Лес встретил нас яркими красками, солнечными бликами на зеленых листочках и веселым щебетом неугомонных птиц. Мы с Елисеем ехали друг за дружкой по едва приметной звериной тропе, одинаково сонно жмуря глаза. Вчера я, кажется, гадала ночью. Зачем? Не помню… Последнюю свечу испортила. А утром ужасно хотелось спать. Да так, что казалось — полжизни можно отдать, чтобы еще часок в кровати понежиться. Ну, мне не страшно — у меня жизнь дли-и-инная. Можно было бы и обменяться, да только спросу на нее нет.

Зато Сивка выспался знатно. Сразу было видно, что Елисея сторожил петух. Во-первых, по всему лицу и рукам моего гостя виднелась россыпь маленьких синих пятнышек. Либо Вася заклевал, либо у парня аллергия на птиц. Во-вторых, солнце сегодня вставало само по себе, без всяких кукарекующих звуков. Я даже сначала испугалась было, что Елисей, получивший на ужин только пару яблок, решился пополнить свой рацион курятинкой. Но оказалось, что Вася сладко спал. Сивка сказал, что ночь его началась за час до рассвета, и попросил друга не будить. Ладно, пусть спит! За домом он и так присмотрит, указаний можно не давать.

Я накрыла избушку пеленой невидимости — благо, в мороках неплохо разбираюсь, — натянула обличие бабушки, стрелой взлетела на Сивку, чем вызвала отвисание челюсти у Елисея, и уже хотела было вывести свой маленький караван на торговый тракт, как юноша потупил глазки и молвил:

— А… мы сейчас к Кощею идти будем?

— Ну, а ты куда хотел, въюноша? — удивилась я. — Мы ведь об этом с тобой вчера договаривались. Правда, придётся маленький крюк сделать, я бы не хотела через самую чащу продираться. Вот сейчас на тропу выйдем, где торговцы ходят, и прямо! — я махнула рукой перед собой. — Точно к замку Кощеевому выберемся.

— Но мы же вроде сначала к смерти идти думали?

— Действительно? — я была искренне удивлена. — Но ты еще такой молодой… Не жалко помирать-то?

— Типун тебе на язык, бабушка! — перекрестился мальчик. "Лучше не надо…" — представила я себе типун и поежилась. Никогда не понимала значения этого слова, но по звучанию оно казалось зеленым, мокрым и в пупырышку.

— Мне бы до Кощеевой смерти добраться, — вздохнул Елисей. — Ну, туда где ящик на дубе, а в нем заяц, утка, яйцо…

— И как эти несчастные животные связаны со смертью Кощея?

— Люди говорят, — заговорщицким шепотом начал юноша, — что погибель его заключена в игле, на самом кончике. А игла эта в яйце находится. Яйцо в зайце. Заяц же в утке сидит, утка в сундуке, а сундук…

Елисей остановился, заметив, насколько ошеломленные лица были у меня и у Сивки. Это же надо такое придумать! Ну, допустим, как заяц яйцо с иглой проглотит, я еще могу представить, но как он влезет в утку… Воистину, человеческая фантазия не знает границ.

— Елисеюшка, а может, мы по моему пути поедем? Ей Богу, я понятия не имею, где этот твой дуб искать!

— Тогда, бабуся, у нас с тобой только один путь остается.

— На торговый тракт?

— Увы, нет. Здесь недалеко враг Кощеев обитает. На горе Горынич. К нему пойдем.

Я чуть с коня не упала. Недалеко?! С неделю ходу! В три раза дольше, чем к Кощею идти. И к тому же — в другую сторону.

— Въюноша, — слабым голосом попросила я, — а может, своими силами обойдемся? Не знаю, кто там на горе Горынич поселился, но к ней путь неблизкий. За это время мы не только к Кощею успеем, но и во дворец с Еленою твоей обратно вернемся.

— Нет, бабуся. Поедем на гору, — заупрямился сын царя. — Я не хочу рисковать.

— Ну так выбирай: рискуешь своей головой и идешь на врага, или невестою своею и даешь ему минимум две недели форы!

Елисей задумался. Страх и ревность, видать, боролись в нем с переменным успехом. Мы с Сивкой уже откровенно зевали, когда юноша, наконец, вздохнул:

— Не могу решить…

— Мне помочь? — обрадовалась я, разворачивая своего коня к тракту.

— Да, — еще ниже опустил голову Елисей. — Покажи дорогу к горе Горынич…