Перевод Л. Каневского.

Журналист из «Пост» имел удовольствие встретиться с полковником Уорбертоном Поллоком вчера вечером в ротонде Нью-Хатчинс.

Полковник Поллок — один из самых широко известных людей в нашей стране и, вероятно, у него гораздо больше знакомств с выдающимися людьми своего времени, чем у любого живущего ныне человека. Он — острослов, редкого дарования рассказчик, прирожденный дипломат, человек громадного опыта и большой любитель путешествий по всему миру. Ничто ему не доставляет большего удовольствия, как поделиться своими интересными воспоминаниями о людях и событиях в кругу достойных его слушателей. Его воспоминания о дружбе с различными знаменитыми людьми, мужчинами и женщинами, настолько многочисленны, что ими можно было бы заполнить несколько томов.

Полковник Поллок постоянно живет в апартаментах отеля «Вашингтон-Сити», где, однако, он проводит ничтожную часть своего времени. Обычно он проводит все лето в Европе, главным образом в Неаполе и во Флоренции, но редко живет в одном месте более нескольких недель или месяцев.

Полковник Поллок сейчас находится на пути в Южную Америку, чтобы позаботиться там о своих интересах, которые связаны там у него с добычей ценной красной древесины — махогани.

Полковник свободно, без всяких утаек, и очень интересно делился своим опытом и часто рассказывал восхищавшейся им очень внимательной группе слушателей свои замечательные истории о знаменитых людях.

— Я вам не рассказывал, — начал он, попыхивая своей длинной сигарой с черным табаком «принципе», — о том приключении, которое у меня было в Африке несколько лет назад? Нет? Очень хорошо. Насколько мне известно, в Хаустон скоро приезжает Падеревский, и эта история может оказаться весьма кстати. Вы, конечно, слышали об удивительных волосах Падеревского, об этом много говорили. Но очень немногие знают, что произошло с ним. Вот как это было.

Несколько лет назад мы сколотили группу охотников, чтобы отправиться в Африку и там поохотиться на львов. В компании были Нэт Гудвин, Падеревский, Джон Л. Салливан, Джо Пулитцер и ваш покорный слуга. Это было тогда, когда никто из нас еще не достиг сегодняшней славы, но все мы были людьми амбициозными и каждому из нас требовался отдых и развлечения. Это была компания веселых единомышленников, во время этого путешествия у нас было немало радостных, восхитительных минут. Когда мы высадились на Черном континенте, то наняли проводников, запаслись провизией и снаряжением для месячного путешествия по тем местам, где течет Замбези.

Все мы ужасно хотели подстрелить льва, ради этого забрались в совершенно дикий, необследованный район.

Вечерами, сидя у костра, мы прекрасно проводили время, болтали, подшучивали друг над дружкой, в общем, наслаждались, как могли, нашей поездкой.

Падеревский был единственным членом нашей команды, который зарабатывал деньги. Это было время, когда повсюду царил бешеный фурор вокруг его фортепианного искусства, а от своих сольных концертов он получал немалые суммы.

Однажды Гудвин, Салливан, Падеревский и я слонялись без дела по лагерю в ожидании обеда. Пулитцер пока еще не показывался. Гудвин с Салливаном затеяли спор по поводу того, как нужно уходить и отражать апперкот, который стал таким знаменитым благодаря Хинану. Вы, наверное, знаете, что Нэт Гудвин и сам неплохой спортсмен и умеет боксировать не хуже профессионала. Падеревский всегда был спокойным парнем, приятным и отзывчивым, все его любили. Он сидел на пеньке бананового дерева, глядя вдаль своими сонными, притягивающими, словно магнит, глазами. В это время я заряжал патроны и не обращал особого внимания на их спор, до тех пор, покуда Салливан с Гудвином не стали повышать голос, а спор грозил перерасти в сердитый, озлобленный диспут.

— Будь у меня сейчас пара перчаток, я бы сразу доказал, что прав, — сказал Нэт.

— Было бы неплохо, — ответил Джон. — Через минуту вы ничего бы уже не соображали.

— Да вам не устоять и двух минут перед человеком, который знает начальные принципы ведения боксерского поединка, — сказал Гудвин. — Только ваш вес и ваша прыть говорят в вашу пользу.

— Ах, если бы у нас была сейчас пара перчаток! — повторил Джон, скрипя зубами.

* * *

Вдруг оба они, словно сговорившись, одновременно повернулись к Падеревскому. У Падеревского в то время были длинные черные как смоль волосы, мягкие и гладкие, как у индейца, плотной массой они спадали ему на спину.

Салливан с Гудвином набросились на него вместе. Не знаю, кто из них это сотворил, но я видел только, как блеснул нож, и через пару секунд Падеревский так аккуратно лишился своего скальпа, словно это проделал опытный индеец из племени команчей.

Они тут же разделили волосы на две части, и каждый набил своей две кожаные сумочки для патронов. Потом они надели их на свои сжатые кулаки, веревочкой завязали на запястьях и тут же ринулись друг на дружку, словно заправские боксеры, в своих довольно своеобразных, странных боксерских перчатках.

Падеревский, когда с него сдирали скальп, только издавал дикие вопли, а после операции тихо сидел, обхватив обеими руками свою голую голову, с мрачным, подавленным видом.

— Все, я разорен, — причитал он. — Моей карьере профессионального пианиста конец. Что же мне делать?

Я попытался разнять Джона с Нэтом, но в результате получил такой сильный удар тыльной стороной «перчатки Падеревского», что отлетел в сторону и приземлился на колючий кактус.

* * *

И вот в это мгновение в лагере появился Джо Пулитцер.

Он тащил за хвост убитого льва, которого подстрелил в камышах на берегу реки.

— Что здесь происходит? — спросил он, не спуская глаз с двух отчаянно колотивших друг дружку боксеров, старавшихся уйти от ударов противника, и с Падеревского, который громко стонал, оплакивая утрату своего скальпа.

— Я бы не отдал и за пять тысяч долларов свои волосы, — убивался он.

— Отдадите за чужие, которые нисколько не хуже ваших, — сказал Пулитцер.

Он подошел к Падеревскому, и они о чем-то шептались несколько минут. Затем Джо вытащил сантиметр из кармана и обмерил голову Падеревского. После этого, взяв нож, он вырезал по мерке точно такой же кусок из гривы льва и приладил его к голове Падеревского. Прижав львиные волосы поплотнее к голове, он прикрепил их пластырем.

— Вы не поверите, но за три дня кожа на голове окрепла, боль прошла, а на голове Падеревского красовалась самая красивая, самая рыжая, самая густая развевающаяся шевелюра, какую вы никогда еще не видели.

Я сам видел, как Падеревский вечером того же дня передал Пулитцеру за палаткой чек, и, думаю, немалый. Точная сумма, проставленная в нем, мне неизвестна, но Джо по возвращении в Нью-Йорк купил «Уорлд» и с тех пор процветает на ниве журналистики.

А львиные волосы принесли Падеревскому целое состояние. Вот увидите, эти волосы еще сделают его миллионером. Я никогда не слыхал, как он бьет по басовым клавишам фортепиано, но думаю, что это напоминает рык льва в Южной Африке, и могу даже побиться об заклад.

* * *

— Знаете, я люблю людей сцены, — продолжал свой рассказ полковник Поллок. — Они, как правило, самые веселые компаньоны на свете, притом очень забавные. Не проходит и года, чтобы я не сколотил группу единомышленников для организации увеселительной поездки, и всегда в моей компании оказывается два-три актера. Так вот, год или два назад, мы собрались вместе и отправились в трехмесячное путешествие для ознакомления с достопримечательностями. В нашу группу входили Де Вольф Хоппер, доктор Парк-херст, Буффало Билл, Юджин Фильд, Стив Броди, сенатор Шерман, генерал Кокси и великий маг — Германн.

Мы были гостями принца Уэльского и отправились в путь на его паровой яхте «Альбион». Никто из нас прежде не был в Австралии, и принц пожелал ознакомить нас с этой страной. У нас была просто чудесная поездка. Все мы были единомышленники, едины душой и телом, а наше пребывание на борту было одним сплошным банкетом и безумным весельем на протяжении всего путешествия.

Когда мы высадились в Мельбурне, то нас встречал только губернатор провинции Виктория и всего несколько высших чиновников, так как принц заблаговременно отослал телеграмму с просьбой, чтобы его визит проходил строго инкогнито. Через день-два хозяева, ответственные за наше путешествие, организовали для нас поездку по провинции Новый Южный Уэльс, чтобы показать нам страну и помочь представить себе, что такое местная горнорудная промышленность и овцеводческая отрасль. Мы проехали через Вагга-Вагга (Барра-Барра), Джумбо-джанкшн, Нарраудера, а оттуда верхом через все обширные пастбища страны возле Куддулдури.

Когда мы приехали в небольшой городок Кобар, центр овцеводческого региона, то верноподданные англичане, жившие там, узнали принца, и через час весь город был взбудоражен, все население повсюду следовало за нами по пятам, крича «ура!» и распевая гимн «Боже, храни королеву!».

— Все это ужасно раздражает, Поллок, — сказал мне принц, — но тут уж ничего не поделаешь.

Наша группа поехала в глубь страны, чтобы посмотреть на ранчо по разведению овец, и, по крайней мере, две сотни горожан увязались за нами пешком, все время не спуская с нас полные обожания глаз.

Кажется, тот год был неудачным для овцеводов, и они с довольно мрачным видом уныло размышляли о перспективах на будущее. Самая большая беда в Австралии заключается в том, что весь континент постоянно подвергается захвату быстро размножающихся кроликов, которые для своего прокорма пожирают всю траву и зеленые кусты, иногда уничтожая весь зеленый покров на огромных территориях. Правительство постоянно предлагает награду в пятьсот тысяч фунтов автору такого плана, с помощью которого можно было бы извести излишнее поголовье кроликов, но ничего путного так и не было изобретено, ничего такого, что можно было бы с пользой применить на практике.

В годы, когда прожорливость кроликов достигает колоссального масштаба, овцеводы терпят большие убытки, так как для их овец не остается достаточно корма. Во время нашего визита кролики уже погубили почти всю страну. Некоторые стада овец ухитрялись как-то выживать, срывая зеленые листья с верхних ветвей деревьев, — туда кролики никак не могли дотянуться. Но все равно большинство стад приходилось отгонять далеко в глубь континента. Люди от этого сильно страдали, дурное настроение их не покидало, и всех их раздражало лишь одно упоминание о кроликах.

Около полудня мы остановились для ланча на околице небольшой деревушки, слуги принца устроили нам отличный обед из холодных блюд: дичи, жирной гусиной печенки и курятины. Принц заказал для путешествия очень много вина, и мы наслаждались довольно вкусной трапезой.

Деревенские жители и овцеводы слонялись возле нас без дела, наблюдая за тем, как мы едим. Какими голодными глазами они на нас смотрели — просто ужас! Эти оголодавшие люди — просто ужас!

— Знаете, трудно найти на свете более живого, более веселого, более компанейского человека, чем этот великий престидижитатор Германн. Он был душой нашей группы, и, когда отличное вино принца начинало на него действовать, он принимался за свои фокусы. Он подбрасывал вверх различные предметы, они вдруг исчезали неизвестно куда, превращал воду в жидкости разного цвета, жарил омлет в цилиндре, и вскоре нас плотным кольцом окружили разинувшие от удивления рты, пораженные такими чудесами бушмены, как местные, так и англичане по рождению.

Германн был страшно доволен таким повышенным к себе вниманием и широко раскрытыми от удивления ртами. Он, выйдя на открытое пространство, чтобы его все получше видели, стал вытаскивать за уши кроликов из рукавов, из-за воротника и карманов, причем по полудюжине, не меньше. Он бросал их на землю, и те, прижав ушки, быстро убегали прочь, но это не смущало мага, он продолжал вытаскивать других, все больше, больше, на глазах у пораженных этим зрелищем аборигенов.

Вдруг неожиданно, издав истошный вопль, овцеводы, схватив тяжелые дубинки и камни, вытаскивая из ножен длинные острые ножи, бросились с ними на нас, на всех членов нашей группы.

Принц схватил меня за руку.

— Спасайтесь, спасайтесь, Поллок, — закричал он, — все они обезумели от этого кроличьего бизнеса. Они всех нас перебьют, если мы не вооружимся палками.

— Кажется, — продолжал полковник Поллок, — я был тогда на волосок от смерти, клянусь честью. Я бежал что было сил, орудуя на ходу суковатой палкой, а около сорока туземцев гнались за мной. Некоторые из них, видя, как я улепетываю, бросали в меня копья и бумеранги. Когда я взбегал на небольшую горку, то, повернув голову, увидел, как Стив Броди сиганул с моста в реку Муррумбидги, по крайней мере, с высоты двадцати футов. Всем членам нашей компании удалось спастись, а последние, преодолевая громадные трудности, вернулись дня через два, а то и три, но все же они получили весьма ценный опыт, ничего не скажешь. Сенатор Шерман проблуждал две ночи в лесу и там пострадал от ночных заморозков.

Насколько я знаю, Де Вольф Хоппер намеревается написать пьесу по поводу этого случая и представить ее в следующем театральном сезоне, а сам будет исполнять в ней роль кенгуру.

Генерала Кокси туземцы схватили на берегу небольшой речушки, через которую он боялся перейти, и притащили его к английскому мировому судье, который отпустил обвиняемого на следующий день.

Принц отнесся к этому происшествию как к забавной шутке. Он на самом деле славный парень, без дураков.

— Как-нибудь, — продолжал полковник Поллок, встав, чтобы расписаться за полученную телеграмму, — я расскажу вам о том приключении, которое произошло со мной в римских катакомбах, когда мы там были вместе с Ральфом Вальдо, Эмерсоном, Барни Гиббсом и персидским шахом.

Полковник отправился ночным поездом в Сан-Антонио по пути к Мехико-Сити.