1

На зеленой лужайке возле дома было как-то по-особенному тихо. Теплое майское утро побуждало к проявлениям радости, но радости не было. Женщины вынесли для себя скамеечки и, оголив плечи и спины, устроились то ли загорать, то ли просто греться. Рядом с ними, расстелив на траве циновку, уселся Тибо, который от безделия давно не находил себе места.

Настроение у всех было подавленное, каждому хотелось его изменить, но никто не знал, как это сделать. Все прекрасно понимали, что не только настроение, но и вся дальнейшая жизнь зависели теперь от воли Венсана де Брие. А он еще спал, он не выходил из своей комнаты. И они с тревогой ждали.

Эстель и Ребекка после того, как накануне ночью отправились в спальню, почти не сомкнули глаз и проговорили до самого утра, и теперь, разомлев на солнце, сидели полусонные, готовые растянуться прямо на траве.

— Тибо, расскажи что-нибудь веселое, — попросила девушка, бодрясь. — Несмотря ни на что, жизнь продолжается, не так ли? Мы не знаем, какое решение примут сеньоры де Брие, когда проснутся, но не хоронить же нам себя раньше времени!

— Мы еще поживём! — со слабой надеждой в голосе воскликнул оруженосец. Потом, полагая, что это поможет, почесал затылок толстыми пальцами и спросил: — А что рассказать?

— А сам придумай! — ответила Эстель, зажмуриваясь от солнечных лучей. — Только чтобы мы с мамой не заснули, а то неудобно будет перед сеньорами…

Но не успели тяжелые раздумья омрачить лицо Тибо, не успел он открыть рот, как из дома на лужайку в одних шоссах вышел Северин де Брие. Потянувшись и поиграв мышцами оголенного торса, он направился к маленькой компании. Тибо тут же вскочил на ноги и, отвесив полагающийся поклон, торопливо сказал:

— Простите, ваша милость, но я не мог поступить иначе…

— Ты поступил так, как должен был поступить, — хмуро ответил рыцарь, остановившись возле Ребекки. — Жаль, что у меня никогда не было такого слуги.

— Благодарю, ваша милость. Я рассчитываю в будущем принести немало пользы не только моему хозяину, но и вам, сеньор!

— Жизнь покажет, нужна ли она будет мне, — ответил Северин де Брие и уселся на циновку, с которой только что вскочил Тибо.

Все затаились, ожидая, что скажет сеньор. А тому нечего было сказать, он тоже находился в ожидании, причем, не менее тревожном, чем слуги. Выдернув из земли травинку с жестким стеблем, Северин принялся трепать его зубами, ощущая на языке горьковатый сок растения.

— Расскажите нам что-нибудь, сеньор, — попросила Ребекка, оживившись. Казалось, сон, с которым она только что боролась, улетучился без следа. — Мы так мало знаем о вас…

— Гм, что вы хотите от меня услышать? — спросил Северин, повернувшись к ней.

— Расскажите, как стали тамплиером! — вдруг попросила Эстель, не отводя глаз. — Это, наверное, какой-то особый ритуал?

— Рыцарями храма становятся прежде всего в душе, дитя моё, — ответил Северин. — А обряд посвящения действительно представляет собой нечто особенное — то, что никогда невозможно позабыть.

— Мы готовы слушать сколько угодно! — заявила Ребекка. — Не так ли, Эстель?

— Что ж, — задумался Северин де Брие, — если угодно… Церемония моего посвящения проходила в Овернской часовне. Это был редкий случай, может быть, даже единственный…

— Почему?

— Меня принимали одновременно и в рыцари, и в Орден члены капитула во главе с самим Жаком де Моле!

— Это, наверное, очень почётно? — спросила Эстель.

— Еще больше ответственно, — ответил Северин, — поскольку накладывает на посвященного особые обязанности — быть достойным доверия самого Великого магистра!

— Расскажите же, как это было! — Эстель нетерпеливо поморщилась. — Пожалуйста…

Северин посмотрел на девушку, и сдержанная улыбка едва тронула его губы.

— Вначале Жак де Моле сказал, обращаясь к капитулу: «Возлюбленные братья! Мы согласились принять этого человека как брата. Если кто-то из вас знает что-нибудь такое, что является помехой для законного вступления этого человека в Орден, пусть скажет об этом сейчас, потому что лучше узнать это до, чем после его вступления в наши ряды». Он показывал на меня рукой и ждал замечаний со стороны рыцарей, потом произносил то же самое в адрес других кандидатов.

Северин де Брие замолчал. По его одухотворенному лицу было видно, что он с трепетом вспоминает события пятнадцатилетней давности, будто переживает их еще раз.

— Потом, — продолжил он после паузы, — меня спросили: «Брат, желаете ли вы принадлежать к Ордену?» При этом мне перечислили все тяготы и самоограничения, которые предстояло испытать в будущем. «Ради любви к Всевышнему я готов выдержать все испытания, до конца жизни храня преданность Ордену», — ответил я. После этого мне задали целый ряд вопросов, на которые ждали искренних ответов, и в конце спросили, не передумал ли я. Тогда я ответил, обращаясь к Жаку де Моле: «Сир, я предстаю перед Богом и перед вами во имя любви к Господу и Святой Деве, умоляя вас принять в лоно Ордена и сделать участником его благородных дел человека, который всю свою жизнь будет слугой и рабом вашим». — «Возлюбленный брат, — ответил мне Великий магистр, — вы мечтаете о великом, потому что вам известна только внешняя сторона Ордена, его оболочка. На самом деле наши прекрасные кони в богатом убранстве, наша изысканная еда и роскошная одежда — всего лишь видимость. Вы надеетесь, что вам будет хорошо и спокойно среди нас. Но вы не знаете суровых правил, которых все мы придерживаемся. Вам, который до сих пор был хозяином самому себе, нелегко будет стать слугой другому человеку. Вы никогда уже не сможете поступать по собственному разумению. Когда вы захотите остаться здесь, вас отправят на другой конец света. Вас могут послать против вашей воли в Антиохию или Армению, в Ломбардию или Англию, в любую другую страну, где есть наши владения. Когда вам захочется спать, вам прикажут бодрствовать, когда захотите прогуляться, придется отправляться в постель, когда вы почувствуете голод, то получите приказ оседлать коня. И поскольку всем нам будет невыносимо больно, если вы что-то скроете от нас, призываю вас во имя уважения к Святому Евангелию правдиво ответить на все вопросы, которые мы вам зададим. Потому что если вы солжёте, то станете клятвопреступником и подвергнетесь позорному изгнанию, упаси вас от этого Господь!»

Северин де Брие снова замолчал. Всем, кто его в эти минуты слушал, показалось, что он больше не хочет ничего рассказывать.

— Сеньор, — жалобно позвала Эстель, — а что было дальше?

— Дальше? — встрепенулся рыцарь. — Дальше я дал ряд всевозможных обещаний ради Господа и Святой Девы. И только после этого Великий магистр сказал: «Тогда от имени Господа и Святой Девы Марии, от имени Святого Петра и господина нашего папы римского, от имени всех братьев мы предоставляем все благодеяния, совершенные Орденом с самого начала и которые ему еще предстоит совершить, в ваше распоряжение. Вы же предоставьте нам все ваши благодеяния, как уже совершенные, так и те, которые вы еще совершите. Мы дадим вам хлеб, воду и бедные одежды нашего Ордена, а также работу и наказания в достаточном количестве». Потом Жак де Моле накинул мне на плечи белый плащ с красным крестом и сам тщательно застегнул его. Капеллан прочитал сто тридцать второй псалом и молитву Святому Духу, а все братья, присутствовавшие на церемонии, хором повторяли: «Патер». Великий магистр поцеловал меня в губы, и на этом обряд завершился.

— Господи, как это всё интересно! — воскликнула Эстель. — Сколько в этом таинства и величия! И дядю Венсана так же принимали в Орден?

— Этого я не знаю.

— А что было потом? — спросила Ребекка.

— Потом? — переспросил Северин и задумался. — Потом было потом… Сам не знаю, почему я согласился рассказать вам это…

— Ах, как бы я хотела хоть одним глазком взглянуть, как жили рыцари, как учились обращаться с оружием, как готовились к походам! — мечтательно произнесла Эстель. — Но ведь женщин к Ордену и близко не подпускали?

— Да, ты права, девочка, — ответил Северин. — Устав Ордена тамплиеров рассматривал женщин как соблазнительниц и искусительниц, которые могут ввести рыцарей в грех, подстрекать их нарушить обеты и тем самым подвергнуть свои души опасности. Ведь церковь полагает, что женщины нечисты посредством предательства Евы, которая развратила Адама и способствовала лишению человеческого рода благодати.

— А вы, сеньор, тоже так считаете? — не удержалась Ребекка.

— То, что считаю я, при мне и останется, — уклончиво ответил Северин.

— А что тогда есть благодать, сеньор? Чего лишен человеческий род? — задумчиво произнесла Эстель.

— Тебя на самом деле это интересует? — в свою очередь спросил Северин де Брие, грустно усмехнувшись.

— Да, — твердо ответила девушка.

— Что ж, Блаженный Августин говорил когда-то, что силой, которая во многом определяет спасение человека и его устремление к Богу, является божественная благодать. Благодать действует по отношению к человеку и производит изменения в его природе. Без благодати невозможно спасение человека. Свободное решение воли — лишь способность стремиться к чему-либо, но реализовать свои стремления в лучшую сторону человек может только с помощью благодати, то есть, как я уже говорил, устремления к Богу…

— Без Бога ничего не происходит вокруг, — вставил Тибо. — И наши поступки — это, скорее всего, испытания, которые Господь нам посылает, чтобы проверить, на что каждый из нас способен. Но ведь кто-то совершает добро, а кто-то зло. Так неужели Бог причастен к тому, чтобы на земле творилось это самое зло? Как вы думаете, сеньор?

— Тот же Блаженный Августин говорил, что зло — не сила, существующая сама по себе, а ослабленное добро, необходимая ступень к добру. Видимое несовершенство является частью мировой гармонии и свидетельствует о принципиальной благости всего сущего, потому что всякая природа, которая может стать лучше — хороша. Иными словами, без зла мы не знали бы, что такое добро.

— Они всегда соседствуют, — согласился Тибо. — Уж я-то знаю…

— И все-таки я бы хоть на чуть-чуть хотела прикоснуться к жизни тамплиеров… — Эстель с невыразимым теплом и надеждой посмотрела на рыцаря. — Размахивать мечом или скакать верхом я, как женщина, не смогла бы, а вот что-то другое… Сеньор, а научите меня стрелять из лука! Вот занятие, которое мне по силам!

— Да зачем тебе?

— Просто так!

— Просто так ничего не бывает, девочка, — сказал Северин. — Любая потребность имеет под собой умысел, явный или тайный, но имеет…

— Никакого умысла, сеньор! Прошу, научите… Мне кажется, что у меня получится…

— А что? — вдруг оживился Северин. — Тибо, принеси нам сюда лук и колчан со стрелами.

— Да у нее и духу не хватит натянуть тетиву! Сеньор, вы в самом деле собираетесь учить ее стрелять?

— А что в этом такого? Просто развлечемся немного, пока спит Венсан. Может быть, у нас больше не будет такой возможности…

— Стрелять из лука?

— Нет, развлечься.

* * *

Венсан де Брие уснул только под утро. Предательство брата ударило больно — но не наотмашь, а исподтишка, с той стороны, откуда его меньше всего ожидал честолюбивый рыцарь. Он понимал, что Северин, приведя в ночном разговоре достаточно веских аргументов, никогда не пойдет на уступки. И даже если он сам, граф Венсан де Брие, бывший прецептор Франции, с помощью верного Тибо попытается обойти брата, — непременно получит отпор со стороны Северина, твердо стоящего на своих убеждениях.

Оставался только один путь — заполучить брата в союзники. Но как — уговорами, обещаниями, шантажом? Глупо. С помощью Ребекки и Эстель — двух прекрасных женщин, каждая из которых испытывает к Северину де Брие определенные чувства? Опять глупо: набожный рыцарь никогда не поддастся даже самым льстивым женским уловкам. Тогда — как? Должен же быть какой-то путь…

С этими мыслями, утяжелявшими голову, но не склонявшими ее ко сну, Венсан де Брие промучался до самого утра. А когда желанный отдых наконец-то накрыл усталое тело с усталой душой своим невесомым покрывалом, рыцарю вдруг показалось, что кто-то стоит перед его кроватью и настойчиво призывает проснуться. С трудом разлепив неподъемные веки, де Брие попытался разглядеть смутную фигуру, возникшую перед ним — то ли во сне, то ли наяву.

— Сеньор, проснитесь! — знакомым молодым голосом позвала эта фигура. — Это я.

— Гишар?! Ты!

Венсан де Брие невероятным усилием воли прогнал от себя остатки сна и рывком сел на кровати. Голова кружилась, перед глазами мелькали темные круги. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Потом опустил руки и поднял голову. Перед ним действительно стоял молодой граф Гишар де Боже.

— Вы уже проснулись, сеньор? — спросил он.

— Наверное…

— И вы уже слышите меня?

— Да, слышу. Когда ты приехал?

— Только что. Я стучал в дверь, но никого из слуг не оказалось дома, тогда я отпер своим ключом.

— Да, я распустил всех слуг, — подтвердил де Брие. — Если понадобится, наймешь новых.

— Сеньор, я не стал писать вам письмо, потому что понимал, что вы сами захотите увидеть… И я приехал сказать…

— Да? — переспросил де Брие. — А что сказать?

— То, что интересовало вас больше всего, сеньор.

— А-а, это, — протянул рыцарь вмиг изменившимся голосом, — я уже всё знаю…

— Что вы знаете, сеньор? — Гишар де Боже был искренне удивлен. — Вы же мне давали поручение…

— Да, конечно, мой друг, я всё помню.

— Тогда откуда вы узнали?

— От моего брата Северина, — ответил де Брие. — Он недавно приехал из Англии, и теперь мы все живем здесь, в твоем прекрасном доме.

— А кто это все? — удивился Гишар.

— О, у нас большая компания! — сдержанно улыбнулся де Брие. — Кроме меня и брата, здесь еще и Тибо — ты ведь помнишь его? — и еще две женщины, мать и дочь.

— Я знаю только Эстель, — сказал Гишар, — но откуда взялась другая женщина?

— Это давняя история, мой друг. Вскоре ты обо всем узнаешь.

— Вам тут удобно? Всем хватило места?

— Да, все довольны твоим домом, Гишар. Но если ты вернулся, чтобы снова жить в Париже, то мы в самое короткое время подыщем себе другое жильё. Впрочем, отправиться в Брие, в наше родовое гнездо — это тоже один из возможных вариантов. Не исключено, что мы так и поступим…

— Да нет же, я не собирался жить в Париже, сеньор! — ответил де Боже. — Мне хорошо и в Аржиньи. Там я будто окунулся в детство, и это так здорово! Я приехал только для того, чтобы рассказать вам… и привез тот документ, о котором вы мне говорили… Это «Список» Жака де Моле.

С этими словами Гишар достал из-за пазухи свиток пергамента, свернутый в трубку и перевязанный голубой лентой.

— Вот, возьмите.

— Давай, мой друг, — вяло сказал де Брие, протягивая руку. — Я очень благодарен тебе. Ты — настоящий рыцарь, Гишар! И настоящий друг!

— Мне лестно слышать именно от вас эти слова!

Венсан де Брие неторопливо развязал ленту и, развернув документ, принялся изучать его. Гишар тем временем скинул с себя дорожную тунику и прошел к окну, выходившему во двор. На лужайке перед домом резвились несколько человек. В одном из них молодой граф узнал Тибо, в другом, очень похожем на Венсана де Брие, невозможно было не узнать Северина.

— Вы никогда не говорили мне, что у вас есть брат-близнец, — сказал он.

— Потому что иногда я сам забывал об этом, — рассеянно ответил де Брие и вдруг напрягся.

Повернувшись к нему, Гишар де Боже заметил, как задрожали руки рыцаря, затем в какой-то нечеловеческой гримасе перекосилось его лицо — будто внезапно отыскалась неведомая сила, единственная в своем роде, что способна была поколебать неприступную крепость его характера.

— Что… что это такое?!..

Венсан де Брие поднял голову и посмотрел на Гишара. Тот по-прежнему стоял у окна, с волнением наблюдая за рыцарем.

— Это тот самый документ, сеньор… — с тревогой произнес он. — Но вы только что сказали, что уже знаете от брата…

— Это другое! Этого не знал никто! — воскликнул Венсан де Брие. Его голос был глухим и звонким одновременно, он гудел, как гудит в солнечный апрельский день окруженная пчелами цветущая черешня. — Этого не знал ни мой брат, ни я, ни прецепторы всех подвластных Ордену территорий! Этого не знал ни папа Климент, ни король Филипп! Этого не знал никто, кроме Великих магистров Ордена тамплиеров, начиная от Гуго де Пейна и кончая Жаком де Моле! Какой удар! Какая развязка! Ах, какая развязка!

— Но почему это так взволновало вас, сеньор?

Венсан де Брие тяжело, в упор посмотрел на молодого графа. Тот похолодел от этого взгляда.

— Почему, спрашиваешь ты… Потому что теперь всё рухнуло, всё покатилось в тартарары, потому что теперь моя жизнь не стОит и денье!

— Я не понимаю вас…

— Постой, Гишар, — встрепенулся де Брие, — я не сплю? Может быть, это просто дурной сон?

— Вы не спите, сеньор, и я действительно стою перед вами.

— Тогда возьми этот документ и вслух прочитай то место, которое меня интересует, — попросил де Брие.

— Хорошо, я сделаю это, — согласился де Боже. — Давайте.

Но внезапно Венсан вскочил с кровати. Настроение его в одно мгновение переменилось, как меняется свет дня, когда из-за тучи выходит солнце. Из глаз рыцаря, как из костра, теперь вырывались искры. Гишар отшатнулся от могучей фигуры, он не понимал, как следует реагировать на состояние де Брие.

— В сад! — воскликнул Венсан. — Пусть это прочитает Северин!

* * *

Он бежал по коридору, и только одна мысль сопровождала его в этом порыве — мысль о том, что всё, наконец, кончено! Кончены тревоги, преследования, мытарства, недомолвки, кончены бессонные ночи и напряженные дни, кончен обман и жестокость. Напрасны были все многолетние усилия, интриги, авантюры и превращения, напрасны были ожидания и надежды.

Но теперь… Теперь, когда кончено одно, может начаться другое — тихое и светлое, от чего однажды пришлось отказаться, от чего пришлось сбежать, подменив послушанием — чувства, а тенью — свет.

С этой мыслью Венсан де Брие выбежал на крыльцо дома — в одних нательных штанах, босиком, без рубашки — и совершенно не был похож в это мгновение на рыцаря тамплиера, на мужественного и бесстрашного воина, прошедшего не одно испытание и видевшего не одну смерть. Только шрамы на его теле синими штрихами выделялись и пульсировали — будто напоминая о прошедших днях.

Увидев на лужайке всех, к кому теперь так стремился, Венсан поднял руку с развернутым свитком, трепетавшим, как знамя. Глаза его сияли, глубокое разочарование сменилось в душе давно не испытанным воодушевлением. В это мгновение он понимал, как ждут его решения все, кто давно был ему близок и дорог. И он открыл рот, чтобы крикнуть, чтобы немедленно сообщить им…

И вдруг странный толчок ощутил прямо в сердце. И жаркий цветок пламени запылал в нем. И странная легкость внезапно появилась в ногах, и перестали отвлекать звуки, и перед глазами возникла пелена. Он опустил голову, чтобы узнать, что послужило причиной. И сквозь туманную эту пелену увидел темный прутик, торчавший из груди…

Он сделал по инерции еще несколько шагов, и колени его подкосились. Северин, подбежавший к нему первым, не дал брату рухнуть на землю. Он подхватил вмиг отяжелевшее тело Венсана и бережно уложил его на траву. Потом в отчаянии поднял голову, оглядел окружающих и заметил, как Эстель выронила лук.

Крик ужаса вырвался из горла девушки. Она поняла, чтО натворила мгновение назад.

Подбежали все остальные. Ребекка схватила дочь за руки и оттащила в сторону. Обе заплакали, обнявшись. Тибо быстро свернул циновку и подложил ее под голову раненому рыцарю.

— Держитесь, сеньор! — приговаривал он, глядя в помутневшие глаза де Брие. — Я вытащу стрелу, я умею это делать. Вот только сбегаю в дом за моим волшебным снадобьем, вы его знаете… Всё будет хорошо!

— Не надо… — прохрипел Венсан.

— Почему? — спросил Северин. — Беги скорее, Тибо!

— Так лучше… — снова прохрипел Венсан де Брие. — Так будет лучше… для всех…

— Ты уже бредишь, брат! — воскликнул Северин. — Какая нелепость!

— Я не брежу, брат. Возьми свиток, там написано…

— Потом! Я прочитаю потом!

— Да, прочитаешь… — простонал Венсан. Потом попытался повернуть голову. — Где Эстель?

— Она здесь, — ответила Ребекка.

Вдвоем с девушкой они приблизились к быстро слабевшему рыцарю. Тот смотрел на них немигающим взглядом, и было трудно понять по глазам де Брие, видит он женщин или уже нет.

— Ребекка! — позвал Венсан.

— Я здесь, сеньор, — отозвалась женщина дрожащим голосом и встала на колени рядом с раненым. — Я слушаю вас.

— Прошу тебя… — простонал он, — береги нашу дочь… Она ни в чем не виновата… Где она?

— Я здесь, сеньор, я возле вас, — сквозь слезы едва слышно произнесла девушка, тоже вставая рядом с раненым на колени.

— Дай руку…

Девушка протянула свою ладошку и ощутила пожатие горячей мужской руки, в которой оставалось еще столько силы, сколько не успела отобрать смерть.

— Я очень люблю тебя… — слабея, прошептал Венсан де Брие. — Помни об этом всег…

Голова рыцаря упала набок, глаза потухли и остекленели. И тут же вопль отчаяния вырвался у обеих женщин. Они склонились над телом Венсана де Брие. Их слезы капали на его оголенную грудь и смешивались со струйками алой крови, сочившейся из раны.

Вернулся из дома Тибо. С ним на лужайку выбежал Гишар де Боже.

— Кто вы, сеньор? — спросил Северин, поднимаясь с колен.

— Я хозяин этого дома. Что здесь произошло?

— Несчастный случай, — ответил Северин де Брие. — Нелепая случайность.

— Как ужасно! Господи, как же так?! — воскликнул Гишар, растерянно глядя на бездыханное тело. — А я думал, что везу его милости хорошее известие…

— Какое известие? — спросил Северин.

— А вот. — Гишар поднял с травы свиток, который выронил Венсан де Брие. — Сеньор торопился к вам, чтобы дать почитать этот документ. Господи, упокой его душу…

— Что это?

Северин взял из рук Гишара лист пергамента и начал его просматривать. В одном месте он остановился и уже вслух перечитал второй раз.

— «Что касается Ковчега завета, — произнес он, — то эту святыню не нашли, сколько ни искали, ни в Иерусалиме, ни в его окрестностях, ни где-нибудь еще в Иудее. Великим магистром Ордена храма Гуго де Пейном было принято решение, дабы навсегда покончить с ажиотажем вокруг этого вопроса, перевезти во Францию и надежно спрятать в одной из пещер на юге некий сундук, напоминавший бы по форме описанный в Библии и упомянутый выше Ковчег. Таким образом, началась эта мистификация, о которой было известно лишь Великим магистрам Ордена и передавалось в строжайшей тайне от одного к другому».

— Господи! — воскликнула Ребекка. — Сколько же смертей и несчастий было вокруг этого обмана!

— И сколько еще будет… — добавил Северин.

— А этот документ? — спросил Тибо. — Разве не стОит его обнародовать, чтобы прекратились всякие поиски?

— Тогда новая волна захватчиков и паломников ринется в Палестину, чтобы перевернуть там всю страну! — воскликнул Северин. — Так никогда не будет мира и покоя на земле!

— А здесь? — снова спросил Тибо. — Разве здесь будет покой? Король ведь продолжает искать…

— Пусть ищет, — ответил Северин де Брие. — Я уверен, что совсем скоро всё уляжется.

Он опустил голову, посмотрел на тело брата, лежавшее у его ног. Легкий ветерок, крадучись над самой травой, едва шевелил прядь волос, упавшую на посветлевший лоб мертвого рыцаря. Северину даже показалось, что на губах Венсана навсегда застыла улыбка — такая редкая при жизни.

— Венсана уже нет с нами, — произнес он тихо. — Это печально, это горестно сознавать, с этим трудно смириться, но это так. Пройдет какое-то время, люди короля потеряют след и перестанут искать то, чего на самом деле, как теперь стало ясно, никогда не было и нет…

— Выходит, сеньор, мы с вами таскали в Англии подделку? — спросил Тибо.

— Выходит, что так.

— И ничего не произойдет, если посмотреть на нее?

— Ничего. А я-то искренне думал, что мы прячем настоящую святыню! Я тоже был вовлечен в обман, в мистификацию. Впрочем, так думали все, кто с этим был связан. Вот так, тайное далеко не всегда становится явным. Но когда это случается, не всегда явное становится тем искомым, желанным и выстраданным, каким казалось раньше. Одна тайна порождает другую, одно заблуждение ведет к следующему, одно разочарование влечет за собой еще более глубокое. Величайшим терпением должен обладать тот, кому удастся преодолеть все преграды и кому, наконец, откроется Истина. Венсану не хватило на этом пути одного шага…

— Выходит, на этом обмане стоял весь Орден тамплиеров?! — воскликнул Гишар де Боже.

— Если бы это было не так, — задумчиво ответил Северин, — нас бы уничтожили еще раньше…

— Господи! Почему это случилось в моей жизни! — воскликнула Ребекка, стоя на коленях перед остывающим телом рыцаря.

— И в моей… — подвывая, добавила Эстель.

Она смотрела на спокойное теперь и гладкое лицо своего покровителя и всё еще не могла поверить в то, что гордый исполин, твердый и незыблемый, как скала, в одно роковое мгновение рухнул. Еще несколько минут назад она и думать не могла о том, что неприступная крепость может выбросить белый флаг, что суровое и благородное сердце воина-монаха может когда-нибудь остановиться. За короткое время она успела полюбить его всею душой и теперь остро понимала, что погубила свою любовь собственными руками.

— Тибо, — позвал Северин, — ты знаешь Париж лучше меня. Сходи куда нужно, чтобы нанять людей для похорон.

— Лучшего места, чем приход Сен-Жермен-л'Оксерруа, в Париже не найти, — ответил верный оруженосец. — Уверен, что для графа де Брие отыщется тихий уголок на кладбище Невинных. Только нужно заплатить немалые деньги…

— Я дам тебе столько, сколько необходимо для отдельной усыпальницы. Мой брат заслужил гораздо бОльшего, но обстоятельства заставляют нас совершить обряд со скромностью, присущей настоящему тамплиеру.

— Да, сеньор, я сделаю всё, как надо. Там же я приглашу и священника, — тихо сказал поникший оруженосец.

— Нет, — твердо ответил Северин, — нам не нужны лишние глаза и уши. Едва ли в этом городе найдется тот, кто будет достоин проводить в иной мир моего брата. Я сам совершу отпевание…

…Вечером в доме Гишара де Боже было тихо. За столом в кухне сидели все его временные обитатели — все, кроме того, о ком оставалось лишь вспоминать.

— Сеньор, что нам теперь делать? — спросил Тибо, с надеждой глядя на де Брие. — Например, я мог бы служить вам…

Северин посмотрел на него задумчиво, потом тихо произнес:

— Нужно жить дальше — всем нам. Русло реки свернуло с прежнего направления, и перед нами открываются новые пути. Теперь я, скорее всего, не задерживаясь ни на один день, отправлюсь в Брие. И кто пожелает поехать со мной, тот получит не только кров, но достаток и покой.

Он взглянул на женщин, те молчали, отвернувшись.

— Ваша милость, я готов служить вам до конца моих дней, — заверил Тибо.

— Полагаю, у меня будет возможность оценить твою преданность, — ответил Северин.

— Сеньор, — робко позвала Ребекка после паузы, и было видно, что страшное утро для нее все еще продолжается, — а почему сеньор Венсан сказал «береги нашу дочь»?

— Ты действительно хочешь это знать? — спросил Северин.

— Да.

— Тогда знай, что в ту ночь… ты понимаешь, о какой ночи я говорю… так вот, в ту ночь с тобой был Венсан, а не я… Меня удержала робость, тогда как он воспользовался тем, что я с ним поделился…

— Господи! — вырвалось у Ребекки. — Господи, прости этому человеку, как прощаю ему я…

— Выходит, я убила собственного отца?! — воскликнула Эстель, вскакивая с табурета.

Северин де Брие поднялся, выставил руки и не дал девушке убежать.

— Господь простит тебя, девочка, — тихо сказал он, прижимая голову Эстель к своей груди.

— Как мне жить с этим дальше? В моей душе померк свет и наступил мрак…

Северин отстранил девушку от себя и тихо сказал, глядя ей в глаза:

— Жизнь, моя девочка, — это бесконечный поединок света и тени, и никому не дано знать, где кончается свет и начинается тень, и никому не дано знать, что есть одно, а что — другое…

2

Утро без настроения — это даже не катастрофа. Это особое состояние души, когда любой шорох может стать раздражителем, — не то что случайный телефонный звонок или голос на лестничной площадке.

Инна проснулась, когда еще было темно. Она лежала на спине, а перед глазами видела не привычный сумрачный потолок в сеточке тюля, а огненно-кровавые языки пламени, жадно тянувшиеся к ней. И в этих отблесках неизвестного огня мелькали чьи-то скрюченные фигуры и бесконечные лица — незнакомые и какие-то жалкие. Казалось, каждое нуждалось в сочувствии… И звуки — какофония звуков сопровождала этот хоровод. Что-то визжало, что-то скрежетало, ныло, рыдало, канючило и хохотало вокруг.

Дрожащей рукой она потянулась к ночнику и успокоилась только тогда, когда конус желтого света выпал из-под колпака торшера. Кошмар исчез — улетучился в одно мгновение.

«Господи, что это было?!» — подумала она и вдруг с поразительной ясностью вспомнила свой последний сон. Лужайка перед парижским особняком, тугие плечи натянутого лука, кровь на груди умирающего Венсана де Брие и его грустные помутневшие глаза.

Инна вскочила, заметалась по комнате, потом тихо, обессилено села на кровать. Она совершенно не знала, что теперь делать…

Механически, как на автопилоте, умылась, привела себя в порядок, убрала постель. Завтракать не хотелось — заставила себя проглотить бутерброд с сыром и чай. Включила компьютер. Надежда на утреннее сообщение теплилась в ней. Но почтовый ящик был пуст.

«Ничего, еще целый день впереди, — подумала она, успокаивая себя. — У него ведь тоже заботы по утрам: завтрак там, уборка, рынок…» Придумала сюжет для Андрея, чтобы оправдать молчание.

Потом снова открыла почту и решительно написала: «Доброе утро, Андрюша! Я сделала всё, как мы договаривались. Сначала я думала, что умру от страха! Но ты не представляешь, как мне на самом деле было легко! Просто я знала — ради чего всё это делаю… Напиши мне…»

Письмо успешно отправилось — исчезло в пространстве, упало в бесконечность. Но не пропало бесследно: по каким-то замысловатым траекториям оно должно было непременно долететь к тому, кому было адресовано, и обозначиться в его почте в разделе «Входящие».

Она стала ждать. Нет ничего хуже в жизни, чем ждать. Тысячи, миллионы возражений против этой истины можно выслушать и принять от разных людей, тысячи и миллионы примеров иных испытаний. Но любой из этих людей, когда бы сам столкнулся с ожиданием, непременно бы сказал: да, именно это самое мучительное, что только может быть в жизни.

И пришел вечер — и ушел вечер. И наступила новая ночь — и прошла ночь. И только на следующее утро женщина поняла, что тает, что уменьшается в размерах, что ожидание — съедает ее, истончает, превращает в тень…

Она встряхнулась, умылась ледяной водой. Она знала, что таким способом можно быстро вернуть кровь к голове, можно отыскать равновесие.

«Так, сосредоточилась — и вспомнила: куда ты положила визитку? — говорила она себе, шаря по полочкам и ящичкам своего секретера. — Не могла же ты ее выбросить, нет такой привычки — сразу избавляться от хлама. Должно отлежаться, и только время покажет, что нужно выбросить, а что сохранить. Так, вот она!»

— Здравствуйте. Мне бы с телемастером поговорить…

— Извините, это невозможно, — ответил девичий голос, в котором звучал не вежливый отказ, а тревога и беспокойство.

И эти ноты в одно мгновение вошли в унисон с нотами собственной души.

— Почему? Что-то случилось?!

В трубке всхлипнуло, потом тот же девичий голос сказал:

— А почему вы решили, что что-то случилось?

«Да, тут я оплошала!» — подумала Инна.

— Мне показалось, что вы чем-то расстроены… — сказала она.

— А мне показался знакомым ваш голос, — сказала девушка.

— Правда? Но я звоню по этому телефону только второй раз в жизни, и в первый раз говорила с телемастером, а не с вами…

— Инна Васильевна, это вы?

— Господи! Кто это?

— Это Катя Коробейникова, мне папа всё рассказал про вас…

— Катенька, солнышко! Я не могу поверить! Андрей Глыбов — твой папа?

— Да, только это его литературный псевдоним.

— И он… рассказал тебе… про нас?..

— Да, Инна Васильевна. И я читала всю вашу переписку…

— Девочка моя, прости меня!

— За что?

— За то, что я вторглась в вашу жизнь…

— Нет, что вы! Напротив, это я должна благодарить вас.

— За что?

— За то, что вы вернули папу к жизни, к творчеству. И еще… Знаете, что он сказал мне в пятницу вечером? Он сказал, что с вашей помощью понял, как нужно любить близких людей…

— Я тронута, я сражена…

— А я сражена вашими письмами и стихами…

— Катенька, девочка! Об этом после поговорим… Что же с папой?

— Он в больнице, у него прединфарктное состояние.

— Господи! Когда это случилось?

— Вчера утром, когда проснулись, папа стал жаловаться на сердце, и мы вызвали «скорую». Мамы сейчас нет, она приедет только завтра. Но в больнице маму знают, там дежурят хорошие врачи… Она им звонила…

— Он в сознании?

— Да, к нему даже можно пройти. Папа в отдельном боксе.

— Катенька, я хочу его видеть.

— Я как раз сейчас собираюсь, пакет складываю. Если не возражаете, мы могли бы встретиться возле входа.

— Это в Областной кардиологии?

— Да.

— Я уже бегу!

* * *

— Папа, ты не спишь? А я не одна…

Андрей медленно повернул голову.

— Инна!

Их глаза встретились, и в прохладном боксе в то же мгновение стало теплее.

— Андрюшенька! — вырвалось у нее — непозволительно ласковое в присутствии дочери…

— Я подожду в коридоре, — сказала девочка и вышла.

— Господи, Андрюша! Какая у тебя замечательная дочь! Какая деликатная…

— Да, это так. Ты уже всё знаешь?

— Да, она мне рассказала…

Инна присела на край больничной койки. Андрей тут же поймал рукой ее дрожащие пальцы.

— Вот так. Помнишь, я говорил, что никогда не обманываю дочь?

— Помню. Ты правильно поступил.

— Прости…

— Глупости! Я о другом хочу — о том, чего Катя еще не знает… Это ведь я тебя… де Брие — прямо в сердце…

— Получается так. Ты — молодец!

— Если бы не это… если бы не твоё сердце… Господи, как всё связано! В это невозможно поверить! Мне теперь кажется, что мы совершили чудовищную ошибку!

— Нет, мы сделали всё правильно.

— У меня только одна надежда: всё-таки наша медицина — это не средневековье! Ты должен выкарабкаться!

— Так и будет! Главное, что мы сделали то, что хотели… наперекор всему… или нашими руками сделано то, что должно было сделаться…

— Но ведь Ковчега не было — ни в Англии, ни где-нибудь еще… Это потом выяснилось, когда…

— Это же прекрасно! — воскликнул Андрей и улыбнулся. — Я успел тогда прочитать «Список».

Он попытался сесть, Инна его отговорила. Они помолчали несколько минут, не отводя друг от друга своих глаз. И в эти минуты Инне показалось, что Андрей как-то переменился — внутренне.

— А знаешь, — вдруг сказал он, — я многое передумал за последние два дня. Теперь, когда всё закончилось… надеюсь, что закончилось…

Он не договорил, отвернулся от Инны. Она ждала, она понимала, что Андрею есть что сказать.

— Я больше не верю в эту мистику, это просто невозможно! — заявил он, снова поворачиваясь к ней. — Я просто не знаю, как назвать то, что происходило: какая-то шизофрения, наваждение, коллективный психоз…

— Нас ведь было всего двое, это еще не коллектив, — возразила она. — Впрочем, не исключено, что где-то живут еще и те, кто исполнял во Сне роли Тибо, Северина, Ребекки, Луи, Эмильена-левши, папы, наконец… Просто нам с тобой повезло больше других: мы встретились в этой жизни, мы могли позволить себе обсудить то, что происходит или происходило, даже что-то решать… Уже решили…

— Нет, Инна, это просто психоз, нас кто-то умело зомбировал… Странно — для чего? Тем более что Ковчега — нет.

— Почему нет? Он есть, но не там, где его искали…

— И все-таки это был бред…

— А как же вот это? — спросила она, снимая с шеи тонкую цепочку с маленьким кулоном в виде сердца. — Ты сам подарил его мне в пещере Ренн-ле-Шато. Помнишь?

Он посмотрел на золото в ладони Инны, потом встретился с ней взглядом.

— Откуда у тебя это?

— Сколько себя помню, ношу это сердечко…

— Тогда я уже решительно ничего не понимаю…

— Выздоравливай, Андрюша, — сказала она. — И будь счастлив. У тебя замечательная семья. Ты нужен им больше, чем мне…

Он молчал. Он понимал, что всё заканчивается.

— Я, наверное, напишу новый роман — обо всем, что с нами произошло, — вдруг тихо сказал он. — Несмотря на болезнь, несмотря ни на что! И назову его «Перекресток теней». И посвящу тебе…

— Ты посвятишь его своей жене, Андрюша. Она как никто этого заслуживает…

Коротким движением Инна смахнула слезу со щеки, потом принужденно улыбнулась, высвободила руку и поднялась. Она отошла к двери, оглянулась и постояла несколько мгновений, глядя в глаза Андрею.

— Прощай… — прошептала она и попыталась еще раз улыбнуться дрогнувшими губами.

Торопливо — мимо Катиных глаз, мимо медсестер и нянечек — засеменила она к выходу в самый конец длинного коридора. Андрей лежал с закрытыми глазами, и ему казалось, что он слышит долгое цоканье ее каблучков… и даже видит их — как пунктирную линию… ту самую…

… Через три недели, открыв электронную почту, он прочитал: