Пол, который плохо отмывается. Бытько жалеет свое мыло. Неудачная попытка поспать — Бытько забыл закрыть форточку и выстудил класс. Тищенко и Лупьяненко идут в «чепок», а Бытько боится, но просит принести что-нибудь поесть и ему. Шкуркин и Тищенко получают белье для взвода. Игорь взял у Черногурова две «нулевые» простыни и забыл про них. Не хватает двух простыней. Шкуркин дерется с Резняком, которому не хватило простыней. Конфликт исчерпан. В армии общие не только трусы, но, как оказалось, и котелки. Во второй роте все спокойно.

Лупьяненко, Тищенко и Бытько, как не попавшие в караул, сидели в телеграфном классе и мыли полы. Тищенко в караул вообще не ставили, Бытько натер себе огромные мозоли, а у Лупьяненко была небольшая температура. Впрочем, никто из курсантов ничуть не жалел о том, что находится сейчас не в карауле, а в телеграфном классе. Полы мылись плохо. Пока были мокрые — казались частыми, когда же высохли — неумолимо, словно пятна на фотографии, начали проявляться грязные тряпичные разводы.

— Моем, моем, а никакого толка все равно нет, — растерянно проворчал Игорь.

— Надо лучше мыть. Раз грязно — значит плохо моем! — уверенно сказал Бытько.

— Ну, ладно — мы, может быть, и не очень хорошо моем, но ведь ты, Бытько, трешь эти доски так, словно хочешь заодно с грязью смыть и краску. Почему же и твой ряд точно такой же грязный, как и мой? — спросил Лупьяненко.

— Значит, я тоже плохо мою. Лучше нажимать надо и воду чаще менять, — угрюмо долдонил Бытько.

— Дурак ты, Бытько! Все здесь гораздо проще. В этом классе пол в последний раз неизвестно когда мыли. Сами вспомните — при нас его только подметали. Так что грязь уже настолько въелась, что ее мы и до завтра не отмоем. Вот эти полосы еще можно, наверное, вытереть, но из вмятин и трещин грязь и зубами не выесть! Надо что-то делать! — решительно сказал Тищенко.

— А может, бритвочками попробуем? — предложил Бытько.

— Ты что — двинулся?! Представляешь, сколько здесь надо лазить, чтобы все бритвочками отскрести? Это на неделю работы! — возмутился Лупьяненко.

— Может, с содой помыть? — предложил Игорь.

— С содой? С содой можно, только где ты ее найдешь? — поинтересовался Антон.

— В санчасти или в столовой, может быть, дадут…

— Догонят и еще раз дадут! Никто там нам ничего не даст.

— А если у Черногурова попросить?

— Он сейчас где-нибудь со взводом, наверное. Так что тоже отпадает.

— А может, с мылом помоем? — предложил Бытько.

— А что — хорошая идея! Мыло и в роте можно взять. А что, Бытько — у тебя мыло есть? — спросил Лупьяненко.

— Да, — сказал Бытько, но тут же поспешно замотал головой.

— Ну, ты даешь, Бытько — как будто какой-нибудь болгарин! Так есть у тебя мыло или нет? — спросил Игорь.

— Нет… То есть… Есть… Но уже кончилось…

Антон и Игорь дружно захохотали.

— Ну, ты и жмот, Бытько! А что же у тебя в ящике тумбочки в мыльнице лежит? Может быть, сахар? — давясь от смеха, спросил Лупьяненко.

— У м-меня?

— Ну не у меня же!

— Мыло. Но это по уставу положено. Если я его принесу, то что в мыльницу положу? И потом — почему именно мое мыло, а не твое или, к примеру, Тищенко?

— Да подавись ты своим мылом! Придется, Тищенко, нам своими запасами жертвовать.

— Пожалуй, — вздохнул Игорь.

У Игоря и у Лупьяненко в запасе было по три куска солдатского мыла, но отдавать всегда более неприятно, чем брать. К тому же Игорь был почти уверен в том, что хоть один кусок мыла у Бытько в запасе все же есть, и его до глубины души возмущала жадность товарища.

После короткого совещания в казарму отправился Лупьяненко. Антон принес половину куска солдатского мыла и курсанты принялись за работу. Бытько, с учетом его жадности, поручили самый тяжелый ряд — возле входной двери. По этому ряду больше всего ходили, и он был самым грязным.

Мытье пола с мылом превзошло самые смелые ожидания курсантов. За одну единственную помывку грязи исчезло больше, чем за весь предыдущий день.

— Здорово получилось — Гришневич не узнает класс! — весело сказал Игорь, довольный тем эффектом, который произвело мыло.

— Моя идея, — напомнил Бытько.

— А с этим никто и не спорит, — весело согласился Лупьяненко.

Хорошо было сидеть и ничего не делать в уютном классе. За окном начал накрапывать мелкий сентябрьский дождик.

— А представляете — наши сейчас стоят на постах и мокнут?! — поежился Лупьяненко.

— А за окном у первой роты строевая, — объявил Бытько, который залез на подоконник и теперь мог смотреть поверх закрашенного белой краской стекла.

— Куда ты лезешь с сапогами, мерин необъезженный?! Сейчас весь подоконник истопчешь! — возмутился Антон и стащил Бытько с окна.

Но как только Бытько оказался внизу, Лупьяненко сразу же занял его место.

— На меня орал, а сам тоже топчешь?! — возмущенно заметил Бытько.

— У меня ноги чистые, — отрезал Лупьяненко, не обращая на него никакого внимания.

Игорь тоже влез на окно и стал смотреть на строевую. Немного поворчав, Бытько присоединился к ним.

Перед учебным центром полным ходом шел строевой тренаж. Курсанты первой роты едва ли не в буквальном смысле повысовывали от усталости языки. Было невыразимо приятно наблюдать за ними из теплого, а самое главное — сухого класса. Игорь вдруг с удивлением почувствовал, что он не испытывает абсолютно никакой жалости к тем, кто сейчас на улице и смотрит на них лишь из простого любопытства.

Вскоре курсантов заметил сержант первой роты и во избежание неприятностей они решили спуститься вниз.

Некоторое время курсанты молча сидели на стульях. Наконец Лупьяненко не выдержал и сказал:

— Спать хочется.

— Ложись, да и спи — кто тебе не дает?! — предложил Тищенко.

— На полу, что ли? Или, может быть, на столе? — усмехнулся Антон.

— Ни на том и не на другом!

— Тогда на чем же?

— На самых обыкновенных стульях. Составляешь четыре-пять стульев вместе в ряд и спишь.

— Здорово придумал, Тищенко — давай так и сделаем! — обрадовался Лупьяненко.

— А что, если кто придет? — испугался Бытько.

— Да кто сюда может придти?! К тому же, мы закрыты изнутри. Пока откроем — успеем все стулья разобрать, — успокоил его Тищенко.

Стулья были точно такие же, как в любой средней школе. Поэтому спать на них было жестко и неудобно, вдобавок ко всему почти все они различались по высоте и места стыков больно резали тело.

После начавшегося дождя на улице резко похолодало и через час-другой все это стало ощущаться и в классе. Окна были еще не оклеены и в них сильно дуло. Игорь старательно поворачивался с бока на бок в течение двух часов, но так и не смог уснуть, а лишь отлежал все кости и едва не околел от холода. Не выдержав, Игорь вскочил на ноги и принялся ходить по классу, разминая застывшие члены. Вскоре его примеру последовал Лупьяненко:

— Чего не спишь?

— Заснешь ты в таком собачьем холоде! И чего так быстро похолодало?

— Щели в окнах большие и… Черт, смотри — Бытько к тому же еще и форточку не закрыл! — возмущенно крикнул Лупьяненко и принялся изо всей силы тормошить провинившегося товарища.

— А? Чего? Подъем? — сквозь сон забормотал Бытько.

— Подъем? Ха-ха-ха-ха! Конечно, подъем! — курсанты буквально попадали от смеха.

Бытько окончательно пришел в себя, сел и недовольно спросил:

— Ну, чего вы, дураки, ржете? И сами не спите, и другим не даете!

— Кого это ты дураками назвал, а?! — недовольно спросил Лупьяненко.

— Вас. Чего вы мне спать не даете?

— Да из-за тебя же, козел, мы и не спим. Почему ты форточку не закрыл, когда огрызки выбрасывал, а?

— Случайно. Забыл совсем о ней.

— Так вот — больше не забывай. Из-за тебя класс в вытрезвитель превратился. И с «дураками» поосторожнее будь. И как это ты, Бытько, умудрился в таком холоде уснуть?

— Хотел спать, вот и уснул. Раз вы не спали, значит, не хотели, — сделал вывод Бытько.

Форточку закрыли, но было уже поздно — температура в классе лишь немногим отличалась от таковой за окном. То ли от холода, то ли от безделья у курсантов неожиданно прорезался аппетит — вдруг выяснилось, что все трое вовсе не против чем-нибудь подкрепиться. Посовещавшись, решили, что есть только один выход — кому-то нужно идти в «чепок». Но это было опасно — в «чепке» запросто можно было встретить кого-нибудь из сержантов второй роты, которые могли рассказать об этом Гришневичу. Но, самое главное, было неизвестно, когда вернется уехавший в командировку Шорох. А, вернувшись, он, скорее всего, захочет посмотреть, чем занимаются остатки взвода.

— Да, в конце концов — а почему мы не можем сходить в «чепок»?! Свою работу мы выполнили, время есть — почему бы и нет? — решительно сказал Игорь. — Лупьяненко у нас старший — вот он и отпускает. А если Шороха встретим, то доложим, что все сделано. Так что надо идти и купить что-нибудь пожрать. Молоко и булки здорово было бы взять.

— То есть, ты хочешь здесь есть? — спросил Лупьяненко.

— Конечно. Зачем там лишний раз околачиваться, если здесь у нас шикарное помещение?! К тому же я думаю, что надо кого-то одного послать — зачем всем мелькать?!

— А кого пошлем? — спросил Антон.

— Да вот, хотя бы Бытько, — предложил Игорь.

— А почему это меня?

— А кого еще? Лупьяненко в казарму за мылом ходил.

— А почему не тебя?

— А потому, что я первый сказал. Купи там молока, булок, печенья — короче, там, на месте, сориентируешься, — Игорь говорил таким тоном, словно Бытько уже соглашался идти в чайную.

Лупьяненко молча отсчитал деньги и положил их перед Бытько. Игорь последовал его примеру.

Насупившись, Бытько некоторое время сидел за столом, затем вдруг отодвинул от себя деньги и заявил:

— А я не хочу есть! Поэтому и не пойду.

— Вот козел! — не выдержал Лупьяненко.

— Ты же только что хотел?! А как самому идти надо, так уже не хочешь?! — ехидно спросил Тищенко.

— Тогда хотел, а теперь не хочу! И дело вовсе не в том, что надо идти, — попытался заверить Бытько, хотя даже слепой бы увидел, что дело как раз в этом.

Трусость и нерешительность Бытько каким-то странным образом преобразились в упрямство, и Игорю и Антону так и не удалось уговорить его несмотря на все свои старания.

— Да пошел ты…! — в сердцах крикнул Лупьяненко и предложил Игорю сходить в «чепок» вдвоем, а Бытько оставить в классе.

Бытько неожиданно нагнал их в дверях и попросил:

— Купите тогда и мне что-нибудь, раз все равно в «чепок» идете.

— Ну, ты даешь, Бытько! — Игорь поразился наглости сослуживца.

— А вот это ты видел?! — Лупьяненко сложил пальцы в фигу и ткнул ею прямо под нос Бытько.

— Чего ты толкаешься? — обиделся Бытько.

— Это тебе ответ на твою просьбу. Мы будем пить молоко и есть булочки, а ты будешь свой член сосать! — злорадно сказал Антон и вышел из класса.

— Бывай, не кашляй! — добавил Игорь и громко хлопнул дверью.

— Видал скотину, а?! — возмущенно заметил Лупьяненко.

— Да он просто от страха потерял способность рассуждать. Смотри: он есть хочет, но боится. Это ведь сразу было видно. Кто же виноват, что он такой чмошник? Мне его даже жалко за такую убогость. Может, принесем ему чего-нибудь — пусть стыдно станет?!

— Пусть член сосет — ничего я ему не понесу! — решительно сказал Лупьяненко.

Курсанты купили по два пакета молока и по две булочки на каждого. Кроме этого Антон купил еще пакет и булку для Бытько.

— Что — передумал? — улыбнулся Игорь.

— Ничего я не передумал. Пусть жрет! Мы этим ему все его ничтожество покажем. Я всему взводу расскажу, как Бытько в «чепок» «ходил».

Тем не менее, Лупьяненко съел булку сам, а Бытько отдал лишь пакет. Бытько жадными глазами смотрел на булки, но их ему так никто и не дал.

— Ну что, Бытько, хорошее молоко? — поинтересовался Игорь.

— Хорошее.

— То-то! А если бы мы тоже все время пугались, то никакого молока сейчас бы не было.

— Я не пугался. Просто я и хотел, и не хотел одновременно. Вот мне и лень было идти. А раз вы пришли, то можно и выпить, — Бытько пытался спасти свою репутацию.

— Да кому ты лапшу вешаешь, мой родной?! Я тебя насквозь вижу! — насмешливо сказал Лупьяненко.

Обстановка стала все больше накаляться. Попахивало конфликтом, и Игорь видел, что Антон специально на это идет. В это время раздалось несколько настойчивых стуков в дверь.

— Шорох! — испуганно шепнул Игорь.

Курсанты поспешно спрятали пакеты в столы и сдули хлебные крошки. В дверь продолжали стучать.

— Иди, открой, а то еще подумает, что мы тут спали, — сказал Игорю Лупьяненко.

— Застегнув верхнюю пуговицу и крючок хэбэ, Игорь быстро подбежал к двери и открыл замок.

На пороге стоял Шкуркин.

— Откуда ты взялся? Тебя ведь только в субботу опять в санчасть забрали? — удивился Игорь.

— Температуру сбили и выписали. А вы что здесь делаете?

— Класс мыли. Только что из «чепка» пришли.

— Неплохо вы прохлаждаетесь. Мне Шорох сказал взять тебя и идти в казарму получать на взвод чистое постельное белье.

— Шорох уже приехал?

— Только что.

— А про нас он что-нибудь говорил? — поинтересовался Лупьяненко.

— Тебе и Бытько нужно все здесь доубирать, что еще не убрали. А потом сюда придет Шорох и проверит, как вы это сделали, — пояснил Шкуркин.

— Вот здорово, что мне сдавать ничего не надо будет! Смотрите — если Шорох что-нибудь найдет, придется вам до отбоя убирать, — обрадовался Игорь.

— Ничего, мы тогда ему скажем, что это ты тут убирал, — пошутил Лупьяненко.

— А я тогда скажу, что я самый маленький и вы с Бытько меня били и заставляли все делать. Серьезно! Только попробуйте на меня свалить! — тоже в шутку пригрозил Игорь.

Получение белья было гораздо более приятным занятием, чем мытье пола в классе, правда, если не брать в расчет, что класс уже помыт, а белье еще только предстояло получить.

Придя в казарму, Игорь первым делом доложил Шороху о том, что класс убран, а затем пошел к Черногурову. Каптерщик уже выдал белье всем остальным взводам, а вот выдавать второму отказался:

— Сейчас я новые простыни пересчитываю. Вот когда, где-то через полчаса, закончу, тогда и приходите.

— Говоришь, новые простыни получил?

— Да, совсем нулевые.

— Тогда выдай хотя бы мне две штуки.

— Ишь ты, какой шустрый!

— Жалко тебе, что ли?

— Да бери, бери. Голову мне уже задурил! Взял? Все, иди к себе в кубрик. Через, полчаса придешь опять.

Черногуров пометил себе в блокнот, что Игорь уже получил две простыни, а Тищенко, довольный своим приобретением, отправился в кубрик. Там не было ни Шороха, ни Шкуркина. Младший сержант уже ушел в учебный центр, а Шкуркин отправился покурить на улицу. «Это даже хорошо, что Шкуркина нет — а то обиделся бы, что я и ему новые простыни не взял. Да и Шорох бы возмутился, что я в первую очередь не о сержантах, а о себе позаботился», — подумал Игорь и спрятал простыни в тумбочку.

Через полчаса Тищенко и Шкуркин получили двадцать шесть комплектов постельного белья. Игорь к тому же взял себе наволочку и полотенце.

— Ну что — сразу на кровати разложим? — предложил Шкуркин.

— Не надо. Мы ведь не будем все это целые сутки сторожить! А так, скорее всего, сопрут чего-нибудь, а нам потом отвечай! — возразил Игорь.

Шкуркин охотно согласился, и курсанты разделили белье на две части. Игорь отдал Шкуркину тринадцать комплектов и столько же (но без двух простыней) взял себе.

Из учебного центра пришли Бытько и Лупьяненко. Но Шкуркин и Тищенко решили пока им ничего не выдавать, чтобы не путаться в дальнейшем.

— Ну, как Шорох уборку принял? — поинтересовался Игорь.

— В основном — нормально. Только подоконники были грязные — мы ведь забыли их вытереть, когда сапогами натоптали, ну да ничего — Бытько метнулся за водой и все вымыл, — весело сообщил Лупьяненко.

— Ну, ты молодец! — похвалил Тищенко.

— Надо же было как-то заставить его мое молоко отработать! — пояснил Антон.

За пять минут до ужина появился усталый, замученный наряд. Ломцев, Туй и Сашин даже не успели переодеться и пошли в столовую в парадке.

— Белье на взвод получили? — спросил Гришневич у Игоря сразу после ужина.

— Так точно.

— Тогда раздавайте. Чего ждете?

Тищенко и Шкуркин принялись раздавать «постельные принадлежности». Игорь отобрал Гришневичу лучший комплект. То же сделал и Шкуркин для Шороха. Все было хорошо до тех пор, пока дело не дошло до простыней. Игорь совершенно забыл про свои, взятые у Черногурова, и машинально положил на свою кровать еще две. Поэтому получилось так, что на кровать Резняка простыней не хватило.

— Эй, Тищенко, где мои простыни? — возмущенно завопил Резняк.

— Тихо, не вопи — сейчас разберемся, — растерянно пробормотал Игорь.

— Чего разберемся? Чего разберемся? Ищи мои простыни!

— Что это там за вопли? — спросил сержант, привлеченный криками Резняка.

— Товарищ сержант, они мне простыни не выдали! А я сдавал — как же мне теперь спать?! — Резняк без зазрения совести выложил все Гришневичу.

— Шкуркин и Тищенко — ко мне! — рявкнул Гришневич.

Игорь и Шкуркин с опаской приблизились к сержанту и вытянулись по стойке «смирно».

— Товарищи солдаты, где еще две простыни? — грозно прорычал сержант.

В ответ Шкуркин лишь пожал плечами, а Игорь заметил:

— Не могу знать. Я все свои тринадцать комплектов роздал. У Резняка кровать четырнадцатая по счету — там должен был Шкуркин раздавать.

Игорь вовсе не собирался сваливать всю вину на товарища — в этот момент он совершенно искренне думал, что прав, совершенно позабыв о двух припрятанных нулевых простынях.

— Мне все равно, какая она по счету! Через десять минут на кровати Резняка должны лежать две простыни! В крайнем случае, принесете свои. А потом все равно будете метаться, пока уже себе не найдете. А то до утра с очек не слезете, да еще и заплатите за эти простыни, — сержант воспринял случившееся слишком серьезно.

И тут Игоря прошиб холодный пот. Он неожиданно вспомнил о двух припрятанных нулевых простынях. Но говорить об этом прямо сейчас было бы большой глупостью. Шкуркин убежал от греха подальше «искать простыни», а Игорь все еще стоял перед Гришневичем, мучительно пытаясь придумать, как выйти из этого щекотливого положения.

— Я не понял, Тищенко — ты еще здесь?!

— Так точно. Я просто…

— Улетел отсюда, боец! Шкуркин уже выполняет задачу, а тебя это, может быть, не касается? Может, ты у нас «дембель»?! — Гришневич буквально побагровел от злости.

— Товарищ сержант, вчера, когда взвод был в карауле, я случайно спер две нулевые простыни… Может они подойдут? — Игорь поспешно выдал первое, что пришло ему в голову.

— Я сказал — улетел искать простыни! Мне все равно, где ты их найдешь! — рявкнул сержант, до которого так и не дошел смысл сказанных Игорем слов.

Между тем, сам того не зная, Игорь играл с огнем — в каптерке у Черногурова прапорщик Атосевич выявил недостачу нескольких новых простыней. И если бы до старшины роты дошла эта реплика курсанта, не миновать бы Тищенко участи складской мыши, «поедающей» колбасу, сыр и телевизоры. Но теперь Игоря больше всего заботило то, как с наименьшими потерями выпутаться из этого дела. Тищенко дрожащими руками вытащил из тумбочки простыни, подбежал к Гришневичу и доложил:

— Товарищ сержант, вот две простыни. Разрешите отдать их Резняку?

— Действуй, — смягчился сержант.

Тем временем у кровати Резняка запахло грозой. В окружении тесного круга курсантов Резняк агрессивно наскакивал на Шкуркина:

— Эй ты, чмо тупорылое — где мои простыни?! А?

— Что ты сказал? — разъяренно спросил Шкуркин и подскочил к Резняку.

— Я говорю — где мои простыни? Ищи! — упрямо повторил Резняк, но слегка попятился назад.

— Их нет. Может, они у Тищенко, — более спокойным тоном предположил Шкуркин.

— А я говорю — ищи! Или мне из-за такой чамы, как ты, без простыней стать? А может, тебе зубы во рту мешают? — вновь пошел в атаку Резняк, заметив, что Шкуркин немного остыл.

И тут Шкуркин взорвался по-настоящему. С перекошенным от злости лицом и горящими гневом глазами Шкуркин подлетел к Резняку, схватил его за хэбэ и рванул ткань на себя, да с такой силой, что несколько верхних пуговиц сразу же со звоном покатились по полу.

— Пусти, дурак! — взвизгнул Резняк и ударил Шкуркина по рукам.

— Щегол ты еще зеленый! Я на тебя член ложил, понял?! — Шкуркин с силой отшвырнул Резняка под ноги стоявшим в кругу курсантов Албанову и Байракову.

Резняк почти тут же вскочил. Раскрасневшись от злости и обиды, Резняк подлетел сзади к отвернувшемуся Шкуркину, дернул его за рукав и истерично завопил:

— Ты так, да?! Ты так?!

— Я ведь тебе уже сказал, щегол! А если будешь много дергаться, я тебе сейчас все твои мозги через уши повыбиваю! — пригрозил Шкуркин, резко обернувшись назад.

— Ладно, Шкуркин — иди своей дорогой, — негромко пробормотал Петренчик.

— Я уж как-нибудь без тебя разберусь, — огрызнулся Шкуркин.

«Черт, а это они из-за меня чуть не подрались. Если узнают, то я могу нарваться на крупные неприятности. Надо побыстрее отдавать простыни и сматываться отсюда», — решил Игорь и подошел к Резняку.

— Чего надо? — буркнул Резняк.

Ему было неприятно, что Тищенко мог видеть их драку со Шкуркиным.

— У меня тут две простыни завалялись. Раз уж тебе не хватило — бери, — пояснил Игорь.

— Две простыни? А может, это ты все перепутал, а сам на Шкуркина свалил? — подозрительно спросил Резняк.

— С чего ты это взял? Сравни — эти две простыни совсем из другой партии. Они нулевые, а остальные старые, — поспешно заверил Игорь.

— Да? Ну, может, и так…, — Резняк сделал вид, что нехотя согласился.

В конце концов, ему было абсолютно все равно, откуда взялись эти две простыни. Но они в любом случае были лучшими во взводе, и Резняка это полностью устраивало.

Для многих во взводе эмоциональный взврыв Шкуркина был неожиданным. Тищенко тоже не предполагал, что всегда спокойный и даже немного флегматичный Шкуркин может так уверенно противостоять обидчикам.

— Ну, што, Тищэнка, разабрались вы с прастынями? — спросил подошедший Шорох.

— Так точно, — ответил Игорь и подозрительно покосился на котелок в руках командира отделения.

— Тагда вазьми мой катялок и памой. У тябе ж бальшой опыт, да? — засмеялся Шорох.

Тищенко смеяться не хотелось и он, мрачно пробормотав себе под нос «есть», пошел в умывальник. Там Игорь открыл котелок и осмотрел его внутренности. И сам котелок, и ложка были покрыты засохшими остатками гречневой каши. «И почему бы в казарме горячую воду не сделать?!» — раздраженно думал Игорь, водя пальцами по жирным и холодным стенкам котелка. Остатки каши удалось отскрести, но жир остался почти нетронутым. Мало того, что он плотным слоем облепил пальцы курсанта, так еще и не думал покидать стенки котелка. Промучившись так минут с десять, Игорь почувствовал, что от холодной воды у него начинают неметь руки. Тогда Тищенко достал из кармана хэбэ старый подворотничок и принялся вытирать им жир. «Ничего, что не совсем гигиенично — зато жир вытру. А если Шороху не нравится подворотничок с гуталином, то пусть сам моет», — подумал Игорь. Вскоре котелок был чист, и курсант понес его Шороху. «А что, если бы я котелок не подворотничком мыл, а какой-нибудь портянкой?! Или вообще тряпкой, которой очки мыли? Неужели ему потом есть не противно? Нет, я бы свой котелок так не мыл», — размышлял Тищенко по дороге в кубрик.

Шорох скептически осмотрел котелок и, ничего не сказав о качестве помывки, приказал сдать его Черногурову в каптерку. «Так вот оно что — Шорох больше из этого котелка есть не собирается! Выходит, что все котелки в роте общие. Может и тот когда-нибудь тряпкой из-под очек мыли, в котором я кашу ел?! Хотя чему тут удивляться — если трусы являются общими для всего батальона, если не вообще гарнизона, то почему бы и котелкам не быть общими для всей роты», — решил Игорь.

Черногурова не оказалось на месте и Тищенко пришлось сбегать за ним в четвертый взвод.

После отбоя, как и обычно, сержанты вначале пели песни, а затем Алексеев с барабаном на шее ходил по казарме и гнусавым от отчаяния и унижения голосом ныл в такт своим шагам:

— Во второй роте все спокойно. Во второй роте все спокойно.