Ранним утром в дверь негромко постучала сестра Инэз. Изнемогшая от горя Фелиция чуть приоткрыла дверь, не желая, чтоб монахиня увидела умирающего племянника.
— Доброе утро, матушка. Здесь Агнесс. Она просится с вами поговорить. Говорит, это очень срочно.
Фелиция оглянулась на Беллатора. Он дышал сипло и прерывисто и был багровым от запредельного жара. Она не хотела отходить от племянника, он мог испустить дух в любую минуту.
— Позовите Агнесс сюда. — Сильвер с укором посмотрел на нее. Она тихо пояснила: — Беллатору уже ничто не повредит и не поможет.
Через пару минут сестра Инэз сообщила о приходе Агнесс. Фелиция торопливо разрешила:
— Пусть войдет!
В комнату зашла Агнесс и остановилась: ей в нос ударил запах гноя и гниющего мяса — запах смерти.
— Ой, я и забыла, что его тоже покусали крысы! Я сейчас приведу Ферруна! — она повернулась и исчезла.
Фелиция и Сильвер в недоумении посмотрели друг на друга.
— Что значит «тоже»? Она что, была с вами?
Сильвер кивнул.
— Роуэн прав, и это в самом деле она была на той колонне! И ее тоже искусали крысы. Но по ней этого не скажешь.
— Наверное, ее лечили сразу и поэтому…
Фелиция не успела досказать, в комнату вошла Агнесс, таща за собой упирающегося мальчишку. Или нет, молодого мужчину, но уж очень странного вида. На нем были дорогие бархатные камзол и штаны, но они висели на нем, как грубо подогнанный балахон. Опоясан он был боевым мечом, который бил его по худым ногам. Кожа у него была странно бледна, даже бела. И на белом лице горели неправдоподобно синие глаза, внушавшие страх.
— Ну и что с того, что он умирает? Это не мое дело! Не надо было лезть, куда не надо, вот и все! Не буду я его лечить! У меня и так мало сажи! — он громко возмущался, не обращая внимания на умирающего.
Слова о саже изумили Сильвера, но он понял одно: мальчишка мог бы вылечить брата, но почему-то не желает этого сделать. Обезумев от горя и чувства мучительной утраты, он схватил лежавший на столе меч и наставил его на мальчишку.
— Или ты вылечишь моего брата, или я убью тебя на месте!
Мальчишка выхватил болтавшийся у него на поясе меч и не успел Сильвер опомниться, как получил по занесенному мечу удар такой силы, что тот вырвался из его рук, ударился о каменный пол и переломился пополам, разбрызгав вокруг сноп огненных искр.
Мальчишка не спеша осмотрел лезвие своего меча, удовлетворенно кивнул и снова прицепил его к поясу.
— Я таких вояк, как ты, одним пальцем зашибить могу! — хвастливо заявил он.
Сильвер остолбенело смотрел на него, не в силах вымолвить ни слова. Фелиция посмотрела на племянника и укоризненно покачала головой.
— Откуда ты, храбрый воин? — ласково спросила она.
Польщенный мальчишка гордо ответил:
— Я из замка графа.
— А кто ты и как тебя зовут?
— Зовусь я Феррун, а кто я, понятия не имею. А какая разница? — он посмотрел вокруг, увидел фолиант в коричневом кожаном переплете с дорогой инкрустацией и без промедления взял его в руки.
— Никакой. За свою отвагу ты вполне достоин быть рыцарем.
— Да! — высокомерно согласился с ней Феррун, приосанился и стал выглядеть еще более потешно.
Агнесс хотела вмешаться, но Фелиция предупреждающе подняла палец.
— Но, как всякий благородный рыцарь, ты наверняка помогаешь слабым и тем, кто нуждается в помощи!
— Помогаю, — это было сказано уже с некоторым подозрением, — но лечить вашего племянника я не буду. У меня мало сажи. — Он открыл книгу, пробормотал: — А, это я уже читал! — и небрежно вернул фолиант на место.
Беллатор страшно захрипел, все враз повернулись к нему. Не выдержавшая этого хрипа Агнесс все-таки вмешалась, несмотря на запрет настоятельницы:
— У тебя зола густая, еле мажется. Ее вполне можно развести. Она же как клей. Не жадничай!
Феррун с сомнением согласился:
— Ладно, можно попробовать. Все равно ведь не отстанешь.
Он поднял с полу брошенный при нападении Сильвера мешок, вытащил обмотанный грязной тряпкой горшок. Размотал тряпицу и приказал:
— Дайте какую-нибудь плошку!
Фелиция поспешно подала ему небольшую серебряную чашк. Он чуть-чуть, как драгоценность, зачерпнул вязкой грязи и положил в чашу. Горшок отдал Агнесс с приказом «завяжи»! Протянул чашу с грязью настоятельнице и, не меняя тона, распорядился:
— Воды! Я скажу, когда хватит.
Фелиция стала осторожно лить в чашку из бутыли со святой водой. На половине чаши Феррун решил:
— Хватит! — повернулся к Беллатору и сухо приказал: — Поверните его! Начнем со спины!
Сильвер с сомнением смотрел на черную жижу в руках мальчишки. Но Фелиция, шепнув ему:
— Беллатору уже ничто не повредит, — поспешила выполнить приказ странного лекаря.
Беллатор застонал и слегка приподнялся. Фелиция оголила его спину, и Агнесс чуть самой не стало плохо: там не было ни одного живого места. Сочащиеся гноем и кровью укусы расползлись и закрыли всю кожу, издавая омерзительный запах гниения.
Не моргнув глазом, будто давно привык к подобному зрелищу, Феррун принялся аккуратно мазать сажей спину Беллатора. Все замерли, не веря своим глазам: из спины вонючей струей начал изливаться гной пополам с сукровицей. И раны тут же затягивались, не оставляя следов.
Закончив со спиной, Феррун вызывающе заявил:
— А ниже что, мазать не будем? Там укусов нет?
Поняв, что она тут лишняя, Агнесс поспешно вышла из комнаты. Через некоторое время к ней присоединилась и Фелиция.
— Это чудо! Беллатору уже гораздо легче! Он сам выпил воды и сказал, что у него всего лишь кружится голова!
— Так же было и со мной. Но мне Феррун смазал укусы почти сразу, поэтому я поболела совсем немного.
— Кто он такой? — понизив голос, спросила Фелиция.
Агнесс ответила также негромко, стараясь, чтоб проходившие мимо монахини ничего не услышали:
— Он жил в замке графа в дымоходах, почти никогда не выходил на белый свет. Это он помог мне бежать от графа и спас, теперь уже трижды.
— Не выходил на свет и жил в дымоходах? — Фелиция удивленно всплеснула руками, приоткрыв красивые тонкие запястья. — Какая ужасная жизнь. Но теперь я поняла, отчего у него такая неестественно белая кожа.
— И еще он не выносит солнечный свет. И всегда злится, когда его что-то просят сделать. Но вы и сами это видели. И, — тут она немного помялась, но все-таки решилась спросить: — Феррун не похож на графа? Вы же помните Контрарио в молодости? Феррун не может быть его сыном?
Фелиция на мгновенье онемела. Потом резко мотнула головой.
— Нет, они совершенно не похожи. Хотя что-то общее чувствуется. Но наши аристократы все немного похожи друг на друга. Может быть, повадками?
— Вы хотите сказать, что Феррун — потомок аристократа?
— Вполне возможно. Вы тоже отличаетесь от простолюдинов, Агнесс. Из какой вы семьи?
— Я очень смутно помню время до замка. И с кем жила тогда, не помню вовсе. Иногда во сне мелькают чьи-то лица, но я не успеваю их запомнить, все исчезает. Но я зачарована графом. Хотя сейчас я и не чувствую зависимости от него, но она еще есть.
— Надеюсь, со временем она исчезнет, и вы все вспомните. Но что же это я! — настоятельница в отчаянии закрыла лицо изящными руками. — Роуэн! Как же я могла о нем забыть! Он тоже жестоко покусан!
— Тогда пойдемте к нему, пока Феррун в добродушном расположении духа! Он немыслимо вредный и упрямый, с ним так трудно сладить! — вскричала Агнесс и хотела было побежать к домику Роуэна.
Фелиция жестом остановила ее.
— Его там нет. Он куда-то ушел. А Феррун всю свою жизнь провел в одиночестве, ни с кем не считаясь, потому-то он и не умеет жить в ладу с другими людьми. И любую, даже самую невинную просьбу воспринимает как покушение на собственную свободу.
— Да, — в этом Агнесс была с ней полностью согласна. — Но еще он очень сильный и ловкий. И убивает, не задумываясь. Он не умеет никого жалеть. И страха он тоже не знает. Поэтому с ним нужно быть очень, очень осмотрительным.
— Я это поняла. — Настоятельница растеряно посмотрела по сторонам. — Но как же мне найти Роуэна? Он ушел, никому не сказав, куда направляется!
Из дома вышли Сильвер с Ферруном. Сильвер потрясенно смотрел на Ферруна, который тут же накинул на лицо капюшон со словами:
— Проклятое солнце! Как от него у меня болят глаза!
— Феррун, нужно вылечить еще одного укушенного крысами! — безапелляционно заявила Агнесс.
Это вызвало у того яростный протест.
— Не буду! Сколько можно! Я в лекари не нанимался! И золы у меня мало. Я ведь не думал, что мне придется лечить полстраны.
Фелиция миролюбиво вмешалась в спор:
— Я, конечно, целитель по сравнению с тобой незначительный, наш доблестный рыцарь, но я знаю, что приготовленные растворы хранить нельзя. А у тебя осталась разведенная зола, не так ли? Она не испортится?
Ферруну подобное никогда и в голову не приходило. Он растерянно пожал плечами, не зная, что ответить.
— Думаю, ее нужно издержать как можно быстрее и издержать с пользой, — мудро подсказала ему мать-настоятельница. — Может быть, ты все-таки попробуешь вылечить моего друга?
Тот нехотя согласился:
— Ладно. Тащите сюда этого вашего друга. Буду лечить и его, — и тяжко вздохнул, будто согласился на непосильную работу.
— Он ушел. Но мы его найдем. Ты не желаешь перекусишь и отдохнуть в тихом темном месте? — нежным и ласковым голосом Фелиция напоминала библейского змея-искусителя. — Я прикажу подать тебе еду в епископский дом. Там никто не живет, потому что епископ бывает в нашем монастыре очень редко. Думаю, тебе там понравится. Там темно и тихо. Ставни мы открывать не будем.
Феррун согласился, и сестра Инез повела его к стоявшему в стороне от основных зданий монастыря большому белому дому с окнами, плотно закрытыми резными ставнями.
На улицу, пошатываясь, вышел радостный Беллатор, закутанный в длинную перемазанную в гное и крови простыню. Сильвер бросился к нему.
— Зачем ты встал, брат?
Стыдливо оглянувшись на идущих мимо монахинь, с интересом поглядывающих на его странный наряд, Беллатор сильнее запахнул на себе простыню и сипло ответил Сильверу:
— Я чувствую себя прекрасно, только очень грязным и вонючим. Сажа, перемешанная с гноем, не самое лучшее благовоние, братишка. Можно мне помыться, тетушка?
Сильвер брезгливо сморщил нос и демонстративно его зажал, делая вид, что дышать рядом с Беллатором нечем.
— В самом деле, знавал я ароматы и получше.
Фелиция поспешно пошла к кухне, в пристрое которой находилась небольшая купальня. Через несколько минут позвала в нее племянника:
— Там стоит большая оловянная ванна, ее наполнили теплой водой. Можешь мыться сколько тебе вздумается. Может быть, Сильвер, ты поможешь ему? Мне кажется, Беллатор еще очень слаб.
— Слаб, слаб, тетушка, — со смешком подтвердил нетвердо стоящий на ногах племянник, — но зато счастлив, как новорожденный! Я в неоплатном долгу перед этим дурно воспитанным мальчишкой.
— Дурно воспитанным? Он вообще не воспитанный. Его просто некому было воспитывать. А жаль. Пара плетей в нужное время и по нужному месту ему бы точно не повредила. — И Сильвер повел брата мыться.
Фелиция обратилась к окружившим ее монахиням:
— Никто не знает, где можно найти Роуэна?
Все отрицательно замотали головами.
— Он никому ничего не говорил. Вы же знаете, матушка, какой он скрытный.
Агнесс посмотрела на свой возок, стоящий возле ворот, и позвала:
— Энеко, ты здесь?
Из коляски вылез перемазанный в саже мальчишка.
— Его тоже лечил Феррун?
— Да, его пытал граф Контрарио и пытал безжалостно. Только мыться он не захотел. Я-то вымылась в лесной речке, а он сказал, что ему и так хорошо.
Фелиция побледнела и поднесла тонкую руку ко лбу, отгоняя страшные видения. Агнесс на секунду задержала на ней взгляд. Но тотчас отвела глаза и спросила:
— Энеко, ты когда-нибудь видел Роуэна? Он бывал у вас в таверне, говорил с Беллатором.
— Высокий такой, надменный, всегда в черном? Видел, как не видеть! Его все преступники знают. Головорезы от одного его взгляда бледнеют. У нас его втихаря называют «Король-из-подворотни».
— Его тоже искусали крысы, и его надо найти.
— А, так это его я видел с графской таверне! Он еще лицо плащом закрывал. Я думал, чтоб кто не узнал, а это он укусы прятал. А зачем он ушел, если болен?
— Чтоб никого не утруждать, — голос Фелиции подозрительно дрогнул и она стремительно отвернулась, напрасно пытаясь скрыть слезы.
— Ааа…, — Энеко почесал затылок, что-то соображая, — ясно. Подыхать пошел. Можно посмотреть в одном месте.
— Я с тобой, — торопливо вызвалась Агнесс.
Он решительно отказался:
— Ну уж нет! Там опасно, и возиться с тобой я не хочу. Я и сам справлюсь.
Он напомнил Агнесс самоуверенного Ферруна. Нахмурившись, она сделал шаг вперед, чтоб поставить его на место, но вмешалась настоятельница:
— Тогда хоть возок возьми. Вряд ли Роуэн сможет идти сам. — Фелиция озабочено смотрела на худого мальчишку. — Тогда ты его довезешь.
Энеко досадливо покрутил головой.
— Не везде можно проехать с возком. Ну да ладно, оставлю где-нибудь поблизости. Только мне деньги нужны, нанять кого-нибудь за кобылкой смотреть.
Агнесс торопливо протянула ему горсть медяков.
— Хватит?
Он посмотрел на деньги и весело подкинул их на ладони.
— С лихвой. Еще и поем на них. — И отправился к повозке.
Фелиция удрученно всплеснула руками.
— Ох, я совсем забыла его покормить!
— Вы о нем и не знали, матушка. Уж скорее это моя вина. — Агнесс не могла допустить, чтобы настоятельница принимала на себя несуществующие грехи. — Мы были заняты более насущными делами. Но почему так долго Сильвер с Беллатором?
Фелиция тоже обеспокоилась и пошла к купальне проверить, как там дела. Прислушалась. Из нее доносились довольные мужские голоса, и она успокоилась. Вернувшись, успокоила и Агнесс:
— Все в порядке. Они моются.
— Как, и Сильвер тоже?
— Он весь перемазался, пока помогал Беллатору смывать сажу. Боюсь, она очень прилипчивая. Надеюсь, воды им хватит.
Вымывшиеся мужчины вышли из купальни уже перед самой обедней. Беллатор был завернут в белую простыню, Сильвер в своем костюме, правда, мокром.
— Пришлось стирать, вымазался в этой дряни по уши. До чего мажется, жуть! Только пальцем задел, уже весь грязный!
— Не будем ее хаять, брат, я еще не видел столь волшебного эликсира, — заступился за спасшую его сажу Беллатор. — Я чувствую себя не только здоровым, но и помолодевшим лет на десять.
Агнесс удивилась. У нее было такое же необычное ощущение.
— В самом деле, сажа просто волшебная. Я тоже чувствую себя отдохнувшим и посвежевшим, хотя мне ее досталось мимоходом. Недаром Феррун над ней так трясется. Интересно, много ли ее в замке графа? — Сильвер о чем-то призадумался.
— Надеюсь, ты не собираешься возвращаться за ней в замок? — Беллатор с опаской посмотрел на брата.
— А что? — Сильвер воинственно сложил руки на груди, подражая великим полководцам. — Представляешь, сколько воинов мы могли бы спасти с ее помощью! Тысячи!
— Феррун на это никогда не согласится. Он считает ее своей собственностью. Хотя, возможно, это и так. Ведь это он нашел ее и открыл целебные свойства, — сказав это, Агнесс подняла голову вверх: колокола монастыря зазвонили к обедне.
Монахини в темных одеяниях потянулись в храм на молитву. Ушла и Фелиция. Агнесс присоединилась к ней. Мужчины пошли в комнату к настоятельнице, где еще совсем недавно лежал умирающий Беллатор.
В ней еще стоял ужасный запах заживо гниющего человеческого тела. Сильвер распахнул настежь двери и окна, выгоняя мерзкое амбре.
Беллатор, удобно откинувшись, сел в кресло с высокой спинкой. Провел рукой по лицу, наслаждаясь прикосновениями без боли.
— Чувствую-то я себя прекрасно, но вот слабость дает о себе знать. Но это ерунда. Пара-тройка дней, вкусная сытная еда, и я буду в порядке.
Сильвер собрал с пола в охапку одежду Беллатора, пропитанную кровью и гноем.
— Это нужно выбросить. Или еще лучше сжечь.
— Оставь. — Беллатор вяло махнул рукой. — Тетушка отдаст это выпарить и к чему-нибудь приспособит.
— Ты думаешь, какой-нибудь босяк будет щеголять в этом?
— А почему бы и нет? Ходит же Феррун в обносках графа.
Сильвер весело поправил:
— Ох, сомневаюсь я, что это обноски. Уж скорее он просто стащил у графа новый костюм. Мне кажется, для него это обыденность. Как бы он иначе жил? Он привык брать все, что ему нужно. Вряд ли кто-то готовил для него еду и одежду.
— Ему будет трудно среди обычных людей, — задумчиво произнес Беллатор. — Не предложить ли ему поселиться в воздуховодах дворца? Раз уж ему сложно жить в комнатах, как все нормальные люди?
Сильвер выбросил грязную одежду Беллатора за дверь и повернулся к брату.
— Ты хочешь, чтобы у тебя исчезало то одно, то другое? Я не хочу.
— Можно просто выдавать ему все, что ему понадобится, чтоб не крал. Интересно, что он любит?
— Надо узнать у Агнесс. Она его знает лучше нас.
Обедня закончилась, в дом вернулись женщины. На вопрос, что любит Феррун, Агнесс, не колеблясь, сказала:
— Читать. Он рассказал мне, что прочел все книги в замковом книгохранилище. Но оно небольшое.
— Что, прямо-таки все? — Беллатору это заявление показалось неправдоподобным. — Там много древних манускриптов. В свое время дед нынешнего графа славился коллекцией старинных рукописей.
Агнесс на мгновенье задумалась.
— Я не знаю, в самом деле он прочел все или только хвастает. Он любит прихвастнуть, даже не сознавая этого. Но надпись на моем кинжале на неизвестном мне языке он перевел сразу.
Беллатор попросил кинжал, и Агнесс с опаской вручила ему острое лезвие. Беллатор посмотрел тонкую витиеватую надпись на свет и медленно перевел:
— Защищаю хозяина. Феррун прочел так же?
— Да.
Беллатор удивленно покачал головой.
— Наш друг оказался гораздо просвещеннее, чем я предполагал. Интересно, что еще он знает?
В покои настоятельницы без стука вбежали две послушницы, помогавшие на кухне. Они были чем-то здорово раздосадованы.
— Матушка, тот длинный тощий тип пришел к нам на кухню, забрал у поварихи все самое вкусное, что готовилось на всю обитель, и ушел, — начали они хором, перебивая друг друга. — А когда мы стали ему говорить, что так нельзя, крикнул, чтоб мы шли прочь, потому что мы неумытые плебейки!
Беллатор с Сильвером закатились от смеха. Фелиция, с трудом сдерживая улыбку, серьезно объяснила возмущенным девушкам, что Феррун — великий врачеватель, но, как все великие люди, немного со странностями, и не нужно придавать значения его словам. Тем более, что он скоро уедет.
— Да, не переживайте, пожалуйста. Он только что вылечил моего брата, но боюсь, он совсем не рыцарь! — сквозь смех посетовал Сильвер.
— А ведет себя как прирожденный аристократ! Высокомерный и наглый! — выпалила одна из них и в испуге зажала себе рот.
— Вы можете идти, сестры! — спокойно посоветовала им Фелиция. — Скоро все утрясется.
Обиженные послушницы ушли, а Сильвер насмешливо обратился к брату:
— Ну, видел, что нас ждет? Он будет брать все, что ему вздумается, и заявлять при этом, что все окрест — неумытые плебеи.
— Откуда он это взял? — Агнесс не могла понять этого странного выражения. — Он сам вчера умылся впервые в жизни.
— Это цитата из одной древней пьесы, — посмеиваясь, пояснил Беллатор. — Теперь я верю, что он и в самом деле очень много читал.
— А что ему еще было делать? Работать-то его никто ведь не заставлял! — Агнесс нахмурилась, расслышав в словах Беллатора удовлетворение. — Он жил в свое удовольствие и ничего другого не умеет! — Спохватившись, тихо добавила: — Хотя я такая неблагодарная! Я столько раз обязана ему жизнью!
Прижав к груди нежные руки красивой формы, Фелиция подошла к окну и беспокойно посмотрела на стоявшие вдалеке городские дома.
— Где же Энеко и Роуэн? Я так волнуюсь!
— Кто такой Энеко? Он что, поехал за Роуэном? — Сильвер сразу насторожился. — Откуда он его знает?
— Энеко — тот мальчик, что привез меня к замку. Он сказал, что знает, где Роуэн, — пояснила Агнесс. — У них его называют «Король-из-подворотни».
— Успокойся, Сильвер. Энеко не графский шпион, он мальчик на побегушках в «Шарбоне». Ты его видел, когда мы оттуда уезжали. Шустрый такой паренек, — пояснил брату Беллатор. — И он не раз заставал меня беседующим с Роуэном. Будем надеяться, что ему повезет, и он отыщет своего «Короля-из-подворотни».
— И что это будет не слишком поздно. Он крепче тебя, но, боюсь, его время тоже на исходе. — Фелиция печально склонила голову и ушла молиться к алтарю.
Энеко остановил кобылку возле полуразвалившейся конюшни. Здесь было городское имение герцога Ланкарийского, но за ним никто не следил, королевская стража стояла только возле главного входа в особняк, поэтому на задворках прижились разного рода шайки. Были и откровенные бандиты, были и бедолаги, которым негде было преклонить голову.
К нему подбежал босой оборванный мальчишка младше лет на пять. Узнал и восторженно крикнул:
— Ух ты, какой у тебя роскошный экипаж, Эн! Откуда?
— Много будешь знать, окончишь жизнь на виселице, — тоном умудренного жизнью старикана ответил Энеко. — Лучше подержи-ка лошадку, мне надо кое-куда заглянуть. И вот тебе за труды! — и он кинул мальчишке медную монетку.
Тот схватил ее на лету и выпучил от восторга глаза.
— Ух ты, целый пятак! Да я сегодня устрою настоящий пир! И Ксерку с Миркой возьму! Наедимся до отвала!
Энеко знал, что значило голодать несколько дней подряд. До того, как его взяли в таверну, он скитался так же, как эти бесприютные мальчишки.
— Вернусь, получишь еще. А сейчас смотри за ней получше. Сам знаешь, сколько здесь бандюганов.
Тот отвел лошадку подальше в густые кусты и пообещал смотреть в оба.
Энеко отправился на конюшню. Длинное кирпичное здание тянулось вдоль всего господского дома. Когда-то здесь в просторных денниках стояло до полусотни лошадей. Но запустение коснулось и его. Крыша прохудилась, сквозь дыры весело светило солнце, придавая полуразрушенному зданию вполне уютный вид.
Энеко осторожно зашел внутрь. В первом деннике в куче откуда-то притащенной соломы валялся раздетый до пояса полупьяный мужик в драных штанах. Он порывался что-то спеть, но только сипел и хрипел, не в состоянии вывести самую простую мелодию. Но упрямо начинал сначала.
— Эй, Крот, ты Короля-из-подворотни не видал? — на всякий случай Энеко встал подальше. Он знал, что здесь в любой момент в голову могут запустить пустой бутылкой или грязным башмаком.
Но сытый Крот ответил вполне благодушно:
— Здесь он не проходил. Если только на сеновале. Туда вход отдельный.
Энеко поежился. Сеновал был над денниками, туда вела полусгнившая лестница и лезть наверх ему не хотелось.
Вышел из конюшни, обошел ее и остановился перед высокой лестницей с переломанными ступеньками. Он в раздумье смотрел на нее, почесывая пятерней затылок, пока не услышал презрительное:
— Ух ты, кто тут у нас появился! Богатей из таверны! Что, пришел старых дружков проведать, благодетель ты наш?
Даже не оборачиваясь, Энеко знал, кто это. Своего любимого врага он видел даже во сне. Эх, как не вовремя! Повернувшись, мирно попросил:
— Гаро, не лезь! Не до тебя сейчас. Мне срочно надо одного парня найти.
Немного опешив от почти дружеского обращения, тот уточнил:
— Какого парня?
— Короля-из-подворотни.
— Зачем тебе он? — Гаро насторожился. Короля-из-подворотни он не любил. Считал не по чину слишком гордым. К тому же как-то раз тот дал ему увесистый подзатыльник только за то, что Гаро раздевал какого-то жалкого забылдыгу. Может, пришла пора поквитаться?
Энеко неохотно пояснил:
— Он умирает, а в монастыре ему лекаря нашли. Велели привезти.
— С чего это ему умирать? — Гаро неприязненно оскалился и сплюнул на дорогу прямо перед ногами мальчишки.
Энеко не стал лезть в драку, как непременно сделал бы раньше. И рассказывать, от чего умирает Роуэн, тоже не стал. Просто сказал:
— Его сильно ранили. У него лихорадка.
Это Гаро понимал. Ран самых разных он видел немерено, не меньше и смертей. Так же как Энеко, почесав затылок, посмотрел наверх.
— Если ты думаешь, что он наверх залез, то ты круглый дурак. Туда и крыса не проберется, провалится, лестница полностью сгнила. А Король тяжелый.
Энеко задумчиво посмотрел вокруг.
— А где он может быть?
Гаро поплотнее запахнул рваный кафтан непонятного цвета и предположил:
— У тетки Плюшки?
— Зачем он туда пойдет? — Энеко исподлобья глянул на своего недруга, предполагая подставу.
Но Гаро рассудительно ответил:
— Ну она же умеет лечить. И Королю она не откажет. Она его уважает.
— Ладно, схожу проверю, — скучно согласился с его доводами Энеко. — Ты со мной?
Гаро отказался.
— Не-а. Она меня обещала кипятком ошпарить. Я у нее пирог как-то стащил. Не пойду.
Энеко шустро припустил в сторону еще крепких домов для прислуги. Там, хотя это и было запрещено, жили несколько довольно приличных семей. Они именно жили, а не ютились на том основании, что они сами или их родители когда-то служили старому герцогу.
Среди этих вполне обеспеченных по меркам окрестной голытьбы семей обитала и тетка Плюшка. Ее настоящее имя никто не знал, а Плюшкой ее прозвали потому, что она пекла пироги и продавала их на центральной площади города. Пекла она вкусно, цену не задирала, давно обзавелась постоянными покупателями, и ее семья не бедствовала.
Энеко добежал до ее дома и постучал в окно с сохранившимся стеклом. Ему открыли сразу. Увидев, что это только мальчишка, выглянувшая в окно дородная женщина хотела его молча прикрыть, но Энеко не дал, ухватившись рукой за створку.
— Тетушка, простите, но меня послала мать-настоятельница монастыря Дейамор.
Пухлая женская рука повисла в воздухе. Настоятельницу монастыря все уважали. Она многократно помогала здешним бедолагам. Отказать ей никто бы не решился.
— Чего тебе? — прозвучало негостеприимно, но Энеко на это было наплевать.
— Я ищу Короля-из-подворотни.
— Он приходил ко мне, но ушел, — голос женщины смягчился.
— Куда? — мальчишка подпрыгнул от нетерпения.
— Он никому ничего о своих делах не говорит.
— Знаю. Но вы же умная женщина, вы наверняка догадываетесь, — Энеко льстил, но даже не догадывался об этом. — Помогите, и настоятельница поможет вам.
На тетушку Плюшку подействовала и лесть, и обещание возможных благ.
— Я думаю, он ушел к обрыву, — предположила она.
— К обрыву? — Энеко повернул голову в сторону реки.
— Ну да. Он слегка заговаривался, и я поняла, что он решил посидеть у обрыва. А, точнее, умереть. Сам знаешь, он при смерти. — Тетушка Плюшка поневоле сочувствовала Роуэну, но как и все здешние обитатели, предпочитала не вмешиваться в чужие дела.
Поблагодарив ее, Энеко без объяснений бросился к своему возку. Швырнув добросовестному сторожу еще один пятак, погнал кобылку к реке, к тому самому обрыву, куда по предположению тетки Плюшки мог уйти Роуэн.
Обрывом называли крутой откос, на котором любил сиживать разбойный люд всех мастей после удачной ночи. На него вела единственная малоприметная тропка, по которой подняться можно было только по одному. Хотя о месте воровских сходок знали все вокруг, но на неприятности нарваться никто не хотел. Стражники были не исключение, поэтому городская стража здесь никогда не бывала.
Привязав кобылку к старой раките, склонившей ветки до самой земли, Энеко вихрем взлетел вверх по косогору. На обрыве было пусто. Он вздохнул и растерянно посмотрел по сторонам. Время уходит. Где же может быть этот Роуэн? И чего он шатается по округе, если тяжело болен?
Позади в густом краснотале хрустнула ветка, и он стремительно обернулся. В кустах явно кто-то был. Он осторожно раздвинул ветки, боясь наткнуться на прелюбодеев, но увидел только сапог с хорошей подметкой. Может, это и есть Король-из-подворотни?
Полез дальше в кусты и наткнулся на крупного мужчину, хрипло и натужно дышащего.
Роуэн! Наконец-то!
Энеко принялся распихивать его, но тот только стонал, не приходя в себя. От него мерзко воняло гноем и запекшейся кровью, и Энеко несколько раз приходилось отползать подальше, чтоб вдохнуть свежего воздуха.
Поняв, что в чувство ему Короля-из-подворотни не привести, он схватил его за ноги и с трудом вытащил из кустов, обдирая об колючие ветви и свою одежду, и Роуэна. Особо колючий обломок ветки ударил его по лицу, оставив длинную царапину, и мальчишка отчаянно выругался.
— Он что сюда, подыхать как собака, что ли, забрался?! — злобно пробормотал он, потому что тяжелый мужчина был ему не по силам. — Помирал бы, как честный человек, в монастыре. Может, и отпущение грехов бы получил. Нет ведь, его куда подальше понесло! Сдох бы здесь, завонял, разбойники сбросили б в воду. Кормил бы рыб с раками, король недоделанный!
Огляделся. Волоком ему Роуэна с пригорка было не спустить, слишком крутая тропка. Скатится — руки-ноги переломает. Он даже пожалел, что не согласился взять с собой Агнесс. Вдвоем они что-нибудь бы придумали.
Снизу послышалось чье-то тяжелое дыхание, и на обрыв поднялся Гаро.
— Вот ты где! Я твой разговор с Плюшкой слышал, но ты на лошади, а я пешком. — Он посмотрел на неподвижное тело Роуэна. — Нашел-таки! И что ты с ним делать думаешь?
Энеко оттер пот со лба и лукаво посмотрел на недруга.
— Хочу спустить его вниз. С твоей помощью.
Гаро недовольно прищурился и показательно засунул руки за пазуху.
— А что я буду за это иметь? Учти, я просто так ничего не делаю.
Энеко не нравился жадный взгляд парня, которым он посмотрел на Роуэна. С него станется его ограбить, раздеть догола и сбросить с обрыва в воду.
Поспешил пообещать:
— Он с тобой расплатится, когда поправится. Ты сам знаешь, он парень не жадный. Золотой отвалит точно.
Гаро призадумался. Раздеть Роуэна при Энеко все равно не получится, так что уж лучше согласиться.
— Ладно, уговорил. Но нам его и вдвоем не утащить, здоровенный какой. Давай волокуши смастерим.
Они принялись ломать длинные ветви ракиты. Перевязав их сверху веревкой из запасов Гаро, перекатили на них Роуэна. Тот застонал, но не очнулся.
— Крепко влип, однако! — Гаро не испытывал никакого сочувствия. — Искусан с ног до головы. Похоже, крысы. А чего ты врал, что он ранен?
Энеко покраснел от злости.
— Ничего я не врал! Что мне сказали, то я и тебе сказал! Я его и не видел вовсе! — он чувствовал, что правды говорить нельзя. Гаро из породы предателей, кто больше заплатит, тот ему и лучший друг.
Тот отмахнулся.
— Ладно, не злись! Потащили, что ли!
По крутому обрыву Роуэна тащить не пришлось. Наоборот, приходилось следить, чтобы он не свалился с волокуши и не стукнулся об торчащие из земли камни и корни деревьев.
Вниз они спустили его быстро, но вот около возка пришлось держать настоящий военный совет. Борта у возка были довольно высокими, и заволочь на него тяжелое тело мужчины они не могли. К тому же кобылка постоянно переходила с места на место, дергая повозку, пока Энеко не снял с себя рубаху и не набросил ей на морду. Только тогда она остановилась.
— Вот что, снимай с него камзол. Положим его на камзол и попробуем затащить за рукава. Главное — туловище заволочь, а ноги мы закинем.
Энеко снял с Роуэна камзол. Они завязали в него туловище, встали на возок и сумели наполовину его затащить. Потом Энеко держал Роуэна сверху, чтоб тот не скатился обратно, а Гаро, как более сильный, смог забросить в возок ноги.
— Ух! — он сел на край повозки и устало вытер пот со лба. — Ну и тяжеленный! Видимо, кормят хорошо. — И скомандовал: — Поехали! Чего стоишь!
Энеко взялся за вожжи и погнал кобылку к дороге. Выехав на тракт, хотел было пустить ее галопом, но Гаро приказал:
— Стой, я слезу! Мне в монастыре делать нечего.
Он слез, и Энеко выгреб из кармана все деньги, что у него остались.
— Вот, мне настоятельница дала, чтоб расплатился за помощь. Так что это тебе.
Гаро взял деньги, небрежно подбросил на руке.
— Медяки! С ними только пару раз пожрать, и все. Но я еще приду. Пусть Роуэн со мной по чести рассчитается.
Энеко щелкнул вожжами, кобылка припустила галопом. Тело Роуэна болталось из стороны в сторону, но Энеко это не беспокоило. Он понимал, что нужно спешить.
Гаро долго смотрел вслед повозке, потом перевел взгляд на руку. Потряс медяками и презрительно сплюнул.
— Интересно, кто мне заплатит побольше? Может быть, граф Контрарио? Ему наверняка будет интересно, кто подыхает от крысиных укусов.
И он направился к особняку графа.
По площади ходили королевские стражники. Гаро испуганно прижался к стене, боясь идти дальше, но стражники не обращали внимания на оборванцев. Они подходили к монахиням и требовали показать им лицо. Это было странным, зато Гаро смог быстро добежать до особняка Контрарио.
Перед ним стояли стражники графа. Пришлось объяснять, что он пришел не милостыню просить.
— Графа в столице нет. — Один из них, высокий крепкий мужик с изуродованным шрамом лицом, с подозрением смотрел на щуплого парнишку. — Но, если сведения и в самом деле ценные, то я прикажу проводить тебя к сенешалю, он здесь.
Гаро немного посомневался, но согласился.
Сенешаль оказался человеком среднего роста, с мрачным неподвижным лицом. Ему не нравились странности, происходившие вокруг. Утром к дому прискакал любимый конь графа, Берт. Без седла и уздечки, но явно уставший. Кто на нем ехал? Куда? Явно не граф, тот не ездит без седла. Может, конь скинул седока? Он горяч и чужих к себе не подпускает. Но как он попал в чужие руки? Загадки, ответы на которые может принести только появление графа. Ну что ж, он подождет, граф обещал вернуться в столицу уже дня через два.
Увидев Гаро, спросил низким тягучим басом:
— Что тебе нужно? Если ты за милостыней, то мы милостыню не подаем.
Парень подтянулся и постарался выглядеть более представительно.
— Я не нищий! — гордо заявил он. — И я пришел предложить свои услуги графу.
Фонсо усмехнулся. Предложить графу свои услуги? Контрарио услуги не предлагают. Уж скорее наоборот.
— И чем ты хочешь ему услужить? — насмешливо переспросил, уверенный, что после ответа отправит попрошайку восвояси.
— Я могу сказать, кто сейчас умирает в монастыре Дейамор от укусов крыс.
Сенешаль мигом насторожился. Он знал, что крысы прогнали всех жителей замка Контрарио. Неужто кто-то осмелился войти в замок, когда он пустовал?
— И кто же это?
Но Гаро был тертым калачом.
— Сначала золото, потом имя, — принялся он торговаться.
Фонсо это не понравилось.
— А плетей ты не хочешь? — он угрожающе ухмыльнулся, обнажив белые, как у волка, клыки. — Говори или получишь сполна!
Гаро понял, что пришел сюда зря. Напрасно он не поверил людям, говорившим, что от графа Контрарио и его людей надо держаться подальше. Сенешаль взял в руку плетку, постучал ею об ладонь, проверяя. Гаро решил не рисковать:
— Сегодня я видел Короля-из-подворотни. Его жутко искусали крысы. Его увезли в монастырь. Он вряд ли выживет.
Небрежно кинув плетку на стол, сенешаль задумчиво проговорил:
— «Король-из-подворотни»? Кто это?
— Я не знаю его имя. Знаю только, что он живет в монастыре, и его боятся все городские разбойники.
— Он разбойник? — Фонсо не мог понять связи между странным прозвищем и монастырем Дейамор. — И что он делает в этом монастыре? — сенешаль знал о давней безнадежной страсти своего господина к настоятельнице.
— Этого я не знаю. — Гаро мог бы сказать еще кое-что, но предпочел смолчать. Вот если бы ему заплатили…
— Ладно, иди в казарму, скажи, что я велел тебя накормить, — смилостивился сенешаль.
После кормежки Гаро вышел из особняка недовольный и собственной глупостью, и грубостью стражников. Еда была отвратительной, он еле доел мерзкое варево, поданное ему вместо обеда. Свиней в деревнях кормят и то лучше!
Решил через некоторое время сходить в монастырь и найти Короля. Может, он щедро заплатит за свое спасение? Если, конечно, останется жив. Уж больно растерзанные был у него вид, сразу видно — не жилец на белом свете.