Пока Док работал, я старался держаться как можно дальше. Он подозвал двух других врачей: капитана Лока и лейтенанта Вагнера. Я как-то видел этих парней в деле — они пришивали оторванный палец. И были очень хороши. Наверное, лучшие хирурги на Защитнике-3.

Но это ничуть не объясняло, что я тут делаю.

Я отошел в угол комнаты, стараясь не попадаться офицерам под ноги.

Капитан-лейтенант Чантер, который наконец убрал руки с груди и дал мне прочитать свое имя, окинул взглядом блестящую черную поверхность стазисной капсулы, словно рассматривал что-то красивое, словно, будь у него такая возможность, он забрался бы внутрь и устроился бы под бочком у Камерона Раштона. Чантер был главным инженером. Не слишком крупный и невысокий, он тем не менее выглядел жестким. И скорее всего был гением. Кому еще удалось бы удерживать на плаву такое ржавое корыто, как Защитник-3?

Коммандер Леонски прищурил глаза.

— Господа, объясните мне, в чем дело.

— Вещество может оказаться биологически опасным, — предположил Лок, разглядывая капсулу.

— Вполне возможно, что это биологическое оружие, — кивнул другой офицер.

— Это может оказаться любое оружие, — проворчал Чантер.

Я с трудом удержался, чтобы не вжаться в угол еще теснее. Они поэтому перенесли капсулу в карантинную палату? Они откроют капсулу, а там окажется рассадник какой-нибудь оспы? Или может, Безликие не столь старомодны, и все просто взлетит на воздух.

— Это не бомба, — сказал коммандер Леонски. Здоровый как шкаф, он словно состоял из одних мускулов. Большие, квадратные руки он держал по стойке смирно, как многие военные высокого звания. Волосы его начинали редеть. Из-за неправильного прикуса и явно сломанного в прошлом носа никто не назвал бы его красивым, но у него были умные глаза, окруженные смешливыми морщинками. Впрочем, сейчас ему было не до смеха. — Но мы не можем сказать наверняка, что капсула не представляет биологической угрозы. Лэйтон?

Док лишь пожал плечами.

— И не сможем, пока не откроем.

И мы пришли к еще одной проблеме: никто не знал как.

Некоторые парни на станции так и рвались в офицеры и с радостью лизали другим за это задницы, но не я. Поэтому из обсуждения я как-то сам собой выпал — недостаточно я квалифицирован, чтобы высказывать здесь свое мнение. Я прокрался вдоль стены, пока снова не оказался рядом с капсулой, и стал вглядываться в мутную поверхность. Пузырь пугал меня ничуть не меньше, а вот Камерона Раштона я боялся уже не так сильно. Он же не виноват, что застрял тут.

Я снова дотронулся до оболочки, потому что никто мне не запрещал, и Камерон Раштон, как в прошлый раз, вскинул руку навстречу моей. Наши ладони соприкоснулись. Я постоял так чуть подольше, наблюдая, как на бледной коже появляются серебристые символы.

Странно.

Это напомнило мне аккумуляторный пробник: когда подключаешь выводы к батарее, и прибор светится зеленым, если заряд еще остается. Все было именно так, когда моя ладонь его касалась. На этот раз происходящее даже не показалось мне таким уж жутким.

— Эй, — позвал я его, хотя он и плавал с закрытыми глазами в густой белесой жидкости. — Добро пожаловать домой.

Символы на его теле засветились серебристым. Интересно, что они означают. Может, их включают электрические сигналы, проходящие сквозь пузырь между нашими ладонями? Вдруг это инструкция по использованию стазисной капсулы? А может, предупреждение другим Безликим, что внутри биологическое оружие? Или просто что-то вроде собачьего ошейника с надписью: «в случае потери вернуть Безликим».

Бедняга. Камерон Раштон казался умиротворенным, но такими же кажутся мертвецы. Интересно, думает ли он о чем-нибудь. Видит ли сны в стазисной капсуле? Его ладонь прижималась к моей, но знает ли он вообще, что я здесь?

Я убрал руку и проследил, как его собственная упала обратно. Я снова коснулся пузыря: витые символы загорелись неоном. Его ладонь дотронулась до моей сквозь оболочку. Я растопырил пальцы, и он последовал моему примеру. Я сдвинул ладонь ниже, и он сделал то же самое. Пленка скользила между нашими руками.

Да ты хотя бы там?

Я передернулся. Пальцы мелко задрожали, то отрываясь от пузыря, то дотрагиваясь до него снова. Ладонь Камерона Раштона точно так же дрожала, подергиваясь, надпись то вспыхивала, то гасла.

И это происходило из-за меня, что бы это ни было.

Я крепче прижал ладонь к пузырю, пока она не перестала дрожать. Как и у Камерона Раштона.

Офицеры за моей спиной все еще пытались решить, что делать.

— Мы могли бы послать его на Землю, — сказал капитан-лейтенант Чантер, и готов поспорить, ему было больно это предлагать. Как инженер, он наверняка до смерти хотел сам разобраться с капсулой.

— Не вариант, — отрезал коммандер Леонски. — Если мы ее откроем, то сделаем это здесь. Приказ командного центра.

Он посмотрел, как я прижимаю ладонь к пузырю, но ничего не сказал. Может, думал о том же, что и я: на самом ли деле внутри капсулы Камерон Раштон? Может, это всего лишь пустой каркас?

Края губ Чантера дрогнули в улыбке.

— Нельзя посылать героя войны на Землю в такой упаковке. На экране не будет смотреться.

Невозможно было сказать, смеется ли он над Камероном Раштоном, или над правительством, или над журналистами, или просто над всеми разом. Я не осмеливался посмотреть на него снова, вдруг он смеялся и надо мной тоже.

— Они хотят, чтобы он на своих ногах сошел с транспортника на Землю, — сказал Леонски, — или не сошел вовсе. Так что либо мы ее откроем, либо уничтожим.

Мать честная. Жестко. К тому же, я совсем не привык, чтобы офицеры так говорили о правительстве. Может, они забыли, что рядом с ними обычный не хватающий звезд с неба рекрут в потертых ботинках? Нет, забудешь тут, когда из-за меня Камерон Раштон светится как рождественская елка.

На его горле тоже проявились серебристые символы. Капсула низко гудела там, где я к ней прислонялся. «Ну точно пробник, — снова подумал я, — а я батарейка». Почти неохотно убрав руку с пузыря — мне будто не хотелось бросать его одного — я посмотрел, как его ладонь плавно опускается обратно.

Он понял, что я отстранился? От внезапной потери контакта ладонь, казалось, зачесалась, и я потер ее о штаны.

— Здесь нет креплений, — деловито заметил Чантер. — По крайней мере таких, которые было бы видно. На дне есть тонкий стык, но его не подцепить. Самым логичным местом было бы то, где пузырь прилегает к корпусу, но он кажется почти… — Его голос дрогнул, прежде чем он договорил: — Почти органическим.

Я опустил на капсулу глаза. Черный блестящий панцирь продолжался и там, где начинался пузырь. Словно одно плавно переходило в другое. Жуть.

— Так что? — спросил коммандер Леонски, проведя пальцами по коротким седеющим волосам.

— Будем вскрывать, — ответил Чантер.

Док вскинул брови.

— Вскрывать?

— А почему нет? — удивился Чантер.

Док стал считать причины, загибая пальцы.

— Потому что мы не знаем, как это на нем отразится. Мы не знаем, как эта штуковина поддерживает в нем жизнь. Не знаем, не впадет ли он в шоковое состояние, если мы его оттуда вырежем… Вдруг его поразит током? Мы ни хрена не знаем!

— Поэтому и делаем это здесь, — отозвался Чантер, — а не в техотделе.

— Это может убить его, — сказал Док.

Чантер пожал узкими плечами.

— Вот и проверим, рано или поздно все равно придется, — отрезал коммандер Леонски, и все было решено.

Наверное, это было бы смешно, если бы речь не шла о чьей-то жизни.

Коммандер Леонски и другие офицеры вышли, и Док замкнул за ними дверь. Мы вчетвером стали ждать, пока включится стерилизатор воздуха.

— Док, — позвал я, наблюдая за тем, как капитан Лок и лейтенант Вагнер натягивают свои оранжевые защитные костюмы, — какого черта я здесь делаю?

Док открыл шкаф и вытащил еще один костюм.

— Ты здесь на случай, если он выживет, Брэйди.

— Что?

Док блеснул потемневшими от никотина зубами.

— Ты, Гаррет, неплохо ухаживаешь за больными, и ты из β-14, как и он.

— Это большой район, Док, — сказал я, нахмурившись, когда он сунул костюм мне.

В β-14 проживало шесть миллионов людей, и нас точно нельзя было назвать равными. Но Док просто хотел, чтобы Камерон Раштон услышал знакомый акцент, если выживет, а сиделка из меня и правда неплохая.

Я натянул костюм поверх формы и проверил защелки. Док перепроверил их еще раз.

Я не представлял, что именно должен буду делать, но мне хотелось увидеть, выживет ли Камерон Раштон — по правде говоря, я не знал, как объяснить, почему не могу подождать снаружи, как все остальные, но мне всегда нравилось быть по возможности полезным.

Поэтому, держась за спинами врачей, я стал выкладывать инструменты на тележку.

— Пульс есть? — спросил Док — его голос из-за шлема звучал приглушенно.

Лейтенант Вагнер прижал к пузырю стотескоп.

— Чтоб я знал.

Я не слышал, что сказал капитан Лок, но он потянулся за скальпелем и приставил его к оболочке. На мгновение все мы замерли. А потом Лок надавил на лезвие, и все полетело к чертям.

Пол внезапно оказался залит какой-то дрянью. Капитан Лок, на которого пришлась первая волна, отлетел к стене, сжимая скальпель в руке, словно Экскалибур. Лейтенант Вагнер пытался встать — он чуть не свалился прямо в стазисную капсулу. А Док крикнул:

— Дефибриллятор. Неси гребаный дефибриллятор!

Попытавшись стронуться с места, я наткнулся на тележку и сбил на пол поднос с инструментами. Ауч.

Не знаю, как Камерона Раштона, такого худого и бледного, не вымыло из панциря и почему он не оказался на полу рядышком с капитаном Локом, но… не оказался. Когда я, буксуя и доставая по пути дефибриллятор из чехла, подобрался к Доку, то увидел, что Камерон Раштон неподвижно лежит в мелкой белесой лужице.

Док вырвал у меня дефибриллятор, но из-за этой клейкой фигни электроды никак не лепились на грудь Камерона Раштона.

Я обхватил его запястье и, сосредоточившись, немного подержал.

— Пульса нет.

Да и был ли он вообще? Может, то, что его рука двигалась — это был какой-то трюк Безликих, чтобы заставить нас открыть капсулу?

Я посмотрел на его бледное, узкое лицо и лежавшие на щеках длинные темные ресницы. Он выглядел худее, чем на записи с говнолета, но вряд ли старше. Хотя трудно, конечно, разобрать сквозь всю слизь, облепившую его, словно эктоплазма.

— К черту, — наконец выругался Док, оставив дефибриллятор в покое.

Слизь капала на пол. Я опустил глаза и только сейчас увидел большую неровную дыру на своем костюме. И кровь. Видимо, налетев на тележку, я и скальпель зацепил.

У меня застыла в жилах кровь. В ушах зазвенело.

— Док, — позвал я, и что-то в моем голосе, наверное, привлекло его внимание.

Он повернул голову и проследил за моим взглядом. Его глаза за стеклом шлема расширились.

— Господи, Брэйди.

Сердце громко бухало — я пытался не обращать на него внимания. Если Безликие превратили тело Камерона Раштона в биологическое оружие, то я узнаю об этом первым, но сейчас уже слишком поздно что-то предпринимать. А потом я посмотрел на тело, лежавшее в том, что осталось от стазисной капсулы, и вспомнил, что я батарейка.

Назвался груздем…

Я снял перчатку. Пальцы тут же замерзли, но я потянулся к его груди. Кожа Камерона Раштона была гладкой и все еще теплой из-за капсулы, но сердце не билось. Я прижал ладонь к его ребрам — как Док учил меня при искусственном дыхании. Основание ладони скользнуло по слизи, но я удержал ее на месте и, расставив пальцы, накрыл его сердце.

Не знаю, чего я ожидал. Может, серебристых светящихся буковок, тянущихся от его ребер к бедру? Удара током? Но ничего не происходило. Я разозлился — разозлился, потому что порвал костюм, потому что порезался и потому что сунул руку без перчатки прямо в эту Безликую слизь, и все зря. Я не собирался сдаваться. Он еще теплый. Может, он вовсе и не был мертв, по крайней мере пока капитан Лок не вскрыл пузырь. Если он еще теплый, то есть шанс, что его можно реанимировать.

Я прижал к его груди вторую руку и в этот момент ощутил его — тихий удар. У меня перехватило дыхание. Я хотел сказать Доку, что пульс есть, но не мог выдавить ни звука. И тут глаза Камерона Раштона приоткрылись, испуганно расширились, и он начал задыхаться.

— Вытаскивай его! Вытаскивай! — заорал Док.

Казалось, тот ничего не весит. Втроем — Лок все еще тщился подняться — мы вытащили Камерона Раштона из капсулы. Это было непросто, но мы все же уложили его на пол. Слабо подрагивая, он перекатился на бок, а потом Док придерживал его голову, пока того рвало.

У него внутри были, наверное, литры этой отвратительной мутной жижи. Да он утонет, прежде чем избавится от всей этой слизи в легких. Может, и к лучшему?

Я поскользнулся и плюхнулся на пол, снова толкнув тележку. Глаза Камерона Раштона обрели почти осознанное выражение, и я услышал, как он хватает ртом воздух. С влажным хлюпаньем. Отвратительный звук.

А сам Камерон Раштон был в ужасе. Может, оттого что не мог вдохнуть, а может, еще и оттого что пришел в себя в окружении грозно нависших над ним людей в оранжевых костюмах. Он открыл рот, из которого все еще сочилась слизь, и попытался закричать, и этот крик оказался таким же беззвучным, как и тот, что я видел на записи четырехлетней давности.

— Эй, — позвал я, мой голос разлетелся эхом внутри костюма. Черт, костюм! Я стащил с себя шлем. — Все в порядке. Все хорошо.

Он сосредоточился на звуке моего голоса и повернул ко мне голову. Его испуганный взгляд остановился на моей — вполне человеческой — физиономии. У него были зеленые глаза, сейчас распахнутые так широко, что, казалось, они занимают половину бледного лица.

Я расстегнул и стащил костюм, снял оставшуюся перчатку.

— Все хорошо, — повторил я, хотя сердце мое и бешено колотилось.

Часть меня думала, что он мертв. Эта часть все еще не верила, что это оказалось не так.

Док мягко отпустил его, и Камерон Раштон подтянул колени к груди. Значит, он может двигаться. Хорошо. И дышит. Еще лучше. А вот понимает он, где находится и что я говорю, или нет, оставалось под вопросом.

Я скользнул по слизи поближе к нему. Она приставала к коже и дико воняла. К горлу подступила тошнота.

— Все в порядке, — сказал я снова.

Его затрясло.

— Принеси одеяло, — бросил Док Вагнеру, и тот осторожно встал на ноги.

Камерон Раштон походил на испуганное животное. Я медленно протянул к нему руку, и он отпрянул.

— Все нормально, — прошептал я, злясь на громыхающего чем-то у меня за спиной Вагнера.

Он позволил мне дотронуться до его плеча, хотя и вздрогнул. Его кожа была еще теплой, но быстро остывала вне искусственного тепла капсулы. А еще она была липкой и скользкой.

Вагнер вернулся и протянул Доку одеяло. Док накинул его на плечи Камерону Раштону, и тот задрожал, словно не мог вынести его тяжести. Зеленые глаза наполнились слезами, и я задумался, сколько же времени он провел в этой жиже.

— Все хорошо, — сказал я, подвинувшись ближе.

Скорее всего одного одеяла мало. Ему наверняка холодно, и у него шок. Я приобнял его рукой за плечи — он был худым, но не тощим — и медленно притянул к себе. Он застыл на мгновение, а потом постепенно расслабился. Он все еще дрожал, но не сопротивлялся.

Я сидел на залитом полу палаты, обнимая покрытого липкой слизью героя войны, завернутого в одеяло, и думал, мертвец я или еще нет.

* * *

В медотсеке было четыре карантинных палаты, каждая со своей системой обеспечения. От главной их отделяла шлюзовая камера с двумя герметичными дверями-люками, как в барокамере, чтобы изоляция была полной. Между собой они соединялись дверьми, на случай если произойдет вспышка какого-нибудь заболевания и всех придется переносить в одну палату, и имели выход к маленьким душевым. К счастью для меня, потому что вряд ли мне светило выйти отсюда в ближайшее время.

Мы с Доком все-таки уговорили Камерона Раштона подняться и кое-как отвели в душ. Я сидел рядом, прямо на плиточном полу, в мокрой насквозь форме, пока мы оба не смыли с себя всю слизь.

Одно хорошо — из-за возможной заразы мне не нужно было помогать с уборкой. Вся грязная работа досталась капитану Локу и лейтенанту Вагнеру.

Камерон Раштон сидел под теплыми струями воды молча, поэтому я болтал за двоих. В основном повторял, что все будет хорошо, что он на Защитнике-3, и что меня зовут Гаррет. Говорил, что нам нужно вымыться и что я ему помогаю. Он вздрагивал каждый раз, когда я проводил губкой по его коже.

В капсуле она показалась мне бледной, но это было не так. Моя была куда бледнее. Теперь, когда он согрелся, его кожа утратила свою бледность. Она была даже слегка загорелой. А еще он оказался в куда лучшей форме, чем я думал — это я понял, стирая с него слизь. Он был выше меня и стройнее, но костлявым я бы его не назвал. Никакой мышечной слабости. Я видел, как мускулы перекатываются под его кожей при каждом движении губки по его спине, и он все еще дрожал. Он был напуган, поэтому я положил ладонь ему на плечо, просто чтобы дать ему понять, что все нормально.

Прожив на станции три года, любой избавится от застенчивости, если когда-либо ею и страдал. Я каждый день мылся с парнями в душе, но не так. Одно дело стоять в ряд с десятком других парней, спорящих, кто быстрее проходит полосу препятствий и волнующихся, когда же кончится горячая вода, и совсем другое — сидеть на полу прямо в форме рядом с абсолютно голым парнем, тереть его вздрагивающую спину. И пытаться не замечать его эрекцию.

Хотя это, пожалуй, пустяки. Кто знает, что происходит с телом после выхода из стазиса? Наверное, все эндорфины и гормоны в его теле сошли с ума. Поэтому когда он, смутившись, попытался увернуться от моих рук, я поджал губы.

— С кем не бывает? Не волнуйся.

Его лицо впервые залилось краской.

Я продолжил мыть его, размышляя, что же происходило с ним эти четыре года. Где он был? Как вернулся? Что сделали с ним Безликие? Как они выглядели? Впрочем, Док позвал меня не за этим. Он позвал меня просто из-за знакомого акцента и умения ухаживать за больными, так что вопросы тут неуместны.

Да и не хотел я знать. Черт, нет. Потому что, что бы я там себе ни представлял, что бы мы все ни представляли, что если все еще хуже?

В медотсеке горячая вода не заканчивалась. Она была все такой же теплой, когда я наконец завернул кран и нашел Камерону Раштону несколько полотенец. Обернув одно вокруг его бедер и накинув второе на плечи, я осторожно подтолкнул его к приготовленной для него койке.

И помог ему вытереться. Это напомнило мне о том времени, когда я делал то же самое для своей сестры. Наверное, дело было в его волосах. Они мелкими волнами спадали ему на плечи, точь-в-точь как у Люси. Когда отец работал, я вытирал их для нее и расчесывал. Меня вдруг захлестнула волна тоски по дому.

Камерона Раштона трясло — дрожь пробегала по его телу, словно электроток. Я помог ему забраться в постель и укрыл сразу несколькими одеялами, а потом, поскрипывая своим защитным костюмом, вошел Док, измерил у него давление и прикрепил у койки кардиомонитор.

— В соседней комнате есть сухая форма, Брэйди, — сказал он. — Тебе придется остаться здесь. Ты ведь понимаешь?

— Да, — кивнул я, пытаясь не думать о том, какие вирусы или наноорганизмы курсируют сейчас по моим венам.

Я сходил переодеться, а, вернувшись к постели Камерона Раштона, обнаружил, что тот все еще дрожит и мерзнет. И практически умирает от страха, потому что Док пытается взять у него кровь.

— Все хорошо, — сказал я ему, и он как-то жалобно посмотрел на меня. — Мне кажется, его пугают костюмы, — пояснил я Доку.

Тот протянул мне шприц.

— Сам справишься?

Я умел пользоваться шприцем, если понадобится, но предполагалось, что я должен делать это, только если поблизости нет врача. И только чтобы накачать раненого морфином и прекратить его страдания. Когда даешь кому-то убойную дозу, аккуратность необязательна.

Прищурив глаза, я нащупал вену на сгибе локтя Камерона Раштона, и он мне это позволил. Только неровный писк монитора выдавал его тревогу, когда игла воткнулась в плоть.

— Умница, — похвалил Док, но я не понял, кого из нас.

Прилепив пластырь на место укола, я на мгновение почувствовал себя настоящим доктором. Я хорошо справился, и мне было чем гордиться. В желудке приятно потеплело.

Док похлопал меня по плечу.

— Побудь с ним, Брэйди. Кричи, если что понадобится.

— Хорошо.

Я прислонился к стене, наблюдая, как Камерон Раштон медленно засыпает. Времени ему понадобилось немало. Каждый раз когда мне казалось, что он наконец-то заснул, он вдруг распахивал глаза, хватая ртом воздух.

— Все в порядке, — успокаивал я его, так же как Люси, если ей снился кошмар. — Все хорошо.

В конце концов я устал видеть его испуганное лицо и слушать быстрое пиканье монитора, так что подтащил к койке стул и взял Раштона за руку. Даже под всеми этими одеялами он продолжал мерзнуть. Я боялся, что у него случится шок, но стук его сердца начал постепенно замедляться.

Он наконец расслабился, и медленный, ровный ритм его сердца убаюкал и меня.