Придя домой и поразмыслив хорошенько, Данила Петрович понял, что радоваться им с Сенькой пока рановато: впереди у них такие еще трудности, которые им, возможно, и не преодолеть.

Ну хорошо, секрет Шульца они вызнали. А дальше что? Идти к генералу, сказать, что они научились варить свой рубин, и для пробы просить золото? А выйдет ли из этого что у них? Не запорют ли они первый же горшок с этим золотом? Ведь Шульц не им чета, он на этом деле что называется зубы проел, а вот испортил же сразу два горшка. У них же это будет первая варка, а первый блин всегда комом выходит. Так что с радостью нужно пока повременить: надо сначала подумать, как получше к делу приступить.

И еще то надо иметь в виду — не ошибся ли в чем Сенька? Правда, он парнишка смекалистый, толковый, в счете он вряд ли ошибку допустил, хотя и это возможно. Но где уверенность в том, что Шульц опускал в царскую водку только одни пятерки. А если там и десятки были, тогда что? Сенька с потолка мог этого и не разглядеть: ведь десятка размером чуть побольше пятерки, а весит она в два раза больше. А Данила Петрович сам не первый год варит хрусталь и цветное стекло; он знает, что любой краситель нужно класть в шихту по норме, столько, сколько его требуется. Не доложил — плохо, а переложил — и того хуже. Говорят, что кашу маслом не испортишь. А это неверно. И кашу маслом испортить можно. Во всяком деле мера должна быть.

«Эх, горе наше горькое, что мы голы, как соколы, — думает Данила Петрович в тоске. — Была бы у нас с Сенькою своя хотя бы единая золотая пятерочка, тогда бы другое дело было. Мы бы с ним сделали потихоньку небольшую пробную варку, посмотрели бы, как оно и что. А потом бы, если все хорошо получилось, можно и генералу докладывать. Не заводилось у нас таких денег в кармане. Я эти золотые раза два за всю жисть свою только и видел, да и то в чужих руках».

Да, денег у крепостных его превосходительства не водилось, не только золотых, но и простых, медных. Рабочие Мальцева брали харчи на заборные книжки в магазинах генерала. Правда, выдавались им перед большими праздниками и деньги — медью и мальцевскими бумажными сертификатами, но они тут же и уплывали у них. Особенно быстро они исчезали у тех, кто в кабачок любил заглянуть. Данила Петрович был не из таких, он к водке не был привержен, а деньги не держались и у него. Все уходило на семью, да еще всегда с нехваткой жили. Семья-то у него огромная, восемь душ, а работают они только с Сенькой вдвоем. Деньги у них уходят почти на одну еду. Тут уж не разгуляешься, тут уж, как говорится, не до жиру, а быть бы живу.

Друг Данилы Петровича, Степан Иванович, тоже волновался за Данилу Петровича. Ведь и он мог быть в таком же положении, приди в голову Мальцеву поставить к немцу в помощники не Данилу Петровича с Сенькою, а его с Павлушкой. Да еще как знать, он, быть может, еще и надумает это, если у Данилы Петровича и Сеньки ничего не выйдет с золотым рубином. От Мальцева все можно ожидать. Так что заботы Данила Петровича и Сеньки касались и его, Степана Ивановича.

— Ну что, Петрович, не приметил еще, как немец волшит? — спросил Степан Иванович друга, когда встретил его в цеху на другой день. — Выглядишь ты сегодня что-то неважно, уж не заболел ли?

— Болеть я не болею, а только сегодня почти всю ночь не мог уснуть, — ответил ему Данила Петрович.

— Да, на твоем месте и мне бы не спалось, — говорит Степан Иванович. — Ума не приложу, как ты ключи подберешь к Жульцу своему?

— Ключи-то мы к нему, кажется, подобрали: мы теперь знаем, что и как, а все равно сделано только полдела.

Степан Иванович от удивления и радости даже со стульчака своего привскочил.

— Да ну-у-у! Неужто всё разузнали?

— Не я, а Сенька мой подглядел, как и что.

— Так чего ж ты тогда вздыхаешь? Теперь ваше дело в шляпе, начинай варить для генерала свой золотой рубин.

— «Начинай»!.. Это, брат, легко сказать — «начинай». А вдруг начнешь да не кончишь, запорешь горшок? А тогда тебя и самого запорют на конюшне.

Степан Иванович задумался.

— Да, и такое может получиться. Ведь и у Шульца неудача была, да еще сразу в двух горшках. Золотой рубин, видать, сродни нашему желто-канареечному, такой же капризный.

— Если еще не хуже, — говорит Данила Петрович.

— А в таком разе знаешь, что я бы тебе посоветовал?

— Что? — заинтересовался Данила Петрович.

— Не говори-ка ты пока никому об этом ни слова, — раздумчиво продолжает Степан Иванович, — а сделай-ка ты потихоньку варку-другую этого своего золотого рубина в небольших тигельках и посмотри, что у тебя получится. И если выйдет хороший рубин, тогда уж смело докладывай его превосходительству, что ты научился варить растреклятый этт рубин. Вот тебе мой совет!

— Спасибо, — горько усмехнулся Данила Петрович. — Я уж и сам это думал. А где мне золото взять, а? На две таких варки, как ты намечаешь, нужно самое малое рублей десять золотых, а у меня их и медных-то нет. У генерала просить, что ли?

— Нет, генералу ты пока об этом и не заикнись. Ты должен это делать втихую, потому что неизвестно, как у тебя получится. А две золотые пятерки дам тебе я, — говорит Степан Иванович.

Данила Петрович и рот разинул от удивления. Он подумал, что ослышался. Что Степан Иванович ему настоящий друг — это он давно чувствовал, но вот что у него есть деньги, да еще золотые, и что Степан Иванович может одолжить их ему, этого он никак не предполагал.

— Постой, постой… Это как же так? Откуда же у тебя деньги такие? — залепетал он.

— Много будешь знать, скоро состаришься, — усмехнулся Степан Иванович. — Тебе дают деньги, которые тебе позарез нужны, ты и бери, и не рассуждай. Знаешь пословицу? «Дают — бери, а бьют — беги». Вот так-то!

Деньги были не у самого Степана Ивановича, а у его жены, всего пять пятерок. К жене же его они попали от ее тетки, которая еще при старом Мальцеве, отце теперешнего, при дворце в горничных состояла. Ну, а те, кто при дворце жил, могли такие деньжонки раздобыть. Тетка эта век свой кончала при племяннице, вот эти-то пятерочки и остались жене Степана Ивановича по наследству. Берегли их как зеницу ока, берегли на всякий пожарный случай. Конечно, жене жалко будет расставаться с двумя пятерками, но Степан Иванович уговорит ее, докажет, что так надо для ихней же пользы. Но об этом зачем же распространяться, говорить хотя бы и другу?

— Да, но где же я потом возьму такие деньги, чтобы рассчитаться с тобою? — все еще колеблется Данила Петрович.

— А ты и не рассчитывайся, кто тебя просит о том? — отвечает ему Степан Иванович.

— Ну как же так? Я так не могу…

— А вот так. И больше давай не будем толковать пустое. Завтра я принесу тебе их, а ты начинай делать дело свое. Свое и мое. От меня-то ты не будешь прятаться, когда научишься варить золотой рубин, как немец от тебя прятался: надеюсь, поделишься секретом своим? — усмехается Степан Иванович.

— Да я тебе, если хочешь, сейчас все расскажу, что мы с Сенькою моим сами разузнали!

— Сейчас мне это ни к чему, а вот впоследствии, когда, возможно, генерал и мне прикажет варить этот рубин, тогда уж ты меня поучи.

На этом у них разговор и закончился. Степан Иванович со своим Павлушкой домой пошли, а Данила Петрович со своим Сенькою приступили к варке хрусталя.

— Ну и дядя Степан! — говорит Сенька отцу, когда Степан Иванович и Павлушка скрылись за дверью.

Сенька хоть и стоял поодаль, разговаривал с Павлушкой, а все же прислушивался и к разговору взрослых, суть самую он схватил.

— Вот он какой, брат, Сенька, — говорит Данила Петрович. — Я знал, что он человек хороший, настоящий, но этого и я от него не ожидал. Я считал его, по правде говоря, немножко даже скуповатым. А он, поди ж ты, вон как! Недаром говорится в народе, что «не имей сто рублей, а имей сто Друзей», тогда не пропадешь. Ты это себе на ус тоже намочи, Сень: имей хороших друзей, хоть одного хорошего друга, а имей.

— Тятька, но ведь и ты бы дяде Степану дал деньги, если бы они у тебя были, а ему бы они крепко запонадобились?

— Я? — притворно удивляется Данила Петрович. — Ну уж нет! Я бы ему ни копейки не дал.

Сенька удивленно посмотрел на отца. Он сначала подумал, что тот сказал правду. А когда углядел под усами отца усмешку лукавую, успокоился.

— Ну, теперь у нас дело пойдет, раз ты шутить и усмехаться стал, — сказал Сенька весело отцу.

Сенька давно уже заметил, что, когда отец в хорошем настроении, у него всегда дела идут хорошо.

Так будет, наверное, и на этот раз.