– Магистр, вам не кажется, что мы едем несколько странно. Разве похожа эта дорога на путь в центр европейской столицы?

– Я не совсем понимаю, Минг. Это, действительно, все очень странно.

Выйдя из зоны таможенного контроля, путешественники направились к окошку с надписью «Такси». Узнав, что им нужно в Марриотт, неприличного вида девица за стойкой назвала какую-то заоблачную цену в триста пятьдесят евро. За эти деньги можно от Мюнхена доехать до Берлина и вернуться обратно. Чувствуя, что происходит что-то не то, Фугер и Минг начали растерянно оглядываться в поисках другого, более правильного такси. Тут же их окружила толпа неприятных личностей. Плохо одетые, небритые, они, все как один, вертели на пальцах либо четки, либо автомобильные брелоки, вполголоса приговаривая «такси, такси недорого». Бормоча себе под нос это заклинание, облаченные в одинаковые кожаные куртки люди встали вокруг путешественников и угрюмо смотрели на Магистра, верно определив в нем главного.

В панике вспоминая, как по-русски будет слово «полиция», Фугер растерянно озирался, когда ситуацию спас молодой юркий человечек с хитрыми глазами и блестящим на все Шереметьево золотым зубом.

– Куда желают направиться господа? – спросил он на корявом немецком.

– Господа желают отправиться в Марриотт, – ответил ему Фугер.

– Замечательно. Двести евро вас устроит?

– Наверное, да. Я, правда, не знаю, где можно поменять деньги.

– Не надо ничего менять. Вы можете расплатиться в валюте. – Человечек зыркнул на таксистов, стоящих вокруг них, и они в один миг исчезли. Остался один, толстый, седой и мрачный джентльмен в стандартной кожаной куртке и странной кепке довольно потрепанного вида.

– Это Вася, – представил его хмырь с зубом. – Он вас отвезет.

Тут он перешел на русский.

– Вася, помоги господам с багажом.

Вася схватил огромными ручищами два чемодана и потащил их к выходу. Путешественники покорно побрели за ним.

Достаточно большой автомобиль, к которому их подвел Вася, внешне напоминал старый Мерседес 80-х годов. Усевшись сзади, туристы почувствовали резкий запах бензина.

– Я думаю, курить здесь не стоит, – сказал Магистр и приоткрыл окно.

Мингу повезло меньше. С его стороны в щель окна была вставлена угрожающего вида отвертка. Было ясно, что оно не открывается.

Выехав за территорию аэропорта, водитель что-то угрюмо пробормотал и резко свернул в сторону. Еще один поворот, и дорога пошла по задворкам какой-то деревни. Еще минута, и с двух сторон дороги высокой стеной вырос лес. Темнело, и бодрости это не прибавляло. За все время, что они ехали, им навстречу не попалось ни одного автомобиля.

– Мы ехать Марриотт? – Фугер постарался говорить медленно, чтобы водитель понял его русский.

– Марриотт, Марриотт, – кивнул водитель. – На Ленинградке одно убийство сейчас. Объедем через Химки.

– Убийство? – похолодел Фугер. Это было единственное слово, которое он разобрал в ворчании таксиста.

– Угу, – буркнул водитель.

– Что он сказал? – встревожился Минг.

– Я, честно говоря, не понял, но одно слово разобрал.

– Что это за слово, Магистр?

– Убийство.

– О, Святая Богородица!

Дорога нервно петляла в лесу. Деревья загораживали небо, стало совсем темно. Водитель включил ближний свет. Путешественники молча сидели сзади. Фугер, забыв о своем же предупреждении, закурил.

– Минг, будь готов дать ему отпор, – негромко сказал Фугер. – Он, конечно, здоровый, но нас, все-таки, двое.

– А если он везет нас к своим сообщникам?

– Не исключено. В этом случае нам понадобится какое-нибудь оружие.

– Я, кажется, придумал, Магистр, – сказал Минг и начал выковыривать огромную отвертку из щели окна. Отвертка не поддавалась, но китаец, косясь на водителя, продолжал её потихоньку раскачивать.

Наконец, инструмент оказался в руках Минга. Это было достаточно грозное оружие, с учетом того, что длинна его составляла сантиметров тридцать, а рабочая часть была остро заточена.

– Ну что за придурки, а? – с этим воплем водитель резко затормозил. Фугер больно ударился головой о ручку над дверью.

– Началось! – крикнул он, когда водитель выскочил из машины. – Минг, защищайся.

Пытаясь вспомнить все, чему его учили в школе боевых искусств, из которой, впрочем, он был отчислен за неуспеваемость, Минг попытался принять какое-то подобие защитной стойки, но в тесноте заднего сиденья это было не так просто сделать. Громила-водитель распахнул пассажирскую дверь и, несмотря на угрожающий вопль китайца, схватил гигантскую отвертку прямо за остро наточенное жало и легко, словно играючи, выдернул инструмент из его рук.

«Это конец! – подумал Фугер. – Теперь он с нами легко справится».

– Не убивайте нас! – заорал он на немецком. – Возьмите все, возьмите деньги, возьмите вещи. – Рядом Минг лепетал то же самое.

– Ну что за придурки, а? – повторил таксист. Одним движением руки он вставил отвертку на место и с силой захлопнул дверь.

Путешественники растерянно молчали.

Водитель внушительно водрузился на свое место и завел двигатель. Машина тронулась.

– Ну что за придурки, а? – опять спросил таксист, уже сам себя. – Третий раз одно и то же, причем, в одном и том же месте. И каждый норовит отвертку стибрить. Как Трахонеево проезжаем, так им всем срочно отвертка нужна.

– Ну зачем тебе отвертка, фашист? – громко спросил он Минга.

– Что он говорит, шеф? – китаец был не на шутку испуган.

– По-моему, он назвал нас фашистами.

– Ну все, теперь точно убьёт. Может быть, вы скажете ему, что мы не фашисты?

– Знаешь, Минг, по-моему, не надо его злить. Молиться – вот всё, что нам остается. И не трогай, пожалуйста, эту ужасною штуку. – Фугер показал глазами на отвертку.

– Ишь, опять на отвертку косится, гад, – пробормотал водитель, поглядывая в зеркало заднего вида. «Место здесь заколдованное, что ли?» – подумал он и прибавил газу.

Машину бросало на поворотах, дорога была основательно разбита. Вцепившись огромными ручищами в руль, таксист уверенно вводил машину в очередной вираж, а на заднем сиденье, судорожно ухватившись за хлипкие пластмассовые ручки, неистово молились двое путешественников. Наверное, небеса давно не слышали столь искренних и отчаянных молитв. За темной стеной леса показались огни города Химки. Путешественникам они показались нереальным, избавительным чудом.

– Это просто чудо какое-то. Вы действительно нашли это в Тверской губернии? – Лев Аронович долго разглядывал сосуд в огромную лупу.

– Да, Юго-восток области, Зубцовский район.

– Боже жь мой, и как она туда могла попасть, я вас спрашиваю?

– Да откуда же я знаю. – Тишина загородного дома и царивший здесь полумрак действовали на Макса угнетающе. – Мы, собственно, удельное княжество там искали. И находки были вполне соответствующие, славянская домонгольщина. И вдруг – эта бутылка.

– Бутылка? Эх, молодой человек. Этой бутылке, как вы изволили выразиться, больше трех тысяч лет. И это только по совсем предварительной оценке. Вы видите эти строчки? – толстый палец Льва Ароновича уткнулся в тонкую вязь закорючек. – Это очень похоже на строчки из Ветхого завета. Не хочу вас обнадеживать, но вещь, которую вы нашли – бесценна.

– Бесценна? Я надеялся услышать от вас совсем другое.

– Бесценна в свете своего исторического значения. Скажите, а больше ничего странного вы в этом преинтереснейшем месте не обнаружили?

– Странного? Да нет, наверное. Разве только… Попалась нам одна вещь. Крест наперсный латинского типа. Уж не знаю, странно это или нет, но на фоне других находок он явно выделялся.

– Латинский крест? Что же, это может быть очень интересно. У вас он не с собой?

– Нет, но я могу прислать вам изображение.

– Да, да, да, это было бы очень любопытно. Что же касается вашей главной, так сказать, находки, у меня к вам будет нижайшая просьба. Не могли бы вы мне оставить этот сосуд? Буквально на два дня. Есть у меня одно предположение, даже не знаю, насколько оно может оказаться правдой… Пожалуй, не буду вас излишне обнадеживать.

– Лев Аронович, я вам, конечно, могу оставить эту вещь. Но можете ли вы гарантировать её сохранность?

– Молодой человек! Посмотрите на меня! Более осторожного еврея вам никто не назовет, спросите любого. Вы разве не заметили, какая у меня охрана?

Охрана, действительно, была серьезная. Два огромных бультерьера паслись во дворе особняка, на окнах были решетки, в кирпичной будке у ворот маячил охранник с АКСУ. Похоже, этот старый еврей был серьезно озабочен своей безопасностью.

– Да вы не сомневайтесь, вам за Лёву Книжника каждый скажет, что украсть у него вещь – да ни Боже жь мой. Лёва Книжник собирал еще при Никите Сергеевиче. И при Леониде Ильиче собирал. И при Мишке с Райкой собирал. И при Борьке. И, видит Бог, еще столько же прособирает.

– Ну, хорошо, Лев Аронович. Я вам доверю эту драгоценность. Только, пожалуйста, не показывайте ее никому. Не хочу, чтобы посторонние знали, что это за вещь и где она находится.

– Даю вам самую торжественную еврейскую клятву, что ни одна живая душа не узнает, что ваш сосуд – у меня. Даже если меня будут, не дай Бог, конечно, пытать, то я скажу любому, что знать не знаю никакого Максима, и даже не догадываюсь, что за интереснейшую вещь он нашел на юго-востоке Тверской области. Я скорее унесу вашу тайну в могилу, чем выдам хотя бы слово о вас и вашей находке. Вас такая страшная тайна устроит?

– Вполне. Увидимся послезавтра, Лев Аронович.

– Да, да, до послезавтра, до послезавтра.

Лев Аронович позвонил в серебряный колокольчик (16–17 век, отметил про себя Макс, какая-то чешская мануфактура), и из полумрака вырос крепкий охранник.

– Женечка, проводи, пожалуйста, нашего гостя до машины.

Идя за охранником темным коридором, Макс раздумывал, не сделал ли он огромную ошибку, оставив здесь сосуд. Уж больно он хитрый, этот Лев Аронович. По лицу видно, что не одну тысячу людей обманул. С другой стороны, Кириллыч рекомендовал его как лучшего специалиста по древнееврейской культуре. И вряд ли Макс сможет найти другого такого. По крайней мере, в Москве. Что же, доверимся старому еврею.

Уже садясь в джип, который казался игрушечным в огромном дворе монументального особняка, Макс бросил взгляд на окна, закрытые чугунными решетками. Ему показалось, что занавеска на одном из окон слегка шевельнулась. «Следит, старый черт», – подумал Макс, и, дождавшись, когда массивные ворота неторопливо разъедутся в стороны, вырулил на тихую лесную дорожку, которая через несколько минут вывела его на извилистую Рублевку.

Убедившись, что ворота за его гостем закрылись, Лев Аронович засеменил в свой кабинет. Там, усевшись за огромный стол, он подвинул к себе древний телефонный аппарат. Толстые пальцы, все в золотых перстнях, набрали код Санкт-Петербурга. Старый еврей задумался, может быть, вспоминая номер, а может, раздумывая, стоит ли по нему звонить. В конце концов он решился и быстро набрал оставшиеся семь цифр.

– Изя, это я, Ты не поверишь, что мне только что принес один молодой человек! – Лев Аронович взял трубку поудобнее и, пытаясь скрыть возбуждение, откинулся в старинное глубокое кресло.

Александр Иванович сурово глядел из глубины своего необъятного кожаного кресла.

– Ну что, головорезы, какие новости?

Лёлек и Болек расположились за длинным столом для совещаний. Особо новостей у них не было, но держались они бодро.

– Всё путем, Иваныч. Фигуранта установили. Это Маршалин Максим Анатольевич. Работает начальником отдела в немецкой компьютерной конторе. Живет на Соколе. Адрес установлен.

– Да это я и так все знаю. Что ещё?

– Да, в общем, все. Команды на активные действия не было. Адрес установили, к телефону подключились городскому… только он им не пользуется совсем. Сейчас вообще народ городскими телефонами не пользуется, все больше по мобильному звонит.

– Ты не рассуждай. Тебе сказали подключиться – ты подключился. А будет он звонить или нет – потом разберемся. Кстати, не пора ли нам ему самим позвонить?

Александр Иванович достал платиновый Верту и, близоруко прищурив глаза, стал искать в меню нужный номер.

– Максим Анатольевич? Здравствуйте. А это Александр Иванович. Узнали? Очень приятно. Могу я поинтересоваться результатами ваших раздумий?

Какое-то время он вслушивался в голос из трубки, и стало понятно, что услышанным он недоволен.

– Ну что же, Максим Анатольевич, я вам предлагал сто тысяч. Поверьте, скоро вы будете сожалеть, что не согласились на столь выгодное предложение, но будет уже поздно. Всего доброго.

– Ну, что скажете, разбойнички? Как вещь доставать будем?

Лёлек достал из кармана сложенный вдвое лист с изображением паяльника.

– Иваныч, я еще вчера предложил.

– Ты пока свои душегубские штучки оставь. Болек, есть предложения?

– Да, есть одна идея… Вчера наш товарищ звонил в кадровое агентство. Просил помощницу по хозяйству ему подобрать. Так вот, я думаю, не помочь ли нам ему с кандидатурой?

– Вот это молодец. Вот это метод. Ты растешь в моих глазах, Борис.

Болек довольно улыбнулся.

– Это вам не паяльники в задницы засовывать, голубчики, это настоящая оперативная работа! Кого пошлем?

– Может, Валентину?

– Валентину? Самый ценный кадр – и на амбразуру? Так сразу? Не знаю, не знаю… С другой стороны, и дело-то непростое. Это вам не старичка-пенсионера на орден развести. Тут надо действовать наверняка. Ну что же, план, в целом, одобряю, приступайте к реализации. Свободны.

Посетители замялись и уходить не спешили.

– Что еще?

– Иваныч, нам бы это… бюджет на реализацию.

– Да, Иваныч, Валька бесплатно работать не будет. Да и расходы, так сказать, возрастут. Короче, с тебя – бабосы.

– Ну вот. Перехвалил, – забурчал Александр Иванович, направляясь к сейфу. – Да поймите же, красавчики, с бабосами любой дурак сработать сможет. А вы бы без бабосов попробовали! Эх, связался я с вами на свою голову.

Он кинул на стол пачку долларов.

– Это на всю операцию. Если сорвется – за добавкой не приходите. Все будет за ваш счет.

– Да не сорвется, Иваныч!

– Всё будет чики-пуки!

– Всё. Свободны.

Когда они вышли из кабинета, Лёлек дал волю своим чувствам:

– Ты растешь в моих глазах, Борис, – начал передразнивать он. – Это тебе не паяльники в задницы засовывать, голубчик.

– Да пошел ты, – вяло реагировал Болек.

– Га-алубчик, – не унимался Лёлек.

Терпение Болека кончилось и он взорвался. Отвесив приятелю подзатыльник, он проорал:

– Слушай, ну что за фигня, а?

– Ну что за фигня, а?

Маршалин проснулся от назойливого дверного звонка. Человек по ту сторону двери явно не переживал от того, что в восемь утра приличные люди могут еще спать. Негромко матерясь, Макс прошел в прихожую и распахнул входную дверь.

Первое, что предстало его взору, был бюст. «Третий номер», – автоматически подумал он.

– Четвертый, – раздался голос обладательницы бюста, и Макс теперь обратил внимание на неё саму. Яркая, щедро намикияженная брюнетка лет двадцати пяти. Стиль одежды Макс определил как вызывающий. Розовый плащ и черные лосины производили впечатление.

Обладательница сделала шаг вперед, потесняя Макса и заходя в квартиру. Прихожая наполнилась ароматом духов и арбузной жевательной резинки.

– Валентина. – Она протянула руку для приветствия. – Отличные труселя. Dim?

– Dim, – ответил Макс и спохватился. – Ой. Извините. Я не одет совсем. – Макс направился в комнату.

– Да ничего, я привычная, – вслед ему прокричала гостья. – А вы, значит, Маршалин?

– Маршалин. – Макс накинул халат и вернулся в прихожую. – А с кем, собственно, имею честь?

– Валентина, домохозяйка. Вы ведь в агентство звонили?

– Ах да, я забыл совсем. – Макс провел рукой вокруг себя. – Ну что же, раз так, добро пожаловать. Принимайте хозяйство.

Маршалин повел утреннюю гостью по квартире, показывая свое жилище.

– Вот здесь кухня. Варочная панель газовая, духовка электрическая. Холодильник тут. Вот там ванная и туалет.

– Да… – протянула Валентина, разглядывая бардак, в центре которого она находилась. – Давно холостякуешь?

– Три дня.

– Сурово. Но это ничего. И не такое видели.

– Ну, вы располагайтесь, – Макс замялся, не зная, что еще сказать. – Раз уж я так рано проснулся… благодаря вам, Валентина… Поеду-ка я сегодня на работу пораньше.

Маршалин скрылся в ванной. Когда он вышел минут через десять, его ожидал сюрприз. К запаху духов Валентины в квартире добавился аромат кофе и чего-то еще, безумно вкусного. Он оделся и прошел на кухню. От былого бардака там уже не осталось и следа. Гора грязной посуды, скопившаяся за прошедшие дни, была перемещена в посудомоечную машину, на столе дымилась чашка кофе, а сама Валентина, уже переодевшаяся в свою, как понял Макс, рабочую одежду, стояла у плиты, занимаясь производством аппетитно благоухающих блинчиков.

– Валя, я обычно не завтракаю, только кофе, – смутился Макс.

– И очень зря. Вредно это. Завтракать надо. – Валентина поставила тарелку с блинами на стол. – Я, конечно, могу и сама съесть, но все-таки рекомендую попробовать. От моих блинов еще никто не отказывался.

Валентина была права. Таких вкусных блинов он не ел с самого детства. Сложенные в башенку, со сливочным маслом и сахаром, они были великолепны. Макс вспомнил, что именно так готовила блины его бабушка.

– Валя, а ты откуда?

– Я-то? С Митино.

– Да нет, я имею ввиду, откуда приехала? Акцент у тебя не московский.

– Ах акцент… Так с Горловки я родом.

– Давно в Москве?

– Да лет десять уже. Приехала в институт поступать. Поступить-то не поступила. Да так и осталась тута.

– В театральный, небось, поступала?

– Да что я, «прости господи» какая, в театральный поступать? Нет, я в Институт Культуры документы подавала. Да провалили меня. Три раза.

– Ах, Институт Культуры! Это другое дело. Это серьезно, – Макс делал огромное усилие, чтобы не улыбнуться. – Валя, спасибо тебе за завтрак, пора ехать. Я, правда, не уверен, что после твоих блинов смогу в дверь пройти.

– Это еще что. Я к ужину пирогов напеку. А то ведь тощий такой, одни кости торчат. Разве ж это дело, мужику такому тощему ходить. Вот бабы-то и бросают, что тощий. На худого ведь ни понадеяться, ни опереться, одно расстройство. Но это ничего, это мы быстро исправим.

– Валентина, я ушел. – Макс спасался бегством от окружившей его заботой женщины. Уж слишком этой заботы стало много. Он к такому не привык. Даже когда он жил с Викой, они были достаточно независимы друг от друга. Вроде и существовали вместе, но каждый был, при этом, сам по себе. Они старались не покушаться на свободу и личное пространство партнера. О том, чтобы Виктория готовила бы ему завтрак, даже не было и речи. Скорее наоборот, Макс иногда, в выходной, мог сварганить кофе и с цветочком в зубах принести его в кровать… Обычно это случалось после того, как он в очередной раз вызывал ее гнев тем, что забывал о чем-то, очень для неё важном.

Спохватившись, он вернулся и порылся в карманах.

– Ключи на тумбочке в прихожей, – прокричал он в кухню.

– Да поняла я, чего орать то, – появилась из комнаты Валентина, вооруженная тряпкой. – Иди, иди, я закрою.

Пока спускался лифт, Макс слышал, как стучат замки его железной двери.

Закрыв массивную дверь своего особняка, Лев Аронович шел по длинным темным коридорам, размышляя о разговоре с братом. Сейчас им уже по семьдесят восемь лет. Вполне подходящий возраст для того, чтобы начать задумываться о вечном. Чего он смог добиться за всю свою долгую жизнь? В науке так и не преуспел, хотя в молодости подавал большие надежды. Наверное, зря он тогда бросил кафедру. Конечно, в то время, в начале пятидесятых, он так не думал. Блестяще закончив институт, они с братом получили очень интересные предложения о работе. Всё-таки, имя отца, знаменитого археолога, открывало любые двери, ведь он был тогда на пике славы. Экспедиции на Ближний Восток и в Африку, несмотря на царившее там военное напряжение, закончились весьма успешно. Было совершено несколько потрясающих открытий, а над обработкой материалов предстояло работать еще многие годы. Брат тогда устроился к отцу, а он, в поисках некоей самостоятельности и свободы, с удовольствием выбрал кафедру археологии Ленинградского университета.

Однако Лёва так и не смог победить в себе ревность к славе отца. Сообщество ленинградской науки было немаленьким, но, как водится, все знали всё и обо всём. В каждом взгляде, в каждом упоминании своей фамилии он читал: «А, ну понятно. Пристроился сынок тогосамого в теплое местечко». Промучился таким образом пару лет, так и не получив интересных тем, хотя вполне мог. В конце концов, плюнул и уехал в Москву, подальше от отца, от завистливых коллег, от того, что его так раздражало в промозглом Ленинграде. И уехал как раз вовремя. Это спасло его жизнь.

Раскрутившееся «еврейское дело» затянуло в свои жернова и отца, и брата. Он тоже был «на карандаше», как говорится, однако переезд в Москву сыграл свою спасительную роль. Старые коллеги уже перестали «писать» на него, а новые еще не начали. Вот так и избежал он лагерей. Хотя, конечно, переживал сильно. Собирался несколько раз написать письмо в Кремль, но смелости не хватило. Впрочем, брата быстро выпустили. А вот отец так и сгинул там бесследно. Здоровье уже было не то.

В начале шестидесятых, отсиживая положенные штатному расписанию часы в одном малоизвестном НИИ, он вдруг обнаружил, что та наука, которой он посвятил свою молодость, в сытой купеческой Москве становится вполне выгодным бизнесом. Новая государственная и торговая элита с радостью готова была отдавать огромные деньги за антиквариат и предметы старины. Но, при этом, естественно, люди хотели быть уверены, что платят деньги не за «просто так», им нужны были обоснования, что та или иная вещь, которую они хотят приобрести, действительно старинная и действительно ценная. И помогать им в этом стал молодой ученый Лёва Книжник, получивший своё прозвище за любовь к старинным печатным изданиям. Этот параллельный основной работе бизнес принес Лёве известность и уважение в узких кругах ценителей старины. Одновременно с уважением пришли деньги, достаточно большие деньги, которые позволили ему самому заняться коллекционированием. А, так как образование было соответствующее, коллекционирование он также смог превратить в процесс извлечения прибыли, покупая подешевле и продавая, соответственно, намного дороже.

Лев Аронович прошел в свой кабинет, пододвинул кресло-качалку к камину и разжег огонь. Лениво покачиваясь, он смотрел на языки пламени и размышлял. Кому все это останется? Изе? А потом? Он так и не обзавелся семьей. Сначала наука, потом карьера в антикварном бизнесе. Конечно, многие еврейские семьи Москвы и Ленинграда мечтали получить его в зятья, но все как-то не складывалось. Изя, например, успел жениться, да тоже не совсем удачно. Детей у него так и не случилось, да и жена его давно уже умерла. Так и остались они с братом вдвоем. Он – в Москве, брат – в Петербурге. Оба одиноки. Оба богаты. Что им еще надо от жизни? Спокойная, в достатке, старость? Она уже обеспечена. Чего еще желать.

Он встал, прошелся по кабинету, опять набрал знакомый номер.

– Изя, это опять я. Я считаю, что мы таки должны отдать ему дневник. Да, он не еврей. Но много ли ты получил добра в своей жизни от евреев, я тебя спрашиваю? Он молод и, Бог даст, он сможет найти этот злосчастный ковчег. И тогда он лично приедет сказать тебе здрасьте и показать, что же такого не смог найти наш достойный папа, и что смог отыскать этот авантюрист. И тогда ты сможешь лечь на свою кровать и спокойно умереть, потому что твоя миссия на этой земле будет выполнена!

– Ваша миссия будет трудна и опасна. От её выполнения зависит судьба всего христианского мира, мой друг.

Папа нервно ходил по огромному залу. Стоявший неподвижно пожилой аббат внимательно слушал, не решаясь перебить.

– Я долго думал, и наконец, хвала небесам, смог принять решение. Доставив этот сосуд в Московию, и вернув святыню туда, где она должна была находиться, вы избавите Европу от тех страшных кар, которые уготовило ей Провидение. Тысячу лет этот сосуд хранился в Священном Ковчеге наравне со скрижалями Откровения. И только глупое недоразумение разделило святыни.

– Но что же в сосуде? – Аббат не мог скрыть своего недоумения.

Папа подошел к массивному дубовому столу и взял в руки Библию. Недолго пролистав её, он начал читать вслух:

«И сказал Моисей Аарону: возьми один сосуд, и положи в него полный гомор манны, и поставь его перед Господом, для хранения в роды ваши.

И поставил его Аарон перед ковчегом свидетельства для хранения, как повелел Господь Моисею».

– Вы хотите сказать, что в этом сосуде хранится Манна Небесная? – В благоговейном трепете аббат смотрел на золотой сосуд, покрытый древними письменами.

– Именно так, мой друг, именно так. И сосуд должен находиться именно там, куда поместил его пророк Моисей.

– Но не хотите ли вы сказать, что Ковчег Завета…

Папа резко перебил его.

– Есть вещи, мой друг, которые не стоит говорить вслух. А еще бывает, что о некоторых вещах не только говорить, даже думать не стоит. «Многие знания несут многие печали»

– Но ведь Ковчег ищут уже несколько тысяч лет. Ведь это не просто святыня для всех Христиан, это, по сути…

– Друг мой, хочу напомнить вам, что именно с явления людям Ковчега начнется Апокалипсис, так сказано в Библии. И произойдет это именно тогда, когда произойдет. И никто – ни вы, ни даже я – никто не сможет изменить ход истории. Даже если очень захочет. Поэтому – собирайтесь в путь, святой отец. И пусть Бог поможет вам.

Папа прошелся по залу, обдумывая что-то.

– Вам нужно будет обратиться к московскому князю, Симеону. Он проводит к людям, которые будут вас ждать. Вы передадите им святыню и вернетесь обратно. – Папа опять задумался. – Вам нужен будет помощник. Возьмите Литовца, этого громилу из моих гвардейцев. Насколько я помню, он прекрасно говорит на восточных языках. Да и силой он не обижен – будет вам и проводником и охранником. Ну а теперь… – Папа взял сосуд со стола и бережно уложил его в небольшой кожаный мешочек. – Теперь ступайте, друг мой, да хранит вас Господь и Пресвятая Дева Мария.