Мама подала идею углубить весь подвал и оборудовать там летнюю комнату. В Нахаловке, как и во всем юроде, многие прятались летом от жары в подвалах. Работа предстояла большая: подвал был глубоким только у входной двери, остальное подполье служило полкой для старых вещей, которые были оставлены там в придачу к дому его прежним владельцем еще в 1916 году.

Наша семья дружно взялась за дело. Покончив с земляными работами, провели в подвал электричество, водопровод, побелили потолок, поставили посредине стол, нарвали в саду цветов и на скатерть в вазочку, а сундуки накрыли старыми стегаными одеялами.

Некоторое время все наши часто наведывались в подвал, сидели, отдыхали. Несколько раз мы обедали там всей семьей — как при бабушке Мари. Но в подвале было сыро, и вскоре он снова стал превращаться в склад ненужных в доме вещей.

Однажды мы играли во дворе и заспорили: кто смелей. Тетя Адель, стоя на балконе, слушала — ее всегда занимали наши игры, — потом сказала:

— А хотите, проверим, кто смелее?

— Хотим! А как?

Она быстро спустилась во двор.

— Смелый войдет в темный подвал и пробудет там минуту.

Мы переглянулись: кто из нас не боялся темноты?

— Хорошо, я иду первая, — сказала тетя, — и чтобы поверили, что я была в самой глубине, положим туда какой-нибудь предмет.

Со страхом и радостным волнением вошли все вместе в подвал, включили электричество, положили у дальней стены мяч, быстро вернулись, выключили свет. Во дворе тетя сказала:

— Считайте до шестидесяти, это будет минута, — и, пригнувшись, нырнула под балкон.

Мы громко, торжественно считали. Вот уже шестьдесят. А тети нет. Позвали. Она вышла с мячом в руке.

— Там, в глубине, ничего не слышно. Когда сосчитаете, надо громко звать. Теперь кто пойдет?

Алешка, округлив глаза, посмотрел на меня. Мне очень хотелось показать свою смелость, но я тоже ужасно боялась темноты.

— Ладно, — сказала тетя, — давайте пока положим мяч в середине подвала, на стол. Согласны?

— Да!

От дверей до стола было близко, и свет из открытой двери в какой-то степени рассеивал около стола тьму. Но Алешка — он пошел первым — не выждал и полминуты и выскочил. Я пошла за мячом и выскочила во двор еще быстрее. Мне померещилось, что из глубины подвала смотрят чьи-то глаза. Ленька наотрез отказался от такого испытания. Люся пошла и, к всеобщему удивлению, стояла там с мячом, пока ее не позвали.

На другой день, как только тетя Адель пришла с работы, мы позвали ее играть в смелость. Очень скоро поняли: главное — преодолеть первый панический страх. А потом уже хочется еще и еще раз испытать себя. Мяч клали все дальше и дальше от дверей. Ленька все же не выдержал — отказался от этой игры, а остальные через несколько дней брали мяч из любого угла подвала.

— Тетя Адель, кто вас научил такой игре?

Мы с Люсей пришли вслед за ней в ее комнату.

— Так учили нас смелости в детстве.

— Бабушка Мари?.

— Да, и она тоже. Она была очень смелой. В дни Парижской коммуны она носила на баррикады патроны.

— А тетя Тамара говорит, что бабушка была богатой.

Тетя Адель помолчала, потом в недоумении пожала плечами:

— Смешная она. Зачем скрывать? Она умоляет не рассказывать о прошлом семьи Барта. Ведь Тамара по матери тоже Барта. Ее мать и моя мать — родные сестры.

— Это мы знаем.

— Барта жили очень бедно.

— Почему?

— Сейчас расскажу. Мой дед, Карл Барта, был рабочим на большом заводе в предместье Парижа. И он изобретал машины. Какие-то изобретения получались, какие-то — нет. Но он мечтал изобрести нечто удивительное и нужное людям. Во дворе, где они жили, был сарайчик, там он оборудовал свою мастерскую и просиживал над чертежами по ночам. А моя бабушка негодовала. Она считала, что, вместо того чтобы сидеть и мечтать, нужно зарабатывать. Большая семья, они нуждались… Одна идея особенно захватила деда. Ему казалось — она совсем созрела. Но нет. Не хватало, очевидно, знаний пли таланта… Он не спал по ночам и потому плохо работал на заводе, заработки уменьшились. Хозяин дома, где они снимали квартиру, грозился выбросить семью Барта на улицу. А отец семейства вдруг запил. Очевидно, он был слабым человеком, хоть и считался в предместье первым силачом. Однажды даже пытался покончить жизнь самоубийством. И пил. Заноем. Угощали его в кабачках разные неудачники, им он открывал душу. И вот однажды шел пьяный и попал под дилижанс. Страшный конец. Моя бабушка осталась без всяких средств с четырьмя детьми. Она в свое время закончила школу, специальность у нее была, но она занялась стиркой тонкого белья. Этот труд оплачивался выше, чем труд учительницы. К тому же ее воспитанность, добросовестность… Очень важно, девочки, относиться к работе добросовестно, Если бы она была грубиянкой и относилась бы к работе равнодушно, сумела бы она одна вырастить четверых детей?

— Нет, — ответили мы.

— Вот видите?.. Запомните: все можно купить за деньги, но только не любовь и уважение. Моя бабушка не только смогла вырастить четверых детей, но и дать им образование. Мальчик был устроен в учебное заведение на казенный счет. Благодаря добрым заказчицам девочки тоже учились. И в старших классах они становились репетиторами ленивых дочек в тех же семьях. У моей матери не было детства. Она рассказывала, как все они — три сестры и брат — помогали своей маме: у них была маленькая прачечная со стиральной машиной.

— А как бабушка Мари вышла замуж за богатого нашего деда? — спросила я. — Ведь богатые не женились на бедных.

— Он не был богат. Это его отец имел небольшую фабрику в Эльзас-Лотарингии. А мой папа много учился и, когда закончил учебу, не захотел жить чужим трудом. Он много спорил на эту тему со своим отцом. — Тетя Адель помолчала, и вдруг глаза ее вспыхнули: — А как папа познакомился с моей мамой! Это так романтично!

— Как, как?

— Это было в Париже, в 1871 году. Везде баррикады, уличные бои. Дни Парижской коммуны. И вот идет моя мама, ей тогда было семнадцать лет, статная, кудрявые волосы. Идет, несет корзину, якобы заказчице. А на самом деле под бельем лежали патроны, она несла их со склада повстанцев на баррикаду. Ее старший брат Эрнест был наборщиком типографии и сражался на баррикадах. Тогда весь трудовой Париж боролся за свободу. И не только французы. Среди повстанцев были и русские, и. поляки — все, кто честен и смел. И победили. Семьдесят два дня в Париже была коммуна.

— А потом?

— Потом те, кто хотел власти короля, напали на коммунаров. В то время шла война с Германией, во Франции был голод, немцы подошли к Парижу, они-то и пропустили в город контрреволюционные французские войска. А коммунары совсем не ждали нападения с той стороны. Была большая битва. Там есть кладбище Пер-Лашез. Я ходила туда с цветами. Все так делают, когда бывают в Париже. Потому что на том месте было особенно кровопролитное сражение, и, когда королевские войска взяли верх, они расстреляли коммунаров там же, у стены.

— А почему коммунары не победили?

— Они были неопытные. И оружия у них не было. Так вот про маму и папу: шла она, и вдруг началась перестрелка. Она бросилась под арку и не успела — пуля задела плечо. Адская боль, мама выронила корзину, но кричать не смела — на улице могли быть враги, а у нее в корзине патроны. В тот момент шел по улице мой папа. В то время он был уже самостоятельным человеком, он приехал из Грузии в отпуск, побыл в родном Страсбурге, посетил родственников в Париже, а в это время Страсбург заняли немцы, и он не мог туда вернуться. Он, конечно, бросился на помощь девушке и взял ее корзину. «О мон дье! Что там такое тяжелое?» — удивился он. «Это наши утюги», — поторопилась заверить она. «Утюги?.. Сколько же их?» — «Много. Вы окажете мне услугу?» — «Ради бога, приказывайте!» — «За углом этой улицы баррикада. Отнесите туда корзину, отдайте Эрнесту Барта, это мой брат. Вы спросите наборщика Барта!» — «О-ля-ля!» Папа даже присвистнул. Он был прогрессивным человеком, но лезть под пули… «Вы боитесь?» — спросила она. «Мадемуазель, как вы могли подумать?» — «Тогда идите! Я вас тут подожду». И когда он пошел, она крикнула вслед: «Корзину не забудьте принести обратно!»

Он выполнил поручение и повел ее домой. Гремели выстрелы, на улицах Парижа шел бой. Мама и пана прятались в подворотнях — они не сводили друг с друга глаз. Это была любовь с первого взгляда. Наконец добрались до дома, мать промыла и перевязала рапу, а папе не хотелось уходить. С того дня он стал частым гостем в семье Барта. А когда политическая ситуация изменилась и он смог поехать в Страсбург, он попросил родителей благословить его на брак с Мари Барта. Отец не согласился. Но мой папа все равно женился… Девочки, — забеспокоилась тетя Адель, — не говорите Тамаре, что я вам рассказала о бедности Барта. Она обидится на меня.

— Нет, мы не скажем, не бойтесь!

— И никому не говорите, что Барта пил. Это такой позор!

— Да не волнуйтесь, тетя Адель! Разве мы вас выдадим?