В покоях все ходило ходуном. Казалось, даже стены, отделанные розовым мрамором, беспрестанно шевелятся, пододвигая то одну, то другую дверь поближе к снующим туда-сюда камеристкам.

Меня сопроводили в омывальную, где, призванные по торжественному случаю уже знакомые банщицы растерли тело жесткой щеткой, а затем принялись ополаскивать, поливая попеременно из золотых кувшинов. Остальные девушки, присутствующие при важном ритуале Омовения, тихо напевали что-то на незнакомом наречии, и их песнопение более походило на проповедь в молельном доме.

После того, как меня омыли пузырящейся минеральной водой, пришел черед второго кувшина. Жидкость, что потекла по телу, наполнила омывальную фруктовым ароматом свежести. Не успела спросить, что это было, меня ополоснули из третьего кувшина, на этот раз козьим молоком. Из четвертого кувшина на плечи обрушилась густая жидкость красно-бурого цвета, и я вздрогнула, подумав, что меня моют кровью.

Одна из банщиц успокоила, пояснив, что остывший отвар цветков липы приобретает багряно-красный цвет.

– Этот отвар необычайно полезен для кожи, – заверила меня девушка, сверкая белозубой улыбкой. – А вот ванны с ним выглядят пугающе. Рассказывают, однажды одну графиню далеких земель застали за принятием ванны из липового настоя и до конца жизни бедняжка не смогла отмыться от прозвища "кровавая графиня".

Я потянула носом, принюхиваясь и отметила, что липовый отвар замечательно пахнет цветами и медом, а его соприкосновение с кожей приятно.

– Бедняжка, – тем не менее пробормотала я, имея в виду ту графиню. – Как должно быть тяжело жить с таким прозвищем.

– Увы, ее жизнь была недолгой, – сообщила банщица. – Королевский и молельный дом задумали отобрать ее земли и замки, для чего вцепились в случайное прозвище, как стервятники в добычу. После ложных обвинений во всех ужасах, ей приписываемых, для которых не поленились лишить жизни с тысячу девушек и детей, чьи тела разбросали по окрестностям владений несчастной женщины, графиню судили.

– Я так понимаю, королевский дом получил желаемое? – хмуро спросила я.

– Еще как получил, принцесса, – ответила банщица и печально улыбнулась. – Кровавая графиня лишилась всего имущества, а саму ее заживо замуровали в подземелье.

– Какое зверство! – ахнула я.

– Женщине трудно править одной, – грустно сказала банщица. – Муж несчастной женщины погиб на войне…

Я замолчала, задумавшись о своей нелегкой доле, и что с сегодняшнего дня на мои плечи возлагается ответственность не только за свою жизнь, но и за жизнь и благополучие народа Черной Пустоши.

– Ванесса, что ты такое говоришь! – возмущенно воскликнула Лана, которая помогала банщицам. – Разве можно так сильно пугать миледи накануне свадьбы! Посмотри, что ты наделала, на ней же лица нет!

– Простите, миледи, простите, я правда не подумала, что говорю! Да отрежут боги Черной Пустоши мой язык, если я огорчила вас!

– Нет-нет, все в порядке, – поспешила я заверить обеих девушек, испугавшись красочности раскаяния банщицы Ванессы. – Пусть все останутся при языках…

Вслед за отваром липы меня окатили чуть подогретым розовым маслом, а затем омыли водой и насухо растерли мягкими полотенцами, пропитанными ароматом гардении.

– Мы знаем, что это – ваш любимый аромат, миледи, – сказала та самая Ванесса, виновато улыбаясь.

– Пожалуйте облачаться, миледи, – пропела Рамина, накидывая мне на плечи пышную банную простыню.

Прошествовав в окружении девушек в гостиную, на софе увидела платье из атласа цвета слоновой кости. Щедро украшенное черными алмазами редчайшего оттенка карбонадо, а также золотыми искрами раухтопазов и золотой вышивкой. Платье так сияло и переливалось в дневном свете, что страшно было предположить, как оно заискрит при свечах и лампах. Самое роскошное из всех нарядов, что доводилось видеть в жизни, тем не менее, заставило нахмурить брови и найти глазами мистрис Одли, которая, как и остальные девушки переводила восторженные взгляды с платья на меня.

Заметив мой взгляд, мистрис Одли присела в полупоклоне и с благоговением спросила:

– Как вы находите платье, миледи?

– Платье чудесно, – излишне сухо ответила я, и мистрис Одли снова взглянула на наряд, пытаясь, видимо, найти в нем какой-то изъян, которого ранее не заметила. Не обнаружив такового, она вновь посмотрела на меня, на этот раз с опаской.

– Правда, чудесно, – искренне сказала я. – Но где тот подвенечный наряд, который я привезла с собой?

– Ваш наряд, миледи? – несколько опешив, спросила мистрис Одли. – Но ведь это платье куда роскошнее…

– Роскошнее, – не стала спорить я. – А то, что я привезла – свадебное платье моей мамы.

– Миледи, но оно… Оно не готово, – забормотала мистрис Одли. – Мы занимались подготовкой этого платья!

Из окна потянуло свежестью, и я зябко закуталась в простыню. Заметив это, мистрис Одли голосом полководца наказала Рамине прикрыть окно, а Лану с Ветой отправила в гардеробную.

Спустя несколько минут гробовой тишины девушки вернулись с маминым платьем. У меня защемило в груди, когда вспомнила, что на семейном портрете, который висел в замковой галерее в Изумрудном Нагорье, живописец изобразил маму именно в нем. Маленькой девочкой, совсем крохой, я подолгу стояла перед тем огромным, в три человеческих роста, портретом, и думала о том, какая мамочка красивая.

– Вырастешь, и станешь еще краше, доченька, – говорила мне мама, – а когда будешь выходить замуж за самого прекрасного принца в мире, на тебе обязательно будет это платье, которое ты так любишь.

При воспоминании о маме глаза наполнились слезами. С возмущенным писком, храбро прорвавшись сквозь ворох нарядов, аккуратно разложенных на низкой софе, на плечо взлетел Диларион.

Ощутив беспокойство питомца, я мысленно сказала ему:

"У меня отняли маму, папу и родину. И обещание мамы, что я выйду замуж за самого прекрасного принца в мире. Но им не отнять у меня маминого благословения и маминого платья".

Видимо, решив не спорить со строптивой невестой, мистрис Одли растерянно пробормотала:

– Мы можем приступить к облачению, пока девушки готовят «ваше» платье?

Когда я кивнула, камеристка добавила, чуть не плача:

– Но оно столь… Открытое… В особенности для свадебного платья леди…

Я хмуро перевела взгляд на тот наряд, что мне сшили дворцовые портнихи Черной Пустоши. Наглухо закрытый ворот, длинные, до самых кончиков пальцев, рукава. Вырез на мамином платье едва доходит до середины груди, что по меркам Аварона, да и Огненных Земель, весьма скромно.

– Если вы о декольте, мистрис Одли, то для него есть шейный платок в тон, – голосом, не терпящим возражений, проговорила я. – А длина рукавов до локтя с лихвой возмещается прилагающимися к наряду перчатками.

По лицу мистрис Одли было видно, что камеристке есть, что возразить. Желая раз и навсегда покончить с этим, я сообщила:

– Даже Бенара считает это платье образцом непорочности.

Я сказала это так твердо, что мистрис Одли нервно закусила губу, а жадно слушающие наш разговор девушки часто заморгали.

Старшая камеристка присела в полупоклоне, признавая свое поражение, и произнесла:

– Должно быть, эта леди Бенара крайне достойная и благочестивая дама, раз вы столь высоко цените ее мнение.

Представив Бенару в образе леди, я хмыкнула и попросила девушек, начать, наконец, облачение, пока я не замерзла насмерть.

Камеристки тут же заохали. По жесту мистрис Одли снова затянули некую песню и принялись с готовностью подавать мне детали туалета, каждый раз осведомляясь, подходит сей предмет, или нет.

Я остановила выбор на тончайших белых чулках из слюны гаупассских пауков и на белоснежном кружевном поясе. Панталоны выбрала также белого цвета, из тонкой ткани, но пышные, с нежно-розовыми лентами под коленями. Белый атласный лиф, украшенный нежными розами в тон ленточкам на панталонах, привел девушек в восторг, и они даже поспорили, кружевницы какого королевства трудились над ним. Вспомнив об аваронских магах-ремесленниках я благоразумна промолчала.

Корсет попросила подать тот, что изготовили для меня дворовые портнихи, отметив, что местные корсеты удобнее тех, к которым я привыкла, чем вызвала довольные усмешки девушек, а мистрис Одли облегченно выдохнула.

Когда корсет оказался зашнурован, девушки внесли мамино платье, которое готовили в спешке, но справились со своей работой на совесть.

Я закусила губу, разглядывая наряд.

В пору маминой юности в моде были "двухслойные" платья. Это значит, что поверх одного, "внутреннего", располагалось второе, "внешнее", но без передней части, таким образом, "внутреннее" задавало тонкий, элегантный шик, а "внешнее" обеспечивало ему роскошное обрамление.

"Внутреннее" платье маминого свадебного наряда покрыто нежнейшим кружевом и столь щедро отделано алмазной крошкой, что глазам больно смотреть. "Внешнее" обрамляет квадратное декольте до груди, рукава пышные, подол роскошной юбки из плотной тафты украшен россыпью изумрудов. Нижние части рукавов и ворот тоже сверкают зеленым, а по центру наряда тянется тонкая дорожка огненных опалов.

Такая отделка платья, как рассказывала мама, была выбрана мастерицами не случайно, а как знак того, что леди из Огненных Земель, из дома Бранж вступает в союз с королем из дома Гриндфолд.

Удовлетворенно кивнув девушкам, я присела на стул с высокой спинкой, чтобы камеристкам было удобнее уложить мне волосы. К моему удивлению, оказалось, что высокую прическу делать не будут: по традициям Черной Пустоши невеста идет к алтарю с распущенными волосами в знак своей чистоты и невинности.

– Ваши волосы, миледи, лучшее ваше украшение, – с придыханием сказала Лана, и девушки принялись жарко спорить на предмет того, что в "леди Черной Пустоши" все безупречно, а не только густые, огненные локоны, словно из-под пера мастера-живописца.

После того как волосы насухо вытерли полотенцем, пропитанным маслом гардении, на них нанесли специальный состав и уложили в красивые локоны, которые каскадом заструились до талии. Чуть приподняли пряди у висков и закрепили шпильками, затем надели мамину диадему, густо усыпанную бриллиантами. Лишь на лоб спускается крупный продолговатый изумруд в обрамлении огненных опалов.

Веки чуть тронули золотистой пыльцой, ее же, в куда меньшем количестве, нанесли на скулы.

– У вас изумительный цвет лица, – с видом знатока сообщила мистрис Одли, – грех портить его лишней краской.

Из украшений я приказала подать скромный на первый взгляд и роскошный, если приглядеться, кулон на золотой цепочке. Форма кулона походит на разрезанный гранат, заполненный нежной, сверкающей рыже-алым цветом, мякотью. Этот кулон был на маме в день ее свадьбы, и я не хотела никаких других украшений.

После того, как платье затянули на спине и уложили сзади ленты в красивый бант, настал черед шейного платка для декольте. Я подсказала девушкам, как правильно его крепить, и они быстро справились с работой. Легкая вуаль, украшенная мелкими бриллиантами, по выражению лица мистрис Одли лишь больше привлекла внимание к содержимому декольте, но я, взглянув на себя в зеркало, решила, что даже Бенара осталась бы довольна.

Мне покрыли голову фатой, а на лицо накинули прозрачную вуаль, закрепив ее между шпилек, что держат прическу. Мир тотчас приобрел таинственную размытость, отчего сердце застрочило с удвоенной скоростью.

За окном громыхнул гонг, и я испуганно вздрогнула.

– Это готовятся к свадьбе? – спросила я слабым голосом, чувствуя отчего-то, что колени ослабели.

– К казни, миледи, – поспешила ответить Рамина. – Его высочество прибыл, а значит, с магом-изменником долго ждать не будут.

Я ахнула, оседая на руки подхватившим меня девушкам, а мистрис Одли строго отчитала младшую камеристку:

– Ты в своем уме, Рамина?! Мало нам сегодня россказней дурочки Ванессы, еще и ты решила подлить масла в огонь!

Не слушая плаксивых оправданий Рамины и заверений, что она и вправду глупее ворвейского поросенка, мистрис Одли поспешила меня успокоить.

– Не волнуйтесь, леди. Народ Черной Пустоши никогда не совершит такую глупость, казнив преступника накануне свадьбы лорда и леди. Ведь это крайне плохая примета.

Я с трудом перевела дыхание, облегченно вздохнув, а мистрис Одли добавила:

– Конечно же, казнь состоится сразу после.

В глазах потемнело, снова стало трудно дышать, а перед мысленным взором возникло лицо осужденного мага: молодое, даже юношеское, с встрепанными кудрями цвета ранней пшеницы, с расширившимися от страха черными глазами.

"Помоги", – произнес глухой далекий голос в моем сознании, и мир снова прояснился.

Раздался мелодичный звон, и мистрис Одли поведала, что это пришли "лучшие женщины Черной Пустоши, самые достойные леди, чтобы сопровождать меня к алтарю.

– А как будет проходить свадебный ритуал? – спросила я и запоздало подумала, что не видела здесь ни одного молельного дома.

Тетя рассказывала, что раньше новобрачных связывал брачными узами сильный и достойный маг, поскольку только магам даровано видеть истинную суть людей и ритуалов. После раскола, когда маги оказались в опале, их роль на важных церемониях приняли на себя молельники, спешно призванные из Юдолей скорби. Я попыталась вспомнить хотя бы один острокрыший молельный дом на территории замка или в Городе-крепости, но не вспомнила ни одного.

– В Черной Пустоши нет молельных домов, миледи, – словно прочитав мои мысли, важно изрекла мистрис Одли.

– А магов вы жжете на кострах, это я поняла, – заверила я камеристку, с мстительным удовольствием наблюдая, как у нее начал дергаться глаз. – Так кто же совершит обряд бракосочетания?

– Для этого во дворец призван наставник принца, который обучал его с младых лет, – приседая в полупоклоне ответила мистрис Одли, и я сдержано кивнула.

Звон, повествовавший, что "лучшие женщины Пустоши" ожидают меня, повторился.

– Вы готовы, леди? – спросила камеристка, тщательно скрывая волнение.

– А вы не могли бы пригласить сюда принца? – поинтересовалась я и поморщилась, когда окружающие меня камеристки заахали, как стая перепуганных куриц.

– Сюда, миледи? Как можно? Что вы говорите такое? Может, вы заболели? Кстати, да, миледи, вы хорошо себя чувствуете? – понеслось со всех сторон.

– Я в порядке! – воскликнула я громче, чем следовало, и девушки испуганно замолчали.

– Просто мне нужно поговорить с его высочеством. Дело не терпит отлагательства, – добавила я.

Мистрис Одли пожевала губами, отчего напомнила мне Бенару, когда та собиралась в очередной раз меня отчитать и произнесла:

– Исключено, миледи. Никто не пойдет на столь вопиющее нарушение традиций, будь то хоть воля богов. Сначала – церемония Приветствия, на которой его высочество вручит вам Свадебный Дар, после – бракосочетание, а после беседуйте, сколько вашей душе угодно.

– Хоть законы Пустоши предписывают женщинам держаться скромнее, – услужливо подсказала Рамина.

Мистрис Одли сверкнула на нее глазами так, что будь старшая камеристка магом, Рамина бы уже осыпалась горстью пепла.

– Именно. Скромнее, – отрезала мистрис Одли и Рамина испуганно присела в книксене.

– А теперь извольте покинуть свои покои, – все еще командным голосом произнесла мистрис Одли, и я повиновалась.

***

Женщины, ожидающие за дверями покоев, присели в реверансе, слоило выйти. Как и в день погружения в воды Съакса, леди были в черно-белых одеждах, только на этот раз их туалеты оказались куда более роскошными.

Они не позволили себе разглядывать меня открыто, но истинным чутьем уловила волну удивления, исходящую от женщин и подумала, что меня, должно быть, ожидали встретить в другом наряде.

Я слегка склонила голову и присела, приветствуя леди, и меня тут же увлекли по коридору.

Сначала осторожно, затем все более смело стала раздаваться похвала моей красоте, а также иноземному наряду, прическе и даже сверкающему шейному платку.

– Видят боги, Черная Пустошь еще не ведала столь красивой невесты, – сказала статная пожилая женщина, щуря глаза.

Другая, коренастая и суровая, которая запомнилась мне с церемонии Омовения в водах Съакса, столь же торжественно добавила:

– Его высочество должен удвоить Свадебный Дар.

Сердце екнуло, я ощутила себя жертвенной овцой редкой породы, которая стоит дороже других, но больше ничем не отличается. Я тут же возблагодарила богов за традиции Пустоши, которые предписывают покрывать лицо невесты вуалью и которые не дали окружающим увидеть смятение и даже отвращение на моем лице.

После нескольких лестничных пролетов и коридоров, которые из-за рисунка слились воедино, я почувствовала себя маленькой слабой жертвой, которую приносят в жертву для выигрышного хода.

Когда подумала, что путь к алтарю никогда не закончится, мы остановились.

– Сейчас вы будете спускаться по лестнице, леди. Сначала вы, а потом уже мы все. Когда останется семь ступеней до конца, остановитесь и стойте, не поднимая глаз. Его высочество приблизится к вам сам, после того, как преклонит перед вами левое колено. Затем, согласно традициям Черной Пустоши, вручит Свадебный Дар.

– Что значит, преклонит колено? – удивилась я. – Разве дочери Черной Пустоши не славятся смирением и покорностью, а также молчаливостью в присутствии мужчин?

– Безусловно, – согласилась наставлявшая меня женщина тоном, которым говорят с умственно отсталыми. – Но эта традиция берет свои корни из глубокой древности. В Золотой век говорили, что у женщины, не способной поставить мужчину на колени до свадьбы, нет шанса сделать это в самый роковой период после.

– Жаль, что сейчас не этот ваш… Золотой век, – не понимая, что со мной, сказала я.

Женщина понимающе улыбнулась и едва заметно кивнула.

– И нам жаль, принцесса, – сказала она. – Итак, что касается Свадебного Дара…

Договорить женщине не дал оглушительный писк. Над вмиг заахавшей и заприседавшей толпой пролетел Диларион, вопя так, словно я оставила его не на попечение камеристок, а в самом стане врага. Дракончик с размаху плюхнулся на плечо, дернув за локон и смяв фату.

Пока леди охали, я осторожно подхватила малыша в раскрытые лодочкой ладони. Самые смелые помогли расправить фату, после чего усадила питомца на плечо и порадовалась, что в такой ответственный для меня момент дракончик будет со мной.

– Итак, что касается Свадебного Дара, миледи, – делая вид, что ничего не произошло, пробормотала женщина. – Вам надлежит принять его…

– А если не приму? – нервно перебила я леди.

Та чуть пожевала губами и с достоинством ответила:

– Тогда его высочеству придется удвоить его.

– А если и тогда не приму?

Женщина нахмурилась и несколько раздраженно ответила:

– Тогда утроить… И так, пока не примете. Но это невидаль, миледи. Его высочество Карл Сварт Мудрый столь щедр, что вряд ли вам захочется…

– Я поняла, можете не продолжать, – перебила я женщину, и та оторопело замолчала. – Куда идти? К этой самой лестнице?

По толпе окружавших меня леди прошел взволнованный шепот, что "миледи нервничает перед свадьбой, что вполне нормально и не стоит усердствовать с наставлениями".

Меня подвели к повороту, за которым виднеются мраморные резные перила.

– Помните, леди, семь последних ступеней до конца, – с этим последним наставлением меня подтолкнули в спину, и я шагнула под ослепительный свет сияющих тысячами свечей люстр.

После полумрака коридора свет обрушился со всех сторон, нещадно и неожиданно, как водопад, вместе с громкой мелодией оркестра, которая оглушила и заставила почему-то думать, что я не иду, а парю над полом.

Прилагая усилия, чтобы не вцепиться в перила, я принялась медленно, шаг за шагом, спускаться по лестнице.

Через три ступени глаза привыкли к яркому свету, а мелодия перестала грозить сбить с ног. Окинув взглядом зал, ахнула от количества находящихся в нем людей.

Оказавшись под столькими взглядами одновременно, я ощутила, как перехватывает дыхание, а колени подкашиваются. Как при этом не только устояла на ногах, но и продолжила спускаться – осталось загадкой.

Еще через несколько ступеней разглядела красно-черный алтарь, к которому ведет красная дорожка.

Сглотнув, проследила взглядом алую полосу и увидела Черного принца, который застыл, словно изваяние, у подножия лестницы. По одну сторону принца стоит невысокий, но статный мужчина преклонных лет с седыми висками и убранными в низкий хвост волосами, по другую – виконт де Жерон.

Я опустила взгляд и спустилась еще на несколько ступеней, с отчаяньем понимая, что из-за света, музыки, всех этих взглядов, устремленных на меня, обязательно ошибусь с последними семью ступенями и все испорчу.

– Какая же ты глупая, Элизабет, – пробормотала я. – На что тебе истинное чутье? Ты все сделаешь как надо, и даже больше, как от тебя ждут.

Стоило произнести это, как спускаться стало проще. Показалось, что по хмурому, излишне бледному лицу принца, скользнула усмешка, но я отказалась верить своим глазам.

Когда до конца лестницы осталось ровно семь ступеней, я замерла, и в тот же момент музыка стихла. Услышав шорох платьев сзади, вспомнила, что за мной по лестнице спускались придворные леди и почувствовала себя увереннее.

Принц, весь в черном, довольно скромном наряде, лишь с кулоном с ярко-алым камнем на груди, сделал три чеканных шага по направлению к лестнице.

Глядя на меня снизу-вверх, он четко, делая хорошо уловимые паузы между словами, произнес:

– Приветствую леди Элизабет из дома Гриндфолд, будущую принцессу Черной Пустоши.

Произнеся это, Карл Сварт опустился на левое колено и чуть склонил голову.

Я же неподвижно стояла на месте, словно статуя из Нефритовой Пещеры потому, что меня не предупредили, как отвечать принцу на приветствие, и нужно ли отвечать вообще.

Пока думала, что делать и мучительно краснела под вуалью, его высочество успел встать с колена и, преодолевая ступень за ступенью, стал подниматься ко мне. Стоило нашим глазам оказаться на одном уровне, его высочество заговорил вновь.

– Принимаешь ли ты, леди Элизабет из дома Гриндфолд, будущая принцесса Черной Пустоши, Свадебный Дар твоего будущего мужа и господина?

С этими словами его высочество протянул мне некую продолговатую шкатулку, которую открыл неуловимым прикосновением и мне показалось, что над пальцами принца вспыхнул разноцветный костер.

Я сглотнула и, глядя в темно-синие глаза, отчетливо произнесла:

– Нет.