Все события Павша проспал в клети вдовьего терема. Его встретили тепло, как родного. Посидев за столом и перекусив больше для вежливости (наелся в молодечной), он начал клевать носом. Павша был как раз в том лёгком состоянии опьянения, когда после еды тянет больше на покой, чем на подвиги. Утром, едва узнав о произошедшем от боярыни Зарёны, до которой вести дошли ещё вечером, Павша помчался на Старую Гору к дружинной избе.

Перед молодечной много оружных и безоружных кметей. Было довольно тихо, все переговаривались, что-то обсуждая, слышались шутки и смех. Потолкавшись, ища кого-то из своих, Павша увидел Колота. Тот стоял к нему спиной и разговаривал с широченным, как вековой дуб, мужем, судя по шёлковой одёже и алым тимовым сапогам, непростым.

— Дядька! — обрадовался Павша. Лапа обернул к нему лицо с распухшей скулой, отчего левый глаз сузился, как у тех гостей, что приходят с далёкого Чина.

— Ого! — вырвалось у молодого кметя. Оба: и Колот, и муж, которого, как показалось Павше, он видел среди Владимировых вятших, улыбались тому, что только что обсуждали.

— Племяш мой, от брата остался, — представил Колот, — а это соратник по болгарским походам Турин, воеводой теперь у князя.

— А ты чего, Колотов родич, лицом и кулаками бел? Прятался, пока братья твои боем ходили? — спросил Турин вместо приветствия, оглядев Павшу. Тот не нашёлся, что сказать, не понимая, то ли серьёзно воевода спросил, то ли шутит: в глазах у Турина плясали весёлые огоньки.

— Невеста у него в городе, — ответил за племянника Колот.

— Ну, за бабой всегда всё проспишь, — согласился Турин и спросил: — Так это про него ты мне говорил?

— Про него.

— Ясно. Давайте, приходите завтра ко княжьему терему, там свидимся.

Павша, ничего не понимая, собрался засыпать дядьку вопросами, но Колот всё поведал сам. Оказалось, что после вчерашнего побоища к утру воеводы поостыли, зато князь был в ярости и собирался повесить смутьянов. Хвост, Турин и даже Добрыня отговорили князя. Мудрое решение предложил волхв Белояр: побрататься дружинами перед ликом Перуна. Говорят, уже нашли для требы трёх трёхлетних быков и вечером будет обряд.

— Я видел Турина, когда нас из Роденя отпускали, но решил, что почудилось мне, — говорил Колот, — уходил простым ратником в невиданные земли, а теперь вернулся мужем нарочитым, да ещё и с новгородским князем. А потом, когда думы все передумал, решил, что если и Турин, то ведь и не узнать может — сколь воды с той поры утекло, да и меняются люди… Сегодня нос к носу с ним столкнулись, так и обнялись. Многое вместе пережили: и рать, и пиры.

Колот замолчал, глядя куда-то мимо Павши, будто закрывшись тенью воспоминаний. Раздались призывные громкие голоса, кмети заволновались, прекращая разговоры. Воеводы: Хвост, Блуд и бывший Ярополков Вышата Лунь — все в воеводских алых кочах, созывали набольших и наказывали кметям разойтись. Колот, вспомнив о разговоре, продолжил:

— Испортили всю княжескую благодать вчерашней дракой. Теперь тебе одному ко князю идти не след. Турин обещал помочь, но не сегодня, а после братания. Вместе пойдём.

Павша согласно кивнул.

Храм Перуна ещё в Ольгины времена был перенесён за город. Ещё принося княжескую клятву, Владимир пообещал Белояру:

— Я верну Перуна на красное место, ибо негоже стыдиться своих богов.

Времени прошло немного, и нельзя было считать, что князь не выполнил обещания.

Наступили сумерки — час, когда тёмные и светлые боги могут наблюдать за людьми. Хорс, потухая, заваливался за окоём, золотя прощальными лучами ленивые летние облака, вольно и высоко висящие в чистом меркнущем небе. Владимир первым вонзил нож в горло жертвенному быку, стараясь не смотреть в обречённые, ставшие перед смертью почти человеческими, глаза. Бык, крепко привязанный к столбам за ноги и шею, судорожно вздохнул, захлёбываясь кровью, забился всем телом, заваливаясь и до звона натянув державшие его верёвки. Князь передал окровавленный нож Белояру, тот, произнося молитву, передал нож другому волхву, по виду много старше самого Белояра.

Воины разрезали длани, многажды державшие мечи, кровь лилась в жертвенные чаши. Кровь кметей смешивалась с жертвенной кровью быков; наполненные чары пускали по кругу. В древнем обряде принимали участие даже крещённые Ярополком дружинники, смутно разделявшие обряды нового Бога с обычаями предков.

Ночь всасывала в себя суетный день вместе с людьми; свет священного огня золотил усы Перуна, смотревшего из-под грозных бровей на чад своих, сжимая в руках тяжёлый щит и широкий длинный меч. В священный миг казалось, что могучий бог воинов присутствует на обряде, безмолвствуя в своём величии и мудрости. Даже варяги, привезя своих походных кумиров, отдалённо напоминающих изваяния Одина и Тора, с восхищённой осторожностью взирали на бога днепровских русов.

— Теперь вы братья в оружии и в труде ежедневном! — голос Белояра, спокойный и даже вкрадчивый на советах вятших, сейчас звучал в полную силу. — Кто из вас поднимет друг на друга меч или предаст князя своего, пусть будет проклят и поражён стрелами Перуна или харалугом, им направляемым! Только в одном венике нельзя сломать прутья, но по одному, пусть даже самому крепкому пруту, переломают всех. Славьте князя — солнце наше и, вступаясь друг за друга, защищайте землю Русскую! Слава!

Торжество волнами шло от волхвов, накатывая и перекатываясь через головы кметей, увлекая их в себя.

— Слава! Слава! — подхватили призыв. Владимир отошёл в темноту, куда не долетал свет от жертвенного костра. Рядом встали Добрыня и Кальв, внимательно наблюдая за действом. Только когда стало ясно, что русичи с варягами побратались искренне, Владимир принял у стремянного коня, чтобы возвратиться в терем.