Летом я, Коля и мама часто ездили к папе в совхоз. Жить постоянно мы там не могли. В его комнате, как и во всем доме, не было мебели — спали на полу на набитых сеном мешках. Мне и Коле нравилось, а у мамы болели бока. И жара стояла несусветная: каменистые горы накалялись, от них несло жаром, как из духовки. Воду кучер доставлял в бочке за три километра, из Куры. Но главное — обстановка была не для отдыха: люди все время ожидали какого-нибудь подвоха от бывшего помещика.
Когда отец еще весной составлял финансовый план, он указал в нем, что в совхозе должно быть два сторожа. Этого требовал рельеф местности. Совхоз находился с двух сторон высокого бугра и был весь наклонен к полотну железной дороги. Предполагалось возводить новые постройки и с той и с другой стороны бугра: там новые птичники, здесь новый склад и другие помещения. Железнодорожное управление, видимо экономя средства или же просто не обдумав этого серьезного вопроса, утвердило ставку только на одного сторожа. Пришлось этому единственному сторожу бывать в течение ночи по обе стороны бугра. Правда, актив совхоза был начеку — в первое время даже учредили ночные дежурства, сторожили по очереди, в том числе и мой отец.
Новый дом Назарбекова был построен как раз против бугра, ближе к железной дороге, и оттуда как на ладони просматривался весь совхоз. У Назарбекова был полевой бинокль, и, как рассказывал его пастух, он, полыхая ненавистью, наблюдал в этот бинокль за жизнью совхоза часами. Его пастух уже не нас стадо на совхозных выпасах. Но как Назарбеков злорадствовал, когда рабочие совхоза, отрываясь от своих дел, принуждены были гоняться за забредшими на поле коровами и отгонять их к его участку. Коровы через некоторое время снова приходили на поле, пастух по приказу своего господина делал вид, будто не замечает этого, тогда потерявшие терпение рабочие загоняли их в совхозный загон. После этого Назарбеков посылал своих «приближенных» к директору. Между моим отцом и такими посланцами происходил крупный разговор, посланцы клялись, что больше такое не повторится, и папа давал распоряжение отпустить коров. Потом, когда безобразия эти участились, он написал приказ: «За каждую задержанную на совхозном поле корову штраф пять рублей».
Несколько дней стада не было видно даже поблизости. Оно паслось за полотном железной дороги, у реки. Возможно, все-таки подействовал на некоторое время приказ директора. И к тому же в те дни в совхоз приезжало много народа из Тифлиса. Проводился ударный субботник. Одна деповская бригада работала, потом ей на смену приезжала другая, и так три дня.
Как только все деповские уехали, пастух пригнал на поле стадо, и оно потоптало и уничтожило больше половины посевов. Мой отец приказал загнать коров в загон и ни под каким видом не отдавать Назарбекову, а сам поехал в управление к замполиту.
Это случилось под вечер. Я играла с дочкой сторожа у каменной стены дома, в холодке. Пришел какой-то грузный сердитый человек и спросил, где директор. Я ответила, что мой папа уехал в Тифлис.
— А, это ты — советское отродье?! — растопырив пальцы, пошел на меня человек. Он был как сумасшедший.
Я вскрикнула. В ту же секунду на пороге дома показалась мама.
— Где муж? — проревел Назарбеков.
— Уехал, — стараясь казаться спокойной, ответила она. — А в чем дело?
Рядом с мамой появился Коля. Он был уже одного роста с ней и так смотрел, что показался мне совсем большим.
— Коля, — сказала мама, не дожидаясь ответа Назарбекова. — А ну зови народ.
Коля исчез в доме.
Да я весь ваш народ… — Назарбеков грязно выругался. Он совершенно не владел собой и, наверно, ударил бы маму, если бы не люди, выскочившие на крыльцо.
Было страшно. Я никогда не забуду этих звериных, бессмысленных глаз. Рабочие оттеснили его от мамы, просили успокоиться. Заметно было, что некоторые его боятся, но не так, как я, а по-другому. Одни даже пробормотал:
— Отпустить надо коров, зачем обижать достойного человека?
— Ничего ты не понимаешь, дурень, — сказал этому рабочему другой.
— Да я… Да я вас всех… Мой брат уничтожит все ваше отродье! — выкрикнул Назарбеков, его уводили от дома под руки. — Всех, всех уничтожу, всех!
Папа вернулся из Тифлиса поздно вечером. Узнав о выходке Назарбекова, не удивился, только спросил меня как бы в шутку:
— Ты очень испугалась?
— Да.
— Не надо пугаться. Просто не отходи далеко от дома. Но не бойся. Мы же за правду. А правда всегда побеждает, да?
— Да, папа.
— Ну вот. Был я сегодня в двух местах.
И он рассказал, как сначала зашел в Тифлисе в управление к Георгию Вахтанговичу, замполиту. Тот объяснил многое. Во-первых, когда он напутствовал моего отца на работу в совхоз, он посчитал нужным пока промолчать про влиятельного брата Назарбекова. Чтобы мой отец действовал решительно и твердо. Во-вторых, этот брат сумел буквально на днях переоформить дом и участок бывшего владельца Мухатгверды на себя как дачу. Так что теперь это дача прославленного на весь город врача, и претензий К Назарбекову быть не может. Теперь он просто жилец на даче. Георгий, Вахтангович посоветовал отпустить коров, но прежде съездить в ЗаГЭС к начальнику охраны, пусть он поговорит с Назарбековым.
Из управления отец поехал в ЗаГЭС.
Начальник охраны не стал медлить, мгновенно собрался и поскакал в сопровождении двух солдат в Мухатгверды.
— Я и не пытался догнать его на бричке, — сказал папа. — Надеюсь, он растолкует Назарбекову, что возврата к прошлому нет.
Но это не успокоило маму. Напуганная, возмущенная, она решила увезти детей в Тифлис. Мы поехали на бричке, по широкой, затененной деревьями дороге. Справа круто вздымались горы, слева тянулся обрывистый берег Куры. Мне казалось, что Назарбеков где-то близко, следит за нами и вот-вот выскочит с руганью из-за дерева или из-за скалы. Копыта лошади звонко цокали по гравию, кучер что-то напевал. И я постепенно успокоилась. Кто на нас нападет в такой солнечный, прекрасный день, да еще на глазах у бравого кучера?
Изредка встречались едущие из города подводы, — тогда, в тридцатых годах, не часто можно было увидеть на Дорогах автомобиль, — и наш кучер здоровался с проезжающими.
Одна подвода остановилась — мухатгвердские.
— Бичо, рава хар? — добродушно приветствовал кучер возчика.
— Исев, нел-нела,— улыбнулся молодцевато возчик.
И из уважения к нам, русским, они стали говорить по-русски. У них это получалось с трудом, зато достоинство их было на высоте, и они с удовольствием беседовали.
На этой телеге утром были отправлены в заводскую столовую продукты из совхоза. Теперь каждый день совхоз посылал своим подшефным бидон молока, яйца, битую, выбракованную птицу и овощи. Это благодаря тому, что взялись за работу как надо и продукты не уходили на сторону — прежний директор разбазаривал народное добро.
Побеседовав о том о сем, сельчане опять перешли на грузинский — пожелали друг другу счастливого пути и двинулись дальше.
Вот и Тифлис. Мы въехали в город по Военно-Грузинской дороге и покатили по чистеньким улицам. Город походил на любовно ухоженный сад. А какой он большой! Мы долго ехали, сворачивая то вправо, то влево, и вот наконец наша улица, наш дом.
Тетя Тамара и бабушка встретили нас так, будто уже и не чаяли увидеть в живых.
— Ну как там, как?
— О, повр Эрнест!
Мама была усталая и расстроенная.
— Что есть, того следовало ожидать. Я же говорила. Но разве он когда-нибудь меня слушал?
— Тетя Тамара, — сказала я, — какой красивый Тифлис!
Надо было видеть, как она обрадовалась. Будто давно ждала, чтобы кто-нибудь его похвалил.
— Тебе понравился, да? Но это еще не центр, центр еще красивее. Как жаль, что мы живем не в центре города!
— Там вовсе пекло, — сказала мама.
— Ничего подобного! Дали живет в самом центре, но у них дома очень прохладно.
— Кто эта Дали?
— Да, вы же не знаете! Мари Карловна дружила с ее матерью еще в Квирилах. Ее мать была у Адели ее первой учительницей музыки. Дали к нам придет, вы с ней познакомитесь. Как жаль, что мы не живем в центре города!
Приехав домой, я не знала, чем заняться. Двор показался тесным, брата я почти не видела — он пропадал на детской технической станции, Нана снималась в фильме, играла летчицу, да к тому же еще и на свидания ходила — у нее начался роман с кинорежиссером. А тетя Адель приходила со службы со своим другом Арчилом Давидовичем, по вечерам то и дело раздавался за стеной ее беспечный смех.
Меня тянуло к тете Адели, нравилось, что она всегда веселая и разговорчивая. Бывали дни, когда она приходила домой одна, — это был праздник для меня. Люся тоже радовалась — вечер обещал быть интересным.
Я никогда не видела книги в руках тети Адели. Но как много она знала и, главное, умела рассказывать. Мы слушали затаив дыхание историю графа Монте-Кристо и необыкновенные приключения Робинзона Крузо, про Гулливера, про Кая и Герду. Тетя Адель не особенно придерживалась точного содержания книг. Но как интересно она импровизировала! Когда мы что-нибудь уточняли, она согласно кивала и продолжала рассказ в желанном для нас направлении — мы были в восторге, она тоже, время летело, но если нет забот, почему не похохотать? В этом мы с тетей Аделью были единодушны.
И еще мне очень нравилось находиться по вечерам у подъезда. На нашей Лоткинской у всех ворот сидели люди целыми вечерами. В тени развесистой акации мои родные ставили вынесенные из дома стулья, усаживались на них и наслаждались прохладой после утомительно жаркого дня. Разговоры велись тихие, односложные, больше смотрели на небо, на редких прохожих. Дядя Эмиль как участковый врач знал многих, и его знали многие. Здоровались, желали друг другу всех благ. Иногда от Других ворот, где располагались таким же образом соседи, подходил кто-нибудь, спрашивал о новостях и сообщал новости. Слабый свет фонаря едва пробивался сквозь густую листву акации. Полновластной хозяйкой улицы была лупа, и тишина в ее ясном ровном свете стояла умиротворяющая.
Попрыгав с Люсей по замощенному булыжником тротуару, мы тоже усаживались на скамеечки около бабушки и поддавшись общему настроению, притихали.
В один из таких вечеров, когда солнце еще не зашло и мы только собирались вынести стулья на улицу, к нам в подъезд забарабанили так, словно град пошел. Тетя Тамара сразу догадалась о том, кто это, и побежала в переднюю. Отворяя поспешно дверь, с радостным умилением воскликнула:
— Ой, кто к нам прие-ехал, ой, какой сюрпри-из!
— Можно к ва-ам? — в тон тете Тамаре проворковала, еще находясь на улице, крупная, приятной наружности женщина.
Она боком протиснулась в дверь подъезда. Трое упитанных мальчиков, с трудом пролезая под ее локтями, ворвались в комнату первыми, громко поздоровались и начали расхаживать как по музею. Потом самый старшин прыгнул в качалку, средний полез под стол, младший — на подоконник.
— О, как хорошо, что вы наконец вспомнили о нас! — бурно радовалась тетя Тамара. Она усадила гостью в кресло. — Анна Павловна! Вот это наша милая Дали и ее чада! Познакомьтесь, пожалуйста! Они живут в самом, самом центре Тифлиса! Дали, милая, вы, наверно, измучились, едучи к нам?
Пришла из галереи бабушка, расцеловалась с гостьей. Они сели друг против друга, гостья заговорила по-французски, и бабушка одобрительно закивала. Потом тетя Дали начала хвалить наш район:
— Разве я могла утомиться в дороге, когда меня встретил в Нахаловке такой чудесный воздух? — И она, усевшись поглубже в кресло, начала усиленно вдыхать крупным носом наш чудесный нахаловский воздух. — Мы к вам ехали, ехали, ехали, а воздух с каждой минутой все чище, прозрачнее…
— Увы, воздух — наше единственное богатство, — раскраснелась от похвал тетя Тамара.
— Додо, ты упадешь, — сдержанно сказал дядя Эмиль.
Пока женщины обменивались комплиментами, Додо чуть не перевернул качалку.
— До-до, пе-рес-тань, — по слогам проговорила гостья и снова о воздухе: — Это богатство, богатство… Ведь подумать только: человек каждую минуту вдыхает…
— Додо, надо знать меру, — с раздражением проговорил дядя.
Мальчик, качнувшись напоследок изо всей силы, спрыгнул и нырнул под стол.
— Вы представляете, как вредно жить там, где воздух загрязнен?
— Да, но все же в центре города. — Тетя Тамара уставилась на стол. Он приподымался. — В Баку мы жили в самом, в самом…
— Еще бы! Ваш отец был предводителем дворянства.
— Дали, вы помните моего отца?
Гостья не ответила. Набрав в легкие побольше воздуха, она, однако, воздержалась от крика, только прошептала с присвистом:
— Сейчас же вылезайте, Додо, Коко! — И сразу же, мило улыбнувшись, продолжала: — Ваш отец, Тамара, как живой передо мной, как живой. Красавец!
— Да, женщины были от него без ума. Моя мама страдала…
— Что они там делают? — не выдержал дядя.
Стол двигался в сторону передней.
— Додо, Коко, я ударю вас чем-нибудь тяжелым.
— Обманула, — сказал из-под стола Додо.
— Почему обманула? — заинтересовалась его мама.
— Мы хотели пойти в Муштаид, на карусели кататься. А ты сказала: «Поедем лучше в Нахаловку. Там, у черта на куличках, можно делать что угодно».
Тетя Дали густо покраснела.
— Как вы остроумно подметили! — шумно рассмеялась тетя Тамара. — Действительно, у черта на куличках!
— А где Эрнест? — спросила тетя Дали.
— Он днюет и ночует в совхозе. У него большие неприятности. Оказалось, что у бывшего помещика Назарбекова в Тифлисе брат…
— Доктор? Так он напротив нас живет. Между прочим, я не раз видела, как ваш квартирант заходил туда вместе со своей мадамой.
Наступила такая тишина, что было слышно, как шепнул под столом один брат другому:.
— Она деньги на карусель жалеет.
— А ну, живо в сад! — повернулась ко мне мама.
Мальчики только того и ждали. Выскочили в сад, я и Люся за ними. И начали играть в пятнашки. А тут еще пришел шарманщик. За ним ватага детей из других дворов. Он установил шарманку на замощенном кирпичом Дворе и заиграл «Песню угольщика». Мы ликовали: как хорошо, что он пришел, когда у нас гости! Если бы сегодня еще и кизил продавали на улице! А еще к паи приходят точильщик и «Стари вещь покупаэм». Да, у нас совсем не скучно, у нас просто замечательно!
Шарманка сыграла «Дунайские волны» и умолкла. Снова сыграла «Угольщика». Что-то в ней шипело и скрипело, вздыхал шарманщик, поглядывая на окна квартир. Шарманка, пискнув напоследок, совсем заглохла.
Тетя Тамара и тетя Дали вышли на балкон, бросили мелочь. Мы поспешно подобрали и передали ее шарманщику. Глядя на балкон, он с достоинством приподнял край потрепанной фетровой шляпы, еще раз прозвучали «Дунайские волны». Потом он привычно взвалил шарманку на плечо, еще раз приподнял в приветствии шляпу и пошел размеренным шагом к воротам. Ватага детей такой же походкой за ним. Мы с Люсей тоже было зашагали, но тетя Дали окликнула: пора прощаться.
— Так, значит, узнаете? — напомнила ей о чем-то мама.
— Непременно.