Машенька родилась в семье инженера научно-исследовательского института и домашней хозяйки тогда, когда супруги уже отчаялись иметь ребёнка. Матери уже было тридцать шесть лет, когда она наконец произвела на свет семимесячную крошечную дочь.

Родители не чаяли души в своей девочке, баловали её, только что на неё не молились. Мама посвящала Машеньке всё своё время: водила с пяти лет в балетную студию; когда исполнилось дочери шесть лет, отец купил в комиссионном магазине пианино, и мама отдала Машу в музыкальную школу. В семь лет Машенька, естественно, пошла в школу, и мама приводила её за руку в класс, а потом забирала из школы, чтобы успеть отвести на музыку или балет. И за суетой заботливая мама не сразу заметила, что Бог подарил ей ещё одну возможность стать матерью. Так в семье появился брат Вовочка, когда Маше пошёл десятый год.

После рождения сына мама стала часто хворать. Машеньке уже было не до гамм и этюдов, также она забросила и балет. На маленькую тоненькую девочку легла большая часть домашних забот. Она научилась готовить простые блюда, мыть посуду, убирать в доме, даже мыть младшего брата и кормить его кашами, которые сама нередко и варила. Мама просто таяла на глазах. Врачи назначали различные обследования, а потом разводили руками, не находя никаких причин для такого самочувствия. Мать уже чаще лежала в больницах, чем бывала дома. Отец разрывался на двух работах, чтобы прокормить семью: днём колдовал у кульмана в конструкторском отделе своего родного НИИ, ночью нередко сторожил кооперативные гаражи.

Мать умерла в больнице, когда сыну пошёл пятый год, а дочери – четырнадцатый. От Вовочки скрыли трагическое событие, чтобы не травмировать хрупкую психику ребёнка. Так и жил Владимир до одиннадцати лет, думая, что мама кочует из больницы в больницу, находясь на постоянном лечении. Он давно уже не задавал вопрос, где мама, и не просил увидеться с ней, привыкнув к сестре, заменившей ему мать. Как когда-то её баловали родители: не отказывали ей ни в одной просьбе, водили её в балетную студию и музыкальную школу, так и она, хрупкая и маленькая, похожая на Дюймовочку, почти забросив свою учёбу, определила брата в музыкальную школу и художественную студию, так как заметила некоторые успехи маленького Вовочки в рисовании. Отец почти не бывал дома, пропадая на работе, тем самым взвалив все тяготы домашних забот и воспитание сына на ещё неокрепшую дочь.

Так шли годы. Машенька успела с горем пополам окончить школу и, не долго думая, поступила в профессиональное кулинарное училище, чтобы стать кондитером. Училась она с удовольствием и довольно неплохо. После окончания её направили в кафе, и теперь она приносила неплохой заработок в семью. Отец наконец-то перестал работать по ночам, но, почувствовав некоторое физическое облегчение, стал в свободные вечера тосковать, затем от безысходной тоски прикладываться к бутылочке, сначала совершенно безобидно. Вовочка рос крепким крупным мальчиком, довольно строптивым и эгоистичным. Отец весь ушёл в своё горе, не обращая внимания на детей: живут – и хорошо, а чем живут, что у них на уме, кто у них друзья, чем увлекаются, это его не интересовало. Он никогда не задумывался, насколько тяжёлая ноша выпала на хрупкие плечи дочери. А Машенька воспринимала такое устройство своей жизни как данность и никогда не роптала на несправедливость своей судьбы. Всю зарплату она тратила на семью, сама одевалась в ту одежду, которую носила ещё в школе – благо, сохранила в свои двадцать лет размеры четырнадцатилетней девочки. Молодые люди не обращали внимания на хрупкую, полутораметровую, невзрачную, замученную заботами и работой Машу.

Проходили однообразные дни, месяцы и годы. Вовочка превратился в юношу, он успешно окончил школу и решил, что заслужил отдых. Как ни убеждала сестра поступать в институт в этом году, брат решил по-своему, и, когда его одноклассники сидели на лекциях, Вовочка спал до обеда, а вечером ходил по друзьям и подругам, приглашая их то в кино, то в кафе, без сожаления тратя на свои прихоти деньги отца и сестры. И никому из семьи не пришло в голову послать повесу на заработки.

Следующей осенью Вовочку призвали в армию, и Маша, пролив слёзы при расставании с братом, вскоре ощутила невероятное облегчение в жизни: заметно уменьшились заботы по дому (отец был неприхотлив во всём), появились деньги на одежду, и Машенька стала лучше одеваться, но мужчины как будто не замечали её. А она уже вышла из девичьего возраста: ей шёл двадцать восьмой год. Маша, не имея подруг, всё же видела вокруг девушек, встречавшихся с молодыми людьми и выходивших замуж. Ей очень хотелось тепла, любви, ласки, заботы. Но всё это проходило мимо. Машенька стала тосковать. Она постоянно была одинока: любимый братик служил далеко в Казахстане, отец угрюмо молчал и всё чаще прикладывался к бутылке, рядом не было ни подруги, ни любимого человека.

Вернулся из армии Володенька, и у Машеньки опять появился смысл жизни: кормить, стирать, убирать, жить интересами Вовочки. А горячо любимый братик решил отдохнуть теперь от армии и развлечься. Его сверстники уже учились на четвёртом курсе, а Владимир ещё и не помышлял о получении профессии. Только погуляв восемь месяцев, он, заметив, что его бывшим одноклассникам уже неинтересно общаться с ним, впервые подумал о будущем. Задумался и запаниковал. Он понял, что нужно или поступать учиться, или идти искать работу. Не хотелось ни того, ни другого. И он выбрал учёбу в пединституте, где парни, отслужившие в армии, шли вне конкурса. Так без особых усилий, почти не готовясь к экзаменам, получив на всех четырёх экзаменах тройки (и то с большой натяжкой), он был принят на математический факультет.

Обучаясь на дневном отделении, он нередко пропускал занятия, но никогда – вечеринки. Вскоре он познакомился с девушкой, студенткой факультета географии, и они стали встречаться. Через два месяца Ира объявила Володе, что беременна и что он должен на ней жениться. Он, к её удивлению, не стал отпираться и представил невесту отцу и сестре. Маша обрадовалась такому повороту в своей серой жизни. Иришка переселилась в квартиру Ильиных и доверила свою персону полной заботе новой родственницы. Теперь на иждивении отца и Машеньки находились два студента, а через семь месяцев и маленький крикун племянник Серёжка. Ирочка оказалась изнеженной девушкой: у неё болели руки от стирки, поэтому к возвращению Маши с работы в ванной в огромном тазу собирался ворох испачканных пелёнок, которые она ежедневно терпеливо отстирывала и развешивала на балконе. Никто в семье не представлял, как уставала на работе Маша, и никто не считался с ней. Её же день начинался с шести утра, когда вся семья ещё сладко спала; в семь она занимала свой пост рядом с раскалённым духовым шкафом, где проводила на ногах весь свой жаркий рабочий день то терзая тесто, то взбивая кремы, то украшая многочисленными розочками и листиками из масла пирожные и торты.

Однажды кафе сняли под свадьбу. Свадьба готовилась большая, обслуживающего персонала итак не хватало, а тут ещё заболела одна официантка, поэтому Машенька в этот вечер была вынуждена вместе с тремя девушками обслуживать длинный праздничный стол. Кто мог подумать, что этот вечер станет для неё судьбоносным. Миниатюрная молодая официанточка с белой наколкой на пышных каштановых волосах приглянулась отцу невесты – невысокому, плотному, начинающему лысеть майору. В конце праздника, почти ночью, подвыпивший, но прекрасно владеющий собой Олег Васильевич прошёл на кухню и вызвал Машеньку. Так состоялось знакомство девушки с вдовцом и будущим мужем.

Через месяц Маша, уволившись с работы, выехала вместе с супругом и его тринадцатилетним сыном в далёкий военный гарнизон в душной Туркменской республике. Машенька по привычке окружила заботой и лаской пасынка Сашеньку и мужа, которого некоторое время называла по имени и отчеству. Жили они втроём в одной комнате в плохих условиях: в доме барачного типа с удобствами во дворе. Пришлось научиться управляться с керогазом, носить воду из колонки, которая стояла за полквартала от дома, ходить за несколько километров на богатый фруктами и бедный мясными и молочными продуктами туркменский базар, возвращаться с тяжёлыми авоськами назад, волоча их почти по земле из-за маленького роста.

Через тонкую стенку жили шумные соседи с тремя малышами. Все разговоры и даже вздохи были слышны в комнате Григорьевых, как и все звуки из их комнаты у соседей.

Машенька старалась помогать в учёбе Саше, который не любил учиться и в школу ходил с большой неохотой. Машу он терпел, не перечил ей, но и в душу к себе не пускал. Её заботу принимал как должное. Олег вечно пропадал: то уезжал в командировки, то, как все офицеры, сидел на военном положении в казармах, то ночью по тревоге поднимался и вместе с другими однополчанами уезжал в тёмную ночь на машинах, крытых брезентом. Машенька никак не ожидала, что её семейное счастье будет именно таким.

Через два с половиной года муж получил двухкомнатную квартиру, в которую они поторопились переехать, даже не сделав ремонт после предыдущих жильцов. Отмывали и красили, так сказать, в рабочем порядке. Радости не было конца. Теперь Маша особенно задумалась о рождении ребёнка. Ей шёл уже тридцать пятый год. Другие жёны офицеров её возраста гуляли во дворах с малышами, ожидая прихода из школы старших детей. У неё был взрослый сын – шестнадцатилетний Сашенька, которого она искренне любила, но очень хотелось своего, маленького, кровинушку. Но ей не суждено было испытать счастье материнства, и неизвестно, была причина в ней или в стареющем муже, который не разделял желания жены иметь детей.

Так прошёл ещё год, и Саша, окончив школу на все четвёрки, уехал поступать в военное училище к сестре. Чета супругов Григорьевых осталась одна. Машенька, затосковав, принялась искать работу. Устроившись в столовую кондитером, она проработала всего несколько месяцев и была вынуждена уволиться из-за перевода мужа на новое место службы, на этот раз на Север.

Ехали через всю страну на поезде очень долго, за окном каждый день менялся пейзаж; в вагоне становилось всё холоднее, а на душе – тревожнее. Но напрасны были страхи Марии – их ждала однокомнатная квартира в двухэтажном доме с толстыми стенами и приветливыми соседями и должность учителя по домоводству в маленькой школе.

За пять лет службы в северном гарнизоне в отпуск к дочери и сыну Григорьевы ездили только два раза: познакомились с внучкой и женили сына. Привыкнув к суровому климату и обретя верных друзей, Олег и Маша, посовещавшись, решили ещё остаться служить на пять лет, затем ещё на пять. В конце срока Олег наконец отважился уйти в отставку.

Оформив все необходимые документы, сдав квартиру, распрощавшись с друзьями, Григорьевы сели в поезд, который повёз их в Москву, чтобы там сделать пересадку и отправиться в выбранный для проживания город – Ростов-на-Дону. Сидя в купе, они строили планы: купить кооперативную квартиру, машину, ездить в гости к детям, брать внуков на лето к себе. Но за сутки до прибытия в Москву Олегу стало плохо с сердцем, и врач, найденный в поезде проводником, уже ничем не смог ему помочь, только констатировал смерть шестидесятидвухлетнего мужчины. Машенька просто оглохла от горя: она ничего не замечала вокруг, не отвечала на вопросы. Хорошо, что ей помогали люди: определили её в Москве в гостиницу недалеко от вокзала, где она и проспала целые сутки, пока не прилетел пасынок, чтобы забрать мачеху и перевезти в свой город тело отца.

После похорон Машенька, оставшаяся вдовой в пятьдесят один год, на время была определена в комнату Виталика, где стала жить вместе с семилетним внуком. Она старалась не быть в тягость семье, помогала по дому, чем могла, а кухня полностью легла на её плечи.

Недолго думая, она разделила на две равные части все заработанные на Севере ею и мужем деньги и отдала их сыну и дочери Олега. Они как будто ожидали этого и, почти не поблагодарив, купили: машину – Александр, дачу – Марина.

Маша попыталась устроиться на работу, но нашла только место кухонной рабочей в школе, где получала копейки, а носить домой продукты, как это делали другие, обворовывая детей, не могла.

Прошло около года, и жена Саши дала понять, что больше не желает жить под одной крышей с мачехой мужа. Машенька пришла к Марине за советом, что ей делать. Та предложила ей поселиться на даче, приглядывать за домом, отапливать его, обрабатывать участок. Маше пришлось бросить работу, так как не на чем было добираться до города ранним утром. В посёлке она устроилась почтальоном: разносила письма и газеты, таскала тяжёлую сумку и в жару, и в мороз, и в дождь, и в снег. Так прошло восемь месяцев, как вдруг приехала Марина и сообщила, что надо освободить дачу: необходимо срочно сделать ремонт перед её продажей.

– Куда же мне теперь? – растерянно спросила Маша.

– Не знаю, – пожала плечами Марина, – можешь квартиру снять, а можешь и у своего брата пожить, ведь родная кровь!

Маша пригорюнилась: не хотелось идти к Вовочке бедной родственницей с пустыми руками. Ей стало стыдно: она не оставила брату привезённых с Севера денег – всё раздала! Правда, когда в гости приходила, одаривала щедро всех: и Вову, и его жену, и племянников. Подарки сдержанно принимались, но погостить в когда-то родном доме не приглашали. Да и внутри Маша не узнавала свою квартиру. После смерти отца здесь всё переделали, полностью перекроили пространство: снесли старые стены и поставили новые. Всё стало чужим, чужим стал и брат. Но делать было нечего, и Маша, волнуясь, пошла к Вовочке. Брат без энтузиазма принял сестру, не предложив даже чаю, сел в кухне напротив неё и спросил:

– Что у тебя?

У бедной сестры сжалось сердце: она после паузы ответила:

– Да нет, ничего. Соскучилась, хотела на тебя посмотреть.

– Ты знаешь, как-то не вовремя пришла, – начал он. – Мне собираться надо.

– Куда собираться? – переспросила удивлённая Маша.

– Уезжаю в Германию, к родственникам жены. Кстати, Ирина с детьми уже гостит у них. А я еду рано утром. Так что извини, сестра, увидимся, когда вернусь.

– А когда вернёшься?

– Через месяц!

– А можно мне у вас пока пожить? – обрадовалась Маша.

Вовочка согласился, не спрашивая, почему сестра решила сменить место жительства. Впрочем, его никогда не интересовала жизнь сестры, заменившей ему мать.

В течение месяца Маша искала себе работу – устроиться смогла только дворником в родном домоуправлении, стала мести улицу, по которой бегала сама в школу и водила туда брата. Месяц пролетел незаметно, и вернулась семья брата. Ирина, не успев войти в прихожую, почти на пороге, вместо приветствия, сказала сестре мужа:

– Спасибо, Маша, что присмотрела за квартирой, теперь мы уже сами, ещё раз спасибо! – и выжидающе остановилась перед родственницей.

Маша, очнувшись от оцепенения, метнулась в комнату складывать вещи. Брат, кроме «пока», ничего не сказал на прощание. Племянники будто и не заметили расстроенную тётю, шумно разбирая свои вещи. Маше ничего не оставалось делать, как пойти к управляющему рэпа и не попросить о помощи. Мужчина внимательно выслушал дворничиху и разрешил поселиться в комнатке на первом этаже жилого дома. В этом помещении не было удобств и хранился старый инвентарь. Машенька была рада такому повороту судьбы; она мигом выбросила мусор, навела порядок, а подруга по работе подарила ей старый разбитый диванчик, колченогий столик и целых две табуретки. Техник принесла в комнатушку сваленную подушку и дырявое одеяло. Кто-то дал старенький чайник, тарелку и чашку. Так потихоньку стала обживаться в своей, хотя и не собственной и без удобств, комнатке Маша.

Выходила она на работу в шесть утра, когда на улице ещё было темно, мела улицу, подбирала мусор вокруг соседнего дома и радовалась жизни. Так прошло около года, и опять судьба подставили ей подножку. Доброго пожилого управляющего начальство выпроводило на пенсию и на его место поставило разбитную крикливую Анну Иннокентьевну, которая в первый день своего руководства приказала Маше в три дня освободить подсобное помещение.

– Где же мне жить? – спросила опешившая женщина.

– Это твои проблемы! – бесстрастно ответила новая начальница и, повернувшись к Марье Петровне спиной, стала отдавать распоряжения инженеру и технику.

Машу временно приютила у себя дворничиха Васильевна, одиноко проживающая в двухкомнатной квартире. Машенька была на седьмом небе от счастья, что попала в хорошие условия: и газ, и туалет, и горячая вода, и отопление. Два месяца душа в душу жили две подружки, но к хозяйке неожиданно перебрался расставшийся с женой сын. Он сразу же показал своё недовольство из-за присутствия гостьи и постоянно это подчёркивал, хотя занимал отдельную комнату и Петровна старалась не попадаться ему на глаза. Через три недели совместного проживания Анатолий закатил матери пьяный скандал, настаивая на том, чтобы та избавилась от «приживалки».

В этот день Маша, побросав вещи в чемоданчик, глотая слёзы, тихо выскользнула за дверь. Ноги её привели к двери Сашеньки. Она долго звонила в квартиру, но там стояла тишина. Маша опустилась на чемодан и приготовилась ждать. Через час из лифта вышла соседка. Она вздрогнула от неожиданности, увидев на площадке маленькую женщину с тоскливым взглядом, похожую на нахохлившегося воробышка.

– А вы что здесь делаете? – сварливо спросила она. – У нас тут ночевать нельзя! Я милицию вызову! Уходите!

– Вы меня не помните? – поднялась с чемодана Маша. – Я родственница Григорьевых, вот жду – никого нет дома.

– А, помню, помню, Вы здесь жили. Только зря вы их ждёте. Они продали квартиру, а сами куда-то переехали, кажется, заграницу. А здесь новые хозяева ремонт затеяли, днём строители всё грохочут, пылищу разводят. Так что не повезло вам. Зря, выходит, приехали. Надо было позвонить. Сюрпризом хотели?

– Хотели, – машинально кивнула Маша, поднимая многострадальный чемодан и направляясь к лифту.

К Марине она не пошла, не рискнула попроситься жить и к родному брату. Сев в каком-то особом состоянии растерянности и пустоты в первый попавшийся троллейбус, отправилась куда глаза глядят. Когда объявили конечную остановку, к Маше подошла кондуктор и попросила выйти. Так Петровна оказалась на вокзале. Ночь она провела на скамейке, сидя среди ожидавших поезда пассажиров. На рассвете вокзал опустел, Маша устроилась на лавке удобнее, подложив под голову чемодан и вытянув уставшие ноги. Внезапно её грубо растолкали. Над ней склонился милиционер:

– Вы не проспали поезд? Куда вы едете?

– В Ростов-на-Дону, – брякнула сонная Петровна название города, куда несколько лет назад они так стремились с мужем.

– А билет где? – поинтересовался, прищурив глаза, страж порядка.

– А ещё не купила, – созналась, принимая вертикальное положение на скамье, женщина.

– Так о чём вы думаете? – удивился милиционер. – Пойдёмте к кассе, я вам помогу. Да поспешите – поезд прибудет через сорок минут.

Он подхватил тощий чемоданчик Маши и быстро зашагал к выходу из зала. Петровна была вынуждена бежать следом, пока не оказалась около кассы. Милиционер, поставив чемодан между ног, сказал в окошко:

– Один билет до Ростова-на-Дону, на ближайший.

Затем, обернувшись к женщине, спросил:

– Плацкарт или купе?

Петровна замотала головой. Мужчина понял по-своему. В окошко он сказал:

– Плацкарт!

Из громкоговорителя над окошком женский голос произнёс:

– Пятьсот тридцать рублей.

Милиционер оглянулся на женщину и отодвинулся от окошка, давая ей возможность заплатить за билет. Получив ненужную бумажку, плохо соображая, Маша наклонилась поднять чемодан. Мужчина с готовностью опять подхватил нетяжёлую ношу и зашагал на перрон. И опять Петровна засеменила за ним следом. Настырный мужчина не покинул опекаемую женщину, пока не посадил её прямо в вагон на её нижнее место, тепло простившись с ней и пожелав удачи.

Поезд тронулся, и Петровна отправилась в своё вынужденное путешествие на юг. Вначале она отсыпалась под мирный перестук колёс, затем сон прогнал сильный голод, невыносимый ещё из-за аппетитного запаха жареной курицы. Напротив, тоже на нижней полке, сидела полная розовощёкая женщина и на фольге разламывала золотистую курочку. Женщина перехватила голодный взгляд Маши и пригласила её отобедать вместе с ней. Петровна отвернулась к стенке, чтобы не искушать себя. Но добрая толстушка опять позвала:

– Сидайте со мной, не побрезгуйте.

Её мягкий радушный голос завораживал и внушал доверие, и Маша присела к столу. Через полчаса попутчицы общались, как давние подруги. Галя – так звали соседку – возвращалась «из гостей» домой, в кубанскую станицу. В Ростове она должна была пересесть на электричку в Краснодар. За сутки общения с доброй казачкой Петровна решила для себя, что надо ехать вместе с Галей, а там, как Бог пошлёт.

На перроне в Краснодаре, простившись с попутчицей, Маша вышла на привокзальную площадь и увидела напротив билетные кассы. Она побрела туда и прочитала направления маршрутов автобусов. Её поразили знакомые с детства названия городов, которые ей казались всегда недосягаемой мечтой: Анапа, Геленджик, Туапсе, Новороссийск, Кабардинка. Спросив у кассира, сколько стоит билет до Туапсе, она купила его на ближайший рейс, решив, что это сама судьба руководит ею и посылает такой подарок, чтобы наконец она на склоне лет увидела море.

В Туапсе она не попала – вышла немного раньше, соблазнённая соседкой по креслу, которая расхвалила ей небольшой приморский городок, в котором она отдыхает каждый год.

– В Туапсе дороже квартиры и дороже продукты, да и народу побольше, а здесь море чище, тем более, это не порт.

К вышедшей из автобуса Маше подбежали женщины, предлагая комнаты почти на берегу моря. Узнав стоимость койки, Маша прикинула, что ей хватит сбережений на месяц проживания без питания. Она устроилась в самой дешёвой комнатке, похожей на чуланчик, в полчаса ходьбы от моря: продукты были очень дорогими, и надо было экономить на всём.

Маша впервые пришла на пляж и расплакалась то ли от счастья, то ли от сожаления, что одинока и не с кем разделить свой восторг от увиденного. Войти в воду и загорать она не смогла – не было купальника. Впервые выкупалась глубокой ночью, когда последние влюблённые покинули пляж. Экономя на купальнике, Маша приходила на пляж вечером и, дождавшись, когда опустеет берег, купалась в тёплой ласковой воде, смеясь и называя себя стареющей русалкой.

Деньги таяли быстрее, чем предполагалось. Маша стала искать работу, но её никуда не брали: не подходил возраст, да и трудовой книжки не было – осталась в рэпе. Иногда она перебивалась случайными заработками, но платить за квартиру стало нечем, и Маша ушла от хозяйки. Пришлось ночевать на берегу моря, но скоро ей встретились другие бездомные, которые пригласили её в свою «семью». У бомжей были свои места ночёвки, но старший стал заставлять Машу воровать. Она не могла принести вечером «заработок», поэтому несколько раз была за это бита, после чего ушла из «семьи».

Около месяца она жила самостоятельно: спала где придётся, ела раз в сутки, если угощали продавцы пирожков. Милостыню просить было стыдно. Однажды её забрали в милицию из-за бродяжничества. Она тогда сильно испугалась, но потом поняла, что это выход: три раза в день кормили, была крыша над головой и даже вполне комфортное место для сна.

Выйдя на волю, Петровна особенно почувствовала разницу между беззаботной жизнью в камере и борьбой за существование на свободе и стала думать, как снова оказаться на полном довольствии. Женщина пришла к единственному выводу: надо совершить что-то противозаконное. Три дня она ходила, присматриваясь к торговым точкам. Не раз её прогоняли прочь. Она понимала, что украсть ничего не может, но в то же время ей надо было это сделать: уж очень тяжело было находить место для ночлега и противно ковыряться в отходах. На четвёртый день ей повезло: она увидела милиционера, который покупал в магазине сигареты. Петровна подбежала к булкам, производя как можно больше шума, и схватила одну. Молодая продавщица закричала на неё, обозвав воровкой. У Маши подкосились ноги, но она бросилась к двери. Но, слава Богу, не успела добежать, как была схвачена за руку милиционером.

В эту ночь она была абсолютно счастлива: засыпала совершенно сытая, блаженно улыбаясь. Через двое суток в камеру привели Таню и Зину.

– Боже мой, Петровна! Просто ужас, кровь стынет в жилах! – выдохнула Татьяна. – Как можно быть такой непрактичной! Зачем ты отдала все сбережения детям мужа? Надо было себе оставить то, что ты заработала! А пенсия твоя где? Ты что, её не получаешь? Как я поняла, ты всю жизнь работала. Сколько тебе сейчас лет?

– Пятьдесят четыре.

– Что? Извини, я не ослышалась? Тебе, правда, пятьдесят четыре? Не шестьдесят четыре? – Таня постеснялась назвать возраст, на который выглядела Григорьева, убрав лет шесть.

– Правда. Мне ещё до пенсии год, только всё равно трудовой нет, какая уж теперь пенсия! – горько сказала Петровна.

– Зин, ты не уснула? Что молчишь? – спросила в темноте Таня.

– Нет, – всхлипнула Зиночка. – Мне Петровну жалко.

– Так, всё! Никакой мечты о тюрьме, Маша. Теперь все твои мытарства закончились. Как я и обещала, поедешь с нами. Теперь у тебя будет настоящая семья: будешь жить вместе со мной, моим мужем и Максимкой в нашем новом доме. Я помогу тебе вернуть трудовую и оформить пенсию, хотя тебе не будут нужны эти копейки, просто для твоего самоутверждения. Кстати, я что-то слышала, что люди, которые были на Севере, получают раньше пенсию. Но это уже неважно. Так, а сейчас всем спать, – сладко зевнув, распорядилась Татьяна. – Боже мой, уже четвёртый час!