Граф Контрарио осторожно покрутил правой рукой. Боли не было. От заживших ран остались только небольшие красноватые шрамы. Мельком решил поблагодарить лекаря, и тут же о своем намерении забыл. Взял в руку меч, сжал рукоятку, напрягая сухожилия до синевы. Испытывая себя, несколько раз им взмахнул, со свистом рассекая воздух. Рука отозвалась легкой дрожью. Сила в ней восстановилась еще не полностью, но это не беда. У него есть чудный меч, подарок той жуткой крысы.

Он припомнил показавшую ему дорогу к тайнику с оружием огромную черную крысу и содрогнулся. Она и ему внушала почти панический страх. Это было не безмозглое животное. Крыса была разумна, весьма разумна. И стояла во главе огромного крысиного воинства. Доставка сообщений от шпионов по всей стране тоже ее заслуга.

Интересно, кому она подчинялась? Тетриусу? Но когда она вела его по страшным подземельям замка в полной темноте, кольца с камнем на нем уже не было.

Возможно ли, чтоб она подчинялась ему, графу Контрарио? Или это он подчинялся ей? Он вспомнил ее злые глаза-бусинки, фосфоресцировавшие в полной темноте мерзким желтоватым сиянием, и передернулся от отвращения. Нет, он ничуть не жалеет о ее гибели. Без нее хоть и труднее, но как-то спокойнее.

Хотя наказать ее убийцу все же нужно. Кто мог отрубить ей голову? В его замок пробрались четверо. И каждый из них мог это сделать. Они все подлежат смерти. Жаль, что нет Сильвера, застать его безоружным в постели Домины было бы самым простым и естественным делом. Не он первый бы погиб от кинжала соперника.

Но его главный враг все же Феррун. Это его нужно благодарить за обрушение моста. И за то, что ему, графу Контрарио, пришлось просидеть там лишнюю неделю именно тогда, тогда как он позарез нужен был здесь, в столице.

И в набеге разбойников из соседней Фарминии виновен Феррун, недаром его приметили возле постоялого двора в его деревне как раз наутро после нападения. Спасибо стражнику, геройски перебившему этих жалких бродяг и не позволившему им увезти из замка награбленные ценности. Жаль, стражник погиб тоже, останься жив, он стал бы сотником за свою доблесть.

Но сейчас настала пора отомстить тому, из-за кого он не смог добраться до бывшей невесты и к тому же был вынужден терпеть неимоверную боль. Граф вынул из сундука свой меч и любовно погладил рукоятку. Этот чудесный меч быстро научит почтению этого жалкого бродягу. И дорога к Фелиции станет свободна. Но в этот раз он станет умнее и не позволит ранить себя ни стрелой, ни мечом.

Криво усмехнувшись, Контрарио встал за высокую конторку и написал на гербовой бумаге пару строк своим небрежным стремительным почерком:

«Если не струсишь, Роуэн, жду тебя возле королевской площади перед главным мужским монастырем сегодня в семь часов вечера. Можешь взять с собой трех человек. Я тоже возьму троих. Ты сможешь сражаться честно или тебе это не по силам?»

Контрарио запечатал письмо своей печаткой и позвал сенешаля.

Тот явился быстро, но смотрел на своего господина исподлобья.

Контрарио это было не по нраву, но он сделал вид, что ничего не заметил. Все равно скоро он со всеми сочтется. И с Фонсо одним из первых. Вот только найдет Агнесс и заберет у нее свое кольцо.

Подал письмо и приказал:

— Отправь человека в монастырь Дейамор, и поскорее. Пусть передаст это послание Роуэну. А сам прикажи окружить королевскую площадь подле мужского монастыря. И чтоб ни одна гусеница не проползла! Туда к семи придет этот мерзкий Роуэн со своими людьми. С ним их будет четверо, больше не пропускать.

Сенешаль понятливо взглянул на графа и поклонился. На взгляд Контрарио недостаточно низко, и он с силой сжал челюсти. Злоба мешала дышать, но он сдержался. В последнее время он заметил, что сдерживать ярость не так уж и трудно. Не то что в те времена, когда у него был Тетриус, и неистовая злоба раздирала его на части, неистово требуя выхода.

Подошел к окну. Во дворе со своей камеристкой вдоль длинного ряда хозяйственных построек важно вышагивала Амелия в пышном шелковом платье сияющего изумрудного цвета и широкополой шляпке в тон с пестрыми искусственными цветами на полях.

Руки Контрарио непроизвольно сжались, будто он снова схватил кузину за шею. Вчера на его имя пришли счета от модистки, шляпницы и белошвейки. Суммы в них были такими, что он искромсал от злости дорогую шпалеру на стене.

Опомнившись, подумал о сэре Паккате, который, раз уж избавился от ненужной жены, вполне мог бы нести расходы по ее содержанию. У Контрарио даже мелькнула заманчивая мысль переслать непомерные счета кузины ее законному супругу. Но по здравому размышлению ему пришлось с горечью от нее отказался. Объяснять Паккату, какими путями Амелия оказалась у него в доме, не хотелось совершенно. В данном случае объяснения слишком смахивали бы на оправдания, а оправдываться граф не любил.

С негодованием плюнув в сторону чем-то чрезвычайно довольной кузины, граф вызвал своего камердинера и принялся собираться.

За двадцать минут до назначенного времени взял меч и вышел из дома. Берт уже стоял под седлом и ждал седока, игриво пританцовывая. За десять минут вместе с тремя проверенными бойцами Контрарио добрался до площади.

Можно было взять и простых стражников, все равно он собирался уничтожить всех, кто заявится на площадь, но граф не желал, чтоб его четверка выглядела на фоне бойцов Роуэна более слабой.

Хотя Роуэн может и не прийти. Но тогда он просто ославит его жалким трусом. И добьется у Медиатора его ареста за нанесения раны аристократу. Но граф был уверен, что Роуэн придет. Столь гордый мужчина не сможет проигнорировать подобный вызов. Хотя бы потому, что они, по сути, сражаются за одного и того же человека. Недаром же он, аристократ голубых кровей, снисходит до какого-то жалкого прислужника без роду и племени.

Но если быть честным перед самим собой, он просто опасается возможного соперника. Роуэн и Фелиция слишком близко друг к другу, слишком часто видятся, у них общие цели и интересы, это нужно пресечь. Не то, чтоб он не был уверен в добродетели настоятельницы, но эту добродетель предпочитает сохранить исключительно для себя.

Главный мужской монастырь Купитуса стоял на окраине столицы перед густым темным лесом. Поэтому именно здесь дворяне выясняли свои недоразумения и не желали, чтоб им кто-нибудь мешал. Даже королевская стража, подчиняющаяся наместнику, запрещавшему подобного рода сомнительные развлечения, сюда не заходила, перекладывая ответственность за содеянное на малочисленную монастырскую охрану.

В красновато-желтом сиянии заходящего солнца позолоченные кресты главного храма монастыря были видны издалека. Подъехавший неспешной рысью Контрарио сердито нахмурил брови, не увидев соперника. На мощеной грубо обтесанным булыжником площади перед монастырем было, как обычно, пусто. Задрав голову, граф посмотрел на большие башенные часы. До назначенного времени оставалось пять минут.

Стоявший рядом с ним сенешаль негромко заметил:

— Думаете, мой господин, Роуэн придет?

— А твое какое… мнение? — граф чуть помедлил перед последним словом и сенешаль, ожидавший привычного пренебрежения, не сразу сообразил, что ответить.

— Думаю, придет, — наконец вынес вердикт. — Уверен, он появится с последним ударом часов. Для пущего эффекта.

Граф недоверчиво хмыкнул.

Бешенные часы начали гулко отбивать время. И с седьмым ударом перед ними оказалось четверо мужчин в простой суконной одежде почти крестьянского покроя. С мечами на поясе с одной стороны и кинжалами с другой. Граф даже не заметил, откуда они взялись.

В знак своего появления Роуэн издевательски поклонился Контрарио.

Граф в ответ кланяться не стал. Кланяться какому-то простолюдину? Больно много чести.

— Ты все-таки вздумал со мной сразиться? Торопишься на тот свет?

— Отчего же, граф? Неужто ты думаешь, что сильнее меня? — Роуэн дал знак отойти своим людям и посоветовал графу: — Отошлите своих людей. То, что я сейчас скажу, не для чужих ушей.

Контрарио помрачнел и властным жестом велел спутникам отойти подальше.

Понизив голос, Роуэн сказал:

— Граф, нам дорог один и тот же человек. Мне настолько, что жизни не жаль. Я готов умереть только за то, чтоб его не коснулась и толика той грязи, что несет с собой один твой взгляд, Контрарио. Поэтому бой будет не на жизнь, а на смерть. И не думай, что я не заметил твоих приспешников, сидящих во всех подворотнях. Они уже окружены моими людьми. Так что отсюда ты не выйдешь. Ты приготовил ловушку мне, но попался в нее сам. А теперь приступим!

Граф быстро обнажил меч, Роуэн сделал тоже самое. Едва бросив взгляд на меч противника, граф покрылся холодным потом. В руке Роуэна сверкал двойник его меча! Перевел взгляд на спутников соперника и яростно выругался. У них были такие же мечи! По краям лезвия пробежали зеленоватые блики, будто мечи приветствовали друг друга, как старых верных друзей.

Ему тут же стало ясно, откуда они взяты. На свете не могло быть больше настолько похожих мечей. Но как они проникли в подземелье и открыли тайник? Без крысы-проводника сам он никогда бы туда не попал. Слишком много лабиринтов, слишком сложны запоры, неисчислимое множество страшных ловушек, да и спуск в колодец труден. Так как они добыли эти мечи?

— Откуда у вас мои мечи, ничтожные твари? — граф просто взбесился от ярости.

— Это не твои мечи, Контрарио. Они из королевской оружейной. Неужто ты думаешь, что такой меч, как у тебя, был изготовлен в единственном экземпляре? — насмешливо ответил Роуэн и громко посвистел подзаборный мотивчик, не скрывая презрения.

— Ты врешь, подлый смерд! — и граф свирепо бросился на Роуэна, не помня себя от бешенства.

Роуэн легко встретил первый удар и нанес второй. Граф еще не полностью поправился после ранения, но и Роуэн чувствовал себя несколько ослабшим после нападения крыс.

Силы у них были равны, как и равны мечи. А вот у спутников графа дела были куда хуже: их мечи после первого же удара переломились под натиском нападавших как тростинки.

Отбивавший неистовые удары графа Роуэн спокойно скомандовал:

— Не убивать! — и его спутники отошли от поверженных врагов, встали полукругом возле дерущихся, оперлись на мечи и приготовились наблюдать редкостное представление.

Несколько ударов графа, ответный натиск Роуэна, и меч графа, звеня, покатился по каменной мостовой. Контрарио замер, затравленно следя за серебряным клинком Роуэна.

Зловеще ухмыльнувшись, тот занес меч над головой графа, намереваясь одним ударом избавить мир от исчадья ада, но тут ворота монастыря распахнулись и появился кардинал в красной шапке и красной сутане. Он держал перед собой большой золотой крест, будто защищаясь от нечисти, за ним строем выходила вся монастырская братия в темно-серых сутанах, держащая в руках перед собой серебряные кресты.

— Прекратите кровопролитие! — властно произнес кардинал, и Роуэн нехотя опустил меч. — Кто вы такие?

— Я граф Контрарио, — с трудом переводя дух, ответил граф. — А это напавший на меня разбойник. Прикажите его схватить!

Роуэн коротко хохотнул.

— Да ты жалкий трус, граф. — И обратился к кардиналу: — Все было несколько не так, ваше преосвященство. Я Роуэн, начальник стражи монастыря Дейамор. Граф напал на монастырь, но нам удалось отбиться. Но на этом граф не остановился. Он вызвал меня сегодня на эту дуэль. И вот я здесь. — Он протянул кардиналу вызов графа. — Вот подтверждение моих слов.

Кардинал взял бумагу, бегло прочел. И приказал:

— Отдайте меч мне и заходите в монастырь. Там мы с вами разберемся! — и внимательно оглядел Роуэна с головы до ног, почему-то долго присматриваясь к лицу.

Роуэн мог бы поспорить, мог бы обороняться, призвав на помощь свое разбойничье воинство. Но это привело бы к избиению безоружных монахов, и он, скрипнув зубами, подал кардиналу свой меч.

Граф оглянулся, желая арестовать и спутников Роуэна, но тех на площади уже не было.

— Ваше преосвященство, отдайте мне меч. Это мой, он у меня украден. Взгляните, он похож на мой как две капли воды.

Кардинал мельком взглянул на протягиваемый ему меч и отвернулся.

— Разберемся — сухо бросил на ходу, повернулся и вошел в ворота монастыря. Братия пошла за ним.

Высокие ворота закрылись с глухим стуком. Контрарио сердито топнул ногой и задумался. Кардинал его спас, это так. Но меч ему не отдал, несмотря на его просьбу. Как на него повлиять, чтобы он не только отдал ему меч, но и вздернул Роуэна на виселице? Вот если б у него был Тетриус, это было бы просто. А теперь… Проклятая Агнесс!

Кардинал устало прошел в предоставленный ему аббатом кабинет, жалея, что не так вынослив, как в зрелые годы. Встреча с Роуэном оказалась настоящим потрясением для его весьма немолодых лет. Он медленно опустился на твердый высокий стул возле длинного стола. Сцепил руки в замок, склонил голову и задумался.

Ошибся он или нет? Возможно ли, чтоб после стольких лет поиска судьба наконец ему улыбнулась? Немного помедлив, чтоб овладеть собой, дал приказание позвать пленника. Его привели тотчас, он ожидал своей участи в коридоре.

Роуэн вошел в помещение и первым делом внимательно огляделся. До начала служения в монастыре Дейамор он частенько попадал в темницы. Он вырос в воровских притонах, ему доводилось и воровать, и убивать. И не раз попадаться в лапы королевским стражникам. Он бывал бит многократно и безжалостно и своими, и чужими. Роуэн не боялся за себя, его страшила участь Фелиции. Граф упорен, и, если ее некому будет защитить, непременно добьется своего.

Выяснив, что убежать отсюда будет сложно, из-за стоявших на узких окнах крепких решеток, перевел хмурый взгляд на сидевшего перед ним сухопарого священнослужителя с острым, вовсе не старческим взглядом. Кого-то он ему смутно напоминал, но кого, Роуэн никак не мог припомнить.

— Как твое имя, сын мой? — к удивлению Роуэна, ожидающего обвинений и оскорблений, голос кардинала звучал мягко и доброжелательно.

— Просто Роуэн, — кратко ответил тот.

— Роуэн, — задумчиво повторил кардинал, опустив взгляд на свои сложенные на столе руки. — А имя Ромуальд тебе ни о чем не говорит?

— Нет, — Роуэн вмиг вспомнил слова Беллатора о назначенном наместнике герцога Ланкарийского и напрягся. — Я такого не знаю.

— Но ты о нем слышал? — кардинал чуть склонился вперед, подняв глаза и цепко оглядывая стоящего перед ним мужчину.

— Слышал, — нехотя признал Роуэн. — Это второй наследник герцога Ланкарийского. Мне об этом говорил Беллатор.

Кардинал утверждающе кивнул и откинулся на спинку стула. Указал на стоящее неподалеку кресло и приказал:

— Поставь его рядом со мной и садись. Разговор будет долгим.

Роуэн молча выполнил указание. Кардинал улыбнулся уголками тонких губ и произнес:

— Герцог Ланкарийский был моим кузеном. У нас один дед по материнской линии. Ты когда-нибудь видел портрет герцога?

Роуэн отрицательно тряхнул головой. Поворот разговора ему не понравился. Уж лучше б его обвинили в разбойном нападении на графа Контрарио. это его не страшило. Он привык уходить из самых надежных темниц. К тому же он был уверен в поддержке и защите Беллатора.

А вот разговор о наследнике герцога ему претил. Он не хотел им быть. Герцоги не живут при монастырях. А это значит одно — он потеряет счастье всей своей жизни. И Фелиции без него придется трудно. Но ему без нее еще хуже.

Кардинал проницательно прищурил темные глаза.

— Ты уже понял, о чем пойдет речь, и тебе это не нравится?

— Да. Я не герцог Ланкарийский и стать им не хочу, — Роуэн спокойно выдержал испытующий взгляд кардинала.

— Я знаю о твоей безответной любви к матери-настоятельнице монастыря Дейамор. — Роуэн сердито вскинулся, но кардинал мягким движением ладони попросил его успокоиться. — Об этом шепчутся во всех монастырях, сын мой. Фелиция вне подозрений, но все равно твое там присутствие роняет на нее тень.

Роуэн виновато опустил голову. Он и сам не раз об этом думал.

— Поэтому тебе в любом случае придется оттуда уйти. Не след пятнать честное имя благочестивой монахини.

— Что вы предлагаете, ваше преосвященство? — Роуэн горделиво вскинул голову и прямо посмотрел ему в глаза.

В ответ кардинал поднялся, подошел к шкафу, стоящему в углу кабинета, вынул оттуда небольшой портрет в золотой овальной рамке. Протянул его Роуэну.

— Всмотрись в это лицо. Оно ничего тебе не напоминает?

Роуэн с тяжелым сердцем взял миниатюру. На него глянул молодой человек в богатом наряде с презрительно-высокомерным прищуром светло-голубых глаз. Золотистые волосы волнами лежали на плечах. Юноша был красив и знал об этом.

— Это и есть герцог Ланкарийский? — Роуэну не понравился заносчивый вид аристократа.

— Да, это его портрет в молодости. Ничего не замечаешь?

Роуэн отрицательно покачал головой.

Кардинал удивленно на него посмотрел и вдруг догадался:

— Ты смотрел на себя в зеркало?

— Пару раз в жизни. Но это было давно. В монастыре нет зеркал. Вы же знаете, самолюбование считается грехом.

— Знаю. Но здесь есть зеркало. Оно скрыто за тяжелым занавесом в соседней комнате. Тебе стоит на него взглянуть. Пошли!

Он поднялся, подошел к двери и поманил Роуэна за собой. Тот вслед за ним вышел в соседнюю комнату, больше похожую на небольшой зал. Напротив входа висели бархатные темно-синие портьеры, закрывая часть стены.

Кардинал резким взмахом руки отодвинул одну из них в сторону, и открылось большое зеркало в рост человека. Чистое, прозрачное, в тяжелой позолоченной раме. Кардинал встал перед ним и указал Роуэну на место рядом с собой.

Став рядом, Роуэн удивленно уставился на человека в зеркале. Казалось, портрет герцога списан с него, даже выражение лица было таким же презрительно-высокомерным. Если поменять костюм и отрастить волосы, будет полная копия. Чтобы убедиться, что это и впрямь его отражение, Роуэн поднял руку. Мужчина в зеркале одновременно проделал то же.

Обо всем догадавшись, Кардинал чуть заметно усмехнулся и демонстративно перешел на «вы».

— Вам еще нужны доказательства, друг мой? У меня нет никаких сомнений в том, что вы и есть тот самый потерянный Ромуальд.

Роуэн сделал шаг назад и горделиво откинул голову.

— Не зовите меня так. Я всю жизнь был Роуэном. И только Роуэном. И потом, как мог потеряться отпрыск самого герцога, пусть и незаконнорожденный? Я в это не верю.

Кардинал аккуратно задвинул портьеру, прошел обратно в кабинет. Роуэн снова сел на то же кресло, понимая, что разговор не закончен. Кардинал протянул к нему руку, положил ладонь на рукав и проникновенно вымолвил, снова вернувшись к дружелюбному «ты»:

— Дорогой племянник, ты не был потерян. Ты был украден. Твоя мать была любовницей кузена. Но Контрарио времени твоего рождения он к ней уже охладел. Беременность не красит женщин, как ты знаешь. К тому же у кузена в ту пору в живых было еще пятеро законных сыновей.

В мозгу Роуэна вспыхнула горячечная картина — Фелиция, беременная его ребенком. Да если бы это случилось, он был бы на седьмом небе от счастья. Беременность любимой женщины — это прекрасно. И он бы еще сильнее обожал и ценил ее, если это только возможно.

Подавив стон сожаления, хрипло выговорил:

— Я понял. Дальше можете не продолжать. Он ее выгнал.

— Вряд ли это можно так назвать, Ромуальд, — Роуэн сердито посмотрел на кардинала, но промолчал, не желая спорить попусту. — Герцоги не выгоняют своих возлюбленных на улицу, даже и бывших, тем более беременных их ребенком. Он купил ей дом, дал денег, приставил охрану. Побочный ребенок герцога имеет право на обеспеченную жизнь. Но, как я уже сказал, кроме тебя у герцога в то время было еще пятеро сыновей. Законных сыновей. Трое из них были уже взрослыми.

— Им не понравилось рождение конкурента? — догадался Роуэн. — Но какой из меня для них был конкурент?

— Ортего, старший сын и наследник, не обращал внимания на отцовских ублюдков. Но Диего, второй сын, бесился от злости. Боюсь, он приложил руку к смерти и других внебрачных детей отца. Потому что из них не выжил никто. Все они умирали во младенчестве. Но отчего они умирали, достоверно никто не знает. Возможно, они были просто слабыми. Но ты слабым не был. Ты прожил со своей матерью до пяти лет, когда в один жуткий день тебя не оказалось в твоей комнате.

Роуэн зажмурился. Пять лет? Но тогда он должен же хоть что-то помнить о том времени? Он сказал об этом кардиналу, но тот развеял его сомнения:

— Уверен, тебя били и не раз. Побои быстро изгоняют из памяти все, что было в детстве. Но тебе ведь снятся диковинные сны? Сны, где ты бываешь в местах, в которых никогда не бывал наяву?

Роуэн прикрыл глаза. В самом деле, иногда его посещали странные сновидения. Красивая женщина, с нежной улыбкой склоняющаяся над его кроваткой. Немолодая женщина в одежде простолюдинки, поющая ему веселые песенки. Так это отголоски его благополучного младенчества?

— А что стало с моей матерью?

— Не знаю. — Кардинал взмахнул тонкой рукой, намекая, что она ему была попросту неинтересна. — После твоего исчезновения она долго тебя искала. Но через пару лет отчаялась, вышла замуж и уехала куда-то с новым мужем. Она была из обедневшей дворянской семьи, замуж вышла за небогатого барона. Герцог не поскупился на приданое. Так сказать, прикрыл грех.

— Отец меня не искал?

— Тогда нет. Искать тебя он начал тогда, когда один за другим погибли все его законные сыновья. Тогда он пожалел о том, что сотворил.

Но Роуэн еще надеялся избежать роковой для него участи.

— Разве у герцога нет наследников по боковым линиям?

— Есть. Нескио и граф Контрарио. Но в завещании главным наследником прямо указан ребенок законный, неважно, дочь или сын. В случае его пропажи наследником становится Ромуальд, то есть ты, незаконный, но сын.

— Что будет, если я откажусь? — Роуэн не терял надежды остаться в монастыре.

Но кардинал безжалостно разбил все его тайные упования:

— Если не будет найден прямой наследник, герцогом скорее всего станет граф Контрарио. Ты этого хочешь? И учти, из монастыря Дейамор тебе придется уйти в любом случае. И очень быстро.

На сердце Роуэна стало так тяжко, что говорить больше не хотелось. Преодолевая себя, он спросил:

— Я могу принять титул временно, до нахождения прямого наследника, а в случае его нахождения вернуть титул ему? Вместе со всем имуществом, естественно.

Кардинал недоуменно пожал плечами.

— Если на это пойдет совет дворянства, то почему бы и нет? Хотя подобных прецедентов в истории Терминуса еще не было. Как правило, все претенденты стремились заиметь титул навечно для передачи своим потомкам. Твой случай будет первым. Но препятствий к исполнению этого условия я не вижу.

— У меня все равно не будет детей. — Роуэн устремил нежно-печальный взгляд вдаль и тихо вздохнул, будто прощаясь.

Вопрос «почему» застрял в зубах кардинала. Роуэн продолжил расспрашивать кардинала, стараясь выяснить все, что можно:

— Если законный наследник герцога — дочь, ей передадут титул?

— Титул получит ее муж. Если она еще не замужем, что вряд ли, ей уже достаточно много лет, то ей выберут мужа.

— А если ее муж простолюдин? Если ее не могут найти, то, вполне возможно, у нее такая же судьба, как и у меня, и она считает себя простой мещанкой, к примеру.

— Если ее муж будет простолюдином, то, скорее всего, ее ждет развод. Дворянство подобного мезальянса не допустит. И ей подберут достойного ее крови мужа.

Роуэн пожалел неведомую ему сестру.

— Жестоко.

— Я не думаю, что кто-либо найдется. Со слов маркизы я знаю, что ребенок был похищен в пятнадцать лет. Это вполне достаточный возраст, чтобы помнить и своих родных, и обстоятельства своей жизни. Раз он не появился до сих пор, значит, в живых его уже нет. Семья, из которой он был похищен, исповедуется в церкви постоянно. Если бы они узнали о нем, мне было бы известно.

— Священники нарушают тайну исповеди? — недовольно вскинулся Роуэн.

Кардинал осуждающе покачал головой.

— Отнюдь. От них ко мне поступают только самые важные сведения. Но от меня эти сообщения никуда больше не уходят. Так что тайна исповеди сохранена. Не думай, что мы служим шпионами у кого бы то ни было. Но давай поговорим о тебе. На ближайшем дворянском совете я объявлю тебя наследником герцога. И заявлю, что поддерживаю тебя во всем. Кстати, мы с тобой тоже похожи. Сходство не столь явное, как у тебя с покойным герцогом, но оно есть. Вообще все мужчины в нашей семье похожи друг на друга. Сыновья герцога тоже были очень на него похожи.

Он встал из-за стола и несколько раз прошелся по комнате, обдумывая свои дальнейшие действия. Роуэн молча следил за ним, стараясь смириться с грядущими переменами в своей судьбе. Понимая его смятение, кардинал подошел к нему и успокаивающе положил руку ему на плечо.

— Жаль, что не нашелся Беллатор, его поддержка была бы кстати, но ждать его появления бессмысленно. Он может и вообще больше не появиться. У него слишком много недругов. Опасных недругов. Взять хотя того же графа Контрарио.

Роуэн не стал говорить о спасении Беллатора. Его занимало другое: в самом ли деле кардинал его родственник? Похожих людей много. Вдруг он решил использовать их сходство в каких-то неблаговидных целях?

Кардинал неодобрительно хмыкнул, прочитав мысли племянника по его потемневшему лицу.

— Ты мне не веришь? Возможно, ты и прав. В наше беспокойное время не стоит доверять незнакомцам. А я для тебя незнакомец. Но какое счастье, что мы с тобой встретились! — и лицо сурового старика осветила открытая радостная улыбка. — Понимаешь, из всей большой когда-то семьи я остался единственным. Маркиза Пульшир не в счет. Росита всегда была замкнутым человеком, к тому же она женщина. Ей не расскажешь того, что лежит на сердце. Ты — другое дело. Ты много повидавший умный мужчина. С тобой можно не только поговорить, с тобой можно посоветоваться.

— Откуда вы это знаете, вы же увидели меня сегодня в первый раз? — недоверчиво перебил его Роуэн.

— Увидел — да. Но слышал много. Ты служишь в монастыре, а о своих служащих мы знаем почти все. Меня давно интересовал слуга Фелиции, от которого она узнавала все, что делается в королевстве, порой даже больше, чем знал я. Но она сестра наместника, и в отношении нее приходилось остерегаться.

— Остерегаться? Чего? — эти слова смутили и насторожили Роуэна.

— Ничего крамольного за ней нет, не волнуйся, — поспешил успокоить его кардинал. — Просто столь высокопоставленных людей всегда нужно остерегаться. У них слишком много возможностей. — И с неожиданной силой сжал его плечо, подчеркивая свои слова: — Но твое присутствие в монастыре не по чину. И ты должен оттуда уйти, это не обсуждается. Пойми, это лучше для всех.

— Это я понял, — Роуэн не смог подавить горестного вздоха. — Но мне будет тяжело. Да и матери-настоятельницы без меня будет грозить серьезная опасность. Вы же знаете, как неистов бывает граф Контрарио в достижении своей цели. А теперь у него одна цель — Фелиция.

Кардинал согласно склонил голову.

— Я не настаиваю на твоем немедленном уходе. Пока пусть все будет так, как есть. До провозглашения тебя герцогом менять ничего не будем.

Едва слышно постучав, в кабинет вошел монах в скромном темно-сером одеянии с четками в руках. На его голову был надвинут капюшон, скрывавший опущенное лицо.

— Вы меня звали, ваше преосвященство? — низкий тихий голос показался Роуэну чем-то смутно знакомым. Он напрягся и отчего-то положил руку на пояс, туда, где еще недавно висел его боевой меч.

Кардинал отошел от Роуэна и сел за свой стол.

— Да, брат Франческо. Посмотри на этого человека и скажи, не напоминает ли он тебе кого-либо?

Тот медленно повернулся к Роуэну и внимательно его оглядел.

— Ну как? — требовательно вопросил кардинал. — Узнал?

Тот угрюмо кивнул и перекрестился.

— Это тот маленький мальчик, ублюдок герцога Ланкарийского, которого я выкрал по наущению его старшего брата, Диего, — побледнев, с запинкой признался вошедший.

Роуэн вскочил и сделал хватательное движение, будто вытаскивал из ножен меч, которого у него не было.

— Как ты это сделал? — продолжал допрашивать монаха кардинал.

Брат Франческо обреченно уставился в пол, нехотя вспоминая былое:

— По поручению Диего я поступил на службу к матери Родольфо помощником садовника. Выяснил все ходы в доме и распорядок. Остальное было просто. Дубликаты ключей я сделал. Когда все спали, прошел в спальню ребенка, завернул его в одеяло и вынес. Ублюдка не очень-то и охраняли. Тогда он был никому не нужен.

— Куда ты дел его потом?

— Отдал Диего, как и договаривались. За двадцать золотых.

Роуэн угрожающе зарычал. Монах испуганно посмотрел на него и отступил на несколько шагов назад.

Жалостливо попросил:

— Я уже заплатил за это злодеяние гибелью всех своих родных и друзей. То же случилось и с Диего. Не надо мне мстить. Кара Господа куда страшнее.

Кардинал взмахом руки отправил его восвояси.

— У вас все монахи воры и преступники? — зло спросил Роуэн, нехотя садясь обратно.

Кардинал укоризненно поднял ладони. На указательном пальце правой руки кровавым всполохом сверкнул крупный рубин.

— В монастыри принимают всех раскаявшихся, сын мой. И вспомни, разве твои руки не обагрены кровью?

— Я убивал только разбойников. Нормальные люди могли меня не бояться, — Роуэн сжал челюсти, понимая, что выдает желаемое за действительность.

— Ты хочешь сказать, что благородство у тебя в крови? — с долей насмешливости уточнил кардинал. — Но в нашей семье были очень разные люди. И представления о благородстве тоже очень отличались. Диего не считал простолюдинов равными себе. Он был уверен, что великодушие к ним проявлять смешно. Тебе повезло — тебя он отдал в какой-то воровской притон, а не убил, хотя и мог. Видимо, ему было забавно думать, что его незаконнорожденный брат станет разбойником с большой дороги. Он обладал извращенным чувством юмора.

Роуэн склонил голову, пытаясь скрыть зловещую ухмылку. Это Диего повезло, что тот вовремя умер. Не то ему пришлось бы умереть сейчас. И он тоже не стал бы играть в благородство. В конце концов, этому его никто не учил.

Кардинал продолжил свою речь, пытаясь разобраться в характере вновь обретенного родственника:

— А теперь ты носишь своеобразное прозвище «Король-из-подворотни». Тебя боятся и уважают. В своем кругу. Но ты тесно знаком и с семейством Медиаторов?

— Фелиция — Медиатор, — кратко ответил Роуэн, сдержанным тоном давая понять, что не будет говорить на эту тему.

Кардинал молча встал, прошел к шкафу, вынул меч. Подал его Роуэну со словами:

— Возьми его. Поразительное оружие. Откуда он у тебя?

Роуэн ответил кардиналу то же, что сказал и графу Контрарио:

— Из королевской оружейной.

Кардинал удивленно развел руками.

— Я не знал, что там есть такие поразительные экземпляры. Мне доводилось побывать во дворце и сэр Ортес даже снизошел до того, чтоб собственноручно показать мне наиболее выдающиеся экземпляры, но среди них не было ничего подобного.

Роуэн небрежно повел плечами.

— Видимо, ничего достойного настоящего воина вам не показывали. Для Ортеса в оружии главное украшения, а не сам клинок. А на этом мече нет ни единого драгоценного камня, следовательно, высокого внимания таких аристократов, как сэр Ортис, этот меч не достоин.

— Возможно, возможно, — задумчиво согласился с ним кардинал. — Но у меня к тебе большая просьба: не показываться никому до Дворянского собрания. Хочу, чтоб твое появление стало сюрпризом для всех.

— Хорошо. Мне это нравится. — Роуэн представил себе разочарованное лицо графа Контрарио и неожиданно для себя расхохотался. — Это будет забавно.

— Не для всех, — кардинал тоже тонко усмехнулся.

Он хотел добавить еще что-то, но раздался быстрый стук в двери, и на пороге появился испуганный монах с золотым крестом на груди — аббат, настоятель мужского монастыря.

— Ваше преосвященство, — он запыхался и говорил с растяжкой, спотыкаясь на каждом слове, — монастырь осадили бандиты самого низкого пошиба. Они требуют выдать им их короля!

Роуэн переглянулся с кардиналом. Тот лукаво ему подмигнул и спокойно провозгласил, глядя на тучного аббата:

— Раз требуют выдать, значит, выдадим. — И обратился уже к Роуэну: — Ты все запомнил, сын мой?

Тот молча кивнул.

— Когда все будет готово, я пришлю к тебе вестника в монастырь. На Совете от тебя потребуется говорить лишь одну правду.

Роуэн поклонился и вышел. Искоса на него поглядывая, настоятель пытался уразуметь, что общего может быть у кардинала с предводителем разбойников. Решив, что кардинал, как обычно, плетет какую-то недоступную его уму интригу, довел пленника до ворот.

— Надеюсь, вы сумеете усмирить эту нечестивую толпу? — спросил с некоторым испугом и остановился перед внушительными дубовыми дверями, окованными железом. — Монахи не должны брать в руки оружие. Устав нашего ордена это запрещает.

— Понятно. Вы предпочитаете, чтоб вас перерезали, как невинных ягнят. Тогда Господь будет вами доволен? — слова Роуэна звучали издевательски-насмешливо, и настоятель сердито нахмурился.

— Мы можем обороняться в том случае, если угрожать будут враги. Но мы не можем обнажать оружие против собственных сограждан.

— Не думаю, чтоб от вас было много проку в сражении с настоящими врагами, но хоть так, и то вперед! — иронично похвалил его Роуэн. — Открывайте ворота!

Настоятель сделал знак, и послушники слегка приоткрыли тяжелые створы. Чуть склонив голову, Роуэн сделал шаг вперед и тут же оказался окружен плохо одетыми людьми с самым разным оружием в руках и факелами в руках. Дверцы за ним тут же захлопнулись. Раздались приветственные крики.

Роуэн повелительно поднял руку, прерывая шум, и скомандовал:

— Я здесь! Уходим! И чтобы обо мне никто не знал!

— А штурмовать монастырь не будем? — с сожалением спросил один из бандитов с перевязанной тряпицей головой.

— Чего ради? — Роуэн дружеским толчком повернул его в сторону выхода с площади. — Я жив и даже всем доволен.

Повинуясь ему, замолчавшая толпа быстро рассеялась. Красноватые блики огня, освещавшие площадь, угасли. В полной темноте с Роуэном остались только те трое, что пришли сюда с ним.

— Где граф? — бесстрастно поинтересовался Роуэн.

— Дома, где ж ему еще быть, — доложил один из соратников. — А куда мы?

Роуэн немного призадумался.

— Я в монастырь. Но не с главного хода. А вы снова становитесь дозором вокруг монастыря. Уверен, граф решит, что без меня легко овладеет Дейамором.

— И еще кое-кем, — с кривой усмешкой уточнил человек в плаще с рваной дырой. — Но тут он сильно ошибается, — и захохотал, довольный собой.

Роуэну не понравился непристойный намек на Фелицию, но он споро зашагал прочь, не вступая в споры. Его спутники последовали за ним. Перед монастырем Дейамор они разделились. Роуэн пошел к задней части, где, пользуясь наступившей темнотой, легко перебрался через лаз в заборе. А его спутники заняли места в кустах вокруг монастыря, где уже сидели нанятые Роуэном охранники.

Но подозрения Роуэна не оправдались. Граф Контрарио возле монастыря в эту ночь не появился. Но под утро в маленький домик Роуэна заглянула сама мать настоятельница.

Едва заслышав под окошком легкие шаги, Роуэн стремительно поднялся. Он всегда спал в одежде, не желая тратить время на одевание в случае внезапной тревоги. Вот и теперь он настороженно встретил Фелицию на пороге, любовно всматриваясь в ее едва видимое в предрассветном мареве лицо.

Чуть поколебавшись, она вошла в его скромную холостяцкую обитель.

— Как хорошо, что кардинал не стал тебя задерживать. Я беспокоилась. Если бы ты не вернулся, я бы поехала к нему сама.

Зажигая тонкую восковую свечу, Роуэн почтительно отозвался:

— Вы напрасно беспокоились, матушка. Тот, кто сообщил вам о моем пленении, несколько сгустил краски, — и, не сдержавшись, жадно обвел ее нежным взглядом. Фелиция ответила ему укоризненным взором. — Не укоряйте меня, матушка, — он выговорил это обращение с натугой, всем сердцем желая сказать ей «любимая». — По мне, уж лучше бы меня посадили в темницу.

— А что случилось? — Фелиция встревожилась. В его голосе звучали обреченность и боль. Этого от него ей еще слышать не доводилось. Он всегда был спокоен и отрешен.

Роуэн сжал зубы, немного помолчал, вновь пытаясь свыкнуться с мыслью о расставании, и только потом признался:

— Кардинал убедил меня, что я ублюдок герцога Ланкарийского и должен принять титул.

— Но это же хорошо! — обрадованная Фелиция не могла понять его разочарования. — Ты станешь богат и знатен. Возглавишь дворянство и брату станет намного легче.

— А станет ли легче мне? — Роуэну стоило неимоверных усилий удержаться и не обнять ее. — Ведь я тогда не смогу видеть вас!

Его глаза так блестели, что Фелиция сделала испуганный шаг назад, укоряя себя за непредусмотрительность. Лучше бы она позвала его к себе. Там говорить было бы гораздо легче — их бы разделял стол и в приемной находился кто-нибудь из сестер.

— Роуэн, — Фелиция старалась говорить успокаивающе, — для тебя откроется столько новых путей, столько возможностей, что ты меня быстро позабудешь!

Роуэн с горечью проговорил:

— Вы столь плохого обо мне мнения? Думаете, что золото может мне заменить то, ради чего я живу? Вы же знаете, Фелиция, что я люблю только вас! И только ради этой любви я живу. Единственная цель моей бесталанной жизни — быть вам полезным!

Она защитным жестом выставила вперед тонкую руку в широком рукаве рясы.

— Я это знаю. Но ответить ничем не могу. Я уже дала обет и принесла клятву верности. И я никогда ее не нарушу.

— Я ни о чем вас и не прошу, — Роуэн мысленно добавил «любовь моя». — Но все-таки хочу спросить об одном: если бы я был герцогом, а вы не были б невестой Божией, то вы бы ответили на мое чувство?

В памяти Фелиции, как живой, встал Джон Контрарио и посмотрел на нее своим неистовым взглядом. И она опустила глаза, ничего не ответив.

Ужасная догадка пронзила Роуэна. Сжав кулаки так, что ногти впились в ладонь, он справился с собой и обреченно признал:

— Пусть так. Я понимаю, он встретил вас раньше. А вы верны своему чувству. Пусть даже про него давно нужно позабыть. Когда-то вы обещали стать женой графа Контрарио, но не получилось, и вы избрали такую дорогу, на которой нет места мужчинам. А я пойду по такой, на которой нет места женщинам. Я не уйду в монастырь, не бойтесь, там мне делать нечего. Но жениться я не буду никогда.

Фелиция побледнела. Намек на ее недостойную любовь к Контрарио принес смятение в ее и без того растревоженную душу.

— Вы примете титул герцога и сможете помогать тем несчастным, что когда-то помогали вам, — поторопилась она перевести разговор на другое. — Только представьте, сколько добрых дел вы сможете совершить, сколько жизней спасти!

Роуэн понял ее маневр. Решив больше не бередить сердце ни ей, ни себе, охотно поддержал:

— Да, это так. Но титул я приму временно, до появления законного ребенка герцога. Потом передам ему все права и тихо уйду. Надеюсь, в вашем монастыре к тому времени будет свободно место стражника?

Фелиция беззаботно кивнула. Она была уверена, что самое большее через год Роуэн войдет во вкус богатства и больших возможностей. И забудет о ней.

Ей будет жаль своего верного друга, вряд ли в ее жизни еще встретится такой помощник, как Роуэн, но так будет лучше. Стихнут непристойные разговоры, да и ей будет спокойнее жить без этих прожигающих ее насквозь страстных взоров.

Накинув на голову капюшон, она поспешила покинуть домик Роуэна, надеясь, что никто ее не заметил.

Но бдительная сестра Шэрон как раз выходила из своей кельи во двор монастыря вдохнуть свежий утренний воздух и видела, как настоятельница крадучись покидает дом начальника стражи.

Проводив ее догадливым взглядом, она поспешила к себе. И ею тотчас была написана записка кузине:

«Дорогая сестра, помнишь, мы говорили, что в отношениях между настоятельницей и начальником монастырской стражи не все гладко? Он постоянно смотрит на нее так, как не должно смотреть на божию невесту. Так вот я сегодня видела, как она тайком выходит из его дома ранним утром. Как ты думаешь, что она там делала?»

Записка была отправлена с посыльным сразу после заутрени, а после обедни пришел краткий ответ:

«Добрый день, любезная сестрица! А видела ли ты самого Роуэна? Я точно знаю, что он арестован за нападение на графа Контрарио и теперь находится в темнице главного мужского монастыря Купринуса по приказу самого кардинала. Так что в его отсутствие настоятельница что-то искала в его доме. Может быть, она опасалась того, что там могли найти? Вдруг это какая-то крамола?»

Сестра Шэрон призадумалась и поскучнела. Если любовная связь Фелиции и Роуэна будоражила ее девичье воображение, то политика, происки графа Контрарио и пограничные войны, которые велись всю ее жизнь, оставляли ее равнодушной.

Она расстроилась. Ей так хотелось пылкой страсти, любовных восторгов, пусть и у других, но близких ее сердцу людей. А объяснилось все так прозаично, обыденно и даже скучно.

У нее мелькнула мысль самой сходить к дому Роуэна. И она даже как бы невзначай пару раз прошлась мимо, но дверь была заперта снаружи на внушительный навесной замок, что ее несколько удивило. Прежде дом начальника стражи никогда не закрывался, неважно, был ли он дома или нет.

Итак, настоятельница и впрямь что-то там искала. Возможно, в самом деле нечто крамольное. Но вот для чего? Спасти Роуэна? Ведь весь монастырский клир знал, что он неистово в нее влюблен. Среди насельниц монастыря даже ходили кощунственные споры, кому отдаст предпочтение Фелиция, графу или Роуэну.

Сестра Инез была убеждена, что настоятельница откажет всем соискателям ее благоволения и будет истово служить церкви, как и поклялась. А сестра Шэрон, как более романтичная, отдавала предпочтение графу Контрарио. Хотя бы потому, что он был аристократом до последнего ноготка, так же, как и она сама.

И те россказни, что ходили в миру о графе, только подогревали ее к нему интерес. Сколько страсти, сколько напора! Ах, если бы ее любил кто-нибудь так страстно и неистово, она бы вознаградила его по достоинству, невзирая ни на какие данные ею по принуждению обеты!

В монастырь она попала совсем девчонкой и не по своей воле: ее отец обвинил мать в прелюбодеянии и отправил в монастырь. Но графиня не поехала туда: накануне отъезда ее нашли мертвой в собственной постели. Стакан из-под яда стоял рядом на прикроватном столике. Рядом с ним лежала записка: «Убийца! Вы обо всем пожалеете!»

В гневе граф объявил дочь такой же негодяйкой, как мать, и отослал в монастырь Дейамор. Узнав обо всем, решительнейшим образом вмешалась родня матери, не желающая, чтобы порочили имя их рода, и графа вынудили признаться в подлоге.

Но к тому времени сестра Шэрон уже приняла постриг, и обратного пути для нее не было. Поэтому и мечтала она о любви и мужчинах так, как монахине думать было запрещено.

Через некоторое время она снова получила послание от своей кузины:

«Дорогая сестра! Мне нанесла визит опальная леди Амелия Паккат. Мне она показалась вполне разумной и весьма приятной особой. Она мне призналась, что в вашем монастыре она вела себя весьма непристойно с одной-единственной целью: досадить своему злобному мужу, который отдал ее в заточенье, чтобы предаться безудержным порокам. Но речь не о ней, а о твоей настоятельнице.

Леди Амелия Паккат просила меня узнать, не согласишься ли ты помочь ее несчастному кузену графу Контрарио, который сгорает от безответной любви? Он мечтает увезти Фелицию и сочетаться с ней законным браком. Ты наверняка знаешь, что она говорит ему „нет“ исключительно для того, чтобы помучить.»

Романтичная сестра Шэрон обрадовалась. Она знала, что и мать-настоятельница тоже неравнодушна к своему бывшему жениху. Она не раз видела, как туманится ее взгляд, едва заходила речь о графе Контрарио и его пороках.

Что ж, она сыграет для влюбленных роль Провидения и сделает все, чтобы вырвать графа из пучины порока! Ведь рядом с такой святой женщиной, как Фелиция, невозможно святотатствовать! Она непременно поможет им воссоединиться! И два разрозненных сердца будут биться как одно!

Она немедленно написала кузине о своем согласии. Ответ получила почти сразу. Ей предстояло по тайному сигналу под любым предлогом выманить Фелицию в город, в дом своего брата, ставшего после смерти отца графом Альерде. Ей надлежит быть готовой к этому в любую минуту.

Душу сестры Шэрон захватило ликование. Замечательно! Она уже представляла радость графа и первоначальное смущение Фелиции. Но потом она, конечно же, будет ей неизмеримо благодарна! А то, что церковь простит свою беглую дочь, в этом никакого сомнения у не слишком набожной монахини ни на миг не возникало. В конце концов, Фелиция не простая монахиня, она сестра самого наместника, а это многое значит.

Любовь — вот то, ради чего стоит жить на этом свете! И чего, увы, несчастная Шэрон навек лишена.