы добились несомненного успеха, но мне захотелось чего-то другого. В 2002 году я ушел.

– И чем вы занялись?

– Я отдыхал два года.

– Отдыхали два года?

– У меня было достаточно денег, и хотелось какое-то время подумать о том, что сделать с остатком своей жизни.

Также выяснилось, что Сэм в 2002 году женился. Пара познакомилась через общего друга. У жены собственный бизнес, и очевидно, что она и сама успешный предприниматель.

– Я остался в Пекине. Да, я заработал денег, но компания все еще была относительно маленькой. Мне нравилось работать на GE и Ericsson, но я так и не понял их бизнес-модель – как они управляют денежным потоком, как зарабатывают. Я был директором, но меня никогда не учили управлять, и я сам никогда не учился. И тогда я решил, что хочу перейти в большую компанию, но для этого требовался английский, которого я не знал. Мне повезло получить работу в Wall Street English «консультантом по ценам», или, проще говоря, менеджером по продажам. Я провел там четыре года и прошел все учебные курсы, которые предлагались. То есть я смог учить английский, одновременно делая карьеру. В итоге стал заместителем директора в центре, расположенном в районе Гомао в Пекине. Под конец под моим началом работало 40 человек.

Он делает паузу.

– Но вы уволились?

Кажется, я начал понимать смысл его пауз.

– Да, в 2007 году я перешел в New Oriental (это крупнейшая китайская компания, которая предоставляет частные образовательные услуги). Там я проработал два года и стал директором центра.

– А потом уволились? – спрашиваю я, пока в очередной раз заваривается чай.

– Да. Откуда вы знаете?

– Догадался.

– Я перешел в Disney English и стал там…

– Директором центра?

– Да.

– И сколько вы там проработали?

– Два года.

– И…

– И основал свою компанию.

– Эту?

– Да. Я десять лет изучал, как работает такой бизнес, и решил, что узнал достаточно, чтобы создать собственный. Я узнал, как управлять денежными потоками, строить бизнес-модель, руководить людьми. Это был 2011 год. Настал подходящий момент.

– Сейчас 2015 год. Как идут дела? Сколько у вас сейчас сотрудников?

– Лучше, чем я мог себе представить. Я работаю один. Пришел к выводу, что для этого бизнеса мне больше никто не нужен. Работаю три дня в неделю, а остальное время провожу с маленьким сыном. Полагаю, мне наконец-то удалось реализовать мечту и добиться правильного соотношения работы и жизни. Что еще важнее, мой бизнес действительно помогает людям. Я учу отцов и матерей быть по-настоящему квалифицированными родителями.

– Интересно. Каким же образом?

– Я научился этому в Disney English. У них была программа, предназначенная для родителей с детьми в возрасте от двух до двенадцати лет. Пока я там работал, мне удалось побеседовать примерно с 6000 семей. Я понял, что родители не готовы к воспитанию детей. У них возникает масса проблем. Младенец всегда появляется неожиданно. В Китае он будет единственным в семье, а значит, у родителей только один шанс воспитать ребенка. Однако они абсолютно к этому не готовы – не понимают малыша, не понимают друг друга и не знают, как младенец повлияет на них обоих и на их отношения.

Сэм описывает свой бизнес и модель, которая за ним стоит, – и я поражен ее силой и простотой. Потребители встречают любую хорошую идею с энтузиазмом. В Китае неблагоприятные социальные обстоятельства и их эмоциональная составляющая сложились таким образом, что его бизнес обречен на успех. Хотя правило «одного ребенка», долгое время существовавшее в Китае, в последнее время смягчилось, родители до сих пор не представляют, сколько денег нужно на воспитание второго. Да и общество по-прежнему сильно давит на женщин, вынуждая выходить замуж в довольно раннем возрасте, быстро рожать и пользоваться «помощью» бабушек и дедушек в воспитании «идеального ребенка», предпочтительно сына. Ожидания высокие, а опыта мало. Нет ни дородовых, ни послеродовых курсов, в обществе косо смотрят на тех, кто «не справляется», а женщины, страдающие, например, послеродовой депрессией, не получают никакой поддержки. На этом фоне на рынок выходит Сэм.

– У женщин есть очень большая потребность во всем этом. Но многие у нас просто не осознают, что нуждаются в подготовке к роли родителей. Однако эти люди – моя целевая аудитория. ВВП в Пекине растет. Расширяется группа людей, которые начинают понимать, что они должны быть лучше подготовлены к воспитанию ребенка. У них много проблем. И в этом я вижу свой шанс заработать деньги и по-настоящему удовлетворить потребность, существующую в обществе. Конечно, моими клиентами будут не все родители, а только те, которые знают, что у них есть проблемы, и понимают, что нуждаются в помощи.

Эта убедительная логика показывает, что рынок есть и потребность очевидна, но как же Сэм привлекает покупателей? В пределах часа езды от его маленького офиса в районе Хайдян живут десятки миллионов семей, но как до них достучаться?

– Через WeChat.

Сэм разработал крайне эффективный подход с помощью всеобъемлющего онлайн-инструмента, которым можно бесплатно пользоваться во всем Китае. WeChat – это комбинация Facebook, Twitter, YouTube и eBay с дополнительными функциями в виде прямой платежной системы и коротких голосовых и видеосообщений. И все бесплатно!

– Я использую WeChat, чтобы оповестить людей о моих курсах. Всех, кто уже прошел их, я прошу рассказывать об этом на WeChat и оставаться на связи с компанией, то есть со мной, чтобы получать необходимую поддержку.

– Как вы изначально привлекаете клиентов?

– Сначала я думал, что мне придется пользоваться теми же приемами, что практиковали в Wall Street English и других компаниях, где я работал. У них были колл-центры, и они использовали списки, чтобы найти потенциальных клиентов. Затем я приглашал людей на бесплатные курсы, а после этого продавал им платные. Но оказалось, что нет необходимости так поступать. WeChat обеспечивает меня клиентами совершенно бесплатно. WeChat изменил мою жизнь!

Не знаю, есть ли люди, которые могут сказать, что Twitter или Facebook по-настоящему изменили их жизнь, однако знаю тех, кто утверждает такое про eBay. Тем не менее это громкое утверждение – его были бы рады услышать в WeChat!

– И как это происходит?

– Все просто. С WeChat приходит 80 % моих клиентов. В компании работаю только я, и, когда у меня появился офис, осталось найти несколько человек, которые прошли бы мой первый учебный курс. Я был уверен, что мои знания, опыт и квалификация могут принести настоящую пользу родителям, – то есть знал, что продукт у меня хороший. Мне просто надо было, чтобы люди его попробовали. Я был убежден, что тогда дело пойдет. Так оно и вышло!

Сэм объясняет свою бизнес-модель. Мне кажется, ее можно здесь описать, поскольку я не знаю никого, кто способен ее воссоздать. Более того, Сэм готов поделиться ею со всеми, кто захочет выучиться у него, стать тренером для родителей и открыть собственный бизнес под его руководством. Итак, за 3300 юаней (около 500 долларов) можно посетить трехдневные курсы для родителей и на этом закончить. Но желающие потом могут пойти на четырехдневные курсы для тренеров за 12 800 юаней (около 1950 долларов). Вот так все просто. Подготовленные тренеры могут бесплатно повторить курсы через год и при желании раз в год поработать на курсах Сэма ассистентом на добровольных началах. Следующий потенциальный шаг – устроить так, чтобы тренеры платили Сэму комиссию за каждого человека, который придет к ним на обучение. Пока этот этап кажется слишком далеким от реальности, но в любом случае бизнес-модель явно работает: он с гордостью показал свой счет на WeChat, на котором за три месяца образовалась весьма приличная сумма!

– Я зарабатываю деньги, даже когда сплю, – говорит Сэм, ослепительно улыбаясь. – Я полностью применяю свою психологическую подготовку и все, что узнал о бизнес-моделях других компаний, в которых работал. Я знаю, как развивать это дело. Я даже использовал бизнес-план Disney English для расчетов и теперь ожидаю, что смогу зарабатывать около 91 200 долларов в месяц. Но на разработку именно этой, подходящей для меня модели ушло десять лет. Еще я осознал, что мне не надо управлять людьми. Это лишняя трата времени. Все, что мне нужно, от бухучета до маркетинга, я могу отдать внешним подрядчикам. Я хочу посвятить все свое время исследованиям и практическому применению психологии, чтобы помочь другим стать более совершенными родителями.

Показатели у него абсолютно потрясающие. Простая модель и простое предложение удовлетворили явно незанятую нишу на расширяющемся рынке, который формируют женщины с растущими правами и богатеющий средний класс Пекина.

– У меня есть шесть добровольцев, которые работают бесплатно. Эти женщины считают, что курс им очень помог. Они увидели ощутимые улучшения в отношениях с ребенком и мужем. Поэтому они хотят помочь мне распространить эти знания, чтобы курс прошло как можно больше родителей.

Мы обсуждаем и более глубокую проблему.

– Многие женщины страдают от плохих отношений с мужьями. В Китае это большая проблема. Они испытывают огромную боль. А после курсов они говорят мне, что ощутили тепло в своем сердце. Больше 50 % учеников приходят по совету тех, кто уже прошел курсы, 90 % из них – матери, но попадаются и отцы. Женщины в Китае испытывают очень большое давление. Я хочу дать людям надежду, чтобы они почувствовали себя позитивно.

Здесь явно существует неудовлетворенная потребность. Не думает ли Сэм, что может помочь китаянкам справиться с этим давлением?

– Нет. У меня действительно нет такой квалификации. Я вижу ограниченность моих возможностей и не собираюсь в своих курсах заходить на территорию психологического консультирования. Это не моя область, и я не вижу здесь возможностей для бизнеса. Я некомпетентен.

– А вы применяли ваш курс к собственной жизни?

– Думаю, я хороший отец. Жена говорит, с тех пор, как я начал заниматься этой работой, со мной произошли настоящие положительные изменения.

– А она прошла ваши курсы?

– Нет. Она управляет собственным бизнесом, целыми днями занимается им и часто ездит в командировки. Она не хочет идти на курсы, чтобы получать знания от меня! А я стараюсь быть хорошим отцом для нашего маленького сына. Каждый вечер я читаю ему две сказки на ночь, мы много играем и все делаем вместе. Для его развития очень полезно, что отец находится рядом. Я работаю и преподаю три дня в неделю, а остальные четыре провожу с ним. Сейчас деньги не играют для меня особой роли. У меня их достаточно.

– И что вы чувствуете по поводу работы спустя все эти годы?

– Я искренне верю, что если делать вещи, которые важны людям, то деньги появятся. Я правда в это верю и пока оказывался прав. Мне очень нравится моя работа. Думаю, я смогу помочь многим женщинам, многим детям и некоторым мужчинам!

Он улыбается мне. Это улыбка человека, который занимается любимым делом, обрел покой и нашел место, которого жаждал в студенческие годы, когда чувствовал себя «хуже всех». Мы выпиваем по последней чашке чая.

– Я живу в своей мечте. Многим людям в Китае это не удается.

Он прав. Это удача, которую он заслужил сам.

 

Глава 21. Американка китайского происхождения

В кафе быстро входит женщина, на вид – типичная китайская бизнес-леди. Джойс Чао заказывает латте на безупречном мандаринском наречии, а подчеркнуто азиатская внешность не оставляет сомнений в ее происхождении ни у персонала, ни у всех остальных – кроме меня, но дело в том, что мы знакомы. Усевшись, она, как обычно, приветствует меня на безупречном английском.

– Вы уже ели?

Обеденное время прошло, но в Китае принято начинать разговор именно так. Еде здесь придают большое значение – ее недостаток много веков был проклятием для китайцев. Именно поэтому они почти никогда не оставляют в плошке недоеденный рис. Еще подобное приветствие подразумевает вежливость и заботу о других. Здесь это всегда ощущается в отношениях между людьми – и личных, и профессиональных.

Джойс отпивает латте. Она выглядит стопроцентной деловой женщиной, каковой и является – но с одним важным отличием от тех, что сейчас окружают нас, склонившись над документами. Джойс – американка китайского происхождения.

– Неважно, где я выросла и какой у меня паспорт. Ведь у меня китайская внешность, китайская кровь и китайские предки. Это моя суть. Я обычно шучу, что уже стала наполовину пекинкой, ведь я живу здесь 12 лет. Но китаянка во мне поставляется в американской сборке. Иногда я говорю и действую слишком прямо, но именно в этом, думаю, и есть мое преимущество. В основном я работаю с американскими клиентами, и они хотят ясности и определенности. В культуре, где в общении много тонкостей и преобладает пассивность, я обеспечиваю баланс. Надеюсь, именно в этом моя ценность и за это я получаю деньги.

Джойс – американка во втором поколении. Она выросла в США, там же получила образование и приобрела богатый опыт работы в корпорациях. В 2003 году острый интерес к родной культуре и языку побудил ее ответить на объявление о поиске менеджера в сфере образования с переездом в Пекин. Ее взяли на работу, и с тех пор она живет здесь.

В Пекине Джойс пришлось приспосабливаться и меняться, но она сохранила американскую открытость и откровенность. Она очень добрый, активный и обаятельный человек. С момента ее переезда в Пекин прошло больше десяти лет, и за это время она несколько изменила стиль общения: теперь ее энтузиазм и манера быстро говорить сочетаются с глубоким вниманием к культурным различиям и особенностям «китайского пути». В результате она стала профессиональным консультантом по двум языкам и культурам.

Джойс работала с разными британскими и американскими компаниями в Китае и очень четко представляет, что подходит для местных реалий, а что нет. Она много раз наблюдала, как фирмы всех типов и размеров пробовали выйти на китайский рынок и позиционировать себя здесь, с успехом или без.

– Экономика развивается очень быстро, все меняется, возникают новые сложности, и я не могу сказать, что существует единственно верный способ действий. Но совершенно точно есть неверные способы! Я постоянно вижу, как советы и добрые намерения ни к чему не приводят. Негативный эффект не всегда проявляется сразу, но время расставляет все по местам. Моя роль как консультанта – предложить идеи и решения, и я всегда информирую клиентов о возможных рисках. Однако в конечном итоге вариант, как действовать в Китае, выбирает клиент. Я всегда предлагаю стратегии и рекомендации, ориентированные на создание базы отношений, и рекомендую не делать вещей, которые могут ее разрушить.

– Вас не расстраивает, когда то, о чем вы предупреждали, все-таки происходит?

– Конечно, расстраивает. Но я стала старше и мудрее. Я начала понимать простой факт: Китай велик, и его долгая история насчитывает больше 5000 лет. Да, есть и другие цивилизации с многолетней историей, но в последние 60 лет в Китае происходили такие яркие и разнообразные события, что аналогов не найти. И уж точно ничто не сравнится с последним десятилетием чудесного преображения. Меня расстраивают не только ситуации, когда хочется сказать: «Я же вам говорила…» Еще и то, что современный Китай – это большая, но в то же время постоянно смещающаяся цель. То, что испытала я во время своего приезда в Пекин в 1987 году, очень отличается от первых впечатлений моей лучшей подруги в 2007-м. Все меняется с поразительной скоростью. Я бы сказала, это скорее вызывает изумление, чем расстройство.

– Можете привести пример?

– Однажды я уехала в командировку на неделю, а когда вернулась, оказалось, что цветочный рынок Лайтай полностью отремонтировали! Это было поразительно! Из-за подобных вещей я довольно осторожно рекламирую свою деятельность. Я делаю ошибки и учусь на них. Это позволяет сократить число неизвестных, ужиться с постоянными изменениями и компенсировать промахи в этикете, которые допускаем все мы, некитайцы.

Джойс полна кипучей энергии. Во время разговора она занимается несколькими вещами одновременно – отвечает на звонки, пишет электронные письма и, конечно, общается с кем-то в WeChat. Кажется, Джойс знает всех, и все знают ее. Ее принцип – «сделай сейчас», и она постоянно налаживает связи и назначает встречи. Джойс работает быстро, потому что знает: в Китае надо ловить момент, иначе возможность будет упущена.

– Вы знаете, мне очень повезло. Поколение моих родителей пережило суровую и страшную революцию, но мне в последние 12 лет довелось узнать совершенно другую революцию в Китае – технологическую и экономическую. Это и способствует скромности, и служит мотивацией. Поколения моих родителей и их родителей вымостили мне дорогу к тому, что я сегодня могу сделать в Китае.

– И что же конкретно вы делаете?

– Я приехала сюда в середине своего карьерного пути, уже обладая подробными знаниями о том, как ведутся дела по обе стороны океана. Думаю, лучше всего меня можно описать как культурного гида, который время от времени улаживает разные проблемы. Моя задача – использовать это положение своеобразного хамелеона, чтобы помочь наводить мосты между Китаем и остальным миром. У меня много друзей-китайцев во всех уголках планеты, которым я помогала и которые при необходимости могут помочь мне. Человеческие отношения играют большую роль повсюду, но здесь они жизненно важны. И поддерживать их – не какая-то обуза. Все эти люди – мои друзья, а также давние хорошие знакомые. Мне нравится проводить с ними время, и все мы помогаем друг другу, когда только можем. Вот так обстоит дело. И вот что представляют собой отношения (гуаньси).

– Вы американка китайского происхождения. Влияет ли это на впечатление, которое вы производите на других людей?

– Пока я не открою рот, никто не видит разницы, – говорит Джойс и подмигивает мне. – У меня есть мнения и предложения, которые порой приходится оставлять при себе. Китайцы не привыкли, что такие идеи могут исходить от женщины, тем более китайской на вид. Впрочем, люди очень любезны и уступчивы. Они слушают меня, потому что я иностранка. Но бывают и ситуации, когда я словно застреваю посередине. Люди считают, что я должна понимать китайский подход к принятию решений, поэтому мои зарубежные клиенты хотят результатов. А местные порой заранее уверены, что я не понимаю их, потому что выросла не здесь.

Джойс пожимает плечами с деланным выражением недоумения. Ее телефон непрерывно вибрирует, и, когда мы делаем паузу, она отправляет несколько сообщений на WeChat.

– Я всегда была связана с образованием и профессионально работала с текстами, поэтому меня часто просят написать и проверить речи или материалы на английском для китайских знакомых. Об оплате или вознаграждении за такие «услуги» речи не идет. Это способствует укреплению отношений, и обычно все понимают, что так формируется «банк услуг» для друзей и их друзей. Китайцы имеют поразительную способность учитывать и уравновешивать количество взаимных услуг, которые они оказывают друг другу. Когда я объясняю это клиентам, им не всегда нравится идея делать что-то бесплатно. Многие просто отказываются. Помните, что я говорила об отношениях?

Как тут забудешь. Джойс доносит свои мысли так, что они сразу врезаются в память.

– Дома, на Западе, мы часто помогаем друзьям переезжать, подвозим их и так далее. Мы не ждем, что за это заплатят. Так в чем разница? Может быть, некоторые компании считают Китай исключительно клиентом, а не другом?

Опуская глубокую философскую и социально-политическую подоплеку этого явления, Джойс тем не менее делает паузу, достаточно долгую для того, чтобы я полностью понял ее мысль.

– Я стараюсь помогать при любой возможности. Правило здесь такое: не обещайте вещей, которых не можете выполнить. Иногда просто необходимо помочь. Это будет правильно, потому что, хотя в китайских городах много сверкающих небоскребов, страна пока остается развивающейся. Помимо прочего, Китай все еще пытается оправиться от ущерба из-за потери целого поколения во время Культурной революции. Иногда может показаться, что ваши услуги не ценят, но это очень западная точка зрения. Китайская сторона смотрит на вещи по-другому, и если они узнают, что вы так думаете, то очень оскорбятся.

Кажется, Джойс прекрасно овладела запутанным искусством «чтения между строк», которое необходимо, чтобы понять мысли, действия и слова китайцев.

Это напоминает мне о примечательном сходстве между британцами и китайцами. Есть старая шутка о так называемых «мандаринах с Уайтхолла» – членах британского правительства, которые никогда не высказываются ясно. Если вы видели старые британские сериалы «Да, господин министр» или «Да, господин премьер-министр», то хорошо понимаете, о чем я говорю. Как известно, британцы долго соображают и используют много эвфемизмов. Китайцы довели искусство выражаться намеками до совершенства. Чтение между строк для понимания сказанного требует очень хорошего консультанта-регионоведа и переводчика. Джойс представляет собой и то и другое.

– Китайский язык и культура, в отличие от западных, в значительной степени опираются на контекст, символы и многослойные смыслы. Представителям Запада порой трудно это понять. Мы любим счастливые числа «7» и «8», а «9» означает долголетие. Кроме того, даже не думайте использовать цифру «4» в лифтах, на вывесках и для нумерации мест – в общем, где угодно. Она слишком похожа на китайский иероглиф «смерть». Странная игра слов и отсылки к историческим персонажам, старым поговоркам и пословицам, даже к известным лицам или политическим фигурам, тоже помогают китайцам понять смысл того или иного высказывания. Это их вторая натура. Даже мне – а уж тем более моим клиентам – все это кажется непостижимым. И, естественно, отсюда возникает масса недопонимания.

– Как же выжить при таких сложностях?

– Просто принимайте их как данность. И обратитесь к хорошему китайскому стратегу, который правильно воспринимает реальность и знает современную историю. Это справедливо для любой культуры – пришельцы извне никогда ее полностью не поймут. Всегда полезно иметь рядом того, кто направит вас и позволит обойти подводные камни.

Она улыбается мне, как человек, который все об этом знает.

– Должна сказать, что я все чаще наблюдаю подобные ситуации. Международные компании и организации нанимают людей для работы в Китае, не задавая дополнительных вопросов о кандидатах. Возможно, они не осознают, что китайцы воспринимают людей с другой культурой весьма особенным образом – не имея опыта жизни в мультикультурных и космополитичных западных городах, они не знают, как работает сложный международный бизнес, который постоянно пересекает границы. Западные бизнесмены делают ошибку, нанимая людей, которые всего лишь выглядят или говорят, как китайцы. Возможно, это звучит глупо, но я до сих пор вижу, как глобальные корпорации берут на работу носителей кантонского диалекта из Гонконга или Юго-Восточной Азии. Но материковые китайцы, к сожалению, в отличие от нас не воспринимают Гонконг как влиятельный международный центр. Они относятся к его жителям с огромным подозрением. Не говоря уже о том, что, хотя кантонский нетренированному уху кажется похожим на путунхуа, язык материкового Китая, – на самом деле это совсем другой диалект.

Джойс не касается других предрассудков относительно японцев, сингапурцев и, к сожалению, даже меньшинств внутри самого Китая. Однако и поверхностного взгляда на китайскую историю достаточно, чтобы понять, откуда берутся подозрение и недоверие, которые отягощают мировосприятие современных китайцев. «Нанкинскую резню» и долгую Японо-китайскую войну, а также опиумные войны и другие конфликты со всеми подряд, начиная с британцев и голландцев, просто так со счетов не сбросить.

– Еще моих клиентов всегда удивляет полное отсутствие четкого графика.

Возможно, пора сменить тему. Я уже упоминал об этом, но Джойс углубляется в подробности.

– Это КПТ.

– Что?

– КПТ, «китайская пожарная тревога». Все происходит в последнюю минуту, быстро и яростно, организованно, но в жуткой спешке. Вот почему надо ловить момент и делать нужные вещи сразу. Вся страна, большинство организаций и частная жизнь почти всех людей зависят от ответов на вопросы вроде «Вы в Пекине?» или «Вы свободны сегодня (завтра, послезавтра)?». Составлять расписание для посетителей из-за границы, которые ожидают, что все будет известно заранее и внесено в график, – настоящий кошмар. Представителям Запада предстоит еще очень и очень многое узнать. Не имеет значения, сколько раз я рассказывала им об этом, – они все равно не верят. Даже самые важные персоны здесь порой не имеют четкого графика. Они как-то распределяют время, но в Китае просто невозможно планировать что-либо заранее.

– Наверное, в таких условиях трудно заранее бронировать авиабилеты и гостиницы?

– С гостиницами все просто: их так много, что всегда можно найти свободный номер. Самолеты тоже часто заполняются в последний момент, за исключением некоторых международных рейсов, о которых лучше думать заблаговременно. Однако в остальном остается полная свобода. Но, конечно, в рамках очень строгих китайских правил! Если вы занимаете высокую должность, то сможете встретиться почти с кем угодно. Если нет, вообще не стоит рассчитывать ни на какие встречи, тем более с людьми более высокого положения. Этот принцип действует вплоть до самой вершины иерархии. И на корпоративном, и на правительственном уровне именно так определяется, кто с кем встречается, как долго идет эта встреча и где она происходит.

Лично я уже привык возвращаться в Китай после отпуска или командировки, не имея вообще никакого плана ни на ближайшую неделю, ни на следующие. Я знаю, что после нескольких сообщений на WeChat или электронных писем мой ежедневник заполнится встречами с теми, кого я хочу увидеть и кто хочет увидеть меня. Сначала это кажется очень странным, но постепенно привыкаешь. Другое дело – помогать коллегам, оказавшимся в такой ситуации. Здесь очень важно, чтобы они полностью вам доверяли. В первый раз (или даже в первые несколько раз) многие люди, приезжающие в Китай, не могут смириться со сложными китайскими порядками, и особенно с полным отсутствием планирования. Культурный шок бывает так велик, что порой мне приходится тратить целый час на предварительный инструктаж. И неизменно наблюдать, что коллеги просто не могут мне поверить. К счастью, мы знаем друг друга достаточно хорошо, чтобы они внимательно слушали и старались сделать свой визит максимально результативным.

– Мне известны случаи, когда люди, занимающие очень высокие посты, прибывали в аэропорт, понятия не имея, где они остановятся, кто их встретит, поедут ли они сразу ужинать и каков план на следующий день. То есть у них было общее представление и несколько целей, но никакого конкретного плана. Именно таким людям лучше всего удается вести дела в Китае. Они стреляные воробьи, которые очень терпеливо относятся к неопределенности. Они знают: когда самолет приземлится, их встретят, поприветствуют, доставят по месту назначения, напоят и накормят – как надо и в присутствии необходимых людей. Иногда случаются сбои, но обычно китайцы делают все возможное, чтобы и высокопоставленный визитер, и местный лидер ни в коем случае не потеряли «лицо». Порой это очень раздражает – вы не можете быть в полной мере уверены в соответствующем уровне персон, собравшихся за обеденным столом. Зато люди мобилизуются мгновенно: я наблюдала, как меняют билеты на самолет, полностью переделывают график и даже заказывают сразу два номера в гостинице и два ужина в один вечер, чтобы можно было должным образом продемонстрировать «лицо» и дать возможность встретиться и поговорить именно тем, кому следует. Логистика встреч доходит здесь до настоящего искусства. Это весьма впечатляет!

В этих делах Джойс – в своей тарелке. Такова ее жизнь: она зарабатывает тем, что помогает справиться со сложным, неоднозначным китайским этикетом – для того, чтобы все было сделано наилучшим образом и строительство международных мостов продолжалось.

В последнее время очень многие китайцы уезжают учиться за границу и все лучше осваивают английский язык. Сохранится ли потребность в услугах Джойс как посредника в межкультурных связях и переводчика?

– Конечно, да, и она даже увеличится. Люди, подобные мне – которым повезло жить в нынешнюю эпоху, – имеют опыт, ценные идеи и собственную точку зрения. Многие видят только часть культуры, с которой сталкиваются. У китайских студентов появляется учебный навык и некоторый опыт работы. Они узнают американскую и британскую культуру как потребители, но понимают ли они, как мыслят американцы или британцы? С другой стороны, есть иностранцы, которые приезжают в Китай, учат язык и любят местную кухню, но есть ли у них китайские друзья из разных слоев населения, и хорошо ли они знают, как мыслят китайцы? И еще более важный вопрос: нужно ли им хотя бы попытаться узнать? Впрочем, я понимаю, что окно для таких консультантов, как я, когда-нибудь закроется. Это вопрос времени. Китайцы уже прошли стадию, когда они жадно впитывали международный подход к бизнесу. На любом мероприятии я вижу руководителей самого высокого уровня, которые повидали мир, говорят на почти безупречном английском и прочли больше книг по менеджменту, чем кто бы то ни было. У многих есть дипломы, полученные за границей, и поработать за рубежом теперь гораздо легче, чем раньше. Скоро им уже не понадобятся консультации. Теперь они потребители услуг – и в то же время владельцы бизнеса на развивающемся международном рынке. Товары и услуги могут производиться в других частях мира и продаваться, обычно через совместные предприятия, миллионам китайцев, у которых появились деньги. Произошел сдвиг от «сделано в Китае» к «продается в Китае».

Эта тема повторяется почти в каждом моем разговоре здесь. В Китае можно вести успешный бизнес, но только отказавшись от старых моделей. Такие люди, как Джойс, окажут необходимую поддержку, чтобы избежать трудностей с местной культурой, но сегодня в Китай нужно приходить с совершенно не такими установками, как несколько лет назад.

– Здесь по-прежнему очень много возможностей в самых разных областях. От образования и здравоохранения – особенно в сфере ухода за пожилыми людьми – до конфет ручной работы и одежды массовых брендов. Рынок предметов роскоши, от вин до сумок и часов, пострадал от антикоррупционных мер, которые проводит правительство при общей поддержке. Однако остается много вещей, которые можно сделать на нишевых рынках, да и на многих других!

Джойс знает, о чем говорит. Она работает в этой сфере и добилась в ней большого успеха.

 

Глава 22. «Мистер Малина»

Телефонная связь с Северо-Восточной Австралией очень плохая. Мы с трудом слышим друг друга.

Вообще, все должно было происходить не так. Я уже давно запланировал интервью с Лу Пиньшэнем, но мы не смогли встретиться до Китайского Нового года, а на каникулах он вместе с родителями отправился в круиз вокруг Австралии и Новой Зеландии. Эта задержка не укладывалась в мой довольно напряженный график работы над книгой.

– Возможно, у них больше не будет такого шанса, поэтому я очень хочу поехать, – сказал он мне.

И вот мы беседуем. Я удобно устроился у стены в кофейне, а Лу Пиньшэнь (или Синг, как он предпочитает зваться) находится в гостиничном номере недалеко от города Кэрнс в Австралии. У нас обоих бесплатный интернет, и мы решили созвониться через WeChat. Это замечательная и очень простая в использовании технология. Теоретически можно было бы сделать и видеозвонок, но у нас обоих слабый сигнал с перебоями.

– Какая у вас погода? – спрашивает Синг.

Я предлагаю ему умерить самодовольство – он прекрасно знает, что в это время в Пекине очень холодно. Очевидно, в Кэрнсе дело обстоит по-другому.

Синг вообще-то живет в Гонконге, хотя родился в Сиане в 1968 году; его мать родом из Сычуани, а отец – из Шанхая. До выхода на пенсию они были среди первых трейдеров-инвесторов в Гонконге и, очевидно, преуспели. Несмотря на это, Синг старается как можно больше времени проводить в Пекине, где у него свой дом.

– Мне повезло – я смог получить образование в США. Учился в Университете Вандербильта в Теннесси, потом вернулся и какое-то время работал на родителей. Но в 2000 году я основал технологическую компанию в США, и она оказалась довольно успешной. Я руководил ею до 2006 года, а потом продал. Много не заработал, зато получил хороший опыт и все же какие-то деньги. Я начал искать возможности в Китае и совершенно случайно обратил внимание на малину.

– На что?!

– На малину. Знаю, это звучит немного странно.

– Да.

Я было подумал, что не расслышал его из-за помех, но Синг абсолютно серьезен.

– Большинство моих друзей занимаются высокими технологиями или финансами. По собственному опыту я знаю, что в высоких технологиях тебя ждет все или ничего. Ты либо добиваешься большого успеха и зарабатываешь деньги, либо все теряешь. Но если вложиться в сельское хозяйство, ты не потеряешь все, даже если не повезет с погодой. В Китае живет 1,3 миллиарда человек, и сельское хозяйство играет здесь главнейшую роль. Просто его необходимо модернизировать.

Синг прав. Хотя сельскохозяйственная экономика отступает под натиском урбанизации, Китаю по-прежнему надо себя кормить. Во многих провинциях сельское хозяйство ведется архаичными методами, несмотря на значительные реформы, которые проведены за последние 30 лет. У многих семей по-прежнему остаются земельные наделы, с которых собирают урожай для личных нужд или для продажи на местных рынках. Коммерческое сельское хозяйство тоже, конечно, существует, но остается огромное пространство для улучшений.

– Потребность есть, но в сельское хозяйство вкладывают мало. Я понял, что работать в этой отрасли не так легко, как мне казалось, однако все же возможно. Здесь есть большой потенциал. Конечно, приходится иметь дело с очень широким срезом общества, включая его беднейшие слои. И поверьте мне – общаться с сельской администрацией нелегко! Иметь дело с интернетом гораздо проще, чем с землей, растениями и крестьянами, но я все же решил попробовать и выбрал малину в качестве отправной точки. Здесь это совершенно новые ягоды. За последние годы я приобрел такой опыт, в том числе благодаря неудачам, что стал экспертом по малине.

Фрукты продаются по всему Китаю, как и в любой стране, но, например, обычная клубника, по словам Синга, появилась здесь только в конце 1980-х годов, черники не было до 2000 года.

– А малины нет вообще. В основном это объясняется тем, что ее сложно выращивать, если ваша задача – получить большой урожай при высоком качестве. В Великобритании малина распространена, а в Китае нет. Думаю, через пять – десять лет малина будет таким же обычным делом, как клубника и черника. И я хочу, чтобы это была моя заслуга!

Синг прекрасно осознает, кто его главная целевая группа – как с демографической, так и с географической точки зрения. Это представители китайского среднего класса, которые хотят вести здоровый образ жизни. Особенно его интересует растущий мегаполис Шанхай.

– О малине в Китае знает процентов пять населения – может, даже меньше. Однако иностранцам она привычна, а значит, рынок есть. Китайцы, которые бывали за границей, тоже знают малину и тоже будут ее покупать. Но, конечно, самый большой рынок формируют обычные потребители. Я работал с розничными и оптовыми торговцами. Они хотят расширять ассортимент. Многие пробовали торговать малиной, но не преуспели, потому что им попадались низкокачественные и неурожайные сорта.

Мы с Сингом обсуждаем маркетинговую проблему, которая меня просто завораживает. Поскольку малину традиционно собирают всего три месяца в году, она привлекает внимание на небольшой срок, а потом снова исчезает. И получается, что оптовики и розничные торговцы каждый раз должны представлять публике эти странные новые ягоды. Нечего и говорить, что многие оставили эти попытки. Но у Синга есть интересное решение.

– Надо сделать это один раз.

Теперь я убежден, что не расслышал из-за плохой связи. Что надо сделать?

– Надо сделать это один раз. Запуститься, а потом продолжать поставки 24 часа в сутки, семь дней в неделю и круглый год.

После нескольких экспериментальных и, мне кажется, довольно дорогих фальстартов за последние восемь лет Синг наконец-то понял, как сделать скромные красные суперъягоды узнаваемыми и решить проблему с поставками.

С помощью теплиц.

– Самая большая проблема здесь – поддерживать постоянное качество. У нас есть большой рынок сбыта – много любителей здорового образа жизни, которые принадлежат к зарождающемуся среднему классу. Эти люди переживают за своих, часто единственных, детей и хотят для них самого лучшего. Они придают большое значение фруктам – свежим, качественным и в идеале выращенным без химикатов. Малине нужны солнце и вода в точно определенных количествах. Я подошел к этому с научной точки зрения. Применил к малине инструменты и приемы, которым научился в технологической отрасли. Главное здесь – контролировать окружающую среду. В этом помогают теплицы.

– Мой британский друг, который выращивает ягоды, сказал одну забавную вещь, – говорю я. – По его словам, малина похожа на женщин – те тоже требуют особого отношения и больших усилий. Если все это обеспечить, то будешь вознагражден. Но если не стараться как следует, попадешь в передрягу.

На другом конце линии Синг издает сдавленный смешок. Я старательно сохраняю уважительное молчание.

Он рассказывает, что с 2006 года пытался выращивать малину в нескольких местах. Начал в провинции Хунань в центральной части Китая, к югу от реки Сянцзян, но не добился успеха.

– К сожалению, это место слишком далеко от всего, что нам нужно. Поставщиков там не оказалось, и, несмотря на дешевую рабочую силу, почти все, включая пенопластовые ящики и прочую упаковку, надо было завозить по высоким ценам.

Транспортные издержки были только одной проблемой из множества других, которые в конце концов заставили Синга отказаться от этой идеи и вернуться в Пекин.

– Я усвоил свои уроки благодаря предыдущим экспериментам. Мы нашли идеальное место в западной части Китая – там сухой климат и прекрасная транспортная инфраструктура. От моего участка очень легко добраться до аэропорта. Солнце там яркое, а воздух свежий. Климат очень хороший. Благодаря теплицам у нас не будет проблемы с ветрами и слишком высокой температурой, и мы сможем выращивать малину круглый год. Мы возьмем под контроль неблагоприятные свойства климата, по максимуму используем преимущества чистого воздуха и отличной почвы, а также избавимся от непредсказуемых факторов вроде ветра и дождя.

В этой части Китая умеют выращивать маленькие красные ягоды. Там производят больше всего ягод годжи, которые еще называют дерезой, – в Китае они известны своими лечебными свойствами. В общем, традиции в регионе подходящие. Еще, по словам Синга, это центр виноделия – французские, австралийские и немецкие виноделы сажают там виноградники.

Синг говорит, что после длинного отпуска с родителями он собирается приступить к строительству теплиц.

– Какого размера будет ваше производство?

– Мы будем строить поэтапно. На первой стадии планируем собирать около 500 килограммов ежедневно. Когда добьемся нужного качества, доведем объем до 5000 килограммов.

Синг называет эти цифры так спокойно и обыденно, что сначала я даже не осознаю, о каких объемах идет речь.

– Мы тщательно все распланировали и знаем, что в одном Шанхае можно реализовать около 500 килограммов в день – через рынки и оптовых торговцев. Мы собираемся инвестировать около 20 миллионов юаней, чтобы все наладить и запуститься. Я знаю, что многие поставщики начали работать с клубникой и добились успеха. Они пробовали и малину, им понравилось, однако возникли проблемы с качеством и непрерывными поставками. Они готовы дать нам шанс. Есть и те, кто до сих пор торгует низкокачественной малиной и зарабатывает на ней, а значит, как только мы покажем свое качество, они тоже заинтересуются.

На первое время Синг собирается нанять 100 человек, включая руководителей и рабочих, для ухода за растениями и сбора ягод.

– С самого начала все будут на полной ставке. Это уже необычно для рынка ягод, который традиционно был сезонным, пока на него не вышел я. Проблема в том, что сборщиками работают сезонные мигранты, а за них надо конкурировать с другими производителями ягод, вина и тому подобного. Нам придется драться за трудовые ресурсы. Однако у меня есть выраженное преимущество перед всеми остальными.

Синг объясняет, что большинство сборщиков работают по три месяца. За это время они учатся собирать ягоды так, чтобы те не мялись и соответствовали высоким стандартам качества. Когда урожай снят, они уезжают, а на следующий год приходится обучать новых людей, поэтому от года к году стандарты не повышаются. Стратегия Синга – полная круглогодичная занятость – означает, что он сможет обучить своих работников и сохранять качество, необходимое для завоевания рынка. Будем надеяться, эта простая стратегия окажется конкурентоспособной и позволит держаться круглый год. Долгосрочная занятость тоже будет преимуществом и, хотя мигрантов он может потерять, возможно, привлечет местных жителей.

– Мы даже сможем обучать сборщиков в течение шести месяцев, если они захотят остаться на этот срок. Расходы на оплату такого труда в Китае растут, но пока они в десять раз ниже, чем в Австралии, и примерно в семь раз ниже, чем в США, хотя там используют труд мексиканских мигрантов.

А как обстоят дела с поставщиками?

– Все, что я узнал в провинции Хунань, применимо и здесь. Когда я начинал, у меня было гораздо меньше знаний. Там, где мы собираемся работать сейчас, можно найти все нужное прямо на месте. От пенопластовых ящиков для упаковки до удобрений, стекла и материалов для ремонта – словом, все. Я подошел к этому вопросу очень тщательно. Расположение было для меня самым главным, но тип и состав почвы тоже сыграли очень важную роль. Я немало заплатил за соответствующие исследования и консультации агрономов и знаю, что научный подход оправдает себя. Я пытаюсь применить все, чему научился в мире высоких технологий, к сфере «низких». Однако на самом деле технологии там не такие простые. В общем, чтобы получить нужный результат, я очень много вложил.

Кроме того, Синг провел огромную работу, чтобы нанять подходящих сотрудников. Производством руководит немец, живущий в Китае.

– У него очень скрупулезный подход. Мне нужен именно такой, почти научный метод и именно такая точность, чтобы добиться успеха. Я уверен, что мы сможем преодолеть большинство проблем, которые мешают выращивать малину в Китае.

– Вас не беспокоит, что могут появиться конкуренты, которые украдут ваши идеи и долю рынка?

– Это будет очень трудно. На первый взгляд кажется, что все просто, но это большая ошибка. Мы используем научный и высокотехнологичный подход, который крайне тяжело скопировать. Кроме того, организовать все правильно будет очень дорого. Я думаю, мы уже совершили рывок и конкурентам будет трудно нас догнать.

Синг собирается начать производство в следующем сезоне.

– Наша цель – выращивать высококачественную продукцию круглый год. Благодаря этому наша малина будет на полках всегда, а не пропадет через три месяца. Мы собираемся наладить доставку, завоевать долю рынка и надолго сделать бренд узнаваемым исключительно благодаря постоянному присутствию!

– Какой бренд вы используете – китайский или международный?

– Вообще-то пока у нас нет бренда, но я надеюсь, что у нас будет и китайское название, и международное, чтобы извлечь преимущество из обоих! Позиционирование в этом деле очень важно. Мы хотим охватить средний класс, который заботится о здоровье – своем и своей семьи.

– Вы хотите стать «малиновым королем», или ваши амбиции не ограничиваются малиной?

– Думаю, посмотрим в процессе. Мне кажется, с малины хорошо начать. Если она будет продаваться, я смогу перейти на клубнику и чернику высшего качества. Кроме того, хорошую возможность открывают родственные продукты – йогурты, ароматизированное молоко, мороженое и так далее.

Синг явно полон энтузиазма по поводу своего бизнеса и научного подхода.

– Дело не только в деньгах. Я хочу сделать все правильно и оставить после себя наследие. Для этого очень важно выбрать подходящий сорт малины. Я потратил на это много времени и получил много консультаций. Мне очень хочется все сделать правильно.

Может быть, когда выйдет книга, Синг уже начнет поставки. Если вы читаете эти строки, находясь в Китае, поищите хорошую малину. Вполне вероятно, ее вырастила компания Синга.

 

Глава 23. Лицом к Западу

Завернувшись в длинный, почти до щиколоток, пуховик, миссис Тара Ли съежилась в кресле. Нам пришлось сесть у двери, которая постоянно распахивается из-за ветра, дующего в неудачном направлении. Но никого в кофейне это, кажется, не трогает, поэтому после безуспешных попыток пожаловаться мы вынуждены жаться в углу в надежде на то, что беседа нас согреет.

Тара родилась в 1969 году в Пекине и всегда жила здесь. Она – продукт протестного движения: в 1989-м, во время событий на площади Тяньаньмэнь, Тара училась в Пекинском университете.

– Я была на втором курсе. Изучала психологию и ни в чем не участвовала.

Все мои знакомые, которые находились в Пекине в то время, говорят примерно одно и то же.

– Эти обстоятельства серьезно повлияли на мои карьерные перспективы. В те годы учреждения не брали на работу выпускников Пекинского университета. К тому же психология была новой и необычной специальностью и вызывала у людей недоверие. Они не знали, что со мной делать. Я надеялась получить работу в больнице, но должность досталась человеку с инвалидностью. Мне сказали, что им нужен баланс в трудовом коллективе.

Она смотрит мне прямо в глаза, и я чувствую, что надо применить «китайский метод» – додумать недосказанное. Читателям придется последовать моему примеру, потому что я хочу, чтобы мне продлили визу.

– Работы не было. В те дни государство само распределяло выпускников, и все отправлялись туда, куда их посылали. Если тебя определяли в секретари, ты шел в секретари, каким бы ни был твой диплом. Чиновники учитывали все факторы: университет, специальность, оценки, семью. Потом они решали, куда тебя определить. Кроме того, 65 % зарплаты, так называемые «издержки», возвращались работодателю, а жить приходилось на оставшееся. В университете угрожали направить меня в среднюю школу комсомольским лидером. Можете себе представить? Меня! На такую работу! Я отказалась. Им это не понравилось.

Она продолжает бесстрастно смотреть на меня, по-прежнему предоставляя возможность делать выводы самостоятельно.

– Я понимаю.

– У меня были родственники в США – сестра матери. Она увидела объявление французской компании, производителя материалов для интерьера, штор и тому подобного. Им как раз требовались люди в Пекине. И я отправила резюме!

То есть, чтобы найти работу в двух шагах от дома, Таре понадобилось объявление французской компании о вакансии в Китае, опубликованное в США?

– Да. Мне дали возможность пройти собеседование. Моими конкурентами были доктора наук и дипломированные менеджеры по продажам. Француз спросил меня, что я умею. Я сказала, что только что окончила самый престижный университет в Китае. Я не была лучшей, но училась хорошо. Раз уж я смогла сдать сложные вступительные экзамены и затем успешно получить диплом, то смогу быстро обучиться и хорошо выполнять любую работу, которую они мне предложат.

Она смеется над собственной самонадеянностью. Что ж, таково высокомерие молодости.

– Мне дали шанс. Зарплата была очень низкой, но я понравилась менеджеру демонстрационного зала, которая собиралась вскоре уволиться. Она обучила меня всему, что нужно было знать для продажи наших товаров. Мне пришлось многое запоминать, но я была хорошей ученицей и справилась. Многие наши менеджеры были иностранцами, так что мне действительно повезло получить эту работу.

– Вы говорили по-французски?

– Конечно, нет! Но я владела английским и, естественно, будучи китаянкой, разбиралась в психологии китайцев.

Снова этот взгляд. Опять надо читать между строк? Порой мне кажется, что я чего-то недопонимаю.

– После трехмесячного испытательного срока я получила место менеджера по продажам. Работа была не очень сложная, но зато у меня появилось много друзей. Через пару лет, в 1993 году, я уволилась.

Читатели моей книги уже знают, каковы могут быть объяснения этого поступка.

– Почему?

– В основном из-за семьи. Мать считала, что я отдаляюсь от них. В те дни учитель в школе получал 200 юаней в месяц. Моя зарплата была в пять раз больше! Кроме того, мне полагались проценты с продаж. У меня не было времени тратить деньги, и я правда не знала, сколько зарабатывала. Но работала я очень много – рано вставала, ужинала с клиентами по вечерам, часто возвращалась в одиннадцать ночи. В семье меня вообще не видели.

Наверняка это было тяжело.

– Мать сказала, что я стала больше похожа на западную женщину, чем на китайскую. Каждый день я надевала деловой костюм и строгие туфли. Родственникам это не нравилось, и на меня очень давили. Еще я чувствовала в глубине души, что потеряла связь с друзьями и с самой собой, – потому и решила уволиться. Мне показалось, что, зарабатывая деньги с утра до вечера, я не смогу обрести гармонию между внешним и внутренним «я».

Она делает долгую паузу, явно возвращаясь к этим переживаниям.

– Я не знала, что делать.

– И?

– Уволилась и сидела дома три месяца, читала книги. Потом мать сказала: «Найди нормальную работу». Друзья организовали мне собеседование в государственной компании, и я получила место секретаря. Мать была счастлива, потому что это была работа, «подходящая для женщины».

– А вы были счастливы?

– Машинистка из меня вышла плохая. В обед я выходила и тратила деньги. Коллеги считали меня странной: я зарабатывала всего 400 юаней в месяц, а тратила в десять раз больше! Я пыталась что-то изменить, но было так скучно!

– Так что же вы сделали? Снова уволились?

– Попыталась. Я пошла к руководителю отдела, но он сказал, что, возможно, я смогла бы заняться другой работой. Компания занималась импортом и экспортом научного оборудования. Тогда они как раз формировали новый экспортный отдел. Они поняли, что у меня есть способности, и согласились подождать, пока я обучусь новым навыкам. А я заявила, что согласна работать у них, если мне дадут возможность самой набрать людей и подбирать товары!

Она снова смотрит мне в глаза, но теперь, вспоминая о целеустремленности и уверенности молодых лет, довольно улыбается. Кажется, с годами эти качества никуда не делись.

– Конкурентов было немного, и я попросила старших советников помочь нам найти товары высокого качества. Мы продавали измерительные приборы, научные аппараты и тому подобное. Нашими клиентами были как энергетические компании, так и производители сигарет – все, кому требовались точные измерения. Мы продавали товары в интернете и были очень успешны. Но постепенно стресс снова стал усиливаться. У нас не было никакой общей линии. Мы просто делали то, что говорил самый большой начальник.

В целом это очень характерно для Китая. Иерархия определяет все в китайских компаниях. Мои друзья шутят, что на некоторых предприятиях генеральный директор решает, какого цвета будет туалетная бумага. В реальности я встречал только белую, но мне понятно, что они имеют в виду. Безусловно, корпоративные структуры в Китае ничем не напоминают классическую западную модель, где полномочия рассредоточены по разным уровням. В китайских компаниях работают два типа людей – сотрудники и боссы. Лидеры решают все, а сотрудники исполняют то, что им поручено сверху. На некоторых уровнях иерархии существует пространство для независимых действий, но за их жесткими границами управление происходит сверху вниз. Ситуация меняется, но медленно.

– К тому же мы зарабатывали слишком много денег!

– И кто пришел к такому выводу?

– Финансовый отдел. Сначала компания забирала себе 70 % доходов и делила 30 % между нами. Но через год они сказали, что нам достанется всего 10 %. Мы было подумали, что это ужасно, но потом сделали расчеты, поняли, что все равно получим много, и согласились. Контрактов было море, но нас опять обвинили в том, что мы очень много зарабатываем! Тогда финансовый отдел решил оплачивать все издержки за наш счет и рассчитывать вознаграждение исходя не из дохода, а из чистой прибыли. В конце года мы сильно с ними поругались. Они переложили на нас массу дополнительных расходов, многие из которых не пожелали объяснить! К тому же в 1996 году на рынке возникло множество конкурентов, как международных, так и китайских. Появилось больше дилеров, и давление выросло.

Тара переходит к теме китайского производственного бума конца девяностых. Она рисует картину того времени, когда Китай вышел на международный рынок и фраза «Сделано в Китае» разошлась по всему миру. Это сильно отразилось на ее бизнесе.

– Нам было все сложнее находить поставщиков и соревноваться с другими компаниями. А еще наши конкуренты были не столь «добросовестны», как мы.

Красноречивый взгляд. Я понимаю, о чем идет речь.

– Будучи государственным предприятием, мы не могли конкурировать в плане «финансовой поддержки» сделок. Мне стало очень тяжело продавать наши товары и решать все вопросы самостоятельно. В тот момент мы приняли участие в выставке-продаже. Обстановка была спокойная, и я воспользовалась возможностью посмотреть, что там предлагалось. Так я наткнулась на стенд программы МВА Сиэтлского университета. На следующий день я подала заявку, а пока шла выставка, сдала вступительный экзамен. Мой балл оказался невысок, так как я плохо владела письменным английским. Однако декан дал мне шанс, и я стала одной из первых студенток их программы MBA в Пекине. Занятия были очень интересными: каждые два месяца они привозили к нам американских профессоров, которые читали лекции. Параллельно я продолжала работать. Совмещать учебу и работу было непросто, и часто я проводила в офисе всю ночь, потому что там был хороший интернет. Я почти не спала: днем работала, а ночью училась.

Это потрясающее стремление к самосовершенствованию уходит глубоко в историю китайского народа и является частью его этики. Мне кажется, на Западе многие могли бы с пользой для себя последовать этому примеру.

– Система обучения сильно отличалась от китайской. Было можно – и даже нужно – ставить под сомнения слова профессоров, что неприемлемо в Китае. Я все больше перенимала западный образ мыслей и методы работы. Со мной вместе учились главы компаний и бизнесмены высокого полета. Это был очень вдохновляющий опыт, который мне как раз и хотелось получить.

– И как же он повлиял на вашу работу и карьеру?

– Именно тогда я решила пересмотреть, чем хочу заниматься и как использовать свои знания, навыки и личные качества. Я кое-что знала о кадровой работе и решила, что эта деятельность хорошо увязывается с моим психологическим образованием. Я сообщила начальнику, что хочу поменять род деятельности. И он был не против.

– Как вы поняли, с чего начать, что делать дальше, как изменить ситуацию?

– Начать было непросто, потому что кадровые службы находились под контролем правительства, и я должна была работать по его правилам. Я не могла использовать теоретические знания, которые только что получила. Государство этого не допускало! И я уволилась.

Это лейтмотив нашего разговора.

– Куда же вы устроились?

– Я пошла в компанию Legend Computers, которая впоследствии превратилась в Lenovo. Мне позвонили из кадрового агентства и сказали, что там требуется специалист с дипломом психолога и опытом работы с трудовыми ресурсами. Эта вакансия словно была создана для меня. К сожалению, при уходе с государственного предприятия я теряла бесплатную квартиру. В общем, это было серьезное решение. К тому же тогда это была довольно странная компания – по крайней мере, с моей точки зрения. Мне пришлось с нуля создавать систему оценки и проводить аттестацию всех менеджеров. Я умудрилась сделать это за полгода, но, закончив, поняла, что с меня хватит. Компания была слишком громоздкой и странной. В ней насчитывалось 42 лидера! После каждого совещания все должны были встать, спеть гимн компании и произнести имена ее основателей, словно в какой-то секте. Мне это не нравилось. Напоминало старые дни, когда каждый обязан был клясться в преданности председателю Мао. Мне сказали, что хотят меня повысить, но так как у меня «проблемы» и я открыто отказываюсь петь, то необходимо сдать «экзамен по корпоративной культуре». Я не стала этого делать и ушла.

– Куда?

– В совместное предприятие Legend и фирмы, производившей программное обеспечение. Для этого пришлось переехать, потому что Legend находилась на северо-западе Пекина, а новое место работы – в центре. В общем, я переехала и купила квартиру для родителей. Но, видимо, работать в этой области мне было не суждено. Два года спустя правительство изменило правила, бизнес свернулся, а я потеряла работу!

Тара перешла в гонконгскую компанию, которая торговала модной одеждой и в тот момент способствовала эмансипации в материковом Китае. Под ее руководством в одном только Пекине было открыто 42 магазина – причем она отвечала не только за кадровые вопросы, но и за весь процесс. Как это обычно бывает, ей, жительнице материка, было трудно объяснить китайский стиль работы «иностранцам». (Под «иностранцами» подразумеваются все китайцы, живущие за пределами страны, включая Гонконг. В «большом» Китае их воспринимают довольно негативно – как аутсайдеров, которые не ценят историю, культуру и язык материкового Китая.) Гонконг часто ошибочно считают «китайским», но на самом деле это далеко не так. Его язык, культура и история радикально отличаются, и нередко возникают конфликты, связанные с разным менталитетом.

Потом началась эпидемия атипичной пневмонии. Эта воздушно-капельная инфекция с возможным смертельным исходом нанесла удар по многим странам и серьезно навредила бизнесу. Для Тары эпидемия стала катастрофой: штаб-квартира в Гонконге прекратила сообщение со своими представительствами в Китае и просто избавилась от них. Тара и ее команда были готовы работать бесплатно, пока эпидемия не закончится, но гонконгские собственники были неумолимы и закрыли все магазины.

Красноречивый отзыв Тары о гонконгском подходе к работе может пригодиться всем предпринимателям, которые хотели бы наладить связи между островом и материком:

– Я и сама решила уйти. Мы с другими сотрудниками не могли понять такое отношение со стороны Гонконга. Они цинично нас бросили. Это был уж слишком западный подход.

Во время эпидемии она оставалась дома. Это хорошо демонстрирует стойкость не только самой Тары, но и очень многих китайцев, которые пережили не один кризис и достойно вынесли испытания, которые на Западе сочли бы переломными и катастрофическими. Эпидемия, поразившая южный Китай, официально длилась с ноября 2002 по июль 2003 года, но ее эффект ощущался еще много месяцев: особый пограничный контроль и датчики температуры во всех аэропортах Азии сохранялись до официального объявления о победе над вирусом в январе 2004 года. На Западе лишиться работы больше чем на год немыслимо, но, как видно из разговоров с моими героями, в Китае это не настолько серьезная проблема. Семья и устоявшаяся традиция делать сбережения на черный день поддерживают людей в самых худших жизненных ситуациях.

Затем Тара получила работу в DuPont .

– Они замечательные. Когда я училась по программе MBA, мы разбирали много случаев из истории DuPont. Было так здорово попасть туда и увидеть все своими глазами. Это была компания мечты и работа мечты! Они собирались продать бизнес, и я должна была решать все кадровые вопросы в Пекине в ходе этого процесса. Компания действительно заботилась о сотрудниках, и период с 2003 по 2008 год стал для меня очень счастливым. DuPont продали Koch , и я целиком отвечала за перевод персонала. И только когда переходный период закончился, я поняла, что американские компании бывают очень разными. У DuPont, как мне кажется, очень европейский подход и стиль работы. В Koch все делалось по-другому. За пять лет они ни разу не подняли зарплату. Подразумевалось, что те, кому не нравится, могут идти в другое место. Следовало обязательно получать одобрение всех решений на международном уровне. У нас не было никакого права на дискуссии или самостоятельные действия. Все строилось на маркетинге и брендинге. Работать было очень тяжело, и сотрудники постоянно уходили.

Мы переходим к сравнению европейских и американских корпораций. В целом Тара, как и многие мои здешние знакомые, не слишком высокого мнения об американской корпоративной культуре. Среди китайцев распространено мнение, что американские компании зачастую слишком агрессивны, зациклены на продажах и не придают особого значения сотрудникам. Хотя это стереотипный взгляд на вещи, он, кажется, глубоко укоренился в умах многих китайцев. К тому же существует убеждение (которое, возможно, не всегда соответствует действительности), что американские бизнесмены не принимают в расчет китайскую культуру и считают «американский путь» оптимальным. Нет нужды говорить, что те китайцы, которые ожидают уважения и понимания их культуры от иностранных работодателей, воспринимают это крайне негативно.

Конечно, есть много примеров, когда западные компании инвестировали в китайских сотрудников и получали прекрасные результаты – от показателей удовлетворенности клиентов до лояльности персонала и прибыльности бизнеса. Статистика подтверждает, что Тара весьма прозорлива. Уважение к культуре дает преимущество всегда.

Тара без сожаления оставила американских работодателей и перешла в итальянскую компанию, где оставалась, пока бизнес не решили перевести в Шанхай. Она не хотела бросать престарелых родителей и к тому же на тот момент уже была замужем и имела двоих маленьких детей. Потенциальный ущерб от ее переезда для семьи был настолько велик, что она предпочла остаться в Пекине и оставить бизнес. Что до последнего места работы, то и здесь у Тары бывали сложные ситуации – несколько раз ей приходилось противостоять мужскому эго итальянцев. Однако она пришла к выводу, что ей нравится постоянное и теперь уже длительное погружение в корпоративную жизнь, устроенную не по-китайски.

– Оглядываясь назад, я ясно вижу, что на самом деле всегда склонялась к западному подходу. Было интересно узнать, что люди с Запада не ожидали встретить такую твердость в миниатюрной китайской коллеге, но в итоге нам всегда удавалось договориться. Национальная принадлежность никогда не мешала моей карьере в западной компании. Семейное положение и наличие детей тоже никого не волновали. В DuPont я даже несколько раз брала дочь на работу, когда наша няня болела.

Тара объясняет, что трудовое законодательство в Китае сильно отличается от западного.

– В США или Великобритании уволить сотрудника гораздо проще. Особенно если это сотрудница, которая не справляется с обязанностями и ждет ребенка. Для расторжения контракта в Китае нужны серьезные документальные подтверждения.

Сконцентрированность на одном ребенке, важность семьи и этого ребенка – неотъемлемая часть китайского менталитета. Разрыв трудовых отношений с сотрудником, если это беременная женщина, может занять до двух лет, и причины увольнения должны быть доказаны, согласованы и подписаны сторонами. Законодательные нормы и правила также могут различаться – и по сути, и по интерпретации – в зависимости от провинции, города, а иногда даже – от суда и судьи. Урок здесь один – нужно проконсультироваться со специалистом по кадрам и учесть местную специфику.

Еще Тара отметила, что западным компаниям в Китае гораздо труднее закрыться.

– Они не могут просто «закрыть лавочку» и исчезнуть. Местным компаниям гораздо легче это сделать, оставив сотрудников на произвол судьбы. А иностранцам надо поддерживать репутацию бренда, поэтому сворачивать неэффективный бизнес и сокращать людей – большой стресс. Если китайская компания хочет закрыть представительство, ей хватит двух недель. У иностранной может уйти до двух лет!

Так какие же уроки можно извлечь из продолжительного и разнообразного опыта работы в HR, который Тара приобрела, работая в западных компаниях в Китае?

– Будьте осторожны в своих желаниях. Тщательнее формулируйте свои предпочтения и постарайтесь собрать максимум информации на всех фронтах, чтобы предусмотреть возможные риски!

К этому моменту мы оба понимаем, что, несмотря на горячий кофе, ноги уже не выносят холода и пора закругляться. После расставания я размышляю над нашим разговором. Тара представилась на западный манер как «миссис Тара Ли» и проявила себя как профессионал с западными ценностями и опытом. Поэтому я почти не удивился, узнав, что она замужем за англичанином, более того – за йоркширцем. Так как уроженцы тех краев известны прямолинейностью и даже грубоватой манерой выражать мысли, я подозреваю, что брак Тары будет долгим и счастливым.

 

Глава 24. Вопреки всему

Ван Лижань родилась в Пекине в пятидесятых годах. У нее за плечами долгая и крайне успешная карьера в государственных ведомствах Китая, которая принесла ей известность. Сейчас она на пенсии и не может надышаться на маленького внука. Однако Лижань остается одним из самых уважаемых в Китае авторитетов постреволюционной эры в сфере бухучета и финансов.

Встретиться в моей кофейне не получилось.

Дорожные заторы в Пекине сегодня еще сильнее, чем обычно. На этой неделе заседают Всекитайское собрание народных представителей и Всекитайский комитет народного политического консультативного совета КНР – это самый важный ежегодный съезд китайского правительства. Везде расставлена охрана, и пробки просто ужасные. По проспекту Чанъань, главной магистрали, идущей мимо площади Тяньаньмэнь и Дома народных собраний, где проходит съезд, проще идти пешком. К счастью, день стоит солнечный и даже нет характерного пекинского смога.

Лижань пришла на встречу в сопровождении тихой и учтивой двадцативосьмилетней невестки, которая квалифицированно исполняет роль переводчика. Лижань и сама очень хорошо говорит по-английски, но хочет, чтобы ее история была донесена предельно точно. Ее невестка безупречно владеет английским и, как выясняется, еще и французским. Лижань, как всегда, хорошо готова к интервью, внимательна к деталям и ведет беседу со скромным изяществом.

– Так о чем бы вы хотели узнать?

Разумеется, я отправил примерный список тем заранее, так что эта реплика – вежливое приглашение к началу интервью. И мы приступаем.

– Расскажите о вашей жизни.

Лижань смеется. Она явно чувствует себя раскованно и свободно. Сидя за чашкой изысканного кофе в одном из лучших отелей Пекина, а может быть, и всего Китая, она приступает к увлекательному повествованию.

– Я родилась в Пекине. Сразу после окончания средней школы меня «распределили» в маленькую деревушку недалеко от Баотоу.

Сегодня Баотоу – один из крупнейших промышленных центров в провинции Внутренняя Монголия, но в те дни его развитие только начиналось. По распоряжению коммунистического правительства Лижань, как и многих ее ровесников, отправили в сельскую глушь, чтобы они применили свои знания на благо сельских жителей.

– Мне повезло – в силу юного возраста это не показалось мне таким уж тяжким испытанием.

У Лижань и правда все сложилось неплохо. Почему – станет понятно ниже. Много молодежи попало в гораздо более суровые и отдаленные места, чаще всего – в нищие области Южного и Западного Китая, такие как провинции Шанси и Юньнань.

– Вместе с 14 товарищами по школе я покинула Пекин и отправилась в маленькую деревушку во Внутренней Монголии. Это был 1968 год. В те дни власти учитывали ваше происхождение, биографию родственников и материальное положение. Я знала, что у меня не очень хорошая ситуация – дед владел землей, а у родителей был небольшой бизнес. И тогда я решила, что чем раньше я соглашусь уехать, тем больше у меня будет шансов получить хорошее распределение. Это было правильное решение, и оно мне помогло. Отправление назначили на декабрь, но я уехала на четыре месяца раньше. Многим пришлось очень тяжело, и вдали от дома они пробыли гораздо дольше. А я провела в деревне всего три года.

Те, кто хорошо разбирается в новейшей истории Китая, понимают, о каком «распределении» идет речь, а для остальных стоит дать небольшой комментарий. Это были времена пресловутых хунвейбинов, которые натворили немало бед во всем Китае, но особенно в крупных городах, и прежде всего в Пекине, где пролилась большая часть крови. Различные фракции «хунвейбинов-красногвардейцев» и комсомольцев соперничали и порой даже воевали друг с другом, стараясь очистить общество от буржуазии и «нежелательных элементов», к которым относилась и «интеллигенция». У крупных и мелких землевладельцев именем революции отнимали собственность и деньги, часто заработанные тяжелым трудом. Семья Лижань как раз попала в категорию обеспеченных людей, совершенно не нужную новому режиму. Многие родители пытались сопротивляться «великой отправке» – они прятали хукоу (документ о прописке) детей, чтобы предотвратить их отъезд. Но уклониться удалось единицам, зато многие, наоборот, пострадали от действий испуганных родителей и оказались в намного более суровых условиях, чем Лижань. Ее поколение лишилось возможности получить нормальное образование, поскольку школы были закрыты до 1971 года. Эта ситуация сильно отразилась на развитии Китая, что до сих пор заметно во многих сферах.

– Когда объявили о распределении, родители спрятали хукоу моего брата. Из 45 учеников в моем классе только одному или двум удалось остаться в Пекине по семейным или еще каким-то особым обстоятельствам. Все остальные должны были ехать. Как я уже говорила, я уехала рано, чтобы облегчить участь своей семьи.

– Как это было?

– Мне повезло: в то время во Внутренней Монголии от женщины и не ожидали никакого особого труда. Мы научились быстро справляться с работой, а в свободное время стали вязать свитера. Их мы дарили местным жителям, выражая таким образом свои уважение и благодарность. Мы не получали денег, но взамен нам часто давали пищу. Это был добровольный обмен. Неполный день работы в деревне был гораздо легче, чем участь, выпавшая моим одноклассникам и многим другим ровесникам, разбросанным по всему Китаю. Потом, в 20 лет, я стала ходить в обычную школу в Баотоу. Четыре месяца до конца Культурной революции я училась там на педагога. Потом три года работала в средней школе в Баотоу – одной из лучших в регионе, а после этого поехала в Тяньцзинь – учиться в Финансово-экономическом университете. Я хотела поступить в вуз, потому что в сравнении со старшими коллегами из школы, где работала, я чувствовала себя малообразованной. Меня вообще не направили бы преподавать, если бы не нехватка учителей после революции. Так что это была моя цель – поступить в вуз.

Кажется, я чего-то не понимаю. Как ей удалось поступить в один из лучших университетов Китая, поучившись в какой-то глуши во Внутренней Монголии?

– Я вам объясню. Дело в том, что школа в Баотоу рекомендовала меня в университет. У них была возможность давать такие рекомендации. Сначала были отобраны 28 преподавателей средних школ, а в итоге из них оставили пятерых – и я оказалось в их числе. В отделе образования в Баотоу провели совещание, оценили работу лучших преподавателей и решили, кого послать в университет. Я прошла отбор! Это была такая радость! Средняя школа активно рекомендовала меня, товарищи по учебе ходатайствовали в отделе образования, а ученики устраивали собрания в мою поддержку.

Я искренне поражен. Из древней и новой истории Китая мне хорошо известно, что на собраниях местных жителей здесь решаются очень многие вопросы. Но я никогда не слышал, чтобы их устраивали для поддержки одного, пусть и весьма одаренного абитуриента, чтобы тот получил возможность поступить в университет. Однако в случае Лижань все так и было. Необходимость в такой мощной поддержке объясняется особенностями того времени, и, чтобы понять их, придется потратить немало времени. Если кратко, то суть в том, что объединения граждан могли влиять на местные власти методами, которые некоторые люди на Западе сочли бы пугающе демократичными.

– Сначала мне казалось, что я недостаточно хороша для работы в школе, и я очень старалась. Работала каждый день до полуночи, а иногда и дольше. Я была учителем рисования и сделала все транспаранты и идеологические плакаты в нашей школе. У моего предшественника просто не было столько сил, чтобы все это сделать. Разницу увидели сразу. Мне повезло – у меня были необходимые навыки и масса прилежания. Я высоко ценила возможность работать учителем – после достаточно тяжелого периода в деревне мне очень хотелось преуспеть.

И это ей удалось. Ее трудолюбие, преданность делу, предмету и школе признали и оценили все вокруг.

– Директор лично пошел в отдел образования рекомендовать меня в университет. И меня выбрали.

Окружающие так симпатизировали Лижань и так искренне восхищались ее трудолюбием и мастерством, что, думаю, вряд ли можно было ожидать другого результата. То есть он был возможен, но маловероятен.

– Я окончила университет в Тяньцзине по специальности «финансы». Педагогический коллектив рекомендовал меня на работу в министерстве финансов.

Я уже упоминал в этой книге, что в то время университеты распределяли студентов на работу, действуя от имени государства. Лижань не стала исключением, и в 1978 году ее заветный хукоу перевели обратно в Пекин (он следовал за ней из деревни в Баотоу в Тяньцзин и затем в столицу).

Она вернулась домой.

– Мой хукоу десять лет был вдали от Пекина.

Над низким кофейным столиком повисла пауза. Я полностью захвачен ее историей. Снаружи ярко светит солнце, блестящие лимузины и такси извергают и поглощают состоятельных клиентов – поток высоких каблуков и кожаных портфелей не кончается. Мы находимся в постреволюционном Китае и размышляем о жизни, истории и переменах.

– У вас интересное имя, – мне кажется, что пришло время сменить тему. – Ван Лижань – это очень необычно. Я знаю, что имена отражают мечты и надежды родителей. Что оно означает?

Тема имени в Китае очень тонкая и многозначительная.

– Его дал мне отец. Оно переводится как «красивая природа», но имеет и более глубокий смысл – красота как состояние, красота жестов, проявление красоты. Отец возлагал на меня большие надежды. Он был учителем еще до образования Китайской Народной Республики. Когда я стала преподавать в средней школе Баотоу, моя сестра написала отцу об этом. Он так гордился мной, что вышел на улицу и стал рассказывать всем встречным, что его дочь стала учителем!

Гордость отца вполне понятна в контексте Китая послереволюционного периода. Иметь дочь, которая пошла по стопам отца-учителя и добилась столь многого, да еще и вдали от дома, – это было, наверное, воплощением самой несбыточной мечты. Лижань добилась успеха вопреки всему, и отец имел право на гордость.

– Десятерых моих однокурсников направили в министерство финансов вместе со мной. Всех распределили по разным департаментам, а меня, поскольку я была учителем и умела рисовать транспаранты, отправили в главное управление. Благодаря этим навыкам и заработанной репутации руководители назначили меня редактором. Для каждой конференции и крупного собрания нужны были лозунги и плакаты, и мне поручили их готовить. Я нарисовала множество транспарантов.

Я стараюсь не задавать слишком много вопросов, но и без этого понимаю, что Лижань не просто хорошо рисовала транспаранты, но, возможно, была лучшей в своем деле.

– Я нарисовала транспарант для самого первого собрания Китайского института дипломированных общественных бухгалтеров (Chinese Institute of Certified Public Accountants – CICPA). Или, лучше сказать, я его переделала, потому что сначала работу сделали плохо и руководители решили, что я справлюсь лучше. У меня до сих пор сохранилась фотография наших лидеров на фоне того транспаранта. После этого я стала известна в министерстве еще и как фотограф. Кроме того, я помогла запустить первый финансовый журнал в Китае и стала его редактором. Это было в октябре 1978 года.

Журнал под редакцией Лижань имел ошеломляющий успех. Он стал обязательным чтением для каждого китайского финансиста. В течение десяти лет Лижань пользовалась известностью как его редактор.

– Мы сделали первый пробный номер в 1979 году и напечатали его тиражом 400 000 экземпляров. Когда я уходила с поста редактора, тираж достиг 700 000, но с тех пор он уменьшился. В 1993 году меня перевели в CICPA, где я возглавила отдел обучения и аттестации. В мае 1995 года меня назначили на должность заместителя генерального секретаря в министерстве. В 1999 году мы запустили журнал CICPA, и я пробыла его главным редактором до выхода на пенсию в феврале 2011 года.

Она делает паузу и улыбается. Это потрясающая карьера, и Лижань об этом знает. Пока она возглавляла эти два журнала, в Китае родилось и выросло бухгалтерское дело. Находясь в сердце одного из важнейших и влиятельных ведомств, она наблюдала самые значительные перемены в стране и была первопроходцем в новой профессии зарождавшейся экономической сверхдержавы. Было бы странно этим не гордиться.

– Я вышла на пенсию в 60 лет, как полагается всем чиновникам. Но у меня еще оставалось много сил, я хотела быть полезной и видела, что нужно налаживать отношения между китайскими и западными профессионалами в нашей сфере. В то самое время Институт присяжных бухгалтеров Англии и Уэльса (Institute of Chartered Accountants in England and Wales – ICAEW) как раз хотел расширить свое присутствие в Китае. Я уже была с ними знакома: работая в CICPA, я помогла ICAEW прийти в Китай. В итоге я начала работать в ICAEW – организовывала программы обмена между двумя организациями. Китайские специалисты отнеслись к этому с большим энтузиазмом.

– А в чем разница между китайскими и английскими методами работы? – я стараюсь формулировать вопрос как можно аккуратнее.

– О, на самом деле отличий не так уж и много! Китайцы и британцы имеют много общего – например, долгую выдающуюся историю, а также культуру вежливости и великодушия. Сходство с Великобританией очевидно. Но вот с США все обстоит совсем иначе.

Я снова заинтригован: какие же различия между США и Великобританией – не говоря уже о других странах – видят китайцы?

– В CICPA английский нам преподавала англичанка (курсы английского, как и многие другие учебные программы, до сих пор предлагаются сотрудникам министерства финансов и многих других государственных ведомств). И она много рассказывала о различиях между США и Англией – не только языковых, но и культурных. Мне повезло – я много ездила по работе. Я часто читала о том, что китайцы некрасиво ведут себя за рубежом. Но, думаю, СМИ раздувают эти истории, провоцируя негативное восприятие Китая. Я была в США в 1994 году и в Малайзии в 1998-м. Местная молодежь, с которой мы там знакомились, думала, что мы корейцы или японцы. Они не видели разницы! А вот сегодня она заметна – у китайцев есть деньги. Все знают, что это обеспеченные люди, готовые тратить деньги, и устаревшие клише меняются.

Лижань приводит конкретный пример.

– В 2002 году мой сын – единственный из-за политики «одного ребенка» – поехал учиться во Францию. Однажды он позвонил мне в сильном раздражении. Однокурсники спросили у него, спит ли он дома на глиняной скамье и разводит ли под ней огонь, чтобы было теплее. Он попросил: «Мама, пришли мне фото нашей квартиры, чтобы я мог показать им, как мы на самом деле живем!» Я так и сделала, и их поразило то, что у нас современные жилища с кроватями, креслами, диванами, стиральными машинами и так далее. Прямо как у них! Сейчас это смешно, а тогда дело было серьезное. Люди действительно ничего не знали о Китае – у них были только предрассудки, оставшиеся с незапамятных времен. Однокурсникам моего сына пришла пора узнать правду! Есть две крайности в восприятии Китая на Западе: либо нас считают бедными и смотрят свысока, либо видят в нас самую большую угрозу для всего мира. Поскольку Китай стремительно вырос за последние 10–15 лет, естественно, это вызывает страх и тревогу.

Лижань говорит о распространенном, как ей кажется, на Западе мнении, что военная и экономическая мощь Китая – это повод для беспокойства. И рассказывает еще одну, гораздо более серьезную историю.

– У моего сына была однокурсница, очень прилежная студентка. Ее взяли на стажировку во французскую компанию, производящую автомобили. Как-то раз она решила закончить работу дома и взяла ноутбук к себе в квартиру. И французская полиция арестовала ее и посадила в тюрьму! Они решили, что эта девушка – китайская шпионка! Об этом сообщили во всех французских и китайских СМИ! Дело в том, что ее родители жили в Шияне, центре китайской автомобильной промышленности. И полиция решила, что она ворует интеллектуальную собственность у французской компании. Это была полная ерунда. Мой сын знал эту девушку как добросовестную и трудолюбивую студентку. Тем не менее именно так все и было. Она провела полгода во французской тюрьме и получила разрушительный жизненный опыт.

Хочется надеяться, что дни непонимания и предрассудков ушли в прошлое, хотя, боюсь, это не совсем так. Но бывает полезно узнать точку зрения среднего – и даже не вполне среднего – человека, живущего на этой земле. В Китае существуют такие же глубоко въевшиеся стереотипы относительно других стран, как в других странах – о Китае. Тем не менее здесь хотят, чтобы эти предрассудки были изжиты: все мои знакомые китайцы гораздо больше знают об остальном мире, чем остальной мир – об их стране.

– Я, со своей стороны, всегда старалась помогать людям, не надеясь на ответную помощь. Я думала, что таким образом смогу гораздо больше получить от жизни. Будучи редактором и руководителем учебного отдела в CICPA, я познакомилась с самыми разными людьми и считаю, что в этом плане мне очень повезло. У меня установились замечательные отношения и связи по всему миру и в самом Китае. И я стараюсь использовать эти контакты, чтобы помочь знакомым. В ICAEW я с радостью содействовала развитию китайских профессионалов. Это замечательное и очень престижное учреждение. Я гордилась тем, что работала у них и помогала им расти в нашей стране.

Даже сейчас, окончательно оставив работу, за которую платят деньги, Лижань дает бесплатные консультации многим – и в том числе мне – по вопросам, связанным с бухгалтерским делом в Китае.

Она с готовностью идет на это, потому что хочет помочь. Лижань уникальна. Большинство китайских пенсионеров, особенно бывших чиновников, крайне редко возвращаются к работе в любых ее проявлениях, не говоря уже о сотрудничестве с международными организациями. Но Лижань не похожа на других. Последнюю историю она рассказывает в ответ на вопрос, каким достижением она гордится больше всего.

– Мой сын вырос хорошим человеком. Люди спрашивают, как мне удалось воспитать такого замечательного сына. А я отвечаю, что он – отражение меня и моих ценностей. Главное – не быть эгоистом и думать о других. Я позволила единственному сыну, моему мальчику, расти, как ему хочется, и не устанавливала слишком жестких рамок. Как вы знаете, сын уехал во Францию в 2002 году и не возвращался домой до 2004 года. Он не приехал даже на Китайский Новый год, а это очень важный семейный праздник для всех китайцев. Я позвонила и спросила, почему он не хочет приехать. Он ответил, что не сможет, но обязательно навестит меня чуть позже. И рассказал мне о причине. Тогда он подрабатывал в ресторане, чтобы иметь деньги на учебу и жизнь во Франции. В 2004 году Китайский Новый год пришелся на 14 февраля. Когда он сообщил начальнику, что хочет поехать домой на Китайский Новый год, тот попросил его остаться – в День святого Валентина ожидался большой наплыв посетителей, и сын был нужен в ресторане. Он согласился помочь, и, узнав об этом, я полностью поддержала его решение, ведь он рассуждал так же, как я. И я им очень гордилась. И сейчас продолжаю гордиться. При политике «одного ребенка» многие дети вырастают эгоистами. Люди видят причину в этом правиле, а я – нет. Я считаю, что причина скорее в родителях и в их умении воспитать детей.

Она поворачивается к невестке и тепло улыбается .