1

Оба двухэтажных строения желто-серого цвета, принадлежавшие графу Гишару де Боже, каменными были только наполовину, потому что верхние этажи их представляли собой деревянные надстройки. Дом был старым, но еще вполне крепким, добротно сколоченным и практически ничем не выделялся среди других домов парижской знати, расположенных на улице Сен-Жак. Правда, молодой граф к знати себя не причислял, образ жизни вел довольно скромный, замкнутый и никогда не появлялся в королевском дворце в качестве гостя на каком-нибудь приёме.

Впрочем, его дом все-таки отличался от многих других — садом, который в конце апреля роскошно цвел и благоухал всеми возможными ароматами. Эти живые белые, кремовые и розовые запахи обновленной природы с трудом, но все же перебивали стойкое зловоние, доносившееся с набережной Турнель и окутывавшее весь двухсоттысячный город. Именно в саду теперь хотелось находиться жителям этого дома. Именно в маленькой деревянной беседке, устроенной между двумя яблонями и одной грушей, сидели тихим теплым вечером Ребекка и Эстель, мать и дочь, которым было о чем поговорить.

— Я хочу, чтобы ты рассказала мне про свою жизнь, — сказала Ребекка, с нежностью глядя на Эстель. — Поверь, мне это очень важно знать.

— Если бы вы на самом деле хотели о ней знать, то давно бы разыскали меня, — ответила девушка.

— Наверное, ты права, моя милая девочка, — согласилась Ребекка. — Я давно боролась с желанием покинуть монастырь и отправиться на поиски тебя.

— И что же вам помешало?

— Я боялась…

— Чего?

— Я боялась разочарования…

— Что вы имеете в виду?

— А ты не понимаешь?

— Кажется, понимаю, — ответила девушка. — Вы боялись узнать, что моя жизнь, скорее всего, в точности повторяет вашу собственную в молодости. Так оно и есть. Нет, так оно было. Вы разочарованы?

— Повторяет, — согласилась Ребекка, — но с той разницей, что в твои годы я любила молодого графа де Брие.

— А я — взрослого…

— Это разные люди.

— Мы с вами тоже разные.

— Эстель, милая девочка, почему ты относишься ко мне с такой прохладой? Если Богу было угодно соединить нас по прошествии стольких лет, почему бы нам самим не сблизиться, как родным людям, почему не шагнуть навстречу? Почему бы не открыть друг другу сердца?

— Но у меня к вам нет чувств, — ответила Эстель. Потом добавила: — Пока нет. Почти нет…

— И все-таки ты даешь мне надежду…

— Знаете, жизнь научила меня во всем рассчитывать на саму себя.

— Меня ведь тоже! — воскликнула Ребекка. — И однажды я сумела направить свою жизнь по иному руслу.

— Моя тоже потекла по иному руслу, когда я встретила дядю Венсана.

— Вот видишь, у нас на самом деле много общего. Расскажи, как ты познакомилась с ним.

— Вы в самом деле хотите это знать?

— Очень.

— Если честно… — начала Эстель и запнулась. — Если честно, я просто хотела заработать. Я подсела к нему в одной харчевне.

— Ты спала с ним?!

— Нет, что вы! Дядя Венсан сразу дал мне понять, что этого не будет. Я, конечно же, удивилась, почему он отказывается от моих услуг. Но он повел себя так, что мне вовсе перехотелось его соблазнять. Он сразу показался мне каким-то особенным. Это уж потом, позже, я узнала, что дядя Венсан — бывший тамплиер.

— Бывших, моя девочка, не бывает.

— Да, вероятно…

— И что было дальше?

— Я попросилась повсюду сопровождать его. В один миг захотелось изменить свою жизнь. Мне тогда казалось, что с ним я всегда буду в безопасности.

— А он согласился?

— Не сразу, конечно. Он везде бывал с Тибо, и я, наверное, показалась ему обузой. Потом мне удалось выполнить одно поручение, и дядя Венсан понял, что я не подведу его.

— И давно ты с ним?

— Примерно полтора месяца.

— А чем он занимается теперь, после того, как Орден распущен?

— Я толком не знаю, — честно ответила Эстель. — Мы ездили с ним в разные места, он с кем-то встречался, но я никогда не присутствовала при этих разговорах. Однажды я прямо спросила об этом, и дядя Венсан обещал рассказать, но до сих пор этого не сделал. Да мне и не нужно. Я понимаю, у мужчин могут быть серьезные секреты от женщин.

— Тогда я сама спрошу его об этом, — сказала Ребекка. — Полагаю, мне он не откажет.

— Дядя Венсан очень скрытный человек. Он не станет рассказывать о своих делах кому попало.

— Я не кто попало! — возразила Ребекка. — Меня с Венсаном де Брие связывают общие воспоминания. К тому же… когда-то он любил меня, и ты это знаешь.

— Это еще ни о чем не говорит. Любовь проходит — как аромат этих цветущих яблонь.

— Да, у кого-то проходит. Но бывает и так, что любовь остается в сердце, не смотря ни на годы, ни на испытания… Ты еще очень молода и не можешь этого знать. А я чувствую… И знаю…

— Что он вас по-прежнему любит?

— Да, Эстель.

— И думает о вас?

— Да.

— Странно, дядя Венсан ничем не проявил себя до сих пор. По-моему, его занимают совсем иные мысли. А те слова, что он вам говорил в часовне «Спасения Богородицы», могли быть всего лишь его оправданием прежних поступков…

— Если бы это было так, он бы не стал присылать тебя в монастырь. Он не из тех, кто совершает поступки или произносит слова по легкомыслию.

— А может быть, вы понадобились ему для чего-то иного?

— Может быть… — Ребекка задумалась. — Может быть…

— Он сказал, что скоро сюда должен приехать его брат Северин. Они не виделись много лет, и то, что дядя Венсан послал Тибо в Англию, означает только одно: он что-то задумал.

— И я выясню это сегодня же вечером.

— А Северин… — вдруг спросила Эстель, — он какой?

— Он… — начала Ребекка и замолчала, глядя куда-то вдаль — поверх высокого забора, за которым бронзовели закатные облака.

Пронеся через годы любовь и ненависть к одним и тем же людям, она просто устала выбирать между ними и решилась остановиться на том, что подсказывало ей теперь сердце. И сердце Ребекки не позволило женщине нарушить вселенский закон о гармонии, основой которого была Любовь.

— …он… особенный, Эстель, — закончила она фразу. — И я очень хочу, чтобы ты полюбила его так же, как люблю я.

* * *

Тем временем стемнело. В аспидном небе суетливо подергивались звезды. Улегся едва заметный с вечера ветерок, и стойкий аромат цветущих яблонь повис неподвижно, насыщая воздух нектаром.

Из двери, выходящей во внутренний двор, показалась высокая фигура, слабо освещенная дрожащей луковичкой огня. Фигура пересекла лужайку, свернула на дорожку сада и, неторопливо ступая, приблизилась к беседке, где Эстель и Ребекка, затаившись, наблюдали за ней.

Войдя в беседку, де Брие опустил на подставку глиняную плошку, в которой весело потрескивал сине-оранжевый фитилек, и робкое сияние осторожно коснулось одухотворенных женских лиц.

— Не спится, сеньор? — спросила Ребекка, глядя на лицо мужчины, в полумраке казавшееся задумчивым.

— А вам? — вопросом ответил тот, потом добавил: — Понимаю, матери и дочери нужно наговориться.

— Мы уже всё выяснили, не так ли, Эстель?

— Да, сеньора, — подхватила девушка. — Уже поздно, пойду-ка я спать.

Она поднялась, уступая место на скамеечке де Брие. А тот вдруг поймал в темноте ее ладонь и с несвойственной нежностью сжал на несколько секунд своими крепкими пальцами. Девушка вздрогнула и замерла, будто прикованная к месту этим нежданным проявлением чувств сурового и неприступного рыцаря. Глаза их встретились на мгновение и тут же скользнули мимо друг друга.

— Да, иди, девочка, — тихо сказал де Брие. — И возьми с собой огонь. А мы с твоей мамой посидим еще немного.

Он подождал, пока светлая фигура Эстель, прошуршав по дорожке, скрылась в доме, потом присел рядом с Ребеккой. В густеющей темноте апрельской ночи, будто подсвеченное изнутри ярким душевным пламенем, бледнело ее лицо. И она боялась дышать. Венсан де Брие придвинулся ближе, отыскал ее дрожащие пальцы, обхватил их ладонями. Это был чуждый, малознакомый предмет в его руках, и от того движения рыцаря становились неумелыми, трогательно робкими. И женщина чувствовала это.

— Мне так много нужно рассказать вам, — тихо сказала Ребекка, осторожно заглядывая в лицо Венсану де Брие и пытаясь угадать в темноте выражение его глаз. — Но еще больше хочется послушать вас…

— Меня? — удивился граф. — Разве ты не знаешь, чтО я могу сказать? Или ты думаешь, что два десятилетия скитаний выветрили из моей головы любовь, которой ты однажды пренебрегла?

— Но я полюбила вашего брата, как две капли воды похожего на вас! Разве это не означало, что я полюбила и вас тоже?

— Мы действительно похожи, но мы — не одно целое. Мы — две разных души и две разных плоти.

— Простите, сеньор, но я до сих пор не знаю, почему получилось именно так… — будто оправдываясь, сказала Ребекка.

— Этого не знает никто, — согласился де Брие. — Когда-то я посчитал, что время станет мне бинтом на раны памяти. Увы, я ошибался. Вступив в Орден, я дал обет безбрачия, и следую ему до сих пор. Но ни клятвы, ни походы, ни раны на полях сражений не вытравили из моей души того неподвластного объяснению чувства, которое однажды вспыхнуло в ней. И когда я случайно узнал, что ты находишься в монастыре, мне на короткий миг показалось, что можно попробовать всё возродить, можно вернуть молодость и с большим опозданием, но все же ступить вместе с тобой, Ребекка, на дорогу, ведущую к блаженству. Однако сегодня я слишком хорошо понимаю, что никому не дано дважды войти в одну реку. Ты сама точно так же, как и я, сохранила в себе настоящую любовь и пронесла ее через все годы. И пусть эта любовь была направлена на другого человека, я все равно склоняю голову перед твоей стойкостью и преданностью. Ты как никто иной достойна счастья!

С этими словами он приподнял руку женщины, хотел поднести ее к своим губам, но сдержался. Сердце Ребекки выпрыгивало из груди.

— Простите, сеньор, — едва слышно произнесла она, — я очень хочу надеяться, что так же будет думать ваш брат… Он ведь был равнодушен…

— Да, мой брат… он другой…

Де Брие вздрогнул и задумался. Ребекке показалось, что мысли рыцаря внезапно направились в другую сторону.

— Вы ведь не случайно позвали его в Париж? — осторожно спросила она. — После стольких лет разлуки…

— Да, не случайно, — подтвердил де Брие после паузы.

— Мне Эстель рассказала, что вы с Северином не виделись много лет.

— Это правда.

— А что же случилось теперь? Не станете же вы утверждать, что просто решили устроить нам встречу?

— Это тоже немаловажно, — ответил де Брие. — Но главная причина действительно не в этом, и тут ты права, Ребекка.

— А что же тогда? Надеюсь, вы расскажете мне?

— Расскажу, — согласился рыцарь. — Тебе расскажу.

В саду стало совсем темно. Ни де Брие, ни его возлюбленная уже не видели лица друг друга. Только ладонь Ребекки по-прежнему утопала в руке графа, и эти два сосуда — мужчина и женщина, — соединенные нежным прикосновением, будто представляли сейчас одно целое, неделимое существо с общим дыханием, с общей кровеносной системой.

— Тебе холодно? — с нежностью спросил тамплиер. — Ты вздрогнула.

— Да, стало как-то сыро.

Де Брие торопливо снял с себя тунику и, накинув ее на плечи Ребекке, сверху еще положил свою руку.

— А так?

— А так я готова слушать вас до утра.

— В этом нет необходимости, — сказал де Брие. — Скоро мы отправимся спать, но прежде… Но прежде я все-таки расскажу тебе то, что пока скрыто от всех и что будет еще какое-то время скрыто от всех, кроме тебя. И ты, Ребекка, узнав сейчас мою тайну, пообещаешь держать язык за зубами, пока я сам не сделаю эту тайну доступной для других людей.

— Обещаю, — с трепетом произнесла женщина.

— Тогда слушай. — Он перевел дыхание. Ребекка терпеливо ждала. — Есть на земле одна реликвия, сравниться с которой не может ничто другое. Эту реликвию однажды привезли во Францию из Иерусалима тамплиеры предыдущих поколений. Они надежно спрятали ее от всего мира только лишь для того, чтобы эта величайшая и единственная в своем роде ценность никогда не досталась неверным. И эта святыня — Ковчег завета.

— И в нем хранятся каменные скрижали Моисея?! — воскликнула Ребекка.

— Да, именно так.

— И где же он?

— А вот это я и пытаюсь сейчас выяснить, — ответил де Брие с легкой примесью досады в голосе. — След Ковчега утерян, однако существует архив Великого магистра, где обо всем должно быть сказано. И возможно, что очень скоро мне откроется эта тайна.

— Вы думаете, что Северин может вам помочь?

— Я в этом просто уверен.

— А зачем вам Ковчег, ваша милость? — наивно спросила Ребекка и почувствовала, как вздрогнул от этого вопроса де Брие.

— Понимаешь, — после паузы ответил он, — Ковчег — это не просто сундук с заповедями, начертанными на камне, хотя он сам по себе тоже является величайшей ценностью. Ковчег — это беспредельная сила и власть для того, кто им владеет. Ковчег — это способ прикоснуться к Тому, Кто сотворил этот мир, ибо сказано, что Он говорил Моисею: «Я буду открываться тебе и говорить с тобою над крышкою». Так оно и было, Ребекка, задолго до того, как началась новая история. Никто без опасности для жизни не мог смотреть на Ковчег или прикасаться к нему, поэтому он всегда был обернут специальной тканью. Тревожили Ковчег только тогда, когда сыны Израиля снимались со стоянки для путешествия. Ковчег они брали с собою, перевозили в середине войска, и над ним всегда висело облако. Ты понимаешь, что это было за облако? Присутствие Ковчега способствовало победам иудеев над врагами, с ним эти древние люди не проиграли ни одного сражения.

— Но… зачем он вам, сеньор? — уже с трепетом повторила свой вопрос Ребекка, в глубине души предчувствуя ответ рыцаря.

— Видишь ли, дело в том, что король Филипп давно охотится за Ковчегом завета. Я это знаю потому, что однажды он сам предложил мне послужить ему и заняться поисками. По большому счету, он и Орден разгромил для того, чтобы завладеть святыней. Король невероятно алчен и жесток, он способен не щадить врагов и цинично предавать союзников. Я хорошо знаю Филиппа и так же хорошо знаю, чем всё закончится, если вдруг Ковчег действительно окажется в руках этого человека. Вот почему я сам решил во что бы то ни стало отыскать святыню и потом уже спрятать ее так, чтобы Ковчег никому кроме меня самого не принадлежал. А я… я соберу новое войско, которому будут не безразличны идеалы христианства. С помощью Ковчега низложу короля Филиппа и построю во Франции цветущее королевство — мировой оплот веры и справедливости! И ты, Ребекка, могла бы стать в нем королевой!

— Иудейская женщина не может быть королевой Франции, сеньор, — робко возразила Ребекка, пораженная планами де Брие.

— Иудейская женщина, которую столько лет любит французский дворянин, достойна самой высокой вершины. Разве тебе не хочется этого?

— Я не знаю, как ответить на этот вопрос…

— Тебе и не нужно отвечать сегодня, — сказал де Брие. — Придет время, и ответ появится сам собой.

— Всё, что вы рассказали, сеньор, так опасно! Ваши поиски, скорее всего, сопровождают затруднения, люди короля наверняка следят за каждым вашим шагом…

— Да, ты права, — согласился тамплиер. — Но до тех пор, пока не найден Ковчег, я нахожусь в безопасности. А как только он отыщется, Филипп попытается убрать меня с дороги. Вот почему я позвал во Францию Северина. Мне нужен человек, надежно прикрывающий спину. И таким человеком может быть только родной брат.

— Господи! Я буду неустанно молиться о том, чтобы вы никогда не отыскали то, что ищете! — воскликнула Ребекка.

* * *

Рано утром, лишь только оранжевый солнечный диск выпарил вокруг себя все облака и с облегчением оторвался от горизонта, Венсан де Брие услышал в коридоре голоса. Один из них принадлежал Тибо, другой показался удивительно знакомым, но оставившим след лишь в далеких закоулках памяти.

— Северин! — вырвалось у де Брие. — Он уже здесь!

Рыцарь, который давно проснулся и просто лежал с закрытыми глазами, вскочил с кровати, наспех надел шоссы и так, с обнаженным торсом, распахнул дверь спальни. По слабо освещенному коридору шли двое мужчин в серых дорожных плащах и широкополых шляпах. Их движения были неторопливыми, мягкие полусапоги обоих не громыхали по деревянному полу, но сам пол под натиском тяжелых фигур скрипел нещадно. Мужчины приблизились к де Брие, замершему в проеме двери, и остановились. Свет из спальни падал на их лица.

Тибо снял шляпу и учтиво поклонился хозяину, но де Брие даже не посмотрел на него. Взгляд тамплиера был прикован ко второму утреннему гостю. Статная фигура, высокие плечи, гордая осанка и прямой взгляд темных и пронзительных глаз — всё напоминало Венсану его самого, будто он просто смотрелся в зеркало. Так и стояли они какое-то время, отражаясь один в другом.

— Как видишь, я принял твое приглашение, — глухим голосом сказал Северин. — Здравствуй, брат!

— Здравствуй, брат! — воскликнул Венсан. — Ты не представляешь себе, как долго я ждал этой встречи!

Они сблизились и обнялись, тиская друг друга могучими руками. Рядом, застенчиво улыбаясь, топтался Тибо. Он давно представлял себе эту встречу и все же, привыкший к суровым мужским отношениям, не мог наблюдать за объятиями двух рыцарей без умиления.

Через несколько мгновений братья де Брие вошли в спальню. Северин быстро оценил скромный интерьер комнаты.

— Здесь жил Гишар де Боже? — спросил он.

— Это спальня для гостей, — ответил Венсан. — Впрочем, покои хозяина немногим отличаются от нее. Гишар вел очень скромный образ жизни, в душе он был настоящим тамплиером.

— Тибо рассказал мне, что он уехал отсюда и оставил дом в твое распоряжение…

— Да, так сложились обстоятельства, и я тебе потом всё расскажу. Молодой граф обещал написать, когда устроится в своем родовом имении.

Тем временем Тибо, выйдя из тени коридора, возник на пороге, и его глаза теперь настойчиво искали встречи с глазами хозяина. И когда Венсан де Брие коротко посмотрел на слугу, он успел прочитать на лице бывшего оруженосца полный отчет о поездке в Англию.

— Можешь отдыхать, Тибо, — сказал рыцарь. — Ты славно поработал и сегодня больше не понадобишься.

— Слушаюсь, сеньор.

Когда бывший оруженосец удалился, Венсан де Брие еще раз обнял брата и усадил его на жесткую кровать, с которой минуту назад вскочил сам.

— Отдохнешь с дороги? — спросил он, усаживаясь рядом. — Извини, более мягкой постели я предоставить тебе не могу. Матрац набит конским волосом, и когда-то о таком ложе в Аравийской пустыне мечтали многие тамплиеры.

— Отдохнуть я еще успею, — ответил Северин. — Полагаю, ты не для того меня вызвал во Францию, чтобы я в первый же день завалился спать.

— Ты прав. И возможно, отдыхать нам с тобой по-настоящему доведется не скоро.

— Всё так плохо?

— А что может быть хорошего там, где всё замешано на предательстве и интригах?

— Ты имеешь в виду разгром Ордена?

— И не только.

— Я, конечно, не осведомлен обо всём, что происходило и происходит во Франции. Так, доходили кое-какие известия…

— Тебе повезло, что ты оказался по ту сторону пролива, — сказал Венсан. — Такой напряженности, как была здесь в последние четыре года, я не испытывал даже в походах.

— Но ты, Венсан, каким-то образом остался невредим…

— Ты тоже. В Англии с этим было проще, хотя и там, как я знаю, многим довелось непросто.

— Стало быть, мы оба — игроки, а не пешки, не так ли?

На этот раз Северин пристально посмотрел в глаза брату, вероятно, пытаясь отыскать в их глубине давно знакомые искорки.

— Вероятно. — Венсан де Брие отвел взгляд. Он понял, что не стоит нажимать, не стоит торопить события, что разговор нужно пока повернуть в иную сторону. — Мне так много хочется узнать у тебя!

— А мне у тебя, брат, — ответил Северин. — В частности, о том, что именно ты знаешь о Ковчеге.

— Ты прямо сейчас хочешь обсудить главную тему? — Венсан удивленно поднял брови. — Может быть, ты мне сначала расскажешь, как решился служить Ордену? Или я сначала расскажу, как нашел Ребекку?

— Знаешь, Венсан, мы с тобой так долго не виделись, что ты просто не можешь знать о моих привычках и склонностях. Равно как и я — о твоих. Мы оба изменились, не так ли? Того юноши, с которым ты расстался двадцать лет назад, давно уже нет. Есть достаточно взрослый человек, научившийся прежде всего решать главные задачи, второстепенные оставляя на потом.

— Представь, что я также этому научился!

— Тогда не будем откладывать наш разговор.

— Как скажешь, Северин, — согласился Венсан. — Позволь только мне распорядиться насчет завтрака?

— Вот это дело! Со вчерашнего вечера ничего не держал во рту.

— Но у нас тут принято завтракать всем вместе…

— Кому это всем? — переспросил Северин. И добавил, улыбнувшись: — У тебя тут целый отряд?

— Мне, Ребекке и еще одной девушке, — ответил Венсан без улыбки.

— Что еще за девушке? Неужели мой брат, рыцарь-тамплиер, завел себе любовницу?!

— Поверь, Северин, даже после того, как Орден был разгромлен, даже после того, как я сбрил бороду, сменил одежду и перестал отличаться от любого французского ремесленника или торговца, я не изменил уставу тамплиеров и не запятнал свою честь ни одной порочащей меня связью!

— Это более чем похвально, брат, — ответил Северин. — Представь, что то же самое я могу сказать о себе.

— Я не сомневался, что ты — настоящий рыцарь!

— Твой пример в какой-то степени подвигнул меня ему последовать. Правда, только через пять лет после того, как ты покинул наше имение.

— А отец?

— Я ухаживал за ним до последних его дней. А когда отца не стало, не осталось и того, что могло бы удержать меня в нашем доме. И я пошел по твоим стопам.

— Но наши дороги за все эти годы никогда не пересекались!

— Так распорядилась судьба, — вздохнул Северин, потом добавил, слегка прищурившись: — А ты сам хотел этого?

— Если честно, я думал об этом меньше всего, — ответил Венсан. — Мне доставались весьма ответственные должности в Ордене, было просто некогда предаваться лирическим воспоминаниям…

— Вот-вот, и у меня то же самое… Я писал тебе когда-то.

— А я тебе.

Они помолчали, потом Венсан спросил, будто спохватившись:

— А кто посвящал тебя в рыцари, кто принимал в Орден? Может быть, я знаю этого человека.

— Еще бы ты его не знал! Это был сам Великий магистр.

— Странно… — протянул Венсан. — Я был довольно близок с ним, особенно в последние годы. Но он никогда даже не обмолвился о тебе…

— Может быть, у Жака де Моле были на наш счет особые планы?

— Ты думаешь?

— Не исключаю.

— Как бы там ни было, теперь мы сами будем решать свои судьбы, — заключил Венсан. — И судьбы тех, кто нам близок и дорог.

— Ребекки и той девушки?

— Ее зовут Эстель. Это дочь Ребекки.

— Дочь? Ты уверен?

— Да, уверен.

— И сколько же ей лет сейчас?

— Девятнадцать, Северин, девятнадцать!

— Постой, это что же получается, Ребекка была беременна, когда…

— Да, брат, именно так! Она призналась мне, а я рассказал об этом отцу. Если ты помнишь, я, так же, как и ты, очень любил Ребекку, но побоялся просить у отца благословения для себя и попросил его для тебя. Но ты же знаешь нашего отца! Он просто рассвирепел, он метал молнии и громы! У нас был долгий разговор, Северин, поверь. В конце концов, я согласился с отцом. А дальше ты знаешь.

— Но почему я ничего об этом не знал тогда?

— Ты был поглощен своим богословием, а Ребекка любила тебя и не хотела навредить. Поэтому она призналась именно мне, полагая…

— Не продолжай! — Северин поднялся с кровати, сделал несколько шагов по комнате. — Почему ты сам не рассказал тогда мне?

— Если честно, я боялся, что ты можешь наделать глупостей.

— И поэтому ты позволил, чтобы Ребекка ушла?

— А ты бы смог повлиять на волю отца? Или ты не помнишь наши семейные правила?

— А честь женщины? А справедливость, Венсан?

— В тот момент мне была дороже честь семьи. Да, Северин! Возможно, я поступил подло по отношению к женщине и к тебе. Возможно, я буду за это наказан — там, на небесах. Я уже просил прощения у Ребекки, просил в письме прощения и у тебя. Поверь, мне было непросто жить с этим. Вступление в Орден, полагал я, как-то залечит рану, выветрит из головы воспоминания…

— А каково было мне, оставшись в доме, постоянно думать о том, что лишь вчера в этой комнате мы вместе с Ребеккой смеялись, лишь неделю назад играли в прятки в саду, несколько дней вместе сочиняли рондо? То и дело мне слышался отовсюду ее звонкий голос…

Венсан обнял брата за плечи, прижал к себе. Потом спросил тихо и проникновенно:

— Ты любишь ее до сих пор?

— Не знаю…

— Она, наверное, колдунья, брат. Ей удалось свести с ума двух молодых дворян, ставших впоследствии рыцарями, давших обет безбрачия только затем, чтобы не предать своей первой любви!

— Она не колдунья, она… богиня, брат…

— Вот ты и ответил на мой вопрос. А что бы ты сделал тогда, если бы всё узнал?

— Я бы ушел вместе с нею! И будь что будет!

— А вот и глупость! Тогда это была бы глупость, разве не так, Северин?

— Возможно. И каждый из нас прожил бы иную жизнь…

— Да, ты прав, — задумчиво сказал Венсан. — И в этих иных жизнях мы могли бы уже никогда не встретиться. Но случилось то, что должно было случиться, что было написано в наших книгах судеб. И лишь теперь, после стольких лет разлуки и скитаний, мы вместе, мы снова все вместе, и должны сделать так, чтобы нам всем было хорошо в этом мире. Ты согласен?

— Согласен.

— И мы с тобой не будем соперниками, брат? Как не были соперниками тогда…

Северин поднялся, задумался, долго глядя в окно на проснувшуюся улицу. Потом вдруг резко повернулся к Венсану.

— Они знают? — спросил он. — Я имею в виду женщин…

— Они знают то, что должны знать, — ответил Венсан и опустил голову. Потом добавил с грустью: — И она по-прежнему любит тебя, брат…

* * *

Венсану де Брие за завтраком досталась роль пассивного наблюдателя. В центре внимания, и это было неудивительно, оказался его брат. Обе женщины не сводили с него своих бархатных черных глаз, только наполнены эти взгляды были по-разному. Ребекка не могла скрыть внутреннего ликования и восторга, Эстель проявляла довольно сдержанное любопытство.

По этой же причине и беседа между ними разделилась на два на первый взгляд не связанных между собой диалога: Ребекка, пронесшая свою любовь через десятилетия, наслаждалась теперь обликом и голосом Северина, Эстель же, будто не обращая на них внимания, разговаривала с Тибо, приютившимся на краю стола.

— А почему ты вернулся без Луи? — спросила она. — У него отдельное поручение от дяди Венсана?

— Нет, что ты! — уверенно ответил Тибо. — Просто Луи решил вернуться не сюда, а к своей прежней жизни. Всю дорогу он жаловался на то, что ему трудно, что он сильно устаёт в поездках, что не привык подчиняться кому бы то ни было и хочет снова стать вольной птицей.

— И что? Дядя Венсан отпустил его?

— Как видишь, Эстель. У нас был договор: после поездки в Англию хозяин отпустит Луи.

— Это правда, дядя Венсан? — не унималась девушка.

— Что? — переспросил де Брие. Он был рассеян, чего раньше за ним не замечал никто. Он не мог собрать вместе даже несколько коротких мыслей: они разлетались от него, они ускользали, как бабочки ускользают от сачка энтомолога. — О чем вы?

— Это правда, что вы отпустили Луи?

— Да, правда.

— А вы не боитесь, что он может кому-нибудь проболтаться о том, чем занимался с нами?

— Он не проболтается, милая девочка, — задумчиво ответил де Брие. — Он дал мне клятву, и я ему поверил.

— А мне все время казалось, что Луи себе на уме. Я просто боялась об этом говорить…

— Напрасно, — ответил рыцарь. — Обо всех своих подозрениях ты должна была мне говорить немедленно.

— Я не знала. У вас свои, мужские правила…

— Но однажды ты приняла их, не так ли?

— Да, это правда. И я до сих пор не жалею об этом.

Глаза Эстель засветились гордостью. И еще вспыхнуло в них что-то такое, о чем женщины предпочитают умалчивать.

— Я думал, что уже никогда не увижу тебя, — сказал тем временем Северин, глядя на Ребекку.

В его глазах вместе с пламенем отважного воина была еще какая-то едва уловимая мягкость, почти смиренность, присущая людям глубоко верующим не только в Бога, но и в земную справедливость, поборниками которой они сами являлись.

— Это я думала так, сеньор… Вначале. Но я молилась, долго молилась, чтобы Господь не оставил меня в одиночестве. И вот…

— Мы встретились, и мы сидим за одним столом — как в юности. Только в другом доме, в другом городе. Да и сами мы — другие…

— Мы другие только внешне, — поспешила вставить Ребекка. — Годы изменили наш облик, но не состарили наши сердца. Во всяком случае, моё трепещет, как тогда… вы помните?

— Да, я понимаю, о чем ты говоришь, Ребекка, — кашлянув, ответил Северин.

— И еще у меня есть прекрасная дочь!

— Да, она унаследовала все твои лучшие черты.

— И не только мои, сеньор!

— Да, конечно…

Северин де Брие отвел взгляд, перевел его на брата, но тот хмуро молчал, уставясь в одну точку.

— А какой Лондон, Тибо? — воспользовавшись паузой, спросила Эстель. — У тебя было время погулять по городу?

— Конечно, было. Его милость дал мне достаточно денег для того, чтобы я посетил самые лучшие заведения английской столицы.

— Брось! Неужели ты только и делал в Лондоне, что сидел по кабакам?

— Нет, конечно. Я видел Темзу, на этой реке стоит город. По размерам он такой же, как Париж. Только несколько дней кряду шел дождь. А река шире Сены — мне так показалось.

— А женщины, Тибо?

— Что ты имеешь в виду?

— Англичанки — они красивы?

— Так себе, — покривился Тибо. — Если бы ты жила в Лондоне, непременно бы считалась первой красавицей!

— Да ну тебя! — Девушка порозовела, но было заметно, что ей приятны слова Тибо. — А в каком доме ты жил там?

— У графа небольшой, но довольно крепкий домик, — ответил Тибо, покосившись на Северина де Брие. — Возможно, ты когда-нибудь побываешь в нем.

— И я? — спросила Ребекка, обращаясь к английскому гостю.

— Жизнь покажет, — уклончиво ответил тот.

2

«Я знаю! Я теперь всё знаю про де Брие! Когда ты ушла спать… когда Эстель ушла спать, мы говорили с Ребеккой… и он открыл ей всё! Свои планы, свои мысли. Хочешь, я расскажу тебе раньше, чем ты узнаешь — во Сне? Или подождать, пока тебе самой станет известна истина?

Когда ты ушла… а мы остались… Что это было? Мне не повторить этого состояния никогда — да и нужно ли? Оно должно быть и оставаться единственным, его нельзя испытывать многократно, его нельзя тиражировать. Я даже не представлял себе, что можно так любить — так… Мне, человеку двадцать первого столетия, мне, прагматику и где-то даже цинику, — сие было неведомо никогда. А теперь открылось, будто с удивительной щедростью кем-то подарено… Это что-то особенное… Мне сорок, но я держу за руку любимую женщину — и мне снова двадцать! И сердце колотится, как в юности. И трепет ожидания, и трогательная нежность, которую не может огрубить ни средневековое дворянское происхождение, ни рыцарское прошлое со всеми его ужасными чертами. Разве такое возможно в наши дни?

Сейчас в моде расчет и брачные контракты. Деловые, партнерские отношения… Я не скажу, что сплошь и рядом, но — очень много. А где же чувства, где то высокое, небесное, божественное, к чему стремились люди на протяжении своей истории? Где то, что сформулировано было еще в античности и развивалось, и преображалось, и наполнялось новыми красками на протяжении двадцати веков? И к чему в итоге пришли? Самцы и самки, мачо и сексапилки… Хочется кричать: эй, опомнитесь! Оглянитесь вокруг — вы прекрасны! Люди, остановите деградацию душ! Но никто не услышит… Понятие «любовь» стало неуместным в этом жестком и жестоком мире. Вопрос: «Ты что, влюбился?» — звучит, как насмешка. Говорить о чувствах — не принято, теперь это чуть ли не дурной тон. Как всё перевернулось — в одночасье, мы даже не заметили, когда… Выходит, это наша ошибка, наш недосмотр — людей среднего поколения…

Нет, свою дочь я воспитываю правильно, по-нашему. А много ли таких девушек теперь? И парней. Тебе, конечно, виднее — перед тобой каждый день десятки подростков, со своими судьбами, со своими взглядами и пониманием жизни. И может быть, я не прав, утверждая, что мир катится к катастрофе духовности? Поругай меня за это, докажи обратное, если сможешь…

Сегодня утром вдруг сочинилось кое-что. Как в юности — встал и записал торопливо. Показываю тебе без правок — как получилось.

Вот, такие строки…»

* * *

«Андрей, ты еще и романы пишешь? В стихотворении мелькнуло, так ведь? Я думала — только собираешься… Воистину, человек — безграничен! Ни за что бы не подумала. Мне кажется, что после стихов, и времени-то нет на что-то большое, даже на рассказы какие-нибудь. Это же не поэзия — когда поймал вдохновение и воплощай на бумаге или в компьютере. А сюжет, а построить его и строго следовать, а целый ряд героев да со своими характерными чертами, а привязки-зацепочки там всякие… Как найти время на это? Как ты-то находишь? Ну, удивил, ну, сразил наповал! Представляю, какие у тебя романы… Нет, глупая, не представляю. Ты же такой… непредсказуемый, глубокий, разносторонний… О чем ты пишешь? Хотя бы жанр… Наверное, что-то классическое, как у Диккенса или Тургенева? Может быть, уже издал что-то? Прости за дурацкие вопросы, но — действительно смята, ошеломлена открытием тебя, как прозаика. Боже! За что мне это всё? И после этого ты хочешь, чтобы я тебя… разлюбила? Нет, ты этого не говорил, но мы подобное обсуждали… Прости — теперь, даже ничего из твоей прозы не читая, — НИКОГДА!

Я теперь хожу и разговариваю с тобой. Я писала однажды, что такое со мной происходит, но то было по-другому: я читала вслух твои стихи, спрашивала о чем-то, сама себе отвечала от твоего имени… А сейчас… поменялась тема: просто не укладывается в голове, что ты можешь быть ещё чей-то. Жены, которую ты очень любишь, дочери, в которой души не чаешь. Да что это я! Ты — ничей, ты — САМ, это мы все — твои, и я в том числе. Надеюсь… Знаешь, есть такой народ в Индии — сикхи, так вот я читала однажды, они молятся, чтобы их постигла судьба собаки — не бродячей и никому не нужной, а собаки, у которой есть хозяин, которому она может служить и которого она будет слушаться, который следит за ней и кормит. Вот вспомнилось сейчас отчего-то… я бы тоже хотела, если бы хозяином был ты. Лечь на полу, положить голову на лапы и следить из-под бровей, как ты работаешь, или с дочерью беседуешь, или пошёл куда — вскочить и за тобой, виляя хвостом от радости, гулял бы со мной… со своей — мной…

Все время мечтаю — это у меня с недавних пор ниша такая, «мечтальная»… Лягу в постель, например, обниму подушечку, глаза закрою… и вдруг дом со стеклянными дверями, большими — прямо в сад, в лето… ни ступенек, ни веранды… сразу лужайка изумрудная — и сад — но не фруктовый… деревья старые — липы, ясени с плодами — крылатками, знаешь? — кроны раскидистые, в их тени на лужайке стол со стульями — там ты в светлых парусиновых штанах, немодных сейчас, в белой рубашке… чеховский такой персонаж… стеклянные двери открыты… и я несу чай… Только сейчас там зима, двери заперты, под них снегу намело по самые стекла… я стою у окна, гляжу на голый сад, кутаюсь в большую шаль… а ты встаёшь из-за стола, где что-то писал, не на компьютере, конечно, а — пером, как в старину… подходишь сзади… и я чувствую уже твоё тепло… твои объятия… подбородок на моём плече — ты хочешь смотреть за окно с той же точки, что и я… Но не бывать же этому никогда, боже мой! Но, может быть — когда-нибудь… в другом времени… в другой реальности…

…А дети мои — действительно разные. Есть и такие, о которых ты говорил. Есть возвышенные, нежные, трогательные такие, как не от мира сего… С ними интересно — мне, во всяком случае. Они учатся у меня, а я — незаметно — у них… Только иногда страшно становится именно за таких — как жизнь сложится в этом суровом циничном времени, которое им и нам досталось? Смогут ли уберечься, пройти через всё? И кто поможет? Не у всех же родители, как Андрей Глыбов…

Вот… поймала себя на мысли о том, что у меня комплекс начал развиваться — боязнь несоответствия тебе… Страшно и стыдно…

Я даже как-то о де Брие позабыла, о Сне… Напиши, конечно, что он там придумал. Или ты? Нет — он…»

* * *

«Инночка, ты не поверишь — речь идет о Ковчеге завета! Тебе, конечно, известно, что это такое. Не сундук со скрижалями, как таковой, а — символ, древнейшая реликвия, космическая энергия, в нем заключенная… И де Брие замахнулся на это! Да, в последнем Сне мне открылись его замыслы. Сильный человек. Волевой! Горжусь, что именно мне доверили эту роль… там, на небесах доверили… или где? Справлюсь ли? Им движет не алчность — это очевидно. Им движет большая любовь, и она поможет преодолеть все преграды! Я верю. По всей видимости, скоро наступит конец, и мы доберемся до финала этой захватывающей истории… Даже как-то не по себе становится от ощущения близкой развязки. Напиши мне, что ты об этом думаешь…»

* * *

«А я думаю… А я думаю… не так, как ты, Андрей. Ты удивлен? Сейчас попробую пояснить… Мне просто страшно… Страшно от того, что Ковчег, с которым связано столько тайн, вдруг отыщется, у него появится хозяин… Даже такой, как де Брие, которого я люблю во Сне… Здесь что-то не так, Андрей, что-то не так… Не случайно это всё, понимаешь? Как тебе объяснить… не подберу слов никак… нас к этому подключили не случайно…

Вот, прилетела откуда-то мысль, заставила вздрогнуть, но сразу просветила меня, будто подсказала верное решение. Оно огорошит тебя, наверное — мне так кажется… Просто я хочу в глаза твои посмотреть, они теперь очень нужны мне, живые твои глаза, я только тогда смогу что-то сформулировать… свой страх и свое понимание всего происходящего… только тогда…

Господи, почему это случилось с нами?! Мы так далеко и так нужны друг другу — именно теперь, когда что-то главное происходит в мире… я так это вижу, Андрей…

В самом начале нашего общения я сказала, что даже не хочу знать, из какого ты города и вообще, мне достаточно было читать стихи и письма. Сейчас — не достаточно. Что-то поменялось, Андрей. И это не мои уловки, чтобы тебя как-то заполучить… Фу, написала — и самой противно и гадко от этой мысли. Я не такая, ты же знаешь. Тут другое, пойми. Я чувствую… это интуиция, наверное… На всякий случай скажу, а вдруг ты где-то рядом. Мой город — Приморск, и если ты каким-то чудом сможешь приехать, хоть ненадолго, хоть на одну встречу, то я расскажу, где бы мы могли увидеться… Хотела сказать: только поторопись, не то может случиться что-то непоправимое — во Сне… можем не успеть… Потом поняла: как я могу тебя торопить? Глупая. Прости… Просто постарайся… Это очень важно… Интуиция…»

* * *

«Я знаю Приморск, я даже… бывал в нем… и я постараюсь…»