1. Паша Нострадамус

Непререкаемым авторитетом по части астрологии Паша считался с младых ногтей. Он мог по памяти перечислить созвездия обоих полушарий, не пропустив при этом ни одного. Однако со второго курса физмата, с кафедры астрономии, Паша был отчислен. Формулировка при этом звучала весьма одиозно: «Антинаучные взгляды, выраженные в полном пренебрежении специальностью, а также пропаганда оных».

В переводе с канцелярско-бюрократического языка на нормальный это означало, что глубокие Пашины знания имели к астрономии весьма отдалённое отношение. Зато по части оборотной стороны этой науки – астрологии – Паше не было равных.

Он лично был знаком с первым астрологом тогдашнего СССР Павлом Глобой. Он зачитывался трудами древних и современных специалистов. Имя Ванга произносил с придыханием, портретом Вронского украсил спальню, а работы Нострадамуса знал практически наизусть.

Деньги у Паши водились. Где он зарабатывал их, оставалось загадкой, но это мало кого интересовало. А вот склонность его засаживать их в секу интересовала многих. В секу Паша играл блестяще и, оказавшись вовлечённым в честную игру, неизменно выигрывал. Но мелкие победы были не тем, о чём он мечтал. Паше хотелось выигрывать много, выигрывать у игровой элиты и проделывать это, играя по-крупному.

На центральный катран Паша являлся с завидным постоянством. К его приходу завсегдатаи готовились заранее и очень тщательно. Приобреталсь и специально затачивались под Пашу шулерские колоды всех ориентаций: от банальной коцки и шпанского баламута до изысканной, поющей в руках профессионала, скрипки. Деньги с Паши вынимали быстро, легко и элегантно, а весь процесс редко занимал больше полутора-двух часов.

Нелёгкой проблемой, однако, было вычислить тот день, когда Паша придёт, но к этому вопросу центровые подошли творчески. По прошествии двух-трёх недель с момента последнего фиаско Паше звонил некто Штаны. По удивительному совпадению Паша со Штанами были полными ровесниками, родившимися в один и тот же день одного года. Правда это или нет, не знал никто, но в справке об освобождении из мест лишения свободы у Штанов стояла та же дата, что у Паши в паспорте.

По традиции, между достойными собеседниками происходил примерно такой диалог:

– Здорово, Нострадамус, – жизнерадостно орал в трубку Штаны, – слышишь, тут у меня дело наклёвывается, фартовое. Хочу в понедельник делать. Ты уж давай, посмотри, как там планеты со звёздами, етти их мать, в понедельник.

– Не-е, дружище, – говорил Паша, – в понедельник ты лучше воздержись. Сатурн к Водолею стоит как надо, и Стрелец к Меркурию вроде ничего, а вот Юпитер подкачал – не в той, прямо тебе скажу, эклиптике.

– А во вторник? – не отставал упорный Штаны.

– Сейчас посмотрим, – отвечал гордый своим авторитетом Паша, – так-с, значит, во вторник у нас тоже непроходняк. Всё бы ничего, и Нептун с Гончими Псами в альянсе, и Сатурн кольцуется мама, не горюй… А вот Венера подвела, очень уж она с Большой Медведицей в противофазе.

– Да что за непруха такая, – чуть не плакал Штаны. – Ты уж, Нострадамус, не подводи, дальше смотри – ну, не пропускать же такое дело из-за светил этих долбаных, чтоб они усрались.

И Паша смотрел. Сравнивал среду с четвергом, а четверг с пятницей, Меркурий с Луной, а Уран с Козерогом, и, наконец, выдавал:

– Есть, повезло тебе, Штанишки. Суббота – самый подходящий день, всё в тютельку легло, и, заметь, Водолей так козырно к Марсу стоит, что просто конфетка. В общем, в субботу делай.

– Спасибо тебе, корефан, – говорил растроганный Штаны, – всё, теперь на дело спокойно пойду, с меня коньяк и килька.

В субботу Паша Нострадамус являлся на катран, где и подвергался обычной процедуре.

На следующий день Штаны звонил вновь.

– Слышишь, Нострадамус, – подозрительно говорил он, – а ты меня не развёл часом? Иду на дело, а там уже мусора. Как же так получается, чтоб они все сдохли?

– Да ты уж прости, дружище, – извинялся Паша, – моя вина, недоглядел. Всё учёл: и Марс, и Водолея, и Близнецов с Девой, а вот Волосы Береники профукал. Они, волосы эти, всю малину и изгадили. Не один ты обломался, я и сам в полном пролёте.

– Ты уж смотри, – после серии жалоб и проклятий говорил отходчивый Штаны, – в следующий раз волосы эти, чтоб они у твоей Вероники со всех мест повылазили, не забудь, а то совсем жизнь хреновая пошла, хоть зубы на полку клади.

– Ладно, Штанишки, ты прости, если можешь, – совестился Паша, – уж в следующий раз всё точно будет, без ошибки.

 

2. Валя Фугас

Фугас был человек непьющий. Он работал на заводе «Красная Заря», обслуживал одновременно десять токарных станков, постоянно висел на доске почёта и бессменно владел переходящим красным знаменем.

От щедрот родного завода Валя жировал в отдельной двухкомнатной хрущёвке, колесил на автомобиле «Нива», раз в год отъезжал по путёвке в Пицунду и водил домой дешёвых шлюх, отирающихся возле гостиницы «Спутник». Внешне Фугас был жуткий урод, что успеху у противоположного пола не способствовало.

Раз в неделю Валя посещал парк, в глубине которого находилась поляна, известная среди завсегдатаев, как Кормилица. Была Кормилица оборудована шикарным навесом, под которым стояли монументальные сооружения – внушительные сосновые столы с прибитыми к ним по обе стороны здоровенными лавками. У входа в Кормилицу имел место врытый в бетон щит, на котором красовался плакат со следующей надписью:

Шахматный городок. Распивать спиртные напитки и играть в азартные игры категорически запрещено!

В нижней части щита уверенной рукой местного таланта были изображены мужские гениталии. Надпись под ними явственно иллюстрировала отношение обитателей Кормилицы к содержанию плаката.

Любителей древней индийской игры завсегдатаи с поляны безжалостно выперли. А занимались под навесом именно тем, что категорически запрещалось. Азартные игры были представлены во всём разнообразии. В не меньшем разнообразии распивались любимые посетителями спиртные напитки.

Валя являл собой неприятное исключение из правил. Он проводил в парке три-четыре часа, за это время расставаясь со смехотворной суммой денег, упорно отказываясь принять на душу населения и сыграть после этого покрупнее.

Сгубил Валю вождь мирового пролетариата. Однажды, двадцать второго апреля, в день, когда лысого революционера угораздило родиться, Валя оттянул часов пять на субботнике и вымок под дождём до самых этих самых.

Явившись после субботника в парк, злой, как пёс, и не менее мокрый, Валя накатил-таки сто грамм. С этой минуты началось его превращение в Фугаса. Он ввязался в секу, проиграл там червонец, укрупнился и завалил еще полста. На этом деньги у Вали закончились, но ему мгновенно дали в долг еще две сотни. Засадив их за минуту, будущий Фугас остограммился по новой и предложил перенести сражение к нему на квартиру. Предложение было с радостью принято сразу пятью лучшими представителями игрового мира. Закупив по максимуму спиртного и по минимуму съестного, компания перекочевала в фугасовские апартаменты. Там битва продолжалась ещё двое суток. По их истечении проигравший всё, что было, Фугас упал под стол спать, а остальные приступили к вывозу имущества. С «Нивой» и основными предметами обстановки справились быстро, сберегательные книжки обнулили также без проблем, а вот со старинным славянским шкафом, доставшимся Фугасу по наследству, вышел затык.

В двери шкаф не пролезал. Бригада грузчиков, изрядно с ним промучившись, наконец, отказалась. Так что пришлось подгонять подъёмный кран, который и извлёк, наконец, злосчастный шкаф через окно.

Проспавшись, Фугас обнаружил, что в одночасье лишился всего, что упорно наживал за бесцельно прожитые. Сделав логичный вывод о бренности бытия, он уволился с завода и пустился во все тяжкие. Квартиру он пропил стремительно, а то, что не успел пропить, проиграл. Лишившись жилплощади, Фугас забомжевал. Зимой он бедовал по подвалам и чердакам, а летом так и жил в Кормилице, ночуя под навесом. По утрам Фугас вставал и семенил сдавать бутылки к удобно расположенному напротив парка приёмному пункту. На вырученные средства заливал в организм литра два пива и спешил обратно в Кормилицу. Там он занимался добровольно-принудительной уборкой территории вплоть до прибытия основной группы. На протяжении трудового дня Фугас отвечал за бесперебойное снабжение Кормилицы выпивкой и закуской, а также являлся хранителем общественных стаканов и штопора. К вечеру, участвуя малой долей во всех распитиях, Фугас приходил в ублаготворённое состояние и укладывался спать под лавку, заворачиваясь в притащенный им же дырявый кусок брезента. Раз в неделю его в принудительном порядке заставляли посещать баню, скидываясь почём не жалко на помыв. Таким образом Фугас провёл три счастливых года и однажды ночью тихо умер во сне, без мучений и со смиренной улыбкой на устах.

 

3. Женя Боцман

Поначалу Женя выдавал себя за капитана дальнего плавания, потом плавно спустился до второго помощника. Когда же выяснилось, что он действительно плавает, но только в качестве судового буфетчика, его, чтобы не ущемлять самолюбие, окрестили Боцманом.

Счастливый бездетный муж хорошенькой жёнушки и удачливый спекулянт джинсами и дешёвой аппаратурой, Женя обычно уходил в плаванье на полгода. Возвращаясь, он проводил несколько недель на берегу, наслаждаясь заботой и любовью преданной супруги, которая к тому же была младше его лет на десять.

Однако всему хорошему, как водится, приходит банальный конец. Вернувшись однажды на неделю раньше срока, Женя решил сделать жене сюрприз. По всем канонам жанра он застал дома приятную компанию их двух особей кавказской национальности, пользовавших законную супругу одновременно и особо извращёнными способами.

Этот маленький инцидент привёл к непоправимым последствиям. Нанеся Жене побои средней тяжести, кавказцы покинули квартиру, захватив хозяйку с собой.

Женя подумал и запил. Пути запоя, которые, как известно, неисповедимы, привели его в парк, на поляну с двусмысленным названием Кормилица. Там не играющий ни в какие игры Женя обнаружил компанию вникнувших в его непростое положение людей.

Дружеская попойка длилась весь день, а потом переместилась в опустевшую Женину хату, где и продолжилась. Под утро Женя уже умел играть в преферанс, деберц и буру, проявив недюжинную склонность ко всем трём. К моменту отплытия, когда из всей обстановки в Женином владении осталась только раскладушка, новые друзья проводили его в порт и сдали с рук на руки вахтенному матросу.

Каково же было удивление мысленно распрощавшихся с Женей игровых, когда через полгода он явился в парк, поставил всем водку и огласил список вещей, привезённых с заморских стран. Вещи эти немедленно стали предметами игры, и в тот же день Женя заслужил почётную кличку Боцман.

Следующие пять-шесть лет Боцман регулярно появлялся в парке с частотой раз в полгода и проводил в игре несколько дней, подчистую проигрывая привезённое с рейса. Под конец он даже начал слать телеграммы с точной датой прибытия, и к моменту появления за ним уже стояла очередь.

Прекратилось это внезапно. Я не знаю причину исчезновения Боцмана, но надеюсь, что он жив, здравствует, избавился от вредных привычек и желаю ему счастья.

 

4. Арон Моисеевич

В девичестве Арон Моисеевич звался Николаем Ивановичем Смирновым и к еврейству не имел ни малейшего отношения. Обстоятельства изменились, стоило ему жениться. Супруга Арона Моисеевича, миниатюрная Сонечка Кацман, на момент замужества занимала престижную должность директора продовольственного магазина. Подвизавшийся в том же магазине уборщиком двухметровый краснорожий здоровяк Коля Смирнов сделал прекрасную партию, разом решив и материальные, и жилищные проблемы.

Из полуподвальной комнаты в общежитии работников треста столовых, которую он делил с двумя приехавшими из Рязани земляками, Николай Иванович враз переселился в четырёхкомнатный кооператив. Жилплощадь принадлежала гражданину Семёну Кацману – отцу супруги и заведующему овощной базой одного из центральных районов.

Сей момент Коля с малоперспективной работой уборщика расстался и занял доходную должность лотошника, продавца мороженной рыбы, тощих курей и прочих съедобных радостей жизни.

Для человека с головой, коим Николай Иванович Смирнов, безусловно, являлся, новое место работы оказалось золотой жилой. Очень скоро он и появляться в своём ларьке перестал, перепоручив хлопотное дело обвеса и обсчёта покупателей молодому и подающему надежды родственнику со стороны жены. Сам же Смирнов занялся любимым делом – засаживанием честно нажитых средств в азартные игры.

Помногу Коля, впрочем, никогда не проигрывал. Расставшись с невеликой суммой денег, он оптимистично заявлял:

– А, херня, ещё наворуем, – и покидал поле боя, чтобы явиться назавтра, сделать очередной взнос и произнести ту же самую фразу по новой.

Всё изменилось, едва в безоблачном небе жизни семейства Кацманов появились грозовые облака и раздался первый, весьма неприятный раскат грома. Нежелательные атмосферные явления были вызваны сотрудниками правоохранительных органов, проявивших к деятельности папы и дочки Кацманов нездоровый интерес.

Однако умудрённым жизнью старым Кацманом подобный расклад был предусмотрен, а действенные меры разработаны давно и тщательно. Первым делом гражданин Смирнов, в течение одного дня оформив документы, перешёл на фамилию жены и стал Кацманом. Отмечая это событие, он предъявил новенький паспорт партнёрам по преферансу, после чего был мгновенно перекрещён в Арона Моисеевича.

Через неделю после увеличения численности носителей славной фамилии коренные её представители Семён и Софья Кацманы отбыли на постоянное жительство в государство Израиль. Арон Моисеевич, также лелеющий в кармане израильскую визу, остался распродавать нажитое горбом имущество.

В запасе у Арона Моисеевича оказались два месяца привольной жизни, которые он не преминул использовать с максимальной эффективностью. В бывшем семейном гнёздышке прочно обосновалась игровая компания, разбавляемая забегающими на огонёк мелкими спекулянтами, одноразовыми девочками и прочими достойными и уважаемыми людьми.

В результате всё, что Арон Моисеевич успел продать, так же, как и всё, что он продать не успел, было беспощадно проиграно. Под конец потерявший нить игры Кацман умудрился засадить японский телевизор двум разным людям, а румынскую стенку сразу трём. Когда проигрывать стало нечего, Арон Моисеевич поставил на кон свою последнюю собственность – сиамского кота Абрашу, и проиграл его вслед за остальным. Осознав всю низость последнего поступка, потерявший веру в человечество гражданин Кацман впал в ступор, в коем и пребывал вплоть до момента отлёта.

Веру в людей ему вернули уже в аэропорту, куда победитель привёз искусавшего и исцарапавшего всю семью Абрашу, и сдал его с рук на руки бывшему владельцу.

Вновь счастливо обретшие друг друга Арон Моисеевич и Абраша отбыли в Тель-Авив, где семья Кацманов и пребывает по сей день.

 

5. Серёжа Псих

Однажды я попал в малознакомую компанию, где играли по крупной.

Не будучи знаком с большинством присутствующих, я сел играть в преферанс и провёл за пулей уже с полчаса, когда хозяин квартиры впустил нового посетителя.

– Так, быстренько преферанс отложили, – сказал один из моих партнёров, – и сели в общаковую секу. Серёжа Псих пришёл.

– Как это отложили? – возмутился я, – где это видано, чтобы пулю откладывали из-за того, что кто-то пришёл, будь это псих или вменяемый?

– Ты человек новый и не понимаешь, – объяснили мне, – у нас здесь традиция: когда приходит Серёжа, все игры отменяются и начинается сека.

В чём смысл традиции, я понял уже через пять минут. Сев за стол, Псих первым делом отсчитал тридцать рублей и протянул хозяину. Тот забрал деньги и извлёк из шкафа свитер ангорской шерсти, который Серёжа немедленно напялил. После чего Псих выудил из-за пазухи плотную пачку денег и в течение часа приложил максимум усилий, чтобы их засадить.

То, что он вытворял за столом, любого знатока секи заставило бы прийти в ужас – все самые неправильные и нелогичные ходы были Серёжей пунктуально сделаны, после чего пачка денег исчезла.

– Играю свитер, – сказал Псих, – тридцать рублей. Хозяин протянул деньги, забрал свитер и упрятал в шкаф. Серёжа засадил тридцать рублей меньше, чем за минуту, поднялся и, не прощаясь, вышёл вон.

Я был ошеломлён – ничего подобного мне до сих пор видеть не приходилось. Я, естественно, потребовал объяснений.

– Иди пулю доигрывать, – сказали мне, – сядешь на прикуп, тебе объяснят.

Серёжа Псих оказался одним из ведущих психиатров клиники для душевнобольных. Видимо, плотное общение с пациентами превратило его в кандидата на занятие свободной койки в той же клинике. Во всяком случае, на протяжении следующих пяти или шести месяцев, он при мне являлся в эту компанию ещё раза три или четыре. И каждый раз события развивались по одному и тому же отработанному сценарию. Выкупался свитер, проигрывались деньги, свитер продавался, вновь проигрывался, и после этого Серёжа покидал поле боя.

Компания вскоре распалась, и что стало с Психом дальше я, к сожалению, не знаю.

 

6. Вася Улугбек

Как ни странно, имя Улугбек, принадлежащее знаменитому узбекскому военачальнику и учёному пятнадцатого века, было в игровом мире синонимом неадекватности. «Большое горе ворвалось в дом Улугбека», – говорили о лохе в момент послеигрового платежа.

Вася был неадекватен настолько, что удостоился полной ассоциации с Улугбеком путём присвоения клички. Большое горе врывалось в Васин дом чаще, чем в чей бы то ни было. Этот прискорбный факт объяснялся тем, что Вася Улугбек умел играть во все игры, и умел плохо. Класс Улугбека варьировался от «безобразно» в рамс до «отвратительно» в преферанс. В прочие игры Васино умение находилось между этими двумя категориями.

В довершение ко всему, Улугбек работал учителем математики в школе, где и сеял разумное, доброе, вечное среди учащихся старших классов. Одновременно он репетиторствовал, натаскивая великовозрастных лоботрясов на поступление в ВУЗ’ы. Как профессия сочеталась в нём с полной неспособностью сложить очки за набранные взятки или просчитать элементарный расклад, оставалось загадкой.

Улугбек появлялся везде, где шла игра, и везде был одинаково уважаем и желанен. Во что играть ему было абсолютно безразлично, и играл он всегда до последнего – пока не кончатся деньги. Иногда, в дни, когда Улугбеку шла карта, игра продолжалась сутками. За это время менялись ставки, менялись партнёры, и только Улугбек оставался на месте, незыблемый, полностью погружённый в процесс и нацеленный на конечный результат. И конечный результат рано или поздно наступал – большое горе врывалось таки в дом Улугбека неминуемо и неотвратимо.

Улугбек умер, как и жил – прямо за карточным столом. Он заказал семь пик, сделал первый ход и упал лицом вниз, сражённый внезапным инфарктом. За всю его карьеру это был первый день, когда Вася не сумел расплатиться.

 

7. Жора Игровой

Жора удачно совмещал в себе черты и лоха, и каталы. Казалось бы, эти две категории настолько разные, что ни о каком совмещении не может быть и речи. В Жорином случае совмещение было, и было оно совершенно уникальным.

Если у игрового человека кличка Игровой, это само по себе уже говорит о многом. Жора, по его собственным словам, родился на катране, провёл там всю жизнь и там же желал умереть. Отец его был каталой, и карты в руки маленький Жорик взял прежде, чем научился держать в них ложку. Так что ничего удивительного в том, что в пятнадцать лет он бросил школу ради игры.

C тех пор Жора нигде не работал и ничему не учился. Жора играл. Для него не существовало праздников и выходных, и у него не было никаких интересов кроме игры. Свой день рождения Игровой встречал на катране. Пасху и Новый Год проводил там же, доставая катранщика просьбами сыграть хотя бы в шашки и сетуя на неудачный день, в который он вынужден обходиться без партнёров.

В одежде Игровой был консервативен. Он вечно ходил в одних и тех же полосатых, подпоясанных верёвкой штанах и одной и той же линялой тельняшке. Летом поверх неё надевался видавший виды пиджак, а зимой – ватник. На голове у Жоры постоянно сидела бейсболка с нашитым на ней пиковым тузом и надписью «Монтана». Бейсболку Жора не снимал даже на ночь и носил козырьком назад. Довершали его облик роговые очки с перемотанной изолентой правой дужкой и треснувшим левым стеклом.

Через Жорины руки прошло больше игровых денег, чем через чьи бы то ни было. Играл он во все игры, играл высоким классом, знал шулерские методы и умел с ними бороться. Губило Игрового то, что он никогда не выбирал партнёров и никогда не отказывался ни от какой игры, лишь бы было покрупнее. Понятие «преимущество», к которому стремятся все игровые, для Жоры отсутствовало. Он нисколько не заботился о том, что садится, например, играть один на один в терц с партнёром, не знающим в этой игре равных. То же относилось и ко всем прочим карточным играм. Игровой катал, выигрывал, проигрывал, залезал по уши в долги, отбивался, снова тонул в долгах и вновь выныривал на поверхность.

Однажды я пришёл на катран, и мне еще с порога сообщили, что Игровому вот уже третьи сутки подряд валит масть. Жора сидел за столом, играя в общаковый фрапп, карманы его полосатых портков раздувались от денег, пухлая пачка сторублёвок лежала по левую руку, и не менее солидная пачка долларов – по правую. Игровой не спал уже два дня подряд, меняя игры, меняя партнёров и ставки, а масть продолжала валить и валить в одни ворота. Фрапп кончился в тот момент, когда Жора, забрав очередной внушительный банк, сгрёб его со стола на колени, обвёл компанию мутным взором и рухнул со стула на пол, огласив помещение мощным храпом прежде, чем коснулся пола.

Игрового перенесли на диван, где он и проспал больше суток. На этот момент на катране уже находилась приличная компания, ожидающая его пробуждения. Наконец, Жора зевнул, заворочался, очнулся и спросил, где он. Ему сообщили, что на катране и при больших деньгах.

– Это хорошо, – сказал Игровой, – ну, во что катать будем?

Когда на следующий день Жора, наконец, добрался до дома, у него уже не было ни копейки.

 

8. Бочкарёв

В отличие от предыдущих историй, этой всего два года. Однажды я поехал в Атлантик Сити и, прибыв в казино «Тадж Махал», обнаружил, что свободных мест за покерными столами нет.

Через некоторое время питбосс объявил, что открывается новый стол, я занял место, а по левую руку от меня немедленно уселся квадратный субъект с красной рожей, бычьей шеей и висящей на ней килограммовой золотой цепью. В этот момент я поздоровался со знакомым соотечественником и сделал это по-русски.

– О, братан, – обрадовано заорал краснорожий, – вот клёво, а то я ни хера не понимаю, о чём они здесь трендят. Ты переводить будешь. Слышишь, возьми мне пива.

– Хорошо, – сказал я, подзывая пробегающую мимо хостессу, – какое тебе?

– «Бочкарёв», – объявил он, – я пью только одно пиво «Бочкарёв», понял? А знаешь почему, гы-гы-гы?

– Почему? – заинтересовался я.

– А потому что, братан, я сам Бочкарёв, понял? – объяснил он и заржал на весь зал.

– Видишь ли, – сказал я, – ты ведь в Америке, здесь такого пива не пьют. По крайней мере, в этом казино его точно нет.

– Не п-зди, – не поверил собеседник, и, вылупившись на переминающуюся с ноги на ногу хостессу, заорал: – «Бочкарёв», б-дь, поняла, сука б-дь, «Бочкарёва» тащи, на х-й.

– Он спрашивает, не найдётся ли у вас пива «Бочкарёв», – перевёл я.

– К сожалению, нет, сэр, – ответила хостесса. – Есть «Амстел», «Хейнекен», «Будвайзер»…

Я перечислил названные бренды.

– Вот бл-ди, – обиделся Бочкарёв. – Ну, хер с ним, пусть «Будвайзер» тащит. Пять! – заорал он и растопырил клешню хостессе в лицо. – Пять «Будвайзеров» мне, поняла, прошмандовка?

К тому времени, как пиво было доставлено, стол уже заполнился игроками. Бочкарёв схватил бутылку, сорвал зубами пробку, в два глотка высосал содержимое и смачно рыгнул.

Под неодобрительные взгляды присутствующих он за три минуты расправился с оставшимися четырьмя бутылками, сопровождая свои действия обильной бранью.

Между тем игра началась. Как и ожидалось, Бочкарёв обнаружил полное её незнание. Рыгая, сморкаясь и сквернословя, он засадил пятьсот баксов и поменял ещё тысячу. К этому моменту он вызывал дружную ненависть всего стола, часть которой перепала и на мою долю, как переводчика.

Кульминация разразилась, когда Бочкарёв снял колоссальный банк, выиграв его у сидящего напротив афроамериканца. Бочкарёва устраивала единственная карта в колоде, в переводе на язык математики его шансы были около двух процентов против девяноста восьми у чернокожего.

Нечего говорить, что эта самая карта Бочкарёву пришла, и, он, едва дилер начал сдвигать банк к нему, радостно зареготал.

– Well done, sir (Хорошо сыграно, сэр), – сказал афроамериканец, выказав требуемую этикетом вежливость.

– Да ты, негр, козёл, – проявил ответную вежливость победитель, – ты же бык, понял? Бычара ты, негр, грёб я тебя, черножопый.

Слово «негр» интернационально, его понимают, и для американских чернокожих оно – тяжкое оскорбление. Пока я пытался втолковать это Бочкарёву, возмущённые игроки позвали питбосса, объяснили ему ситуацию, и тот потребовал извинений.

– Скажи «сорри», – обратился я к Бочкарёву, – ты должен сказать «сорри» или «экскьюз ми», понял?

– Пошли все на х-й, – понял Бочкарёв, – ты, ты и ты – все хором идёте на х-й! И ты, черножопый, тоже на х-й, грёб я вас всех, козлы.

– Что он сказал? – осведомился питбосс.

– Джентльмен сожалеет о случившемся, – перевёл я, – и приносит свои извинения.

– На х-й, – подтвердил Бочкарёв, – вонючие вы все педерасты.

Игра продолжилась. Через короткое время Бочкарёв, громко икнув, сообщил, что желает жрать.

– Иди жри, – напутствовал я его, – выйдешь отсюда, кругом полно ресторанов. Фишки оставь на столе, вернёшься – сядешь на своё место.

– Вот уж хер, – возмутился Бочкарёв, – я пойду, а эти скоты их спи-дят.

– Никто не тронет, – успокоил я его, – вот, накрой их крышкой и иди.

Уведомив собравшихся, что если фишки спи-дят, то он всех уроет, и послав на х-й компанию игроков оптом, а дилера персонально, Бочкарёв выбрался из-за стола и отчалил на поиски жратвы.

Я объяснил присутствующим, что знаю этого джентльмена всего на пять минут дольше, чем они, и принёс свои извинения.

Пока Бочкарёв отсутствовал, шла обычная игра, и люди начали было успокаиваться. Однако не прошло и часа, как Бочкарёв появился вновь, и выяснилось, что он использовал этот час вовсе не для удовлетворения чувства голода. Бочкарёв оказался фантастически и до изумления пьян, что и подтвердил, рыгнув так, что волна перегара окатила даже сидящих за соседними столами. С этого момента игра потеряла смысл. Бочкарёв мычал, реготал, икал и ронял фишки на пол. Один за другим игроки начали покидать стол, и через короткое время Бочкарёв остался наедине с дилером, также чернокожим, как и прежний.

– Ты, негр, козёл, – сообщил дилеру Бочкарёв, – долбаная ты бычара. Му-у-у‑у.

Это переполнило чашу терпения. Появившаяся охрана под руки выволокла харкающего и сквернословящего Бочкарёва из зала. На этом наше знакомство закончилось.