Страж порядка второй статьи Несс службой своей гордился. А новым, месячной давности, назначением – и подавно. Не каждому начальство доверит регулировать движение на перекрестке Манежной и Ипподромной. Не каждому занятие такой сложности по плечу. Необходима сообразительность, хладнокровие и расторопность. Последними двумя качествами Несс обладал в полной мере. С сообразительностью дела обстояли хуже. Да и откуда ей взяться, сообразительности, если с младых копыт в строю. Зато надежности, прилежания и усердия у стража второй статьи было хоть отбавляй.

Нежаркое весеннее солнце уже взошло. С реки, от общественных водопоев, злыми порывами прошивал Манежную северный ветер. Мундир надежно защищал от него торс, но под попону задувало изрядно, так что Несс то и дело ежился от холода. Впрочем, его это устраивало: лучше немного померзнуть, когда дует с севера, чем морщиться от навозного смрада, который частенько налетал с востока, от очистных.

Движение на перекрестке с каждой минутой становилось все более интенсивным. По центральной, скоростной полосе галопом шли к университетским корпусам табунчики молодняка, щебенка брызгами летела из-под копыт. Несс невольно загляделся на аккуратных, ухоженных, затянутых в приталенные блузы и кокетливые попонки таврочек. На пегих и каурых шатенок, вороных и буланых брюнеток, соловых и чалых блондинок. Перевел взгляд на вторую от центра полосу. По ней наметом спешил на службу народ постарше и поосновательнее. Почтальоны, лавочники, фуражиры, посыльные, газетчики, конторские и биржевые клерки.

– Доброй росы, шевалье Несс, – поздоровался на ходу Хирон, владелец заведения на Эскадронной, где стражи порядка собирались вечерами распить чекушку-другую, прежде чем скакать по домам.

– Воистину доброй, почтенный шевалье.

Несс приосанился и величаво кивнул, будто не его, хватившего лишку, Хирон третьего дня лично отпаивал соевым рассолом. И не его водил потом на задворки, где в неопрятном деннике ждала ледащая потасканная тавра, которой было все равно с кем.

Воспоминание было не из приятных – страж порядка виновато потупился. Если узнает Деянира, ему несдобровать. Элементарные вещи Деянира умела объяснять с небывалой доходчивостью – лягалась она, как никто на свете. Конский темперамент следует расходовать на законную половину, а не осеменять кого ни попадя. Кто не согласен, того копытом по крупу, ногтями по ряшке и вон из семейного денника.

Усилием воли Несс оборвал невеселые размышления и вернулся к непосредственным обязанностям. По третьей от центра полосе неспешно рысили обыватели, которым на службу было уже или еще не нужно. Отставные офицеры, пенсионеры из штатских, стойлохозяйки, стайки лоботрясов-школяров. И, наконец, на крайней, наружной полосе движение было совсем вялым. Понуро тащились дряхлые кены. Опасливо семенили жеребые тавры. Едва переставлял задние ноги похмельный городской забулдыга в компании попрошайки-нишего.

Страж порядка поморщился от неприязни. Испитые рожи, трясущиеся руки, свалявшаяся шерсть, куцые неопрятные хвосты. О дырявых грязных попонах и задубевших от пота рубахах и говорить не приходится. Будь его воля, оба позорника давно уже кормили бы оводов и слепней где-нибудь в казенном загоне за Полярным кругом. Отвратительные личности, под стать хомо. Но от уродливых, глупых хомо хоть польза есть – мозгляки с недостающей парой конечностей заняты на тяжелых и грязных работах. Тех, на которые не согласился бы ни один кентавр. А от этих двоих какая, спрашивается, польза? Стыд один, и ничего больше. Вот когда воевали с горцами, всякого рода бездельников и дезертиров запросто расшлепывали. На худой конец, упекали в загоны на перевоспитание. Слишком гуманными стали что-то законы, и никаким мирным временем это не оправдать. Если так пойдет, скоро любая шваль будет безнаказанно гарцевать по городу. Оборванцы всякие, лодыри, алкаши. Даже китоврасы, чтоб им околеть.

Помянув китоврасов, Несс в сердцах сплюнул. Затем набрал в грудь воздуха и от души дунул в свисток. Движение на Манежной замедлилось, потом замерло. На перекресток хлынули и устремились к ипподрому табуны спортивных болельщиков. Несс с завистью проводил взглядом спешащих на бега кенов. Он сам был бы не прочь рискнуть монетой-другой, поставив на фаворита в конкуре или на первую тройку в выездке. Увы, стражу порядка надлежит стоять на посту. Не то что какому-нибудь курьеру или носильщику, который запросто может заскочить в рабочее время на ипподром, благо в городе их две дюжины.

* * *

К вечеру страж второй статьи порядком умаялся. С одной стороны, вроде бы и несложно простоять от восхода до заката на четырех копытах, только и делая, что дуя в свисток. С другой же – Несс давно уже вышел из кенячьего возраста. Ревматические боли в правой передней бабке – там, куда угодил осколок шрапнели, – давали о себе знать. Да и наискось пересекший грудь сабельный шрам то и дело саднил тупой ноющей болью.

На этот раз задерживаться после смены в заведении Хирона на Эскадронной Несс не стал. Деянира и так что ни день ворчит, а с ее строптивым характером никогда не знаешь, не перейдет ли ворчание во вспышку гнева. Страж порядка тяжело вздохнул: с годами Деянира подрастеряла таврическую красоту: полиняла и выцвела каурая шерсть, обвисло некогда упругое вымя, поредел хвост, изящные задние ножки заплыли жиром. Торс, впрочем, сохранил стройность, седина пощадила вьющиеся льняные волосы, а морщины едва тронули высокий лоб. Но вот характер у супруги испортился основательно. Некогда легкая нравом и на подъем, веселая, смешливая таврочка огрубела, окобылилась и перестала сдерживать норов. Орала она в гневе так, что закладывало уши. А уж лягалась…

Приятели из соседей и сослуживцев недоумевали, почему Несс терпеливо сносит выходки обосновавшейся в родовой конюшне вздорной тавры. Провинциалки, прискакавшей в столицу из далеких степей искать счастья и нашедшей его в основательном, честном, пускай и недалеком служаке из потомственной военной семьи.

– Я на твоем месте, – говорил, подвыпив, страж третьей статьи Орей, – выпинал бы стервозу пинком под хвост. И пускай крутит им у себя в полях, или откуда она там. Где это видано, чтобы без роду, без племени кляча портила жизнь благородному кену? Мало, что ли, тавр на свете? Да за тебя любая пойдет, только свистни.

Несс делано соглашался, кивал, поддакивал, но знал, что никогда не даст Деянире развод. Дело было в кентаврятах, погодках. В уродившейся в мать каурой светловолосой красавице Омеле. И в вороном и мастью, и волосами здоровяке Кроносе. Несс смотрел на сына, и казалось, что видит он самого себя, только моложе на два десятка лет. Видит такое же крепко сбитое, с атласными боками тело, такую же твердую, уверенную иноходь, такой же плечистый, с мускулистыми руками торс. И такое же лицо – скуластое, с прямым эллинским носом и карими глазами под широкими бровями вразлет.

Деянира называла приплод по-провинциальному – жеребятами и души не чаяла в обоих. Так же, как они в ней. У Несса сердце заходилось от счастья, когда он глядел на привычно жмущихся к матери кентаврят. Особенно когда глядел на Кроноса. Тот был чудесным, замечательным детенышем, их с Деянирой единственный сын, их жеребенок, мальчик. Он был красив, силен, выдержан и невероятно, необыкновенно сметлив. Школьные учителя прочили Кроносу большое будущее. В Университет он поступил с первой попытки, и не куда-нибудь, а на факультет общественных отношений, самый престижный и сложный, выпускающий в жизнь дипломатов, политиков и ученых.

Несс добрался до городского центра, иноходью прошел мимо роскошной, отливающей позолотой резиденции верховного вожака, миновал гвардейские конюшни, биржу, библиотеку и оказался на площади перед Большим театром. Лицедейства и скоморошества страж второй статьи не жаловал, но однажды Деянира затащила-таки его на премьеру. Давали «Битву кентавров с лапифами», и неожиданно для себя Несс увлекся. Когда хмельные кентавры увели жену царя Пирифоя прямо из-под носа у незадачливого мужа, страж порядка хохотал от души. Когда великолепный Агрий зарубил Геракла, даже рукоплескал. А когда Фол всадил отравленную стрелу в грудь Тесею и зрители в зале в ажиотаже встали на дыбы, Несс испытал настоящий восторг. Он чувствовал себя так, будто сам участвовал в исторической битве, решающей, той, в которой кентавры сокрушили хомо, покорили Элладу, а за ней и весь мир…

– Шевалье Несс?

Страж порядка сбился с иноходи, оглянулся через плечо и едва удержался на ослабевших вдруг передних ногах. Его нагоняли двое – невзрачный гнедой блондин и бритый наголо, серый в яблоках здоровяк. Оба в черных мундирах и серебристых попонах – форме особой пристяжи вожака. Несса пробило испариной, всего, с головы до задних ног. Никакой вины за собой он не чуял, но пристяжные издревле пользовались дурной славой, и ни один кен, ни одна тавра в здравом уме не пожелали бы угодить в особые подземные стойла.

– Чем м-могу служить, п-почтенные? – запинаясь, выдавил Несс.

Пристяжные осадили себя в двух шагах от него.

– Вам придется проследовать с нами, шевалье.

– К-куда? В подземелья?

Невзрачный гнедой блондин гоготнул:

– Ну зачем же сразу в подземелья? Всего лишь в канцелярию. С вами хотят побеседовать.

* * *

Опустившись на круп, Несс завороженно смотрел на пожилого, морщинистого, с выцветшей шерстью кена с золотым галуном эскадронного вожака на черном вороте форменного мундира. Беседа шла вот уже битый час, но стражу порядка так и не удалось уразуметь, чего от него хотят.

– Подумайте, шевалье, – в который раз повторил пристяжной. – Тщательно подумайте. Возможно, вы что-то видели, но не обратили внимания. Возможно, слышали. Может статься, кто-либо из ваших сослуживцев вел себя несколько странно. Или, может быть, из соседей. Или, например, из родни.

Несс смахнул со лба испарину.

– Да нет же, шевалье эскадронный. Ничего такого не было. Я, с вашего позволения, лоялен и законопослушен. Я не знаюсь со всякой швалью.

– Не знаетесь? Что ж… Ну, а как тогда вы можете объяснить это?

Пристяжной выудил из-за пазухи и аккуратно выложил на служебный стол армейский револьвер с вороненым стволом.

– Это… – Несс подался вперед, ошеломленно уставился на латунную табличку на рукояти с витиеватой надписью «За мужество и отвагу» и четырехзначным номером под ней. – Это, кажется…

– Вам не кажется. Это ваше наградное оружие, шевалье. Принадлежит вам, порядковый номер соответствует. Ну, а теперь объясните, как вышло, что оно оказалось не у вас, законного владельца, а здесь, у меня?

Страж порядка ошарашенно заморгал.

– Н-не могу знать, – пролепетал он.

Кобуру с наградным револьвером Несс цеплял на парады, когда праздновали очередную годовщину победы над горцами в последней войне. Еще на торжества в честь дня стража порядка. Пару раз не удержался, похвалился револьвером перед соседями – в конце концов, не каждый удостоен такой награды. Раз в полгода усердно оружие смазывал, чистил, протирал ветошью. Но всякий раз после этого заботливо укладывал в сундучок, запирал сундучок на ключ и водворял на антресоли.

– Не можете знать? – с сарказмом повторил за Нессом пристяжной. – А имя «Антон» вам известно? Или его тоже не можете знать?

– Н-никак нет. Но это н-не имя кена.

– Верно, это прозвище самца хомо, у которого нашли ваш револьвер. Точнее – на котором. Однако, прежде чем мы этого Антона прихлопнули, он успел застрелить моего давнего друга и сослуживца. Как вам это нравится, шевалье?

У Несса спазмом свело желудок. От страха заходили бока.

– Что со мной теперь будет? – промямлил он.

– С вами-то? – хохотнул пристяжной. – Да пока ничего. Отделаетесь выговором за халатность, если, конечно, согласитесь нам помочь. В вашей лояльности у меня сомнений нет. Но некто из вашего окружения, – пристяжной сделал паузу и добавил резко: – Тот, кто украл револьвер, – китоврас!

Несс едва удержался, чтобы не охнуть вслух. Китоврасами называли извращенцев, испытывающих противоестественное влечение к хомо. Как к самцам, так и к самкам. Их издревле презирали и ненавидели. Хомофилия считалась одним из тягчайших преступлений. Китоврасов отлавливали, судили, неофитов отправляли на принудительное лечение, после него – в загоны на перевоспитание. Закоренелых уничтожали.

Несса мутило от отвращения всякий раз, случись ему представить, как это происходит между китоврасом и хомо. Независимо от пола и количества участников. До сих пор, однако, хомофилы казались чем-то абстрактным, существующим где-то по ту сторону привычного, законопослушного мира. И вот теперь…

Кто же? Кто мог украсть револьвер? И зачем? Впрочем, «зачем» не столь важно. Кто мог украсть оружие и передать его хомо?

К Деянире недавно прискакала из степей дальняя родня. Провонявший по́том лысый битюг, то ли брат, то ли сват ее папаши, квелая жеребая тетка и ихний выводок в пять голов. Любой из них мог. Омела вечно водит в семейную конюшню табунчик пустоголовых и болтливых подружек. Одна из них вполне могла пустоголовой и болтливой лишь притворяться. И к Кроносу, бывает, заскакивают университетские приятели и сокурсники.

Да и сам он… Несс невольно покраснел: надо же быть таким дураком, хвалиться перед соседями. Взять, например, Архея, оттянувшего на северной пахоте три года за мелкое воровство.

Несс припомнил дурацкую песенку, которую Архей подхватил от северных уголовников и привез с собой: «Я блатной, темно-рыжий, саврасый, я в петлице ношу аксельбант. Китоврасы кругом, китоврасы. Я один среди них росинант». Хорош росинант, босяк из коммунальной конюшни на три денника. У Деяниры к убогим слабость – вполне мог заскочить на минуту выклянчить монету-другую. Улучить момент и отпереть сундучок отмычкой. Или, скажем…

– Значит, так, – прервал нерадостные размышления пристяжной. – Надеюсь, о том, что наша беседа должна остаться в тайне, лишний раз повторять не надо. Вы свободны, шевалье. Если что-нибудь увидите, услышите, узнаете, немедленно сообщите нам. Честь имею! Да, и еще: не стоит путаться с доступными кобылками из питейных заведений – это чревато. Так что советую заглянуть к ветеринару.

«За мной следили, – удрученно думал Несс, пока на заплетающихся ногах тащился в окраинный спальный район через город. – Меня подозревали. Позор…»

Вечерние сумерки легли на город. На фасадах конюшен зажглись газовые фонари. В окнах тех, что побогаче, замерцали огни новомодного электричества. С очистных тянуло навозом. Припозднившиеся на тяжкой работе хомо опасливо жались к стенам, пробираясь по крытым щебенкой мостовым. Ублюдки, уроды такие, со злостью думал Несс, едва сдерживаясь, чтобы не размозжить копытами голову тщедушному старому самцу или грудастой молодой самке. За убийство хомо его, конечно, не похвалят. Но и наказывать особо не станут – ну, вкатят служебный выговор за самоуправство и несдержанность, только и всего. Орей, к примеру, в гневе прикончил сразу двоих, не успевших убраться с дороги. И ничего – обошлось. Понизили на одну статью и лишили квартальных наградных. Несс взрыл подковами землю. Отвести душу на этих мерзавцах хотелось отчаянно. Он подобрался, уставившись на грудастую самку. Их взгляды встретились, хомо в ужасе шарахнулась вдоль стены. Несс примерился – в два скачка он покроет разделяющее их расстояние и выколотит из этой уродки жизнь.

Он замотал головой, стиснул зубы и отступил назад. Он не мог умертвить жалкое перепуганное существо. Не способен был, несмотря на то что на войне приходилось убивать себе подобных.

Слабак, навязчиво бранил себя Несс, с натугой переставляя ноги. Немудрено, что украсть револьвер решили именно у него. Слабак и тряпка. Чего он, собственно, достиг за четыре десятка лет? Да ничего. У него грошовое содержание, древняя прохудившаяся конюшня в районе для бедноты и стерва жена, вот и все успехи. А теперь и вовсе докатился: где-то поблизости жирует, безнаказанно глумится и насмехается над ним китоврас. Если не несколько.

* * *

– Ты где шлялся? – Деянира, подбоченившись, подступила к супругу, едва тот переступил порог. – Где тебя носило, я спрашиваю?

Несс стушевался. Говорить правду было нельзя, а врать он не хотел.

– Задержался немного, – попытался выкрутиться страж порядка. – По служебным делам. У нас был этот, как его. Инструктаж.

– Инструктаж?! – взбеленилась Деянира. – Вы только поглядите на этого сивого мерина, на этого затюканного жеребчика! В каком борделе тебя инструктировали?

– Ну при чем тут бордель? Обычный служебный инструктаж. Ладно, пускай не вполне обычный. Насчет этих, м-м… зазорно сказать. Насчет китоврасов.

– Ты что же, за дуру меня держишь? – Деянира проворно развернулась задом и больно лягнула супруга в голень. – Надо же, что придумал, клячий сын!

– Мама, ты не права, – привычно заступился за отца Кронос. – Нам тоже недавно зачитывали курс лекций про китоврасов. Что тут такого?

– Не сердись на него, – подбежавшая Омела обняла мать за плечи. – У папы тяжелая работа. И даже если он немного пофлиртовал, беда не большая.

– Да, как же, совсем не большая, – проворчала начавшая оттаивать Деянира. – А как насчет дурных болезней? Не понимаю, почему жеребцов тянет на всякую шваль.

– Инстинкт продолжения рода, – авторитетно заявил Кронос. – С ним трудно справиться.

Несс с любовью, гордостью и признательностью глядел на свое потомство.

– Китоврасы как-то справляются, сынок, – подмигнув Кроносу, заметил он. – Видимо, у них этот инстинкт атрофировался, чтоб им околеть.

– Отец… – Кронос замялся.

– Что, сынок?

– Не стоит так говорить. Нехорошо это. Китоврасы, конечно, отвратительны. Но они тоже кентавры.

На следующее утро Несс пробудился затемно. Выбрался из конюшни наружу, зачерпнул ведро воды из общественного колодца, опорожнил, два других опрокинул на круп. Влез в мундир, накинул попону. Затянул, изогнувшись, под брюхом подпругу и побрел темными еще переулками между рядами жилых конюшен куда глядели глаза.

Было безветренно, беставренно и бескенно, но вездесущие хомо уже начали рабочий день. Сновали вдоль стен, толкали перед собой тачки с нечистотами из помойных и выгребным ям, разравнивали щебенку, хлопотали в хлевах с утробно мычащей в ожидании утренней дойки скотиной.

Когда солнце подкрасило восточный горизонт первыми, робкими еще лучами, Несс выбрался из спального района в фабричный. Вездесущие хомо были и здесь, невзрачные, незаметные, суетливые, будто муравьи. Страж порядка бросил взгляд туда, где за огибающей город рекой громоздились постройки хомо. Такие же уродливые, как их хозяева, вертикальные, скученные, похожие на взошедшие из неведомых семян обрубленные поверху пальцы. С минуту Несс стоял недвижно, с брезгливостью глядя на тянущиеся сплошной чередой поселения. Затем презрительно сплюнул и иноходью двинулся в сторону городского центра.

На перекрестке Гвардейской и Аллюрной он купил свежую газету у утреннего разносчика. «Раскрыт очередной заговор хомо», – бросился в глаза набранный крупным жирным шрифтом заголовок передовицы. Обычно страж порядка интересовался лишь спортивными новостями, политические статьи были ему безразличны, а криминальных событий хватало на службе. На этот раз, однако, передовицу Несс внимательно прочитал. В ней сообщалось о ликвидации подпольной группы из восемнадцати особей. Члены группы вели среди хомо подрывную идеологическую работу, организовывали саботаж на фабриках и заводах, а заодно готовили вооруженное восстание с целью захватить власть.

Несс недоверчиво фыркнул. Восстания примитивных, трусливых, слабосильных хомо случались и раньше. Подавлялись они в считаные часы: бунтовщиков решительно истребляли, а некоторых публично казнили четвертованием – в острастку остальным-прочим. Иногда, правда, мятежникам удавалось спалить десяток жилых конюшен, разграбить дюжину-другую торговых лавок и ухлопать какого-нибудь зазевавшегося простофилю. Ответ в таких случаях следовал незамедлительно. Адекватный, как любил выражаться на публичных выступлениях верховный вожак. В поселения хомо вторгались гвардейские эскадроны, круша на своем пути все, что попадалось под копыта. Гвардейцы выкуривали хомо из их несуразных вертикальных жилищ и отстреливали первых попавшихся. Бывало, счет убитым шел на сотни, а однажды, после того как бунтовщики взорвали паромную переправу, зашкалил за тысячу. Однако хомо это почему-то не останавливало. Новые заговорщики с воистину ослиным упрямством зрели на погромных пепелищах, подобно грибам-поганкам после дождя.

К передовице понизу жалась еще одна статья, размером поменьше, шрифтом пожиже и под заголовком «Заслуженное возмездие». В ней сообщалось о трех хомофилах, связанных с ликвидированной группой и поставлявших ей средства и оружие. Всю троицу успели уже осудить и отправить на убой. Автор статьи призывал общественность на решительную борьбу с предателями-китоврасами и нахваливал профессионализм и бдительность сотрудников особой пристяжи.

Несс перечитал статью по новой и озадаченно мотнул хвостом. Он попытался осмыслить прочитанное, но это почему-то не удавалось.

«Китоврасы испытывают противоестественное влечение к хомо, – несмело рассуждал Несс. – Это, конечно, отвратительно и постыдно. Но зачем, во имя чего эти извращенцы поставляют хомо деньги и оружие?»

Ответ «потому что они преступники» внезапно показался стражу порядка нелепым. В нем не было логики, не было здравого смысла. Несс почувствовал себя скверно. Хорошо известные, элементарные, заученные с детства истины неожиданно предстали несколько по-иному. И это «иное» почему-то перестало казаться очевидным и правильным.

Весь день, переминаясь на островке безопасности с ноги на ногу, Несс непрерывно пытался увязать безразличные доселе, но ставшие вдруг очень важными события и сведения. Он даже в свисток забывал вовремя дуть, так что из заторов на подступах к перекрестку на стража порядка то и дело обрушивалась недовольная брань.

Пробравшийся в его окружение китоврас похищает наградной револьвер. Спустя некоторое время револьвер оказывается у мятежного хомо по кличке Антон. Возможно, из той самой группы, которую ликвидировали. Значит, вор-китоврас имел с убитым Антоном противоестественные отношения. Получается, что китоврас не он, а она. Не кен, а тавра. Несс сплюнул в сердцах. Представить отношения кена с самкой хомо он с отвращением и грехом пополам еще мог. Но уж точно не тавры с самцом. И даже если предположить, что такие отношения возможны в принципе, не расплачиваться же за сомнительное удовольствие уворованным револьвером…

* * *

В заведении Хирона на Эскадронной было, как всегда, оживленно. Страж порядка третьей статьи Орей вальяжно уселся на круп и вывалил на стол передние ноги. Тощий плешивый хомо суетливо подбежал, откупорил залитую сургучом глиняную чекушку, третью уже по счету, и разлил по чаркам горькую. Подобострастно кланяясь, попятился прочь. Несс проводил его задумчивым взглядом и, наконец, решился.

– Есть у меня вопрос, – подавшись к сослуживцу, выдохнул он. – Какого ты мнения о хомофилии?

От удивления Орей едва не промахнулся чаркой мимо рта. Он считался образованным кеном, потому что отучился целых три года в университете, пока не выперли за неуспеваемость. Порассуждать и пофилософствовать Орей был не прочь, если находились охотники слушать. Стражи порядка, однако, слушателями были не слишком благодарными. Устройством бытия они мало интересовались, а общие вопросы задавали, лишь если речь заходила о тотализаторе, выпивке или осеменении.

– Эко ты заговорил, – страж третьей статьи ополовинил чарку, крякнул и занюхал рукавом форменного мундира. – Мнение о хомофилии, – передразнил он. – Спросил бы просто: дружище Орей, что, мол, ты думаешь о китоврасах.

– Хорошо, – согласился Несс. – Что ты о них думаешь?

Орей подозрительно оглянулся по сторонам. В стойле по левую руку, азартно жестикулируя, спорили о бегах. По правую три не первой молодости тавры обсуждали, чем лучше вскармливать кентаврят – выменем или грудью. Орей прикончил содержимое чарки и утер губы манжетом форменной рубахи.

– Ты в богов-олимпийцев веришь? – понизив голос, осведомился он.

Несс смутился.

– Не то чтобы, – признался он. – В храм, бывает, заскакиваю. Как все. Но молиться или там жертвы приносить – это не про меня. А что?

– Да ничего. В Зевса-громовержца ты, значит, не веруешь. В Гермеса, Афродиту и остальной пантеон тоже. Знаешь почему? Ты не признаешь того, что никогда не видел. Верно?

– Пожалуй, верно, – кивнул Несс. – Но при чем здесь китоврасы?

– Еще как при чем. Видел ли ты воочию хоть одного? Нет? Вот и я не видал.

Несс ошеломленно заморгал.

– Ты хочешь сказать, что… – неуверенно проговорил он, – что китоврасов не существует? Но как же тогда…

– А так, – усмехнулся собеседник. – Так же, как в древние времена кентавры выдумали богов. С их помощью вожакам было сподручнее верховодить табунами. А сейчас мало кто верит в сверхъестественное, но объяснять простым смертным, почему они неважнецки живут, по-прежнему надо. Вот власть имущие и выдумали китоврасов. Мифических существ, которые якобы испытывают тягу к хомо и хотят, чтобы миром правили те. Теперь на китоврасов спокойно можно списывать жестокость и нищету. Почему тебе приходится год или два экономить, прежде чем сможешь позволить себе поскакать с семьей на море? Да оттого, что китоврасы вредят, а мы вынуждены содержать гвардию, пристяжь, шпионов всяких, осведомителей, чтобы с ними бороться. Из-за кого средняя продолжительность жизни падает, а жеребячья смертность растет? Из-за них, гадов. Из-за кого…

– Постой, постой, – горячечно перебил Несс. – Если китоврасов не существует, кого же тогда казнят?

Орей пожал плечами и потянулся к чекушке.

– А кого надо, того и казнят. Мало ли кто не угодил верховному или его свите. Шлепнули шельмецу клеймо «китоврас». А потом и самого его шлепнули. Попробуй докажи в суде, что не имел противоестественных отношений.

С минуту Несс, ошарашенно уставившись в столешницу, молчал.

– Как же так, – пробормотал он наконец. – Получается, нас обманывают?

Страж порядка третьей статьи Орей досадливо фыркнул.

– Ну ты и серость в яблоках, – сказал он. – Откуда только такие берутся? Не в коня корм – это точно про тебя сказано. Я битый час тут перед ним распинаюсь, а он спрашивает, не обманывают, видите ли, его.

– Подожди же! – взмолился Несс. – Я ведь в первый раз обо всем этом задумался. Допустим, ты прав. Предположим, что никаких китоврасов не существует, что ими просто дурят нам головы. Хорошо, пускай, не «нам», пускай только таким недалеким и доверчивым простофилям, как я. Но ради всего святого: кто же тогда и зачем поставляет оружие мятежным хомо?

Орей разлил остатки горькой по чаркам.

– Выпьем, – предложил он. – На этот вопрос мне не ответить. Кто и зачем, я понятия не имею. Да и остальное только гипотеза.

* * *

– Дурень он, этот твой недоучка. Сам не знает, чего городит.

Бывший загонный сиделец Архей точным ударом хвоста прибил запутавшуюся в кудлатой свалявшейся шерсти муху.

– Он совсем не дурак, – заступился за сослуживца Несс. – Но он ни разу не видел ни одного китовраса. И я тоже. Вернее, может быть, мы какого-нибудь и видели, только не подозревали, что это китоврас.

– Зато я их навидался вдоволь, – буркнул Архей, – по самое подхвостье. Китоврасов в особых загонах держат, иначе правильные кенты их бы враз насмерть забили.

– За что?

Архей возмущенно притопнул передним правым копытом.

– За что, за что, – недовольно пробормотал он. – А что с ними еще делать? Ты, кентуха, пойми: это же китоврасы. Хуже хомо, хуже скотов. Или ты, может быть, не согласен?

Несс сказал, что согласен, и поспешил прочь. Он сам плохо понимал, какая муха его укусила. До недавнего времени проблема китоврасов его совершенно не интересовала. Несс и за проблему-то ее не считал. А теперь почему-то очень важным казалось во всем разобраться.

Хомо, упорно размышлял Несс, все дело в хомо. В хилых, убогих, примитивных, обделенных разумом существах. Что, собственно говоря, он знает о хомо? Очень мало, практически ничего, как и абсолютное большинство его соплеменников. Хомо живут в поселениях за чертой городов, в которых обитают кентавры. Доступ в эти поселения почему-то ограничен: на паромной переправе следует предъявить специальный пропуск. А сами хомо через реку переправляются беспрепятственно, в обоих направлениях, на утлых, но юрких лодках. Далее: хомо выполняют самые тяжелые и неквалифицированные работы. По этой причине их не подвергают поголовному истреблению, а, напротив, подкармливают. Так же, как, к примеру, лошадей. Однако почему-то охотников вступить в противоестественные отношения с кобылой или конем среди кентавров нет. А даже если и есть, этому не придают особого значения. Возможно, оттого, что у кентавров с лошадьми одинаковая физиология, а с хомо – разная. Или дело все-таки не в физиологии, а в чем-то другом?

По словам Орея, оно в том, что власть имущие держат простых смертных за доверчивых недоумков и из поколения в поколение кормят их небылицами. По словам Архея, наоборот, небылицы плетет страж порядка. А тут еще и Кронос – китоврасы, мол, отвратительны, но они, дескать, тоже кентавры. Несс осознавал, что запутался, утонул, погряз в собственном невежестве, в нагромождении слухов, предположений и вранья. И что он, по сути, ничего не знает о мире, в котором живет.

– Есть один факт, – вслух, для пущей доходчивости, сказал Несс самому себе, – всего один, зато непреложный. Кто-то похитил мой наградной револьвер и передал его хомо. Китоврас этот «кто-то» или нет – не так важно. Важно его найти. И раз он однажды украл, то украдет и опять.

* * *

– Что ж, прекрасная мысль, шевалье Несс, – морщинистый, вылинявший пристяжной с золотым галуном эскадронного вожака потрепал стража порядка по плечу. – Сказать по правде, я сам хотел предложить вам нечто подобное. Ценю, крайне ценю вашу гражданскую позицию. Счастлив, так сказать, сотрудничать. С вашей помощью мы этого хомофила живо найдем. Когда, говорите, у вас юбилей?

– На грядущие иды, шевалье эскадронный. Двадцать лет брачному союзу.

– Прекрасно. Пригласите всех – соседей, родственников, сослуживцев, друзей. Вам выдадут единовременное пособие, я распоряжусь. А пока что – возьмите.

Пристяжной бережно выложил на столешницу длинноствольный карабин с щегольским, инкрустированным серебром прикладом и диковинным устройством, насаженным на дальний конец ствола.

– Снайперская винтовка? – ахнул Несс.

О таких он только слыхал. Поговаривали, что бьет винтовка на тысячу шагов без промаха, если у стрелка верный глаз и твердая рука.

– Не совсем так, – мягко поправил пристяжной. – Это устройство всего лишь похоже на снайперскую винтовку. Метко выстрелить из него вряд ли удастся, зато в прикладе есть небольшой секрет. Я распоряжусь – накануне юбилея вам на службе торжественно эту штуковину вручат. Скажем, взамен изъятого в государственных целях наградного оружия. Вам же следует лишь позаботиться, чтобы на ночь устройство осталось без присмотра.

– А что за секрет в прикладе? – полюбопытствовал Несс.

– Сказать по правде, сам не знаю толком. Нечто из последних разработок наших ученых. Основано на хитром эффекте, называемом радио. В общем, не наших с вами умов дело, шевалье. Главное – что действует эта штука неплохо.

* * *

– Вставай! Вставай же!

Несс приподнял с соломы похмельную голову. С трудом сфокусировал зрение на нервно приплясывающей рядом с ним супруге. Попытался вспомнить, что было вчера на празднестве, не вспомнил и наладился было заснуть по новой, но Деянира пребольно лягнула в бедро.

– Вставай немедленно, пьянчуга!

Страж порядка заставил себя подняться. Его шатнуло, но устоять на ногах удалось.

– Что случилось? – пробормотал он, морщась от головной боли и ломоты в суставах.

– Там, во дворе. Двое. К тебе.

Несс заковылял во двор. Солнце стояло уже в зените. Азартно жужжали навозные мухи. У гостевой коновязи топтались два невзрачных кена в мундирах особой пристяжи. От неожиданности страж порядка икнул. Он только сейчас вспомнил о винтовке, «забытой» накануне в конюшенных сенях.

– Вам придется проследовать с нами, шевалье.

– К-куда? З-зачем?

– На месте вам объяснят.

С трудом попадая в рукава, Несс натянул рубаху, набросил попону и, то и дело озираясь на застывшую в дверях Деяниру, двинулся со двора прочь. Ему неожиданно стало страшно.

– Сюда, шевалье, будьте любезны.

Несс ступил за ворота, сделал неуверенный шаг, другой. Навстречу катилась по пыльной щебенке телега, запряженная восьмеркой хомо. Страж порядка остановился, у него внезапно ходуном заходили бока, и сердце, пропустив ритм, с размаху вмазалось в грудину.

На телеге, под драной рогожей, неестественно вывернув измаранную запекшейся кровью шею, лежала каурая светловолосая красавица Омела. У Несса подломились задние ноги, он тяжело осел на круп. За спиной истошно, отчаянно закричала Деянира. Телега дернулась, стая навозных мух взлетела с груди покойницы и опустилась обратно.

Несс не помнил, как, стиснутый по бокам пристяжными, добрался до канцелярии. Он пришел в себя, лишь когда морщинистый вылинявший эскадронный, гаркнув на кого-то невидимого, поднес полведерка воды.

– Сожалею, – сухо бросил он. – Ваша дочь сопротивлялась при задержании, мы были вынуждены ее пристрелить. Зато сын целехонек, с ним сейчас работают специалисты в подземных казематах. Скоро он нам все расскажет.

– Как же… – тихо простонал Несс. – Как же вы могли?..

Пристяжной пожал плечами.

– Позвольте напомнить, что инициатива всей операции исходила от вас. Кто ж виноват, что китоврасами оказался ваш собственный приплод? Вам сейчас тяжело, я понимаю. Попробуйте утешиться тем, что принесли пользу родине. Есть даже шанс, что вас наградят. Правда, небольшой.

– Кронос… – выдавил из себя Несс. – Что будет с Кроносом?

Пристяжной хмыкнул.

– Я не судейский, – бесстрастно обронил он. – Наверняка знать не могу. Но по опыту, так сказать, полагаю, что он весьма скоро встретится с коновалом.

Несс уронил на грудь голову. Попятился на заплетающихся ногах.

– Шевалье, – негромко окрикнул пристяжной. – Рекомендую вам околеть. Так будет лучше для всех. Для вас – в первую голову.

* * *

На закате, бросившись в общественный колодец, сломала себе шею Деянира. Несс всю ночь рыл могилы во дворе. Похоронил жену рядом с дочерью, забросал землей и потащился прочь.

В родовую конюшню он больше не вернулся. Наложить на себя руки, как Деянира, не сумел. Дни и ночи слились для него в сплошную, мутную и грязную субстанцию, неторопливо вытягивающую жилы и высасывающую жизнь…

– Шевалье!

Несс приподнялся с прохудившейся попоны, завернувшись в которую ночевал. Он не осознавал, где он, не понимал, почему еще не околел, и не различал окликнувшего.

– Меня зовут Кос. Я от Кроноса.

– Что?! – Несс вскинулся с попоны. – Что вы сказали? Кронос… Мой сын жив?!

– Он мертв. Казнен вчера по приговору суда. Но он был очень привязан к родителям. И при жизни хотел, чтобы вы узнали правду. Нам с трудом удавалось отговорить его поделиться ею с вами.

Несс пошатнулся, завалился на выпачканную в слякоти и грязи попону.

– Ступайте, – с отчаянием сказал он. – Мне не нужна ваша правда.

– Думаю, что вам и в самом деле она ни к чему. Но все-таки вы меня выслушаете. Дело в том, что в нашем мире бок о бок проживают две расы. Одна разумная. И одна почти.

Несс смежил веки.

– Довольно, – прохрипел он. – Я не хочу выслушивать прописные истины.

– Вам лишь кажется, что они прописные. Вы ведь думаете, что разумная раса – кентавры, а ущербная – хомо. Этому вас учили с младенчества. Так вот: дела обстоят абсолютно наоборот. Ущербны – мы. Любой и всякий, даже самые сметливые, самые талантливые, самые образованные из нас. В каждом кентавре гораздо больше от непарнокопытного, чем от примата. Мы – разрушители, мы не можем, не умеем созидать. Наши ученые в лучшем случае способны не забыть то, что помнили их предшественники. Наши лучшие инженеры, учителя, архитекторы, ветеринары, художники – всего лишь усердные исполнители.

Поначалу Несс старался не слушать. Потом слова стали доходить до него, а вместе с ними и суть. Мир накренился, затем опрокинулся, рухнул, встал с головы на ноги. И оказался еще более отвратительным, чем тот, прежний. В новом мире не осталось непонимания. Он был строен, логичен и примитивен. Сильная, безжалостная и равнодушная раса поработила слабую и совестливую. Унизила, обескровила и перекроила под себя. Тысячи лет хомо жили впроголодь и в нищете, бесправные, забитые, угнетенные. Но это они изобретали порох, печатные станки, электричество, радио, телеграф. Это их архитекторы проектировали жилища, их врачи находили побеждающие хвори снадобья, их мыслители писали философские трактаты, их композиторы слагали гимны, их механики собирали и совершенствовали оружие.

– Мы, в сущности, паразиты, – с горечью сказал напоследок Кос. – Наши селекционеры придирчиво отбирают особо талантливых. Этим хомо создают сносные условия, остальные обречены на прозябание в пожизненном рабстве. Обывателей же вожаки держат в неведении – наши власть имущие кровно заинтересованы в сохранении существующего положения вещей. Поэтому и было некогда внедрено мифическое понятие «китоврас» – индивид правящей расы, физиологически тяготеющий к порабощенной.

– Вы хотите сказать…

– Я уже сказал. Половые межрасовые отношения – миф. Но китоврасы есть и на самом деле. Потому что у хомо существует подполье: самые лучшие, самые отважые, принципиальные, непримиримые из них. Те, кто из века в век мечтает свалить власть кентавров. Подпольщиков мало, их травят, уничтожают, им необходимы оружие, медикаменты и убежища. Им необходимы мы. В том числе и как транспорт – когда приходится спасаться бегством.

Несса передернуло – его с детства учили, что нет большего позора для кентавра, чем посадить хомо себе на хребет.

– Вот оно что, – едва выговаривая слова, протянул он. – Вот оно, значит, как. Китоврасы умирают из-за несчастных, презренных хомо…

Кос усмехнулся устало.

– Нет, – сказал он. – Не совсем так. Не будь хомо, кентавры давно бы одичали и вымерли. Не будь нас, хомо бы процветали. Мир несправедлив, но есть и еще один вариант эволюции. Третий, промежуточный. Он называется равноправием. Мы верим, что рано или поздно его добьемся. Ради него мы гибнем – из принципа. Ради него кладем шеи под топор коновала… Мне нечего вам больше сказать, шевалье.

* * *

За час до рассвета Несс вышел к реке. С минуту стоял недвижно, готовя себя к тому, что ему предстоит. Затем сиганул с набережной в воду. Из последних сил, надрывая жилы, поплыл к противоположному берегу. За спиной всполошившаяся береговая охрана открыла огонь, но он плыл и плыл, не обращая внимания на клюющие речную поверхность пули.

Он достиг берега хомо, когда уже рассвело. Оступаясь и оскальзываясь, взобрался на глинистый склон. На заплетающихся ногах побрел к застывшей в ожидании его приближения троице.

– Ты кто? – шагнул вперед костлявый седой хомо.

Несс отдышался. Мотнул головой.

– Я-то? – переспросил он. – Я – китоврас.