С того дня, как я начал свою деятельность в качестве перехватчика, прошла неделя. Я овладел начальными навыками, необходимыми для успешного роста, но до профессионала мне было далеко. Этот прискорбный факт подтвердился при следующих обстоятельствах:

К букину целенаправленно двигался среднего роста паренёк, придерживающий нечто, находящееся у него за пазухой. Паренёк был свойского вида, и азы профессии требовали немедленно преградить ему доступ в магазин и строго спросить: «Что сдаём?». Этот элементарный приём я уже знал наизусть, и меня не остановило даже то, что остальные перехватчики вовсе не спешат навстречу пареньку, а напротив, отворачиваются от него с самым индифферентным видом.

– Что сдаём? – приступил я к допросу, грудью перекрыв доступ в магазин.

– Не что, а кого, – поправил паренёк, и, увидев признаки недоумения на моём лице, доброжелательно пояснил: – Тебя, гниду, сдаём в шестое отделение милиции.

Не успел я возразить, что не вижу повода для подобного экскурса, как у дверей букина залихватски затормозил милицейский газон, два сержанта выпрыгнули наружу, сноровисто подхватили меня под локти и закинули вовнутрь.

Через десять минут я уже парился в обезьяннике, наслаждаясь обществом шалавой бабёнки с подбитым глазом, представившейся Мандой.

– Это от Марии-Мандалины, – проявила эрудицию Манда, пока я удивлялся столь необычному имени. – Тебя Сугробов повязал?

– А хуй его знает, – честно признался я. – Молодой такой, белобрысый.

– Он, пиздёныш, – уверенно сказала Манда и заорала копающемуся в бумагах дежурному: – Выводи меня, мусорюга, а то обоссусь.

– А ссы, – вальяжно предложил дежурный, – мне по хуй.

– И нассу! – гордо заявила Манда. – Прямо сейчас и нассу.

Я робко принялся её урезонивать и отговаривать от этого опрометчивого поступка. Секунд пять Манда пребывала в раздумьях, но в результате победила принципиальность. Не утруждая себя раздеванием, она оросила пол обезьянника мощнейшей струёй.

Спасаясь от потопа и сопутствующих миазмов, я забился в самый угол и уже настраивался на мученическую борьбу с волнами стремительно распространяющегося амбре, как появился давешний паренёк.

– Здорово, Маша, – принюхавшись, поприветствовал он Манду. – Молодец, что не насрала. Так, давай, спекулянт, выходи, знакомиться будем.

Дежурный отпер обезьянник, я тепло распростился с Мандой и проследовал в кабинет.

– Так, – приступил к своим обязанностям Сугробов, – на тебе бумагу, подписывай.

– Что за бумага? – спросил я, – и зачем понадобилась моя подпись?

– Стоять на перехвате хочешь? – вместо ответа спросил Сугробов. – По глазам вижу, что хочешь, сучий сын.

– Хочу, – не стал я скрывать.

– А в тюрьму хочешь? – участливо осведомился Сугробов.

– В тюрьму – нет, – сказал я искренне.

– Тогда подписывай, – подытожил он, – и стой спокойно.

– Да что подписывать-то?

– Заявление, что согласен стать добровольным сотрудником угрозыска шестого отделения и сообщать о происходящем у магазина.

– А поконкретней можно? – въехал я в соответствующие тонкости.

– Конечно, можно. Вот, например, принесут рыжьё, иконы, антиквариат, ты сразу беги к телефону и звони – скажешь, что было и кто взял, мы сразу приедем.

– И всё?

– И всё.

– Попрощаться пришёл, мужики, – покаянно сказал я, возвращаясь к букину. Больше не приду.

– Чего так? – лениво спросил Коляныч.

– Стучать подписался, – скорбно признался я.

Присутствующие заржали.

– Мудила, мы все стучим, – оторжавшись сказал Коляныч, – без этого нельзя.

– Как же так? – опешил я. – На кого?

– Ну не друг на друга же. Короче, не кипяшись. Увидишь – поймёшь.

Случай увидеть и понять представился уже на следующий день.

Магазин закрывался на обед, перехватчики разошлись, лишь один я замешкался, и ко мне подвалили два сильно нелицеприятных гражданина.

– Котлы берёшь? – спросил тот, что попротивней.

– Какие котлы? – попытался отлынить я. – Здесь не котельная.

– Часы, фраер, – уточнил тот, что поприличнее.

– Нет, спасибо, – отказался я, – часы не беру.

– Берёшь, гнида, – заверил противный, – за пятнаху отдаём. Сказав это, он извлёк из кармана часы фабрики «Победа», пошарпанные, без циферблата и минутной стрелки.

– Не беру, – заупрямился я.

– А не возьмёшь, мы эти часы тебе в жопу засунем, – пообещал противный.

– Понял, – сказал я. – Тогда беру. Три рубля.

– Четыре, – сказал приличный. – На водку.

– Уговорили, – согласился я, заплатил четыре рубля, забрал часы и побежал стучать.

Сугробов не обманул. Оперативники были на месте меньше, чем через пять минут. Им-то я и сдал под расписку несчастную «Победу», которая ко всему не заводилась.

– Хороший внештатник – мёртвый внештатник, – сказал деревенского вида сержант, брезгливо засовывая конфискат в полиэтиленовый пакет. – Барабан, блядь…

– Служу Советскому Союзу! – хотел отрапортовать я, но в последний момент сдержался.