Рут очнулась в мягком успокаивающем серо-голубом свете. Женщина чувствовала, что лежит в кровати, укрытая теплым шелковистым одеялом. Она поняла, что на ней нет никакой одежды, но ей было тепло… тепло… Над ней висела овальная штуковина с блестящими хрустальными гранями. Грани меняли цвет — зеленый, серебристый, желтый, голубой… Они успокаивали…

В глубине сознания сидела мысль о том, что нечто требует срочного внимания, но мысль казалась абсурдной. Все существо женщины твердило: срочные вещи подождут.

Рут повернула голову вправо. Откуда-то лился свет, неожиданно полный желтых бликов, точно воспоминание о солнечном луче. Свет озарял странную комнату: стена, уставленная чем-то, похожим на книги, низенький овальный столик, заваленный странными золотистыми фигурками: кубиками, прямоугольными сосудами, предметами, похожими на половинки яиц. В стене было окно, в которое стучалась синяя ночная тьма. Когда Рут посмотрела в окно, голубая тьма сменилась металлическим белым цветом, затем появилось лицо. Оно глядело на нее, большое, со странной серебристой кожей, грубыми, непривычными земному взгляду углами и плоскостями, с запавшими проницательными глазами.

Рут чувствовала, что должна была бы испугаться при виде этого лица, но никаких чувств не возникло.

Лицо исчезло, а в окне возник вид на морское побережье. Изрезанные неумолчным прибоем утесы, влажные скалы, солнечный свет… Затем картину вновь сменила ночная тьма, и Рут поняла, что это не может быть окном.

Перед тем, что не могло быть окном, стояла тумбочка на колесах, которая поддерживала неровно сложенную многоблочную фигуру, похожую на изображенную кистью художника-сюрреалиста пишущую машинку.

Левого бока коснулось дуновение сквозняка. Это было первое ощущение холода, которое пришлось испытать с момента пробуждения. Рут повернулась туда, откуда появился сквозняк, и увидела овальную дверцу. Дверца была открыта, но ее уже затягивала радужная листва. Прямо в дверном проеме стояла приземистая фигура в зеленом трико — то самое лицо, которое смотрело на нее. Где-то глубоко родилась мысль: «Что за омерзительный кривоногий коротышка!» Но мысль почему-то никак не хотела выходить на поверхность.

Большой, с толстыми губами рот существа раскрылся. Он произнес:

— Я Келексель.

Голос был приятным, он напомнил звон крошечных серебристых колокольчиков.

Глаза коротышки обшарили ее тело, и она вдруг осознала, что взгляд был откровенно мужским. Но она не почувствовала отвращения. Комната казалась такой теплой, успокаивающей, хрустальные грани над головой двигались с таким изяществом…

— Я нахожу тебя очень привлекательной, — сказал Келексель. — Я не помню, чтобы кто-то так привлекал меня с таким магнетизмом.

Он обошел кровать.

Рут наблюдала за тем, как он манипулирует клавишами прибора на вершине тумбочки с колесами. Восхитительная дрожь пробежала по телу, и она начала раздумывать, как было бы, если бы странное создание, Келексель, стал ее любовником.

Глубоко внутри кто-то крикнул: «Нет! Нет!» Затем голос начал медленно затихать, пока не умолк совсем.

Келексель подошел и встал над ней.

— Я — чем, — сказал он. — Это что-нибудь значит для тебя?

Рут покачала головой.

— Нет.

Ее голос был едва слышен.

— Ты никогда не видела раньше никого, похожего на меня? — спросил Келексель.

— Я…

Она вспомнила последние несколько минут с Невом, странных существ в дверном проеме. И Энди. Она знала, что было что-то такое, что ей полагалось ощущать к Энди Турлоу, какое-то глубокое и сильное чувство, но сейчас она чувствовала лишь сестринскую привязанность.

Милый Энди… такой хороший, такой славный…

— Ты должна отвечать мне, — сказал Келексель. В его голосе ощущалась сила.

— Я видела троих… в моем доме… троих, которые…

— А, тех троих, что привезли тебя сюда, — сказал Келексель. — А до этого ты видела кого-нибудь из нас?

Тогда она подумала об эвкалиптовой роще, об описании Энди (добрый, чудесный Энди), но своими глазами она не видела там этих существ.

— Нет, — ответила она.

Келексель заколебался, глядя на индикаторы манипулятора, контролировавшие чувства туземки. Она говорила правду. И все же не стоило забывать об осторожности.

— Тогда то, что я чем, ничего для тебя не значит?

— А что такое чем? — спросила она. Часть ее была заинтригована. Любопытство пробилось сквозь мутные волны возбуждения, заставив посмотреть на Келекселя. Ну и лилипут! Какой милый маленький лилипут.

— Это будет иметь для тебя значение, — сказал Келексель. — Ты очень привлекательна. Мы, чемы, добры к тем, кто доставляет нам Удовольствие. Ты, разумеется, больше никогда не сможешь вернуться к друзьям. Однако за это ты будешь вознаграждена. Считается почетным служить чемам.

«Где Энди? — подумала Рут. — Милый, славный Энди».

— Очень привлекательна, — пробормотал Келексель. Удивляясь силе, что двигала им, Келексель протянул узловатый палец, коснулся ее правой груди. Какая упругая и приятная кожа! Палец медленно двинулся вверх, к соску, вдоль шеи, к подбородку, к ее губам и, наконец, к ее волосам.

— У тебя зеленые глаза, — сказал Келексель. — Мы, чемы, очень любим зеленое.

Рут сглотнула. Ласкающее движение пальца Келекселя наполнило ее возбуждением. Его лицо заслонило ей вид. Потянувшись, она коснулась его руки. Какой надежной и сильной казалась его ладонь! Рут встретила взгляд, его проницательных карих глаз.

Индикаторы манипулятора говорили Келекселю, что женщина сейчас полностью покорилась его воле. Эта мысль взволновала его. Он улыбнулся, показывая серебристые квадратные зубы.

— Я задам тебе еще много вопросов, — сказал он. — Потом. Рут чувствовала, что утопает в золотистой дымке. Ее внимание было приковано к хрустальным граням, мерцающим над кроватью. Голова Келекселя мгновенно заслонила калейдоскопическое движение, и она почувствовала, что его лицо прижалось к ее груди. Золотистая дымка захлестнула ее сначала легкой зыбью, затем волнами пугающего экстаза.

— О Боже, — прошептала она. — О Боже. О Боже.

«Как прекрасно, когда тебя обожествляют в такой момент», — подумал Келексель. Это было самое огромное наслаждение, которое когда-либо дарила ему женщина.