Тёмная, спотыкающаяся речь Хачиты кое-как объяснила им, что произошло. То была грустная история. Пелон был прав в отношении него. Он не имел большого опыта с женщинами. На самом деле, вообще никакого опыта. Он был таким большим и глупым, к тому же безумным — со своей лошадиной физиономией — и так стеснялся и опасался женщин, что они избегали его, а он не мог заставить себя подойти к ним. Сэлли никогда прежде и не глядела на него. Теперь же она кинулась вниз по каньону, где он следил за Юным Мики. Она подошла к нему без одежды, в солнечном свете, извиваясь своим прекрасным телом, побуждая мужчину к самым низменным вожделениям.

Но даже тут Хачита только приветствовал её и попросил удалиться, поскольку стоял на страже. Но она засмеялась над ним и обхватила руками, а потом помогла обнять себя, и — ну, вскоре они были уже на горячем песке, тяжко дыша и рыча, словно двое зверей, а потом внезапно Хачита, обнявший её за шею, потянул к себе и услыхал, как что-то хрустнуло. Она замерла и осталась лежать, глядя прямо вверх, расширив яблоки глаз. В них не было жизни, и Хачита, как ни был он слаб разумом, понял, что Йосен забрал её душу, и Сэлли больше нет.

Пока великан-мимбреньо пересказывал эту простую драму, Маккенна склонился и оглядел обмякшее тело Сэлли. Он приподнял голову и отпустил её. По тому, как голова упала и откинулась на подставленную руку, повиснув, с гротескно отвёрнутым подбородком, он понял, что Хачита сломал ей шею в ярости и неведении своей страсти. Он поднялся, едва индеец закончил своё признание. Хачита ждал его слов, как Малипаи и Пелон. В этот момент, в момент сомнения, все обратились к разуму и опыту белого человека. Последний, окинув взглядом их лица, был изумлён, увидев, как плачет гигант Хачита. Никогда не доводилось ему прежде видеть плачущего апаче. Не доводилось, несомненно, и Малипаи с Пелоном. Слёзы, в смысле увлажнения глаз под действием чувств, — это было знакомо… Такие вещи не шли в счёт как среди мужчин, так и женщин. Но плач? Настоящие, пролитые слёзы? Они были чужды природе апачей. И Маккенна мог заметить, что Пелон, как и его жестокая старая мамаша, раздосадован своим индейским родичем, и потому он заговорил с Хачитой, отвернувшись от остальных, как следовало поступать в подобных неловких обстоятельствах.

— Мой друг, — сказал он огромному апаче, — пойдёшь ли ты поговорить со мной? Мы можем отправиться одни, и ты выскажешь мне, что хочешь, или не скажешь ничего. Мы можем просто посидеть и дать воспоминанию об этой тяжкой минуте уйти прочь. То, что случилось с этой бедной женщиной, не твоя вина. Я объясню это тебе, если ты позволишь. — Он чуть помедлил, дав юному великану подумать, затем добавил: — Ты знаешь, Хачита, что твой друг, погибший у Черепов, доверял мне. Разве это не верно?

Сейчас он полагался на удачу. Он не знал, что думал о нём Беш, но индейцы вообще чрезвычайно восприимчивы, а он был уверен, что погибший юноша-чирикауа платил ему тем же в ответ на его собственную заинтересованность и симпатию. Он не ошибся — ход был удачен.

— Да, — сказал Хачита, поднимая свою огромную голову и проводя рукой по глазам, смахивая слёзы, — это так. Мой друг, погибший там, сказал, что я должен доверять тебе, если что-либо случится с ним. Он сказал, что ты — хороший белый человек. Он сказал мне также что-то ещё, не о тебе, но это было очень, очень важно. Я пытаюсь вспомнить, что именно, с той самой минуты, как он погиб. Но ты знаешь, как бывает, патрон, с бедной головой вроде моей…

— Ум твой не беден, — ответил Маккенна — Просто ты не подвержен тревогам в такой степени, как многие из нас. Ты — счастливее. И следовало бы радоваться этому. Пойдём теперь, присядем под тополями и выпьем кофе.

Хачита послушно кивнул, и они отправились.

Но Пелон уже пришёл в себя.

Он быстро приблизился сзади и проскрипел, обращаясь к Маккенне:

— Погодите минутку! Какого чёрта вы намерены делать? Ты ещё не сказал мне о моей сестре. Отчего она умерла?

— Шея, — сказал Маккенна. — В своей страсти он сломал ей шею. Так, как сворачивают курам. Он не отдавал себе отчёта в том, что делает. Он невиновен.

— Я знаю, знаю, — рявкнул бандит. — Боже, об этом-то мне можешь не говорить!

— Ба! — вскричала старая Малипаи, вскакивая, чтобы присоединиться к совету. — Невиновен! Вы, мужчины, всегда невиновны. Чёрт побери, что же делать со злобным жеребцом, который не знает, как завалить кобылу, не убив копытами, не перекусив ей шею и так далее? Что делают с таким конём, я спрашиваю? Чёрт вас возьми, негодяи! Его убивают, вот что! Берут сукина сына, заводят в кусты и разносят пулей его пустые мозги!

Пелон вовремя прыгнул на неё. Он выдернул старый винчестер из рук апачки, когда она уже поднимала его, чтобы осуществить задуманное.

— Проклятье! — вскричал он. — Палить из ружья здесь, в тишине каньона, когда мы ожидаем…

Он осёкся. Его злобное лицо побледнело при внезапном воспоминании, вызванном гневом.

— Боже мой! — воскликнул он. — Мы позабыли о Юнце Мики!

Он швырнул ружьё старухе и потянулся за своим собственным карабином, прислонённым к камню у костра. И тут насмешливый голос сзади заставил остолбенеть всю группу. Он доносился с тропы, ведущей через каньон. То был высокий голос, почти как у девушки, но содержащий предупреждающее шипение, сходное с трескучим «ск-крр» гремучей змеи.

— Ну, конечно, — произнёс он по-испански, — все позабыли о Юном Мики, но Юный Мики о вас не забыл!

Пелон Лопес очень медленно поднялся. Оставил свой винчестер на скале. Приглушённым голосом велел Малипаи положить своё ружьё рядом. Старая скво повиновалась безмолвно, отдавая красноречивую дань репутации Юного Мики Тиббса. Маккенна просто застыл, где стоял, глядя вверх по каньону, спиной к голосу, прозвучавшему с той стороны луга. Хачита застыл рядом. Ни один не обернулся поглядеть на гостя.

В таких обстоятельствах индейские правила приличия запрещают назойливое любопытство и прямые взгляды. Говоря проще, никто не осмеливался обернуться, не получив разрешения. Хачита, однако, по-прежнему держал в руке винчестер.

— Ты, — позвал Юный Мики. — Слышишь, здоровый бык? Клади ружьё на землю, как другие.

Хачита не пошевелился. Маккенна, внимательно следя за ним, видел, как тот очень напряжённо думает. Он приближался к какому-то решению, и оно должно было касаться ружья, которое всё ещё было у него в руке. Маккенна подозревал, что Хачита намеревается воспользоваться им, и не желал увидеть, как большой простофиля будет бессмысленно убит.

— Не делай этого, амиго, — сказал он, — нет нужды.

— Нужда есть, патрон. Я повернусь и пристрелю его, чтобы выместить зло, причинённое этой женщине.

— Нет! — предупредил Маккенна отрывисто. — Стой спокойно и отложи ружьё, как он сказал.

— Большой бык! — позвал Юный Мики своим дребезжащим голосом.

— Я слышал, что ты прохрюкал. Прежде чем попробовать застрелить меня, дай Пелону и белому обернуться и поглядеть на твой боевой шит. Не думаю, что им захочется, чтобы ты понаделал в нём дыр.

— Хачита, — приказал Пелон, — стой на месте! Здесь что-то неладно. Маккенна, давай повернёмся!

Они обернулись лицом к Юному Мики, готовясь увидеть что угодно вплоть до полроты кавалеристов, или заряженную горную гаубицу, или дюжину добровольных армейских скаутов-апачей.

Но они недооценили сына Старого Мики Тиббса. Яблочко от яблони недалеко укатилось. Щитом ему служила Фрэнси Стэнтон.