Олеся Герасименко

Неединая Россия

УДК 353.1

ББК 63.3

Г 37

Герасименко, Олеся

Неединая Россия: [сб. статей]. — М.: Common place, 2014. — 116 с.

ISBN 978-99970-0100-9

«Неединая Россия» — цикл репортажей, посвященных новейшему российскому федерализму, регионализму и сепаратизму. Автор описывает центробежные тенденции в Сибири, Санкт-Петербурге и Калининграде, на Дальнем Востоке, Русском Севере, Урале, а также рассказывает о людях, которые выступают против сверх¬полномочий федерального центра.

УДК 353.1

ББК 63.3

ISBN 978-99970-0100-9

От редактора

Если вы не понимаете, что происходит с людьми, почему они влезают в долги, набирая кредиты, по которым никогда не расплатятся, придумывают собственные деньги, а соседи их охотно принимают; борясь за «чистоту нации» и «сохранение корней» одни уничтожают «чужих», другие находят себе иные корни и т. п., обратитесь к Олесе Герасименко. Попросите ее разобраться в проблеме и рассказать. Она разберется и расскажет. И все станет ясно, понятно и просто.

Жанр, в котором работает Олеся, я бы назвал аналитическим репортажем. Стиль изложения — легкий и доступный. Метод сбора фактуры и ее обработки — глубокая аналитика. Каждому ее репортажу предшествует несколько десятков встреч и интервью, звонков, запросов и писем.

Проект «Неединая Россия» начался в прошлом году, когда еще не было ни событий в Бирюлеве, ни в Пугачеве. Межнациональные проблемы еще не встали в полный рост, сепаратизм национальных окраин, казалось, уже в прошлом, вместе с первой и второй чеченской войнами, а уж региональный — представлялся забытой экзотикой

начала далеких 90-х годов. Но, как выясняется сейчас, конфликтный потенциал никуда не делся, он тлел все эти годы, как подмосковный торфяник, периодически вспыхивая то во Владивостоке, то в Калининграде, то в карельской Кондопоге. Лозунг московских националистов «хватит кормить Кавказ!» неожиданно аукнулся сибирским «хватит кормить Москву!».

Олеся Герасименко провела блестящее исследование, проанализировав и показав причины, порождающие недовольство центром в регионах, и механизмы порождения конфликтов. Здесь почти нет никакого национального окраса (почти, потому что в двух регионах все же просматривается попытка этнической перемаркировки — «сибиряки» и «поморы»), но налицо признаки потенциального межнационального напряжения. В регионах недовольны не только московской властью и бизнесом, но и московской оппозицией. Обида на «Москву» в целом. Это классическая схема зарождения межэтнического конфликта, когда «вина» возлагается на весь чужой этнос. Равно как справедлив и прямо противоположный вывод: «национальный» компонент межнационального конфликта вторичен. Первично же то, что описывается в репортажах Олеси Герасименко.

Азер Мурсалиев главный редактор журнала «Власть»

Предисловие

В январе 2012 года я приехала в редакцию ИД «Коммерсантъ» с намерением уволиться и никогда больше не ездить в места, названия которых не знают в отделе бронирования гостиниц, не расшифровывать диктофонные записи по пять часов каждая, не звонить незнакомым людям со странными вопросами и не плакать по ночам перед монитором — в общем, никогда больше не заниматься журналистикой. С тем и пошла в кабинет шеф-редактора. Но Азер Арифович не дал открыть мне рот: «Олеся, у меня есть давняя идея, хочу предложить ее вам. Социально-экономический сепаратизм в федерации». Вернувшись к своему компьютеру, я погуглила, что такое «социальноэкономический сепаратизм», и заказала билеты в Новосибирск.

За год я объездила почти всю страну. Мы искали области, где у федеральных политиков были самые низкие рейтинги, где в ходу был лозунг «Хватит кормить Москву» и где всем москвичам сразу по прибытию в аэропорт хотели вставлять в нос колокольчик. Мы осознанно оставили в стороне Кавказ и ему подобные регионы, потому что не собирались писать о религиозном и исключительно этническом сепаратизме. Мы как будто составляли хит-парад: какие регионы больше всего не любят Москву и почему. Я многое узнала о налоговых поборах, жадности чиновников из столицы, невежестве, браконьерстве, наглости, невнимании к делам местных и глупости москвичей. Еще я с облегчением поняла, что, ругая Москву, люди ругают условный «федеральный центр» и ничего в общем-то не имеют против меня лично.

Помимо этого, я выяснила, что во Владивостоке живет пятнистый тюлень Потеряшка, а в Калининграде безымянный, но очень дружелюбный тюлень на пляже. Что в Мурманской области рыбаки дерутся с медведями за осетров, а в Новосибирске готовят самые вкусные пельмени в старом деревянном доме с наличниками. И что если рано утром ехать на машине из Челябинска в Екатеринбург, можно увидеть самую красивую радугу на свете.

Все это случилось со мной только благодаря моему редактору, героям моих статей и моим читателям, которые просили продолжать цикл. Спасибо вам!

Олеся Герасименко

Сибирь

«Как колонией была, так и останется»

Зимний семестр по курсу «Экономика» на сибирско-американском факультете Иркутского государственного университета завершался итоговым семинаром «Сибирь в системе мировых экономических связей». Декан Надежда Грошева пригласила на него знакомого журналиста Андрея Савченко, который несколько раз интересовался ее мнением по вопросу отделения Сибири от РФ. «Я хотела, чтобы он послушал об экономической нецелесообразности такого сценария», — вздыхает Грошева, когда я расспрашиваю ее о ставшей скандальной истории. Савченко привел с собой приятеля, Михаила Кулехова, координатора движения «Освободительная армия Сибири», по «совету» спецслужб переименованного в «Областническую альтернативу Сибири» (ОАС). Активисты ОАС послушали доклады учащихся о «конкурентоспособности Сибири и стратегических перспективах развития». А после в блоге движения опубликовали статью о том, как выступили экспертами и обсуждали со студентами самого респектабельного факультета, дипломы которого высоко ценятся работодателями, как моделировать экономику государства Сибирь.

Сообщение перепечатали местные интернет издания, и поднялась буря. Университет обвинили в крамоле, преподавателей — в легальном обучении сепаратизму. К Грошевой пришли дознаватели из ФСБ, городские и областные прокуроры, она получила четыре запроса с требованием объясниться из Минобрнауки. «Студентов спрашивали, к чему их призывали и какие методички им раздавали. Те, конечно, объясняли, что ничего подобного не было, но нервов нам помотали порядочно», — жалуется декан. На сторонников отделения Сибири из ОАС бдительные граждане тоже написали заявление в прокуратуру. Впрочем, как рассказал Кулехов, прокуроры уже отказали в уголовном преследовании, и сейчас начинается рассмотрение встречного заявления — за заведомо ложный донос. «Мы планируем повторять подобные мероприятия. Хотя ректорат ИГУ напугали кретины истериками насчет „сепаратизма“. Хотелось бы посоветовать им учить законы страны, в защиту которой они выступают. Они даже не знают, что государство, в котором они живут, называется федерацией», — говорит Кулехов.

Движение, которое он координирует, существует с 1998 года, и Кулехов уверен, что эта тема актуальна далеко за пределами Сибири: «Свой „сепаратизм“ есть в Питере, в Новгороде Великом, в Рязани и Казани, в Краснодаре и Брянске, и даже в Москве. Я думаю, что будущее „оппозиции“ именно в этом, а не в „Роспиле“ Навального или в „честных выборах“ Немцова».

Когда я уточняю у Кулехова, что именно в политике федерального центра не устраивает членов движения «Областная альтернатива Сибири», то получаю в ответ гневный монолог: «Для нас федералы — это захватчики. 20 лет я занимаюсь проблемами Восточной Сибири — все они порождены только политикой федералов. От приватизации до офшорной практики холдингов, от навязанной нам структуры муниципалитетов до запрета ловить рыбу в Байкале местным жителям. Разгром Ленского флота, 15 машиностроительных заводов Иркутска, обанкроченных целенаправленными действиями федералов, губернаторы-гастарбайтеры, не способные понять, куда их прислали губернаторствовать, — все для нас губительно. Золотая Орда у Руси забирала 10% — и это называлось татарским игом. А как назвать, когда забирают 70%? Мы видим, что в рамках нынешнего устройства эти проблемы решаться не будут никогда».

Чиновники могли бы назвать Кулехова городским сумасшедшим, если бы его взгляды не разделяли многие жители региона. Например, протестная кампания «Я сибиряк!» стала самой успешной во время последней переписи населения. По оценкам авторов идеи, сибиряками в 2010 году записалось около 4,1 млн человек. Росстат утверждает, что «сибиряков» набралось существенно меньше 400 тыс. человек, а потому их даже нельзя включить в «таблицу национального состава».

В местной прессе называли цифру 4 тыс. Окончательные результаты переписи будут объявлены лишь в 2013 году, но история сама по себе наводит на размышления.

Несмотря на то, что сам Новосибирск похож на маленькую Москву (те же офисы, магазины, кафе, спальные районы, только меньше церквей и больше спокойствия), столицу здесь, мягко говоря, не любят. Сказать, что в регионе большой популярностью пользуется лозунг «Хватит кормить Москву!», — значит ничего не сказать. Шутки про то, что «вентили надо перекрывать, тогда заживем» повторяют все: от таксистов до чиновников городской администрации, а горожане поизобретательнее предлагают всем прилетающим в Новосибирск москвичам прямо в аэропорту вставлять колокольчики в нос. Но политическим юмором дело не ограничивается — в марте в Новосибирске возникли сразу две организации, аналогичные движению Кулехова.

Лидеру первой Александру Будникову 49 лет, у него четыре уголовных дела за экстремизм и шестеро детей. Бывший владелец трех ЧОПов продал квартиру в Новосибирске, переехал в «сакральные места» под Горно-Алтайском и занялся, как он сам говорит, поиском истины. На вопрос об источнике дохода смеется: «Этим же интересуются все правоохранительные структуры, они не могут поверить, что есть готовые помочь нам люди. Ну и детские пособия еще получаем». Две недели назад выходец из РНЕ объявил о создании «Сибирского державного союза» (СДС), цель которого — отделение Сибири от РФ. Члены союза анонимны, программа дальнейших действий не раскрывается.

Учредительная конференция СДС прошла под лозунгом «Даешь народовластие!». «Мало кто оспаривает, что Сибирь является сырьевым придатком Москвы. Но мы с вами — сердце России. А нас используют как рабов, которые качают нефть и обслуживают эшелоны, которые уходят из России за границу, — говорил Будников. — Надо понять, кто мы: хозяева своей земли или обслуга кабинета, который сидит в Москве и Питере? А русские националисты там вообще считают нас азиатами».

Цели СДС — переустройство, конфедерация, равноправие в разговорах с центром, моральнонравственное, а не правовое государство. «Я спрашивал у москвичей: „Ребята, сколько вы тут получаете? Какая у вас пенсия? Вы что, не знаете, откуда эти деньги?“ А посмотрите, как шахтеры живут или люди в наших деревнях. Там люди голодают, а вы эти деньги тратите, чтобы сходить в кабак! Какие же вы мне, извините, русские люди?!»

Правда, Будникову далеко до писателя-почвенника Валентина Распутина, который на Съезде народных депутатов СССР в 1989 году процитировал одиозное четверостишие: «Не осуждай сибиряка, что у него в кармане нож, ведь он на „рус- ского“ похож, как барс похож на барсука». Более того, он категорически против выделения национальности «сибиряк» и называет себя русичем. «Конечно, нас будут называть сепаратистами. Хотя мы категорически против развала России, — утверждает он. — Мы говорим так: если Московия не повернется к регионам головой, то одна голова и останется».

Одновременно с Будниковым о создании другой региональной организации объявил во всех смыслах не похожий на него человек — Евгений Митрофанов. Ему 36 лет, он практикующий юрист и глава регионального Фонда защиты прав потребителей. Митрофанов — местный Навальный, который, правда, не только ведет блог, требует у организаций предоставить финансовую отчетность и выступает за легализацию огнестрельного оружия, но и сам работает в судах. Защищает горожан, которые купили просроченное молоко, ветеранов войны, которым не дают квартиры в частную собственность, предпринимателей, которых обманывают с кредитами.

Партнеры Митрофанова — председатель правления Ассоциации обманутых дольщиков и инвесторов Александр Бакаев и художник, режиссер Артем Лоскутов, которых Будников называет врагами, глобалистами и оранжистами. Осенью они сняли документальный фильм «Нефть в обмен на ничего» о «нищенском финансировании и неполучении справедливой доли собственных доходов», из-за которого «сибирские города находятся фактически во взаимной транспортной недоступности» (цитата с официального сайта картины). А недавно решили зарегистрировать национальнокультурную автономию сибиряков «Сибирская воля». «Мы не за сепаратизм, мы за выравнивание уровня качества жизни в различных регионах, — объясняет Митрофанов. — Почему на московскую бездомную собаку тратится денег больше, чем на среднестатистического российского пенсионера в регионах?»

Цели автономии — предоставление каждому сибиряку того же пакета социальных услуг, что сейчас получает житель столицы, объединение единомышленников, которые понимают специфику региональных проблем, и повышение сибирского патриотизма. Форму автономии выбрали после заявления Дмитрия Медведева о том, что региональные партии создавать нельзя, это, мол, первый шаг к сепаратизму. «А как мы тогда представлены на федеральной карте? Где то лицо, которое вступается за наши интересы? — Митрофанов будто выступает в суде. — Вертикаль работает в одну сторону: президент назначил полпреда, назначил губернатора и транслирует нам свою волю. Депутатов Госдумы из имитационных партий мы видим, при всем уважении, месяц до выборов, а потом они и не знают, чем регион вообще живет».

«Сибирскую волю» деньгами поддерживают местные предприниматели: выходить на площади с лозунгами они считают бессмысленным, но на политику федерального центра тоже порядочно злы. Внимание правоохранительных органов к автономии — самое пристальное, уверен Митрофанов. Он со смехом рассказывает о совместном с националистами митинге «Хватит кормить Москву!», на котором было столько милиционеров и сотрудников спецслужб, что в возникновении помех при предстоящей регистрации автономии он не сомневается.

У совсем не похожих друг на друга имперца-эзотерика Будникова и светского либерала Митрофанова на удивление много общего в аргументах. Из разговоров с ними складывается такая картина: сепаратизма не существует, есть просто недовольные текущим положением дел люди. «„Сепара- тизм“ — это слово, придуманное федеральной властью, чтобы, с одной стороны, оправдать личные карьерные интересы сотрудников центра Э, — сам того не зная, соглашается Митрофанов с Будниковым. — С другой стороны, это способ нивелировать проблему: че они там хотят, да это сепаратисты всякие, чего их слушать. Главная страшилка — что сепаратисты хотят отдать край Японии или Китаю. А на деле это федеральная власть сдает земли сельхозназначения жителям стран Юго-Восточной Азии. Это Путин отдал Китаю острова Тарабаров и Большой Уссурийский. Так кто же на самом деле сепаратист?»

После десятка встреч я составляю хит-парад проблем Сибири, вызванных политикой федерального центра. Первая — это транспорт. Билет в купе на поезд Новосибирск — Москва за 7 тыс. руб. сравним с билетом на самолет до столицы. Железная дорога перегружена. Лететь за границу дешевле через Китай или Турцию, чем через российские перевалочные пункты. Например, улететь из Новосибирска в Берлин с остановкой в Стамбуле стоит 16 547 руб., а если через Москву с прилетом на следующий день — почти 20 тыс. Уже сейчас недалеко от Хабаровска в приграничном городе Фуюань достраивается китайский аэропорт, пропускная способность которого через восемь лет должна составить 157 тыс. пассажиров в год. Местные жители говорят, что, как только китайцы запустят аэропорт, крупный хабаровский аэропорт, через который проходят почти все сибирские рейсы, «схлопнется», главное будет — добраться до Пекина, откуда каждый день есть несколько рейсов почти во все крупные города мира.

Энтузиасты предлагают решать грядущий транспортный кризис использованием судов на воздушной подушке (по-сибирски «дыхолетов»). Необходима, говорят они, дыхолетная трасса по Оби, Кети, Енисею, Чуне с выходом на Братское водохранилище. Доктор экономических наук профессор Владимир Малов, один из экспертов фильма «Нефть в обмен на ничего», говорит о необходимости дублера Транссиба, который свяжет между собой северные районы: «Какие сейчас нацпроекты реализуются? Сочи! Футбол! Скоростная дорога Москва — Питер! Туда, туда все деньги. А вот еще одну параллельную Транссибу дорогу, связать север страны, создав новый широтный пояс экономического развития, РЖД не хочет. Она хочет строить в Саудовской Аравии, в Латинской Америке — это престижно. А внутри России это дорого и окупаемость, наверное, низкая. Но сразу доходов от железной дороги ждать не надо». Он приводит в пример Китай, который за те 20 лет, что в России «только говорят», построил высокогорную дорогу в Тибет, на высоте 5 тыс. метров. «Что, она окупается? Нет. Зато, когда там в 2008 году началось восстание, туда моментально перебросили войска, и все стало тихо. Территорию Китай держит».

Вторая проблема — потолок федерального законодательства, в который упираются депутаты и общественники при решении проблем на местах. Яркий тому пример — ситуация с дольщиками в Новосибирской области. В одном Новосибирске строится более 350 жилых домов, из них порядка 200 глава Ассоциации обманутых дольщиков и инвесторов Александр Бакаев относит к проблемным. Это минимум 30 тыс. пострадавших.

После полутора лет забастовок, митингов и голодовок у дольщиков завязался с региональными властями «продуктивный диалог». «Но оказать какую-то помощь субъект федерации может только в силу своих возможностей, — сетует Бакаев. — Например, мы придумали закон, чтобы выделять дополнительные земельные участки обманутым дольщикам и тем самым улучшать экономику незавершенных объектов». Закон был разработан и прошел облсобрание, но теперь муниципалитет и субъект федерации не могут прописать подзаконные акты, потому что по законам РФ земля под жилищную застройку выделяется только по аукционам.

«Москва со своим бюджетом только на завершение нескольких недостроев в СЗАО выделила 3,1 млрд рублей, она своими деньгами закрывает эти проблемные стройки. Весь бюджет Новосибирска, для сравнения, 30 млрд рублей, и мы себе такого позволить не можем», — рассказывает Бакаев. В итоге он пошел по другому пути — будет продавливать изменения в законе через Госдуму. «Но мы должны иметь возможность по широкому ряду вещей принимать законы на региональном уровне», — говорит он.

У Бакаева, который занялся общественной деятельностью после того, как сам стал обманутым дольщиком, есть афоризм: «Надо менять страну проживания или менять страну проживания». Он выбрал второе: придумал премию «Золотая репа» для чиновников и политиков, которые отличились «неординарными высказываниями или дикообразными поступками», заставил публиковать поименные результаты голосования депутатов горсовета и областного заксобрания, добился содания рабочей группы по введению института омбудсмена — в Новосибирской области его до сих пор нет. С региональными властями он ладит, а вот Москву считает надстройкой, которая мешает региону развиваться.

Недовольны в Сибири не только федеральными властями. Столичной оппозиции здесь тоже симпатизируют далеко не все. Что неудивительно, ведь главные гражданские протестные движения — от защитников детсадов до несогласных с ввозными пошлинами автомобилистов — возникли сначала в Сибири и на Дальнем Востоке, когда в Москве их аналогов нередко просто не было.

Новосибирск — город высокой политической культуры. На шествии «За честные выборы» здесь была отдельная «Сибирская колонна» с бело-зелеными сибирскими флагами и лозунгом, позаимствованным у басков: «Демократия — это право народа на самоопределение». Право граждан на митинги и шествия здесь отстаивали несколько лет, и вот уже два года, как полиция не разгоняет даже несанкционированные акции (а просто ближе к концу вежливо просит организаторов самих доехать до отделения), не говоря уже о привычном в Москве «винтилове».

На декабрьских выборах в Госдуму, когда большинство москвичей узнавало о каруселях и вбросах только из репортажей, почти все участки в Новосибирске были «закрыты» наблюдателями и членами УИКов от оппозиционных партий. На президентских выборах наблюдало чуть меньше людей, но так же строго. Более того, если бюджетников пытались заставить проголосовать за определенного кандидата, те со злости клялись проголосовать за любого другого, так что чиновники на местах, пытавшиеся включить административный ресурс, получали нагоняй от политтехнологов.

«При этом на нас не обращают внимания, считая людьми второго сорта», — в голосе политического обозревателя интернет-издания «Тайга. инфо» Алексея Мазура звучит не обида, а удивление опытного человека. Он приводит в пример протестное движение автомобилистов. В Москве живет один из его членов Вячеслав Лысаков, «который пользовался крайне низким доверием в движении „За правый руль“». Но из-за доступности Лысакова для комментариев все московские журналисты брали интервью по теме у него.

В результате возникло впечатление, что он глава движения. Когда же региональные отделения образовали сильную Федерацию автовладельцев России (ФАР), Лысаков остался не у дел, но московские СМИ этого не заметили и еще долгое время продолжали «величать короля». В это время президентом ФАР стал Сергей Канаев из Новокузнецка, а одними из самых сильных представительств — приморское с координатором Анастасией Загоруйко и алтайское во главе с Виктором Клепиковым.

«Это очень показательный случай. Москва замкнута в своих пределах. Та самая вертикаль власти, за которую ругают Путина, выстраивается во всех гражданских движениях и политических партиях. Москвоцентричность сознания не дает осмотреть вокруг. Люди в Москве думают, что представляют собой движения со всей России: либералы всея Руси, коммунисты всея Руси, а при этом связи никакой с „замкадьем“ нет. Движение „За честные выборы“ замкнуто на себя и Кремль: мы народ, мы разговариваем с властью. А надо развернуться и разговаривать с народом», — с возмущением заявляет Мазур.

В феврале до Новосибирска доезжал «бронепоезд свободы»: активисты «Лиги избирателей» телеведущая Татьяна Лазарева, журналист Сергей Пархоменко и писатель Дмитрий Быков приехали в город, сняли клуб, повесили афиши и сели на сцену. «Приехали сюда учить. Извините, вы кого приехали учить? — злится Мазур. — В Новосибирске на думских выборах „Единая Россия“ набрала 27% голосов. В Москве она набрала 49%. Вы приезжайте и спросите: а как у вас так получились эти 27%? Почему не было нарушений на выборах?» Но ни одной попытки связаться с местными политическими активистами или организаторами митингов представители «Лиги избирателей» не сделали. «А потом в Москве заседает гражданский комитет: собираются в клубе, ставят камеру и начинают говорить. Кто вы? От имени кого вы там сидите? Вот я в Новосибирске, кто меня там представляет? В итоге движение „против Путина“ находится в глубоком кризисе, — считает Мазур. — 90% народа живет за МКАД. Если мы говорим о революции, то это, конечно, Москва. А если вы хотите выборов, то надо начать говорить с регионами».

Парадоксальным образом, несмотря на отсутствие теплых чувств к Москве, все больше жителей Сибири стремятся в столицу. «Все лучшие уезжают. Это я могу сказать как мать, чей ребенок уехал в Москву», — смеется главный редактор местного интернет-издания «Сиб. фм» Ива Аврорина. «Можно с уверенностью сказать, что, если бы люди, которые уехали, были здесь, это уже сейчас был бы совершенно другой регион», — повторяет Митрофанов. «Большая часть говорящих и пишущих людей уезжают в Москву и в итоге там ходят на Болотную. Больше половины людей, вышедших на площади в Москве, приезжие», — согласен Мазур.

Однако именно люди, которые живут в этих морозах, — это то единственное, что дает России право называть Сибирь своей территорией, убеждают меня собеседники. «Если здесь вместо сибиряков будут жить китайцы, то Сибирь не будет российской уже через пять лет, — прогнозирует Мазур. — Мы согласны, что недра — это общенациональное, но мы, как наши предки, обеспечиваем здесь проживание для добычи из этих недр, и почему жители цветущего Краснодарского края должны получать больше денег, чем жители Сибири?» «Сделайте что-то, чтобы людей привлекать сюда. Климат — второй вопрос. В нижнем Приангарье люди жили в морозы и находили пищу 400 лет, а сейчас его покидают — не из-за погоды же? — уверен Малов. — Наша Сибирь — край возможностей, воли, простора. Если этот имидж использовать как-то по уму, можно многого добиться. Создание высокодоходных рабочих мест — единственный способ сохранить уменьшающееся сейчас население Сибири. А иначе она колонией как была, так и останется. Только уже, может быть, не нашей».

16 апреля 2012

Дальний Восток

«Мы не за сепаратизм, мы против Москвы»

Три года назад во время мозгового штурма, проводившегося в рамках работы над стратегией развития Владивостока до 2020 года, тогдашний руководитель управления по инвестициям администрации Владивостока Николай Матвиенко предложил сдать половину города в аренду Китаю. Скандальный сценарий был опубликован в местном еженедельнике: «Предполагается разделение Владивостока на две части по линии улиц Баляева—Снеговая. Образовавшийся в новых границах район будет передан в суверенную аренду Китаю сроком на 75 лет. Там создается китайская администрация, подчиненная Харбину. Сообщение с другими частями города будет осуществляться через таможенные и пограничные посты. Земля при этом останется российской. Она лишь будет сдана в аренду, платежи за которую даже по нынешним оценкам в 3-5 раз перекроют бюджет всего Приморского края — 130-150 млрд руб.». Статью процитировали федеральные СМИ, глава города только через две недели нашел в себе силы откреститься от проекта, китайский МИД был вынужден выпустить аналогичное заявление, а Матвиенко из мэрии уволили.

Остроту скандалу придало китайское название проекта «Хайшэньвэй» («залив трепанга»), которое использовалось до того, как в 1860 году Приморье отошло к России, и там была основана крепость Владивосток. В наши дни произнесение китайцами «Хайшэньвэй» вместо нормативного «Фуладивосытокэ» воспринимается чуть ли не как желание пересмотреть границу.

Сейчас Матвиенко работает советником вицепрезидента Ассоциации строителей Росии по ДВФО и от своей идеи не отказывается. «В так называемом проекте Хайшэньвэй главное — не „китайская тема“. Мы ведь сперва предложили простую вещь: расширить возможности горожан в выборе себе градоначальника», — объясняет мне Матвиенко. Он напоминает, что у Владивостока есть хороший опыт самоуправления. С начала 2007 года, когда за решетку сел предыдущий мэр Владимир Николаев, и до лета 2008-го, пока его кресло не занял Игорь Пушкарев, Владивостоком «никто не управлял». «В городе все было нормально: улицы чистили, отопление работало, электричество исправно подавалось в дома. Это и есть идеальная власть», — говорит Матвиенко. Смысл своего проекта он видит в «состязании вождей»: «Для этого нужна территория со статусом международного управления. У людей, на ней живущих, — двойное гражданство. А власть работает по бизнес-плану. Интересно ведь посмотреть на то, как нашей территорией в нашем присутствии можно управлять по-другому. Конечно, власть от подобных идей шарахается как деревенская лошадь от трактора. Тут ее можно понять: одно дело на сеновале вальяжно, другое — с плугом наперегонки».

Дальневосточный федеральный округ занимает треть страны, в нем живет 4% населения России, то есть 6,2 млн человек, из них 2 млн — в теплом Приморье. Во Владивостоке — 600 тыс. человек. В тысячекилометровой зоне вокруг города (в Южной Корее, Японии, Китае, КНДР) — зоне часовой доступности для самолета и девятичасовой для поезда — живет около 414 млн человек. Это единственный город России со столь мощным окружением. Вокруг Москвы на таком же расстоянии живет менее 100 млн человек. При этом в зоне вокруг Владивостока ежегодно создается ВВП на сумму около $7 трлн — почти в четыре раза больше ВВП России. И находясь в зоне такой экономической концентрации, больше 20% жителей Приморья живут за чертой бедности.

Одновременно через границу в трех соседних провинциях северо-востока КНР (Хэйлунцзян, Цзилинь и Ляонин) на 804 тыс. кв. км ютятся почти 110 млн человек. Такие цифры заставляют впервые оказавшегося между сопок Владивостока москвича искать в городе полчища китайцев. Потихоньку скупающих землю, владеющих недвижимостью и ведущих под венец русских женщин. Но найти их непросто. Рестораны китайский кухни далеко не на каждом углу, рынок закрыли, а от старого китайского квартала Миллионки осталась пара вывесок.

Экспансия Китая на Дальний Восток — это «московские страшилки», говорит бывший глава УФМС по Приморскому краю, председатель правления консультационного центра по вопросам миграции и межэтнических отношений Сергей Пушкарев: «Раньше мы их не боялись. И плодотворно работали. А теперь государство всего опасается. Землю заселят, жители захотят в подданство Китая перейти. Но китайцы на самом деле — недешевая рабочая сила. В Россию едут только те, кто хочет и может заработать здесь минимум тысячу долларов».

Среди укладчиков бордюрной плитки во Владивостоке китайцев и правда не видно. Удачнее проходят поиски в университете. Студент Цзян Тунцзюнь для жизни в России выбрал русское имя Максим — в честь большого ресторана в популярном у российских челночников приграничном городе Суйфэньхэ. Максим далеко не дешевая рабочая сила, он один из тех китайцев, для которых Россия стала социальным лифтом. Китайская компания «Хуа Синь», где он пару месяцев работал в автосервисе механиком, предложила ему переехать во Владивосток и выучиться на юриста и переводчика. «Хуа Синь» выпускает пластиковые окна, владеет гостиницей, рестораном, фермами — большая часть активов находится в России.

Максим русского не знал, но отучился на подготовительных курсах и поступил на юрфак, где оказался единственным иностранцем. За четыре года он так освоил язык и вкусы, что в кафе, где мы встречаемся, он заказывает блины и разговаривает со мной без переводчика. За его учебу и общежитие в ДВФУ «Хуа Синь» платит 120 тыс. руб. в год. Визой тоже занимается компания. Когда Максим получит диплом, то останется работать в России — в офисе компании в приграничном поселке Покровка. Максиму нравятся русские девушки и майонез. Он хочет получить российское гражданство, чтобы открыть свое дело. Скоро в Приморье переберется вся его семья. Отец Максима уже восьмой год живет в Покровке, работает сторожем на складе той же компании. Ночует в общежитии с такими же рабочими. Мать с сестрой, за рождение которой семья заплатила большой штраф, пока живут в Китае, но тоже собираются переезжать в Россию.

Русские в Северо-Восточном Китае — гораздо более частые гости, чем китайцы в Приморье. Главным «народным бизнесом» для области остается челночная торговля. Федеральная власть в лице таможенной службы придирчива, капризна и часто меняет правила ограничения ввоза вещей, так что весь Владивосток пестрит такими объявлениями: «Суйфэньхэ. 3 кг — 600 рублей, 50 кг — 3200 рублей, телефон 1117788». Это схема «помогаек», фактически узаконенная контрабанда: предприниматели набирают группу желающих, перевозят их за свой счет через границу в Китай и оплачивают проживание в Суйфэньхэ, а те на обратном пути, проходя таможню, говорят, что вот этот баул с вещами — их.

До границы с Китаем в поселке Покровка из Владивостока можно добраться за три-четыре часа — по разбитым дорогам, которые начинаются сразу при выезде из приморской столицы, в которой трассы подлатали к сентябрьскому саммиту Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС). На выезде из последней деревни в сторону границы развернут танк с надписью красным: «На Харбин! За Сталина!» Сопки тонут в тумане, до горизонта тянется рыже-черная долина, чем ближе к границе, тем чаще бликуют озера китайских теплиц. Во мне просыпается суконный патриотизм: «Такая красота! Это ни за что нельзя отдавать!» «Да никто и не хочет это отдавать. Что это вообще за формулировка? — возмущается наш проводник. — Просто раздражает, что на федеральном уровне у нас с Китаем идеальные отношения, а на региональном — стагнация». Оказывается, приморцам даже нельзя въезжать в Китай на своей машине — границу можно пересечь только в рейсовом автобусе.

В салоне нашего автобуса висит реклама Центра славянской культуры и творчества: «Русский двор „Тройка“. Только у нас вы можете отведать блюда русской кухни. Мы гарантируем отдых и развлечения на маленьком островке России! Адрес: КНР, г. Суйфэньхэ, ул. Гуан Хуа Лу». В Суньке, как ласково называют местные Суй-фэньхэ, есть кафе «Друг», где кормят собачатиной, водка «Один дома» и магазин брюк «Две ноги». Китай успешно продает российским туристам Россию: по выходным в автобусах нет свободного места, в приграничные города принято приезжать справлять день рождения или отдохнуть от тяжелой рабочей недели. Выходит дешевле, чем на курортах Приморья. И гораздо дешевле, чем ехать в Европу через Москву.

Весной компания «Аэрофлот» купила дальневосточного перевозчика «Владавиа», и теперь в самолетах их общего девятичасового рейса Москва — Владивосток лежат два бортовых журнала. В аэрофлотовском глянце — достопримечательности Кракова и пляжи Испании. В журнале «Владавиа» — рассказ о клубах Сингапура и репортаж о поездке по Западной Сибири. Автор оговаривается, что ее приморские друзья назвали это путешествие экстремальным. «Это очень по-владивостокски, — смеются местные жители. — Для нас Сибирь куда экзотичнее, чем Китай или Япония. А по ту сторону Урала не каждый бывал».

Москвич в Приморье выдает себя тем, что в такси безуспешно пытается сесть на пассажирское сидение с правой стороны — там, где во Владивостоке у машин находится руль. Переставший быть закрытым городом только в 1992 году Владивосток фактически выжил на перепродаже подержанных праворульных «японок». В 2008 году через приморскую таможню в Россию привезли 534 тыс. машин. «Правый руль» стал частью самосознания приморцев. Во Владивостоке до сих пор устраивают тематические «автомобильные» свадьбы, куда все гости съезжаются, например, только на Toyota Celica, невеста — на белой, жених — на черной, а для фотографий машины ставят бамперами друг другу — как будто они целуются.

Но в конце 2008 года, в разгар кризиса, Владимир Путин решил спасать принадлежащий «Ростехнологиям» АвтоВАЗ и приказал повысить пошлины на ввоз подержанных иномарок. Из этой истории появилась родовая травма владивостокцев: отряд московского ОМОНа «Зубр», приехавший зимой на разгон митинга против действий правительства.

Привыкшие к мирным акциям жители Приморья забыть столичные дубинки не могут до сих пор. «У нас все протесты были спокойными, а люди расслабленными. Вот и в декабре 2008-го на площадь все вышли веселые, с флагами самодельными. Накануне проспект перекрывали без последствий. И тут на центральной площади города их побили. Шоковая терапия», — вспоминает известный в Приморье журналист, писатель Василий Авченко.

«А на самом деле правый руль — это фантом. Нас пытаются представить этакими криворукими дебилами, чуть ли не „малой народностью“ нетрадиционной ориентации, — оценивает действия властей в истории с ввозимыми японскими иномарками бывший чиновник Матвиенко. — А люди просто пытались решить проблему горбатого государственного автопрома. И вот когда мы эту проблему решили, когда по уровню автомобилизации населения (620 машин на 1000 жителей) мы обошли обе столицы, нам теперь вменяют в вину „сепаратизм“ В чем „сепаратизм“? В том, что мы справились сами, не дожидаясь обещаний?»

К разговорам о сепаратизме во Владивостоке относятся очень болезненно. Навязанных Москвой мифов не любят. Приморских партизан считают бандой скинхедов и с борьбой за независимость края никак не ассоциируют. Когда в одном из баров популярную смесь местного «Капитанского рома» с кока-колой назвали «Фри Фар Ист» («Свободный Дальний Восток», по аналогии с «Куба Либре»), посетители обвинили барменов в том, что они мутят воду, и коктейль заказывать не стали. При этом большой популярностью пользуется «Московский мул» — смертоносная смесь эля с водкой. «Мы не за сепаратизм, мы против Москвы, которая для нас — Кремль», — говорят местные.

Нелюбовь к себе Кремль старается вылечить по проверенному рецепту — вливаниями бюджетных средств. В 2007 году Владимир Путин предложил провести во Владивостоке саммит АТЭС. На подготовку объектов потрачено около 600 млрд руб. ($20 млрд). На эти деньги «Газпром» протянул во Владивосток газовую трубу с Сахалина, у Минобороны забрали и обустроили остров Русский. С материком его соединили огромным мостом, а в городе подлатали дороги и впервые построили очистные сооружения.

Но приморцы на столицу все равно обижены. Как и в Сибири, здесь в ходу слово «федералы»: на Кавказе так называют военных, а здесь — чиновников. «Саммит» — слово ругательное. «Почему? — спрашиваю я. — Мосты красивые, как в Сан-Франциско». «А вы представьте себе, что глава семьи каждый день приползает пьяный, а потом вдруг приходит с цветами. Сразу же все обиды пропадут?» — парирует Авченко.

Желание Москвы облагодетельствовать далекую окраину и снизить зависимость от китайцев создает новые проблемы. Одна из главных местных страшилок — это узбеки и таджики, с 2008 года хлынувшие на стройки объектов саммита. О них говорят все жители, кроме губернатора: Владимир Миклушевский заявил, что проблемы такой в крае нет и комментировать тут нечего. Но приморцы с ним не согласны. В 2012 году среди 30 тыс. вставших на учет в крае мигрантов узбеков было больше, чем китайцев. «Мигранты из СНГ угрожают нам больше, чем Китай. К нам едут те, кто не востребован в республиках, в Москве, в Сибири, — остатки, люди без специальности, без языка», — говорит Сергей Пушкарев. Квота разрешений на работу в этом году — 3005. А в 2011 году приехали 19 тыс. человек.

По городу ходят слухи о перестрелках в очереди за разрешениями. Преступность растет и становится более тяжкой, вздыхает Пушкарев: «Посмотри на остров Русский — из семи тысяч работающих там более двух тысяч не имеют договоров с работодателями. Вон у меня жалоба лежит на невыплату зарплаты: 134 узбека подписали, из них у 90 не оказалось разрешения на работу. Специалисты ФМС говорят, что порядок их вывоза с острова после стройки не определен. А завезли их московские подрядчики, которые ими заниматься не будут. Их тут и нету вовсе, в лучшем случае — представительства».

Самое известное в Приморье протестное движение — «Товарищество инициативных граждан России» (ТИГР) — появилось «благодаря» действиям федерального центра. Артем Самсонов и Юрий Кучин, программисты по профессии, рассказывают мне, что познакомились за решеткой после того самого жесткого разгона митинга автовладельцев 21 декабря 2008 года, когда их задержали и десять часов мариновали в отделении милиции. «Власть сама нас столкнула», — говорит Самсонов. От узкой автомобильной тематики сразу отошли, занимались всем подряд: нехваткой детских садов, точечной застройкой, законом о рыболовстве, угрозой отмены часовых поясов. «Денег у нас нет, мы помогаем советом, координацией. Мы знакомим активистов между собой, — объясняет Самсонов. — Например, отстояли наш часовой пояс, когда появилась эта идиотская идея заставить вставать нас в сумерках. Вышли на Петропавловск, Камчатку, Сахалин и провели громкие совместные митинги». Низкие результаты «Единой России» (в Приморье партия получила 33% голосов, хотя всего пять лет назад было 54%) на выборах в Госдуму Самсонов тоже считает результатом работы ТИГРа.

Актив ТИГРа измеряется списком участников чата в Skype — около 100 человек. Стать членом ТИГРа — значит, прийти по рекомендации пары участников и принять устав организации. Все решения принимаются прямым голосованием. У ТИГРа принципиально нет главы, «чтобы не на кого было давить». «Создать движение снизу, чтобы не пошла борьба за лидерство и ничего не развалилось, сейчас невозможно. Посмотрите на те же московские протесты», — объясняет Самсонов. Он уже стал системным политиком: вступил в КПРФ и в 2011 году избрался в краевое заксобрание. Теперь он единственный депутат, который ездит на работу на велосипеде и скорому открытию моста через бухту Золотой Рог — второго отстроенного к саммиту — очень рад: пока приходится ездить домой на мыс Чуркин больше часа в объезд.

О ТИГРе говорят разное. Местные журналисты рассказывают, что на самом деле их создавал бывший губернатор Сергей Дарькин в качестве управляемой оппозиции, но они вышли из-под контроля. Столичные аналитики считают их предтечей всех протестных движений конца 2000-х. Госдума еще в 2008 году за поднятый против повышения пошлин флаг Японии объявила их сепаратистами, стремящимися «отделить Дальний Восток от России». Новый губернатор в беседе с «Властью» назвал их экстремистами. Почему, правда, не уточнил, но в создаваемую в крае общественную палату на всякий случай звать не намерен.

Несмотря на то, что ТИГР не выдвигает никаких сепаратистских лозунгов, его активисты борются именно с тем, как устроена федеральная власть. «Вообще, главная претензия местных жителей, что все кругом очень напоминает феодальное государство, — говорят активисты ТИГРа. — Сейчас свободы для развития деловой инициативы нет. Все ключевые решения принимает назначенный Москвой губернатор. Даже российские суда, не говоря об иностранных, предпочитают ремонтироваться в Корее или Японии, там качественнее и дешевле».

То же самое говорят мне местные бизнесмены: предприимчивые молодые люди, которые уже заработали на безбедную жизнь в Приморье, но еще не накопили на перенос дел в Москву. У всех одна проблема: хотят развиваться дальше, но взять землю в долгосрочную аренду сложно, купить помещение под магазин или бар почти невозможно, большинство подрядов на стройках саммита проводятся через московские компании.

Мосты и кампус нового университета во Владивостоке часто сравнивают с идолами на острове Пасхи: «Поставили и молятся им, чтобы теперь были инвестиции». Реальные доходы населения из-за строительства объектов саммита не выросли. Средняя зарплата в городе — 22 тыс. руб., аренда однокомнатной квартиры обойдется в 20 тыс., при этом молоко, хлеб и рыба даже дороже, чем в Москве. Народ в крае привык «крутиться», «устраиваться». Собирать совместные закупки памперсов, стирального порошка и алкоголя из Японии, рыбу и икру брать у знакомых «по звонку», ездить за дешевой одеждой в Китай. Когда в нескольких деревнях края не было отопления, жители спиливали батареи, чтобы не платить по счетам ЖКХ, и ставили автономные обогреватели. В ясные ночи под маяком на мысе Токаревского, свет которого разрезает Амурский залив и залив Петра Великого, разгружают свои лодки контрабандисты и гуляют парочки.

По опросам ВЦИОМ, зарплату основным источником дохода назвали меньше половины опрошенных приморцев. Так что значительная роль теневого сектора в экономике Дальнего Востока — не только наследие 1990-х, когда самой эффективной властью на Дальнем Востоке была группировка «Общак».

«Приморский сепаратизм существует, но главная его проблема в том, что он культивируется из Москвы. В глубине души все московские чиновники уверены, что, если нам разрешить спокойно ездить на праворульных машинах, мы скоро достанем из-под кровати по автомату, который у нас у всех там лежит, и объявим независимость, — усмехается владелец успешной медийной компании. — Я спрашивал у руководителей, мол, вам не кажется, что надо бы выйти на Москву с предложениями налоговых льгот для местного бизнеса, как-то таможенное законодательство изменить. Страна у нас большая, а всех под одну гребенку ориентируют на Европу. Но местные руководители мне отвечали: понимаешь, в нас уже столько денег вложили, что, если мы попросим еще чего-то, нам этого никто не даст, нас никто не поймет. Все чиновники здесь живут с оглядкой на Москву».

Недовольство жителей Дальнего Востока федеральным центром подогревается тем, что пример «другой жизни» у них прямо перед глазами. Если в Приморье китайские стройки не так заметны, то работы под Хабаровском на переданных КНР при уточнении межгосударственной границы в 2008 году островах площадью 171 кв. км не могут не задевать местных жителей. Остров Тарабаров теперь называется Иньлун («Серебряный дракон»), а западная часть Большого Уссурийского — Хэйсяцзы («Черный медведь»). С материка к Большому Уссурийскому острову через Амур уже достраивают мост. Работы велись круглосуточно даже в 30-градусный мороз, цена моста — 603 млн юаней (3 млрд руб.), длина моста — 6 км. Сдача в эксплуатацию — октябрь 2012 года. Россия со своей стороны тоже возводит мост на Уссурийский остров, но темпы существенно медленнее: за год возведено всего несколько опор.

Между тем Китай в сентябре 2011 года на слиянии рек Амура и Уссури начал строить новый город — Усули. От Хабаровска до него рукой подать — 22 км. Со стороны российской границы видны башенные краны. 12 кв. км планируют застроить за восемь лет, вложив в город $6 млрд. КНР планирует к 2020 году достигнуть турпотока к Большому Уссурийскому острову в 1,5 млн человек в год. Туристов завлекают нетронутой природой и изучением русского, в буклетах пишут о бутербродах с икрой, лыжах, катании на собачьих упряжках и подледной рыбалке.

«При этом в 700 м от этого вот китайского ВДНХ находится поселок 1857 года сборки», — иронизирует известный в Хабаровске блогер, фотограф Александр Леонкин. Местные за стройкой следят с интересом, планируют проводить выходные в отстроенном китайцами туристическом раю и вспоминают, что в Хабаровском крае последний раз город с нуля пытались построить в 1986 году: проект Бонивура прожил три года и был заморожен. Разглядывая проект Усули, хабаровчане злятся: «Теперь в пятницу Хабаровск будет вымирать, чтобы непонятно зачем ожить утром понедельника».

Чтобы разобраться, что именно угрожает Приморью — Китай, сепаратисты или мигранты из СНГ, — я иду на лекцию профессора кафедры математических методов в экономике Александра Абрамова в ДВФУ. Абрамов участвовал в разработке концепции развития Владивостока до 2020 года и работал в 2011 году по целевому гранту в 30 млн руб. от РГНФ над изучением темы «Россия в Азиатско-Тихоокеанском регионе».

На втором часу выступления я поняла, что Абрамов говорит ровно о тех же проблемах и путях их решения, которые поднимали на встречах со мной «сепаратисты» — просто научным языком. Дальнему Востоку, утверждает он, необходимы законодательные люфты, особые бюджетные и налоговые зоны, отмена ограничения на определенные виды деятельности, закрепление центральных офисов компаний здесь, а не в столичном регионе. Я вспоминаю, как горожане возмущались тем, что головной офис крупнейшей компании, «Дальневосточного морского пароходства», расположен в Москве. Абрамов говорит, что фактический запрет челночного туризма (прямо пострадали 15 тыс. человек, с семьями — гораздо больше) привел к повышению миграции из региона. Введение 500-километровой пограничной зоны отчуждения, где нельзя ничего строить, свело на нет развитие туризма. А китайские гостиницы и развлекательные центры стоят в шаге от погранпункта.

Абрамов вспоминает о неразвитых транспортных возможностях края: все порты Дальнего Востока РФ вместе взятые переваливают меньше грузов, чем крупные порты соседних Китая и Южной Кореи. В инфраструктуру Приморья готовы вкладывать соседи, заинтересованные в импорте сырья или использовании РФ для транзита своей продукции на Запад. Однако Москва пока не дает им ходу в силу «геополитических соображений». Например, в ноябре 2011 года Южная Корея предложила России построить параллельно Транссибу скоростную железнодорожную магистраль, которая обеспечивала бы перевозку за сутки. Сейчас у РЖД существует только коммерческий проект «Транссиб за семь суток», обеспечивающий перевозку грузов из дальневосточных портов до границы с ЕС за неделю. «Реализация проекта позволила бы разгрузить транспортную часть Транссиба и обеспечить перевозку грузов до 150 млн т в год, — объясняет Абрамов. — По корейским оценкам, дублер мог бы конкурировать с авиапотоком. Это позволило бы достичь окупаемости проекта в течение шести лет».

Пока все планы развития региона остаются на бумаге, люди с Дальнего Востока уезжают, и все попытки удержать их безуспешны. Объявленная Владимиром Путиным Программа переселения соотечественников в Приморье потерпела крах: в 2006 году по ней планировали привлечь 18 млн человек, а на деле за шесть лет в край из-за рубежа приехали жить три тысячи человек. Для сравнения, по данным Приморскстата, население Приморья только за год уменьшается на 15 тыс. человек. Один поток отъезжающих тянется на Запад, причем даже тут в покидающих Приморье людях сказывается нелюбовь к Москве. Как и в Новосибирске, многие дальневосточники стараются уехать не в столицу, а для начала выбирают более интеллектуальный и творческий Петербург с его дешевыми квартирами.

Многие используют обе российские столицы лишь как плацдарм для окончательного отъезда из России в Европу. Кто-то уезжает даже в Мексику и пишет оттуда, что Мехико-Сити не сравнится по опасности с родным Чуркиным. Вторая волна идет на Восток — в 1990-е это была Япония, а с начала 2000-х — Китай. Молодые люди, закончившие Дальневосточный университет и выучившие китайский язык, могут сравнительно легко найти себе работу с оплатой $3-5 тыс. в месяц. «Сын переехал пару лет назад. Сейчас живет в Харбине, гоняет на джипе. У них тихо, чисто и безопасно. На старости уедем жить туда и не вернемся», — рассказывает мне владелец успешного туристического агентства.

В крае говорят, что каждый рано или поздно приходит к пониманию: «Если хочешь здесь жить, решать все вопросы надо самому». «У нас тут не сепаратизм. Просто шило выперло в этой части мешка, — уверен Матвиенко, автор проекта сдачи Владивостока в аренду. — Люди, те, что уезжают из этой страны в одиночку, и те, что предполагают „отъехать“ целыми территориями, в сущности думают одинаково. Они не верят в способность власти грамотно управлять».

14 мая 2012

Русский Север

«Мы на своей земле не хозяева»

В 2010 году в Архангельске вышел сборник поморских сказок. Одиннадцать историй под твердой обложкой с иллюстрациями местного художника и переводом на три языка — русский, норвежский и помОрьскую говОрю, «живой язык коренного населения Поморья». В аннотацию поставили старинную поморскую пословицу «Норвежцы те же поморы, только говОря другА», назвали сборник тоже двуязычно — «Поморьски скаски. Pomoreventyr».

«Жил-бЫл тадь, который порАто не любИл лунУ», — читает мне сказку о воре, замазавшем дегтем луну, редактор сборника Иван Мосеев. «Слышите, как повышается тон к концу предложения? А ударные мы выделили прописными буквами, чтобы детям удобнее было. Это тот самый язык, который Ломоносов в черновых записках к грамматике назвал „поморский диалект“, вместе с малороссийским и московским», — говорит он.

Мы сидим в его кабинете в здании Федерального арктического университета, где Мосеев возглавляет Поморский институт коренных и малочисленных народов Севера. «Поморьски скаски» он называет одним из своих «этнофутуристических проектов». Издательские расходы Ассоциация архангельских поморов разделила с Норвегией пополам, напечатали три тысячи экземпляров, тысячу раздали по региональным библиотеками, а две отправили в королевство. Сборник не сразу дали вывезти: пограничники потребовали справку, что он не является историческим и культурным достоянием государства. За справкой надо было ехать в Петербург, поэтому решили схитрить: в Норвегию на гастроли ехал местный оркестр, и книжки рассовали по сумкам музыкантов.

Книжка вызвала международный скандал. На сайте информационного агентства Regnum появились заявления об «этнодиверсии издателей сказок и их спонсоров из Норвежского Баренцева секретариата под фундаментальные принципы русской культуры»: «„Поморьски скаски“, опубликованные норвежцами, надо рассматривать в качестве первого деяния в будущей агрессивной индустрии этнонационалистического строительства в северном регионе России». Норвежцы, которые рекомендовали своим издательствам растиражировать сборник так, чтобы он был в каждой норвежской семье, заволновались. С Архангельской областью они всегда предпочитали дружить, почетным консулом по традиции сделали местного жителя, «ветерана российско-скандинавского сотрудничества» Андрея Шалева. В городе Варде открыли музей поморов, которого в Архангельске нет.

Отдали в распоряжение русских поморов заброшенное кладбище там же. В 2011 году Ассоциация архангельских поморов установила там и большой деревянный крест, изготовленный на деньги рыбацких колхозов. Его, кстати, тоже не сразу дали вывезти из России. К установленному в Варде кресту проложили паломническую тропу, готовились к новым проектам.

Но в последнее время Норвегия в Архангельской области стала как Госдеп в Москве, шутят местные. В корыстных связях с ней обвиняют всех недовольных происходящим на берегах Белого моря. «Но я хочу подчеркнуть, что никогда никаких денег мы от норвежцев не брали, — говорит Мосеев. — У них вообще жесткая позиция, что они финансировать все проекты не будут, в крайнем случае только наполовину, особенно после речи Путина о шакалах и посольствах. То, что у нас происходит, — это настоящая народная дипломатия, мы обходимся без указок и помощи федерального центра».

В 2012 году критика «народной дипломатии» достигла пика. Агентство Regnum выпустило 27 статей о «поморах — пятой колонне Норвегии». Инициативная группа граждан, разделяющая державные идеи политолога Сергея Кургиняна, обратилась к новому губернатору с просьбой вообще запретить поморов. «Лидеры поморской национально-культурной автономии сознательно скрывают геополитическую авантюру — сконструировать на Русском Севере автономную поморскую территорию (республика, край), — говорится в их письме. — Главной их целью должно стать установление с помощью иностранных «общественных поморских организации’ полного контроля над пространствами европейского Севера России».

Норвежцы все это почитали, не захотели ввязываться во внутренний политический скандал и теперь даже думают отменить летний фестиваль «Поморские дни», который без эксцессов ежегодно проходил в Варде с 1993 года. «Норвежцы — люди практичные и уже поняли, что все дела выгоднее вести и решать в Москве и Петербурге, — вздыхает Мосеев. — А регионы снова превращаются в сырьевые бесправные провинции, возвращаемся в феодализм. Так что мы сейчас сидим оплеванные и ждем, когда появятся в этом скандале серьезные авторитеты — ученые, политики с именем, которые тоже скажут, что мы страшные сепаратисты».

На следующий день после интервью мы с Мосеевым идем на празднование Дня конституции Норвегии. На месте сбора, на набережной Северной Двины, гостям раздают красно-синие флажки. Гимн королевства играет оркестр МЧС России. Участники — сотрудники консульства, ученые, школьники, изучающие норвежский язык, сами норвежцы — торжественным маршем проходят по набережной до монумента воинской славы и там затевают национальную норвежскую игру: кто дольше удержит во рту ложку с картофелиной. «Надеюсь, ничьих патриотических чувств я не оскорбил», — оглядывается почетный консул Норвегии в Архангельске Шалев. Через полчаса все уходят на концерт в Гостином дворе.

Норвегия очень серьезно относится к отношениям с Россией и, не имея возможности сравниться военным и экономическим потенциалом, налаживает связи с жителями российского Севера. При этом МИД Норвегии уже дважды заказывал своим ученым сценарный прогноз развития европейского Севера России. В первом, рассчитанном до 2015 года, были такие варианты: «Площадка для больших нефтяных игр» с приоритетом в добыче полезных ископаемых у США, «Берлога русского медведя», предполагающий единоличный контроль России над нефтегазовыми ресурсами на Севере, и «Задворки Европы», по которому региону грозила судьба заброшенного уголка с поредевшим населением и запущенной экономикой. В 2011 году аналитики ECON Analysis подготовили новый прогноз развития российского Севера уже до 2035 года, в котором главным фактором выступает изменение политических отношений. Сценарий «Из России с нефтью» предполагает активную добычу нефти и газа норвежцами в российской экономической зоне. Вариант «Бурный поток» допускает наступление глобального потепления и коммерциализацию Северного морского пути. Последний же сценарий — «Великая арктическая игра» — предполагает ужесточение борьбы за ресурсы между ведущими странами и победу тех, «кто лучше понял политическую игру и поставил на несколько лошадей одновременно».

Местные аналитики уверены, что ставка в этой политической игре делается как раз на поморов, признанных Норвегией и не признанных Россией.

Во время переписи населения в 2002 году поморами в Архангельской области записалось 6,5 тыс. человек. Из разговоров с местными становится понятно, что для большинства это скорее описание своего образа жизни, дань памяти предкам и ассоциации с определенного рода культурой, нежели размежевание с русскими. При этом «поморское движение» в области очень деятельное. Создана Ассоциация архангельских поморов, четвертый год проводится Межрегиональный съезд поморов, и были даже рыбацкие поморские общины, но в апреле 2011 года Минюст через суд оспорил их существование: такая форма самоорганизации в целях защиты исконной среды обитания доступна только малочисленным народам, к которым поморов не относят.

Зато в области уже больше десяти лет существует зарегистрированная Минюстом национально-культурная автономия поморов. Сейчас в ней состоит 700 человек, актив — 50. Громко критиковавший власть, объявлявший губернатору вотум недоверия, известный своими языческими взглядами основатель организации Павел Есипов сейчас ушел в тень. В прошлом году председателем совета автономии стал бывший вице-губернатор области Анатолий Кожин. Опытный чиновник, в Архангельске он владеет турфирмой, деловой недвижимостью и собирается вернуться в политику. Рассуждая о Поморье, напоминает, что здесь никогда не было ни крепостного права, ни татарского ига и вспоминает фильм «Россия молодая», где один из местных говорит приближенному Петра Первого: «Боярин, ножом перекрещу, это тебе не Рязань». Но слов «борьба» и «действие» Кожин опасается и говорит, что самоопределение поморов — это в первую очередь вопрос экономических выгод.

«Я сам из поморской семьи, в 2002-м во время переписи записался помором, как вся моя семья, но тогда в этом не было никакого подтекста, кроме гордости за корни. Сейчас в понятие „помор“ вкладывается экономическо-политический смысл. На Северо-Западе — и в Архангельской области, и в Мурманске, и в Коми — такая попытка само- идентифицироваться вызвана гораздо худшим социально-экономическим положением, чем в остальных регионах России. Государственная политика монополий, в том числе естественных, рассматривает регион как площадку для получения прибыли, и все. Возьмите продолжительность жизни, уровень суицида, детскую смертность. Показатель качества жизни в нашем регионе гораздо ниже. Люди голосуют ногами — у нас серьезный отток населения. Все это заставляет людей задать себе вопрос: а кто мы вообще такие, что мы можем от этого получить? Это борьба за равенство внутри нашего государства. У него вроде как есть стратегические интересы в Арктике, а где это? Вы Архангельск уже видели? Город убитый».

Главная цель автономии — попасть в список коренных малочисленных народов. Поморы упорно добиваются этого с 90-х годов, не раз получали все необходимые бумаги от губернаторов и справки от ученых-этнологов с рекомендацией признать поморов малой коренной народностью. Но Минрегионразвития, в функции которого входит защита коренных малочисленных этносов, по словам северян, категорически против «деления русского народа».

Поморы не отступают, с завистью глядя на соседний Ненецкий автономный округ. Признанные коренным малочисленным народом ненцы пользуются исключительными правами на ресурсы, квотами в рыболовстве, свободно могут заниматься исконными промыслами и получают немалые отчисления от добывающих компаний. «Ненцы все на снегокатах личных разъезжают, от квартир бесплатных отказываются, а у нас последнее забирают. Вы попробуйте без согласования с ненецкими экологическими организациями хоть что-то сделать, там все четко регламентировано: рекультивация земель, нефть пролилась — компенсации, мох на оленьей тропе затоптали — компенсации. У нас же — пожалуйста, ведутся разработки — все сбрасывается в реку», — объясняет Есипов.

Доходит до межэтнических конфликтов. В прошлом году ненцам на 49 лет отдали ягодные, грибные места Мезенского района Архангельской области под зимние выпасы оленей. А мезенские колхозы в это время были вынуждены свои стада забить, потому что им повысили стоимость аренды земель. Поморы со злости начали отстреливать ненецких оленей — мол, не лезьте к нам.

Жители Поморья уверены, что внесению их в список малых коренных народов противятся федеральные структуры и крупный бизнес, который не заинтересован в том, чтобы на земле появился хозяин, с которым надо что-то согласовывать. «Нет народа — нет проблем. На самом деле это вопрос регионализма. Есть силы, которым выгодно назвать это сепаратизмом и не допустить. Это связанные с федеральным центром люди, которые хозяйничают в этих регионах. Местным властям они не подконтрольны, поведение их вольное», — говорит Мосеев. «Те феодалы, которые сейчас распоряжаются нашими землями, прекрасно понимают: если мы на местах усиливаемся, то слабеют они, мы молчать-то не будем. Происходящее с деревнями даже громким словом „геноцид“ назвать можно», — считает Есипов.

Самый больной для местных вопрос — квоты на рыбную ловлю. В Архангельске считают, что порядок их распределения появился в новом законе о рыболовстве в результате механического распространения правил игры, возможно, оправданных для Дальнего Востока, где идет борьба с коррупцией в этой сфере, но совершенно чуждых в условиях Северо-Запада.

Положение о включении поморов в Единый перечень коренных народов России — в каком-то смысле юридическая уловка, с помощью которой можно повысить уровень жизни всех жителей прибрежных территорий. Согласно федеральному закону «О территориях традиционного природопользования», равные права с коренным народом получают все проживающие рядом с ним и ведущие тот же образ жизни. Сейчас в законе о рыболовстве записано приоритетное право на ведение традиционных морских промыслов только для коренных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока. Беломорские рыбаки-колхозники, не обладающие этим статусом, остаются с носом.

«На наш один колхоз выделяют квоту на лов трески и пикши 800 тонн на год, — объясняет мне председатель колхоза „Беломор“, одного из 11 колхозов области, Сергей Самойлов. — В месяц мы пароходом можем освоить 750 тонн. Полтора-два месяца мы работаем, а потом или стоим у стенки, или ищем арендатора, у которого квота еще есть, либо продавца квоты. В прошлом году квота трески стоила от $900 до $1200 за тонну. Тысячи „арендованных“ тонн нам хватит на 50 дней, и стоить это будет миллион с лишним долларов. В этот момент мы экономической выгоды уже не ищем, смотрим, что судно работает и экипаж получает зарплату». Зарплаты у моряков неплохие: за 30 полных дней в море капитан может получить до 200 тыс. руб., матрос — около 100 тыс. Но мелкий местный бизнес поглощается крупными транснациональными корпорациями, которые действуют по единой схеме: в колхоз назначаются новые управляющие, его подводят под банкротство, а в качестве взыскания у колхоза выкупают рыбные квоты.

«Сейчас практически все поморские деревни оказались без средств к существованию, после того как были захвачены колхозные квоты на вылов океанической рыбы», — говорит организатор «Поморской экспедиции» Александр Шаларев.

Его этнографическая и социологическая группа единственная сейчас исследует прибрежные территории Белого моря. «После наших экспедиций по побережью нас стали звать этносепаратистами, обвинять в том, что мы поднимаем тему поморов, — рассказывает он. — А мы просто показали, что за последние 20 лет 50% сел уничтожено — войны в стране вроде нет. Но есть экономическая война. Вот он алмаз, вот она рыба, вот нефть — вот он местный, который мешает».

Шаларев рассказывает о когда-то богатом колхозе «Поной» на одноименной реке на Кольском полуострове, где раньше вылавливали до 80 тонн семги за лето. Сейчас квоты на эту рыбу принадлежат ЗАО «Река Поной», сайт которого отсылает к «международному организатору поездок» Ponoy River Co. с офисом в Великобритании. Местных жителей в селе больше нет. Этой зимой экспедиция Шаларева увидела там только двух охранников, «вооруженных и обалдевших от того, что кто-то к ним на лыжах пришел». Огромные старинные поморские дома они разбирают на дрова. На территорию никого не пускают, особенно летом в период нереста. Если заплывают туристы на байдарках, их снимают с маршрута, вызывают вертолет и увозят. Вдоль берега стоят коттеджи, в основном для иностранцев, которые приезжают на рыбалку. Неделя такого отдыха стоит от $5 до $15 тыс., на лето, по словам охранников, все уже расписано. «Куда уходят эти деньги, сказать трудно. Это миллионы долларов, которые утекают из России. Туда не пускают даже губернатора Мурманской области, не то что обычных жителей. И в Мурманской, и в Архангельской области такие скупленные или захваченные деревни есть. Получается, мы на своей земле не хозяева», — говорит Мосеев.

Второй крупный бизнес на Северо-Западе — это алмазодобывающие компании. В области много кимберлитовых трубок, алмазосодержащих пород. Есть такое месторождение — имени В. Гриба — в 100 км от деревни Сояна в Мезенском районе. Летом до нее можно добраться только на самолете, в холода — по зимнику. Ее жителей называют бобылями, лесными людьми, чернотропами. Деревня расположена возле Соянского государственного биологического заказника, где в верховье древней нерестовой реки в 2011 году «дочка» ЛУКОЙЛа ОАО «Архангельскгеолдобыча» решила начать добычу алмазов. Инвестиционный проект стоимостью 20 млрд руб. был занесен в список приоритетных в Северо-Западном федеральном округе.

На общественных слушаниях в Сояне бизнесмены услышали от 418 жителей деревни твердое «нет». Поморы даже написали открытое письмо президенту и генпрокурору, обвинив лукойловскую «дочку» в стремлении разрушить уникальный по международным меркам природный заказник. Больше всего боялись за нерестовую речку и питьевую воду. В качестве примера возможного развития событий местные ученые приводили ситуацию с другой речкой в области, Зимней Золотицей: через несколько лет после того, как «Севералмаз» начал работы на месторождении имени Ломоносова, семга из этой реки исчезла.

На вторых общественных слушаниях в районном центре, Мезени, компания нашла больше поддержки. «Им там новую школу отстроили. А соянцы в итоге чешут затылки: школа в Мезени, они у реки, добыча алмазов начата с вырубки 100 га заповедного леса. Это так называемый открытый способ добычи полезных ископаемых, который в заказнике нельзя было применять. Земли из территорий заказника вывели. Ну обошлись штрафами», — рассказывает председатель колхоза Самойлов. Он уверен, что получение статуса малочисленного коренного народа дало бы деревням больше самостоятельности и рычаги давления на бизнес.

В компании ЛУКОЙЛ с такой оценкой конфликта не согласны: «Леса на территории месторождения отнюдь не заповедные. Свод леса „Архангельскгеолдобыче“ был предписан самим государством. Более того, сведенный в ходе работ лес долгое время оставался невостребованным, так как областное министерство не могло его даже продать, — говорит официальный представитель компании. — Что касается верховьев реки Сояна, то работы на месторождении задевают лишь два небольших водоема — озеро Черное и реку Кукомку. При этом по результатам мониторинга работ негативного воздействия на биоресурсы бассейна Сояны не выявлено».

Не могут забыть федеральному центру и запрета на зверобойный промысел в области. Несколько лет назад в России развернулась кампания «Защитим белька»: экологи, звезды эстрады выступали за запрет охоты на белоснежного пушистого детеныша тюленей. Началось с телевизионных сюжетов, где какой-то канадский охотник шел по снегу и «как косой налево и направо вспарывал этих несчастных бельков». Потом в Архангельск приехал звездный десант: Лайма Вайкуле, Артемий Троицкий, Александр Ф. Скляр. «Я у них спросил: вы чего сюда приехали, промыслы отцов и дедов запрещать? Может, взамен что-то привезли? Капитал, растениеводство, скотоводство? Ну они промолчали. Поехали на льды, сфотографировались, погладили белька — к нему, кстати, мать уже не подойдет после такого», — говорит Есипов. Результатом общественной кампании в 2009 году стал запрет на охоту на тюленей возрастом до одного года.

На самом деле, уверяет создатель автономии, поморы на бельков почти не охотились, это экономически невыгодно: они маленькие, а платят добытчикам за площадь шкуры. «Охотились на серку, половозрелую годовалую особь, которая уже самостоятельно промышляла рыбой, это как кабанчик или большой теленок, — объясняет Есипов. — Тюлени старше охотникам неинтересны, у них шкуры от брачных игр все в шрамах и укусах. Но вместе с боем белька запретили и бой гренландского тюленя возрастом до года. У нас этот сектор экономики сразу рухнул. При этом в Канаде и в Норвегии этот промысел до сих пор разрешен».

Чтобы успокоить северян, тогда еще премьер-министр Владимир Путин уточнил, что «промысел был одним из средств к существованию людей, которые живут в этом регионе, поэтому запретить недостаточно — нужно разработать систему мер поддержки». Поморам обещали 48 млн руб. компенсаций, но денег никто так и не получил, говорят местные жители. Тогда они попросили теплоход, который курсировал бы между селами. В Москве сказали: хорошо, купим вам холодильник. Но даже ненужного области хранилища емкостью 70 т до сих пор нет. Вопрос об обещанных компенсациях поднимается на каждом съезде поморов, но пока безуспешно. «А в этом году вместо компенсаций мы получили прямой посыл: вас, мол, не существует, вы сепаратисты. В общем, только грязью облили, это ж дешевле», — заключает Есипов.

Пароходное сообщение между селами поморам действительно бы пригодилось. Архангельск — железнодорожный тупик страны. Белое море, призванное объединять Карелию, Кольский полуостров, Архангельскую и Мурманскую области, сейчас их разъединяет. Раньше между Мурманском и Архангельском было пять пароходных рейсов в день, сейчас ходит одна проржавевшая баржа. Чтобы соединить острова пароходной переправой, нужно построить на берегу Северной Двины причал, но только после разрешения Москвы — берег принадлежит федеральному центру. На рейде реки нет ни одного иностранного судна. Мосеев рассказывает, что в этом году в Архангельск хотели прийти девять туристических лайнеров, но город не может их принять, потому что причалы разрушены. При этом порт Архангельска — самый дорогой в Северо-Западном регионе. В основном из-за очень высоких ледокольных сборов российские цены за ледокольную проводку неконкурентоспособны. «А представляете, что бы было, если бы у федерального центра стало поменьше жадности? Как можно было бы здесь развивать туризм и экономические связи? Мы ведь на самом деле не тупик. Тупиком мы становимся только благодаря действиям федерального центра, который нам постоянно опускает современный железный занавес. А мы лицом повернуты, конечно, не к Москве, а в сторону моря».

До большинства деревень в области добраться можно только по воздуху: билет на кукурузник или вертолет стоит от 3 до 15 тыс. руб. Автомобильных дорог почти нет. Чтобы попасть в деревню Пурнему, мы с председателем колхоза Самойловым едем через Северодвинск 200 км по Онежскому тракту — дороге лесорубов, технологической трассе, которой нет на официальных картах. Потом, оставив машину у последней вырубки, идем пешком 8 км по лесу. В Пурнеме рассказывают, что эту дорогу, проехать по части которой можно только на тракторе с трехметровыми колесами, любят медведи. Местные шутят, что когда они заболевают и идут в поликлинику за больничным, то на выходе из леса уже выздоравливают и поворачивают обратно. Сотовая связь не работает, телефонные провода обрываются раз в месяц. Машина до соседней деревни стоит 2500 руб., вертолет до Архангельска — 4500 руб. За покупками ездят редко и покупают оптом. «У нас тут естественная автономия», — смеются в Пурнеме.

В деревне две заколоченные деревянные шатровые церкви XVII века: в подвале одной подростки пьют пиво, у второй обвалился свод. Для РПЦ эти северные церкви, которыми все восхищаются, как для Росавтодора — несуществующие дороги, по которым все ездят. Проще говоря, ими никто не занимается. В остальном колхозу в Пурнеме повезло чуть больше остальных: он не обанкрочен и не принадлежит транснациональной корпорации, пользуется своей квотой на рыбу.

«У нас тут отношение простое: мы государство не трогаем, и оно нас пусть не трогает», — говорит учитель химии и географии Дмитрий Дерябин. В деревенской школе восемь учеников, и, по новому федеральному закону о реформировании бюджетных учреждений, ее бухгалтерия, секретариат и директор теперь находятся в школе в соседнем селе, почта из которого идет в Пурнему неделю. На деле эта реформа означает сокращение ставок, зарплат и двойную нагрузку на завуча — и страхи, что школу могут закрыть вовсе как нерентабельную, а детей отправить учиться в головное заведение на условиях интерната. Видите, говорю, государство вас все же затронуло. «Да, ну а что нам делать? — отвечает он. — Перекрывать вон ту дорогу в лесу?»

Новый губернатор Архангельской области Игорь Орлов, занявший место уволенного Ильи Михальчука в феврале 2012 года, жителей деревень успокаивает: «Сворачивать поморские деревни никто не собирается, наоборот, нам необходимо поддерживать жителей сел, расположенных вдоль берега Белого моря. Нужны преференции для развития местного предпринимательства: туризма, рыбной ловли, сельского хозяйства. Совместными усилиями мы смогли бы вернуть Архангельской области статус рыбного региона России». Он говорит о недавно созданном в правительстве агентстве по рыбному хозяйству и надеется, что ему удастся инициировать внесение изменений в федеральный закон о рыболовстве, которым так недовольны местные жители сейчас.

Губернатор говорит, что поморское движение в области «нельзя назвать сепаратистским по простой причине»: «Поморы не выдвигают политических требований, касающихся отделения от Архангельской области и России. Ассоциация поморов, действующая в Архангельске, нацелена на социально-экономическое, культурное развитие прибрежных территорий Белого моря. В чем же здесь сепаратизм?» Впрочем, присваивать поморам статус малочисленного народа Севера, по мнению Орлова, необязательно: «Возрождать традиционные поморские промыслы, культуру можно и без этого статуса. Просто пока это все происходило на словах».

На Севере об отделении говорят от отчаяния, считают местные жители. Притом что люди в деревнях самостоятельные и суровые. Один мезенский помор рассказывал, как после рыбалки медведь вытащил из его сетей на берегу самую жирную севрюжину. «И что?» — ахаю я. «Как что? Догнал — отнял, совсем ведь он обнаглел».

Особенно радикальными настроениями славится Кольский полуостров. «Там, к сожалению, настроения предреволюционные. Зажались и ждут», — подтверждает Шаларев. На Кольском больше дорогой рыбы, чем в Архангельской области, туда заезжает больше «уважаемых людей» из федерального центра. Местные рассказывают, как в 2010 году, когда по рекам хорошо шла горбуша, в верховье приехали два грузовика с вооруженной охраной, люди просто зашли в воду и потрошили живую рыбу: икру забирали, остальное бросали на берег. Деревенские просили отдать им хотя бы сами тушки, но их обматерили и предложили не соваться.

«Представляете себе отношение людей к этому? — говорит Шаларев. — Смех-смехом, а постреливают. Говорят, москвичам лучше не появляться. Как только вы говорите, что вы москвичи, у людей сразу возникает четкий негативный стереотип. Спрашиваете, почему?» И рассказывает, как недавно в Ворзогоры, древний архитектурный деревянный комплекс в сосновом бору на берегу Белого моря, приехала девушка на джипе с московскими номерами, вылезла и говорит: «Как можно купить вашу деревню?»

Недалеко от тех мест, которые хотела приобрести москвичка, живет отец четырех детей, у которого уже четыре условные судимости за лов семги. По новым правилам рыболовства помор имеет право добывать бесплатно «только выброшенные на берег водоросли и ракушки». За все остальное нужно платить. Поэтому рыбака каждый раз забирают как браконьера, везут на суд в Мурманск, судья смотрит, сколько у него малолетних детей на иждивении, и дает условный срок. Другой работы в деревне нет, и «браконьер» готовится идти за пятой судимостью. «Понятно, что, когда встанет вопрос „мочи власть“, он с великой радостью пойдет, — говорит Шаларев. — Это вопрос легитимности либо его, либо власти».

Заведующий сектором этнографии Института языка, литературы и истории Коми, доктор исторических наук, профессор Юрий Шабаев уверен, что поморское движение приобретает негласный статус одной из основных оппозиционных сил. «Несмотря на отсутствие официальной поддержки, активность этнических сепаратистов на Севере не ослабевает, а, наоборот, усиливается. При этом общественные инициативы, которые можно бы успешно использовать для созидательных целей, все более работают на дестабилизацию ситуации в северных регионах, — говорит он. — Видимо, можно говорить и о том, что на Севере возник конфликт государства и местных сообществ».

«Надо, чтобы самоуправление было не только в том, что мы мосты и причалы деревенские на свои деньги чиним. Дайте нам распоряжаться собственной землей, это и будет настоящее самоуправление», — объясняет свою позицию председатель колхоза Самойлов. «Если людям не давать нормально работать, происходят социальные взрывы, — уверен руководитель экспедиций Шаларев. — Управление надо менять, если мы хотим выживать. А не кричать, что, если человек назвал себя помором, это значит, что он хочет отделяться. От общей политики у меня такое впечатление, что нас хотят отрезать и присоединить к Северной Европе. Довести, чтобы народ сказал „Да ну вас на фиг с вашей Москвой, пойдем к норвегам, они нас давно ждут“».

11 июня 2012

Урал

«Местных ставить нельзя — они договорятся и устроят республику»

В июне 2011 года в Екатеринбурге в пивной сидели тридцать человек и праздновали день провозглашения Уральской республики. За столом заведения, расположенного в подвале здания городской мэрии, собрались местные депутаты, оппозиционеры и политологи. Они развернули бело-зелено-черный флаг и стали обсуждать преимущества автономии, создание уральской республиканской армии и новые территориальные границы региона. В городе проездом был Станислав Белковский, его тоже пригласили на праздник — президент Института национальной стратегии сидел под сепаратистским флагом и обдумывал предложение стать почетным послом республики в Москве.

«Мы сидели и дурачились, представляя, как сейчас у Мишарина (на тот момент — губернатор Свердловской области — Ред.) волосы на голове шевелятся, — рассказывает организатор мероприятия Леонид Волков. — Такую пургу несли. Вспоминали турула — мифологического персонажа, широко распростершего крылья орла. Он был на знамени, под которым в IX веке венгерский король Арпад вывел мадьяр с Урала. Представляете, в мэрии в это время была буря, все на ушах. Какие-то люди пришли, развернули сепаратистский флаг и неизвестно что хотят, а мы сидели в баре и загоняли про то, что, когда придем к власти, сделаем венгерский государственным языком». «Говорить о сепаратизме в Екатеринбурге пока можно только так, — согласен с ним политолог, автор нашумевшего романа-антиутопии „После России“ Федор Крашенинников. — Не то чтобы мы к этим идеям несерьезно относились, напротив, у них есть будущее. Но сейчас в другом исполнении их представить трудно, иначе это прямой путь за решетку, особенно учитывая накопившийся в Москве за десятилетия страх перед Уральской республикой».

Провозглашенная 1 июля 1993 года — сейчас ей исполнилось бы 19 лет — и просуществовавшая меньше пяти месяцев Уральская республика стала родовой травмой всей уральской политики. Публично заговорить об Уральской республике в наши дни — это отличный способ поиздеваться над властью, уверен Волков. Темы автономности, независимости от федерального центра, самостоятельности начисто стерты из официальной политической повестки Урала. Даже спустя почти 10 лет бывший и казавшийся бессменным губернатор области Эдуард Россель не хочет обсуждать свой проект. В ответ на просьбу о встрече для обсуждения «социально-экономического регионализма, самостоятельности уральского региона, предпосылок к большей автономии и независимости, вопросов об отношениях федерального центра с регионом» я получила факс от одного из помощников. В списке моих вопросов были подчеркнуты только два слова — «Уральская республика» и от руки написано: «Прошу сообщить Герасименко, что Эдуард Эргартович не намерен обсуждать эту тематику и возвращаться в далекое прошлое по региональной политике!»

Не захотел говорить об антимосковских настроениях жителей региона и назначенный 29 мая 2012 года на пост губернатора Свердловской области Евгений Куйвашев. Ни лично, ни в переписке. «Он всего несколько недель как губернатор, рано, не готов пока такие серьезные темы обсуждать», — объяснил его пресс-секретарь.

Почему этой темы в регионе так боятся? Глядя на карту России, нетрудно понять, что Урал физически не может отделиться. Также очевидно, что проект Росселя был вовсе не революционным, а преследовал сугубо прикладную цель: воспользовавшись статусом республики, платить меньше налогов федеральному центру и получать больше денег из бюджета. Этого удалось добиться соседней Татарии.

Чтобы разобраться, почему чиновничий проект десятилетней давности до сих пор держит в страхе федеральную власть, я звоню Антону Бакову — известному и за пределами Свердловской области бизнесмену и политику, серому кардиналу Уральской республики. В 90-х Баков был активным членом команды Росселя, политическим координатором росселевского движения «Преображение Урала». Разругавшись с начальником, в 2003 году он сам баллотировался на пост губернатора и выходил с Росселем во второй тур. Руководил федеральной кампанией Союза правых сил, после чего, считает он, его внесли в черный список, с тех пор реальной политикой он не занимается. Сейчас Баков — учредитель Монархической партии и собиратель земель Российской империи в теплых океанах. Империю провозгласили в июле 2011 года. Земли собирается либо выкупать, либо отсуживать по искам. Сейчас интерес сосредоточен в Африке — Баков хочет получить там территорию, стать 55-м членом Африканского союза и через него пройти в ООН, после чего можно будет судиться за земли.

Баков обрушивается на меня, как ураган: заезжает на машине с водителем — из кармана заднего сиденья торчит бутылка дорогого коньяка — вручает пачку уральских франков, сообщает, что он только что из Гамбии, где встречался с министром туризма и членами парламента, и объявляет, что мы едем делать мне паспорт подданной Российской империи. В его офисе работает съемочная группа РЕН ТВ, в одной комнате Бакова ждут суровые уральские предприниматели с «вопросами», в другой — меня фотографируют, записывают личные данные и вручают синий паспорт с двуглавым орлом, держащим серп и молот. Теперь 31 августа в Москве, а если повезет, то на одном из 17 островов в Тихом океане, я пойду на выборы кабинета министров империи.

В кабинете Бакова вместо бело-зелено-черного Уральского висит бело-синий Андреевский флаг — острова, на которые претендует его Российская империя, открывали под этим полотнищем. Он делает вид, что полностью поглощен своим новым проектом и о политическом прошлом вспоминает походя. «Сепаратизм состоялся бы, если были бы сепаратисты. У нас их не было. У нас был Россель, который хотел выслужиться, я, который хотел спасти Советский Союз. Республику пришлось выдумывать, у нас же не было ни истории, ни языка, ни культуры. В 1991 году мы начали выпускать журнал „Уральский областник“, а ведь никаких уральских областников не было». В читальном зале библиотеки имени Белинского Баков штудировал лидеров сибирского областничества Потанина и Ядринцева и придумывал Уральской республике собственную мифологию.

«Ну я побузил немного, провел ряд митингов с черно-зелеными флагами, выпустил уральские франки», — вспоминает Баков. Один миллион 930 тысяч штук номиналами 1, 5 10, 20, 50, 100, 500 и 1000 уральских франков на общую сумму 56 млн франков напечатали на пермской фабрике «Гознак». «Мы подумали, что при дикой инфляции у нас могут быть тут востребованы долларозаменители. Но, честно сказать, испугались мы их вводить, — признается бизнесмен. — А когда я был в 1997 году директором самолетного завода в Серове, там я ввел уральские франки в качестве талонов на питание. После нескольких скандалов прокуратура часть их изъяла».

Одновременно Баков с единомышленниками собирал подписи за объединение Свердловской с Тюменской, Курганской, Челябинской областями. «Это у нас называлось Зауральский край, и он вызвал вспышку ненависти со стороны наших соседей, которые сказали, мол, ну вот, свердловчане опять все под себя гребут». Фактически границы края совпадали с современным федеральным — Баков называет его феодальным — округом. В институте философии и права написали конституцию Уральской республики. Через год, когда Россель после увольнения был выбран председателем областной думы, а сепаратистский проект стал историей, Баков как председатель комитета по законодательству перелицевал этот документ, поменяв слово «республика» на «область». Вышло так, что сегодняшний устав Свердловской области почти полностью повторяет конституцию Уральской республики.

«Потом мы Росселя выбрали губернатором, — вспоминает Баков. — Вообще Свердловская область ничего отдельного собой не представляет, потому что ни с историей, ни с культурой как-то не получается. Тогда мы пошли по той неверной политической стезе, по которой сейчас упорно идет Владимир Путин. Мы сказали: Свердловская область — это Россель, Россель — это Свердловская область. Получилось хреново». Со временем Россель «все больше стал пресмыкаться перед Москвой»: «Когда отменили выборы губернаторов, он первый закричал, что давно пора. Вся уральская риторика, на которой он здесь держался, сама собой исчезла. Сами уральские сепаратисты с этим сепаратизмом и покончили ради собственной выгоды. Путин идет по тому же пути. Вот как я могу идти и агитировать против „Единой России“? Это я, получается, за развал выступаю, за неединую Россию».

«Не могу сказать, что меня что-то возмущает. Невозможно возмущаться 12 лет подряд, это нездорово. Вместо работы все губернаторы клянчат деньги, ездят на поклон в Москву. Вплоть до того, что на капремонт домов дают средства с устной рекомендацией голосовать за ЕР. Мы уже делаем вид, что забыли об этом. Мы стараемся об этом не думать», — Баков больше не улыбается. С нами в кабинете сидит глава местного отделения «Справедливой России» — рассказывает, как бились на днях в Думе, принимая закон о выборах губернаторов: удалось снизить количество подписей муниципальных депутатов и глав, которые должен собрать кандидат, с 9% до 7,9%.

Екатеринбург — живой богатый город. Еще со времен Росселя все первые этажи в центре отданы под магазинчики, кафе, ателье, мастерские. Такси на улицах ловить не принято: большинство пользуется интернет-приложением для вызова ближайшей машины. Для соседних городов Екатеринбург — это такая региональная Москва: его не любят, но едут сюда жить и зарабатывать. Как столица, по мнению екатеринбуржцев, «всосала весь креативный класс вплоть до Нижнего Новгорода», так в их город едут из умирающих моногородов, с северных территорий. В области огромное количество газет, каналов и электронных СМИ. Как следствие, кипит общественная жизнь: политическим оппонентам в продолжение дискуссий в блогах дают пощечины в барах, активисты переходят из лагеря в лагерь, каждое интервью заканчивается вопросом, с кем еще я буду встречаться, и фразой «Только вы их не слушайте, они ненормальные».

«Очень часто звучит такое мнение, что, мол, какая региональная политика, никому не интересно, — говорит политолог Крашенинников. — А у нас тут, извините, было пять региональных партий, и люди в них разбирались. Я помню, как со мной до хрипоты спорил один мужик, доказывая, что „Городской Урал“ лучше „Преображения Урала“, и ему было абсолютно понятно, в чем между ними разница. Это, может быть, сейчас какому-нибудь московскому политологу 1995 года рождения кажется, что региональной политики у нас не было никогда. А я-то помню, какая она сильная была».

На декабрьских выборах в Госдуму в Екатеринбурге победила «Справедливая Россия». Депутат фракции СР Георгий Перский помимо стандартных претензий к «завертикаливанию страны» зол на Москву за присваивание местных законодательных идей. «Было 100 лет парламентаризму в России, я предложил сделать федеральный праздник. Из Совета федерации ответили, что это нецелесообразно. А потом Путин с Медведевым о таком дне объявили, — говорит Перский. — Другой пример — наша местная премия „Совет да любовь“ для золотых свадеб, которая потом на федеральном уровне превратилась в праздник Петра и Февронии, день любви и верности. Когда мы внесли закон о детском омбудсмене, местные единороссы этот проект завернули, а через пару месяцев принимали такой же федеральный, потому что появился детский омбудсмен Астахов». Даже институт полпредства можно считать калькой с управленческих округов, на которые поделена Свердловская область, во главе с кураторами, считает депутат. «У нас была кузница кадров. Конституцию, которую сейчас попирают, писал наш Сергей Алексеев. Отсюда Чайка, Крашенинников, Ельцин, в конце концов. А теперь все наоборот, к нам едут из Москвы, а уровень-то не сравнить насколько ниже, — говорит Перский. — А у нас есть свои специалисты во многих областях, нет кадрового голода».

Неофициальные «автономные» настроения настолько сильны в области, что, когда в августе 2011 года (еще до того, как попал в автокатастрофу) губернатор Александр Мишарин задумался о грядущих выборах, он использовал росселевские идеи о самостийности уральцев. Так, по инициативе губернатора появилось «Бажовское общество», концепцию которого, по словам депутатов, предложил тот самый Баков. Разговоры об уральском характере, выделение Свердловской области как особенного региона России, легкие нотки сепаратизма — организация создавалась под выборы, уверены депутаты. Можно сказать, это ремейк движения «Преображение Урала», идеология которого привела Росселя к победе на выборах. Мишаринское «Общество» назвали в честь знаменитого уральского сказочника Павла Бажова. В задачах организации значилось «укрепление патриотических настроений, восстановление музеев, рассказы об истории и культуре Урала». За пару месяцев в него вступило 35 тыс. человек, появилось три филиала. Позже деятельность поутихла, но политологи уверены, что к следующим выборам его расконсервируют.

«Если представить, что все запреты сняты, то, я уверен, под идею „Давайте отделимся от Москвы“ можно собрать 20% голосов. Убедить людей в том, что они не должны финансировать Северный Кавказ и саммит АТЭС на Дальнем Востоке, очень легко», — считает Крашенинников. Он вспоминает поговорки о том, что в Сибирь ссылали интеллигенцию, а на Урал — уголовников, и неформальный гимн Екатеринбурга — песню барда Новикова «Город древний, город славный». Причем, по словам политолога, увлечение политических элит идеей автономии — именно екатеринбургский феномен. «Казалось бы, Челябинск — такой же промышленный город с той же историей, но находится в политической коме». Действительно, проведя несколько дней в Челябинске, я узнала все о претензиях местных жителей к губернатору Юревичу, вплоть до его народных прозвищ, но о требовании большей самостоятельности никто не говорит. Севернее, в Перми, писатель Алексей Иванов издал книгу об Урале «Хребет России» и даже снял фильм на деньги бизнесменов Анатолия Чубайса, Дмитрия Рыболовлева и Андрея Кузяева, но этим культурным проектом пока все ограничивается — в политику «сепаратисты» не идут.

«Народ у нас, конечно, свободолюбивый и самостоятельный. Здесь никогда не было крепостного права, здесь убили царя. Но никакого сепаратизма, конечно, не было, и народного движения за Уральскую республику тоже. Россель вернулся в губернаторы на идеологии „Москва далеко, а мы тут сами“. Москва тогда испугалась, и этот испуг и есть причина того, почему Россель так долго сидел в кресле губернатора и почему сейчас он не хочет об этом говорить, — считает Крашенинников. — Мифология „А Россель это тот, кто придумал уральские деньги и хочет от России отделиться“ зародилась где-то в Москве, и он сам такие мысли поддерживал — ему было выгодно, чтоб в Кремле боялись бородатых уральцев, которые с криком вылезут откуда-то, если Росселя тронуть. Но с 2003 года под давлением федерального центра эта тема стала для Росселя запретной, и он просто забыл обо всем, что с ней связано. В последние годы он превратился в человека, который сдал все Москве — в глазах жителей тому оккупационному режиму, который куда-то все увозит».

Первым признаком оккупационного режима считают чистку руководства областного МВД: на место уральских силовиков посадили московских. Хуже всего отношения с обновленным составом обстоят у политика Евгения Ройзмана — говоря о народной любви, которой пользуется Ройзман в регионе, некоторые даже называют его молодым Росселем. В его фонд «Город без наркотиков» я попала во время срочной утренней планерки. Накануне в женский реабилитационный центр пришли оперативники с допросами и обысками, пациенты разбежались, несколько человек дали показания о применяемом к ним в центре насилии, уже возбудили два уголовных дела. В понедельник родители вместе с сотрудниками фонда сочиняли коллективное письмо в Госдуму, прокуратуру и президенту: «Требуем оставить в покое старейшую организацию по борьбе с наркозависимостью, которая оставляет шанс нашим детям на нормальную жизнь». Я зашла в комнату, застав обрывок фразы одной из матерей: «И в 4 утра завалились полицейские — москвичи! — и начали их за волосы таскать и обыскивать». Конфликт Ройзмана с органами связывают с его активным участием в истории с межнациональной дракой в поселке Сагра и с обвинениями в адрес сотрудников МВД во взятках.

«При Мишарине к нам пришел новый глава МВД из Москвы с неуспешной командой, часть из них аттестацию не прошла, — пускается в объяснения Ройзман. — Убрали местных с ключевых должностей. На их место пришли раскайфованные люди на дорогих машинах с вопросом: „Да кто вы такие? Это край непуганых лохов“. Составили списки всех, у кого есть деньги, обложили данью автосалоны, спа-салоны, рынки. Они в Москве так привыкли, что все тарифицировано. У нас к такому не привыкли. Здесь были конфликты с милицией, были коррумпированные милиционеры, но у нас всегда милицию уважали. И тут пришли москвичи. Покорять туземцев».

В МВД с оценкой Ройзмана не согласны. «Если хотя бы один сотрудник, вне зависимости от должностей и званий, окажется причастным к коррупционной схеме, руководством свердловской полиции будет сделано все, чтобы помочь расследованию, изобличить этого подонка и отправить на нары», — уверяет глава пресс-службы министерства Валерий Горелых. По его словам, Ройзман не подал ни одного заявления с требованием проверки фактов коррупции, «есть только словоблудие». «У него девиз такой: ни дня без пиара. Его пнули под зад на всех выборах, от власти подальше, и сейчас у него агония. У него все плохие, от президента до полицейского. Один он у нас голубь мира с криминальным прошлым. Вот о чем он должен рассказывать».

Сепаратистские настроения появились в области одновременно с усилением вертикали власти, уверен Ройзман. «Все проблемы начались с принятия закона о назначении губернаторов. Одновременно отменили народное представительство в Госдуме — убрали депутатов-одномандатников. К чему это привело? Раньше был избранный губернатор с командой, его поддерживающей, с критиками, которые пристально за ним следят. Так выстраивалась более или менее сбалансированная система управления. Вертикаль должна была сделать регион полностью управляемым. И по признаку личной преданности стали назначать губернатора. Он не должен обладать яркой харизмой, чтобы не повел людей за собой и не отбился. Не должен уметь принимать решения, — глава „Города без наркотиков“ говорит размеренно, без запинок, как будто пробует на мне предвыборную речь. — И вот в мощный регион со сложившимися элитами приходит человек и говорит: я буду здесь командовать. И все про себя скажут: „С чего вдруг?“ Тогда губернатор начинает пытаться договариваться с элитами. Одним обещает это, другим то. Пытается контролировать деньгами прессу, но СМИ множатся, и на всех денег не хватает. Ему в команду начинают засовывать своих людей, которые тянут в разные стороны. В результате губернатор у центра абсолютно управляемый, а регион становится неуправляемым».

«А населению пофиг на назначенцев. Мысль у всех одна — у этих какая-то возня, а нам здесь жить. И каждый начинает просто столбить свою территорию, отвоевывать, огораживать, — добавляет Ройзман. — Большая часть консервативного населения, которое при нормальных обстоятельствах всегда поддерживает власть, оказывается на обочине. Его не спросили. Ну раз у вас свои игры, ну вот идите и играйте, чего вы голосите, что вас на столбах начали вешать? К нам-то какие претензии?»

Еще больше, чем присланными из Москвы силовиками, местные жители недовольны заходом в область московского бизнеса. «Я за десять лет на рынке с такой наглостью первый раз сталкиваюсь», — рассказывает мне екатеринбургский предприниматель, занимающийся строительством, об аукционе, недавно проведенном Росимуществом. Зимой 2011 года на торги было выставлено пять нежилых помещений на улице Ленина, по расположению и ценам на недвижимость аналогичной Тверской в Москве. Из 14 подавших заявки екатеринбургских компаний и физических лиц к аукциону не допустили ни одну, а находившиеся в федеральной собственности площади в итоге получили московские бизнесмены. Когда о двусмысленных результатах аукциона написали газеты, один из покупателей, 21-летний студент факультета финансов и кредита из Москвы, прислал в местные СМИ письмо с требованиями прекратить травлю. «Я хотел там магазин устроить. Готов был взять за 200 млн. Их продали за 52 млн. Это выходит 53 тыс. руб. метр. Почти даром. А через неделю пришли и предложили у них за 200 млн купить, щенки», — горячится мой собеседник. Он с коллегами писал заявления в Генпрокуратуру, следственный комитет, уполномоченному по правам человека и самому Владимиру Путину. «За полгода разбирательств двух руководителей Росимущества, участвовавших в этой сделке, посадили за взятки в другом аукционе. Мы просим, чтоб суд это учел», — говорит бизнесмен. Через пару минут звонит его юрист: только что закончилось судебное заседание — в удовлетворении иска уральским предпринимателям отказали.

«Московский бизнес заходит сюда только чтоб хапнуть. Если задаром забрать не получается, они бросают. Им до региона дела нет, они плевали, вон, отрабатывают до пятницы и летят на выходные в Москву», — выговаривает мне областной «мебельный магнат» Андрей Гавриловский, сидя в своем кабинете на 19-м этаже своего же бизнес-центра. Владелец нескольких торговых комплексов и фанат Высоцкого, построенный в центре Екатеринбурга на расчищенном от исторических усадеб месте 54-этажный небоскреб он назвал в честь своего кумира. Возведение «Высоцкого» сопровождалось протестами горожан и уголовными делами. В прошлом году к открытию высотки, на которое приезжали губернатор и сын певца, приурочили предпремьерный показ фильма «Высоцкий. Спасибо, что живой». Перед входом в свой бизнес-центр Гавриловский установил памятник: бронзовый Высоцкий играет на гитаре, бронзовая Марина Влади его слушает. У лифтов за стеклом хранят деревянный стол из гримерной певца и черный свитер, в котором он играл Гамлета. Гав- риловский так же прямодушен и безапелляционен, как его кумир.

«Вот мы построили небоскреб, которого в Москве еще нету. На открытии было три камеры от „Первого канала“. А ничего не показали. Строили наши уральские проектировщики и рабочие — у нас и уровень выше. В Москве проектировщики из Германии и Англии, строители — из Турции. Но как нам удалось это сделать? Потому что мне помогали Чернецкий (бывший мэр Екатеринбурга. — Ред.) и Россель. Если б не они, это было бы невозможно — обойти все препоны. Но их убрали, потому что они лишние. Москва очень ревнует к самостоятельности». Он подводит меня к окну: «Если вы видите грязный, заброшенный, неухоженный дом — это гарантированно собственность федерального центра. Они и нам не дают, и сами не ремонтируют».

В Екатеринбурге, как и на Дальнем Востоке, больше всего не любят присланных губернато- ров-варягов. «За что нам любить Москву, вот скажите мне? Вот нам сюда все время шлют новых чиновников — нами неразумными руководить. Местных нельзя, ни в коем случае, вдруг они договорятся и устроят республику. Приходят же импотенты все до одного. А главный аргумент постоянно — что у них хорошие связи в Москве и что они нам денег выпросят много». С новым губернатором Гавриловский еще не встречался, но зато очень сильно, как и большинство бизнесменов в городе, разочаровался в команде Мишарина. «Чтобы человек здесь разобрался, надо минимум семь лет. А они привели команду москвичей, которые ничего в регионе не понимают. Зато сюда сразу привозят человек сто жен, братьев, сослуживцев, одноклассников, любовниц — всех очень голодных. Приезжают и офигевают: „У вас тут работать надо? Чего, лопатой?! Я щас Коляну позвоню, Колян, ты куда меня послал, тут лопаты?!!“ Регион используется как плацдарм для карьерного роста и заработка чиновников. Никому ничего не надо, самостоятельности нам никто не даст, как жить дальше, не знаю. Смотри, у нас с тобой беседа проходит о федеральном центре и регионе как о захватчике и пострадавшем, как о колонии говорим. А те дядьки большие думают, что мы тут в Екатеринбурге не понимаем, что к нам сюда захватчики приезжают».

Гавриловский уверен, что сильный бизнес власти не нужен: «Это все обман насчет улучшения инвестклимата. У нас за 12 лет цены на газ выросли в 10 раз. Было 25 копеек газа кубометр, а сейчас 2,8 руб. Я в 1996 году поставлял нашу мебель в Европу, сейчас я и подумать об этом не могу. Там государство местных стимулирует низкими тарифами на электричество, дешевой рабочей силой. Я здесь не повышал цен уже несколько лет, но и зарплат не повышал, невозможно это. Хорошую мебель перестали покупать».

В Екатеринбурге развешано много растяжек с объявлениями о продаже бизнеса. Продам магазин, продам помещение. Желающие продать недвижимость за 120 млн руб. готовы отдавать ее за 100 млн и боятся, как бы не пришлось за 80 млн. «Местные чиновники у нас не богатые, я всех их знаю наперечет, я знаю, какую они мебель покупают. За последние 12 лет богатых людей здесь вообще не стало, — вздыхает Гавриловский. — Они уехали или в Москву, или за границу, либо бегают от ментов по стране. Бизнес уходит».

2 июля 2012

Санкт-Петербург

«Желание быть первым сортом»

В Петербурге в июне несколько дней подряд у здания факультета свободных искусств и наук СПбГУ на Галерной улице, деканом которого работает бывший министр финансов Алексей Кудрин, стояли люди с флагом России и коллажем — улыбающийся кудрявый мужчина за решеткой. Так члены недавно созданной писателем и коммерческим директором «Первого канала в Санкт-Петербурге» Николаем Стариковым общественной организации «Профсоюз граждан России» требовали уволить преподавателя истории, политологии и журналистики Даниила Коцюбинского, потому что тот — сепаратист. Поводом к пикетам стала его статья «Петербург в XXI столетии — независимое государство, член Евросоюза». В ней Коцюбинский предлагает петербуржцам подумать о самостоятельном существовании в виде парламентской республики уже сейчас, не дожидаясь «форс-мажорных витков истории». Иллюстрацией к тексту служат сине-белый флаг новой республики и ее карта, включающая в себя территорию Петербурга и западную часть Ленобласти. От восточной части, где в том числе находится печально известный моногород Пикалево, преподаватель предлагает отказаться из-за ее «неразвитости».

«Профсоюз граждан России» статьей был шокирован. В Коцюбинском, говорят они, все один к одному: он долгое время был членом партии «Яблоко», активно возмущается запретом пропаганды гомосексуализма, принятым питерским парламентом, он «белоленточник» — выступал «за честные выборы» и был возмущен победой Путина. Критики Коцюбинского написали заявления в Генпрокуратуру, в следственный комитет и в ФСБ: «Питерскому сепаратисту место в той же самой камере, где будут сидеть желающие отделить от России Сибирь или Кавказ». Отправивший заявления в прокуратуру и на сибирских сепаратистов лидер «Профсоюза граждан России» Стариков сравнил разговоры о самостоятельности в стенах элитарных вузов с пропагандой педофилии и посоветовал преподавателю искать дорогих адвокатов.

Впрочем, Коцюбинского пока не уволили и на допрос не вызвали. Я встретилась с ним в Петербурге, когда он ехал кормить домашних животных: мадагаскарских тараканов, жуков, улитку, двух хищных рыб и дальнего родственника шиншиллы, название которого я забыла. «По-моему, они решили выслужиться на фоне общей борьбы с оппозицией — ну, имитации борьбы с имитацией оппозиции, — говорит о пикетчиках Коцюбинский. — Но тема эта скользкая. Зря они туда полезли. В доме повешенного о веревке не говорят. О чем угодно, только не о веревке.

Россия развалится через какое-то время, как только с Путиным что-то случится».

Коцюбинский, создавший в 90-е годы партию «Свободный Петербург», считает, что экономически обосновывать желание отделиться бессмысленно, особенно в Петербурге, где есть «только амбиции и человеческий капитал»: «Основным блюдом является, конечно же, региональная гордыня. Желание быть первым сортом. И недовольство поведением столичного начальства, которое ущемляет чувство собственного достоинства жителей. В основе регионализма — не беззубого в стиле «пусть расцветает сто цветов», а такого, настоящего, «а если что, то отделимся’ — лежит ущемленное чувство собственного достоинства». Он вспоминает Косово, Черногорию, алчущих независимости от англичан шотландцев, валлонов и фламандцев, которым «осталось поделить Брюссель», канадский Квебек, где «ждут, чем закончится шотландская история, и говорят о своих референдумах».

«Во всем мире тренд — регионализация. Чтобы все больше и больше появлялось флагов на карте мира. А в России модная тема среди осторожных регионалистов такая: если вы регионам дадите больше полномочий, то они успокоятся, и федерация будет процветать. Но постимперское пространство эволюционирует в условиях свободы только в направлении дезинтеграции. Его можно заморозить, но тогда останавливается развитие, что мы и наблюдаем сейчас. Путин действительно остановил развал страны, что б ни говорила демагогическая оппозиция. Он потопил в крови вторую чеченскую независимость, припугнул регионы, начал назначать губернаторов. Но плата за эту стабильность — отсутствие развития и мысль о том, что из страны надо сваливать в качестве общего дискурса. Как только путинская парадигма исчезнет, Россия снова начнет расползаться. Как только в России случится оттепель, Кавказ снова заявит о независимости, а в ходе обсуждения выяснится, что вообще никто больше не хочет подчиняться Москве и продолжать платить ей дань».

Сторонники преобразования Петербурга и Ленобласти в автономную республику с возможностью дальнейшего самоопределения называют себя ингерманландцами. Это «практикующие краеведы», ратующие за свободную Ингерман-ландию — она же Ингрия, она же Ижерская земля, она же Ижора. Так называлась шведская провинция, центром которой был предшественник Петербурга — город Ниен (его герб Коцюбинский предлагает поместить на флаг будущей республики). В середине 1919 года северная часть Ингерман-ландии провозгласила государственный суверенитет — республику Северная Ингрия со столицей в деревне Кирьясало. Государственность Северной Ингрии существовала с июля 1919 по декабрь 1920 года. Для советской власти эти события стали поводом воспринимать ингерманландцев как неблагонадежный элемент.

Сейчас желто-синие флаги ингерманланд- цев вместе с плакатами «Хватит кормить Москву» и «Пулковское время точнее московского» можно увидеть на всех оппозиционных митингах и шествиях. А в апреле этого года полотнище даже вывесили на матче «Зенит» — «Локомотив»: часть болельщиков питерского клуба разделяют идеи «Свободной Ингрии». Но в основном идеологи местного сепаратизма — не бизнесмены, как на Дальнем Востоке, не отставные политики, как на Урале, не молодежь, как в Сибири, а классическая петербургская интеллигенция свободных 90-х. Ингерманландцы — это ученые, журналисты, художники, скульпторы.

Каждый, у кого я беру интервью, дарит мне свою книжку — об особом пути Петербурга, о его роли в балтийском регионе, о московских петербуржцах. Каждый считает, что Петербург — это не какая-нибудь евразийская Московия, что это одна из главных европейских столиц и что только ее не хватает в «кольце» Совета стран Балтии. Каждый вспоминает всероссийский референдум 25 апреля 1993 года, известный по лозунгу сторонников Ельцина «Да-Да-Нет-Да». Тогда за повышение статуса Санкт-Петербурга до уровня республики в составе России высказалось 74,6% жителей города. Еще вспоминают, как в заксобрании в начале 2000-х годов обсуждался проект конституции Невского края с двухпалатным парламентом. Сейчас здесь только грезят о Петербурге, переставшем быть «дальней факторией российского начальства». Цитируют Вергилия, что, дескать, империя милость покорным являет и смиряет войною надменных. Сравнивают Москву с Левиафаном из Ветхого завета, «чудовищем, с которым надо бороться и побеждать». Конечно, тут же оговариваются, что «никакой метафизики места нет»: «Если столицу РФ перенести сейчас в Вышний Волочек, значит, все будем ненавидеть Вышний Волочек». О земляках в правительстве, президенте и премьере говорят смущенно, «в семье не без урода», и шутят: «Пока он у нас был, он про права человека рассуждал, про демократию говорил, а приехал в Москву — и черт знает что из человека полезло».

«Если б Путин с Медведевым не были петербургскими, степень негодования была бы на порядок сильнее. Очень сильно подкосило развитие петербургской идеи самостоятельности, что в 1999 году премьером стал Путин, — считает Коцюбинский. — Я тогда прямо почувствовал — все пропало. Кстати, до Путина к петербуржцам по всей стране относились с симпатией, сейчас... А я еще в 2003-м писал в статье „Петербургское покаяние“, что когда-нибудь нам придется каяться за Путина. Меня тогда никто даже не понимал».

Практические претензии к федеральному центру у петербургских сепаратистов тоже интеллигентские: удушение интеллектуальной жизни города, уничтожение его архитектурного наследства и неразвитость туристической отрасли.

Санкт-Петербург — регион-донор, деньги здесь водятся. Более того, здесь есть сбывшаяся мечта многих регионалистов России: юридически зарегистрированная «Газпромнефть», чьи налоги идут в городской бюджет, хотя свою нефть компания добывает, разумеется, не в Петербурге и не в Ленобласти. Фактически северная столица забирает налоги, которые могли бы доставаться той же Сибири. Не секрет, что идея перевода крупных налогоплательщиков в родной город принадлежала именно руководству страны, как и затея с переносом в Петербург ряда столичных функций и ведомств, в частности Конституционного суда, знаковых международных встреч вроде саммита G8 или министерских мероприятий АТЭС и крупнейшего в стране Санкт-Петербургского экономического форума, «русского Давоса», из-за которого в середине июня в городе невозможно никуда проехать или снять гостиницу.

Но регионалисты и в свалившихся на город газпромовских деньгах видят минус. «Вот парадокс. С тех пор как у нас здесь зарегистрировали „Газпромнефть“, город стал быстрее разрушаться. Он приобретает определенный лоск, но лишается своего главного капитала — архитектуры. Петербург не может сейчас отстроить свою архитектурную политику. Плохо, конечно, совсем без денег сидеть, но деньги кинули вместе с невозможностью влиять на власть», — говорит Коцюбинский.

Во время губернаторства Валентины Матвиенко в городе снесли более ста зданий, имеющих, по оценке ЮНЕСКО, историческую ценность. Каноническая панорама Петербурга, единственного мегаполиса, полностью включенного в список Всемирного наследия ЮНЕСКО, тоже разрушена: перспективу ломают небоскребы. Строительство делового центра «Охта» с 400-метровой башней-доминантой как раз на месте крепости Ниеншанц удалось перенести с набережной Невы в Приморский район. Сейчас на предназначавшемся для строительства Охтинском мысу остался огороженный забором котлован. Там в числе прочих объектов археологи нашли стоянки эпохи неолита и фрагменты древних крепостей. Ингер- манландцы настаивают на создании здесь музея под открытым небом. «Но этим никто не занимается. Оставили под снегом и дождем, а когда все само разрушится, можно будет строить что угодно. А ведь у города есть история и до Петра Первого, здесь было несколько сотен населенных пунктов, включая крупный шведский город Ниен. Но для петербуржцев память о неимперском Петербурге неактуальна».

Вместе с историческим обликом Петербург теряет статус «интеллектуальной столицы». «Сейчас Москва всасывает интеллектуальный ресурс. В Петербурге нет ни одной газеты, которая писала бы на федеральную тематику и распространялась бы по регионам, — перечисляет Коцюбинский. — Городской журнал один («Собака».— Ред.). Сколько в Москве научных центров, где кормятся политологи, аналитики, те, которые производят интеллектуальный продукт в качестве основной своей работы? Интеллектуальная, артистическая, художественная жизнь происходит в придворном формате, поэтому все сидят в Москве. Конечно, Петербург сейчас — это второй сорт. Чтоб интеллектуальная жизнь развивалась, должны быть экспертные центры, молодежные кафе, как в Москве, где будут дискуссии, встречи. Для этого нужна атмосфера постиндустриального благополучия — в Москве она есть. Паразитически подпитываемая, потому что вся страна работает на создание такой атмосферы в отдельно взятом городе».

Писатель и историк Константин Жуков рассказывает, что в 90-х годах в школах Петербурга активно развивались предметы регионального цикла. Например, историю Петербурга преподавали с 1-го по 11-й класс. Сам он вел рассчитанный на два года курс «Санкт-Петербург в русской литературе» со специально изданным в двух томах учебником-хрестоматией. «Сейчас это все вытеснили, есть ЕГЭ, от которого зависит поступление в вуз. Поэтому учителю истории сейчас важнее натаскать ученика на тест, чем рассказывать ему о городе Ниене, — жалеет Жуков. — Это очень печально, это лишает людей возможности изучать малую родину. А на самом деле петербурговедение — это такая вещь, на которую можно было нанизывать изучение биологии, химии и прочего».

Петербургские академики в этом году попытались поднять научный статус города: они хотят создать самостоятельное академическое отделение, преобразовать Санкт-Петербургский научный центр РАН в Санкт-Петербургское отделение РАН. «Именно у нас были созданы первая Академия наук, первый академический университет и первая академическая гимназия», — поддержал председателя президиума научного центра Жореса Алферова губернатор Георгий Полтавченко. В феврале они вместе подписали обращение к Владимиру Путину. Но в июне, во время совещания в Минобрнауки, выяснилось, что в федеральном центре совсем не однозначно отнеслись к такой инициативе. «Признавая заслуги петербургских ученых, руководство РАН тем не менее отрицательно относится к идее создания отделений академии, полагая, что такой путь ведет к сепаратизму и ослаблению головной организации», — сообщили журналистам в городском правительстве.

«Петербург не вписывается в триаду „вод- ка-тройка-балалайка“, он хороший европейский город», — говорит ингерманландец, доктор биологических наук, пресс-секретарь Санкт-Петербургского союза ученых Андрей Пуговкин. Он с гордостью показывает мне Шведский переулок с консульством Швеции и ее культурным центром, приход Евангелическо-лютеранской церкви Ингрии, шведскую церковь Святой Екатерины. Днем раньше единомышленники Пуговкина возили меня к гранитному памятнику на месте одного из бастионов крепости Ниеншанц на Неве.

Близость Швеции и Финляндии заметна и в быту: визы петербуржцам выдаются за день; на Финляндском вокзале все остановки электричек по Ленобласти продублированы на финском языке; поезд до Хельсинки идет на час быстрее и стоит в два раза дешевле, чем «Сапсан» до Москвы (40 евро вместо 3500 рублей); пенсионерки на автобусах ездят в Финляндию за рыбой, картошкой и яйцами, а любители по выходным собирают грибы в приграничных лесах, потому что финны их не едят.

«Для города важна близость к Финляндии, и попытки провоцировать конфликты здесь воспринимаются очень негативно», — Пуговкин приводит в пример истории с дележом детей в межнациональных браках, «которые раздувают до федерального уровня». «Или вот вдруг Медведев издает распоряжение, которое запрещает иностранцам покупать недвижимость в приграничных зонах. Финляндия может ведь в ответ тоже запретить. При этом финнов, которые купили квартиры или дома на Карельском перешейке — единицы, а петербуржцев, купивших коттедж в приграничных районах Финляндии, — тысячи». По словам представителей посольства Финляндии, в 2011 году граждане РФ приобрели в их стране 459 объектов недвижимости, в 2010 году — 413. Общая сумма сделок за 2011 год превышает €50 млн. «Финская ипотека дешевле российской, и ее охотно дают, потому что недвижимость все равно остается на их территории. Наш средний класс охотно покупает там дома, лет пять назад $200 тыс. кредита хватало на участок и дом», — говорит Пуговкин.

«Понимаете, люди ведь смотрят на соседей и хотят жить не хуже. А им говорят — это сепаратизм. У нас тот же туризм из-за этих страхов буксует, — говорит журналист «Санкт-Петербургских ведомостей ‘ Виктор Николаев. — Например, Нарва в Эстонии и Иван-город давно пытаются создать единый туристический регион, и им это не удается. Выборг вместе с финскими Коткой и Иматрой хотят делать то же самое — безуспешно. Во всем в этом усматривают сепаратизм. Хотя существует же туристический регион, объединяющий восточное воеводство Польши, Литвы и гродненскую область Белоруссии. И несмотря на то, что в Белоруссии тоталитарный строй, общепризнанная диктатура и она не входит в Евросоюз, они прекрасно развивают этот туристический еврорегион. Везде идет общая реклама, перекрестное финансирование от европейских грантов, введены единые туристические стандарты, от стоянок для палаток до хостелов с обязательным вайфаем. И это фактически отмена границ. Мы выступаем именно за такую отмену границ, за свободное перемещение хотя бы в рамках приграничного сотрудничества».

В день взятия Бастилии на площади Европы приверженцы европейского пути развития региона провели «Европейский марш — 2012». 50 человек с флагами Евросоюза, растяжками «Петербург — в Европу!» и плакатами вроде «Путин — угроза национальной безопасности всех стран» собрались в Приморском районе на набережной. Открылся митинг «Марсельезой», продолжился лекцией о взятии Бастилии с историческими параллелями, обострился претензиями полицейских к призывам остановить гомофобию и закончился небольшим шествием. Ингерман-ландка журналист Светлана Гаврилина, говорившая с импровизированной сцены о насущности регионализма и державшая растяжку «Хватит кормить Москву», объяснила мне, что у многих петербуржцев к Москве «теплое, даже сочувственное отношение». «Эти жалкие люди из Москвы привыкли жить в сознании столичного статуса, и вдруг они начинают понимать, что стали заложниками злого монстра, города, которым они почему-то гордились. Даже самые умные люди, которые живут в Москве, необычайно ограниченны. При всех своих ресурсах они оказываются либо невероятно беспомощными, либо очень наглыми, как только отъезжают в регион. И когда они в Петербурге сталкиваются с проявлениями того, с чем когда-то сталкивались русские в независимых странах Балтии, то они теряются. Москво-центричностью заражены и некоторые люди в Петербурге — но обычно это дети тех, кто в 70-е приехал сюда работать по лимиту, ну какое воспитание они могли получить?»

У ингерманландцев в ходу термин «москаль» — синоним дальневосточного слова «федерал» и сибирского «оккупант». Петербургские региона- листы определяют его так: «Москаль — это идейный сторонник политики, начатой в XIV веке московскими князьями и выдвигающей в качестве высшей цели создание, поддержание и укрепление централизованного милитаристского государства. Его признаки: как можно более широкие полномочия верховного правителя; подчинение всей духовной жизни правительственной регламентации; всеобщая принудительная государственная служба; систематическое пренебрежение правами личности, а также нравственными и эстетическими соображениями ради увеличения военно-политической силы государства; административные запреты и ограничения на культурный и экономический обмен с внешним миром; высокая доля ресурсов, изымаемых у населения, поступающая в распоряжение центрального правительства; столица в Москве».

Передразнивая московское «аканье», Гаврилина рассказывает мне, как в Калининграде дети играют «в войну» между русскими, немцами и москалями. Русские с немцами то мирятся, то ругаются, а с москалями сражаются и те и другие. «Москали — это что-то пришлое и очень противное. Но, понимаете, Калининграду проще, он от этой Москвы отделен несколькими границами. А Петербург напрямую под давлением этой Москвы. Вокруг себя Москва все соки уже выпила, маленькие области вокруг нее — это же выжженная земля, где, как уверены москвичи, живут одни пенсионеры. А у нас еще есть свои силы и свой разум. К черту этот федеральный центр».

23 июля 2012

Калининград

«Будет бедно, но чисто и красиво, как в Белоруссии»

В марте 2012 года правительство России запретило беспошлинно ввозить в страну кокосовый жир, из которого делают глазурь для мороженого, и пальмовое масло в коробах, бочках и канистрах. Предприниматели Калининградской области безуспешно противостояли этому решению с осени: вводимый пятипроцентный сбор на ввоз тропических масел противоречил условиям работы в свободной экономической зоне, которой до сих пор является самый западный регион России. Проведенная лоббистами из Центральной России поправка в перечень товаров, которые запрещены к помещению под таможенный режим в условиях свободной экономической зоны (СЭЗ), грозила тридцати высокотехнологичным предприятиям, которые производят мыловаренную и масложировую продукцию, лишиться 4,5 тыс. рабочих мест.

«Я вообще не понимаю, как можно вот так взять и вытащить из федерального закона о Калининградской области определенные льготы, — возмущался в беседе с корреспондентом калининградского городского портала RUGRAD. EU Вадимом Хлебниковым директор Фабрики шоколадных масс Никита Смелков. — Я думаю, что только Госдума имеет право такие вещи делать, ведь весь наш бизнес строится на том, что в области нет таможенной пошлины. Завод корпорации „Союз“ построен на этом, и инвестиции в Калининградскую область делались именно для этого. Сейчас же какие-то люди взяли и просто решили, что закон Калининградской области им до балды».

«Это очередной пример необходимости закрепления права области на возможности наложения вето на решения, существенно влияющие на инвестиционный климат региона и принятые без должной оценки последствий. Неприятность этой ситуации еще и в том, что номенклатура товаров подобрана так, что запрет касается большого количества предприятий, использующих в своем производстве растительные жиры и существенно укрепивших свои позиции на российском рынке в последние годы. Они как раз начали модернизацию и взяли под нее кредиты. Так что пока толстый сохнет, худой может и умереть», — прокомментировал министр промышленности, предпринимательства и торговли области Дмитрий Чемакин. Он заявил, что подобные мероприятия необходимо проводить только после согласования с региональным правительством.

Об этой бизнес-драме мне рассказал исполнительный директор Международного конгресса промышленников и предпринимателей Андрей Ермак.

«И вы представляете, до Нового года все было нормально, а потом оказывается... — горячился он в пятницу вечером в центре Калининграда, говоря о местных кондитерах. — Для них это катастрофа: все планы развития производства срываются. Никто не понимает, как это работает, просто приходит решение из Москвы, где говорится, что теперь будет так. А то, что уже есть параллельно правила особой экономической зоны, их не волнует — у нас же Россия единая и неделимая».

В такую же ситуацию в Калининграде попали производители коньячных спиртов: «Их так же подзаконным актом, принятым в Москве, выбили из колеи, и они ушли в Черноголовку заниматься производством коньячных спиртов там. В области все умерло».

В Калининградской области живет меньше 1% населения России — 950 тыс. человек. Из них малым и средним бизнесом здесь занимается 46% жителей. По официальным данным, средняя зарплата — 25 тыс. руб., местные жители называют цифру 18 тыс.: «Если готова Москва тупо содержать эти 950 тыс. человек на территории области, ну дайте тогда денег и забудьте эту тему. Все мы сделаем тут, будет бедно, но чисто и красиво, как в Белоруссии. Но если вы хотите, чтоб здесь что-то развивалось, это совсем другая история».

Развитию предпринимательства в регионе во многом способствовал режим СЭЗ. Сейчас он предусматривает нулевой налог на имущество и нулевой на прибыль, а также отсутствие входного НДС для предприятий, зарегистрированных на территории области. Но даже с этими льготами продукция из Калининградской области не выдерживает конкуренции на российском рынке из-за транспортных расходов.

«Пройти границу на Литву, потом границу на Россию, долететь 1300 км до Москвы — это сложно, тотальный геморрой. Производитель из Москвы, который торгует в Твери, заранее в более выгодных условиях, — объясняет Ермак. — Если бы у федерального центра была бы понятная политика, что, мол, мы не хотим в Калининграде никакого производства, то вопрос снимается. Но здесь, с одной стороны, хотят увидеть экономическую витрину России в Европе, второй Сингапур, новый Гонконг, то-се, а с другой — лютует таможня и такие нормативные акты принимаются в Москве, которые бизнес убивают. То режим особой зоны, то Медведев говорит, что область точно такая же Россия, как все остальное. Или говорят: надо развивать экспорт, но чуть какая заваруха с Польшей, мы их сразу „Искандерами“ пугаем. Пока мы используемся как разменная карта по любому вопросу с ЕС. Касается дело нашей области, не касается, не важно».

Действие федерального закона о СЭЗ в Калининградской области заканчивается в 2016 году. Продлевать его не будут, иначе возникнут противоречия с принципами ВТО, куда недавно вступила Россия. Поэтому после 2016 года мелкий бизнес планируется заменить несколькими крупными налогоплательщиками — энергокомпанией-монополистом на западе России «Янтарьэнерго» и производителем автомобилей KIA и BMW «Автотором». «А пока все мои знакомые из среднего класса выводят бизнес за границу или в Центральную Россию. Последствия этих процессов непредсказуемы, — говорит один из местных предпринимателей. — Владелец магазина не пойдет работать в слесарный цех, он этого не умеет и там не нужен со своими запросами по деньгам и взглядами на жизнь. Владельцам проще привезти сюда работников из того же Тольятти, которые с учетом климата и особенностей жизни с удовольствием сюда поедут. У меня такое впечатление, что никто сейчас в правительстве возможные последствия такого процесса не просчитывает».

Доцент кафедры политологии и социологии БФУ имени Канта Владимир Абрамов, убежденный противник сепаратизма, считает, что игнорирование федеральным центром региональной специфики неизбежно подталкивает население к «социальным действиям очевидной автономистской направленности». Он приводит цифры: у 25% населения Калининградской области есть на руках шенгенская мультивиза, загранпаспорта — у 60% жителей. Таких показателей нет ни в одном регионе России, где 80% населения вообще никогда не выезжало за границу. Одновременно все больше представителей среднего класса используют соседние районы других стран в качестве «варианта Б»: приобретают недвижимость, вместе с ней вид на жительство, наиболее продвинутые устраивают детей в польско-литовские школы, чтобы потом они шли в польско-литовские вузы и «получали международно признанный диплом, а не сомнительные бумажки».

Абрамов не ошибается в подсчетах: родители одной из лучших школ города, Первой гимназии, рассказали, что в сентябре 2012 года в классах пустовало много мест. Кого перевели в Германию, кого в Польшу, кого в Великобританию.

В прошлом году дочь одного из моих собеседников поступала в первый класс гимназии. Дети туда идут хорошо подготовленные, из благополучных семей. На встрече с учениками перед 1 сентября учитель спросил: какие города России, кроме Калининграда, вы знаете? В ответ он услышал: Вильнюс, Гданьск, Варшава, Берлин, Польша, Минск. Ни один из 30 первоклассников не назвал ни Москвы, ни Санкт-Петербурга. Что касается старшеклассников, то, по оценкам преподавателей, более половины учащихся не связывают свое будущее с «большой Россией».

«Пока это захватило тысячи людей. Когда это захватит сотни тысяч, то не совсем понятно, что будет делать Россия. Здесь будет абхазский вариант, — считает Абрамов. — В районе 2040 года в Кремле узнают, что больше половины населения Калининградской области являются гражданами ЕС. И что они тогда будут делать?»

Официальных данных о популярности «регионального сепаратизма» нет: опросы вообще не проводятся. До 2006 года специалисты БФУ раз в два года регулярно замеряли такие настроения.

«Была четкая связь, — говорит Абрамов. — Москва что-то напортачила, тут же рост, здесь адаптировались — спад. Сейчас нам таких опросов просто не заказывают».

Сотрудники университета, прося сохранить анонимность, говорят, что осенью прошлого года им в руки попал соцопрос, нигде не опубликованный, по которому четверть опрошенных вступает за отделение области от России. «Это жуткие цифры для этнически русского региона. Кроме того, исчезла жесткая связка „дурость — реакция на нее“. У людей просто накопилось. Конечно, опрос нигде не показали, власти не самоубийцы. Но такие цифры требуют мер», — говорят социологи.

Первопричина прогрессирующей «самостийности» калининградцев, как ни странно, — не политика, а быт. Один из моих собеседников приехал на встречу из так называемого продуктового тура из Гданьска, где он с семьей закупал овощи, мясо и молоко на неделю. Рассказал, что памперсы в Польше дешевле в девять раз. Второй перенес встречу, потому что ездил на обследование в кардиоцентр в Вильнюсе: диагностика вместе с анализами стоит €300. Третий вспомнил, как недавно был на Куршской косе, где со стороны Литвы, в Клайпеде, — парковка, на пляже — кабинки, дорожки и лежаки, а на российской границе с Польшей, в Балтийске,— мусор, никаких удобств и огромный гранитный памятник императрице Елизавете на коне. Не сравнивать себя с соседями невозможно.

Сколько стоит улететь из Калининграда в Европу или в остальную Россию, большинство калининградцев не знает.

«Летом перевозчики вообще все оборзевшие, я другого слова подобрать не смогу, — сокрушается мэр города Александр Ярошук. — Калининградцу дешевле слетать до Нью-Йорка, чем в Москву или Петербург. Если брать билет не заранее, а за два- три дня, может выходить 25 тысяч».

Существует льготная федеральная программа, по которой жители области с пропиской могут купить билет за 3 тыс. рублей в Москву, но мест на нее выделяется мало. Подавляющее большинство доезжает до аэропорта Гданьска, откуда путешествует по Европе лоукостерами — 75 евро до любого города. Храброво, аэропорт Калининграда, находится в плачевном состоянии, его трижды пытались перестроить, но в небе до сих пор торчат бетонные остовы будущих терминалов.

Так что в Москву попасть не так-то просто. По Балтийскому морю, не заходя ни в один иностранный порт, ходит паром Калининград — Санкт-Петербург. Но поездка все равно включает в себя четырехчасовой таможенный и пограничный контроль при входе на судно и после спуска. Сухопутно путешествовать можно только при наличии загранпаспорта и особой формы пропуска — фактически бесплатной литовской визы. Естественно, приходится последовательно проходить через российский пограничный контроль, литовский, белорусский и под Смоленском — снова российский.

«Когда есть наглядное сравнение, как работают наши и другие, возникает вопрос: вот эта наша национальная гордость когда-нибудь кончится? Я, конечно, не доживу, но к 2050 году здесь будет очень интересная ситуация, уже даже не социокультурная, а на сто процентов политическая», — прогнозирует Абрамов.

Отличительная черта калининградского сепаратизма — его молодость. Если, например, в Екатеринбурге об утерянном статусе республики вздыхают политтехнологи за 40, то в Калининграде о желанной самостоятельности говорят старшеклассники, студенты и выпускники вузов.

«Невнимание к нам властей приводит к мысли: а зачем тогда нужно быть частью большого государства? Просто мы сильно подозреваем, что сами, без России, сможем лучше. Не надо помогать, но не мешайте, — говорит недавний выпускник университета медиаменеджер Иван. — Желание отделиться провоцируют невнимание и хамство к области. Калининградцы страдают от маленьких проблем, Россия как государство может решать только большие. Из этого противоречия появляется региональный сепаратизм».

И это современная тенденция, а не ностальгия. При упоминании лидера Балтийской республиканской партии Сергея Пасько, который прославился требованием сделать Калининградскую область четвертой балтийской республикой, молодежь переспрашивает: «А кто это?» В 2000-х годах выросло поколение калининградцев, которые в «большой России» никогда не были, зато хорошо знакомы с турбазами Польши, городами Литвы и курортами Испании.

«Это первая наша проблема. Мы находимся в сердце Европы, и сейчас выросло поколение людей, которые ни разу не были в России, — подтверждает Ярошук. — Но с самого детства они ездили на выходные в Польшу, Литву или Германию. До сих пор это дешевле, чем детский лагерь в Подмосковье, а качество услуг намного лучше. Обратно все приезжают с высокой планкой требования к власти: ожидания по поводу уровня цен, сервиса и благоустройства совсем другие. Этим калининградцы отличаются в первую очередь от других россиян».

Чтоб решить эту проблему, четыре года назад правительство запустило программу «Мы — россияне!» «Школы подают заявки, и на каникулах мы вагонами, самолетами, поездами вывозим учеников в Россию, показываем Москву и Петербург, Кремль, Красную площадь», — рассказывает Ярошук. Правда, у программы есть и оборотная сторона: попадая в нетитульные города, в необустроенное «замкадье», калининградские дети еще больше убеждаются в необходимости «движения в Европу». Ярошук говорит о тех же проблемах области, что бизнесмены и оппозиционные политики. Разница в одном: мэр уверен, что президент России Владимир Путин знает проблемы калининградского региона как никто другой и «намерен с ними серьезно разобраться». «У него жена отсюда», — добавляет Ярошук.

Мэр вспоминает, что федеральная целевая программа развития региона есть только у Чечни и Калининградской области: «Поэтому говорить о том, что федеральный центр не помогает, неправильно. Он выделяет огромные миллиарды на благоустройство». Из последних побед — решение мэрии перекладывать немецкую довоенную брусчатку, а не закатывать ее в асфальт, как делали раньше. Горожане подают петиции об обустройстве пешеходных улиц: «У вас в Москве таких не сделать». Сами рисуют карты велодорожек: «Ну честно скажем, велосипеды в Москве появятся минимум лет через десять, а у нас уже все ими пользуются». Вот уже несколько лет калининградцы играют в игру европейских пенсионеров, петанк, и даже провозгласили в одном из областных городов Правдинскую ассоциацию петанка: «Еще до того, как это стало модным в столице». Проявляется «европейское сознание» и в другом. Водители в городе уступают дорогу, переняв эту привычку от первых перегонщиков машин из Европы. Женщины охотнее идут в политику: областной парламент возглавляет единоросс Марина Оргеева.

Калининградцы не понимают московской любви к корочкам, пропускам, «красивым» номерам на автомобилях и перекрытиям дорог ради кортежа чиновников: «Даже приезжий из Москвы через месяц понимает, что здесь это все просто стыдно использовать». При входе в администрацию города нет даже рамок металлодетектеров, пропуск не нужен, паспорт не спрашивают, а самого мэра можно встретить в пятницу вечером в баре на Ленинском проспекте. В Петербурге любят страшилку о том, как калининградские дети играют в войну русских и немцев против москалей, но в городе о таком не слышали. Зато школьники в самом деле играют в «Зарницу», по условиям которой русские и солдаты НАТО сражаются с «Аль-Каидой».

«В Калининграде генерируется совершенно новый, неизученный вид сепаратизма, когда антибюрократические настроения трансформируются в антимосковские, антифедералистские и антироссийские в целом, не говоря уже об антипутинских и антимедведевских, — считает депутат Калининградской областной думы известный политик Соломон Гинзбург. Отсюда, по его мнению, самый низкий результат на выборах президента — 44,5%, и калининградцы им гордятся».

«Если вы помните, был такой американский блокбастер „Чужие“, когда монстры захватывали тела астронавтов, а потом вылезали через них наружу. То же самое здесь: этот сепаратизм находится в замороженном, латентном состоянии. В случае федерального демарша (визового скандала, например) здесь мало не покажется. И напротив, восстановление федерализма, отпускание этих гаек будет способствовать снижению просепаратистских настроений, — говорит Гинзбург и продолжает речь универсальной для региональных оппозиционных политиков фразой: — Но пока ничего хорошего от Москвы, кроме бесконечного вранья, мы не видим. Мы не хотим, но мы можем. Я, например, противник сепаратизма, я не хочу деления. Я и студентам своим это говорю. Но мне сейчас намного тяжелее с ними спорить, чем это было десять лет назад. Мнение такое: да, нам будет очень тяжело, но если мы получим „крутой“ статус (юридически они пока этого сформулировать не могут), например ассоциированный член ЕС, то у нас резко снизится коррупция. Они приводят верные бытовые примеры, как резко растет коррупция, когда опыт региональный копирует опыт федеральный».

На многотысячных митингах в декабре 2009 и весной 2010 года, которыми прославился Калининград, одним их самых популярных стал лозунг байкеров «„Единая Россия“, убирайся в Россию!» Сейчас все политики хором утверждают, что повышение транспортного налога стало лишь последней каплей в разочаровании политикой федерального центра. И что «региональная составляющая в протестной идентичности калининградцев» сыграла главную роль. На третий, сорвавшийся, митинг в марте 2010 года власти якобы собирались прислать подмосковной ОМОН. В Калининграде заговорили об этом как об интервенции, а бойцов воспринимали как чужеродных захватчиков, и многие были готовы драться. Один из организаторов тех митингов Арсений Махлов утверждает, что они отказались от проведения мартовской акции именно из-за боязни насильственного сценария. Теперь, ссылаясь на опыт 6 мая в Москве, они считают готовность государства к репрессиям доказанной. И еще организатор уверен, что если бы в 2010 году все сто тысяч протестующих все же вышли бы на улицу, то в Калининграде произошла бы революция, а единственное политическое требование, которое могли бы тогда выдвинуть люди, — это отделение области от России.

«Не относиться серьезно к теме я не могу, — говорит возглавлявший на выборах президента областной штаб Михаила Прохорова Махлов. — Что бы об этом ни говорили, но еще пять лет назад такого разрыва между берегами не было. В прошлом говорить о сепаратистских настроениях можно было, только глядя на географическую карту и предполагая, что когда-то регион станет частью балтийской общины. Сейчас я могу сказать, что, видимо, по отношению к Калининградской области политика была очень неэффективной, раз мы получили такой результат».

Впрочем, политическая активность в регионе не спадает. По словам мэра Ярошука, митингов и всевозможных политических акций в Калининграде за год проводится больше, чем во всей остальной России. Да и оппозиция в Калининграде, в отличие от многих регионов, полноценна: на каждое критическое замечание у них есть разработанный закон, проект или поправка.

Например, Гинзбург с коллегами готовится к тому, что в 2013 году активизируются переговоры России и ЕС о подготовке базового соглашения о стратегическом партнерстве. Предыдущее Соглашение о партнерстве и сотрудничестве истекло в 2007 году, и с тех пор отношения с соседями ничем не регламентируются.

«Мы разработали для этого положения калининградский параграф, — говорит Гинзбург. — Наша эксклавность — это навсегда, других таких регионов нет и не будет. Поэтому в экономическом блоке мы предлагаем унифицировать стандарты с ЕС, в российскую экономику мы интегрироваться не можем, значит, должны работать на экспорт, а для этого надо принять европейские стандарты. Второе — это вопрос свобод и безопасности: либерализация визового режима, совместная работа с Интерполом местной полиции. Третье — гуманитарный аспект. В этом году в августе исполнилось 13 лет Болонскому процессу, и мы предлагаем уравнять БФУ в статусе с зарубежными вузами».

Гинзбург отстаивает идею отмены виз в Калининградскую область для граждан ЕС: «Это не просто хотелки, это конституционный механизм, для этого у нас тоже есть проект закона. Эти поправки к закону о въезде и выезде уже несколько лет лежат без движения в Госдуме. Они не говорят ни нет, ни да. Наши руководители боятся ставить этот вопрос перед руководством страны. Но если мы хотим привлечь сюда туристов или бизнесменов, то процедуру получения российской визы, одну из самых сложных в мире, надо отменить». К 2015 году оппозиция планирует провести референдум о переименовании Калининграда в Кенигсберг. Семь лет назад за его возвращение вступало 14%, в 2012-м — уже 22%, так что это «неотвратимый тренд», уверен Гинзбург: «Часть людей предлагает в качестве варианта Кантоград, но в нашем сегодняшнем состоянии это скорее Кантеевка».

Одна из главных задач единомышленников депутата — принятие закона «О Калининградской области — эксклаве Российской федерации».

«Путин еще в 1999 году на саммите в Хельсинки сделал правильное заявление, что Калининград — это пилотный регион. Но прошло 13 лет, а мы стали только дальше от Европы», — возмущается Гинзбург.

По его мнению, Москва имитирует заботу о самом западном субъекте федерации, «как вообще имитирует федерализм и политическую борьбу».

«А у нас есть полностью проработанный, готовый закон о специальном правовом положении. Статус позволяет делегировать областной думе и правительству больше полномочий во внешнеэкономической деятельности с точки зрения недропользования, с точки зрения въезда-выезда и ведения международных переговоров. Чтоб каждый чих не приходилось согласовывать с Москвой. В законе должен содержаться и такой пункт: губернатор Калининградской области, выбранный он или назначенный, должен одновременно являться заместителем главы администрации президента — полномочным представителем президента по пере говорам с Евросоюзом. Область должна стать отдельным федеральным округом. К северозападу, к Карелии, Мурманской, Ленинградской областям мы за уши притянуты. У нас отдельная геополитическая судьба».

10 сентября 2012

common place

издательская инициатива/

волонтерский DIY-проект

Наши книги всегда можно купить в независимых магазинах «Фаланстер», «Kaspar Hauser», а также заказать с доставкой на сайте www.libroroom.ru Больше информации о проекте: vk.com/common_place

Олеся Герасименко

Неединая Россия

Рисунок на обложке — Мария Киселева

Публикуется с любезного разрешения Издательского дома «Коммерсантъ»

Издание 2-е, дополненное Подписано в печать 15.11.2013

Формат 80*100/32 Заказ № 161

Издательская инициатива «Common place»

[email protected]

Отпечатано в ООО «Буки Веди» г. Москва, ул. Сущевский вал, д.49

Тел. + 7 (495) 926-63-96 [email protected]