Конец апреля. Под натиском оккупантов украинские партизанские и красногвардейские отряды отходят на территорию Советской России. Вся Украина — во власти немецких войск.

«Немецкие войска самовольно врываются в квартиры селян и забирают съестные припасы, хлеб, фураж, а также личные вещи, причем угрожают оружием», — доносила Белгородская волостная управа.

Министры Центральной рады, получая сотни таких донесений, складывали их в архив. Однако, покорность буржуазных министров-«социалистов», предавших народ, не помогла им удержать власть.

29 апреля Рада, по приказанию немецкого командования, послушно уступает власть черниговскому помещику генералу Скоропадскому. Гетман Скоропадский опубликовывает грамоту, возвещающую о том, что «права частной собственности восстанавливаются в полном объеме».

Помещики возвращаются в свои владения и восстанавливают право собственности в «полном объеме» при помощи немецких карательных отрядов.

В село Ровное, Елисаветградского уезда, является с отрядом немецких солдат помещик Седлецкий. Отряд окружает село и, дав несколько пушечных выстрелов, сгоняет крестьян на кладбище. Начинается порка. Беспощадно избивают членов земельных комитетов: «Это вам за то, что делили землю». А потом по очереди всех крестьян: «Это вам за то, что сеяли на барской земле».

Начинается «возмещение убытков». Вот что рассказывают об этом крестьяне села Ташино:

«Германский отряд в 50–60 человек при трех офицерах и многих немцах-колонистах прибыл в Ташино, оцепил село, и один из офицеров отдал приказание, чтобы все мужчины от 15 до 70 лет немедленно вышли за деревню на выгон. Приказание это было исполнено, и все, как один человек, явились в указанное место. Их окружили пулеметами и начали вызывать по списку… После того как разделались с мужчинами, вызвали человек 15 женщин и потребовали от них сведения, кто был зачинщик разборки экономии Габриеля… На выгоне было положено три мешка с овсом, и на эти мешки клали людей и били беспощадно… Затем поставили им ультиматум, что если через два дня не будет возвращено Габриелю все то, что было взято, и 133 000 рублей штрафа и Цветовке 5 285 рублей за сенокос, то с ними будет еще не то… Население, не желая подвергаться зверскому обращению, начало за бесценок продавать весь свой живой и мертвый инвентарь и к моменту составления протокола внесло Габриелю деньгами около 100 000 рублей».

За малейшее сопротивление немецкие коменданты угрожают населению расстрелами и виселицей.

В это время Щорс прибыл со своим отрядом в Унечу — пограничную станцию Советской России.

После того как раненые были отправлены в лазарет, в отряде осталось всего тридцать человек. Щорс созвал собрание своих бойцов. Кое-кому казалось, что дальнейшая борьба с оккупантами уже невозможна. Щорс как будто не замечал этого настроения. Он говорил, как всегда, тщательно подбирая слова, открыто и строго глядя в глаза своих слушателей.

Щорс ничего не сказал специально для того, чтобы поднять настроение, но он говорил так, что людям, впавшим в уныние, становилось стыдно за себя. Он говорил, что отряд находится уже на территории Советской России, которая пока еще не может открыто выступить на помощь украинцам. Он говорил, что нельзя воевать, если не имеешь регулярной армии, а Советская республика только еще создает ее.

— Но значит ли это, — спрашивал Щорс, — что русские большевики не помогут нам, украинским рабочим и крестьянам, освободить свою родину, прогнать захватчиков? — И отвечал уверенно: — Конечно, помогут. В этом можно не сомневаться.

— Обязательно помогут!

Он повторил это несколько раз и закончил свою речь так:

— Сейчас мы разойдемся. Одиночками возвращайтесь на Украину, на заводы, в села, раскачивайте народ, готовьте его к восстанию. Отряд распускается, но каждый из вас получает боевое задание: сформировать у себя на родине повстанческую роту. В лесах, в глухих оврагах обучайте людей владеть оружием, приучайте их к революционной дисциплине. Потом пусть они расходятся по домам, твердо зная, кто в каком взводе и отделении числится, кто его командир. Придет время, и ваши роты будут сведены в батальоны, полки, дивизии. Они сметут врага с лица своей земли.

Щорс говорил тихо, не повышая голоса, но в его словах чувствовалась такая искренняя убежденность, что все, казалось, видели перед глазами эти уже сформированные, стоящие под ружьем, готовые к бою роты, батальоны, полки, дивизии Рабоче-крестьянской Красной армии.

Щорс простился с бойцами, пожал каждому руку. Отряд был распущен. Лесными тропами, обходя немецкие посты, партизаны пробирались назад на Украину, в родные села и хутора северной Черниговщины. Казимир Табельчук, больной туберкулезом легких, раненый Иван Кваско и еще несколько оставшихся в живых друзей Щорса вернулись в Сновск. Они рассказывали всем, что ездили искать работу. Им поверили, так как на Украине сейчас же после оккупации началась безработица.

В Советской России Щорс оставил только несколько коммунистов, которых решено было послать на созданные в Москве курсы красных командиров.

Вместе с ними Щорс выехал из Унечи в Москву, вызванный для доклада к Ленину. В пути, беседуя со своими соратниками, он развивал планы формирования из разрозненных отрядов украинских партизан частей регулярной Красной армии.