В голове пронеслось – если оно сейчас грохнет веткой, не видать мне Забытой горы, Талисмана и ответов.

Слова вылетели изо рта быстрее, чем успела понять, что несу, голос показался чужим и непривычно жестким.

– Если ты, трухлявая колода, размажешь меня по стволу, – прогремела я, – клянусь всеми известными богами – сгниешь раньше, чем поднимется солнце!

Слева послышался изумленный возглас белокожего. Оглянулась, тот усиленно цепляется за кору, отрывая раскрошенные куски. Выпученные глаза смотрят так, будто я в очередной раз осквернила неприкосновенность.

Грандарон на секунду остановил ветку-змею. Потом снова загудел, как горный зверь. В ушах засвистел ветер, необъятный ствол шевельнулся и медленно двинулся в сторону.

С земли донеслись звуки лопающихся пузырей, жалобные стоны смаргов разлетелись по долине гулким эхом. Глянула вниз, из тумана высунулись исполинские корни, напоминающие кривые паучьи лапы, ствол сделал несколько пружинистых движений и развернулся в сторону леса.

Лисгард простонал, с трудом удерживаясь на трухлявой коре:

– Чего он медлит? Прибил бы уже, и дело с концом! Сил уже нет висеть.

Перехватив рукой борозду пошире, если уж погибать, так с пониманием, я откинула со лба запутанную прядь и выплюнула кусок коры.

– Хватит причитать, – огрызнулась я. – Лучше держись крепче. Не больно-то ты отважен без солнечной армии.

Он открыл рот, чтобы возразить, но я перебила:

– Да молчи уже. Эй, Грандарон! Ты слышишь меня?

Древень прогудел что-то на только ему понятном языке, лиственная шапка вверху наклонилась сильнее, будто пытается разглядеть – что там за букашки дерзят. Затем ветка-змея с сухим скрипом пришла в движение.

Я зажмурилась и уперлась лбом в кору, чтобы не видеть, как приближается деревянная кувалда. До ушей донесся прерывистый шепот. Оттопырив левое ухо, поняла – Лисгард возносит горячие молитвы и готовится умереть с чистой душой. А я молитв не помню, потому молчу и изображаю святую невинность. Хотя это вряд ли, святых не оставляют погибать.

Повисла гнетущая тишина.

Когда открыла глаза и посмотрела за спину, обнаружила ветку, аккуратно зависшую у самых ног. Она вытянулась, поверхность стала покатой и удобной. Маленькие веточки торчат в разные стороны, шевелят молодой порослью, ствол опутан толстыми лианами, толстые концы свободно болтаются над туманной завесой.

Я шепнула в сторону:

– Эй, Лисгард, смотри.

Белокожий осторожно вывернул шею.

– Как же… – проговорил он неверяще.

Ветка поднялась чуть выше, как бы приглашая. Я вскинула голову и крикнула зеленой шапке:

– Грандарон! Ты не будешь нас расплющивать?

Послышался протяжный гул, посыпались мелкие ветки, мимо вниз пронеслось пустое гнездо. Хозяева очень удивятся, когда вернутся и не обнаружат уютной корзиночки.

Я расценила это как согласие. Медленно вытащив сапог из расщелины, осторожно опустила на ветку, но пальцы, на всякий случай, оставила в коре.

Ветка даже не качнулась. Осмелев, я полностью перебралась на шершавую поверхность, когда уселась – свесила ноги по бокам. Пришлось немного поерзать, чтобы вытащить из-под себя перекрученный плащ. Потом бодро натянула капюшон на уши, отряхивая деревянную труху с груди, и помахала белокожему. Тот висит на стволе, зачарованно смотрит на происходящее.

Истерические вопли и хлюпанья внизу затихли, серый туман все еще застилает землю, но энтузиазма у смаргов поубавилось. Особенно после того, как несколько десятков зеленых тварей оказались раздавлены могучими корнями Грандарона. Хрипы и стоны переместились в сторону поля – не получив желанной добычи, гады уползли ловить кого-нибудь попроще и подоступнее.

Я аккуратно ухватилась пальцами за небольшой отросток. Убедившись в надежности ветки, на которой сижу, подвинулась вперед.

– Лисград, давай, лезь! – крикнула я. – Древень сама доброта.

Белокожий с сомнением оглядел увитую лианами ветку, затем бросил подозрительный взгляд на меня. Сапог соскользнул и оторвал кусок коры, высокородный выругался под нос. Пальцы вцепились в трещины, по белоснежным кистям потекли багровые струйки, доспехи помутнели от зеленой слизи и покрылись подсохшей коркой.

Лисгард зафиксировал положение и толкнул носком ветку.

– Вот это и настораживает, – проговорил он.

– Почему?

– Потому, что своими глазами видел искалеченные Грандароном тела.

Из глубины ствола послышалось недовольное гудение, Лисгард от неожиданности дернулся, пальцы соскочили с выступа. Он опрокинулся и, как в замедленном действии, полетел назад.

Грандарон что-то гулко проскрипел и направил ветку, верхом со мной, вперед. Я сжала ногами ствол, боясь свалиться с высоты, вцепилась пальцами в веточки.

Гигант пронес меня над землей и подставил деревянную лапу под спину Лисгарда. Тот с лязгом стукнулся о кору и замер, видимо, не верит, что все еще жив.

Маленькие веточки аккуратно обхватили руки и ноги высокородного, поддерживая под спину, затем приподняли, Лисгарда перевернуло в вертикальное положение.

– Странно, что солнечные боятся исполина, – проговорила я. – Древень куда отзывчивей тех, кого встречала за последнее время.

Грандарон усадил его лицом ко мне и отпустил. Белокожий изумленно похлопал глазами, пальцы схватились за веточки, он вылупился на меня, будто впервые видит.

Я откинулась назад, оперевшись на локти, плащ сполз на плечи, вырез корсета раскрылся. Очень захотелось вытянуть спину после беличьих прыжков – в шее напряжение и плечи болят.

– Кому-то не мешало бы похудеть, – сказала я в шутку, глядя на высокородного из-под бровей.

По невнятному бормотанию поняла – белокожий не забыл о позорном падении, но взгляд от меня усиленно отводит. Послышался прерывистый вздох, затем раздался охрипший голос:

– Сегодня же сажусь на голодовку.

Даже хотела улыбнуться, а Генэль бы уже кинулась на шею.

Древень заскрипел ветками и понес нас вверх к лиственной шапке. Ветерок в темноте приятно заструился по коже, мимо вниз уносится морщинистая толща гигантского ствола с десятками старых ран, которые давно зарубцевались и превратились в засохшие наросты.

Я произнесла задумчиво:

– Похоже, у Грандарона была бурная молодость. Сколько живут древни? Может, по их меркам, он еще юноша в расцвете сил, а вы его древним нарекли.

Высокородный промолчал. Я выглянула из-под капюшона и украдкой посмотрела на Лисгарда. Белокожий то щурится, то широко раскрывает глаза, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в темноте. Зато для меня мир, как объемная картинка с глубокими рельефами.

Лисгард перестал озираться в попытках увидеть детали и остановил сосредоточенный взгляд на мне.

– Я, конечно, рад, что нас не сожрали смарги, – начал он. – И благодарен дереву за спасение.

– Но?

Я выпрямилась, подняв голову, и сердито посмотрела из-под края капюшона.

Лисгард продолжил, растягивая слова:

– Мне совершенно не ясно, что вдруг нашло на Грандарона? Он не пощадил ни одного солнечного эльфа.

– Вы, наверное, его обижаете.

Белокожий чуть не замахал руками, но вовремя вспомнил, что ими лучше держаться за ствол.

– Жители Эолума относятся к древням с почтением и уважением, – проговорил он. – Тут на него прыгаете вы. То есть мы. Но вы в первую очередь. Сыплете проклятия, а он покорно соглашается оказать помощь.

– И что?

– Разве не странно?

Я пожала плечами, смахивая с груди очередную порцию листьев, затем опустила взгляд в темноту – туман стремительно удаляется.

– Может, дереву претит твоя изысканная, чопорная манера? – предположила я.

Лисгард аж подался вперед:

– Думаете, ваша дерзость и прямота вызывают восторг?

– Не знаю. Но эффект точно вызывают.

Ветка поднялась к кроне, внесла нас в самую гущу и остановилась возле верхней кромки. Над головой ночное небо с белым серпом луны. Звезды, у которых хватило сил проступить сквозь свет месяца, выстроились в кривые ряды. Если соединить их линиями – получатся фигуры, похожие на зверей и птиц.

Вдалеке, окруженный серым туманом, застыл ночной Эолум. Тонкие шпили мягко поблескивают в лунном свете, стена бросает густую тень на долину и создает иллюзию пропасти перед городом.

Я глянула вниз – растительность смыкается плотным ковром под ногами, широкие листья растопырились в хаотичном порядке и образуют сплошную зеленую массу.

Сбоку послышалось беспокойное покашливание. Я повернулась и чуть не охнула от восхищения – Лисгард восседает на стволе, как на единороге, одна рука держится за ветку, другая на рукояти меча. Серебряный свет отражается матовым бликом на доспехах, волосы мерцают, глаза полыхают синим пламенем. Но не таким, как у городских ворот, в этот раз что-то другое, странное. Секунду тянулась пауза, затем он проговорил, запинаясь:

– Миледи Каонэль, не могли бы вы, эм, запахнуться?

По спине пробежали мурашки, уши потеплели, но вместе со стыдом во мне поднялось возмущение. Я выпрямила спину, подняла подбородок, чтоб он лучше смог разглядеть идеальные пропорции серого лица, соединила лопатки и выпятила грудь.

– Не я выбирала одежду.

Лисгард смущенно хмыкнул и отвернулся. Лунный свет залил правую щеку, белокожий и так светится, а теперь и вовсе на божество похож.

Древень замер, растопырив ветки. Я осторожно уперлась руками и поднялась на ноги, ловко балансируя на стволе. Подо мной простирается пропасть, хоть и скрытая густой листвой. В голове мелькнула мысль – надо бы за что-то держаться, но ноги вполне уверенно стоят на ветке, затылок теплый.

Лисгард делает вид, что ему все равно, смотрит в сторону и не моргает, но уши топорщит.

– Мы на высоте Эолумской стены в сотню блоков, – проговорил он, не поворачиваясь.

Я сделала пару шагов, ветка даже не качнулась – Грандарон крепко зафиксировался.

Листва зашуршала, из зарослей выглянул огромный коричневый глаз с множеством древесных складок и трещин. На месте, где должен быть зрачок, зияет небольшое дупло. Морщинистое веко со скрипом моргнуло, с коры посыпалась мелкая труха и какие-то жучки. Затем глазное яблоко медленно повернулось и замерло, глядя на меня.

Я расставила ноги пошире в упор и благодарно наклонила голову. Затем сложила руки в замок за спиной.

– Древень, – проговорила я так ласково, как умела. – Не обижайся, что чуть не прокляла тебя. Я бы не стала, честное слово. Это все он.

Я ткнула пальцем в изумленного Лисгарда. Тот аж подпрыгнул на месте, когда Грандарон с треском перевел на него дырявый взгляд. Из зрачка выползла перепуганная многоножка, вскарабкалась на веко и скрылась в вековых бороздах. Ствол недовольно загудел и качнулся в сторону.

– Нет, ты погоди, – поспешно добавила я. – Он не совсем виноват. Точнее, виноват только в том, что высокородный.

Слева послышался очередной удивленный вздох, я шикнула на белокожего и продолжила:

– Лисгард добрый, хоть и солнечный. Они там все немного того. А я – хорошая.

Белокожий оскорбленно фыркнул и отвернулся в темноту, мол, не желаю слушать бредни безродной серой эльфийки.

– Ну и пожалуйста, – бросила я. – Эльф с повозки – единорогу легче.

Из гущи высунулась ветка, широкий лист мягко коснулся щеки. Наклонив голову еще ниже, я провела пальцами по гладкой поверхности, лист задрожал и смущенно скрутился в трубочку.

Я хихикнула и отвела ветку в сторону, даже дерево меня полюбило, а этот белоухий только и делает, что ворчит.

– Да-да, ты мне тоже нравишься, – проговорила я ласково. – И благодарна за спасение. Но мне надо к Забытой горе.

Грандарон глухо прогудел, листва в темноте зашумела, древесная труха обильно посыпалась с веток. Веко на дырявом глазу раскрылось, выгоняя из дупла очередной отряд насекомых. Козявки с возмущенным стрекотом расползлись по трещинам и зазорам. Древень со скрипом моргнул, снова вперил в меня глаз и обеспокоенно растопырил ветки.

Я сказала мягко:

– Не кричи на меня. Или ты помогаешь, или не мешай.

Откуда-то донесся испуганный крик филина, Лисгард нервно поежился, скрестив руки на груди, и стал похож на промокшего воробья.

Древень кинул вопросительный взгляд на Лисгарда, скрипя деревянным веком.

– Да, – подтвердила я и уперла руки в бока. – Он идет со мной.

Из самого сердца Грандарона донесся протяжный скрежет, по стволу пошло мелкое дрожание, ветки, включая оседланную нами, затряслись, как от порывистого ветра, хотя в ночном воздухе полный штиль.

Я быстро села, натянула капюшон на голову – не хочу, чтоб за пазуху насыпалось еще больше трухи, крепко обхватила ногами ствол и сердито уставилась на ту часть древня, которая могла быть лицом.

Гигантское глазное яблоко виновато покосилось в сторону, как бы извиняясь за неудобства, затем весь древень пришел в движение.

Лисгард, до этого демонстративно воротящий нос, вцепился мертвой хваткой в ветки, что потолще, и не сводит с меня взгляд.

Я пожала плечами.

– Что? Он сам.

Лисгард заговорил, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, но от рывков Грандарона он дергается, как при скачке.

– Миледи Каонэль, не могли бы вы попросить вашего нового друга быть аккуратнее. Не хочется свалиться в лапы смаргам. Уверен, некоторые из них все еще ползают под деревом в надежде на свежее мясо.

Ствол тряхнуло, с земли послышался скрежет корней, которые зашевелились после веков покоя. Сквозь треск коры донеслись вопли смаргов, которые самонадеянно решили дождаться нас внизу.

Грандарон качнулся и двинулся в глубь леса. Исполинская масса заскользила через заросли, словно адамантиновое лезвие сквозь масло. Мелкие деревья расступаются перед гигантом, некоторые склоняют черные шапки.

Я сцепила ноги под веткой и схватилась за сучок. Белокожий все же прав – упасть с такой высоты смертельно даже для кошки, но страх показывать нельзя, а то решит, что я никудышная.

Листья лезут в лицо и липнут к коже, приходится все время отмахиваться и смахивать настырную зелень.

– А что, в Эолуме благодарность не в почете? – спросила я с белокожего. – Видишь, древень несет нас через лес, но на тебя подозрительно косится.

– Жестковато, – отозвался белокожий.

– Скажи спасибо, что не скинул.

Лисгард проговорил, качаясь в так движению Грандарона:

– На его месте я бы давно ушел в глубину леса, чтобы никто не мешал встречать преклонную старость.

Древень недовольно прогудел что-то на своем скрипучем языке.

Я успокаивающе похлопала его по ветке, на которой сидела, рискуя сползти на бок.

– Ну-ну, – проговорила я успокаивающе. – Не обращай внимания на этого сноба. Он, наверное, в детстве головой стукнулся, и там все перемешалось.

Я выглянула из-под капюшона и погрозила пальцем Лисгарду, высокородный даже бровь приподнял.

– Если бы древня здесь не оказалось, – пояснила я веско, – нас бы сожрали ваши пузыристые питомцы.

– Они не наши.

Белокожий недовольно насупился и отвернулся, провожая взглядом быстро удаляющийся Эолум.

Я виновато вздохнула и подумала, что высокородному эльфу придется учиться жить по другим законам. Я-то ладно, все равно ничего не помню, а он – рожденный благородным миром, где каждый знает свое место. С другой стороны, эльф должен уметь приспосабливаться к новым условиям. Значит, я ему одолжение сделала. В сверкающих покоях научишься только монетки считать и различать, кому кланяться, набеги на беззащитные фермерские селения не считаются. Кроме того, мне все равно нужен спутник.

Так, успокаивая в себе взыгравшуюся совесть, не заметила, как огромный древень переместился на другую сторону леса. Размеры исполина позволили пересечь Светлолесье так быстро, что оглянуться не успели.

Грандарон остановился на окраине рядом с широкой дорогой, ствол стал наклоняться, ветки хором заскрипели, он бережно опустил нас на обочину.

Я спрыгнула, из-под ног вздыбилось облачко пыли, сапоги моментально покрылись серым. Отойдя на пару шагов, я попыталась охватить взглядом всего древня. Секунду стояла с раскрытым ртом, потому что размер Грандарона оказался воистину нереальным – согнутый ствол и крона полностью скрыли ночное небо.

Рядом раздался глухой стук, Лисгард спрыгнул с ветки и с заметно пободревшим лицом подошел ко мне.

Я прижала ладонь к сердцу и поклонилась старому древню.

– Спасибо, могучий великан, – сказала я почтительно.

Потом пнула Лисгарда в бок, тот охнул, брови сдвинулись, в глазах застыло непонимание. Он простоял так пару мгновений, потом спохватился и склонил голову в коротком поклоне.

– От лица сияющих эльфов выражаю благодарность и почтение, – проговорил он сдержанно.

Я закатила глаза, но смолчала.

Грандарон зашевелил ветками, внимательно посмотрел на меня деревянным глазом. Показалось, во взгляде мелькнули озабоченность и беспокойство, если древни вообще обладают такими эмоциями. Затем указал веткой на дорогу и развернулся.

Огромные корни зашевелились, как щупальца, шум кроны превратился в рокот водопада. Сверху посыпались огромные комья земли и древесины, мы с Лисгардом еле успели отскочить от черного града.

Грандарон издал протяжный звук, похожий на прощание, и с диким хрустом двинулся в глубину леса.

Лисгард задумчиво проговорил, глядя на удаляющуюся темную макушку над лесом:

– И что теперь? Думаете, на этом все неприятности закончились? Мы на восточной окраине, за пределами Светлолесья. Древень отнес нас в самую удаленную от Эолума часть.

Я вытащила из складок плаща листья, в очередной раз стряхивая ветки с груди. Белокожий периодически бросает двусмысленные взгляды и делает вид, что случайно посмотрел.

– Восточную? – сказала я, переводя дух. – Тем лучше. Птичка шепнула, что нам через Чумнолесье на восток.

Белокожий всплеснул руками.

– Святая простота, – возмутился он. – Ваша птичка безумна. Вы хоть знаете, что такое Чумнолесье?

– Очевидно, лес.

– О да. Лес. Отравленный, безумный, черный лес, с кучей диких тварей, которые только и думают, как напасть и сожрать.

Хотела по привычке вспылить, высказать все, что думаю по поводу его чрезмерной осторожности, высокородности и остальных эолумских качеств, но, взглянув в гаюиновые глаза, поняла – сил спорить нет.

Я перевела взгляд на дорогу и проговорила тихо:

– Лисгард, пойми – это не просто память. У меня была жизнь, целая жизнь, родные, друзья, любимые места. Я ее потеряла. Какая-то тварь отняла все, что делало меня мной, скомкала и бросила умирать на солнцепеке. У эльфов долгий век, но без памяти мы подобны камням, что вечно разбросаны по миру. Я словно зависла в воздухе и не знаю, как опуститься на землю. Талисман – единственное, что может помочь мне вернуть себя. Королевский гаюин мелочь в сравнении с силой, которая хранится в древнем артфакте. Обещаю, как только получу его, я верну камень.

В глазах даже помокрело, я шмыгнула носом и смахнула неожиданную слезинку с щеки.

Лисгард тяжело вздохнул и шагнул ближе. В глубине души он сочувствует, иначе как объяснить то, что не отдал меня стражникам вместе с гаюином?

Ночной ветерок коснулся щек, кожа на руках пошла серыми мурашками. Я сунула пальцы в прорези плаща, которые заменяли карманы, и поежилась.

Над ухом раздался мягкий голос:

– Идем?