Дака каталась по полу, от смеха держась за живот.

– Солнышко нашей семьи!

Сильвания крепко держалась за свою виолончель и между приступами смеха повторяла:

– Наша милая маленькая Раттатуя!

Господин Тепез поглаживал свои лакричные усы, которые от смеха закручивались ещё больше.

Госпожа Тепез разглядывала крысу на полу и кривилась. Потом подняла взгляд на мужа:

– Как эта дохлая крыса попала к нам на террасу?

– Эм-м, ну, это я очень легко могу тебе объяснить, – начал господин Тепез.

Но жена его перебила:

– Не надо мне сказок. Я хочу немедленно узнать правду.

– Ах, правду. Ну, тогда… А жаль, у меня в запасе была такая хорошая история. – Михай Тепез споткнулся о серьёзный взгляд жены и быстро продолжил: – А правда проста и неприглядна. Однажды ночью я проголодался. Так бывает. И… эм-м… я был не только голоден, но и самую малость, чуточку ревнив. И я подумал: что поможет от этого лучше, чем посещение твоего очаровательного арендодателя? Было самое время мне его узнать, да и ему пора было со мной познакомиться. Итак, я полетел к этому господину доктору Штайнбрюку. Одним дружеским укусом я хотел сразу же сломать лёд между нами, но наткнулся только на его подголовник. Эльвира, ты это слышишь? Парень носит подголовник! Но это же за рамками приличия! Я был так ошеломлён, что сразу улетел прочь. После этого я был уже не только голоден, но ещё и разъярён. Ну вот, и тогда я, чтобы утешиться, позволил себе крысу. Вампир знает, что делает. Ведь крысы обычно не носят подголовников.

Эльвира Тепез непонимающе уставилась на мужа:

– Ты попытался укусить моего арендодателя?

Господин Тепез пожал плечами:

– Я же сказал – из этого ничего не вышло.

У Эльвиры глаза на лоб полезли.

– Михай! Тебе нельзя здесь летать ночами по округе и кусать каких бы то ни было людей.

– Так ведь я его и не укусил.

– Но ты хотел!

– А что мне ещё оставалось?

Эльвира Тепез ошеломлённо смотрела на мужа:

– Может, просто оставить его в покое?

– Тогда, может, ему следовало просто оставить в покое мою жену? – ответил господин Тепез, скрестив руки на груди. – Он первый начал! Не я!

Сильвания и Дака прекратили смеяться и внимательно следили за диалогом родителей. Уже не в первый раз господин Тепез проявлял свою ревность. Не в первый раз он наносил поклоннику Эльвиры разъяснительный визит. И не в первый раз родители из-за этого ссорились. Девочки знали, что они помирятся. И всё равно Сильвания находила их разговор волнующим. Просто не было на свете ничего более интересного, чем пылкая страсть, ревность и любовные драмы. Она подпёрла голову руками и слушала разгорячёнными ушами.

Дака, наоборот, предпочла бы заткнуть себе уши. Родители вели себя просто позорно. В конце концов, ведь они были родители, а не какие-нибудь подростки в фильме про любовь. Дака откашлялась:

– А не могли бы вы всё остальное выяснять в гостиной?

Господин и госпожа Тепез удивлённо оглянулись на дочерей. Они явно забыли, где находились.

– О, извините, конечно! – быстро сказала госпожа Тепез.

– Но впредь закрывайте дверь террасы, – посоветовала Дака.

– И прихватите с собой крысу, – сказала Сильвания.

Несколько секунд спустя господин Тепез, госпожа Тепез и Раттатуя оставили девочек наедине.

Сильвания вздохнула и упала на свою железную кровать.

– Ну, разве это не безумно романтическое доказательство любви?

Дака почесала голову барабанной палочкой:

– Что именно? То, что они забрали Раттатую с собой?

– Гумокс! Конечно же, я имела в виду укус. Представь себе, что у тебя есть друг…

– Погоди-ка, – подняла руку Дака. – Ты имеешь в виду настоящего такого друга, который лапает тебя потными ладонями, всё время хочет тискаться и косеет, свихнувшись на теме любви? Можешь про это забыть!

– Но ты просто представь себе. Вам совсем не обязательно тискаться и лапать друг друга. Пусть у вас будут платонические отношения.

– Это имеет какую-то связь с ботинками на платформе? Ну, из-за большей дистанции друг от друга?

Сильвания закатила глаза:

– Нет. Платоническая любовь – это любовь без прикосновений. При этом речь идёт скорее о душевной привязанности.

Дака немного поразмыслила.

– Окей. Такое я, пожалуй, могу себе представить. Итак, у меня есть такой платформенный друг. И что дальше?

– Представь себе, что твой друг любит тебя так сильно, что ревнует тебя ко всем другим мальчикам без разбору, и вот…

– Что это ещё за другие мальчики?

– Ну, другие. Главным образом те, которые на тебя поглядывают. И если они подходят к тебе слишком близко, – цап! – твой друг кусается!

Дака щёлкнула языком.

– Круто!

Сильвания кивнула. Девочки сидели некоторое время молча, каждая в своих мыслях. Сильвания представляла себе рослого русоволосого юношу (странным образом похожего на того, которого встретила тогда на эскалаторе). Под плакучей ивой на берегу озера при полной луне он признавался ей в любви, ревности и укусах.

Дака представляла себе черноволосого молодого вампира (похожего на солиста группы Krypton Krax). Она пыталась вообразить акт его ревности. Её молодой платформенный друг подкрадывался сзади к другому мальчику, раскрывал рот и вонзал свои безукоризненные клыки в бледную шею. Чавк!

Сильвания первой очнулась от своих мыслей.

– Глупо только, что мы уже не в Бистрине, а в Биндбурге. Я думаю, здесь скорее редкость, чтобы один мужчина кусал другого из ревности.

– Ещё глупее то, что наш папа укусил, как нарочно, папу Хелене. Или попытался укусить.

Сильвания печально кивнула. Про Хелене, в качестве будущей лучшей подруги, можно было, пожалуй, забыть. Внезапно она что-то вспомнила.

– Кстати, я кое-что видела. Когда Хелене садилась в машину, из кармана её джинсов свисала застёжка цепочки. Золотая. – Сильвания покосилась на сестру и подождала.

– Ты хочешь сказать… это была твоя цепочка?

– Не знаю. Могла быть и моя. Но она ведь не одна такая на свете. Есть много золотых цепочек.

– А зачем Хелене твоя цепочка? Она же знает, что ты её ищешь.

– Вот именно, я тоже так думаю. Допустим, она нашла мою цепочку – ведь она бы тогда мне её вернула.

– Да ты наверняка обозналась. Скорее всего, это была какая-то совсем другая цепочка, – сказала Дака.

Сильвания энергично кивнула:

– Да, не может быть, чтобы это была моя цепочка.