Дака сидела на пассажирском сиденье, задрав ноги на приборную панель и теребя свои волосы.

– Крётц джёбью зухой мурья! – процедила она. (Это очень плохое вампирское ругательство. Настолько плохое, что его и перевести нельзя.)

Господин Тепез растерянно взглянул на неё, на мгновение отвлёкшись от дороги.

– Что?

Сильвания, сидевшая на заднем сиденье, обвила руками спинку пассажирского кресла Даки и посмотрела на отца осуждающим взглядом.

– Фумпс, фумпс и ещё раз фумпс! – прошипела она сквозь зубы.

Господин Тепез недоумевающе наморщил лоб:

– Что такое?

Дака простонала:

– Да вот тот мужчина в синей машине. Ты хоть знаешь, кто это был?

– Знаю. Напыщенный, никуда не годный, лицемерный зазнайка, – ответил господин Тепез.

– Это был папа Хелене Штайнбрюк, – объяснила своему отцу Сильвания с заднего сиденья.

Господин Тепез поднял вверх свои лакричные усы.

– Ах-ах! Да будь он хоть папа китайского императора… – Господин Тепез перебил сам себя: – А кто такая Хелене Штайнбрюк?

– Хелене Штайнбрюк – самая красивая, самая умная, крутейшая, интереснейшая и приятнейшая девочка во всей нашей школе, и она чуть было не стала нашей подругой, – протараторила Дака.

– Ну, значит, вам повезло, нет? – Господин Тепез улыбнулся своим дочерям, но быстро сжал губы, наткнувшись на суровые лица близняшек.

– Ты что, укусил Штайнбрюка? Да или нет? – спросила Сильвания.

Господин Тепез какое-то время тупо смотрел на дорогу. Потом пробормотал:

– Я был бы рад его укусить. Но этот гнилокровный олух спит с подголовником. Подголовник! Вы только представьте себе!

– Почему? – спросила Дака.

– Я тоже задавался этим вопросом. – Господин Тепез кивал себе, ведя машину.

– Нет, я имела в виду, почему ты хотел его укусить?

– Потому что этот полуоблысевший мачо есть подлый соблазнитель женщин! – воскликнул Михай Тепез и при этом стукнул по рулю так, что сработал звуковой сигнал.

Сильвания вздрогнула. Этот испуг разбудил в ней одно воспоминание.

– Дака, – сказала она, ущипнув сестру за плечо. – А ты знаешь, как выглядит господин Штайнбрюк без очков?

Дака напрягла лоб:

– Лучше, чем в очках?

– Нет, он выглядит как Петер. Ну, помнишь, тот милый арендодатель маминого магазина крышек для унитаза.

Дака стукнула себя по лбу:

– Петер – это доктор Штайнбрюк, папа Хелене и мамин арендодатель – всё в одном лице!

– Этот так называемый милый арендодатель, – начал господин Тепез, – по своей основной профессии зубной врач. А мы ведь все знаем: зубные врачи не могут быть хорошими людьми. – Господин Тепез поддёрнул вверх лакричные усы и обнажил свои безукоризненно острые клыки, длинные, как зубочистки. Один венгерский зубной врач хотел поставить Михаю Тепезу в юности исправляющую пластинку на зубы, а один австрийский врач хотел даже вырвать у него клык. С тех пор с уст вампира не сошло ни одного доброго слова в адрес стоматологов. – Тот магазин, который он сдал Эльвире, находится как раз под его врачебным кабинетом. Прямо под кабинетом. Вплотную. Часами иметь такое под боком. Это ли не наглость?

– А что тут такого? – спросила Дака.

– А то, что этот доктор Штайнбрюк не только зубной врач, не только папа Хелене, не только арендодатель мамы, но и работающий, пусть и по совместительству, зато в высшей степени профессионально, плейбой, Казанова и сердцеед!

– Но по нему этого никак не скажешь, – удивилась Сильвания.

– Всё только маскировка, – сказал господин Тепез.

– А что именно делает плейбой? – заинтересовалась Дака.

Господин Тепез пропустил этот вопрос мимо ушей.

– В своей основной профессии он сверлит одну-две дырки в день, а по совместительству он бегает за моей женой, осыпает её цветами и комплиментами и ещё чёрт знает чем!

– Это делает плейбой? – Дака оглянулась на сестру, ища поддержки.

Сильвания отмахнулась. Она откинулась на заднем сиденье на спинку и закатила глаза. Она знала толк в любви, ревности и трагедиях. По крайней мере, теоретически. Девочка проглатывала всё, что находила на эти темы между двумя обложками и что предвещало сердечную боль. Но ещё ни разу она не встречала ни в одной книжке человека, который был бы так ревнив, как их папа.

Сильвания смотрела в окно. Уже показались первые дома их посёлка. Она почувствовала, как что-то тянет в её левом плече, и непроизвольно стала нащупывать на шее свою цепочку. Потом вспомнила, что цепочка пропала и что родная земля приклеена теперь изолентой к изнанке её наручных часов. Сильвания потёрла часы на запястье. И вспомнила при этом Хелене. Не почудилось ли ей это? Действительно ли из кармана джинсов Хелене блеснула золотая застёжка?

Всё было так быстро. Может, Сильвания и ошиблась. Да наверняка.

Но ведь обычно у Сильвании глаз был зоркий, как у орла.