Дело было году в шестидесятом, может, чуть раньше. Жили пока на Псковском. Умствовали понемногу, Общество это самое, прочие игры. Анкету сочинили смешную, как им казалось, — о ней потом. И вот решили, как истинным ученым пристало, поставить на себе эксперимент — выяснить, сколько они могут выпить и как меняется поведение под действием алкоголя. Подготовились. Купили бутылку водки, бутылку несусветного напитка под названием «Советское виски» и бутылку полусладкого вина по кличке «Российское», в то время довольно популярного. Была, видимо, и кое-какая закуска. Надо бы у Алика спросить, память у него — капкан. Место эксперимента — у Виталика, поскольку его мама с отчимом АНКом и братом, младенцем Валериком, обретались на даче. Экспериментальное оборудование — магнитофон «Эльфа-6».

Разлили водку, всю сразу, по тонким стаканам. Залпом выпили и тут же включили магнитофон. Эх, послушать бы ту запись. Говорили о вечном — правда, недолго. Виталик довольно злобно напустился на Хемингуэя, мол, примитивность его языка рождена не художественной задачей, а бедностью таланта. Да они там с этим своим Скоттом, который Фицджеральд, напивались в сосиску на деньги богатеньких почитателей вроде Сары и Джеральда Мэрфи и дружно завидовали гению Фолкнера. Ну уж, возражал Алик, простота никогда не бывает лишней — взять хоть пушкинскую прозу, проще некуда, а какова! И Сару эту ты зря приплел. Она вообще-то женщина с великим вкусом была. Сам Пикассо, слышь, восхищался. Как швырнет она на стол миску с помидорами — натюрморт невиданной гармонии, — так Пабло тут же бросается его писать. Ну, раз Пикассо, соглашался Виталик, тогда конечно. И тут же великодушно простил всю парижскую богему, которая так густо наследила и в «Ночи», и во «Фрэнсисе Макомбере». Потом он выдвинул смелый по тем временам тезис, что Шагал — о ужас, — в сущности, очень литературный живописец. Его картины можно описывать словами, хватило бы только этих слов и таланта увязать их в нужные цепочки… Там прежде всего бросаются в глаза именно сюжеты… Ну тут Алик сел на шагаловского ослика да как вдарит шпорами — от Виталика только перья полетели. Да разве ж его мир сюжетен? Это ж высокий миф, Вселенная! Какой сюжет у Гомера? Да такой же, как у красных коров и часов с крылышками. Каких таких коров, там лошади… А может, даже ягнята?

Но, слава Богу, нормальные инстинкты брали свое, и они начали звонить девушкам. Один звонок Алик счел особенно важным, требующим тщательной подготовки. Поэтому они разлили пол-литра виски по стаканам и выпили. События стали развиваться еще стремительней. Алик набрал номер и сказал несколько веских, важных, нужных и, видимо, нежных слов. Настолько нежных, что они вдохновили и Виталика. Он взял у друга трубку, выяснил, с кем имеет честь, и незамедлительно пригласил собеседницу завтра же встретиться на самой горбушке Устинского моста в шесть часов вечера.

Тут силы оставили Виталика. Похоже, они еще разговаривали, но о вечном ли, о преходящем — он не запомнил. Алик держался молодцом. Он умудрился разлить по стаканам вино и, кто его знает, может, и выпил свой. А Виталику стало плохо, очень плохо. По поздним смутным воспоминаниям, он опустился на колени перед кроватью и замер. А его партнер, как выяснилось, героически поднялся в свою квартиру, снарядил раскладушку и лег спать, не потревожив домашних.

Согласно представленному позже отчету, разбудил его звонок. Слабым, дребезжащим голосом Виталик просил срочно раздобыть и принести ему лимон. Принес. И — уж где достал? — полстакана водки: similia similibus curantur.

Ох, как же ему было нехорошо. Но еще ужаснее Виталик почувствовал себя, когда часа в три вспомнил, что на шесть им назначено свидание Жене Галиной, легендарной сокурснице Алика и всей университетской компании.

Ко времени эксперимента с «Советским виски» относится и сочинение вот такой анкеты. Ах, до чего остроумной она им казалась!

Предлагаемая анкета имеет целью выявить среднее отклонение умственных способностей от номинала, установленного ГОСТом для лиц, проживающих на 56-й параллели. Просьба отнестись к ее заполнению с подобающей серьезностью. Ответ по адресу — шел адрес Жени Галиной — Акраму, Юсуфу и Оглы-Кавалерову (Олепгу они уже прочли. — В.З. ).
Акрам, Юсуф и Оглы-Кавалеров

АНКЕТА

1. Сколько Вам лет и почему?

2. Нравятся ли Вам собственные ноги?

3. Основная профессия?

4. Неосновная профессия?

5. Длина кишечника в метрах?

6. Знакомы ли Вы с Аней из бакалейного отдела?

7. Сколько денег Вам нужно для полного счастья?

8. Ваше отношение к Джону Ф. Даллесу и к унитазам «Компакт» из китайского небьющегося фарфора?

9. Как Вы полагаете, почему жить так трудно?

10. Поддерживаете ли Вы Маратхскую конфедерацию и национальное движение Аудского княжества против Гвалиора, Индура и Барода?

11. Имеете ли дагерротип Адама Мицкевича и почему?

12. Приходилось ли Вам бывать в верховьях Конго и если нет, то когда?

13. Ваши соображения по поводу рентабельности эксплуатации плантаций какао в деревне Хлябово Московской области.

14. Когда намереваетесь умереть и зачем?

15. Принимали ли участие в восстании гиксосов против фараона Тутмоса XXVII?

16. Как Вы думаете, почему эти вопросы задаем Вам мы, а не наоборот?

17. Ваше отношение к мультивибратору и IV Коминтерну?

18. Что преимущественно снится и почему?

В случае быстрого ответа Вас ждет солидное вознаграждение.

Несколько экземпляров анкеты они разослали друзьям, но ответов Женя не получила.

Я купил в соседней лавке пищевые две добавки, потому остался нищим и теперь сижу без пищи. Так к чему, едрена мать, мне добавки добавлять?

Да уж, стихи заполонили мир. И чего неймется хорошим, умным, талантливым людям? Хаос гармонизируют, энтропию, так сказать, к ногтю. Вот и Алик с Виталиком не избежали заразы и уже в зрелые годы в редкие совместные застолья, вспоминая юность, упражнялись в версификации, распуская хвосты перед немолодыми дамами, как прежде — фикстулили — перед девушками. Выстреливали лимерики с непременной долей скабрезности.

Один господин из Альгеро Имел яйца разных размеров. Одно было с горошину, И цена была грош ему, Другим же он сделал карьеру, —

начинал один и получал в ответ:

Пожилой господин из Майкопа Маслом сливочным смазывал жопу, И, наевшись гороха, Издавал он не грохот, А лишь нежный и ласковый шепот.

А как-то, заранее — по обыкновению — подготовившись, чтобы пустить пыль в глаза, затеял уже совсем облысевший Виталик на одном из дружеских сборищ игру: сочинять по очереди частушки про Аррабаля. Только-только вышедшую книгу этого провокатора все в компании живо обсуждали, так что предложение показалось естественным. Перчатку поднял Алик, вечный партнер по игровым затеям. Начал Виталик забористо:

Меня милый не ласкает, Не целует, не е…, Аррабаля он читает Дни и ночи напролет.

Алик думал не слишком долго — выпил рюмку коньяку, зажевал лимоном и:

Ах беда с моею кралей, Нет мне с нею сладу, Каждый вечер Аррабаля Тащит мне со склада.

Виталик вздрогнул. Похоже, разгрома не получится. И все же откинулся в кресле, расстегнул верхнюю пуговицу камзола и двинул следующую:

Аррабаля полюбила, Аррабалю я дала, Книжку новую купила, Начитаться не могла.

В ответ, и голубым глазом не моргнув:

Мой миленок проявил Деловую смётку, Аррабаля он вчера Выменял на водку.

Виталик — уже тревожно, запас заготовок скудел:

Мой миленок знаменит, Всем известный эрудит. Спрашивает: Галя, Читала Аррабаля?

И услышал почти мгновенно:

От миленка мало толку, Дрыхнет черт упитанный. У него на книжной полке Аррабаль нечитаный.

Он обреченно выпустил последний заряд:

Я миленочка искала, Истоптала валенки — Он читает Аррабаля, Сидя на завалинке.

Соперник забил финальный гвоздь:

Любит мой милок Стендаля, Сразу видно, что не глуп. Я ж купила Аррабаля И дала ему отлуп.

Опустим занавес над этим позором.

К старости же Виталий Иосифович неожиданно для себя вновь испытал желание писать письма — не мейлы, легко рождаемые, еще легче исправляемые, мгновенно доставляемые и так же быстро стираемые, а тяжелые, основательные эпистолы, которые обдумываешь, грызя карандаш, правишь, зачеркивая, вставляя и переставляя слова, а потом переписываешь набело, снабжаешь подпись лихим хвостиком, заключаешь в конверт и несешь к почтовому ящику. Желание-то возникло, да только он долго не мог придумать предмета, достойного возвращения к столь почтенной и трудоемкой форме общения. Адресатом, способным эту форму оценить, был конечно же Алик Умный. А предмет после некоторых размышлений объявился.

Дорогой друг!
Виталик

Ну скажи на милость, где они, куда пропали, чей гнев вызвали, кому досадили, встали поперек горла, пришлись не ко двору, чтобы вот так вдруг взять да и исчезнуть? Кануть, можно сказать, в небытие, растаять, сгинуть, испариться — словно бы вмиг исполнились пожелания безумного принца относительно судьбы его тугой плоти… В печали и недоумении гляжу я вокруг себя, тщась найти хоть какое-то объяснение, и глаза мои, полные неизбывного горя, встречаются с не менее грустным, чтобы не сказать — отчаянным, взором иных обездоленных страдальцев — милосердного отрока Алеши, доброй бережливой лошади, измученного голодом крокодила. Да, да, и не надо меня убеждать, что крокодиловы слезы не достойны сострадания нашего! Я тронут — тронут до глубин уязвленной души. Ослабевшая от прожитых лет память возвращает меня к ним, трепетные ноздри ловят тонкий благородный запах, и увлажненному старческой влагой взору вновь предстает этот угольный блеск, окаймляющий темномалиновый уют укромных пещерок — они зовут,

они влекут,

они манят,

они дарят

тепло и сухость, покой и чистоту, чувство самоуважения и веру в надежность мироустройства. В них незыблемость нравственных установлений общества, ощущение прочности семьи, гармония и порядок, всё — в них.

И вот — их нет с нами. Ах, не говори мне, что нынешние вульгарные, кричащих расцветок, безвкусные предметы, укравшие это благородно шелестящее имя, могут заменить безвозвратно ушедший символ человеческого достоинства и разума, сохранявшийся в стране, разума и достоинства уже лишенной.

Твой

Алик ответил довольно быстро:

Ну да, там же получилась печальная история. Добрый мальчик Алеша подарил свою новую красивую блестящую галошу босой кошке, а мама на него напустилась… Лошадь же распорядилась своим имуществом, i. e. четырьмя галошами, по собственному разумению, на что в свободной стране имеет полное право (как Роман Аркадьевич Абрамович, уплатив налоги, купить «Челси»), а потому лицемерно-заботливое авторское «разве здоровье тебе не дороже?» полагаю неуместным. Что касается мольбы о поставке партии новых и сладких калош ( sic! написание через «к» представляется мне предпочтительным), исходящей от крокодильева семейства, то я с младенчества верил: не подведет Корней Иванович, пришлет — аккурат к ужину и именно дюжину. Возвращаясь же мысленно к истории Алеши, кошки и маминого реприманда, как могу я удержаться от горестного восклицания: ах, нет справедливости в мире! Доброта оказывается незащищенной. Увы, увы. Впрочем, оставить упованье — это удел вошедших в Преисподнюю. Мы же укрепим сердце надеждой — и калоши, Бог даст, вернутся.
Алик

Обнимаю.

Воодушевившись, Виталик накатал второе письмо.

Дорогой друг!

Оплакав уход из нашей жизни галош, я вновь карабкаюсь на городскую стену Путивля. На сей раз из груди моей выжал стон внук Кира: «Дед, а что такое “привольно”? — Он тычет пальцем в книжку. — Или здесь ошибка? Может быть, “прикольно”?» Я подошел:

Ведь на свете белом всяких стран довольно, Где и солнце ярко, где и жить привольно.

Это Ольга озаботилась — как же, надо приучать мальчика к русской поэзии. Я представил себе Алексея Николаевича Плещеева, он покусывает гусиное перышко (а может, и деревянную ручку — уже небось были ручки-вставочки с металлическими перьями) и сочиняет:

И клевая мечта, бывало, предо мной Рисует всё прикольные картины: Я вижу свод небес реально голубой, Громадных гор конкретные вершины…

И не помню уж, как в одночасье стал жить среди риелтеров и ритейлеров, мерчендайзеров и дилеров, дайверов и киллеров. А так уютно было среди торговцев разных мастей, ныряльщиков и родных наших убийц. Оно, конечно, не так интересно сплавляться по горной реке, как заниматься рафтингом , и томиться от неустойчивых цен, нежели от волатильного курса. А то вот приходит девчушка на кастинг и говорит, что хотела бы занять креативную должность, что она опытный юзер с флюэнт инглиш и готова пройти тестирование , чтобы все это показать. Что мы делаем, когда заканчивается срок действия договора, — ну ясен пень, мы его пролонгируем. Сбежавшего преступника требуем — что? выдать? Ответ неправильный. Экстрадировать.
Виталик

И вот еще что. Хотя новые уродцы рождаются ежечасно, скажи мне, дружище, куда подевались, к примеру, десятки красивейших слов, обозначавших всяческие материи? Где, позвольте полюбопытствовать, коверкот, ратин, драп, габардин ? Исчезли из обихода сукно, трико, байка, бязь. Бархат, он же аксамит , остался в декоративных применениях. Детством — в который раз вспоминаю — несет от крепдешина, файдешина, крепжоржета, шифона. Пропали ситцы. Где репс, поплин, коленкор? Тлазет остался в безенчуковской конторе и в «Нимфе» — но худшего качества. Батист, муслин, пике , — все ушло в литературу. А осталось что: ткань пальтовая да ткань костюмная. Тьфу.

Но все это мелочь. Вопрос вкуса — понятно, да и ладно. А вот вслушайся в такой поток звуков:

Согласно онлайн ресурсу моторолла выпускает гаджет для двух симкарт. Портал сообщает, что смартфон обладает пятимегапиксельной камерой со вспышкой, трехдюймовым сенсорным экраном, поддержкой уайфай и эйчдиэмай выходом и будет работать на платформе андроид. Один из слотов рассчитан на симкарту для джиэфэм сети, другой для сидиэмэй. Моторолла отдала приоритет операционной системе андроид, но не отказалась от смартфонов на уиндоуз мобайл семь… ( Тут я прерываюсь на рюмку водки и перевожу дыхание .)…Сони Эрикссон выпустила на рынок несколько типов мультимедийных трубок под названием сатё, айно и яри. Сатё имеет двенадцатимегапиксельную камеру, сенсорный экран, систему навигации и уайфай, у айно камера с разрешением восемь мегапикселей, но он способен устанавливать беспроводную связь с плей стейшн три, яри поддерживает управление жестами, что используется в некоторых играх. Гаджеты снабжены джипиэс со встроенным сервисом гугл мэпс, уайфай, автофокусом и слотом расширения для карт памяти микроэсди. Комстар внедряет систему миримон тестирования приставок для пользователей услуги цифрового интерактивного телевидения стрим с целью мониторинга процесса внедрения новых услуг ай пи тиви для сервисов стрим и эмгэтээс… ( Еще рюмка— и заканчиваю )…В онлайн изданиях гадают, что же приготовила мазила. Уж не новый ли браузер, конкурирующий с установленным в айфонах приложением сафари? Продукты разработчика приложения, как сам файрфокс, так и его мобильная версия гекко, работают на принципиально ином движке, нежели тот, что применяется в браузере от эппл…

Посмотрел-послушал? Я умышленно убрал кавычки, дефисы и графическую латинскую аббревиатуру, стараясь передать враждебную настырность этого звукового напора. Так вот, нынешнее младое-незнакомое все это понимает и с интересом подобные сведения переваривает. Для них это — не звуковой поток, а осмысленные цепочки слов, способные вызвать эмоциональный отклик.

Однако Лена кличет к ужину, и ее язык мне как раз внятен.

Твой

Ответное письмо было еще короче первого.

Ах, дружище, ты опять впал в пессимизм. Да, говорят нынче не так, как прежде. Смирись, не рви себе душу. А как станет невтерпеж — вот тебе средство. Поезжай-ка в Европу, лучше всего во Францию, где еще живы потомки изгнанных носителей языка, на котором писали Тургенев и Набоков, — они умудрились три-четыре поколения сохранять это чудо. Там и усладишь слух, утомленный гаджетами с уайфай и слотом расширения. Вот куда хорошо бы отправлять детей учить язык — да не французский, а русский. Правда, Франция — не единственное пригодное для этого место. Тут мне случилось побывать в Голландии. Иду это я по Амстердаму и вижу даму (рифма случайна) на велосипеде и при этом в умопомрачительной шляпе. Загляделся, а тут сзади на русском: «Ой, Мань, смотри какая!» Две руссо туристо аж задохнулись. А дама, чуть повернув орлиный профиль, им в ответ, на русском же: «Вы что, е… вашу мать, бабу в шляпе на велосипеде не видели?»
Алик

Видишь — не все так безнадежно.

Обнимаю

Но все это не мешало друзьям предаваться телесным радостям. Они даже ввели в обычай дарить друг другу на дни рождения что-нибудь исключительно съедобное. Скажем, фазана из магазина «Дары природы» или просто утку. К подарку придавался какой-нибудь рифмованный завиток:

Не утка это, а звено В цепи сакральных элементов, Меж зайцем и яйцом оно Располагается удачно. К погибели Кощеев мрачных И вящей славе добрых сил, Счастливым пользуясь моментом, Я эту птицу пригласил.

В те времена открылся в Москве ресторан «Варшава» — первый с настоящим баром, керамическим сооружением, присев к которому можно было выпить чуть ли не коктейль. Хаживали туда Алик-Виталик, пили сухое и ели самое дешевое — сорок пять копеек — блюдо: бигос, по-нашему солянка из тушеной капусты с кусочками свинины, правда, с добавлением чернослива. Как-то Виталик и один туда забрел, косил глазом на девицу за соседним столиком, сплошь ключицы, солома волос и брошка-паук на плече, мусолил карандаш — написать завлекаловку какую. Вот сидит в ресторане девица, и народ на девицу дивится… Нет, не идет. Он взял другую салфетку (кто ж из читавших про западную жизнь не норовил написать что-нибудь в ресторане на салфетке):

Вы такая приятная, Вы такая эстетная, Вы такая абстрактная, Вы такая конкретная, Что, увидев в «Варшаве» вас, Я нашел — вы похожи На царицу Вирсавию И на Савскую тоже. Только так не годится, Я сказал сгоряча, Не носили царицы Пауков на плечах И вино пили тонкое, Драгоценное, пряное, И смотрели на подданных Повелительно, прямо. Впрочем, память не вечна, Забываются мифы, Вы царица, конечно, Только смотрите мимо.

Потом, видимо, шел номер телефона, но она не позвонила.

А ты — позвонила. Помнишь, как все было? Я летел в Новосибирск в командировку. И еще до взлета заметил тебя через узенький проход — Ту ли, Ила ль (тулиилаль — каково?) — детская шея и этот профиль. Рядом вполне почтенный, чуть потертый дядька, вы беседовали все четыре часа полета, а я время от времени поднимал взгляд от книги и ублажал его этой шеей и этим профилем…

Абсурд какой. Я вернулся из издательства, в меру уставший и не в меру злой. Пришлось разъяснить автору, почему мы не сможем опубликовать роман, в котором, согласно аннотации, он исследовал внутренние пружины классически-рациональной парадигмы развития, ее границы и кризис. Я как мог пытался нарисовать простую и, возможно, доступную ему картину. Приходит, говорил я, Чехов (Толстой, Достоевский) к Суворину (Коршу, Каткову, кому там еще — Стелловскому) и сообщает: я тут одну вещицу написал, так, пустячок, исследую я в ней внутренние пружины классически-рациональной парадигмы. Вы представляете (это я — автору) их лица? Вижу — силится представить. Уже хорошо. Так ведь погнали бы они Чехова (Толстого, Достоевского), как пить дать погнали: на кой черт им издавать исследование пружин парадигмы, пусть даже внутренних. И не узнал бы мир гениев, светочей и, можно сказать, столпов литературы нашей. Школьникам, конечно, облегчение бы вышло, а все равно — жалко. Не узнали бы мы, как хотелось полетать Наташе Ростовой, подхватив себя под коленками, туже, туже… И Ганечку бы не пожалели, бедного — смотреть как такие деньжища горят. И про Каштанку, что нюхала столярный клей… Но — обошлось. Обхитрили они издателей. Притворились, что пишут развлекаловку для людей, хотя сами наверняка тайком ото всех что-то там исследовали, может, даже и пружины.

Вот в таком возбуждении пришел я домой. Поужинал. Отварная картошечка с венскими сосисками, нежными и сочными. Под умеренно острым домашним соусом (помидорчики, перец, чеснок — все с теличенских грядок, ах, какие у Лены грядки!). Две рюмки ледяной водки. Чашка горячего напитка — кипятком заливается густой калиновый (калина оттуда же, из Теличена) сироп. Малая голландская сигара «кафе-крем». Компакт-диск любимого Петра Лещенко. То самое: «Тринце-бринце-ананас, красная калина, не житье теперь у нас, а сама малина». Надо же — и здесь калина. И в этом омерзительно благодушном настроении пишу, не пишу даже в строгом смысле, тюкаю по компьютерным клавишам. А тебя-то нет! Десять лет как нет тебя!

Пять дней в Новосибирске, немного заунывной конференции по микроэлектронике — для отчета, чуть больше шатаний по городу, тоскливому и холодному: ноябрь. Заснеженный Академгородок, встреча интеллигентной общественности с Ритой Яковлевной Райт-Ковалевой: расскажите о своей дружбе с Маяковским, не собираетесь ли перевести «Дивный новый мир» Олдоса Хаксли, как вам удалось передать чувства американского подростка в Catcher in the Rye, ай какие мы образованные. И вот обратный рейс, а через проход — те же шея и профиль. Правда, еще до того увидел тебя в проходе во весь рост и отметил совершенно омерзительные золотые клеенчатые сапоги и эластичные колготки в нелепых разводах. Ножки прямые, но коротковатые. Уже потом все спряталось — остались шея и профиль. И тот же дядька.

Какой-то американец передо мной отложил книгу, приготовившись задремать. May I have a look at your book? Листая детектив, крутил головой — ну же, должен этот дядька за четыре часа выйти по нужде. Заготовил записку. То-ce — и номер телефона. На третьем часу полета свершилось. Я над твоим плечом: прочтите на досуге. И — назад, лихорадочно-лениво листать книжонку.

Ты позвонила на следующий день. Без жеманной затяжки, сразу. Значит, хотела. Значит, не ломака.

М-да. Время от времени Виталиком овладевала охота бежать от унылой службы, воспоследовавшей за институтским дипломом, в чертоги искусства. Раз, в припадке меланхолии уставившись в телеэкран, он получил добрый, как ему показалось, совет. Плотная, багровая от натуги деваха в жакете, расшитом запятыми (золотыми — показал бы телевизор, будь он цветным), настырно взвывала: раскинь, уговаривала она Виталика, свои руки свободно, как птица, и, обхватив просторы, лети. Картинка изобиловала распяленным ртом, многочисленными руками и стаями журавлей. Да, да — раскинуть, обхватить и полететь. Он садился за свой безупречно прибранный письменный стол и начинал стучать по клавишам «Эрики». От исследования пружин парадигмы Виталик был далек. Его занимали вопросы попроще. Скажем, почему встречаемые на литературном пастбище усы их владелец как правило топорщил, а глаза — таращил? Ниспровергатель штампов — в теории, — Виталик до скрежета в мозгах старался придумать выход. Может, поменять их местами — пусть топорщат глаза и таращат усы? Впрочем, труд упорный, понятное дело, ему был тошен, и через несколько страниц он бросал это дело — до следующего творческого приступа…

В один из таких приступов они с Аликом придумали забавного робота, любителя латыни и знатного кулинара. Назвали его Кексом. И Кекс помог герою, следователю Юрию Лопавоку, распутать нехитрое дело о смерти космонавта на крохотной планете Несс. Рассказик напечатал рижский научно-популярный журнал, и авторы целую неделю ждали, что вот-вот их станут узнавать на улице и просить автографы. Не стали. Виталик, пережив разочарование, все же решил продолжить богатую тему.

Как-то дождливым вечером он сел за (да, да, безупречно прибранный) стол и снова забарабанил.