Эскадра, состоявшая из четырех галер, отплыла к острову Кипр, где она соединилась с флотом Пизани. Он чрезвычайно радушно встретил Франциска и в присутствии своих офицеров высказал свою радость по поводу того, что Республика наконец награждает людей достойных, а не покровительствует, как прежде, только людям, имеющим большие связи или влиятельных родных.

Около двух месяцев флот Пизани крейсировал у берегов Греции, Истрии и Далмации в надежде встретить генуэзский флот. В ноябре, когда они находились у берегов Истрии, наступила необычайно суровая зима, и начались сильные морозы; тогда Пизани обратился к своему правительству с просьбой о разрешении возвратиться его флоту для зимовки в Венецию. Ему, однако, отказали в этой просьбе из опасения, что генуэзцы, узнав о возвращении венецианского флота, воспользуются этим и завладеют одним из островов, принадлежащих Венеции, и, сверх того, будут подстрекать жителей Истрии и Далмации, всегда склонных к возмущению, к восстанию против Венеции. Холода в эту зиму стояли необычайные, так что с наступлением весны 1379 года из девятнадцати галер Пизани только шесть галер в полном составе команды оказались пригодными к плаванию; остальные все сильно пострадали от свирепствовавших зимой бурь; много матросов умерло, а еще большее число их было отправлено по болезни домой. С наступлением более теплого времени к Пизани подошло из Венеции подкрепление из двенадцати судов, большинство которых было снаряжено на средства личных друзей Пигани, а два судна – на средства синьора Полани. С приходом этого подкрепления Пизани опять пустился в море на поиски генуэзского генерала Дориа и его флота.

Три месяца Пизани тщетно разыскивал генуэзский флот. Он проплыл мимо берегов Апулии и уже подходил к гавани Пола, сопровождаемый большим числом купеческих кораблей, нагруженных зерном, когда наконец показался уходивший из этой гавани генуэзский флот, состоявший из двадцати пяти судов. Но как раз в это время Пизани меньше всего стремился вступать в бой. Часть его эскадры под командой Зено находилась в отсутствии, так что Пизани, несмотря на полученное им подкрепление, имел в своем распоряжении только двадцать одно судно. Но адмирал, однако, был не властен поступать так, как ему подсказывали его личные соображения. У венецианцев в те времена существовал вредный по своим последствиям обычай, принятый позднее и Францией, назначать при каждом начальнике военных сил, как морских, так и сухопутных, особых гражданских уполномоченных, проведиторов, как их называли тогда в Венеции, которым давалась власть контролировать распоряжения командиров. Таким образом, когда Пизани созвал военный совет, на котором объяснил, по каким именно причинам он желал бы до возвращения Зено держаться оборонительной тактики, тогда выступили проведиторы, которые не только единогласно высказались за безотлагательное нападение на неприятеля, но даже с некоторым презрением стали подсмеиваться над осторожностью Пизани, намекая при этом на его трусость. Пизани в порыве негодования уже обнажил свою саблю, готовый броситься на проведиторов, но, по счастью, его удержали.

Совет тем не менее все-таки решил вступить в бой, и Пизани, повинуясь долгу службы, вынужден был привести в исполнение это решение. Поднявшись на палубу своей галеры, он обратился к командам окружавших его судов и громким голосом стал говорить:

– Не забывайте, друзья, что враг, с которым вам предстоит сразиться, уже однажды был вами со славой побежден. Пусть не страшит вас слава Лукиано Дориа; судьбу сражения решат не слава командиров, а сердца и руки венецианцев. Все, чтущие Святого Марка, – за мной!

В ответ на эти слова раздались громкие возгласы команды, и, как только командиры вернулись на свои галеры, весь флот двинулся навстречу неприятелю. Сражение было отчаянное, каждая галера, наметив себе одну из вражеских галер, яростно напала на нее. Капитан «Плутона» погиб еще при самом начале сражения, и Франциск заступил на его место. Его галера сцепилась с одним из самых больших генуэзских судов.

Команда этого судна была значительно сильнее по своей численности, так что, как Франциск и Маттео ни старались словом и примером ободрять своих людей, им все-таки не удавалось осилить неприятельские ряды.

Вдруг генуэзцы быстро сняли абордажные крюки, которыми они цеплялись за «Плутона», поставили паруса и стали удаляться от галеры. Франциск удивленно осмотрелся крутом, желая узнать причину такого внезапного маневра, и только теперь заметил, что все генуэзские суда обратились в бегство, а за ними гнались в недалеком от них расстоянии венецианские суда.

Быстро подняв паруса, «Плутон» поспешил присоединиться к своим галерам. Но оказалось, что это бегство было только уловкой со стороны генуэзцев, хотевших этим маневром ввести в заблуждение венецианцев.

Отойдя не более двух миль, генуэзцы круто повернули свои галеры и яростно напали на суда, которые плыли без всякого порядка.

Много венецианских судов удалось им захватить прежде, чем могли подоспеть на помощь остальные суда. Пизани храбро сражался до тех пор, пока наконец не убедился, что все их усилия тщетны; тогда он дал сигнал галерам прекратить сражение, а сам со своими шестью судами с успехом пробился сквозь ряды неприятельских судов.

Все остальные суда были захвачены в плен генуэзцами. От семисот до восьмисот венецианцев погибли в этом сражении; две тысячи четыреста человек попали в плен, двенадцать командиров были убиты, а пятеро попали в плен. Со своей стороны, и генуэзцы понесли чувствительные потери, сам Дориа пал, сраженный ударом копья, нанесенным ему командиром одной из галер.

«Плутон» долгое время храбро отбивался от натиска трех генуэзских галер и не раз пытался ускользнуть с места битвы, но генуэзцы крепко вцепились в него, так что Франциск, видя совершенную бесполезность дальнейшего сопротивления, отдал приказ своей теперь уже совсем малочисленной команде сложить оружие и сдался.

– Злополучный сегодня день для венецианцев! – воскликнул Маттео, после того как обезоруженная неприятелем команда была отведена в нижнее отделение корабля.

– Я слышал из разговоров генуэзцев, будто только шесть наших галер спаслись, все же остальные взяты в плен. Остается только одно утешение для нас, что мы сдались последними.

– Постой, Маттео, надо мне прежде перевязать твои раны; у тебя в двух или трех местах сочится кровь.

– А у тебя-то сколько ран! Позволь мне сначала взять на себя роль лекаря.

– Нет, нет, очередь капитана всегда последняя, делай то, что тебе приказывают. Теперь, господа, – обратился Франциск к офицерам, – каждый из нас должен подать помощь нашим раненым. В числе их есть такие, которые могут истечь кровью, если мы не поспешим перевязать им раны.

К счастью, в трюме корабля, куда поместили пленных, стояло несколько бочек с водой, в которой они так нуждались для промывки ран и для утоления жажды несчастных раненых, на которых генуэзцы не обращали ни малейшего внимания.

Только на следующее утро был отдан приказ, чтобы пленные вышли на палубу. Много раненых за ночь умерло, а некоторые были так слабы, что не могли подняться наверх. Генуэзцы переписали имена всех своих пленных и были немало удивлены, узнав о летах юного командира «Плутона».

– Я был сначала помощником командира, – отвечал Франциск на вопросы генуэзских офицеров. – Командиром судна был Карл Боттини, убитый еще в самом начале сражения.

– Странно все-таки, что такого молодого человека могли назначить даже вторым командиром. Вы, вероятно, из очень знатного семейства, если вас определили на такую должность, на которую обыкновенно назначают людей гораздо старше вас годами?

– Я вовсе не знатного рода, – отвечал Франциск, – мое имя Франциск Гаммонд, и я родом англичанин.

– Уж не служите ли вы наемником? – строго спросил генуэзский капитан.

– О нет, я гражданин Венеции, и мое имя внесено в книги Республики, это вам подтвердят и мои сотоварищи.

– Я очень рад, если это так, – сказал генуэзец, – потому что Пьетро Дориа, заступивший теперь место командира после смерти своего брата, отдал строгий приказ, чтобы наемники, если таковые окажутся среди пленных, были немедленно преданы казни.

– Это бесчеловечное приказание, – смело отвечал Франциск. – Наемник, взятый в плен в открытом бою, должен содержаться до выкупа или до обмена пленных наравне со всеми другими пленными.

Генуэзские офицеры сами считали такую зверскую расправу не только неблагоразумной, но прямо позорной мерой, и поэтому смелые слова не вызвали с их стороны никакого возражения, и они только своим строгим видом показали ему, что он не имеет права отзываться дерзко об их начальниках. После переписи пленных офицеров поместили в трюме, в передней части галеры, а команду в трюме у кормы. Некоторое время спустя по движению судна пленные догадались, что на нем были подняты паруса.

– Итак, нас везут в генуэзскую тюрьму, Франциск, – сказал Маттео, вздыхая. – Раньше нам удавалось благополучно избежать ее, а на этот раз нам уж не уйти от судьбы!

– На спасение, конечно, нам трудно надеяться, Маттео, но нельзя предсказать заранее, что нет никакой возможности вырваться из рук наших победителей. Уж чего хуже казалось, когда я попался в лапы Руджиеро Мочениго, а все-таки я ухитрился бежать; тогда я был совершенно один и под строгим надзором, а теперь нас здесь почти двести человек, правда, таких же пленных, как и мы с тобой, но на помощь которых мы смело можем рассчитывать. Теперь, конечно, еще слишком рано придумывать какие-либо планы для нашего спасения, но я терять надежды не намерен. Однако у меня так сильно болит голова от нанесенных мне ударов, и я чувствую такую ужасную слабость от потери крови, что, право, ни о чем не в состоянии думать.

– Мои раны тоже побаливают, – заявил Маттео, – и, кроме того, я страшно голоден; ведь хлеб, который нам дали угром, собаки не стали бы есть.

– Лучше всего, Маттео, соснуть часок-другой. Прошлую ночь я глаз не смыкал от боли, а теперь, кажется, я мог бы заснуть.

Несмотря на боль от ран, Франциск, убаюкиваемый мерными покачиваниями судна, скоро крепко заснул и проспал до тех пор, пока наконец его не разбудил упавший на его лицо луч света из открытого люка.

– Вот вам завтрак, – послышался чей-то голос сверху, и на веревке была спущена корзина с хлебом и ведром воды.

– Что же, приступим, господа, к дележу этого роскошного завтрака, который так милостиво нам сюда спустили, – шутливо сказал Франциск.

Находившиеся вместе с ними пленные молодые люди, служившие, как и Маттео, в качестве волонтеров, приободрились и пришли в веселое настроение от шуток Франциска.

– Теперь, господа, я предложил бы устроить нам военный совет. Первый вопрос, который я хочу предложить на ваше обсуждение, заключается в том, каким путем лучше всего мы могли бы вновь завладеть «Плутоном».

Вместо ответа на заданный вопрос молодые люди разразились дружным смехом, приняв сначала предложение Франциска за шутку, так как они считали освобождение «Плутона» делом совершенно несбыточным.

– Вы напрасно думаете, что я шучу, – объяснил Франциск, когда умолк смех. – Я говорю совершенно серьезно. Я полагаю, что нас, венецианцев, здесь, на судне, гораздо больше, чем генуэзцев. Они пострадали в стычке не менее нас, и раненых и убитых у них, по крайней мере, столько же, сколько и у нас. Очень вероятно, что «Плутон» охраняется не более чем какими-нибудь пятьюдесятью людьми, нас же здесь, по крайней мере, втрое больше.

– Все, что вы сказали, совершенно справедливо, – возразил Паоло Паруччи, единственный оставшийся в живых офицер «Плутона», – но имейте в виду, что если у них всего, предположим, пятьдесят человек команды, зато эти люди все при оружии, нас же всех, хотя, может быть, и втрое больше, но мы безоружны и вдобавок заперты в трюме, а остальная наша команда совершенно отделена от нас, так что мы лишены возможности сообщаться с ними.

Слушатели, очевидно, вполне согласились с возражениями своего офицера, и среди молодежи раздался одобрительный шепот.

– Я очень хорошо понимаю, что это дело нелегкое, – спокойно отвечал Франциск, – но я утверждаю, что наши силы все-таки настолько велики, что мы были бы в состоянии завладеть судном, если бы, конечно, представился удобный случай. Теперь, господа, я хочу обратиться к вам с вопросом: нет ли у кого-нибудь из вас кинжала или ножа, уцелевшего от обыска генуэзцев?

Общее молчание было ответом на предложенный вопрос.

– Я и то боялся, что ничего не скрылось от бдительных генуэзцев, отобравших у нас все наше оружие. Что ж, за неимением каких-либо орудий придется нам довольствоваться тем, что попадется под руку. Как раз я вижу там железные скобы, вбитые в стену; попробуем, нельзя ли их как-нибудь извлечь из бревен.

Скобы оказались, однако, вбитыми так крепко, что, несмотря на все усилия, их никак нельзя было вырвать.

– А не могут ли пригодиться железные обручи на ведрах? – спросил Маттео.

– Конечно, могут, если только удастся их снять, Маттео, – сказал Франциск.

Не прошло и нескольких минут, как обручи были уже сняты.

– Разумеется, кинжалов они заменить не могут, но при умелом обращении с ними они послужат нам вместо пилы, – объявил Франциск. – Отломи-ка кусок обруча в фут длины и выпрями его, а потом оторви кусок от твоей фуфайки и оберни им один конец, чтобы его можно было держать в руках. Вот теперь попробуй пилить им край этого бревна.

– А в самом деле можно пилить! – вскричал Маттео. – Только уж очень медленно.

– Скажи еще спасибо за то, что они хоть сколько-нибудь действуют, – довольным тоном заметил Франциск. – Спешить нам некуда, у нас, по крайней мере, еще целая неделя впереди. Давайте, господа, наломаем еще несколько таких брусков из железных обручей, только надо с ними обращаться очень бережно, потому что их немало поломается у нас.

– Ну а дальше что же? – нетерпеливо спросили молодые люди.

– Нам надо прежде всего просверлить стену, отделяющую нас от команды, но для того, чтобы пустить в дело наши пилы, надо сначала отыскать какое-либо отверстие в перегородке.

Было слишком темно для того, чтобы глазом отыскать какое-нибудь отверстие в стене, и все начали его искать ощупью, водя рукой по перегородке; все поиски, однако, оказались тщетными; им не удалось открыть хотя бы самой маленькой дырочки.

– Ну что делать, – сказал Франциск, – остается только одно: вытащить все-таки несколько этих железных скобок из бревен. Всех нас двенадцать человек, так что мы возьмемся по четыре человека на каждую скобку и будем попеременно работать над ней. Помните только одно, что тут нужно терпение, а не сила.

Все тотчас же приступили к работе, и хотя вначале дело, подвигалось очень туго и два или три железных бруска были сломаны после чрезмерных усилий работавших, но потом дело пошло быстрее.

«Плутон» строился очень спешно и при его постройке не делали строгого выбора материала, так что немудрено, что в нем попадалось много сырых бревен. Оказалось, что бревно, над которым они трудились, сравнительно легко поддавалось их усилиям.

Целый день почти беспрерывно шла работа, и после долгих усилий наконец труды увенчались успехом: вынули уже три скобы и тотчас же стали их оттачивать.

– А недурное это все-таки оружие! – сказал Маттео.

– Нам эти скобы послужат лучше всякого оружия, Маттео; но нам надо, по крайней мере, эти три штуки, и потому я предложил бы продолжать работу.

– Я готов всю ночь работать, – заявил Маттео. – Вначале я несколько сомневался, что мы добьемся толку, ну а теперь, когда удалось раздобыть еще три железных штуки, я готов работать сколько угодно.

Несмотря на то что все работали очень усердно, дело подвигалось медленно, так как приходилось часто делать перерывы, чтобы отдохнуть.

– А что, нельзя ли нам отдохнуть полчасика, Франциск? У меня руки совсем онемели, – сказал Маттео.

– Если хочешь, можешь отдохнуть даже целый час, Маттео. Скоро нам пришлют нашу еду, и после мы можем опять приняться за работу.

Маттео не преминул воспользоваться советом Франциска, а сам он, захватив с собой железо, пошел опять к перегородке. Он перещупал все доски от нижней до самой верхней.

– Ну что, каковы дела? – спросил Маттео Франциска.

– Очень хороши: оказывается, что доски у потолка и у пола приколочены к бревнам гвоздями не с нашей, а с другой стороны.

– Что же из этого?

– А вот что: так как доски приколочены с той стороны, то достаточно пяти минут работы, чтобы отодрать доску. Стоит только наши инструменты острым концом просунуть между бревнами и досками и действовать ими как рычагом.

Молодые люди шумно вскочили со своих мест, позабыв усталость.

– Тише! – сказал Франциск. – Не забывайте, что рядом кто-нибудь может случайно услыхать нас. Прежде чем начать отдирать доску, надо проделать дыру, через которую мы могли бы подсмотреть, что делается за перегородкой. Во всяком случае, лучше всего обождать, пока нам не пришлют нашу еду.