Имя Эрнеста Геллнера мало знакомо советскому читателю, а труды его до последнего времени почти не публиковались в Советском Союзе. Между тем профессор Э. Геллнер, глава кафедры социальной антропологии в Кембриджском университете, член Британской и почетный член Американской академии наук — один из самых известных ученых в западной политической и социальной антропологии, философии, истории культуры. Поэтому начать мой краткий заключи тельный комментарий к этой книге нужно с не скольких слов о ее авторе.
Э. Геллнер родился в 1925 году в Париже. Его родители были выходцами из Праги и чешскими подданными, что определило глубокий личный интерес Геллнера к Центральной и Восточной Европе и позволяет ему называть себя в шутку "хранителем габсбургского (то есть центрально-европейского) исторического наследия". В 1944 году 18-летним юношей он вступает в Чехословацкую танковую бригаду в составе Британской армии и участвует в боях за освобождение северной Франции. По окончании учебы в Оксфордском университете он становится преподавателем самого престижного учебного заведения в области социальных наук в Великобритании — Лондонской школы экономики, где в 1962 г. полу чает высшее звание профессора, а с 1984 г. возглавляет кафедру социальной антропологии в Кембридже. Геллнер — автор или издатель около 20 книг, из которых для советского читателя наибольший интерес представляют: "Государство и общество в советской научной мысли" (1988), "Мусульманское общество" (1981), "Исламские дилеммы: реформаторы, националисты и индустриализация" (1985), "Психоаналитическое движение" (1985), сборник статей "Советская и западная антропология" (1980) и другие.
Э. Геллнер неоднократно бывал в Советском Союзе, начиная с середины 60-х годов, много писал о современном состоянии советской этнографической и исторической науки. Он — тонкий и доброжелательный критик, внимательный наблюдатель и ироничный коллега; и совсем не похож на тот образ "буржуазного антимарксиста", который столько лет любовно рисовался на страницах наших общественно-политических изданий. Впрочем, своего критического отношения к марксизму, особенно к марксистской теории исторического процесса, Геллнер не скрывает, в том числе и на страницах данной книги. Думаю, правда, если бы философские работы Геллнера, его публикации о советской исторической науке вышли на русском несколькими годами раньше, мы все от этого только выиграли.
Что же открывает советскому читателю книга Геллнера о нациях и национализме, написанная на рубеже 80-х годов и не содержащая, казалось бы, никакой конкретной информации о нашей реальности, сегодняшних событиях? Прежде всего — иное понимание нации. При всех "обновлениях" нашего исторического мышления некоторые стереотипы сидят в нем очень прочно, и к ним, безусловно, надо относить понятие "нация". Известное четырехчленное сталинское определение ("исторически сложившаяся общность людей… на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры") благополучно пережило все критические удары последних десятилетий. Более того, оно по-прежнему остается негласной печкой, от которой начинаются все дискуссии по национальному вопросу. Одни по-простому, не лукавя, танцуют от этой печки; другие предпочитают не замечать ее целиком или не признавать ее отдельных элементов; третьи заменяют этот стоящий в центре предмет более утонченным словом "этнос". Увы, идея обязательности некой вполне материализованной базы для национального единства — языковой, территориальной, экономической или культурной — витает в нашем сознании, присутствует во всех наших научных построениях.
Поэтому так интересен для нас взгляд Геллнера, который легко минует наши методологические баррикады и прекрасно обходится без всяких экономических, территориальных или психических "общностей". Вместо этого он предлагает научные конструкции, сложенные из более эмоциональных и трудноосязаемых "блоков": сопричастности и солидарности, общего наследия и добровольной идентификации, свободного выбора и разделяемого противопоставления. Кстати, с таким же изяществом Геллнер рассыпает столь привычную для нас пятичленную периодизацию человеческой истории с ее делением на первобытнообщинную, рабовладельческую, феодальную, капиталистическую и социалистическую формации. Сколько лет советские ученые говорили, что те, кто не приемлет эту периодизацию, не способны построить четкую концепцию исторического процесса. Мне кажется, что книга Геллнера блестяще доказывает возможность такой концепции — иной концепции и потому особенно для нас полезной.
В еще большей степени это относится к цен тральному понятию нынешней книги — национализму. В нашей научной литературе, широкой печати, общественных и политических дискуссиях слова "национализм", "националистический", "националисты" имеют заведомо негативное звучание. Всеобщая неприязнь к этим терминам имеет давнюю историю и восходит к мифологически четкой паре идеологических антагонистов "пролетарский интернационализм — буржуазный национализм". И здесь мы опять оказываемся пленниками магии стереотипов. Недавняя наша история должна уже приучить нас к вполне реальному существованию "социалистического национализма" и "имперского интернационализма", "пролетарского национализма" и многих других сочетаний, легко разрушающих стройность первоначального черно-белого противопоставления.
Важно, следовательно, не устоявшееся и привычное название, а реальное содержание, его изменения с развитием общественной ситуации. И здесь мы должны признать, что всю теорию, практически весь мировой научный опыт, связанные с концепциями национализма, мы проглядели. В нашем лексиконе нет ничего, кроме бессмысленных сейчас сочетаний "реакционная буржуазная политика", "затемнение классового сознания трудящихся", "отравленное оружие реакции" и т. п. Ни одна из почти двух десятков цитированных Геллнером книг разных авторов, имеющих в заглавии в разных сочетаниях слово "национализм", не переведена на русский язык и, значит, практически не знакома советскому читателю. Для изучения национализма в нашей науке была оставлена лишь узкая тропинка, сводившая это явление к проблемам развивающихся стран, да и то немедленно разделявшая все процессы на "национальные", то есть потенциально демократические, и "националистические", то есть заведомо реакционные.
Чтобы разобраться в накопившихся за многие годы завалах, остро необходим свежий, независимый взгляд. Именно такой взгляд и предлагает Э. Геллнер, книга которого начинается с поразительного по своей непривычности и простоте определения: "Национализм — это прежде всего политический принцип, который требует, чтобы политические и национальные единицы совпадали".
При этом, прочитав книгу, мы убедились, что Геллнер нигде на ее страницах не оправдывает и тем более не превозносит национализм как явление, хотя нигде и не вкладывает в него привычных негативных эпитетов. Для него национализм — исторический феномен, объект научного анализа, ключевое понятие, на котором строится сложная концепция национальных отношений современной цивилизации. И пусть читатель сам решит, чей взгляд на национализм — советского обществоведения или Э. Геллнера — оказывается более продуктивным.
Все это, если можно так выразиться, элементы "теоретического" вклада Э. Геллнера в наше со знание. Но его книга, посвященная общей теории национализма, имеет и огромное практическое значение для понимания нашей действительности. Написанная почти десять лет назад, она сегодня дает очень точное объяснение тех взрывов и по трясений, которые охватывают сейчас огромное многонациональное государство. Или, если говорить точнее, одно из возможных объяснений.
Вспомним, что таких объяснений нынешнего обострения национальных отношений было предложено несколько. Первое из них появилось уже при самых ранних открытых проявлениях национального чувства, во время демонстраций студентов в Алма-Ате в декабре 1986 г. и голодовки крымских татар на Красной площади в Москве летом 1987 г. Звучало оно так: "Во всем виноваты экстремисты". Объяснение было неновым, неоригинальным и опиралось на всю нашу предшествующую политическую культуру. Оно было использовано затем с началом событий в Нагорном Карабахе, Азербайджане и Армении в 1988 г. и преобладает до сих пор в официальной версии каждого нового обострения закавказской ситуации, как и в трактовке острых национальных конфликтов, вспыхивающих в других частях страны.
Идея "злой руки" — в лице экстремистов, коррумпированных мафий, врагов перестройки, идеологических противников, бюрократического аппарата, зарубежных диверсионных центров, разжигающих национальные конфликты в нашей стране, — при всех своих вариантах имеет общую черту: она делает нас невиноватыми. То есть мы — хорошие и всегда были хорошими, хотя мог ли допускать в прошлом отдельные ошибки. Вины нашей за ситуацию нет, поскольку появились некие крайние ("экстремальные") силы, вышедшие из-под контроля или не поддающиеся нашему контролю. При этом источник напряжения на до искать по принципу "кому это выгодно", а так как это никогда не может быть выгодно "нам", то источник заведомо может быть только внешним. Это опять же избавляет нас от необходимости анализировать и менять свое поведение. "Нам" важно только проявить несгибаемость и твердость, устоять, сохранить верность заветам и другим идеологическим принципам.
Когда национальные конфликты из цепи изолированных случайностей стали складываться в некую очевидную ситуацию, появилось новое объяснение. Все дело в экономике. То есть обострение национальных отношений вызвано ухудшением экономической ситуации, и, если мы быстро накормим людей, национальные трудности сами исчезнут или ослабнут, перестав представлять опасность для государства.
В стремлении видеть экономическую основу в межнациональных противоречиях, и особенно отсталую экономическую основу, опять же отразилась идеологическая основа нашего сознания, когда все неизменно объяснялось экономикой, или приматом экономики, или приматом материального над идеальным. Спорить с этой схемой очень трудно: экономика действительно стимулирует обострение любой конфликтности, а ухудшение экономической ситуации и растущий товарный голод у всех перед глазами. Вероятно, голодный и обездоленный будет с большей ожесточенностью бороться за свои права. Но то, что у обеспеченного и сытого человека тоже есть национальные чувства, как и готовность их отстаивать доступными средствами, еще предстоит понять нашему обществу, все более раздраженному своей бедностью, дефицитом и экономической отсталостью.
К началу 1989 г. под давлением демократизации и роста общественной информированности в оценке событий появилось третье объяснение. Изначально все было задумано правильно, но по том возникли деформации. То есть существовал первоначально светлый — ленинский план федерации советских республик, но затем под влиянием сталинского террора он подвергся грубым искажениям в 30 — 40-е годы.
Концепция "деформаций" была привлекательна тем, что предполагала существование некоей "точки перегиба", поворотного момента, от которого исходно положительное развитие советской федерации сменилось развитием отрицательным или искаженным. Требовалось лишь найти в историческом прошлом эту точку — символ прежнего благополучия национальных отношений, и воссоздать это состояние в новом исполнении. Для этого и предлагалось вернуться к ленинскому пониманию федерации, перезаключить союзный до говор, исправить произвольно измененные границы, расширить права низовых форм автономий, восстановить равновесие между центром и союзными республиками — и новая национальная гармония станет реальностью.
Но параллельно с популярностью идеи "деформаций" все отчетливее стала звучать еще одна, прежде скрытая концепция. Все, что происходит сегодня — закономерно, идет неизбежный распад последней "многонациональной империи", поскольку образование СССР в 1922 году, как и дальнейшее расширение Союза в 1939–1940 гг., было насильственным расширением прежних границ царской России, нарушением принципов конфедеративного союза независимых советских республик, международных договоров, норм государственного сосуществования.
И если нам предстоит признать, что мы столкнулись не с деформациями, а с закономерным итогом неверно созданной многонациональной системы, впереди неизбежны ее фундаментальные изменения. Наиболее популярный в таком случае прогноз: переход от союза к конфедерации, то есть политическому объединению внутренне самостоятельных государств или обретение не которыми республиками статуса соседних дружественных стран на основе общего рынка, тесного экономического и политического сотрудничества.
В кругу подобных объяснений современного состояния национальных отношений в СССР с полным правом может быть поставлена и теория Э. Геллнера о "нациях и национализме". Повторим еще раз ее важнейшие для нас элементы. Национализм, по Геллнеру, — особое историческое состояние, наиболее соответствующее периоду активной индустриализации. Это вовсе не при знак отсталого общества; он расцветает в условиях достаточно высокой грамотности, средств информации и коммуникации, появления национальной элиты, потребности общества в квалифицированных кадрах. Национализм — движение больших городов и индустриализирующихся масс; на отсталых окраинах, в сельской местности, где национальная культура воспроизводится повседневной средой, для него нет почвы и простора. Но если индустриализирующееся общество подготовлено к приходу национализма, его развитие трудноостановимо. Наступает национальное "пробуждение"; массы крайне болезненно ощущают несоответствие между возможностями и со стоянием своей национальной культуры, обеспеченностью ее средствами политической власти. Именно в этот момент национализм особенно чувствителен, агрессивен; он способен — вспомним слова Геллнера — найти любую щель, чтобы пробудить чувство "национального унижения".
А теперь посмотрим вокруг себя, и мы увидим, что нам показали зеркало. Да, мы и есть то самое индустриализирующееся общество с достаточно высоким уровнем грамотности, сложившейся интеллектуальной элитой (вернее, многими национальными элитами) и чувством острой неполно ценности политических форм защиты национальных культур. То есть то общество, которое, по Геллнеру, идеально подготовлено к эре национализма. И суть конфликта описана им очень точно: идет борьба за контроль над системой национально-культурного воспроизводства, за создание новых или "очищение" старых политических институтов для обеспечения реального суверенитета наций. Потому что прежние институты, еще вчера мало кого волновавшие, сегодня сотням тысяч людей кажутся ущербными, или неэффективны ми, или попавшими в "чужие руки".
И если прав Геллнер (а это пусть сам решит каждый читатель его книги!), то нам действительно предложено объяснение многих сегодняшних ситуаций. Якутия и Абхазия, Молдавия и Грузия, культурное возрождение на Украине и в Белорус сии, русская национально-патриотическая идея, самые разные движения и события в других частях страны, похоже, берут начало из одного источника недовольства. По всей стране большие и малые, от сторонников идеи государственного неполноправия России до представителей самых малочисленных народов, требуют одного: политических форм защиты своей культуры. Требуют не денег, не библиотек или новых театров (точнее, в первую очередь не денег и не театров), а повышения государственного статуса своего народа на построенной иерархической лестнице наций, где нынешняя ступенька всем кажется недостаточной.
Значит, все, что происходит вокруг с национальными отношениями, — закономерно. Закономерно по смыслу, хотя вовсе и не обязательно должно было произойти в сегодняшнем содержании. Значит, если верить Геллнеру, по пути всего человечества, на восемьдесят лет отстав от других европейских народов, мы вступаем в эру активного национализма.
И если, наконец, эту стадию активного национализма нам пережить неизбежно, критически важно знать, как долго она продлится и сколь велики окажутся перемены. Сам автор, естественно, не может дать на это прямого ответа, но в принципе он выводится из его книги. Будущую ситуацию определяет, видимо, два процесса: возможность быстрого экономического роста и модернизации и политика государства по отношению к "национализму" и национальным движениям. Конечно, наиболее желателен для всех благоприятный вариант — быстрая модернизация и индустриализация и мудрая национальная политика. Он должен привести нас к принципам многонациональной цивилизации, к новому правовому и демократическому государству в виде договорной конфедерации с широкой региональной автономией, парламентскому союзу или иной форме содружества.
Но век активности национализма, если верить Геллнеру, не бывает легким. Конечно, мы можем утешаться подсчетами автора, что только один из десяти "возможных" национализмов в результате оказывается успешным. Все же, надеясь на лучшее, не будем забывать и про другие возможности, и про самый худший сценарий — экономический застой в сочетании с авторитарным подавлением национальных движений. Та кой вариант заведомо ведет к включению боль шей части территории Союза и уж, безусловно, многих республик в зону стабильных этнических конфликтов с взаимным ожесточением, национальным и религиозным антагонизмом, новыми трагедиями.
Такой прогноз — лишь один из выводов, которые можно сделать, приложив теорию Геллнера о "созидательном и разрушительном национализме" к нашей действительности. Думаю, что читатель найдет немало других важных выводов и параллелей на страницах этой книги. И все мы, очевидно, будем единодушны в том, что такая книга была остро нужна нам два-три года назад, когда многие события только начинались и их быстрая оценка могла повлиять на развитие ситуации. Тогда, к сожалению, этого не случилось, и с этим трагическим запозданием мы начинаем свое знакомство с западной теорией национализма.
В сентябре 1988 года Эрнест Геллнер снова приехал в Советский Союз. На этот раз не как гость или западный профессор, а как ученый-исследователь. Он прожил с нами целый год (столь важный для нас год!), с головой окунувшись в политические и научные дебаты, многочисленные дискуссии по национальному вопросу, встречи с политическими лидерами, представителями национальных и общественных движений.
Он уехал, нагруженный материалами и впечатлениями. Говорят, вернувшись в Кембридж, он сделал замечательный доклад с анализом национально-политической ситуации в Советском Союзе. Говорят, он пишет об этом новую книгу… Это была бы бесконечно нужная нам книга, которая отразила впечатления мудрого, доброжелательного и знающего человека о ключевом моменте в развитии нашего общества. Можно лишь надеяться, что с новой книгой Эрнеста Геллнера советский читатель встретится быстрее, чем это случилось с русским переводом его книги о Нациях и Национализме.