После того как за майором Власовским закрылась дверь, генерал Важенцев встал и несколько раз прошелся по кабинету. На душе у него было тяжело.

Конечно, в деле Сенченко было много неясного. Ряд фактов, несомненно, говорит против ученого и его близких.

Но все то, что Евгений Федорович до сих пор знал о профессоре Сенченко, подсказывало иное. Даже если этот человек и был вовлечен в какие-либо неблаговидные дела, то скорее всего это произошло без сознательного его намерения.

Такие случаи встречались. И Важенцев был внутренне глубоко удовлетворен, если предоставлялась хотя бы малейшая возможность протянуть честному человеку руку помощи.

Генерал вспомнил ядовитый намек Власовского на «либералов», которые, мол, несмотря на всю свою опытность, допускают ошибки.

Да, здесь он ничего не мог возразить. Это был промах, несомненный промах. Но на таких ошибках учатся. И старые и молодые… Но Евгений Федорович и сейчас не раскаивался. Ведь он прямо и правдиво высказал свои соображения по столь памятному делу так, как он его тогда понимал.

Нет, Власовскому не удалось задеть его лично. Евгения Федоровича волновало совсем другое. Конечно, хорошо, что у этого нового работника, как видно, есть энергия и инициатива. Но непонятно, почему дело, дискредитирующее крупного советского ученого, майор Власовский воспринимает чуть ли не с ликованием? Точно жизнь ему преподнесла не повесть о трагедии человеческого падения, а приятный подарок. Конечно, Власовский это маскирует. Прикрывает большими словами. Но Евгений Федорович достаточно пожил на свете и угадывал в людях то потаенное, что они порой прячут за эффектной декорацией.

«Либерализм» — снова вспомнилась смело брошенная ему в лицо фраза Власовского. Евгений Федорович не был склонен переоценивать личную храбрость подобных людей. Он знал, что до наглости бесцеремонными они становились, только чувствуя за собой так называемую «сильную руку». Очевидно, на подобную поддержку рассчитывал и столь «отважный» майор Власовский.

Важенцев хорошо представлял себе, на кого рассчитывает этот маленький шакал. Отдавал он себе отчет и в том, что ему — именно ему, Важенцеву, — грозит смертельная опасность.

Ну что ж, на то он и коммунист… Разве имеет он право колебаться, когда речь идет о человеческой судьбе, о человеческой жизни!

Генерал выпрямился и спокойно подошел к столику, на котором стояло несколько телефонных аппаратов. Что бы там ни было, он поведет дело так, как подсказывает ему совесть.

— Адриан Петрович? Прошу вас зайти, — негромко произнес Евгений Федорович в трубку.

Спустя несколько минут в кабинет вошел невысокий, коренастый человек. Лицо его одно из тех русских лиц, которые обычно называют открытыми, ничем не было примечательно, кроме, пожалуй, побелевшего от времени шрама через всю его левую щеку.

— Значит, Адриан Петрович, подтвердилось? — спросил вошедшего подполковника генерал Важенцев.

— Проясняется, Евгений Федорович. Есть предположения, что это тот самый фрукт.

— Надо полагать, что этот его визит в Советский Союз окажется первым и последним? — улыбнулся генерал.

— Я тоже так думаю, Евгений Федорович.

И подполковник Сумцов доложил о состоянии дела.

Доклад вкратце сводился к следующему.

Помощник кока иностранного торгового парохода «Леонора», прибывшего в Мурманск за грузом леса, некто Ларе Стивенс, нашел возможность сообщить нашим таможенным властям, что на этом пароходе, очевидно в тайнике, скрывался посторонний для их команды человек. Место расположения тайника ему, к сожалению, неизвестно, но он полагает, что потаенное помещение как-то примыкает к каюте капитана. Подозрение Стивенса было вызвано тем, что капитан во время рейса потреблял чрезмерное для одного человека количество пищи. Далее Стивенс утверждал, что подозрения его оправдались. Он видел, что какое-то чудовище прыгнуло в море в нескольких километрах от советского берега. Это произошло севернее Мурманска.

Информация, полученная от старого рабочего Ларса Стивенса, заслуживала доверия. Было предпринято усиленное обследование побережья. И действительно, в указанном Стивенсом районе, в восьмистах метрах от берега, обнаружено фактическое доказательство нарушения границы. Найдено специальное, новой конструкции обмундирование с кислородным прибором и системой внутреннего электрического обогрева. А на самом берегу были замечены странные следы, действительно напоминающие оттиски лап неведомого пресмыкающегося.

Сведения, полученные из другого источника, заставляют предполагать, что нарушителем является хорошо известный советским органам безопасности офицер иностранной разведки Франц Каурт.

— А, это из банды Петер-Брунна, — заметил генерал.

— Да, он самый… — подтвердил Сумцов. — Торговцы смертью не дремлют…

— Что ж, этого следовало ожидать, — задумчиво сказал генерал. — Ведь война для петербруннов — барыши…

Напрашивается вывод, что заданию, с которым шпион был переброшен, придается большое значение. Можно предположить, что Каурт рассчитывает опереться на чью-то помощь и поддержку уже на территории Советского Союза.

Сумцов высказал также предположение о тех заданиях, которые, как ему кажется, поручены шпиону.

— Есть данные, что на этот раз мы сталкиваемся с совершенно оригинальным делом.

— Что вы имеете в виду? — задал вопрос внимательно слушавший его Важенцев.

— Я много думал, Евгений Федорович, и пришел к выводу, что в данном случае речь идет не о простой диверсии. Если мы не ошиблись и это действительно Каурт, то, несомненно, Петер-Брунн поручил ему какую-нибудь более деликатную операцию.

— Думаю, что это верно, Адриан Петрович. Такими сотрудниками они бросаться не станут, — согласился генерал. — То, что Каурт хорошо знает нашу страну, а русский язык ему почти родной, дает основания предполагать, что Петер-Брунн вероятнее всего использует его для работы с нашими же людьми.

— Да, Евгений Федорович. И кое-что уже установлено.

И Сумцов перечислил ряд фамилий известных советских граждан, которые, по его мнению, могут явиться объектом внимания этого разведчика. В числе прочих он упомянул молодого талантливого советского ученого Василия Антоновича Сенченко.

— Сенченко? Вот как! — сохраняя внешнюю невозмутимость, произнес генерал.

Но подполковник Сумцов, за долгие годы совместной работы хорошо изучивший своего начальника, знал, что у того за подчеркнутым спокойствием подчас скрывается совсем иное.

— Да, именно профессор Сенченко, — подтвердил Сумцов.

— И вы думаете, что Каурт здесь сможет чем-нибудь поживиться?

Сумцов не сразу ответил.

— Откровенно говоря, не думаю, Евгений Федорович. Мне представляется, что Сенченко и его семья неподходящие для этого люди.

— Вы можете ручаться, товарищ Сумцов? — неожиданно в упор спросил генерал.

Наступила пауза.

С весенним ветерком в открытую форточку врывался оживленный шум площади, носившей славное имя Дзержинского.

— Я убежден, товарищ генерал, в одном: мы не имеем права сбрасывать со счетов моральный облик людей, жизненную линию их поведения, наконец, все их прошлое, их заслуги перед страной.

Генерал внимательно смотрел на подполковника. Евгения Федоровича подкупало то волнение, с которым Сумцов говорил о судьбе чужих в сущности ему людей так, словно речь шла о его собственной семье.

— Предположим, вы правы, — согласился генерал. — Но ведь случается, что и хорошие в общем люди иногда срываются… В частности, возьмем жену Сенченко. Майор Власовский видит эту особу совсем в ином свете.

— Знаете, Евгений Федорович, — прямо взглянув на генерала, сказал Сумцов. — Насколько я успел заметить, майор Власовский предпочитает все расценивать в определенном свете… Видно, так ему сподручнее, — усмехнувшись, добавил он.

— Сподручнее? — повторил это народное слово, так же чуть улыбнувшись, генерал. — Для чего «сподручнее»?

— Для карьеры, — резко ответил Сумцов.

— Ну, не будем пока читать в душах, Адриан Петрович, — остановил его генерал. Ему хорошо был известен прямой и горячий нрав подполковника. — Именно о жене Сенченко майор Власовский предъявил достаточно убедительные факты.

И генерал вкратце рассказал Сумцову о тех обвинениях, которые Власовский выдвинул против Людмилы Сенченко.

— А я, товарищ генерал, уверен, что этому найдется совсем другое объяснение. И я это докажу, — твердо сказал Сумцов.

— Было бы отрадно, Адриан Петрович.

Мысленно представляя себе стоящие перед ним трудности, Сумцов на мгновение задумался.

— Я бы пошел совсем иным путем. А о том, что семья Сенченко находится под прицелом иностранной разведки, говорит хотя бы этот документ.

Подполковник вынул из папки и положил перед генералом листок бумаги, испещренный витиеватым, очевидно старческим, почерком.

В письме были соблюдены все правила старой орфографии и даже буква ять.

Дорогой мой Антоний!

Верный твой Порфирий.

Трудно описать, что делают со мной. Как только я вернулся домой, началось вокруг меня полное мракобесие. Всё с допроса на допрос. Видно, грозит мне заточение, а храму моему закрытие. Теперь вижу, что со злым умыслом поспешили они направить меня в твой дом, за что теперь терзают плоть мою. Всё требуют черной клеветы на тебя и на сына твоего Василия. Но дух мой непреклонен, и ты тоже не поддавайся, что бы тебе ни говорили. По глубокому моему разумению, козни сии исходят не иначе, как от новых наших фашистов, или, как их у нас называют, «ребяток Петер-Бруина». Не доверяя нашему почтамту, посылаю эти строки с оказией.

— А! Это тот свободолюбивый поп? — улыбнулся генерал. — Да, ему там еще покажут «свободу духа»…

— Конечно, — поддержал его Сумцов. — Но непонятно, Евгений Федорович, другое. Разве шум, поднятый вокруг визита попа к Сенченко, откроет им планы ученого и тайну его научного открытия?

Генерал покачал седой головой.

— В том-то весь и вопрос, Адриан Петрович, что главная их цель пока не ясна… Но мы должны ее установить. Я убежден, что она глубже, чем это может показаться на первый взгляд. Не забудьте, например, такой факт. Ведь Сенченко — активный участник движения сторонников мира. Возможно, дело идет о какой-нибудь провокации… А пока займитесь Кауртом. Не мог же он раствориться в воздухе! Где-то он живет, с кем-то он связан, кто-то ему помогает…

— Слушаюсь, товарищ генерал.

— Не скрою, Адриан Петрович, — произнес в заключение генерал. — Я сам буду рад, если ваша вера в семью Сенченко подтвердится. Но вы учитываете, какую берете на себя ответственность? Ведь любой вашей ошибкой есть кому воспользоваться. И это может вам стоить больше, чем репутации…

Взгляды двух людей скрестились.

— Я понимаю, о чем вы, Евгений Федорович… — выдержал взгляд Сумцов. — И готов.

Собираясь уйти, Адриан Петрович складывал бумаги в папку. Он, вероятно, был бы удивлен, если бы заметил, с какой теплотой следит за ним его старший товарищ.

— Желаю успеха, Адриан Петрович. — Важенцев на прощание крепко пожал руку подполковнику.

Когда генерал остался один, он вернулся к размышлениям сегодняшнего дня.

С какой поучительной наглядностью одно и то же дело было освещено ему с двух совершенно различных и даже противоположных точек зрения…

Судьба человека… Как много значили эти слова для старого коммуниста Важенцева!

Да, он умел беспощадно бороться с врагами Родины, социализма. Но эта борьба неизменно озарялась высокой целью.

Этой целью было спокойствие и счастье советского человека.