Мы с Кэмом не разговаривали. По крайней мере, вслух. А я изо всех сил старался не обращать внимания на сочувствие, исходившее от него волнами и грозившее меня утопить. Мне было плохо, а он хотел помочь. Ну и в жопу его. Сдалась мне его жалость.

Почти весь следующий день я провалялся в постели, свернувшись на боку, чтобы не подпускать Кэма слишком близко. Плохо уже то, как он клал ладонь на мое плечо, чтобы выровнять сердцебиение, потому что мне чересчур нравились его прикосновения. Я хотел их, нуждался в них, но только без всего прилагающегося к ним дерьма. Если бы он хотел мне отсосать, это меня устроило бы. Если бы трахнуться, тоже. Но он хотел помочь.

Я знал, что веду себя как скотина. Знал, что злюсь, потому что это лучше, чем развалиться на части, и знал, что несправедливо вымещать свою злость на Кэме. Я был достаточно взрослым, чтобы все понимать, но, видимо, во многом оставался упрямым подростком. Брэйди Гаррет ненавидит свою жалкую жизнь, а потому ненавидит всех, кто пытается в нее пролезть. Идиотизм.

— Тебе нужно что-нибудь съесть, Гаррет, — сказал Кэм.

— Брэйди, тебе нужно поесть, — повторил он час спустя.

Я пялился в стену.

Его ладонь скользнула с моего плеча вниз по руке.

— Брэйди, пожалуйста.

— Отвали, ЭлТи.

Я знал, что не стоило мне вчера сдаваться и выходить из ванной. Мысль о том, что нам необходимо прикасаться друг к другу, была отвратительна. Мне было противно, что я так хочу этого. Кэму это было нужно, чтобы оставаться в живых, а какая отмазка у меня? Я просто жалок.

— Мне что, напомнить вам о наших званиях, рядовой Гаррет?

Его холодный голос застал меня врасплох, и я фыркнул:

— Хотел бы на это посмотреть.

Пальцы Кэма легко прошлись по чувствительной коже на моем запястье.

— Съешь что-нибудь. Это приказ.

Я продолжил его игнорировать.

— Я мог бы подать на тебя рапорт, — сказал он.

— Ага, — пробурчал я. — А я с удовольствием рассказал бы кадровому офицеру, как трахал лейтенанта в задницу. Пусть повеселится.

— Ты что, меня шантажируешь, Гаррет? — Его голос звучал ровно, но прикосновения оставались нежными.

Я напрягся, когда его вторая рука скользнула под мою футболку, исследуя узлы мышц.

— У меня будет куда меньше проблем за неподчинение приказу, чем у вас за минет рядовому, сэр.

Я снова напрягся, потому что почувствовал прокатившуюся по его телу волну удовольствия. Брэйди-ехидна ему нравился. И нравилось, как я называю его «сэр», так, что это больше походит на оскорбление.

— Ты под моим командованием и двадцати минут бы не продержался, — сказал он.

Я закрыл глаза — теплая ладонь погладила спину — и почувствовал покалывание электричества.

— Да, бьюсь об заклад, с рядовыми ты был настоящим засранцем.

— Только с теми, которые этого заслуживали.

В нем было что-то, за что мне никак не удавалось зацепиться. Я заставлял себя не двигаться, потому что убеги я или, наоборот, поддайся его прикосновениям, и он понял бы, что победил. Но я не мог прочитать его, не до конца, и это тревожило. Наша близость его возбуждала, но не больше, чем меня. А еще он по-прежнему злился, но за этим чувствовалось что-то еще. Насмешка, что ли? Потому что если он надо мной смеется, я дам ему в морду.

К этому времени он успел задрать мою футболку до самых подмышек, и каждое движение его ладони заставляло меня вздрагивать.

— Так как, вызов принят?

— Какой вызов? — У меня перехватило дыхание.

— Двадцать минут под моим командованием.

Я вздохнул, представив, как он заставляет меня есть. Как прозаично — его прикосновения обещали куда больше.

— Я не голоден.

— Проголодаешься. Потом.

Черт. Может, и правда согласиться? Мой подрагивающий член точно не возражал.

— Я не собираюсь отжиматься по твоему приказу, ЭлТи, — пробормотал я. «Скажи. Скажи, чего ты хочешь».

— Двадцать минут, — произнес он так тихо, что я с трудом расслышал. — Ты мой на двадцать минут. И больше я ничего добавлять не буду.

Думал он то же самое, козел. Он куда лучше меня прятал свои мысли. Четыре года практики — куда деваться.

— Один вопрос — я смогу кончить?

Теплое дыхание коснулось моего затылка.

— Нет, пока я не разрешу.

Черт. Я сглотнул.

— Хорошо.

— Хорошо, а дальше?

У меня встал.

— Сэр.

Он отодвинулся.

Я перекатился на спину и хмуро посмотрел на него, чтобы скрыть нервозность.

— И что теперь?

Он поднялся.

— Повежливее, солдат.

Я поискал в его лице улыбку, но ничего не нашел. Да, выглядел он вполне соответственно — точь-в-точь как те офицеры, которые не узнали бы чувства юмора, даже если бы споткнулись об него. Хотя нет, не просто соответственно, он выглядел властным. Боже. Присутствие начальства никогда не вызывало у меня эрекции, но, видимо, я созрел, хотя мозг все еще не поспевал за членом.

— Встать, — бросил Кэм и, не дав мне времени пошевелиться, прикрикнул: — Встать, рядовой, быстро! Не заставляй меня повторять!

Звучало так по-настоящему — хотя он же и есть настоящий, — что я автоматически среагировал как и положено скромному рядовому. Вскочил с постели и покраснел.

— Да, сэр. Простите, сэр.

Взгляд Кэма равнодушно прошелся по мне.

— Раздеться.

А вот этому приказу я был только рад подчиниться. Хотя мне хватило мозгов не улыбаться, потому что я не знал, какие правила у нашей игры. Стащив через голову футболку, я спустил штаны и трусы. Почему-то так я почувствовал себя не просто обнаженным, но уязвимым и нервно взглянул на Кэма.

— Смотреть перед собой. — Я услышал звук движения — он обошел меня кругом, а потом завел мои руки за спину. Плечи после Луткаса ныли, так что я напрягся, но Кэм осторожно связал чем-то мои запястья. Чем-то шершавым на ощупь. Носком?

«Серьезно? После твоих приятелей из разведки, думаешь, нам стоит заняться связыванием?»

— Отставить посторонние мысли, рядовой, — бросил Кэм. Он нацепил мою футболку мне на голову, скрутил жгутом и поправил так, чтобы она плотно прилегала к глазам, оставляя нос и рот открытыми.

Ну, по крайней мере Луткас мне глаз не завязывал. Я попытался поискать в происходящем смешное, но не смог. Мне не нравилось быть таким — голым, связанным, не видеть и не знать, что будет дальше. Не нравилось быть беспомощным. И этот мудак это знал. Я открыл рот, чтобы сказать, что он победил, но не успел.

— Шестнадцать минут.

Я сглотнул. Хорошо. Я выдержу. Упрямства мне хватит. А потом до меня дошло, что Кэм скорее всего на это и рассчитывал. Какого черта он задумал? Я глубоко вздохнул и задержал воздух.

«Без истерик. Без истерик».

— Да, Гаррет. Только без истерик. — Низкий насмешливый голос прозвучал очень близко от моего уха. Он сказал это, словно бросил вызов. Он знал все мои больные места.

Я задержал дыхание, пока легкие не начали гореть, а потом еще немного. Мне нужно было что-нибудь, чтобы отвлечься и не думать. Я не знал, отчего так нервничаю.

Ради бога, он связал мне руки носком! Носком! Нет ничего страшного в носке. Только когда я наконец выдохнул, вздох больше походил на всхлип.

Он ко мне не прикасался. Почему он ко мне не прикасается? Он вообще здесь? Я слепо мотнул головой.

— Перед собой. — Он оказался за моей спиной.

Звук его голоса меня успокоил, и какой-то части меня это совсем не понравилось. А другая часть уверяла, что все будет хорошо, раз он еще здесь. Раз не ушел. Но мне это не нравилось. Не нравилось, что я ничего не контролирую. Не нравилось, как это меня возбуждает, каким делает жалким и жаждущим.

Мне было одиннадцать, когда Линда впервые обозвала меня хнычущим педиком. В то время я думал, что она попала в точку только в том, что касалось «хныканья». Может, она была не такой тупой, как казалась. Иисусе, она бы, наверное, надо мной сейчас посмеялась.

Я не замечал, что мое дыхание стало быстрым и поверхностным, пока Кэм не положил руку мне на спину между лопатками.

— Расправить плечи. Грудь вперед. Ты ведь здесь не первый день, а, солдат?

Я сглотнул и отвел плечи назад, как можно дальше.

— Нет, сэр.

Это игра. Просто игра. На самом деле он не может так со мной. Только не так. Хотя происходящее казалось реальным, и я хотел, чтобы так и было. Хотел, чтобы Кэм забрал контроль, сказал мне, что делать, а потом похвалил меня за то, что я все делаю правильно. Я хотел этого и ненавидел это. А больше всего мне хотелось сейчас заплакать, и я не знал отчего. Горло ныло, словно в нем стояли слезы. Все тело было напряжено.

Секунды складывались в минуты, но я уже потерял счет. Я все потерял, стоя здесь со стянутыми носком запястьями и футболкой на глазах. Связанный, ослепший, я превратился просто в комок нервов и бешено стучащее сердце, которые умоляли о том, чтобы хоть что-нибудь произошло. Мой член был твердым как камень, пульсировал и истекал смазкой. Я стал клубком противоречивых ощущений. Сознание цеплялось только за Кэма. Мне нужно было, чтобы он еще потрогал меня, заговорил со мной, как-то убедил, что он еще здесь.

Я уронил голову на грудь.

— Голову прямо.

Я вздернул подбородок. Ладно. Я смогу. Нужно просто продержаться до истечения времени. Нужно не дать себе совсем сойти с ума.

— Я предупреждал, что не люблю повторять дважды. — Его голос прозвучал совсем рядом с моим ухом, и я отдернулся. — Ты даже не можешь спокойно постоять на месте. Наверное, не стоило ждать большего от какого-то жалкого куска мусора из Копы.

Я стиснул зубы и нахмурился.

— Хочешь что-то сказать, солдат?

— Нет, сэр, — процедил я. «Попивающий латте педик. Ханжи и святоши. Лицемеры — все они до одного. Спасем деревья. Спасем океаны. Спасем климат. Спасем нас от себя, но никому нет дела до спасения маленьких детей каких-то нищих беженцев. Черт, надеюсь, Безликие прикончат этих уродов первыми».

Дыхание перехватило. Вся моя ярость, моя боль были на месте — только чуть копни. Я и так чувствовал себя абсолютно беспомощным, так зачем я дал Кэму все усугубить? Почему позволил ему называть себя куском мусора? Для этого меня совсем не обязательно связывать и раздевать. Достаточно просто обратиться к кому-нибудь из офицеров на Защитнике или к кому угодно дома.

А потом его ладонь легла мне на грудь, и я содрогнулся всем телом. Мои яйца налились. Кажется, я даже застонал.

— Так все-таки… хочешь что-то сказать, солдат?

— Да, сэр, — ответил я. Его дыхание согрело мои губы. — Пожалуйста, не убирайте руки, сэр.

— Не ты тут главный, рядовой. — Он отстранился. — Двенадцать минут.

Черт, серьезно? Это же настоящая пытка. Я переступил с ноги на ногу.

— Знаешь, в чем твоя проблема, Гаррет? — Он обошел меня, задев пальцами ягодицы.

Я поморщился под футболкой. Мне нужно было кончить. Член уже всерьез болел, а яйца ныли.

— Нет, сэр!

Его ладони легли на мои бедра, и он прижался ко мне. Возбужденный член уткнулся мне в зад, и я вздрогнул. От шершавого прикосновения молнии и ощущения жара его тела сердце понеслось вскачь. Я с трудом удержался, чтобы не толкнуться ему навстречу. Кэм положил подбородок мне на плечо.

— Ты очень плохо себя ведешь, Гаррет.

Лучше плохо, чем никак.

— Ты не уважаешь вышестоящих, — продолжил Кэм.

Я закусил губу. Твою мать. Я сейчас кончу только оттого, что Кэм мягко трется об меня и между нами потрескивают электрические искры.

— Тебе нужно заткнуться и научиться выполнять приказы. — Кэм прижал меня теснее, и я задрожал от внезапного движения, пискнув, как маленький — волна стыда немного отсрочила подступающий оргазм. Минуты на две, наверное. Но если он продолжит так тереться об меня. — Ты меня слышишь, рядовой?

Черта с два.

— Да, сэр, — выдавил я.

Одна его ладонь скользнула с моего бедра вверх и легла на грудь.

— Хочешь, чтобы тебя трахнули, рядовой?

Я зажмурился под импровизированной повязкой, по телу побежали мурашки.

— Да, сэр!

Пальцы едва ощутимо задели сосок.

— И что это тебе даст?

— Вас, сэр.

Думаю, Кэм ждал не такого ответа. В тот момент я не мог его прочитать, но резкий вздох сказал мне, что я его удивил, впрочем, он быстро пришел в себя.

— Чертовски верно, Гаррет. Но ты должен это заслужить.

Я вздрогнул, когда его рука прошлась по моей груди.

Долгое время он молчал, просто легко касался моего живота, но пальцы ни разу не опускались слишком низко. Ни разу туда, где мне так хотелось их почувствовать. Я стоял и трясся, пытаясь не двигать бедрами. Пытаясь побороть досаду. Мне нужно было больше, но главным оставался Кэм.

Теплое дыхание пощекотало ухо.

— Ты не виноват.

Я застыл. Какого хрена? Что случилось с тем мудаком-офицером, который играл со мной? Да, теперь совсем не весело. Мой член обмяк, я покрылся холодным потом. Мне хотелось отпихнуть Кэма, и не знаю, что меня останавливало.

— Восемь минут, — сказал он.

Или я мог бы закончить все сейчас.

Кэм обхватил меня руками и прижал к себе.

Черт. Я чувствовал себя идиотом. Он что, проделал все это, просто чтобы я не смог вырваться? И кто я, раз такое вызвало у меня эрекцию? Наверное, извращенец? Больной, озабоченный урод, которого возбуждают подобные игры, когда мой отец мертв, а сестра на очереди.

— Ты меня слушаешь, рядовой?

Его голос и прикосновения были словно маяк в темноте. Мне ничего не оставалось, кроме как слушать. Хотя мне и было противно. Живот крутило, к горлу подступала тошнота.

— Да, сэр, — просипел я.

— Тебе нужно дать себе передышку, — продолжил Кэм. В его тоне все еще слышались приказные нотки, вызывавшие во мне очень интересные реакции. — И это, мать твою, приказ, Гаррет.

В голове стало пусто. Я помотал ей, но не смог придумать ничего связного, не говоря уже о том, чтобы что-нибудь озвучить.

— Ты не виноват, солдат. — Он прижался губами к моему обнаженному плечу.

Я почувствовал это, но словно оцепенел.

— Отвечай!

Мои губы зашевелились, но звук получился не сразу. И больше походило не на голос, а на скрип:

— Но кто-то же должен за все отвечать, сэр.

— Ты неправ. Ты просто безграмотный ребенок из Копы. Ты ни черта не знаешь.

Может быть. Я крепко зажмурился под футболкой — глаза защипало от слез. Дерьмо случается, но это не освобождает меня от ответственности. Я не мог такого допустить. Потому что иначе был бы ничем не лучше Линды. Она радостно всех бросила, так ведь?

— Так что ты будешь есть, — продолжал Кэм жестким голосом. — И говорить со мной, и ты не станешь закрываться от меня, потому что это не твоя вина. Понятно, рядовой?

Я дернул подбородком.

— Я не слышу. — Кэм усилил хватку.

Именно в этот момент я осознал, что он не собирается отпускать меня.

— Да, сэр, — прохрипел я, а потом разревелся. Это было как выпустить воздух из шарика. Сначала ноги, потом все остальное, не успел я ничего понять, как уже, всхлипывая, сидел на полу, пока Кэм возился с носком на моих запястьях.

Когда он сорвал с моей головы футболку, комната показалась мне ярче обычного, а от слез вокруг ламп появился сияющий ореол, как у звезд. Я тут же обнял Кэма за шею, будто это было самым естественным в мире, и заплакал как ребенок.

— Ты не слабый, Брэйди, — сказал он, и, кажется, я почти поверил. — Ты сильнее, чем думаешь.

— Неважно, — пробормотал я ему в шею. — Не имеет значения.

— Может и нет. — Он нежно погладил мою спину. — Но ты должен это знать.

Я подавился всхлипом.

— Я не хочу, чтобы Люси умерла!

Он баюкал меня:

— Знаю, Брэйди. Знаю.

«Неужели на севере действительно так плохо?»

«Городской мальчик».

— Да, — прошептал он. — Я и сам ничего не знаю.

Прошла вечность, или мне показалось, что прошла вечность, но я наконец смог отцепиться от Кэма. Прислонившись к кровати, я потер глаза и настороженно посмотрел на него, а он — на меня.

— Ты обманул меня, ЭлТи, — сказал я наконец. — Я думал, у нас уговор.

Губы Кэма дрогнули, он протянул руку и переплел свои пальцы с моими.

— Верно, Брэйди. У нас еще есть время.

Никакого времени у нас нет.

Я вздохнул:

— А ты был прав. Я не продержался двадцати минут.

Кэм поднес мою ладонь к губам и поцеловал костяшки.

— Да, но не переживай. Я был довольно жестким с тобой.

— Ага. Я почувствовал.

Зеленые глаза блеснули.

— Язва.

Я нахмурился:

— Почему тебе не все равно, ЭлТи?

Он вскинул брови:

— Может, я просто эгоист. Когда тебе плохо, плохо и мне. А может, даже хотя у тебя и не было выбора, кроме как впустить меня в чокнутый мир, который ты зовешь своей головой, мне вроде как там понравилось, и я хочу сделать это место лучше, раз уж в нем застрял.

Я неловко пожал плечами, и мы в один голос подумали:

«Несколько дней».

Либо мы все погибнем, когда придут Безликие, либо нет. И если нет, наша связь разорвется. Кэм на станции не задержится. Его пошлют обратно на Восьмой, а может, домой, и я останусь один. Но не настолько один, как Люси.

Я на мгновение закрыл глаза. Я мог бы разозлиться, мог бы снова сорваться или попытаться забыть о ее существовании. Но ничто из этого не помогало. Не помогало и не поможет. Со временем она просто превратится в еще один пункт из моего списка сожалений, станет еще одним выворачивающим душу наизнанку воспоминанием, которому я не могу посмотреть в лицо. Еще одной ошибкой.

— Знаешь, что случается с детьми в Копе, если они остаются одни? — спросил я, открыв глаза.

Лицо Кэма было серьезным.

— Нет.

— Они умирают. Ни школы, ни врачей, ни единого шанса. И будет лучше, если она умрет. Понимаешь? Потому что всегда может быть хуже.

«Не заставляй меня описывать, Кэм. Не заставляй рассказывать, что бывает с некоторыми из них».

Кэм кивнул.

— И это несправедливо, — сказал я. — Черт, я твержу это всю свою гребаную жизнь, но это ничего не меняет. Я почти надеюсь, что Кай-Рен уничтожит всю планету.

— Ты злишься. — Кэм протянул руку и прижал ладонь к моей щеке. — И теперь я тебя понимаю, Брэйди. Правда. Но я говорил серьезно. Это не твоя вина.

И мы снова пришли к тому, с чего начинали.

Я вздохнул.

— Легче от этого не становится.

Кэм наклонился и коснулся моих губ своими.

— Это я тоже знаю.

Я мог бы попросить помощи у него, но это было бы бесполезно. Никто никогда не думал, что Кэм вернется от Безликих. А что делают в армии, когда ты умираешь? Перестают тебе платить. Кэм вряд ли был в состоянии помочь.

Я вспомнил, как носил Люси в слинге. Как чувствовал ее сердце рядом со своим и как укладывал в кроватку каждую ночь, откидывая пряди волос со лба. Мое сердце все еще переполнялось при мысли о ней. Переполнялось и разрывалось каждый гребаный раз.

— Ты это чувствуешь? — спросил я.

Он кивнул:

— Больно.

Вот такая она, любовь.

Через несколько дней наша связь прервется. Кэм ничем мне не обязан. Это я должен был присматривать за ним, и что из этого вышло? Он не просил билет в переднем ряду на второсортную пьесу «Драма моей жизни». И он точно не просился в ней поучаствовать. Это было несправедливо по отношению к нему.

Я выдавил улыбку:

— Прости.

Кэм наклонился вперед, пока наши лбы не соприкоснулись.

Я закрыл глаза и прерывисто выдохнул.

Его близость работала там, где слова были абсолютно бесполезны.

И когда это исчезнет, то будет больно.