Белое и черное

Герцовский Георгий

Что такое хорошо и что такое плохо? – вопрос, на который мы получаем ответ с детства. И казалось бы, все ясно. Вот правое, вот левое, тут белое, а там черное… Но что, если это не так? Что, если Белое и черное нужны друг другу? Не отвергают, не борются, а наоборот – дополняют? Что, если те, кого мы привыкли считать темными, делают светлое дело? И каково это узнать демону или огромному злобному троллю, ищущему выход своей ненависти, что они совсем не тем силам служат, которым хотели? Как они поведут себя, узнав об этом? Или это самообман – и черное остается черным, а белое – белым, и они никогда не встретятся, как не могут встретиться мир людей и демонов с миром эльфов и троллей?

 

Часть первая

– Господа, позвольте, но ведь это чистый флеш рояль!

– Луиша, сядь уже, пожалуйста. Какой это флеш рояль? Восьмерка-то бубновая, а не червовая.

Общество веселилось.

– Как бубновая? А это что?!

– Правильно! Это уже червовая! Но только из другой колоды…

Сидящий на полочке бес-арбитр соскочил на стол и пододвинул ко мне фишки общего банка, обозначая конец розыгрыша.

– Позвольте, господа! Но это же произвол! Я, в конце концов, буду отстаивать свою честь!

– Ой, Луишка, сядь, кому говорю. – Поскольку банк сорвал я, мне и досталась сомнительная честь успокаивать разбушевавшегося Луи. – В кого ты тут собираешься стрелять? Мы же бессмертные, забыл?

Окружающих жутко забавлял наш диалог, впрочем, как и меня. По-настоящему раздражал он только главного героя, в то время как зрители, столпившиеся вокруг карточного стола, громко похохатывали, слегка расплескивая напитки и роняя пепел от сигар на фалды фраков.

В конце концов Луи сел. У него есть причины расстраиваться – он вот уже десять лет не может собрать полный список заслуг, все попытки приблизиться к заветной пятерке – тщетны. И никто, и ничто не может ему помочь, – даже продажа самой души, каковая у всех нас состоялась давным-давно.

Я – Демьян. Но мое Истинное Имя – тайна. Я – один из шести дюжин демонов написанной в будущем «Новой Гоэтии». Вызвавший меня заговорит на любом языке человека и зверя. Я – повелитель стихий. Появляюсь перед заклинателем в образе огромного козла с рогами буйвола, сидящего на трехглазой черной лошади. Масть ее – как потухшие угли, глаза – как угли пылающие. В руке у козла кувшин, из него он все время льет воду на голову лошади, от которой исходит дым.

Нас всегда семьдесят два – шесть дюжин, но «текучка кадров» существует и здесь: одни уходят, другие приходят. Кто-то пополняет иерархии других миров, некоторые просто со временем исчезают, и никто, кроме Четырех, не знает – куда. Но нас никогда не становится меньше. На место ушедших нанимаются другие. Иногда наши ряды пополняют демоны иных миров. Только несколько слуг тьмы из тех, что описаны у Соломона, до сих пор еще в наших рядах. Остальные – новые. Те, что были наняты после Первого пришествия Христа. И я – один из них.

* * *

Слякоть и смрад… Стены пещеры покрыты слизью. Вокруг никого. Ни маленький птах, ни смелый орел не сядут на свод его жилища… Ни голодный барс, ни хитрая мышь и близко не подойдут к его скале.

Жители ближайших деревень прозвали его Черным троллем, а на зверином языке имя, которое ему дано, означает – Тот, кто приносит смерть.

Его не зря прозвали Черным – крепкая и бугристая шкура тролля и в самом деле цвета сажи. А рост… Если на плечи высокого человека посадить еще одного, такого же, тогда они были бы вровень с Черным троллем; а если поставить этих двух людей рядом – тогда они достигли бы его ширины в плечах. Когтистые лапы его были так велики, что он мог одной без труда обхватить человеческую голову. И оторвать ее, если надо.

Чем живет подобное существо? Чего оно хочет, к чему стремится? Оно намного умнее зверя и не может жить только ради того, чтобы есть и размножаться, как барс, например. Так что же им движет? Желание показать свою силу, превосходство над другими? Страсть к разрушению? Может быть, как драконы, оно любит сокровища? Нет, нет и нет. У Черного тролля только одна цель, только одно стремление, только одно-единственное вожделение – хотя бы на мгновение насытить свою ненависть! Ненависть ко всему, что живет, что дышит, что существует… К живым тварям и мертвым камням, к людям и насекомым, к зверям и траве – ко всему! В конце концов им движет глубинная, из самого естества исторгнутая ненависть к самому Создателю и всему его творению.

Но ведь он и сам тварь Божия – скажете вы. Тварь – да. Вот только Божия ли…

Тролль уже давно не мог спокойно есть и спать – ему не давало покоя, что где-то там внизу, под его скалой, течет жизнь: играют и балуются дети, занимаются делами мужики и бабы, пасутся коровы, текут реки, шелестят леса. Иногда он смотрел на это со скалы и, раздираемый злобой, мечтал о расправе. Он видел горящие деревни, вытоптанные поля, скелеты обглоданных животных, лоскуты окровавленной одежды, носимые гуляющим по безлюдью ветром…

«Я сойду к вам! – думал он, и слюна начинала капать из пасти. – И стану убивать ваших мужиков! Черным дымом буду возникать у них за спиной… Потом, опять став собой, буду отрывать головы и опять превращаться в тень… Пока они все не взвоют от ужаса… Пока они не побегут. Гр-р-р-рх-х-х-х… – рычал он, предвкушая. – Потом буду насиловать женщин. Возникая из тьмы, буду кидать каждую на пол и входить в нее, раздирая внутренности… И входить до тех пор, пока она не издохнет подо мной… Пусть испытает мою страсть! Мою страсть убивать! А потом наконец настанет время заняться детьми. – Слюна не просто капала, а уже текла из пасти тролля, когда он рисовал в воображении эти картины. – Заняться этими маленькими, все время визжащими уродцами. Тех, что постарше, я буду догонять и растаптывать! Да, – троллю очень нравилась эта мысль, – именно так: я буду топтаться по ним и слушать, как хрустят кости и черепа… А потом займусь мелкими… – тут тролль даже подвывал от вожделения и глаза его наливались кровью, – их я буду пожирать. Пока они еще живы. Буду слушать их визги, пить их горячую кровь…»

Эти мысли распаляли Того, кто приносит смерть, и он долго не мог уснуть, воображая картины издевательств и мучений, которым подвергнет деревенских. Но, конечно, не смерть девяти деревень, что раскинулись в низине, была мечтой тролля. По плану, вызревающему в его голове, это должно было стать только началом. Началом Великого похода.

* * *

Большой замок, в котором мы пребываем основное время, и есть знаменитая Адская Резиденция. Это очень элегантное и просторное здание, построенное в стиле классицизма с элементами готики. Высокие узкие окна, высокие же потолки, большие залы, кабинеты и прочие помещения. Каждый из семидесяти двух демонов имеет во дворце свою часть – резиденцию в Резиденции. Кто-то из нас занимает башню, кто-то – часть этажа, двое живут в огромном винном погребе, кто-то нашел пристанище в замковом крыле либо флигеле. У меня как раз крыло – в общей сложности пара залов, дюжина спален и кабинетов. Мне больше не надо – мы люди скромные. Часть моего крыла находится в другом измерении. Это касается и всего замка, который как бы «подвешен» между несколькими мирами. Один из его входов – в виде маленького ветхого здания – находится на Земле, в Европе. Другие порталы – в иных мирах. И только мы – его постояльцы и наши гости – можем видеть Адский Дворец во всем его великолепии.

Когда зашел Нерон, я лежал на диване в кабинете и размышлял. Мой друг в своем репертуаре: он не любит внезапно появляться сразу посреди комнаты, предпочитает не проходить сквозь стены; он поклонник классики, а поэтому просто вошел через дверь. Обычно Нерон принимает облик худощавого брюнета, ростом слегка выше среднего. Всегда в дорогом, идеально отутюженном фраке, но никаких бабочек или галстуков – верхняя пуговица белоснежной рубахи всегда расстегнута, а выглядывающая из-под ворота цепочка сделана из того же таинственного неземного металла, что и сверкающие запонки.

– Я же там бесов-охранников поставил. Хотел немного вздремнуть, чтобы меня не беспокоили. Что с ними?

– Связал между собой и повесил над дверью. Так что не волнуйся, охранники по-прежнему на посту, – едва заметная ухмылка скользнула по его губам.

Надо сказать, ухмылку Нерона можно смело назвать его фирменным знаком. В этой едва заметной усмешке, как миллионы кварков в одном атоме, спрессовано множество символов, эмоций, отношений к происходящему, недосказанностей. Так, например, конкретная ухмылка, скорее всего, обозначала следующее: «Милый мой, от кого ты ставишь охранников? От своего лучшего друга – хотя я понимаю, что словосочетание «лучший друг» в нашем случае звучит как апогей бреда – от старины Нерона? Так это бессмысленно по нескольким причинам сразу. Во-первых, такие ловушки для меня, как ты понимаешь, – фук. Во-вторых, ну что такое, в самом деле, один демон может скрывать от другого? Или я ошибаюсь? Или ты думаешь, я не догадываюсь, что ты что-то затеял?»

Ну, как-то так. Боюсь, я не могу претендовать на звание главного трактователя усмешек Нерона, но если максимально упростить значение его последней недоулыбки, то в сухом остатке получится, думаю, именно это.

– Говорят, тебя можно поздравить с первым полным списком заслуг? – спросил он как бы между делом, внимательно разглядывая сто-раз-им-виденные подлинники импрессионистов на стенах моего кабинета.

Я в ответ промычал что-то невнятное, всем своим видом демонстрируя занятость внутренним мыслительным процессом.

– Думаешь, кто-то из сонма еще не знает, что ты хочешь встретиться с Императором?

Какие только прозвища и имена не дают Дьяволу: и Отец Родной, и Главком, используют и традиционные: Вельзевул, Сатана, Люцифер… Нерон же принципиально называл его Императором.

Я уставился на Нерона.

– Но откуда…

– Луиша всем раззвенел. Как только ты вчера, сорвав банк, получил пятую заслугу, он, как я понял, твою мысль и перехватил. Что же ты, дорогой, эмоции не контролируешь? Не мальчик ведь уже.

Снова усмешка. В коротком изложении суть ее такова: «Наивный. Прозрачен как стекло. Даже трогательно. Надо взять на вооружение. Или это специальный ход? Но зачем? Да нет – он и в самом деле дурачок наивный».

Надо было выкручиваться.

– Да какого Луя, Нерон! Я и не особо прятался!

Не сработало, и очередная легкая ухмылка («я видел первую реакцию – не проведешь, смешно») стала оценкой моей маскировке.

– Ладно, расскажешь потом, как прошло. Так ты и вправду вчера получил пятую заслугу? – спросил Нерон, но было видно, что он уже потерял интерес к этой теме.

– Да, – ответил я.

– Понятно. Смотри, все эти прозвища геев ничего общего не имеют с действительностью! – заговорил Нерон уже гораздо более заинтересованно. Каждый раз, когда он касался подобных вопросов, его охватывало научное вдохновение. – Да и вообще, почему людей, склонных к гомосексуализму, называют сынами Земли? Ведь Гея у греков – это Мать Земля, жена Урана. Или вот еще: в нынешних Штатах волосатых геев называют медведями. Я для интереса трахнул сначала волосатого мужика, потом медведя – ничего общего! А нынче на Руси, в тюрьмах, их называют петухами!

– Неужели пробовал? – не удержался я.

– А то! И гамбургского, и обычного! Ничего общего! Только боль, много крови и воплей. Я бы сказал, что петухами надо называть девственниц. Кстати, это идея! – Нерон сделал пометку в блокноте, который возник в его руке.

Любопытный парадокс: во всем, что касается одежды и привычек, Нерон – неисправимый ретроград. Но во всем остальном он неутомимый экспериментатор и новатор… Я здесь почти пятьсот лет и то давно уже достиг пресыщения, Нерон же здесь более двух тысяч… Впрочем, в первые сто лет моего пребывания оргии в звериных шкурах были едва ли не самым невинным моим времяпровождением. По сравнению с некоторыми другими, скажем так, видами развлечений, в подобных оргиях греха было не больше, чем в первом поцелуе.

– Слушай, Нерон, а где-то в Норвегии, кажется, лесбиянок называют ножницами. Ты с ножницами в коитус не пробовал вступать? Гарантирую тебе острые ощущения… – попытался съязвить я.

– Очень остроумно, – скривился мой собеседник и, перелистывая листы блокнота и что-то напевая себе под нос, ретировался.

* * *

Черный тролль был известен и в Логунвосте. Впрочем, вряд ли упоминание о нем могло всерьез напугать кого-то в городе, славившемся своими героями. Разве что маленьких деток, которым перед сном родители рассказывают сказки про драконов и прочих чудищ, чтобы малыши, превозмогая детский страх, мужали и вырастали достойными сынами своего народа.

Рассказывали такие сказки и Фросту Шодеру. Хотя долгие разговоры никогда его не увлекали. Вот лазать по деревьям, драться со сверстниками, скакать на коне, стрелять из лука, метать копье – эти занятия Фросту были больше по душе. Рассказы о подвигах героев его увлекли позже, подростком.

В особенности же деяния легендарного героя Хейля не давали спокойно спать рыжеволосому мальчишке. Сказания и легенды про этого доблестного витязя наполняли сердце Фроста решительностью и жаждой подвигов.

«…Прекрасноликий Хейль с места перепрыгнул через круп своего верного скакуна, схватил огромный валун и подставил его под копья и стрелы, которые должны были вонзиться в бок его гнедого жеребца. Коварные асторцы пустили больше двух десятков копий и стрел, и все они, не нанеся вреда путникам, впились в каменную глыбу, которую держал неустрашимый Хейль. После чего герой кинул валун в нападавших, и пятеро из них были сокрушены, остальные же спасались бегством…» – читал Фрост и мечтал вырасти таким же мощным и непобедимым, таким же умным и неустрашимым, как легендарный ригелец.

Начитавшись и наслушавшись о подобных приключениях, двенадцатилетний Фрост упросил родителей отдать его на обучение в гвардию Ригеля. Мальчик решил, что станет Защитником – посвятит жизнь тому, чтобы оберегать покой родного города и своих близких, а если понадобится, то и всего Лесогорья.

Древний замок Ригель – сердце Логунвоста. Именно на землях этого замка проходили строгий отбор, а потом и обучение будущие герои Лесогорья. Правила для воспитанников гвардии Ригеля были жесткими – начать с того, что родители, которые передавали своего сына в руки наставникам, могли навещать его не чаще чем раз в году. Лишь когда их ребенку исполнялось семнадцать и он мог поступить на службу в гвардию – а получали это право отнюдь не все воспитанники, – родители наконец могли видеть своего повзрослевшего сына чуть чаще.

Те же юноши, которые прошли обучение в гвардии, но по разным причинам не были отобраны для службы, становились вольнонаемными солдатами. И это – отдельная славная страница Логунвоста!

Надо сказать, что воины из города героев ценились как наемники особенно высоко. Многие вельможи и даже короли не гнушались прибегать к их услугам.

И не было большей чести для отца и матери ригельца, чем стать родителями героя, прославившего Логунвост. Даже если сын их был убит в бою, подвиги его становились предметом гордости родителей и поводом для восхищения ими – теми, кто воспитал героя.

Стоит ли говорить, что и для самих сыновей геройская смерть была вожделенной целью жизни? Но не достаточно просто погибнуть в бою, – смерть ригельца должна стать предметом зависти, предметом восхищения, основой легенд, баллад и сказаний. Как, например, гибель Руфила Коротышки, получившего свое прозвище за то, что он был на голову выше самых высоких воинов и в полтора раза шире в плечах. От спокойной и размеренной службы в гвардии Ригеля Коротышка отказался сам – жаждал подвигов. И в далеком южном государстве, где Коротышка работал наемником, во время заварушки в морской гавани, он, стоя по пояс в воде, перевернул две неприятельские шлюпки. Потом, перебив барахтающихся, на одной из шлюпок доплыл до их корабля, вскарабкался по бакштову и врукопашную – свою саблю он выронил, пока забирался на борт – отправил к праотцам половину команды. И даже когда герой был ранен стрелой, пущенной из «вороньего гнезда» на фок-мачте, он сумел поджечь порох в крюйт-камере и взорвался вместе с остатками вражеского экипажа и судном. Вот это – геройская смерть.

Боясь умереть в собственной постели, юные ригельцы еще во время обучения делились друг с другом секретами героической гибели. В самом деле, как избежать бесславной кончины, если ты был ранен в бою и теперь доживаешь последние свои часы на мягком ложе среди печальных родственников? Ответ прост – если ты серьезно ранен, но еще в сознании, умри сейчас! Сделай все для того, чтобы утащить с собой в могилу побольше врагов, и умри! Если ты ранен, но можешь стоять – дерись; если ты безоружен – борись; если лежишь на земле и уже не способен встать – хватай врага за ноги и роняй! А потом опять: дерись, борись, кусайся! Даже если ты, весь израненный, выброшен неприятелем на пустынном острове – хватай кинжал и прыгай в воду! Умри, сражаясь с акулой!

Вот такие давали советы друг другу юные воспитанники, и в таком же духе жили и умирали взрослые ригельцы.

И Шодер рос достойным сыном своего народа. Когда ему стукнуло шестнадцать, не только сверстники, но и большинство взрослых гвардейцев не могли сравниться с ним в физической силе. Да и ловкости, храбрости, военной смекалки Фросту тоже занимать не приходилось. Рассказы о его подвигах – пока еще, правда, местного значения – уже передавались ригельцами из уст в уста.

– Ты слышал эту историю? Вчера Фрост Шодер – ну, этот, самый здоровенный из пятилеток (имелся в виду пятый год обучения), во время тренировочного боя взял своего жеребца, взвалил на плечи и перешел с ним вброд речку Каменку! – говорили одни.

– Этот бугай, слышали, вчера на охоте схватился с молодым медведем! Вы видели когда-нибудь такое, чтобы медведя свалили одним ударом кулака! Лучше с этим парнем не ссориться! – усмехались другие.

– Хорошо, что с нами был Фрост, – делились радостью третьи. – Пока мы только готовили луки и стрелы, он схватил камень и просто сбил им летящую утку. А то улетела бы и мы бы остались без еды.

Ну и так далее. Таких историй было множество, но самого Шодера они занимали мало. Он верил в то, что его ждет великое предназначение и ему надо быть готовым к тому, чтобы исполнить свою миссию, – быть готовым всегда.

* * *

Все мы – демоны. Или, если угодно, слуги Ада, или свита Сатаны, или… – да, много нам названий придумано и ни одно не отображает сути. На самом деле, мы – Иерархи второго уровня Преисподней планетарного масштаба. Адрес распределения – планета Земля, Солнечная система. Иерархи первого уровня – четверо Безликих. На моем веку их видели один-единственный раз – когда кто-то из игравших лет триста назад потратил премию за полный список на право их лицезреть. Сам я их не видел – был на задании. Как потом рассказывали, явились четверо – кто-то уверен, что все-таки трое, а были версии, что и пятеро – в больших шлемах, закрывающих головы и шеи до плеч, и в длинных, до самой земли, плащах. Однако шлем не закрывал лица – и лица их больше походили на звериные. Но вот на каких именно зверей они были похожи – тут опять начинается путаница. Большинство рассказчиков склоняются к тому, что они смахивали на морды кого-то из семейства кошачьих, кто-то уверял, что их облик скорее напоминал птичий, некоторые находили их физиономии похожими на лица людей – просто сильно обросшие, с большими веками и узкими разрезами глаз.

Так вот, именно они являются нашими непосредственными начальниками. Демоны получают от них указания в особой комнате, где нет ничего, кроме дивана, пепельницы на маленьком столике и допотопного радиоприемника модели «огурец», который и служит рупором воли Безликих.

Самого же Императора – вслед за Нероном я привык называть его именно так – мы видели всего несколько раз. В основном, на больших пирах, он сидел во главе стола. Император принимал облик высокого, почти смазливого брюнета с вьющимися волосами. Лет ему было не более тридцати, и фрак сидел на нем идеально. На пирах вел себя скромно, не вызывающе. В шумных оргиях замечен не был, буйным демонам лицо не бил. Сидел себе тихо, задумчиво следил за застольем, попивал хорошее красное и думал, казалось, о чем-то своем. В общем, ангел. Хоть и падший.

Все мы – демоны, и все мы были «наняты», проще говоря, продали свои души. Но это не означает, что каждый, сделавший это, становится одним из нас – как бы не так. Мы – избранные. Многие из нас и при жизни были знаменитыми людьми – легендарными царями, героями, великими мыслителями, властителями дум. Некоторые, правда, не стяжали славы при жизни. У нас мало общего, кроме, пожалуй, одного, и это – главное. Каждый из нас – сильная, незаурядная личность. «Серость» может сколько угодно торговать своей душой – ей здесь не место. Таких мелких человечьих душонок, погнавшихся за какой-нибудь смехотворной целью вроде денег или любовных утех, огромное множество под началом каждого из нас – каждого из демонов Преисподней. Такие души мы скупаем оптом. Им грош цена в базарный день.

Но не думайте, что все великие злодеи Земли попадают сюда автоматически. По этой логике Гитлер, Наполеон, Муссолини и прочие знаменитые тираны должны бы непременно пребывать меж нами и верно служить темному делу. Отнюдь. Ни того, ни другого, ни третьего, насколько я знаю, никогда не было в сонме Преисподней. Какое-то время, говорят, в составе шести дюжин был Чингисхан. Но это еще до моего здесь появления. Также, по слухам, есть сейчас среди нас демон, который при жизни был Геббельсом. В отличие от Нерона он свое прошлое имя скрывает, поэтому я даже не могу подтвердить – так ли это. Впрочем, если бы меня это и вправду интересовало, я бы нашел ответ на данный вопрос очень быстро.

Также среди нас есть и те, кого люди могут помнить хорошими и добрыми людьми. Вас бы очень удивило, если бы я назвал несколько имен тех, кто сейчас со мной, как говорится, плечом к плечу, вершат наше общее адское дело. Но что-то, значит, случилось в их жизни, а может быть, они чего-то слишком сильно хотели, что подвигло их совершить эту сделку… Как, например, меня.

Это случилось при Иване Грозном – четыре с половиной столетия назад. Я был знахарем – лечил людей травами, настоями и мазями собственного приготовления. Икона всегда стояла в моем жилище на видном месте, хотя и нельзя сказать, что я был чересчур ревностным христианином. В Бога верил, но в церковь ходил редко. Я оправдывал себя тем, что и так много пользы людям приношу – своими знаниями, уменьями, снадобьями… Мол, нету времени у меня протирать лапти в храмах. Гордыня – грех великий, сами знаете.

В те-то годы и началась знаменитая охота на ведьм: всех, кто обладал какими-либо, как бы сейчас сказали, сверхъестественными способностями, называли колдунами и ведьмами и, без промедления, распинали на дыбе или сажали на кол. Да какое там сверхъестественными, обычных гадалок вешали. Простого наговора на невинного человека было достаточно, чтобы того бросили гнить в темницу. Не обошла эта участь и меня: как ни заступались за меня сельчане, многих из которых я пользовал, – не помогло.

Даже хуже стало – двух особо ярых моих заступников самих бросили в каменный мешок.

Девочка семи или восьми лет, белокурое, чумазое, беззащитное создание… Помню тебя вот уже пятьсот лет и никогда не забуду. Ты приходила часто ко мне в дом, помогала, чем могла, тоже хотела моему искусству научиться… Душа твоя чистая, как кусочек голубого неба… Но когда тебя схватили вместе с матерью, ты была вынуждена тоже на меня наговаривать… И больнее всего мне не от того, что тебя заставили лгать – взрослые падали ниц перед этой машиной смерти, не то что дети… До сих пор мне больно вспоминать, как тебе тогда было стыдно… Как ты горько плакала от страха и от стыда. Ты не виновата ни в чем, святое дитя!

И я возроптал. Как можешь, Ты – Создатель всего сущего, позволять свершаться такому беззаконию! Как Ты можешь закрывать глаза на несправедливость и хаос! В чем виновато пред Тобой это безгрешное дитя, которое заставили меня оболгать? Как Ты можешь попустительствовать этому?

На третий день мучений, изможденный, истерзанный, я забылся сном на земляном полу темницы. А бывают такие сны, которые не стираются из памяти после просыпания, – наоборот, после них помнишь каждую мелочь, каждое слово. Мне снилось, что я слышу спокойный мужской голос. Мне было сказано, что если я отрекусь от Бога, то стану одним из властителей мира. Я буду обладать уникальными способностями, управлять большой территорией на Земле, буду иметь под своим началом множество слуг и еще много чего… Любые мои желания, даже самые прихотливые и извращенные, те, о которых обычный человек даже помыслить боится, мгновенно исполнятся. Я не буду знать недостатка ни в пище, ни в вине, ни в женщинах, ни в деньгах – ни в чем!

Отрекись – было сказано мне, – и все это у тебя будет навечно! Не бойся – тебя не обманут. И хотя знал я, что Сатана – отец лжи, почему-то поверил, что это правда, что так все и будет. И, да, меня не обманули. Все это я получил. Но обман был в другом…

Представьте, вы купили дом – заплатили за красивый вид и обстановку, но когда готовите пищу на шикарной кухне – эта еда вас не насытит, вы ложитесь спать в удобную постель – вам не дано на ней выспаться. Тогда-то вы и понимаете, что из этого дома надо бежать.

Я принял это предложение. Я хотел власти, надеясь, что употреблю ее во благо другим. А еще я жаждал покоя… Знаете, все это: чистая одежда, еда, тепло… Все то, за что и в двадцать первом веке людям приходится вкалывать, а уж в средние-то века вообще было роскошью. Я устал тогда. Просто устал.

И совсем я, малодушный человечишка, не подумал, что теперь у меня будут совсем другие обязанности – полностью противоположные тем, которые у меня были при жизни на Земле. Теперь я буду не помогать людям, а всячески им мешать – сталкивать их с пути праведного. И нет у меня одного только права – не делать ничего, не выполнять свои обязанности. Конечно, могу ничего не делать – но тогда меня просто сместят к бесам и на освободившееся место наймут другого демона. Вот как раз об этом, покупая мою душу, мне никто не сказал.

С тех пор все мои желания – кроме тех, что требовали полного списка заслуг, – выполняются; моя работа, хоть и подла по сути своей, – интересна, как любая игра; деньги или ценные вещи у меня появляются в любом количестве, как только они понадобятся. У меня несколько своих замков – резиденций в разных мирах и измерениях, но при желании я могу обзавестись даже собственными планетами. Женщины, вино, развлечения? По-моему, об этом я уже рассказывал. Я могу перемещаться в пространстве со скоростью мысли, могу посещать любые другие миры – кроме нескольких светлых, где нам нужны пропуска, – могу летать, ходить сквозь стены, материализовать предметы, даже покупать чужие души! Я бессмертен. Чего больше? Какой власти или каких исполнений мне еще может хотеться?

Господи!!! Забери у меня все это! Прости меня, грешного, и позволь мне снова стать смертным! Позволь мне вернуться на простую земную стезю! Пусто мне, Господи! Пусто и никчемно! Тоска меня снедает. Все вокруг НИ ДЛЯ ЧЕГО, Все вокруг НИ ЗА ЧЕМ. Птица в золотой клетке – банально, но неотвратимо это сравнение. Просто клетка моя состоит теперь из власти и сверхвозможностей, но душе моей – или что там от нее осталось после «сделки» – невыразимо тесно…

Наверное, кто-то скажет: вот мне бы так! Вот идиот – не умеет ценить то, что получил. Чего еще хотеть, о чем мечтать? Неужели счастье в том, чтобы всю жизнь прожить с одной женщиной и вместе состариться? Честно и в поте лица зарабатывать на кусок хлеба, радуясь, если есть, что на него намазать? Вечно копить на собственное жилье и перебраться в него на старости лет, прыгая от восторга, что наконец-то погашены долги? Нет, скажет этот кто-то, извини-подвинься; может быть, ты и пресытился этим изобилием, мы же тебе только завидуем. Зря завидуете, между прочим. Я приду к вам. Я куплю ваши души, и тогда вы поймете, в чем разница. Но пока вы еще не разделены со своей душой, я скажу, что души людские созданы для света, и к свету они подсознательно или сознательно стремятся всю жизнь. Если у души отнять это свойство, а заменить какими угодно другими «благами» – материальными или метафизическими, это будет то же самое, как вырастить ребенка при свете настольной лампы – без единого дня при дневном. Нормально ли будет развиваться такой ребенок? Я скажу даже так – ошибки, совершенные в этой жизни, чаще всего можно исправить в последующих. Но если ты продал душу – ты вне игры. Навечно.

Зато теперь у меня есть все. Кроме самого главного. Света.

* * *

Эльфийское королевство Гровенгридль располагалось от Логунвоста довольно близко – всего два дня пути верхом. Ригельцы и эльфы не дошли в своих отношениях до совместных пиров и смешанных браков, и лишь однажды за всю историю воевали плечом к плечу. Люди и эльфы все-таки слишком разные, и им трудно понять друг друга, но не мешает относиться с уважением.

Король лесного народа Эккеворт спал уже больше двух лет. Вернее, его супруга Нертус считала, что спал, – все остальное королевство смирилось с его смертью. Во время большого празднования Равноденствия Эккеворт просто рухнул наземь. Это не стало неожиданностью – он был уже очень стар, даже по эльфийским меркам. С тех самых пор он и лежал в королевской усыпальнице, в открытом каменном гробу, и лишь не теряющий свежести облик старца позволял предполагать, что он все еще жив. Но в эти предположения уже мало кто верил.

Королева часто приходила в склеп и – если не было срочных дел государственной важности – могла провести там несколько часов. Сегодня она была в сопровождении советника Сагеальфура.

– Такое уже случалось в истории, – сказал он, поглаживая свои, поросшие мелкой сединой, щеки. – Старый маг Тэфрамадур также многие годы лежал в усыпальнице как живой… Все думали, что он просто впал в летаргический сон. А потом как-то вдруг стал усыхать и…

– Я знаю, – перебила Нертус, – со старым королем Лоутарайтуром так же было…

Добряк Саге был первым советником Эккеворта и после случившегося с тем несчастья посчитал своим долгом служить и всячески помогать овдовевшей супруге короля. Признаться, по-настоящему дельные советы Саге давал редко, но на что можно было всегда рассчитывать – так это на живое его соучастие. В любом вопросе, будет ли это касаться дел государственной важности или, например, мытья ступенек Зеленого дворца.

Нертус, привыкнув к его обществу еще со времен правления мужа, относилась к старому, слегка располневшему эльфу с сестринской любовью, но мало полагалась на него в делах действительно важных. Это бремя несла сама.

– Точно! А я и забыл, – шлепнул себя по лбу Саге, – так оно и было. Тоже все ждали, что он очнется…

– А уже потом его перезахоронили у Вяза.

– Может, это какая-то ваша семейная традиция… Умирать… Вот так… Ведь почтенный Тэф тоже приходился дальним родственником вашему супругу.

Руки Саге никогда не пребывают в покое: сразу после шлепка себя по лбу он вновь принялся старательно оглаживать заросшие щеки.

– Да, – Нертус грустно всматривалась в лицо обездвиженного супруга, – он был кузеном мужа.

Они какое-то время помолчали, причем было видно, что Сагеальфур хочет сказать еще что-то, но не решается или не находит нужных слов. Впрочем, так казалось почти всегда, когда Саге находился возле королевы, – видно, что он очень волнуется, хочет сказать что-то важное. Он уверен, что сказанное поможет Нертус: даст ей силы принять судьбу, а может быть, даже повлияет на жизнь всего королевства… Да вот беда, это самое важное никак не хочет приходить в голову старика, никак не может быть не только высказано, а даже и просто понято им самим. Но оно рядом, это самое важное, он это чувствовал, а потому руки старика все время двигались, будто пытаясь схватить неуловимое, а губы часто шевелились, силясь произнести невысказанное. И волнение добряка Саге росло с каждым днем, и у этого были причины. Да и Нертус понимала, отчего в последнее время ее старый друг еще беспокойнее, чем обычно.

Гровенгридлю грозила война. Причем сразу с двух сторон. Пророчество Эккеворта начинает сбываться. Лесной голубь принес весть королеве, что тролль все чаще спускается черной тенью к деревням, все страшнее проклятия слышны из его пещеры. А это значит, что, как и предсказывал эльфийский король, приближается час, когда само Зло будет угрожать Лесогорью.

Кроме того, разведчики донесли, что в королевстве гоблинов снова готовятся к войне. Они уже оправились от разгрома тридцатилетней давности и вновь собирают силы, чтобы одолеть главного врага.

Но сейчас не было у лесного народа достойного предводителя, с которым можно было бы принять бой и победить. Только она сама – Нертус. «Да только, побери меня тот же Черный тролль, какой из меня предводитель?» – думала королева.

Надо сказать, что в королевстве эльфов, в волшебном лесу Гровенгридль не было борьбы за власть, избытка претендентов на трон, интриг и подковерной возни. Строго говоря, желание повелевать себе подобными мало свойственно лесному народу. Если умирал или по другим причинам отходил от дел прежний правитель, власть переходила к его супруге. Если почивший король был холост, на эльфийском альтинге выбирался новый предводитель. По традиции, избирался всегда правитель мужского рода, а тот, в свою очередь, сам решал, кому стать королевой для его подданных. Если новый властитель был женат, этот брачный союз можно было разрушить и король мог поменять избранницу на ту, которая, по его мнению, более отвечает роли венценосной супруги.

Впрочем, Нертус знала, что даже в прежние времена к этому прибегали крайне редко, но при этом всегда считала, что она – как раз тот случай, когда нужно было воспользоваться королевским правом и выбрать другую, более подходящую для трона эльфийку. Но Эккеворт считал иначе. Он и сам был довольно скромным, не воинственным эльфом, но при этом – и так считали, пожалуй, его подданные – очень мудрым. Он, казалось, был способен видеть будущее на много лет вперед и, в отличие от супруги, никогда не полагался на мнение советников – он знал, как надо поступить в том или ином случае, и все. И его решение почти всегда было верным. Как и решение не менять королеву. Во всяком случае, так тогда казалось всем. В тот день, когда Нертус хотела поговорить об этом, он обнял ее за плечи и сказал: «Только такая королева, как ты, и должна быть у эльфов». Потом поцеловал ее в щеку и удалился в мастерскую, к своим картинам.

Нертус-то знала, что она не создана для королевской доли – скромна, немногословна, излишне сострадательна. Кроме того, она ненавидела власть. Эльфийка не чувствовала себя вправе указывать другим, как им следует или не следует поступать. Серьезные ссоры между эльфами бывали крайне редко, но когда все-таки это случалось, Нертус приходилось тратить огромные усилия на то, чтобы подданные не видели ее растерянности. Ведь она должна была судить и наказать виновного! Ее выручали только советники – старина Саге и эльфийская ведьма Скогур-Норти.

Сейчас Нертус было особенно нелегко – с одной стороны, она безудержно скучала по мужу. Она верила, нет, она знала, что он жив. Но при этом холоден и безучастен. Такое случалось и раньше, когда Эккеворт с головой окунался в творчество и становился далеким и отчужденным. Однако он возвращался оттуда – рано или поздно. Только не сейчас. И это было мукой.

Ей не раз приходило в голову отказаться от эльфийской короны, собрать альтинг и выбрать для лесного народа нового, мудрого, сильного короля. И в последнее время она думала об этом все чаще, тщательнее присматриваясь к подданным. Наблюдала, размышляла, взвешивала. Нет, – ни один из эльфов не казался ей достойным короны: тот был силен, самоуверен, но слишком заносчив и себялюбив; другой был умен и даже мудр, но будто бы вырезан из тонкой ивы – слаб и нерешителен. Такой вряд ли сможет повести за собой войско.

«Как звать того веселого и бойкого молодого эльфа? Каутдренгур, кажется… Вот этот был бы славным королем – он уже сейчас верховодит во всех играх, но при этом видно, что добр и справедлив… Но он еще совсем мальчик».

Конечно, Нертус понимала, что ее выбор вполне мог не совпасть с выбором альтинга, но у нее, как у действующей королевы, было право предложить своего кандидата – и к ее мнению, безусловно, прислушались бы. Сейчас ей некого было предложить, и она пока мирилась со своей участью – со своей ролью эльфийской королевы. Давалось это непросто, но было бы и вовсе невыносимо, если бы она временами не приходила сюда – в усыпальницу. Если бы не говорила со своим спящим мужем, надеясь, что тот ее слышит. Иногда ей казалось, что он отвечает, мысленно дает советы или подбадривает. И она сама не понимала – происходит ли это на самом деле или это лишь ее фантазии.

В прошлый раз, когда была в усыпальнице, она рассказала мужу о том, что пришла пора готовиться к войне. Она просила у него совета, поведала о своих намерениях собрать альтинг, на котором и решить общими силами, что делать. Сегодня же она пришла в усыпальницу за благословением.

* * *

– Слушай, что ты все-таки замышляешь? Ходишь смурной в последние дни. То ли высчитываешь что-то, то ли ищешь, в каком углу начать копать подземный лаз.

Наама, в отличие от Нерона, никогда не пользовалась дверьми, появляясь сразу посреди комнаты. Цвет волос, как и сложение тела демоница меняла порой по несколько раз на дню, но чаще всего у нее были коротко остриженные, красные с рыжеватым отливом волосы, большие синие глаза с огромными ресницами, миниатюрное, словно точеное, тело. Иногда, если это гармонировало с настроением Наамы или ремешком ее сумки, демоница была при хвосте – довольно длинном, по-своему элегантном, с охвостьем того же цвета, что и волосы. Сегодня она явилась предо мной именно в таком виде, одетая в короткое, красное, сверкающее платье, подол которого сзади был кокетливо приподнят упомянутым хвостом.

Наама вот уже много лет является дамой моего сердца. Испытав многое, многим же и пресытившись, однажды мы поняли, что морально, сексуально и как-то там еще очень подходим друг другу, и стали встречаться. Отвлекаемся, конечно, – здесь без этого нельзя – да и в обществе бы на нас посмотрели косо, но опять возвращаемся друг к другу. И так уже почти сто лет. При этом мы умеем оставаться на той дистанции, чтобы взаимно не утомлять; чтобы ветер одиночества свободно дул между нами, все время слегка освежая, если можно так сказать, проветривая наши отношения. Одним словом, Наама меня не утомляет и не мешает мне жить так, как я хочу, – надеюсь, я ей тоже…

– Ты почти угадала, – грустно улыбнулся я.

– Не ты первый, не ты последний, кому приходят в голову подобные мысли. Можно я приму ванну?

Не получив от меня ответа, так как в нем не было необходимости, она плавно полетела в сторону ванной комнаты. «Мой дом – моя крепость» – это правило точно не касается моих друзей. По-моему, я их все-таки слишком разбаловал – вон даже в мысли мои уже лезут как в общественный сортир! Ну или как в ванную…

Пришло время пояснить, что же такое полный список заслуг.

Согласно преданиям сам Маркиз Набериус – демон, описанный еще в соломоновской «Гоэтии», однажды пришел в комнату аудиенций и заявил, что ему сотоварищи как-то скучновато. Со свойственным ему красноречием он пояснил, что, мол, работа на общее темное дело – занятие, конечно, дюже увлекательное, полное сюрпризов и прозрений, но вот со свободным временем нужно что-то делать. Иначе в стройных рядах служителей Всеобщего Зла наблюдается разброд и шатание. Ибо, по мнению Набериуса, всемогущие демоны не знают, чего бы им такого захотеть. В самом деле, чего желать тому, у кого есть буквально все – ну, не считая души бессмертной – и чьи желания исполняются ими же самими раньше, чем возникают? Вот, например, сели братья демоны, отдыхая после трудовых будней, в картишки перекинуться… На что бы им сыграть? На интерес? Я еще раз напомню: мы – бессмертные существа, способные двигать планеты и уничтожать цивилизации. Может быть, нам срезаться в подкидного на щелбаны? Ну, конечно же, на деньги! Так ведь тоже не подходит – нету у нас денег-то. Совсем. Вот такие мы нищеброды. Не платят нам. Потому что зачем нам деньги, скажите? Любой из нас может одним движением брови произвести на свет ценностей столько, сколько нет и не было никогда ни в одной сокровищнице, ни в одном государственном хранилище! Вместо благородного металла хотите в виде цветной бумаги – пожалуйста. Может быть, акции? Облигации государственного займа страны, которая возникнет на Земле только через двести лет? Изволите ли? Правильно, вот и нам они не нужны. Но ведь какая-то цель в игре или состязании – коих здесь множество превеликое – должна же быть?! Мы же демоны, нам чужды духовные радости, нам азарт подавай!

Вот и выдвинул тогда почтенный маркиз идею. Пусть, мол, у демонов будет цель получить что-то, что им – даже при их всемогуществе – получить не дано. Что-то, что не позволено им по иерархическим или даже физическим законам. Как уже говорилось ранее, при всем нашем всемогуществе, есть узкий круг желаний, которые мы должны согласовывать. Например, тот же пропуск на планеты с высоким уровнем духовного развития. Ну не хотят они нас пускать в свои райские кущи без специального пропуска – что тут сделаешь? Или, к примеру, захотел кто-то из нас в отпуск уйти – надоело ему, видите ли, Зло Всемирное вершить, хочет предаться размышлениям о смысле бытия где-нибудь на краю Вселенной. И вроде ненадолго хочет отлучиться – лет на десять – пятнадцать, а опять-таки не позволено без должного согласования. И что самое обидное, скорее всего, заскучавший демон так и не получит краткосрочный отпуск. Если, конечно, нет серьезных доводов. Одним из таких доводов и может стать полный список заслуг.

После согласования с Безликими, которые, как и сам Император, отнеслись к идее с пониманием, договорились о том, что именно будет в этом списке заслуг. Вот выдержка из внутреннего устава.

«Демон имеет право претендовать на нестандартное либо превышающее обычный лимит пожелание в том случае, если он доказал свою исключительную талантливость и незабвенную преданность делу Преисподней. Оные качества демон должен подтвердить успехами в ряде дисциплин. А именно: провести успешную операцию на Земле под собственным руководством; провести успешную операцию на Земле, работая в партнерстве с другим демоном или демонами; выиграть магический поединок межпланетарного значения; выиграть немагический турнир межпланетарного значения; выиграть внутренний игровой турнир».

Переводя на человеческий язык, надо выиграть в трех турнирах: магическом, немагическом и карточном (либо любом другом, игровом), а также два раза особо отличиться на нашем профессиональном поприще, причем один раз надо сработать с кем-то в паре. Вот и вся недолга.

Маркиз Набериус не зря прослыл гениальным демагогом – он умудрился выторговать у Безликих правила, наиболее удобные для него. Вначале, например, было всего четыре категории – и всех, кроме Набериуса, это устраивало: четверка – китайское «число Дьявола», и все дела… Но маркиз был гениальным игроком в пятикарточный покер и вист, а потому он выпросил или каким-то иным способом уговорил добавить в дисциплины и карты. Говорят, он что-то там плел о том, что демон обязан уметь блефовать, управлять азартом и быстро просчитывать комбинации, а карты эти способности демонстрируют лучше всего. Так дисциплин стало пять. Кроме того, велеречивый демон был слабоват в немагических противоборствах. И он сумел убедить Безликих внести оговорку к правилам, которая гласит, что два вторых места в любом из турниров приравниваются к одному первому. Нетрудно догадаться, кто собрал полный список заслуг раньше других. Предания Преисподней гласят, что в качестве приза Маркиз Набериус попросил немедленно перевести его в свиту другой планеты, так как среди земных демонов нет ни одного, с кем ему было бы интересно сражаться в вист. Я в эту легенду не очень верю, разве что почтенный Белиал, который, помимо прочего, являлся покровителем игры в кости и карты, куда-то надолго отлучался.

Вот так это и работает с тех пор: собрал полный список, можешь придумать что-то, что тебе было недоступно даже во всем твоем всесилье – встретиться с Императором, заставить все шесть дюжин демонов отпраздновать юбилей – чего, ввиду нашей бессмертности, как-то не принято, получить туристический пропуск на десяток ангельских миров и так далее. Ограничить полет нашей фантазии (вдруг мы захотим, чтобы Император пел нам колыбельную, а Безликие замутили оргию) могут только Четверо. Старая схема: «огурец» – заказ – согласовано.

Я никогда раньше всерьез не хотел собрать полный список – не было нужды. Не было цели, ради которой стоило напрягаться. Но недавно, в приступе холодной тоски, мне пришла в голову идея. Она была невероятной, немыслимой, но я должен был попробовать, прежде чем отказаться. Вчера, выиграв карточный турнир в покер, я получил от беса-почтальона красный жетон обладателя полного списка заслуг, и я давно знал, на что его потрачу.

* * *

Все девять деревень раскинулись вдоль проселочной дороги. А с противоположной от дороги стороны шли поля, по большей части, пшеничные. И если в хорошую погоду, по осени, посмотреть на деревни издали – со стороны полей, то могло показаться, что деревянные домики утопают в золотом море. В плохую чудилось, что они, как маленькие корабли, раскачиваются на гонимых ветром волнах.

Деревни были небольшие – в самой крупной из них, Урвале, было тридцать домов. В маленькой деревеньке Мельерес всего семь. Там жили обычные люди – днем работали в полях, пасли коров и овец, мастерили что-нибудь нужное, вечерами сидели в харчевне или по домам, ужинали, распивали эль, играли с детьми, целовались или ссорились. Все как обычно. Деревни не были богатыми – хотя когда-то они возникли как поселения рудокопов, которые в этих местах добывали серебро. Но прииски иссякли, а селения остались. Говорят, что в разработке серебра здесь участвовали и гномы. Но гномы иссякли вместе с серебром. Впрочем, бытует мнение, что многие жители девяти деревень и особенно Регместоула находятся с бородатыми карликами в близком родстве. Может быть, поэтому мужики здесь коренастые и носят окладистые бороды.

Жители девяти деревень, конечно, знали о Черном тролле. Боялись ли они его? Не больше, чем медведя-шатуна; то есть да, боялись, но, ничего не зная о волшебных свойствах тролля, не испытывали ужаса, скорее, он их раздражал. Деревенские относились к нему как к неизбежному злу, к которому уже привыкли. В самом деле, из-за чего его было бояться или ненавидеть? Да, тролль нередко разорял их курятники и воровал скот. Убегая с добычей, вытаптывал посевы. Но его набеги больше походили на мелкую пакость и приносили урона примерно столько же, сколько нападение волка на стадо или происки лисы, забравшейся в курятник. Да и тролль забирался в деревенские закрома не ради мести и не с целью войны, он просто хотел есть. Однако так было раньше. Пока Черный тролль не повзрослел. Пока не понял, что является рукой Тьмы. Пока не решил собраться в Великий поход. И первая, ничтожно малая цель Того, кто приносит смерть, – полностью уничтожить девять деревень.

Черный тролль часто смотрел вечерами на огни в домах. Он слышал голоса, детский смех, ругань взрослых, пьяные песни, ночные вскрики, собачий лай, мычание коров в стойлах… Все эти звуки страшно раздражали его. Несмотря на то, что пещера была далеко, эти звуки мешали ему уснуть.

Он наблюдал, как гаснет свет в окнах, как на деревни опускается ночная мгла и как утром их покрытые сеном крыши трогают первые лучи рассвета. Тот, кто приносит смерть, видел, как невыспавшиеся парни в сопровождении игривых своих псов ведут коров и овец на пастбища; как мужики и бабы, взяв серпы и косы, бредут на поля. То с песнями – посреди недели, то квелые – после праздников. И даже если бы эти парни с собаками, эти мужики да бабы вдруг остановились и оглянулись – вряд ли бы они смогли разглядеть, что где-то там в пещере, возле самой вершины скалы, мерцают тусклым светом два белесых огонька – два внимательных глаза того, кто их ненавидит.

– О… Я сойду к вам… Уничтожу ваше племя… сожгу дома и посевы… Вас не должно быть. Вы – грязь и бессмысленность… Возятся все время, болтают о чем-то, гадят… Даже ночью слышу ваши мерзкие звуки… Я сделаю так, что ваши крики однажды сольются в один громогласный вопль! Но на этот раз он будет приятен мне! Я буду ждать, буду мечтать о нем… Потому что затем наступит долгожданная тишина, – говорил хозяин этих внимательных глаз, по-прежнему наблюдая за деревенскими из темноты своей пещеры. – Ха! Что это случилось? Почему такая тишина? Так я спрошу тогда сам себя… И отвечу… Потому что исчезли с лица земли эти насекомые, эти пакостные существа, которые нарушали покой Того, кто приносит смерть!

Я знаю, чувствую, вы не боитесь меня, – от этой мысли Черному троллю становилось даже физически больно, будто бы что-то с силой сдавливало ему горло, и дальше он уже хрипел, а не говорил, – но я заставлю вас бояться! Гр-р-р-рх-х-х… Заставлю испытывать такой ужас, который вам не приснится в самом страшном кошмаре… А потом буду уничтожать ваше племя повсеместно… Везде, где найду вас. А еще эту пакость: эльфов, гномов, кобольдов… Всю эту мерзость…

Можно подумать, что когда-то Черный тролль сильно пострадал от людей или претерпел от тех же гномов и эльфов… Нет, ничего подобного не происходило. Если и был случай, который мог бы стать поводом для его ненависти, то он связан ни с человеком и ни с эльфом, а с медведем. Несколько лет назад на спящего в своей пещере Черного тролля напал неведомо как взобравшийся сюда медведь гризли. Тогда тролль был совсем юным, а медведь уже матерым. Тролль убил хищника, но шрам от лапы навсегда остался на правом плече победителя. Теперь же тролль воспринимал зверей просто как пищу – менее умную и шумную, чем люди. Он ненавидел их не больше, чем те же камни или растения.

Ненависть же к людям была особенной, и она произрастала не из обиды. Точнее, обида была – но не на кого-то одного, а на весь мир. Так плохо Черному троллю было самому с собой, так раздирала его беспричинная злоба, что он винил в этом всех и вся, и верил, что, убивая тех, кто счастливее его, сам станет счастливее. Или хотя бы на время насытит злобу. А люди… – люди были счастливее. И ближе.

Что же сдерживало Того, кто приносит смерть, от лютой расправы над ними? Почему он еще не спустился и не убил тех, кто ему так ненавистен? Черный тролль был умен. Может быть, это и не очень привычно для существ такого рода, ведь обычные тролли – тупые, злобные существа. Чаще всего мы слышим истории, в которых тролли либо дерутся, либо ругаются, либо пытаются насадить на вертел пойманного человека или гнома. Последние, чаще всего, проявляют непостижимую для троллей смекалку и оставляют великанов с носом.

Черный тролль был иным. Он всегда просчитывал свои действия и умел предугадать, как поведет себя жертва или враг. Эти качества вместе с его волшебными свойствами делали из тролля по-настоящему опасного противника. И Тот, кто приносит смерть, это понимал.

Кроме того, он уже пытался несколько лет назад, по молодости, необдуманно напасть на людей… Измученный бесконечным шумом и песнями деревенской свадьбы, тролль сошел черной тенью, обратился в одного из гостей – благо поздним вечером видимость была никудышной – и, напав сзади, попытался задушить одного из горлопанов. Но силы еще были не те, чтобы сделать это сразу и не привлечь внимания окружающих. Пришлось спасаться бегством, а горлопан, к слову, почти не пострадал тогда.

«Сейчас все будет иначе. Я уже не тот, кто станет убегать от пьяных людишек… Совсем не тот… Скоро вы узнаете это. Очень скоро».

* * *

– Солнечного света, говоришь, тебе не хватает? А почему ты думаешь, что меня хоть в малейшей степени занимает, чего там тебе не хватает? Ты заключил сделку – теперь хлебай то, что сварил, либо катись к бесам! – хрипло закончил Император.

Сегодня Дьявол совсем не походил на ангела, хотя и был в белом… Но не в костюме или плаще – он пребывал в образе Белого костяного демона – внешне это просто скелет рогатого чудовища. Дьявол отдирал клыками куски плоти от человеческой ноги, которую держал в лапах. Останки самого тела с вывалившимися кишками лежали тут же на столе. Эстетика данной картины на меня впечатления не производила. Но и от предложения Императора разделить трапезу я тоже отказался.

– Иными словами, вернуться никак не получится?

Сатана посмотрел на меня кроваво-красными глазами и ухмыльнулся:

– Это что, санаторий, по-твоему? Ты здесь по найму. Навечно.

– Но ведь найм может и закончиться, – говорил я почти шепотом.

– Не может, – был ответ.

– Неужели же нет ни одного способа как-то искупить и вернуться? Нет способа выкупить свою душу? Я согласен на все! Мог бы оплатить какой-то дополнительной работой…

Костяной демон разинул в хохоте свою пасть, из которой вываливалась непережеванная человечина.

– Сведешь в ад дополнительно тысячу уродов, чтобы самому получить отпуск в рай?

Да, глупое предложение.

– Сколько лет ты собирал полный список? – Дьявол отбросил недоеденную ногу и достал из-под стола огромный кувшин с питьем. Стуча зубами по краю кувшина, стал пить, а то, что лилось мимо, оставляло на бело-голубом костлявом теле красные потеки. Надеюсь, что все-таки винные.

– Недолго. Может быть, полгода.

Он сверкнул глазами в мою сторону и буркнул:

– Ты так хорош?

– Просто много лет смотрел, как побеждают другие… Раньше мне не было это нужно.

– Собирай еще один список. Я подумаю. Но это будет стоить тебе очень дорого – дороже, чем ты можешь себе представить, предатель.

Здравствуй, надежда… Неужели ты окажешься такой же лживой, как счастье, полученное мной в аду?

Вернувшись к себе, я долго не мог собраться с мыслями. Пил коньяк не пьянея, слушал Баха и старался до мелочи, до слова, до жеста припомнить все подробности сегодняшнего разговора.

«Есть надежда? Что значит его последняя фраза «Я подумаю»?! Значит, все-таки есть? Отсюда можно вырваться? Даже ОТСЮДА??? – От волнения перехватило дыхание и очередной глоток напитка застрял в горле, заставив поперхнуться. – Я смогу вернуть душу? Я снова стану человеком? – Стакан трясся в моей руке, и я поспешил его поставить на столик. – Да! Совершенно точно он сказал: «Это будет стоить тебе очень дорого, предатель»! Значит, я получу свободу?! – Я несколько раз глубоко вздохнул, наполнил пузатый округлый стакан до краев и осушил его залпом. Только после этого смог мыслить спокойнее. – Чего же мне это может стоить? Я рожусь мышью или пауком? Вряд ли, хотя это было бы вполне в его стиле. Но я просил вернуться на человеческую стезю. А даже если и мышью – уж лучше так. Подохну где-нибудь в мышеловке или когтях совы – и то лучше, чем опостылевшее бессмертие. Хоть какое-то освобождение».

Коньяк подействовал, а вместе с опьянением пришло и благодушие. Ну или некое сходное чувство, если учитывать, что «благо душия» у меня быть не может по определению. Я лег на диван и стал размышлять уже спокойнее.

Надо сказать, что ограничений по количеству заработанных красных жетонов не существует. Если ты умудрился пять раз собрать полный список заслуг – пожалуйста, сподобился на десять жетонов – хвала тебе и твоему демоническому потомству, ежели оное имеется.

Помнится, одно время Нерон соревновался с Демиургом Оншлисским – кто больше соберет красных жетонов. Кто выиграл, признаться, я не помню, по-моему, все-таки оба набрали по четыре полных списка и бросили эту затею. Надоело.

Теперь о том, как мне собрать новый полный список, и желательно без промедления.

Кроме тех заслуг, что ушли на предыдущий красный жетон, у меня осталась одна неиспользованная – второе место по метанию файерболлов. Турнир «Дракон – повелитель пространств» – на языке оригинала красивее, конечно, – проходил в системе Бетельгейзе. Участвовали демоны со всей Галактики, но только заклинатели стихий. Состязание, впрочем, было довольно примитивным – носились толпой по мертвым планетам, выстреливая огненными шарами по целям на следующем по порядку небесном теле. Кто больше целей уничтожил, быстрее и точнее пускал огненные шары, тот и стал драконистей всех драконов. В общем, я тогда вторым отстрелялся.

А больше у меня в загашниках сейчас и нету ничего. Я вызвал список турниров и заслуг на огромный дисплей кабинета и стал изучать возможности и прикидывать вероятности.

Вариантов заработать заслуги у нас огромное множество. Последнее новшество – рыцарские турниры в стиле европейского средневековья. Несколько их прошло недавно на нашей территории, а теперь грядет новый, но уже на выезде.

Я мысленно активировал нужную строку на дисплее, и на экране отобразился полный список участников. Ага. Кроме нас будут участвовать демоны с Раг и Хаккес, звезда Беллатрикс, созвездие Ориона. А, так это командное соревнование? Буду биться за честь земной Преисподней? Занятно. С их стороны заявлены шестнадцать участников и более пяти сотен гостей. Не слабо. Коэффициент человеческой боли – половина от натурального. Ну, это стандарт. За победу в общем состязании демоны Беллатрикса получают по двадцать премиальных очков. Ну да, у них там своя система – детская немного. У нас же, как всегда, на соревнованиях такого уровня: за победу – одна заслуга. На второе место даже настраиваться не буду.

Вообще-то я предпочитаю магию, но иногда приходится брать в руки и оружие. Помню, мы выиграли в битве на рапирах у фехтовальщиков Сириуса. Не оставили камня на камне от серых ангелов Магелланова Облака в странном соревновании «Побитие камнями» – если бы не одна десятая боли, было бы менее весело. Но последний мой трофей – второе место во внутреннем мушкетерском турнире. Бой состоялся в рамках фестиваля, посвященного стопятидесятилетию Александра Дюма-отца – здесь много поклонников его творчества. Кстати, на организацию этого фестиваля кто-то потратил свой красный жетон. Если мне не изменяет память, Луи и потратил. Вообще шпагу я люблю – это мое оружие. Но превзойти в фехтовании демона Лааграна, который, говорят, учил самого Сирано де Бержерака, я не смог.

Итак, начало турнира на Хаккесе завтра утром. Наама вряд ли полетит – она на этих мероприятиях скучает. Что мне нужно, чтобы выиграть? Я решил немного отдохнуть и завтра все уточнить. Вряд ли, подумалось мне, кто-то из участников будет готовиться к турниру так же тщательно, как я. Вряд ли кому-то это так же важно.

* * *

Обычно альтинг – если не случалось чего-то особого и требующего срочного общего сбора – проходил только раз в году и всегда на главной поляне Гровенгридля. В остальное время проводились тинги. В основном, они были посвящены разбирательству споров между эльфами и не требовали общего собрания семейных древ.

На альтинге присутствовали члены семей всех двадцати шести главных древ Гровенгридля. Древом здесь принято называть одну, а иногда и целую группу семей, связанных между собой общими корнями или крепкой многолетней дружбой. Некоторые древа явились в полном составе, не взяв с собой только маленьких деток и их нянек. Лес гудел, предчувствуя грядущую войну с гоблинами. Разнеслись слухи и о Черном тролле, а значит, не время отсиживаться по домам.

Как всегда, на альтинге присутствовали и вечные эльфийские друзья и соседи – феи, наяды, дриады. Это и понятно – все, что будет решено на альтинге, так или иначе коснется и их жизни в лесу. Они внимательно слушали и порой негромко обсуждали между собой то, о чем говорилось на собрании, но сами в спорах не участвовали никогда.

Эльфы не любят решать вопросы голосованием – стараются договориться без него. Но иногда все же приходится подсчитывать голоса.

На огромной поляне эльфийские древа расположили, как всегда, по кругу и, как всегда, все семьи были в одежде своих традиционных цветов. Над каждой группой развевался стяг с семейным гербом.

Обычно альтинг собирали в конце первого месяца осени – самое удобное время, чтобы оговорить все насущные перед наступающей зимой вопросы. Как идет подготовка запасов на холодное время года. Что нужно сделать, чтобы укрепить границы леса и защититься от нападений диких зверей, шаек гоблинов или троллей. Ведь зимой нападали чаще. Эти и подобные вопросы решались на осеннем альтинге. До общего сентябрьского сбора обычно откладывали и такой ритуал, как представление всему собранию нового главы древа – если бывший предводитель семьи отошел от дел или умер. Но в этот раз Нертус послала приглашение на альтинг на месяц раньше обычного.

Нертус всегда немного боялась выступать перед народом, а негромкий от природы голос никак не помогал ей держать внимание окружающих. Но королева относилась к этой обязанности, как к неизбежности.

Прежде чем открыть альтинг, король или королева должны были испросить благословения у символа Гровенгридля – Большого Платана. По преданиям, венценосный отец Эккеворта – Лоутарайтур Второй – много лет назад разбил со своей свитой лагерь у подножия этого дерева-великана. А утром король решил, что лучшего места для основания своего королевства, чем окружающий лес, им не найти. С тех пор Большой Платан – святыня для каждого эльфа Гровенгридля.

Нертус вышла в середину поляны и при полной тишине преклонила колено перед священным деревом. Потом поднялась и, тоже по традиции, прислонилась лбом к шершавой коре великана – так правитель открывал Большому Платану свою душу, а также испрашивал благословения открыть альтинг.

В нескольких шагах от дерева камнями была выложена особая площадка – в виде солнца. Эту площадку эльфы называли местом голоса – с нее говорил тот, кто хотел быть услышан всеми. Сейчас это была Нертус.

– Почтенные эльфы! Дорогие наши друзья и соседи: феи, наяды, дриады! Родной лес! Священный прародитель Гровенгридля – Большой Платан! Я, королева эльфов, Нертус, дочь Лайды и Кроста, внучка Харванда! Жена короля Эккеворта, сына Лоутарайтура Второго – основателя Гровенгридля!

– …Почившего короля Эккеворта, – выкрикнул кто-то.

Королева продолжила:

– Я прошу у вас разрешения начать альтинг!

Собравшиеся закричали одобрительно.

– Спасибо. Самый главный вопрос, который сейчас стоит перед нами, – приближающаяся война!

– А я не согласен! – Вперед вышел могучий Брьоу-ладыр – первый эльф древа Клен. Их цвета: красный и оранжевый – и одеты все представители были соответственно. На семейном стяге – традиционный клен с богатой кроной красных осенних листьев. Брьоу был известен скверным характером и вспыльчивостью. – Я считаю, что есть более важный вопрос для всех нас! В королевстве эльфов сейчас нет короля! Он мертв! А королева… – он осекся, подыскивая слово.

– Что королева? Что со мной не так, Брьоу? – спокойно спросила Нертус.

– …королева не хочет или… – глава Клена выставил вперед ладонь, будто бы останавливая возможные возражения, – не может выполнять свои обязанности… А лесу требуется хозяин! И сейчас, – тут я с тобой соглашусь, Нертус, – требуется более чем когда-либо!

С разных сторон собрания послышались одобрительные возгласы.

«А ведь когда я думала про то, что власть мало интересует эльфов, как-то я подзабыла про Брьоу. Вот кто хочет власти, – подумала Нертус. – Но он будет плохим королем. Слишком заносчив, нетерпим. Не мудр. Но зато смел и решителен, – сама с собой мысленно поспорила эльфийка. – Так, может быть, именно такой король и нужен сейчас Гровенгридлю?»

Нертус вновь взяла слово.

– Соглашусь с тобой, Брьоу, – я плохая королева. И никогда не хотела ею быть…

Со всех сторон поляны послышались возгласы: и ироничные, и одобрительные, и подбадривающие.

– Так, может быть, пора передать эльфийскую корону достойному королю? – выкрикнул один из сыновей Брьоу.

«А может быть, и правда? – подумала Нертус. – Пусть Брьоу возглавит лесной народ. Пусть остановит тролля, который возомнил себя рукою Тьмы. Пусть разобьет гоблинов, которые готовятся к войне… А я буду помогать, чем смогу. Но только не как королева. Не хочу, не могу. Устала».

Нертус, переждав, когда стихнет гул, все-таки продолжила начатую фразу:

– Я никогда не хотела становиться королевой. И сразу же после того, как муж… – она подбирала слово, – перестал править, все время ждала и искала возможности отказаться от эльфийского трона. Тем более, – она позволила себе улыбнуться, – мне все равно никогда не нравилось сидеть на нем… Большой слишком.

Послышался одобрительный смех.

– Но я не могла отказаться от короны по одной только причине.

– Интересно, – спросил Брьоу и сделал шаг в сторону Нертус, – и что же это за причина?

– Я… – неожиданно голос отказал Нертус, и она продолжила почти шепотом: – …считаю, что Эккеворт жив.

– Что? – прогремел Брьоу-ладыр, сделав еще два шага в сторону королевы и уже почти нависая над ней.

Нертус взяла себя в руки:

– Я. Считаю. Что мой муж. Король Эккеворт. Жив.

Альтинг будто взорвался. Поднялся шум, послышались выкрики с разных сторон, возгласы одобрения и протеста.

Слово взял крупный старик с длинными седыми волосами, одетый в серое, – глава древа Осина. Их цвета были серый и серебристый. Он решительно вышел, отстранил Брьоу и встал рядом с Нертус, по-дружески положив руку ей на плечо. Большинство собравшихся любили этого пожилого эльфа за прямоту и честность, поэтому встретили его появление одобрительным гулом.

– Вы все знаете меня, – начал он, – я Винур, глава Осины! Ну а кто не знает, давайте знакомиться.

Вновь одобрительный гул с легкими смешками.

– Эккеворт был и остается моим хорошим другом! Вы все это тоже знаете. И моя семья, а также многие другие семьи Гровенгридля – я со многими обсуждал это – тоже считают, что король очнется и будет править нами, как и прежде.

Гул вновь усилился.

– Король очнется! – кричали одни.

– Конечно! А пока пусть правит Нертус! – вторили им другие.

– Эккеворт никогда не очнется! Он умер! – возражали третьи.

– Эльфам нужен новый король! – соглашались четвертые.

Винур отпустил плечо Нертус и поднял руку в останавливающем жесте, но, как только гул улегся, вдруг отчетливо прозвучал негромкий, но пронзительный голос королевы.

– Я готова сегодня же передать трон новому королю! Пусть альтинг…

Но тут ее перебил Винур, обращаясь при этом не к ней, а к собравшимся:

– Нет! Я считаю, что такое решение будет поспешным! Нертус была и остается достойной королевой эльфов!

Гул одобрения, который Винур использовал для того, чтобы наклониться к Нертус и сказать так, что было слышно только ей:

– Ты в самом деле думаешь, что эльфам сейчас нужен такой король, как Брьоу? Одумайся, Нертус!

«Он прав, – подумала эльфийка. – Пожалуй, он действительно прав. А это значит…»

– Как уже сегодня было сказано, Эккеворт не передавал короны другому королю… – вновь в полный голос заговорил глава Осины.

– Не передаст уже! – перебил его Брьоу.

«…а это значит, – думала Нертус, – что если я сейчас откажусь от короны, то поставлю свой покой выше, чем интересы эльфов».

– Я предлагаю сделать так! – продолжал Винур. – Эккеворт, если я не ошибаюсь, впал в беспамятство на празднике весеннего равноденствия?

– Ну и что? – спросил Брьоу.

– Предлагаю отложить этот вопрос до следующего праздника весеннего равноденствия. Если Эккеворт так и не очнется, собрать альтинг и выбрать нового короля, если, конечно, уважаемая Нертус и вправду больше не желает оставаться нашей предводительницей. Кто за?

В этот раз среди семей не было единодушия – вновь нарастал гул, в котором трудно разобрать что-либо.

На место голоса стремительно вышел Брьоу, поднял руку в повелительном жесте и громко провозгласил:

– Не согласен!

Гул стал постепенно стихать – эльфы ждали продолжения.

– Я понимаю теплые чувства, – не без сарказма в голосе произнес Брьоу, – которые испытывает уважаемый Винур к вдове… Ах, простите, к супруге своего друга!

– Что ты мелешь! – возмутился глава Осины и сжал могучие кулаки.

– Но сейчас не об этом! – продолжал Брьоу-ладыр, не обращая внимания на окрик Винура. – Мы могли бы подождать и до весеннего равноденствия, и, если надо, еще дольше, но есть вопросы, которые не терпят отлагательства! И решить их может только сильный правитель!

– Тогда, – перекрикивая новую волну шума, заявил Винур, – я предлагаю проголосовать! Кто за то, чтобы сейчас же выбрать нового короля, пусть втыкают стрелы в землю слева от Священного дерева! Кто согласен с тем, что мы должны подождать, – справа!

Так голосовали всегда – представители каждого древа втыкали в землю у Платана стрелу с оперением своего цвета. Голоса эльфов разделились ровно пополам. Тринадцать стрел торчало слева от дерева, еще тринадцать – справа.

Брьоу-ладыр снова поднял руку, пытаясь привлечь к себе внимание. Что именно он собирался сказать, так и осталось неизвестным, так как в это мгновение, прямо между двумя частоколами стрел, закружился золотисто-зеленый вихрь. Сначала совсем небольшой, он постепенно вырос до размера эльфа, а еще через несколько мгновений вихрь стал приобретать очертания. Хотя взрослые эльфы не сомневались в том, чей облик сейчас примет маленький сверкающий смерч, то юные представители лесного народа могли не знать, что во всем Гровенгридле только ведьма Скогур-Норти способна на такие чудеса. Впрочем, обладал таким умением и Эккеворт – но сейчас он вряд ли бы явился перед собранием.

Так и есть. Вихрь превратился в высокую старуху. На ней несколько юбок, какие-то лохмотья на плечах – все желто-зеленого цвета. Казалось, даже копна взъерошенных седых волос отливает желтизной. В левой руке – посох, в правой, поднятой вверх, – стрела с желто-зеленым опереньем.

* * *

Когда продавший душу впервые попадает в миры Преисподней, он переживает непередаваемые ощущения. Эйфорию, ажиотаж, экзальтацию… Столько всего тебе принадлежит, столько возможностей, столько всего захватывающе интересного! Турниры, магические поединки, интриги, таинственные задания на Земле… И, разумеется, оргии до истощения, обжорство до изнеможения, пьянки до забытья…

В первые дни, когда я только осознал собственные возможности и принял открывшиеся таланты, то не бросился изучать другие миры или коллекционировать произведения гениев – это уже много позже возникло. Сначала я, в одной из своих резиденций, которые мне достались по наследству от моего предшественника – ему они уже были без надобности, – наполнил бассейн до краев золотыми монетами и смотрел, как они переливаются. Потом захотел поплескаться в этом золоте. Я бросился в бассейн – все это, заметьте, с трезвых глаз и в полном одиночестве – и стал делать руками гребки, будто бы я плыву… Но как-то греблось не очень, тогда я решил сделать золото жидким, а себя – устойчивым к высоким температурам. К слову, наше колдовство гораздо примитивнее или, наоборот, совершеннее колдовства настоящих магов и колдунов. Нам не нужны ни волшебные снадобья, ни колдовские травы, ни заклинания. Мы – демоны Преисподней – просто говорим, что должно возникнуть или случиться, и это происходит. Вот и вся магия. Демоны со стажем – как я, например, сейчас – могут лишь вообразить нужное, и оно тут как тут.

Итак, я сказал, что хочу стать нечувствительным к горячему металлу, иметь силу такую, чтобы в железе плавать как в воде и чтобы весь бассейн наполнился жидким золотом… А потом ка-а-ак нырнул в него! И плавал, и нырял, и на спинке-то на золотых волнах покачивался, и бочком, и на животе дрейфовал… Почему-то, правда, мысль мне тогда пришла, что я не хотел бы, чтобы кто-нибудь увидел меня за этим моим – во всех смыслах – блестящим занятием… Еще интересно, что до того дня я бассейнов в жизни не видел – как-то у нас во времена опричников на Руси бассейнов был дефицит. Пруды себе бояре рыли, об этом слышал, а вот бассейны, боюсь, просто не выдумали тогда. Потому-то мне и пришло в голову, когда я впервые увидел этот водоем в своей резиденции, что в таком резервуаре не воду бы хранить надо, а ценное что-то… Ну а потом, так сказать, вдохновение подключилось…

Миссии всякие наши демонские – или, как мы их называем, «дела адские» нам не сразу поручали. Сначала давали годик-другой на акклиматизацию. Вот я и акклиматизировался денно и нощно. Только шум стоял. С богатствами, надо отдать мне должное, играть мне надоело быстро. Медленный дождь из крупных алмазов в моей земной резиденции стал, пожалуй, итогом моих богатейских причуд. Кстати, рекомендую. На фоне заходящего солнца крупные алмазы, которые как снежинки медленно падают на землю, – зрелище завораживающее.

Потом я жрал. Не ел, не пил. Я жрал. Сначала наколдовывал себе самые разные блюда и уставлял ими огромный стол моего зала. Потом стал звать демонов разделить со мной трапезу. Некоторые шли просто познакомиться – понятно, что кроме меня, хронически голодных там не было. Так мы с Нероном и подружились. У него еще с Древнего Рима осталась страсть к пирам. Он уже тогда, во время застолий наших, затевал разные разности беспутные, как бы открывая мне глаза на дальнейшие радости, но мне было не до того. Я жрал. Молча смотрел на бесчинства Нерона под столом, на столе или около, и жевал, жевал, жевал…

До сих пор вспоминать стыдно. Что ты забрал у меня тогда, Сатана? Душу ли? Или просто личину мне помог скинуть? Я, знахарь, который обходился при жизни куском черствого хлеба либо пустой похлебкой, оказывается, мечтал сидеть и жрать часами, пока челюсть не отвалится? Я лекарь, который только и думал, как людям страдания облегчить, оказывается, просто хотел денег столько, чтобы лопатой грести???

А может… Может быть, в другом дело? Может быть, я просто мстил себе самому? Подсознательно мстил за то, что совершил этот ужасный обмен – продал душу за ничтожные блага. Мол, хотел покушать вкусно? На! Уешься! Хотел вин да прочих напитков изысканных? Улейся-упейся! Женщин красивых недополучил при жизни земной? Складывай штабелями! Хотел деньжонок – да хоть жопой лопай!

И сидел я за столами уставленными, и ел, и пил, и плотским радостям предавался, и с каждым жевком, с каждым глотком, с каждым толчком чресл я вбивал в себя неизбежность. Неизбежность сделанного выбора. Проклятого выбора своего.

Наркотики. С ними как-то не срослось. Да они у нас тут мало популярны. Разве что разово – как образцы. Ну, один раз прокатился по волнам героина или кокаина, а потом уже просто достаточно вспомнить и сказать себе – и получишь все это или еще больше, но уже без всякой химии. Так что смысла колоть что-то или нюхать нет никакого. Закрыл глаза, включил фантазию – торчишь и топорщишься как верблюд под душем.

А вот алкоголь среди демонов популярен. Не столько даже из-за вызываемого опьянения, а сколько из-за объединяющего начала. Сели два демона, открыли бочонок с портвейном, и как бы уже темы для разговора искать не нужно – сами появятся. Если демонов три или больше, все это может перерасти не только в пьянку грандиозную, но и породить множество идей – как творческих, так и развлекательного толка.

Но вот тут как раз я оплошал. То есть не то чтобы не пил вовсе или мало – нет, всякое бывало, но это для меня не было новью – напиваться мне приходилось и раньше, еще при жизни. И тяги к пьянству у меня большой не было никогда. Так что здесь я не стал лучшим из лучших.

То ли дело плотские утехи! Тут я ударился во все тяжкие. Уберите детей от экранов. Не останавливаясь на банальностях, в той или иной мере доступных любому землянину, сразу перейду к нашим грандиозным секс-вояжам. Тут мне проводником стал, разумеется, Нерон. Мы с ним бродили по борделям Земли времен Атлантиды; летали к звездным системам далеких галактик; время от времени превращались в кроликов, орангутангов, пчел и сейчас уже не вспомню в кого… Если бы мне пришло в голову составить список замысловатых коитусов и оригинальных оргазмов, он бы занял много страниц. Сейчас я все это вспоминаю как-то одним кадром: демоны, люди, инопланетяне в одном большом борделе. Все вповалку и в ярких брызгах света – то ли светомузыка, то ли искры радости в момент оргазма.

Длительный сексуальный вояж мой закончился чувственным соитием в желудке канхорийской цветастой коровы. Потом я узнал, что это только землян юные канхорийки предпочитают совращать в этом месте, – хастрангов они тащат предаваться утехам в благоухающий пупок лесной медузы, а каньват-ты совокупляются с ними просто в верхнем слое дерна.

* * *

– Я Скогур-Норти… Не так давно, лет тридцать назад, – громко заговорила старуха в установившейся тишине, – у меня была семья. Пока проклятые гоблины не ворвались в наш дом и не перебили моих близких! Мои родичи многих уродцев тогда положили, но и сами… пали.

По альтингу пробежал шепот… Та война с гоблинами была совсем недавно – по эльфийским меркам, и многие помнили ее, а те, что не могли помнить по возрасту, знали от старших.

– В тот чертов час меня с ними не было, – с горечью продолжала она, – я билась с гоблинами в другом месте этого проклятого леса, плечом к плечу с нашим королем. Мы наслали на гоблинское отродье сонный морок, и это нам помогло. Мы победили тогда, как вы знаете. Но с тех пор я – одна! И я – единственная из живых со всего древа Ясень. И пришла сюда, чтобы отдать свой голос, будь он неладен!

Стрела, которую старуха держала в руке, медленно полетела в сторону частокола подобных ей и с силой вошла в землю рядом с теми, что были воткнуты за Эккеворта.

– Эккеворт должен остаться королем! А пока он спит… – она произнесла последнее слово нарочито громко и даже немного помолчала, будто провоцируя возражения, – пусть правит Нертус!

– Пусть так! – гаркнул Брьоу, явно недовольный исходом, но также явно опасающийся связываться с колдуньей. – Мы дадим Эккеворту и Нертус время до весеннего равноденствия. Но через месяц, в дни равноденствия осеннего, я, Брьоу-ладыр, на правах главы Клена, требую собрать альтинг, на котором мы сообща решим, всё ли нынешние правители делают так, как следует!

Одобрительный гул стал ответом на требование Брьоу. Воодушевленный этим, эльф продолжал:

– Готовы ли мы к войне с гоблинами?! Все ли делается, чтобы остановить Зло, которое готовится напасть?! Если эльфы и через месяц получат только обещания, я вновь предложу древам выбор – хотим ли мы, чтобы Нертус и призрак Эккеворта правили нами и дальше! Если через месяц не будет поздно…

Он с досадой сплюнул себе под ноги и решительно зашагал на свое место под красно-оранжевым стягом.

– Вы хотите знать про тролля? – вернула себе слово колдунья. – У меня найдется, что рассказать вам.

– Так говори же, не томи! – выкрикнул Брьоу.

– Я бы просила королеву, – Скогур слегка поклонилась Нертус, – распустить всех по домам. Пусть останутся только первые эльфы древ. Чем меньше народу будет знать о наших планах, тем лучше для всех.

Нертус кивнула, а потом вышла вперед и закончила альтинг словами благодарности, как всегда: Большому Платану, родному лесу и всем присутствующим. Главы древ, ведьма Скогур-Норти, Нертус и советник Сагеальфур продолжили держать совет.

– Много дней я сидела в засаде, – начала рассказ Скогур, – вылезая из нее только, чтобы пожевать какой-нибудь проклятой травы или справить нужду. Много ночей подряд я подкрадывалась к этому черному уроду, превращаясь то в мышь, то в лисицу… Я, как проклятая, вынюхивала, высматривала, спускалась вслед за ним к деревням, кралась рядом, когда он обращался в туман… Я следила за ним лучше, чем ревнивая жена за своим чертовым мужем!

– Зачем ты делала это, Скоги? – спросил Ролегур, глава фиолетового древа Черемуха.

– Я хотела убить его, – просто ответила ведьма. – Хотела уничтожить Зло еще до того, как оно станет чересчур сильным.

– И что? – спросил кто-то из присутствующих.

– Я поняла, что он мне не по зубам. Проклятый тролль использует магию, которой я не знаю. Будто сама чертова тьма питает его силы! Будто черный урод – внебрачный сын самого Короля Тьмы, будь он неладен! Все мои чары, все мои попытки развеять или схватить проклятый черный туман ни к чему не привели! Чертов тролль их даже не замечал!

– А почему ты не убила его спящим? – недоверчиво спросил Брьоу.

– Я старалась, – был ответ, – зарядила посох, прокралась под утро в его проклятую пещеру.

– Не удалось? – Сагеальфур в волнении потирал руки.

– Мои чертовы заклинания были бессильны. Все время будто бы что-то мешало мне. А когда я все-таки умудрялась промямлить своим проклятым заплетающимся языком нужные слова, вместо молнии из моего посоха вылетала маленькая искра, способная сжечь разве что мотылька, будь он неладен.

– А можно было его просто задушить? – спросил силач Ролегур.

– Даже если бы у меня на это хватило сил, он превратился бы в чертов туман и…

– Понятно, – кивнул Ролегур.

– Его магия чем-нибудь ограничена? В кого он может превращаться? – спросил Винур.

– Ха! Да в кого угодно, – ответила эльфийская ведьма. – Насколько я поняла, есть только одно слабое место в его магии. Он не может превратиться во что-то или кого-то, кто гораздо больше его самого – в дракона, например, или, скажем, в табун лошадей. А в того, кто его размера или меньше, – с легкостью.

– Он может делиться? То есть превращаться в нескольких? – спросила Нертус.

– Однажды, охотясь, он превратился в четыре крупные рыси… Это я видела сама. Но обычно он либо проклятый туман, либо уродливый великан с черной шкурой.

– Он – Зло, – вздохнула Нертус, – а у зла много лиц. Эккеворт это часто повторял.

– А он может превратиться в человека или эльфа? – взволнованно спросил Ролегур.

– Думаю, без труда, – усмехнулась Скогур.

– Как мы его можем остановить? – спросила Нертус.

– Правильный вопрос, – Скогур-Норти, устав стоять, села на одно из бревен, которых вокруг поляны было раскидано видимо-невидимо – в качестве сидений для эльфов. Главы семей обступили колдунью. – Его можно остановить только силой.

– Но как? – спросил Ролегур. – Ты же сама сказала…

– И силой, большей, чем твоя, Роле, – продолжала ведьма. – Нужен тот, кто способен сравниться с проклятым троллем. Нужен настоящий герой. И мне кажется, я знаю такого…

– Но как, Скогу? – спросила Нертус. – Роле прав, ты сама сказала, что тролль просто растворится…

– Да, – не стала спорить колдунья. – Но чертов тролль очень горд и заносчив, потому что еще молод и глуп. Мы поймаем его на проклятой гордости. Слушайте, что я придумала…

Когда о плане было рассказано и все согласились с тем, что он хорош, главы древ вернулись к семьям, а ведьма отправилась на очередную магическую разведку, на поляне остались только Нертус, Винур и Саге.

– Я ведь соврала, – призналась королева, – когда сказала, что не сложила с себя корону только из-за мужа. Просто не вижу достойного короля, Винур. Разве что ты…

– Нертус, ты прекрасно знаешь – я слишком стар для этого… Мы же с твоим мужем сверстники. По-моему, я даже немного старше – лет на десять. Мне уже поздно править. Значит, выберут Брьоу. Кого еще?

– Да, – подтвердила Нертус.

Винур посмотрел на эльфийку и сказал не сразу:

– А этого, Нертус, мы никак не должны допустить… Я не злой, ты знаешь. Но я хорошо разбираюсь в эльфах. Бывает, эльф, как ива, тонок и гибок – но его не сломаешь. Бывает, как дуб… Я думаю, дорогому нашему Ролегуру, например, больше бы подошло именно это дерево как семейный символ…

– Перестань, – с улыбкой одернула Нертус своего старого приятеля.

– А есть такие деревья… Оно внешне может быть и красиво, и величаво… Но подойдешь к нему ближе, а внутри труха одна… Ты знаешь, Нертус, я простой эльф, всегда говорю прямо, что думаю. Скажу это и на альтинге, если меня спросят, – эльф с трухлявой сердцевиной не должен стать королем Гровенгридля.

* * *

Антураж турнира вполне соответствовал антуражу подобных поединков в средние века на Земле – те же расфуфыренные франты, разодетые дамы, величественные рыцари с их многочисленными слугами, пажами, оруженосцами… Да, одежда и доспехи несколько отличались от их аналогов земного средневековья, – можно даже сказать, сильно отличались. Малопонятными в те времена показались бы и сегодняшние гербы участников – таких зверей и растений на Земле не водилось и не росло. Но, в целом, действо вполне походило на королевский турнир времен какого-нибудь Ричарда Львиное Сердце. Ярко, шумно, пьяно, весело, игриво, азартно, кроваво – все, как должно быть на подобном мероприятии.

На самом почетном месте, окруженный многочисленной свитой, сидел Король демонов Ориона – Великий Ользерога. Я, кстати, никогда не интересовался, что такое Ользерог – то ли планета, то ли замок, а может быть, у него просто имя такое – Ользерога. Рядом с королем восседали четыре его дочери в окружении фрейлин и еще несколько придворных демонов. Турнир был посвящен бракосочетанию старшей дочери короля с первыми двенадцатью женихами… Такой у них там, видите ли, институт брака.

Три боя мне удалось выиграть. Из тридцати двух участников остались только мы четверо. Трое орионских и я. В предыдущих боях я выиграл потому, что надел более легкий доспех – легче пробить, но и больше свободы действия в седле, а крепеж копья перенес на два дюйма выше, что позволяло мне разить над копьем противника.

Надо сказать, что непреложных правил турнира всего несколько. Среди них: толщина лат не должна превышать определенных показателей, материал доспехов только из списка разрешенных, длина копья не более чем… По регламенту данного турнира и для увеличения зрелищности поединки проходили без щитов. Все остальное – на усмотрение участников. Этим я и воспользовался.

Ну и, разумеется, никакой магии. Попытавшийся ее применить тут же проиграл бы – за этим следили строго.

Следующий мой противник был в полтора раза меньше меня ростом, но крепок и ловок. Маневры в легких доспехах мне вряд ли принесли бы успех. На этот бой я выбрал другую тактику…

– В следующем поединке сойдутся демон Демьян из Солнечной системы и наш всеобщий любимец, демон Аргикл – представитель Сверкающих планетарных миров Ориона! – объявил комментатор боев.

«Интересно, – подумал я, – а чёй-то у них „сверкающие“ и все дела, а мы просто „из такой-то системы“?» Надо тоже как-то выпендриться – пусть мы будем «демоны искрящихся миров Великого Солнца, например», – мешая мне сосредоточиться на поединке, в голову лезли глупости.

Как я и предполагал, недалекие, хотя и амбициозные демоны Ориона попались на стереотип: они решили, что и дальше я буду драться в своей манере. На этом я и сыграл. Учитывая малый вес противника и его природную увертливость, я надел классический, максимально дозволенного веса доспех и вставил в крепление традиционно толстое и мощное копье – никакой легкой кавалерии! Идем напролом! Когда мой противник при сближении ожидаемо начал раскачиваться в седле, надеясь увернуться от моего удара и нанести свой, я отцепил орудие от крепежа на доспехах и резко выбросил руку с копьем вперед, поразив Аргикла в область живота. Хотя удар получился несильным, расчет оказался верен – веса орудия и инерции моего тела вполне хватило, чтобы выбить орионского демона из седла.

Его копье тоже весьма ощутимо ударило меня в плечо, но в седле я удержался. Упал он как-то неудачно – кажется, вывихнул или даже сломал ногу, и безлошадного продолжения поединка не понадобилось. Его оруженосец выбросил белый флаг.

В финальной же битве мне пришлось сойтись с Раксамом – самым крупным и мощным демоном системы Беллатрикса.

– Ну что, дружок, – узнав, что я вышел в финал, Наама прилетела поболеть, – веришь сейчас в свои силы?

– Трудно сказать… В физические – точно нет.

– Надеюсь, ты заблокировал попытки пролезть к тебе в голову, – сказала Наама, – иначе твои коварные планы давно известны в стане противника…

– Если бы они у меня были…

На бой я вновь надел легкие доспехи. По большому счету, без разницы, какое у меня копье, какие латы, насколько я вложусь в удар. Против Раксама все это – фук.

Можете ли вы представить себя запечатанным в железо от макушки до пяток? При этом сидящим на бронированном коне, несущемся на полной скорости навстречу другому, облаченному в железо воину, только больше вас и сильнее? И который тоже на своем могучем коне несется вам навстречу с огромным копьем наперевес и норовит долбануть им вас в жизненно важные органы? Сможете ли вы мыслить хладнокровно? Раньше у меня это получалось.

Раксам не стал угадывать, в какие доспехи я облачусь, какую выберу тактику, – его превосходство в классе и физической силе было достаточно велико, чтобы не забивать себе голову чужими премудростями. Он же наверняка делал ставку на то, чтобы точно попасть и удержаться в седле. Если он попадет – мне не поздоровится. Если промахнется, но при этом удержится в седле – что, учитывая нашу разницу в весе и мощности, тоже вполне реально – тогда будет новый заезд, а значит, снова три к семи не в мою пользу. Примерно так я оценивал соотношение сил. Но мне очень нужна была эта заслуга – победа в немагическом турнире. Больше, чем ему, – я уверен.

Согласно тотализатору шансы Раксама на победу были втрое больше, чем мои. Так что три к семи – это я еще себе польстил.

Никакого плана на бой у меня не было – все варианты рассмотрены и отсеяны за несостоятельностью. Я решил импровизировать. Иначе говоря, сделал ставку на удачу, в которую я давно не верю. Остается надеяться, что удача не ответит мне взаимностью.

Тряска такая, что сквозь прорезь забрала облик Раксама едва различим – он то появляется на долю секунды, то вновь исчезает. Хорошо еще, что его шлем украшен каким-то безвкусным ярким плюмажем – это помогает хотя бы приблизительно оценить расстояние до цели. Когда до столкновения остается несколько мгновений, я, повинуясь не разуму, а инстинкту, резко натягиваю поводья и даю шенкеля. Мой конь на полном ходу, перед самым носом Раксама, вдруг встает на дыбы… Чистая импровизация, но за счет этого маневра я получаю преимущество в долю секунды – в ту самую долю секунды, когда Раксам не смог сосредоточиться, пытаясь понять, что происходит. Именно в это мгновение, пока конь мой стоит в свече, я направляю свое копье в бронированную башку Раксама. Вес опускающегося на землю коня, а также вся сила и отчаяние, которые я вложил, – пожалуй, только такой удар мог выбить моего противника из седла. Правда, отдача была столь велика, что я сам слетел с коня и грохнулся оземь.

Скорее вскочить и выхватить меч! Я пару раз крутанулся, пытаясь понять, где я, а где мой противник. Ага, вот он! За то время, пока я, как собака за собственным хвостом, крутился на месте, Раксам успел встать на колени. Но дальше дело пока не шло – гигант был оглушен. Я приблизился и занес меч над его шеей, выразительно посмотрев в сторону стана противника. Белый флаг выкинут не был. Что ж, демоны, любите вы кровавые зрелища… Нате.

Обрызгивая все вокруг кровью, как из шланга, голова Раксама покатилась мне под ноги. Через полчаса он, бывший брюнет, а теперь почему-то с фиолетовыми волосами на новой голове, раздавал автографы и принимал поздравления со вторым местом. Завидев меня, оценил мою работу поднятым вверх большим пальцем, но сразу же, с улыбкой, стал тыкать указательным в себя и меня, обещая реванш. Думается, поединок мы оба запомним надолго.

После турнира я каким-то неведомым для себя самого образом оказался в одной постели сразу с тремя дочерьми орионского короля демонов – нам не составила компанию только младшая, малолетняя. Оказывается, оргия была главным призом победителю – помимо заслуги, разумеется. Подробности этой постельной сцены опустим – надо прожить полтысячи лет среди демонов, чтобы не содрогнуться от наших увеселений.

* * *

Фрост Шодер понял, что его час настал, когда в дом вошла сама королева эльфов. Мать усадила ее за стол, налила своего знаменитого травяного чая и села напротив, уперев подбородок в ладони. Нертус приехала в обществе одного-единственного провожатого – Первого Стражника леса, иначе говоря, командующего эльфийской армией. Бардагам – так его звали – вежливо отказался от угощения и остался стоять у крыльца. Немолодой, уже седой, опытный воин, с лицом, испещренным шрамами, не случайно оставил войско и отправился с королевой. Он должен был не только охранять ее в пути, но и убедиться в правильности их выбора.

Час был очень ранний, и женщинам пришлось подождать, пока Фрост оденется. Однако уже через несколько мгновений полностью одетый, но еще с влажными от колодезной воды волосами, он вышел в кухню. Молодой человек сначала поклонился гостье, потом матери и только после этого подсел к столу.

Нертус успела рассмотреть Фроста – могучее телосложение, коротко стриженные рыжие волосы, веснушки… Глядя на складки его рубахи, под которыми прорисовывались мощные мускулы, королева мысленно согласилась с ведьмой Скогур-Норти – таких богатырей среди эльфов нет и, наверное, не было. Кость тонка.

«Но так ли он хорош в бою, как она о нем рассказала? Что ж, это уже вопрос к Барди».

– Меня зовут Нертус, Фрост, – представилась эльфийка, – я королева эльфов Гровенгридля. Ты, наверное, слышал обо мне…

Шодер кивнул и продолжил внимательно слушать, глядя перед собой.

– Мы тут с Энзой… с твоей мамой, немного поговорили… Я знаю, ты недавно вернулся со своего первого, не учебного задания…

– Второго, – спокойно заметил Фрост.

– Второго? А первое было какое? Мне о нем как-то не рассказали, – та оживленность, с которой Нертус задала вопрос, была чуть показной – было видно, что ее волнует другое. – Я слышала, что неделю назад ты вернулся с войны… Вместе с войском короля…

– Франбивона…

– Да-да, его… Ты и другие наемники… Вы осаждали крепость?

– Да.

– Ну вот, значит, я правильно помню. И ты, я слышала от твоих друзей и наставников, здорово себя проявил. Был лучшим?

Фрост только плечами пожал, но не произнес ни слова. Он продолжал без улыбки смотреть перед собой – будто бы на кухонном столе происходило нечто более важное, чем этот разговор.

– А что же было первым заданием? – спросила Нертус.

– Они охраняли караван, – за сына ответила Энза.

– И что? Там тоже были… стычки?

– Приходилось, – тихо ответил Шодер.

– То есть военный опыт у тебя уже есть… И это хорошо… – Нертус свернула наконец светскую беседу и перешла к сути. – Ты ведь догадываешься, зачем я здесь?

– Да. Мне вчера сказали, что вы расспрашивали обо мне. Если я правильно понял, вы хотите, чтобы я убил Черного тролля?

«Ого. Ему даже это известно. Откуда бы? Впрочем, слухами земля полнится».

– Что ты знаешь о нем? – ответила Нертус вопросом на вопрос.

– Только то, о чем нам рассказывали в гвардейской школе… – пожал плечами юноша.

– Я расскажу тебе больше. Много больше. Чтобы ты был готов… ко всему. Но сначала скажи: ты возьмешься за это?

В эту секунду Нертус и хотела этого, и боялась, что он согласится. Не дожидаясь ответа, она вдруг встала и вышла на крыльцо. Через минуту вернулась, держа в руках увесистый кошелек, и положила его на стол.

– Не надо… Это… – Шодер отодвинул рукой деньги и поднял глаза на эльфийку. – Это лишнее. Черный тролль угрожает не только эльфам.

– Лишнее или не лишнее, – почему-то с облегчением вздохнула Нертус, – эльфы всегда платят за работу. Когда сделаешь ее – получишь еще столько же. Я считаю, что твоя мать и невеста думают о деньгах иначе.

«Мамка ей уже и про Ани разболтала», – мысленно усмехнулся Фрост.

Нертус вдруг наклонилась к нему, обхватила своими маленькими ручками его огромные ладони и заговорила, стараясь поймать взгляд:

– Ты ведь можешь умереть. Знаешь? Он очень силен…

– Я знаю, – спокойно ответил тот, – и для меня и моей семьи было бы наивысшей честью…

Нертус виновато взглянула на мать, которая не сводила глаз с сына. И печален был материнский взгляд. Эльфийка вновь обратилась к Фросту:

– Никто не сказал, что если ты умрешь, то непременно славной смертью, пойми это. Что скажешь теперь?

– Даже если моя бесславная гибель, – Фрост дословно повторил один из главных постулатов гвардейской школы, – остановит Зло, значит так суждено. Главное – выполнить долг…

– Вот опять ты заладил, – с досадой прошептала Нертус, которая, казалось, готова была заплакать. – Ты умрешь, понимаешь? Можешь умереть! Мать оставишь одну. Невесту. Ты готов к этому?

Второй раз за время разговора Фрост поднял глаза на эльфийку, и когда она встретилась с ним взглядом, то увидела в них огонь. Могучий, непримиримый огонь. Жажду. И силу.

– Я готов, – медленно, но очень четко проговорил Фрост, потом резко встал и вышел на улицу.

– Прости меня, – Нертус посмотрела на Энзу.

– Когда он должен отправиться? – сухо спросила та.

– Если тролль не передумает… Я пришлю голубя. В тот же день надо будет выдвинуться. Мы дадим Фросту самого быстрого коня, что есть в Гровенгридле.

* * *

Я как раз размышлял над тем, что дальше поставить себе в заслугу – пора было подумать о профильной адской работе, – когда мне на плечо сел черный ворон. Это означало только одно – меня вызывают мои легионы. Что касается заслуги, кое-какие мыслишки у меня уже были, и прежде чем отправиться к легионам, я наведался в переговорную, чтобы рассказать черной магнитоле о своих коварных планах и получить ответ «согласовано». Это значит, что если мой план удастся и внесет свою скромную лепту в наше общее темное дело, заслугу я получу.

Как всегда, встреча с вассалами проходила в моем замке на Прозерпине. В обычном, земном измерении этой планеты давно не существует, но на других, более тонких планах, она живет и процветает. И там располагается одна из главных моих резиденций.

У меня в подчинении тридцать легионов бесов. В каждом легионе порядка пяти тысяч этих верных слуг темного царства. Сто пятьдесят тысяч мерзких тварей. Впрочем, отвратительными и страшными они могут показаться только малоискушенному гостю наших несвятых мест – мне же славные слуги мои кажутся даже обаятельными. Люди же, например, заводят кошек, с которых будто кто-то начал стаскивать кожу, но потом передумал… Как, бишь, они называются? Сфинксы, кажется. А собаки с мордами, по которым будто проехал асфальтовый каток? Да, согласен – мои бесы все равно страшнее. Зато они разговаривают. Превращаться умеют. Да и много чего другого.

Их хозяин, повелитель, идеолог и, если надо, дрессировщик – я, собственной персоной. Но у меня есть десять заместителей, десять военачальников моего адского войска. Я их называю легатами. Именно они, и только они имеют право меня вызвать. И то при самых крайних обстоятельствах.

Я сидел в тронном зале и чистил ногти пилкой, выслушивая доклад стоявших навытяжку легатов. Точнее, докладывал один – самый главный.

Рохус – так зовут старшо́го – настоящий исполин. Когда темный дух создавал его, он перемешал в разных пропорциях быка, носорога и человека. Последнего, надо сказать, было взято совсем немного. В руках Рохус держал двустороннюю секиру, с которой, насколько я помню, никогда не расставался. В носу торчало кольцо размером с блюдце – эта деталь окончательно роднила его с быком. Остальные военачальники также были весьма колоритны – смесь животных, людей, астральных созданий и просто неведомых тварей. Настоящее пособие по демонологии. Впрочем, я ко всему этому давным-давно привык.

Суть доклада минотавра сводилась к тому, что легионы ропщут. Причин ропота Рохус видел несколько. Во-первых, на нашей территории – а зона моей ответственности Западная Сибирь – появились конкуренты. Кто-то из темных духов с прилегающих территорий обрабатывает людей, проживающих в моем секторе. Такое может случиться либо по глупости отдельных бесов, либо по злому умыслу кого-либо из моих собратьев – демонов. Но зачем им это? Наверное, все-таки по глупости или недосмотру.

Во-вторых, легионы ропщут еще потому, что у них стало мало работы. Мол, народ, хоть и пьет, но уже не так безоглядно, хоть и убивает, но уже не так повсеместно, хоть и грешит… Впрочем, вот тут как раз все, как всегда. По мнению Рохуса, легионам не хватает грамотного и чуткого напутствия – читай, горячего пенделя, чтобы труженики темной стороны Земли с новым рвением бросились совращать население человеческое и окунать его в муки адовы. Вот что заявил один из моих командиров по прозвищу Шгрихт – я его называю Штрихкодом.

– Оччень надо, чччтобы вы, Великий Герцог, привнесссли чччерез нассс какую-нибудь новую, интересссную идею нассселению… Чччто-нибудь вроде фашшшизма или коммунизззма… Чччтобы легччче было сссовращать людей, а то сейчассс хриссстианство очень быссстро набирает обороты и путает нам карты.

Меня всегда занимало: он только говорит, как змея, или и выглядит так же? Но под капюшоном лица не видно, а без спроса лезть в его личное пространство неохота.

Третья причина, по которой мои легаты осмелились послать черного ворона, – разобраться с дисциплиной. Но, думается, эта причина напрямую связана с первыми двумя. Надо, стало быть, как-то дополнительно промотивировать моих подопечных, чтобы они с новым усердием бросились обрабатывать «нассселение». Ох, как надоело-то это все!

– Итак, давай, Рохус, я подытожу… Вы позвали меня потому, что не можете выполнить работу, которую я вам поручил. Я правильно понимаю?

Стоящих передо мной такой ракурс явно не устраивал – они зашевелились, послышалось недовольное бурчание.

– Отлично. Второе. Вы с легионами плохо выполняете данную вам работу, допустили на свою территорию конкурентов и при этом мучаетесь от безделья? Это я тоже правильно усвоил?

Обиженный ропот усилился. Однако глаз на меня никто поднять не осмелился.

– И третье. Мало того что вы не можете заставить легионы работать, так еще не можете и поддерживать дисциплину. И поэтому, «как арлекина из огня, ты вызвал, наконец, меня»? Надеетесь, что я вам сейчас подкину какую-нибудь новую религиозно-политическую идейку и все встанет на свои места? Все ли так?

– Не совсем… – промямлил Рохус.

– А скажи мне, добрый мой дружище, – я говорил нарочито ласково, чтобы еще сильнее вселять ужас и раболепие – старый прием, – как же все наши дорогие сектанты? Всякие там магнетики, понятые Бога и прочие аюр-адвентисты? Для того ли я вас знакомил с этими проектами, покупал лицензию на их использование на территории России, чтобы теперь выслушивать жалобы? Что, неужели не работают проверенные методики?

– Очччень дажжже работают, – сектанты были вотчиной Штрихкода, – очччень… Но в недоссстаточччном объеме… Очччень многие люди вообщщще не интересссуются ничччем таким, неззземным – ни сссветлым, ни темным… Не зззавлечччь… А вот коммунизззм…

– Да что ты пристал ко мне с этим коммунизмом? – рассердился я. – Над ним, между прочим, не один я работал – там целая группа несколько лет трудилась не покладая рук! Не меньше, чем над американской демократией! Нету у меня сейчас для вас в кармане никакого коммунизма! Но я подумаю, что можно сделать. А теперь, дорогие мои, хорошие, займемся дисциплиной! А ну-ка, Рохус, тяни.

По глазам Рохуса было понятно, что он эту процедуру хорошо помнит. Громыхая копытами, он медленно приблизился и спросил почти ласково: «А может, не надо, хозяин?»

– Выбирай, – я, как когда-то давным-давно, подвесил в воздухе четыре разноцветные карты – рубашкой к нему. Каждая символизировала одну из стихий.

– Хозяин!

– Тащи, говорю!

И Рохус, совсем как студент, вытягивающий экзаменационный билет с преподавательского стола, закрыл глаза и нерешительно потянул одну из карт. На этот раз выпала синяя. Вода. Почему он второй раз не вытягивает красную? Жаль. С огоньком-то веселее…

* * *

– И как ты собираешься сразить чудовище?

– Ты же меня знаешь, Мирго, я невероятно силен и жутко ловок.

Оба захохотали.

– Конечно-конечно, сам ты как скала, а голова твоя… как… как у дятла! Такая же крепкая и маленькая, – Мирго самому очень понравилось это сравнение, и он аж согнулся пополам от хохота.

– Ах ты мерзавец, – шуточно рассердился Фрост, – сейчас я тебе покажу дятла!

– Не надо, не надо, – Мирго давился от хохота, – я его и так вижу перед собой!

– Ну, все. Шутки в сторону. – Фрост зарычал и бросился на приятеля.

Борясь и хохоча, они катались в пыли, пока наконец не определился победитель. На этот раз верх одержал Мирго, умудрившийся захватить руку более крупного противника. Потом сели, прислонившись друг к другу спинами.

– А что от тебя хотел тот эльф? Здоровый такой?

– Барди? Проверял, насколько я готов.

– Ну-ка, расскажи подробнее, – Мирго переместился так, чтобы видеть лицо приятеля.

– Да что рассказывать… – скромничал Фрост. – Ну, побегали, поборолись, даже на кулаках дрались…

– Ого! Ты его уделал?

– Разик попал, да. Вполсилы, – потупился Шодер.

– Надеюсь, Барди выжил… А еще что?

– Да всего помаленьку. Часа четыре меня мурыжил. И на мечах с ним бились, и на алебардах, и на простых дубинах даже…

– Ну и как? – Мирго сорвал и прикусил травинку. – Он хоть раз справился с тобой?

– Да, – честно признался Фрост. – Из лука он стреляет лучше.

– Еще бы! Это же эльф. А в остальном? Ты одолел?

– Пока да, – виновато ответил юноша.

Что означало это «пока» – не понятно. Или то, что Барди еще потренируется и нагонит Фроста, или, наоборот, то, что эльф пожалел человека и просто пока его не стал перетруждать… Скорее всего, ни то ни другое. Это пока было сказано от смущения.

– Что ты скажешь Анес?

– Еще не знаю… Наверное, скажу, что вернусь из этого похода и женюсь на ней. Это для нее же лучше, – Шодер искал глазами согласия во взгляде приятеля, – пусть станет женой победителя самого Черного тролля, чем избранницей непонятно кого.

– А ты уверен, – во взгляде Мирго не было ни шутки, ни издевки, – что победишь?

– Уверен, – ответил Фрост. – У меня нет другого выбора. Надо остановить Зло. – В эту минуту он вспомнил слова эльфийской королевы: «Понимаешь, мальчик, тебя могут убить!» – и ему стало как-то неуютно.

– Я одного не понимаю, – снова заговорил Мирго, – почему ты должен идти один? Даже вдвоем мы бы его скорее одолели. А если бы нас была дюжина?

– Тут все просто, – неприятное ощущение все еще не покинуло Фроста, но он волевым усилием подавил его. – Тролль никогда не будет биться против нескольких человек – он, конечно, очень зол и силен, но при этом далеко не дурак.

– И что же он сделает? Сбежит?

– Зачем ему бежать? Он же сама тьма. Он просто превратится в черный дым и рассеется. Или обернется вороном и… был таков.

– Да, – Мирго задумчиво пожевал травинку, – задача… А если он в бою с тобой вдруг превратится в дым? А потом возникнет сзади и всадит тебе в спину кинжал по самую рукоять?

Шодер пристально посмотрел на приятеля.

– Есть заклинание… – Фрост понизил голос, – только об этом никто не должен знать, понял?

Мирго тоже поднял глаза на товарища и кивнул:

– Обещаю.

– Когда мы с ним встретимся лицом к лицу, я должен буду произнести заклятье на древнеэльфийском. – Фрост заговорил еще тише: – Его мне дала сама королева эльфов!

– И что? Тролль сразу наложит в штаны и сдастся?

– Ага, почти, – Фрост усмехнулся, – если он тоже ответит мне на древнеэльфийском, значит он готов драться один на один, не прибегая к магии…

– А если…

Но Фрост не дал приятелю договорить, продолжая:

– Обмануть он уже не сможет. После заклятия у него не будет выбора, кроме как драться… Он, конечно, может попытаться убежать, – Шодер Фрост хохотнул, – но на своих двоих он вряд ли от меня скроется. – Юноша самодовольно похлопал себя по мускулистой ноге.

– А если он откажется отвечать на древнеэльфийском?

– Значит, он трус, и мне ничего не останется, как двинуться домой. Но я вернусь победителем, так как мой враг – легендарный Черный тролль – бежал с поля боя! – Фрост гордо взглянул на приятеля, который все-таки сомневался.

– Ясно. На это, наверное, и надеется королева эльфов, – раз ты явишься без подмоги, то тролль решит, что не драться один на один с человеком – ниже его достоинства. Тем более что даже ты, насколько я слышал, в полтора раза ниже его. А поскольку ты среди нас лучший, то кого и посылать за головой чудища, как не тебя… – рассуждал Мирго.

– Точно! На вид-то ты – балбес из балбесов, а, оказывается, тоже соображаешь! Жаль только, силушки в тебе маловато, – Шодер осклабился. – Ну что, еще разок схватимся перед тем, как окунемся?

И оба, хохоча, опять сплелись в борцовом поединке. Победил Шодер.

* * *

– Ну что ж, пройдемте, господа.

Легаты проследовали за мной на просторный балкон. Сто пятьдесят тысяч бесов теснились перед дворцом на площади двести на двести метров – тесновато. Но ничего не поделаешь, сейчас будет совсем плохо.

Представьте себе богомерзких тварей: козлоподобных и жабовидных, шарообразных, а также в виде скелетов, слизи или в образе классических чертей – в общем, героев кошмарных снов и фильмов ужасов… И вся эта мерзость обязательно с какими-нибудь дьявольскими атрибутами – либо рога, либо копыта, либо красные глаза, либо огромные клыки, либо все сразу… Полторы сотни тысяч таких очаровашек предстали пред наши ясны очи. Все на одной площади. Полотна Босха по сравнению с этой «пасторалью» – скучные почтовые марки.

Под накрапывающим дождем я воспарил над площадью и произнес во всеуслышанье:

– Ваши начальники сообщили мне, что вы не хотите работать…

Снизу послышалось какое-то мычание, кваканье, чавканье – в общем, мои подчиненные робко возражали. Дождь между тем немного усилился.

– Я рад, что вы с ними согласны. Кроме того, легаты пожаловались на то, что вы даже на своей территории не можете дать отпор конкурентам…

Сяпанье и клаканье подо мной усилилось – вместе с дождем.

– И уж совсем интересным мне показалось то, что стало плохо с дисциплиной… Да! Прошу прощения. Для тех, кто не знает значения этого слова, поясню. Вы перестали слушаться начальников, перестали выполнять приказы и вместо работы болтаетесь, как говно в проруби. Так понятнее? А теперь скажите мне – правда ли это или вас оклеветали?

Какофония на площади означала, видимо, что с мнением легатов не согласны. Однако я сделал вид, что понял это иначе.

– Что ж! Я рад, что вы так бурно признаете промахи, – ливень стал вполне приличным, – но не волнуйтесь, я сниму с вас чувство вины, – говорить с бесами о подобных чувствах было не просто издевательством, а даже извращением. – Я накажу вас, и вы с чистой совестью броситесь исправлять ошибки! Правильно?

Негодующий ор ста пятидесяти тысяч бесов слился со звуком надвигающейся грозы.

Поехали.

Стены красивых средневековых домов я сдвинул между собой так, чтобы вода не могла просочиться. Сам я расположился в шезлонге на балконе, над которым, кстати, было солнечно. Мои военачальники выстроились по стойке «смирно» возле шезлонга – им бы еще опахала в руки и наша группа вполне походила на зарисовку из жизни рабовладельца.

На площадь обрушились тонны воды. Наверное, там внизу сильно кричали и шумели тонущие бесы, наверное, над ними били молнии и гремел гром, но здесь на балконе было вполне тихо и уютно. Над площадью же лютовало ненастье, черные тучи затмили небо, а вода поднималась с ужасающей быстротой.

– Рохус, считайте трупы… Когда их будет тысяча – скажи…

Трудно быть наставником в принципе, а наставником бесов – особенно. Я подумал, что немного перегнул с издевательствами: то, что я этих тварей напугаю и они сделают все, чтобы казнь не повторилась, – это понятно. Но мне нужно, чтобы они меня не только боялись, но и уважали. Тогда они с большим рвением будут делать свою работу. Как там поступают в таких случаях политики?

Я, вздохнув, покинул удобный шезлонг, оттолкнулся от балкона и, левитируя над тонущими, изрек:

– Друзья, – я сделал так, что шум их криков и грозы стали намного тише, зато мой голос прозвучал очень пронзительно, – вы не представляете, как мне сейчас жаль вас! Как я переживаю вместе с вами… Но мы должны извлечь уроки из истории! Мы должны стать сплоченнее, должны понять, что только трудом и совместными усилиями мы сможем остановить нашествие света! Это будет наша с вами общая победа! – Мой голос был надломлен… Я утер слезу.

Вернув шумы на прежний уровень, я возвратился на балкон и открыл бутылку с прохладной минералкой. Неплохо сказано, подумалось мне, теперь наверняка толку от их работы будет больше.

Потом мне вдруг стало противно – от того, что сейчас происходило под балконом, от того, что я делаю, и – как следствие – от самого себя. Захотелось свернуть все это и умчаться куда-нибудь с Наамой. Куда-нибудь в далекую галактику или просто в сибирскую деревню. И пожить там мирно, без подлости и злодеяний… И без могущества даже – ну его. Помидоры буду выращивать, коней заведу… На рыбалку ходить рано утром. Эх…

Тут мне пришла в голову мысль, которую можно было бы назвать богохульной, если бы само мое существование уже не являлось богохульством: «Интересно, а Господь, когда насылал на человечество потоп, также не обращал внимания на наши крики и попивал минералку в шезлонге? Вряд ли… – подумалось мне. – Люди не бесы. Во всяком случае, не все. А Бог, к счастью, не я».

Еще чуть позже я убрал потоп, осушил площадь, расставил здания по местам, вывел из гипноза жителей города, распустил по домам чертовщину и сделал еще одно внушение легатам. Обычные трудовые будни.

Когда закончил с этим, в сопровождении бесовских военачальников я вернулся в тронный зал. Да, со мною явно что-то не то: меня не покидала какая-то досада, очень похожая на чувство вины. Неужели мне жаль убитых бесов? Ну, тогда я точно не гожусь для этой работы. В Сибирь – к коням с помидорами.

– Принесите всем вина, – приказал я появившемуся дворецкому, – или что там они пьют, спросите сами.

«Что я творю? Не хватало мне еще выпивать с подчиненными».

– Располагайтесь, господа. Будем держать совет, – сказал я, наблюдая, как они в растерянности рассаживаются по креслам, расставленным по обеим сторонам тронного зала – прямо под витражами. Вино подали в деревянных кубках. У двух-трех легатов тряслись руки – видимо, от волнения.

«Хм. Все нормально. Неожиданное мое радушие кому-то из них кажется глумлением. Это хорошо, а то еще возомнят, что хозяин дал слабину».

– Итак, позвольте мне начать. Если у кого-то будут дельные соображения или замечания об услышанном, не стесняйтесь их озвучить. Ваше здоровье, – я отпил из кубка и поставил на поднос, который возник возле меня вместе с дворецким.

– Как вы знаете, на подотчетной нам территории развелось огромное количество знахарей. Ну, это те, кто варят разные снадобья, наговоры читают всякие – на воду, например, или на еду. Некоторые лечат руками… Их называют биоэнергетиками… Понятно, о ком я говорю?

– Ццц-елители… – констатировал Штрихкод.

– Да-да, они. Так вот у меня какая идейка. Я считаю, что они дюже мешают нашему общему темному делу. Во-первых, заставляют людей отвлечься от материального. Поверить в то, что нельзя потрогать руками. Это лишнее. Не надо нам это. Вот сегодня ты, – обратился я к Шгрихту, – сказал, что многие люди не интересуются ничем таким, что нельзя потрогать руками? Это хорошо. Но нам надо, чтобы их было еще меньше. Пусть стоят в очередях за колбасой, ругаются в ЖЭКах, пьют горькую и ссут в подъездах. Во-вторых. Некоторые из этих целителей, что уж вообще для нас опасно, лечат подопечных свечами церковными, молитвами, живой водой. Или по индийским и китайским методикам, с помощью энергий и медитаций. Это нам тоже, сами понимаете, вовсе не нужно. Ни медитаций, ни молитв, ни тем более веры в Бога. Кто-нибудь хочет что-нибудь дополнить?

– Это ещщщ-е не всс-се… – сказал Штрихкод, – там у них зачастую происс-ссходят разз-ззговоры о карме или о грехах-х-х… Посс-тупай лучш-ш-ше, не грешш-шии, мол, и болеть не буде-шшшь!

– Точно! Золотые слова. Сидел бы ты поближе, я бы тебя в маковку поцеловал. Поэтому мы должны остановить произвол. Я тут, – передо мной повисла в воздухе записная книжка, которую я долистал до нужной странички, – ага, вот тут… накидал несколько действий, которые нам помогут дискредитировать этих самых, – как правильно сказал Штрихкод, – ццц-целителей.

– Дискре… что сделать? – ожидаемо поинтересовался Рохус.

– Да, ты прав, минотавр. Как-то я мудрено сказал. Иными словами, морально уничтожить. Сделать так, чтобы им перестали верить, чтобы их не уважали.

– Иззз-ничтожж-жить как класс-сс…. – опять пришел на помощь змей в капюшоне.

– Точно! Делаем вот что. Бесы массово начинают посещать этих целителей – в образе людей, естественно. Пусть ходят, снимают хвори, наговоры, изгоняют из себя бесов – что угодно. Потом в каждом дворе, на каждом рынке, каждого целителя тщательно оболгать. Мол, был у него или нее, ничего-то она или он не умеет, и вообще – слуга Сатаны.

– А зачем тогда к ним ходить, к целителям этим? – спросил Рохус. – Оболгать можно и так.

– Можно, но такую ложь легко раскусить. Если ты ни бабку-знахарку описать не сможешь, ни обстановку у нее дома, ни какими приемами она пользуется. Первый же вопрос наводящий – и тебя раскусят. Непрофессионально. Другое дело, что сходит-то один бес, а врать потом про целителя можно коллективно и сразу в разных местах…

«Господи… До чего же мерзко-то все это», – подумал я в очередной раз и продолжил:

– Второе. Работа с газетчиками и прочими СМИ, – предвидя, как сейчас Штрихкод начнет по полчаса шипеть в словах типа: «массовой», я поспешил расшифровать Рохусу аббревиатуру сам. – Надо повсеместно заказывать статьи, не стесняться рассказывать про целителей гадости и лучше, чтобы они были основаны на фактах, но «подкорректированы». Подкупайте влиятельных личностей, пусть продажные депутаты врут про них по ТВ или радио, пусть законы какие-нибудь примут, которые целительство запрещают… Ну, мне ли вас учить работать? Шарлебо, ты слушаешь? – Легат с французской фамилией и мордой гигантской свиньи, переболевшей оспой, занимался бесовским финансированием.

– Да, мой господин.

– Обсудишь затраты с остальными легатами и завтра жду смету. Согласуем, и вперед! Может быть, есть вопросы или предложения?

– Один есть, мой господин, – сказал Рохус. – А что, если бесы оболгут и наших, тех, кто черной магией занимается? Их что, не трогать?

Я на секунду задумался и ответил:

– Всех валите. Может, они перевертыши: всем говорят, что черные маги, а чуть что – за свечку хватаются. Давайте все это знахарство опускать ниже плинтуса – без разбору. А то светлые слишком быстро раскусят, откуда ноги растут, и своих от нас прикроют.

«И то хлеб, – подумалось мне. – Хоть немного собственные злодеяния смягчу. Надо будет книжку когда-нибудь написать о темном демоне, который мучим совестью. Мемуары».

– Еще есть вопросы или пожелания? Нет? Тогда работаем!

* * *

Тот, кто приносит смерть, чувствовал, что пришло его время. Он ощущал в себе огромные силы и еще большую ненависть. Дальше терпеть было просто невозможно. Но действовать надо четко и наверняка – нельзя тратить время и силы попусту. Надо сровнять с землей деревни и сразу же двинуться дальше…

Но не только ненависть заставляла биться черное сердце тролля. Не только злоба питала его и призывала к свершениям. Огромная гордыня – именно она гнала кровь по венам тролля. Гордыня не давала ему спать и требовала жертв. Именно она не давала Тому, кто приносит смерть, простить людей, не давала забыть о них, мешала, в конце концов, просто найти другую пещеру – подальше от ненавистных людишек. Черный тролль верил, что он – некое всемогущее создание, которому нет равных во всем мире. Поэтому он, конечно, не мог смириться – он верил, что почти всесилен, а значит, ему решать, кому жить, а кому умереть. А теперь настал наконец-то час, когда он сможет доказать это и всем окружающим.

Тот, кто приносит смерть, приволок пару сухих деревьев и охапку соломы, стукнул двумя булыжниками, чтобы извлечь искру, и подвесил над пламенем пойманного оленя. С некоторых пор тролль распробовал жареное и теперь нередко разводил костер. Как это делается, он подглядел у деревенских. И сегодня именно пламя костра вдохновило тролля на план уничтожения деревень и опостылевших человеков.

– Я сойду к ним тьмой, потом обращусь, подберу камни, ударю и подожгу солому на крышах… Деревня загорится, – слюна предвкушения опять закапала из пасти тролля, – и эти насекомые начнут бегать, визжать, спасать своих гадких личинок… – эта картина вызвала на его морде что-то похожее на мечтательную улыбку, – а я буду… давить… буду жарить и давить этих насекомых… Это будет прекрасно… Гр-р-р-рх-х-х…

Когда тролль слегка успокоился и попытался мысленно расставить свои будущие действия по порядку, он понял, что в этом замечательном, казалось бы, плане, есть ощутимые прорехи…

– Проклятые собаки… Эти тявкающие хвостатые твари почувствуют меня, даже если я буду тьмой… – Черный тролль знал это не понаслышке. Воровать телок и кур в деревне ему случалось не раз и не два. И бывало, что возвращался ни с чем только из-за проклятых четвероногих сторожей.

– А если я брошу огонь? И буду ждать, пока начнут гореть дома?..

Какое-то время Тот, кто приносит смерть, обдумывал этот вариант, но потом отказался и от него.

– Все сразу не загорится… – размышлял тролль, и в его глазах блестел отражаемый костер. – И как далеко я должен стоять, чтобы дубина с огнем долетела, а собаки меня не учуяли? Трудно… Пока я буду поджигать их дома, людишки проснутся и забегают с ведрами… Большого пожара не будет, а значит, не будет ничего…

Черный тролль был очень чуток, но все-таки не настолько, и то, что рядом Скогур-Норти, не ощутил. Ведьма, превратившись в горлицу, сидела на скале – за спиной у чудовища и слышала каждое слово. Воистину, привычка тролля говорить с самим собой была великим благом для эльфов и остальных мирных существ. Только так они и узнавали о его замыслах.

– Надо их как-то отвлечь, этих насекомых, – бормотал он, – надо сделать так, чтобы людишки куда-нибудь побежали все… Пусть не все – многие. А тогда я уже приближусь и сожгу их дома. А дальше… – Вдруг тролль вскочил на ноги и глаза его заблестели так, будто в них упала луна. – Я знаю, как их выманить! Гр-р-рх-х-х! Нужен солнечный день и вечер без дождя… Да – только один день и вечер!

Скогур-Норти обернулась мышью и как можно ближе подкралась к троллю, рискуя быть растоптанной, но больше в тот вечер она не услышала ничего, кроме смачного чавканья, а позже – оглушительного храпа.

А между тем идея, которая посетила голову тролля, состояла в том, чтобы поджечь не сами жилища, а поля с пшеницей. Люди бросятся тушить пожар всем миром, оставив дома только старых и малых. А дальше все просто. Когда взрослые вернутся в деревню, их будут ждать только тела и пепелище.

Тролль знал, что сейчас, по осени, когда злаки уже созрели и стебли их высохли, – самое время воплотить то, что задумал. Гореть будет хорошо. Надо только дождаться ясного дня.

Однако Скогур-Норти ждать не собиралась. Она поняла, что Тот, кто приносит смерть, готов начать свою кровавую жатву. Он явно что-то придумал, а значит, надо спешно сообщить Нертус.

«Надеюсь, она все сделала так, как мы договорились. И надеюсь, ей не отказали в Логунвосте», – думала ведьма.

* * *

Пока мои подопечные с бесовским рвением, неся боевые потери – целители-то разные бывают, – работали над воплощением нашего гнусного плана, я решил не терять времени даром. Тем более что ожидался очередной внутренний покер-турнир и я хотел выиграть его, получив заслугу, если можно сказать, имени Маркуса.

Так уж сложилось, что остальные игры в Преисподней не стали так популярны, как пятикарточный или двукарточный покер. Пробовал я подсадить демонский сонм на преферанс, но до турниров дело не дошло. Скучноваты демонам и шахматы. Порой мы рубимся в бридж, – и да, это единственная игра, по которой тоже случаются турниры, но, увы, не чаще, чем один-два раза в год, и ближайший нескоро. Можно, конечно, зарядить внепланово – обегать всех, собрать подписи, назначить время, но дюже это хлопотно: одни в командировке по работе, другие как раз отпуск взяли, у третьих нет настроения. Когда турнир назначен заранее, все учитывают это и вносят в планы заблаговременно. А так – много шума из ничего.

Может возникнуть вопрос, а почему же мы не устраиваем турниры по карточным и прочим настольным играм с демонами других планет? Почему у нас эти соревнования только внутренние? Отчего же-с, бывает и такое. Но тоже нечасто. Больно разные у всех игры – и выучить их правила, а потом еще и научиться драть задницы демонам, которые, можно сказать, впитали хитрости этих игр вместе с молоком матери? Вряд ли получится. Хотя случалось, не спорю. Ах да! Шашки! Чуть не забыл! Вот зарубы бывали. В шашки правила почти у всех одинаковые – плюс-минус. Доходило до того, что команда чемпионов нашей Галактики билась за звание «Вселенский шашист» с командой галактики Андромеды… Мы, кстати, слили тогда. С минимальным, так сказать, перевесом в пользу противника. Получается, с нашей стороны – с минимальным недовесом.

Но скажу честно и потому негромко – я плохо играю в шашки. Так что, сами понимаете, такой турнир не принесет мне заслуги – одно расстройство.

Итак, как всегда, когда иду играть в карты, я надеваю шитый на заказ еще в начале двадцатого века черный английский костюм. Я кладу в карман пиджака золотые часы на цепочке, беру с собой коробку любимых сигар марки «Боливар» – сигары я курю только за картами – и сажусь за стол с зеленым сукном. Надо сказать, что подобающим образом одеваюсь не только я – демона с банкой пива и в бейсболке могут просто не пустить за карточный стол.

Наама – отличный игрок и никогда не пропускает турниры. Нередко случалось, что за покерным столом именно мы с ней оказывались главными противниками. Но, кто бы ни выиграл, ночью мы заключаем перемирие.

Подробно расписывать, кого и как я высадил и на каких комбинациях, думаю, лишне. Скажу только, что играли в техасский холдем, и из пятидесяти семи демонов, участвовавших в турнире, за финальным столом оказались пятеро – и ваш покорный слуга среди них. Наама выбыла раньше и, чтобы остаться сопричастной в любимой игре, отобрала карты у беса-крупье и стала тасовать и раздавать сама.

Где-то час или полтора у нас ушло на то, чтобы высадить еще трех участников и остаться с ковбоем Джонни один на один.

В решающей раздаче, когда были открыты три карты, Джонни Белый Торнадо пошел ва-банк, а я ответил.

Насколько я помню, у меня были на руках две семерки. После открытия трех общих карт на столе появились две тройки и дама. Джонни пошел ва-банк. Возможно, на руках у него была еще одна тройка. А то и две. Мог и блефовать. У меня же на руках образовались две пары, семерки и тройки – комбинация совсем небольшая, но при игре вдвоем вполне приличная. Я и ответил.

За покерным столом, как и при любых играх и состязаниях кроме магических, любое колдовство и чародейство исключены. В зале действовали глушители магии, которые никогда не давали сбоя. А это значит, что никоим образом выяснить реальное положение дел, кроме как интуитивно, было невозможно. Либо вскрыв карты.

Я, увы, верно предположил, что в руках у Джонни еще одна тройка. Более того, у него на руках была вторая дама. Таким образом, у него уже при ривере был фул-хаус, то есть три и две одинаковые. Я же сидел со своими двумя парами и понимал, что плакали мои денежки, точнее, надежда на заслугу. Четвертой картой открылся туз – ни ему, ни мне он погоду не делал. А вот пятой, под барабанную дробь, которую отстучала Наама по столу, вскрылась семерка. Она изменила все. Теперь и у Джонни и у меня были одинаковые комбинации, вот только моя тройка была на семерках – старше его.

Если кто-то думает, что демоны не потеют – дудки. Потеем, как миленькие. И руки трясутся, и волнуемся, и даже, случается, плачем – да, да! Последнее, конечно, крайне редко и уж точно не из-за покера. Так вот, – та раздача далась мне непросто, и заработал я эту заслугу ценой немалых нервов и обильной испарины на лбу.

* * *

Они встретились с Анес, как всегда, в перелеске за городскими воротами. Девушка собирала цветы, вплетала их в венок и примеряла то на себя, то на Фроста. Крупный и слегка – при всей своей ловкости – неуклюжий юноша смотрелся в венке из васильков, как медведь в фате.

– И когда ты мне собирался об этом сказать? – Ани старалась говорить бесстрастно, делая вид, что, кроме цветов на поляне, ее мало что занимает.

– Не знаю… Ну, вот сейчас и собирался… И сказал…

– Понятно. А если бы не успел? Если бы голубь от эльфов прилетел еще сегодня утром?

– Ну, я бы все равно зашел попрощаться… Не пожар же. Все равно туда скакать два дня.

– Ага. То есть ты уже даже знаешь, где живет твой противник и сколько до него добираться?

– Ну да, знаю. Но тебе не могу сказать.

– Да мне не надо. Просто зачем тогда ждать какого-то голубя? Почему не взять отряд и не накрыть тролля прямо в берлоге, пока он спит?

– Нельзя. Королева эльфов не велела.

– Интересно, почему?

– Он владеет колдовством. Если мы приблизимся к пещере, мы никого там не застанем. Он обратится в дым. А потом, во время ночного привала, перебьет всех поодиночке.

– Понятно. И поэтому ты решил идти один? Теперь ты меня успокоил. Ну, что же, конечно, иди, умри достойно, прославь Логунвост. Я буду оплакивать тебя и в то же время гордиться! – Было видно, что девушка явно на что-то злится, но не хочет в этом признаваться ни молодому человеку, ни себе самой.

– Что-то не так? – спросил юноша тихо.

– Да все не так! – взорвалась Ани. – Все! Я не хочу, чтобы ты уходил, не хочу, чтобы ты умирал, не хочу оплакивать и гордиться!

– Я не понимаю… – Фрост выглядел, как провинившийся ученик – он стоял опустив глаза, изредка глядя на девушку исподлобья.

– Ну, что ты там бубнишь? – задала Ани вопрос, часто звучащий в деревенских школах. – Чего тут непонятного? Мне жаль, что я здесь родилась! Мне всегда была не по душе эта безмерная глупость – воспитать героя, отправить его на войну, а потом схоронить с почестями! И гордиться, – неясно было, плачет девушка или смеется, скорее всего, и то и другое, – да, да: гордиться – вот главное слово! Я не хочу никем гордиться!.. Особенно посмертно! – Она неожиданно замолчала и спустя мгновение продолжила уже намного тише:

– Я хочу жить со своим любимым долго-предолго… Хочу любить его, нарожать ему сыновей и дочерей, заботиться о нем и о детях… А гордиться я не хочу!

Шодер растерянно хлопал глазами и выглядел так, будто его ударили дубиной по голове. Подобную ересь он слышал впервые… Все, на что он был способен, это произнести:

– Я вернусь…

Ани ничего не ответила. Она со злостью отбросила цветы и решительно зашагала прочь. Видно было, что она плачет. Больше она на свидания не приходила, и даже когда наступил час отъезда, Ани не вышла на крыльцо попрощаться, как ни звал ее Фрост. Только девушка-приживалка вынесла ему записку, текст которой в двух местах расплылся, будто писали ее под дождем. В ней было всего три слова: «Вернешься – поговорим. Ани».

* * *

Почему я решил предать своих коллег – знахарей и, как теперь говорят, экстрасенсов? Ведь я сам занимался тем же самым, знаю, сколько такие как я делали для простых людей… Трудно сказать. Если смотреть логически – все просто: я демон, я совершаю зло – вот и вся недолга. Но была у меня и скрытая цель. Среди знахарей и в самом деле полным-полно шарлатанов и тех, кто просто использует свои навыки для того, чтобы хапнуть побольше. Я понимал, что, если мой план сработает, достанется всем – и светлым, и темным. Шарлатаны потеряют часть своей клиентуры, перестанут творить всякие пакости типа приворотов, наговоров и проклятий. Ну а если люди отвернутся и от тех, кто эти самые наговоры да проклятия снимает, кто «чистит» людей со свечой и молитвой, – что ж, это неизбежно. Ведь я все еще играю за другую команду – в черных футболках. Откровенно загонять мячи в свои ворота я не могу – вместо заслуги за такую деятельность я получу взыскание и знаю это не понаслышке.

Это было спустя лет пятьдесят с начала моего пребывания в Преисподней. Как раз тогда впервые у меня случилась жесточайшая депрессия – я уже понял, что попал как кур в ощип и как мало стоит все то, на что я променял душу. Именно тогда я на собственном примере многократно убедился, что мы бессмертны.

Помню, бес из обслуги подлетел ко мне и сообщил, что меня вызывают в комнату аудиенций. Ничего хорошего это не предвещало. Я зашел внутрь, достал с полки извечную черную магнитолу и покрутил ручку настройки. Даже радиошумы здесь совсем иные, нежели на Земле. У нас они намного более зловещие, что ли. Может быть потому, что это все-таки не совсем радио…

Раздался низкий и скрипучий голос Безликого:

– Братство в последнее время недовольно твоей работой… Есть основания предполагать, что ты решил манкировать своими прямыми обязанностями. Ты подтверждаешь это?

Помню, мне тогда было уже на все наплевать, и я рассказал безликим начальникам, где я видел Братство вместе с их работой, моими обязанностями и всем сопутствующим.

И меня наказали. Мне дали дополнительное задание, от которого я не мог отказаться – так как в этом случае загремел бы к бесам, в самом прямом смысле слова. Стал бы одним из тех ста пятидесяти тысяч, над которыми я измывался на площади. Почему-то тогда меня это испугало. Впрочем, и сейчас испугало бы тоже.

Задание было такое. Вместе с еще одним демоном мы должны были сбить с пути истинного одну французскую монахиню. Кажется, ее звали Элизабет. Двадцать земных лет она была одержима нами. Двадцать долгих лет мы успешно побуждали ее грешить. Грязная, конечно, работенка. Но зато поучительная. Причем не только для людей. Тем не менее моя работа была признана успешной, и я был прощен.

После того случая я как-то втянулся в нашу демоническую миссию и долгие годы примирялся с действительностью, убеждая себя, что тьма должна победить и я стану одним из глашатаев ее триумфа. Сомнения, конечно, возникали – как в самой победе тьмы, так и в том, что это было бы правильно, но я эти сомнения остервенело отгонял. А что мне еще оставалось делать? Только то, что я пытаюсь сделать сейчас. Но тогда я еще не созрел для этого.

У каждого из нас свои привычки и склонности – в работе тоже. Кто-то не признает компьютеров, а работает только в астральном плане, вызывая образы и моделируя вероятности; кто-то парит среди галогенных копий людей и проецирует дисплеи компьютеров прямо в воздухе; кто-то свои шаги и стратегии прорабатывает в голове, сидя в кресле и попыхивая трубочкой, как легендарный английский сыщик. Я как раз сторонник более классического подхода: у меня есть библиотека с книгами и кожаными диванами, а также специальная компьютерная комната, напичканная супермощными агрегатами и множеством мониторов.

Вы скажете, какая же это классика – компьютеры? Ведь данная вычислительная техника появилась всего… Вы ошибаетесь. Пятьсот лет назад у меня была та же самая техника – с минимальными изменениями. Да и «огурец», кстати, в комнате аудиенций тоже не претерпел изменений за половину тысячелетия – тот же старый черный двухкассетник, так популярный на Земле в начале восьмидесятых двадцатого столетия.

Я разлегся в своем кабинете на любимом диванчике в любимой позе с рукой, закинутой за голову, и приказал гигантскому дисплею показать статистику по войне с целителями. Поплыли графики и таблицы, из которых я уяснил – успешность нашей адской работы равна трем процентам. То есть из всех, кто доверял целителям на подотчетной мне территории, всего только три процента изменили свое отношение к знахарям и стали реже пользоваться их услугами. А прошло уже целых две недели! Медленно. Не видать мне за такую работу заслуги, как своих ушей. Да что я говорю, вот я отделяю свои уши и смотрю на них сколько влезет, нет ничего проще. Но заслуги за это не присвоят.

Надо что-то делать. Ох, как неохота лететь туда, собирать опять этих уродов и промывать им мозги. Звать бесов сюда, в резиденцию, тоже не хотелось. Ну их. Сегодня они тут будут так же неуместны, как обезьяна в библиотеке. Давай-ка устроим видеосвязь.

Десять бесовских рож поделили между собой большой дисплей. Легаты всем своим видом демонстрировали готовность, не щадя живота своего, служить общему делу.

– Господа хорошие, опустим приветствия, и сразу к сути, – начал я, не меняя своей диванной позы, – эффективность нашей работы по новому проекту оставляет желать лучшего. Я проанализировал ваши действия и с удивлением могу отметить, что, в общем-то, все сделано так, как я сказал. Плюс-минус. Обратил внимание и на инициативы на местах. Но этого мало, господа, ничтожно мало. Есть у кого-нибудь мнения, почему так медленно продвигается наш новый проект?

– Хозяин, но ведь и времени прошло еще совсем немного… – сказал Рохус.

– Я не спорю. Но если в первую неделю мы набрали сразу два процента разочаровавшихся, то во вторую только один. А сегодня, погодите-ка… Ага, вот я вижу, за сегодняшний день отступников от целителей прибавилось только одна десятая процента! Это невозможно мало, понимаете, козлы вы живородящие? – добродушно упрекнул я моих легатов. – Если эта тенденция отрицательной геометрической прогрессии… Да, кому я это… Короче, если так пойдет дальше – через неделю прирост вообще остановится. Есть у кого-то идеи?

– Есссть одна идейка, хозззяин… – сказал Штрихкод, – есс-сли мы сссделаем программу на телевидении… Ну, ччч-ччто-то типа конкурссс-са экстрасс-сенссс-сов – кто ссс-сильнее, белые или ччче-рные…

У меня кончилось терпение, и я дал компьютеру мысленную команду обеззвучить Штрихкода, а его слова превращать в текст, который поплыл у меня перед глазами – разумеется, без всех этих бесконечных шипящих. Вот что я прочел.

– И тогда зрители увидят, что все это неправда, все это постановка и, скорее всего, очень сильно разуверятся во всяких знахарях и доморощенных магах. Что нам на руку.

– Штрихкод, это блестящая идея. Я сам возьмусь за ее воплощение. Ты назначаешься моим старшим заместителем по этому проекту. Рохус, без обид, а то рога пообломаю, – улыбнулся я. – Спасибо, все свободны.

Идея мне действительно понравилась, и я знал, как подступиться к ее реализации. Надо будет как-то наградить этого змееподобного легата. Может, подарить ему сборник скороговорок на шипящие?

Может показаться, что я слишком уничижительно общаюсь с подчиненными: измываюсь над ними, явно упиваюсь своей властью и прочее, прочее. Так вот, вам не показалось – все именно так и есть. Напомню – я не положительный герой, а демон – убийца, искуситель и грешник, каких мало. И смогу ли я что-то изменить в моем нынешнем статусе – большой вопрос.

* * *

Стук в запотевшее оконное стекло разбудил Фроста. Было очень рано – еще даже не начало светать. На карнизе окна сидел лесной голубь – горлица. Шодеру даже спросонья не пришлось долго соображать, что это означает, – этого дня он с нетерпением ждал уже две недели, сразу после отъезда Нертус и Барди. Фрост встал и хотел идти к колодцу, но голубь вновь настойчиво постучал в стекло.

– Да понял я, понял, что ты не простая птица, которая прилетала за крошками. Что еще стучишь-то? – недовольно пробормотал парень, но окно все-таки открыл.

Горлица сразу влетела внутрь комнаты, камнем рухнула на деревянные половицы, и через мгновение перед Фростом предстала высокая пожилая эльфийка.

– Я так понимаю, сообразительность – это не твое, правильно? – спросила Скогур-Норти, оглядывая себя и поправляя одежду. – Чего ждал-то? Видишь, женщина сидит на чертовом карнизе, мерзнет, а ты только пялишься, как бык на пламя.

– Я же не знал, что вы – женщина… – ответил Фрост растерянно. Он еще никогда не видел, чтобы прямо на его глазах происходили такие превращения – только слышал о них.

– Ну, я и говорю, думать – не твое. Знаю, что Нертус обещала послать к тебе голубя, но я решила сама наведаться – посмотреть на нашего защитника. Будем надеяться, мозг тебе там не понадобится. Но и рассчитывать на это не стоит, чертов тролль очень неглуп.

– Я не дурак! – Фрост начинал сердиться.

– Ладно, ладно, не дурак, – примирительно сказала Скогур, которой вспыльчивость юноши даже понравилась – ей и самой это не было чуждо. – Теперь слушай меня внимательно, Фрост. Проклятый тролль, я это знаю точно, наметил своей первой жертвой девять деревень, что стоят вдоль реки. На них он и нападет. Из его бормотания я поняла, что он ждет ясного дня и вечера без дождя. Чертов урод, как я поняла, собирается что-то поджечь – иначе зачем ему сухость? Это было вчера…

– Что было вчера? – спросил юноша.

– Что я сейчас рассказывала, Фрост? Вчера тролль, говорю, что-то выдумал. Я сразу же прилетела к Нертус, а сейчас вот у тебя.

– А, ну да… – стушевался молодой человек, которому пока трудно было представить, что кто-то способен за один день покрыть расстояние, которое скачущий конь покрывает за два.

– Ночью был дождь. Сегодня, – ведьма выглянула через окно, – тоже небо хмурится. Даже если распогодится, я смогу разик-другой нагнать тучи и продырявить их – но это требует много чертовых сил. Так что не слишком сильно рассчитывай на это. Скачи туда, за два дня доберешься – и жди в засаде так, чтобы было видно и чертовы деревни и скалу проклятого тролля! Все ясно? Как день будет сухой, готовь лук… или что там у тебя? Меч, топор, дрын – не важно. Убей это бешеное животное, порожденное Королем Тьмы. Ты все понял?

– Да, – просто сказал Фрост, и глаза его сверкнули так же, как тогда, во время беседы с Нертус.

– Отлично, мой мальчик. Я тебе помочь не смогу. Не стану обращаться в какую-нибудь дурацкую мышь и путаться под ногами. Если тролль только заподозрит присутствие чужой магии – он не примет твой чертов вызов. Понятно?

Фрост кивнул. Он смотрел в окно и мысленно уже дрался с троллем.

– Прощай, и пусть Светлые Силы помогут тебе, – с этими словами Скогур-Норти стукнула каблуком об пол, вновь обернулась птицей и упорхнула в открытое окно.

Юноша оделся и вышел на кухню. Мать уже собирала к завтраку. Было понятно, что она все знает – как и откуда? Спросите у материнского сердца.

Заплечный мешок был давно приготовлен, осталось только положить туда сухарей, вяленого мяса и флягу с водой.

Фрост наскоро перекусил и встал обнять мать на прощание. Она подошла, посмотрела на него исподлобья – глаза у нее были красные и влажные, – потом взяла его лицо в руки и сказала твердо, без малейшей слабины в голосе:

– Вернись. Убей его и вернись.

Ответа она не ждала, а сразу отвернулась и принялась убирать со стола. Фрост прошептал в ответ что-то невнятное и вышел из дома.

Долго Шодер звал Ани, чтобы попрощаться, но она так и не вышла, а приживалка вынесла юноше записку. Он сам не понял – расстроился или обрадовался такому невниманию со стороны возлюбленной. С одной стороны, грустно, конечно, когда тебя твоя будущая жена не хочет проводить на подвиг, как полагается по обычаям Логунвоста и как пишут в легендах. С другой, Шодер понимал, что расставание будет очень непростым, а чувства – вотчина женщин и менестрелей. Воину они только мешают настроиться должным образом. Так Фроста учили в Ригеле.

И уж точно, если бы Ани опять начала говорить что-то такое, что и во время их последней встречи, вряд ли бы это поддержало боевой дух Шодера. К тому же, хотя Фрост и боялся себе в этом сознаться, что-то из сказанного ею казалось ему разумным… А вот уж подобных настроений воин и вовсе не должен себе позволять – если усомнишься в правильности пути, и рука, и дух потеряют твердость. Тогда пиши пропало.

Он прочел записку, хмыкнул, еще раз грустно посмотрел на окно возлюбленной, в котором даже ни разу не дрогнула тюлевая занавеска, оседлал эльфийского скакуна и помчался в сторону леса. И лишь когда он удалился достаточно далеко – только тогда занавеска на окне пошевелилась.

* * *

В главный офис одной из крупных российских телекомпаний зашел неприметный человек. Лет сорока пяти, невысокого роста, субтильной комплекции. Шел слегка сгорбившись. Увидав такого господина, посторонний бы решил, что это либо ученый книжный червь, либо мелкий чиновник.

Несмотря на теплый день, он был одет в неновый серый плащ и такую же шляпу. Субтильный поднялся на лифте на самый верх – к генеральному, подошел к молоденькой секретарше и, протягивая ей традиционную шоколадку, что-то произнес. При этом если бы посторонний мог видеть и слышать их разговор, нашел бы в нем немало любопытного. Пока посетитель говорил с белокурой секретаршей, темно-карие зрачки его глаз вдруг на мгновение стали ярко-желтыми, а потом снова карими. Девушка, которая встретила незнакомого, скромно одетого посетителя дежурными фразами: «Спасибо, конечно, но я сладкое не употребляю» и «Разве у вас назначена на сегодня встреча у господина Милославова?», еще через секунду радостно прятала шоколадку в ящик стола и со словами: «Конечно-конечно, я немедленно сообщу Михал Михалычу, вы пока располагайтесь, кофе будет через минутку», убежала в кабинет к главному. Чтобы наш посторонний наблюдатель не мучался вопросами, что же такое было сказано или какая служебная ксива показана в ходе их краткой беседы, сообщим – незнакомец, блеснув желтыми зрачками, сказал только «добрый день». Никаких документов не показывал, а сразу же после этого снял шляпу, обнажив побеждающую лысину, плащ, под которым оказался такой же немодный и не очень свежий серый костюм, повесил верхнюю одежду на вешалку и присел, приготовившись ждать. Еще через несколько секунд блондинистая секретарша выпорхнула из кабинета главного и заговорщическим шепотом сообщила гостю:

– Буквально две минутки! Михал Михалыч говорит по телефону. Я пока кофе сделаю.

Через пару минут девушка уже вносила кофе в кабинет, где на краешке стула сидел лысоватый посетитель, а директор телекомпании внимательно его разглядывал, борясь с чувством легкой брезгливости. Он сам не понял, почему велел Олечке сразу же проводить незнакомца в кабинет, и уже не помнил, как она представила гостя.

«Чертовски много работы. Надо отдыхать».

– Слушаю вас, – сказал Милославов.

– Я, собссна, вот по какому делу, – сказал незнакомец в сером. – Мы хотели бы вам предложить один телевизионный проект. Как нам кажется, весьма удачный.

«Господи, почему ко мне с этим? – подумал директор. – Что, Володька в отпуске, что ли? Бред какой-то».

Вслух директор телеканала поинтересовался – чтобы сразу, так сказать, все выяснить, а потом уже переадресовать странного господина к менеджерам уровнем пониже:

– Во-первых, кто это «мы»? А во-вторых, почему вы с этим пришли ко мне, а не к продюсерам?

– Михал Михалыч, позвольте, я вам все объясню. Есть такая тайная организация. Ее название вам ничего не скажет, поэтому нет смысла произносить его.

– Что еще за… – скучающим тоном пытался вмешаться Милославов.

– Богатая организация… – грустно посмотрел посетитель на главного. Тот замолчал, взял со стола ручку «Монблан» и стал так внимательно ее разглядывать, будто впервые видел.

– …и она готова не только проспонсировать данный проект, но и, скажем так, финансово поучаствовать в его дальнейшей популяризации… – продолжал серый.

– Хорошо, допустим, – сказал главный. – Но чем все-таки занимается ваша организация и что за проект вы предлагаете?

– Она занимается изучением магии… – ответил серый. Милославов ухмыльнулся, но постарался, чтобы усмешка выглядела скорее одобрительной, нежели ироничной. – Да, мы изучаем магию во всех проявлениях. И по нашему мнению, современное общество незаслуженно мало уделяет ей внимания.

– Это понятно, – Милославов не любил «воды», а предпочитал сразу брать быка за рога, – с этим можно спорить, можно соглашаться. Важнее другое, что за проект вы предлагаете или хотите, чтобы мы его сами разработали?

– Есть некоторые наметки. – Серый достал из кармана пиджака лист бумаги, сложенный вчетверо, и развернул. – Вот тут у нас есть ряд предложений…

Милославов взглянул на часы.

– Мы предлагаем такую программу… Даже есть рабочее название: «Белое и Черное»… В рамках программы белые и черные маги различных школ и традиций соревнуются в своих умениях.

– Молниями пуляются? – ухмыльнулся Милославов.

– Да нет, – снисходительно улыбнулся гость, – насколько я знаю, такого уровня магов сейчас на Земле – раз-два и обчелся. На программу не наберем. Пусть участники соревнуются в другом – предсказывают ближайшие политические события, раскрывают преступления, считывают прошлое, занимаются целительством…

– Интересно… – Милославов снова глянул на часы, стараясь, чтобы это было заметно. Разговор стал надоедать, а с коммерческой точки зрения вряд ли этот клиент в дешевом костюме может быть интересен телекомпании. Богатая организация? Для кого-то и пара лямов – богатство несусветное. – …и как они будут проверять, подействовало лечение или нет? – с легкой иронией поинтересовался он.

– А очень просто, – спокойно парировал серый. – Пусть будут врачи-диагносты. Пусть все их выводы и показания будут подтверждены медицинским оборудованием.

– Вы представляете, сколько это может стоить? – уже не ухмыльнулся, а расплылся в широкой улыбке директор. – Зарплаты врачам, эксплуатация оборудования… Я уже не говорю об эфирном времени и прочих тратах.

– Да, как раз об этом и хотел сказать. По нашим предварительным расчетам, для старта данного проекта, включая затраты сотрудникам и прочие издержки, было бы вполне достаточно ста пятидесяти миллионов рублей. Которые мы с удовольствием предоставим.

Милославов снова резко схватил свой «Монблан» и стал рассматривать с утраченным было рвением.

«Сто пятьдесят лямов? – В душе директора гремели фанфары. – Господь смилостивился надо мной и послал мне наконец богатого лоха!..»

– Далее, мы готовы ежемесячно выплачивать из нашего фонда четверть этой суммы, что называется, на поддержку и развитие проекта.

– Ваше предложение, – наконец взял себя в руки Милославов, – весьма любопытно. Если не возражаете, мы обсудим проект с продюсерами и в ближайшее время дадим вам знать. Но я уверен, что ответ будет положительным, уважаемый…

– Демьян Нефедович… – помог директору посетитель. – Вот моя визитная карточка, а вот визитка господина Шгрихта Отто Карловича.

– Немец? – поинтересовался Милославов и, вставая, сделал то, что не сделал вначале, – протянул руку.

– Из поволжских. Так что русский язык – родной, – сказал серый, вставая и пожимая руку. – Он и будет представлять интересы нашей организации. Все вопросы – к нему. Ну а если что-то будет вне его компетенции, звоните напрямую мне. Да, вот еще одна визитка.

– Вы ошиблись, наверное, – Милославов скромно улыбнулся, – случайно достали карточку пиццерии.

– Да-да. Заказывайте, пожалуйста, пиццу в этой фирме один раз в конце каждого месяца.

«Может, это сумасшедший просто? А я с ним со всем серьезом. Он что, продавец пиццы???» – подумал было Милославов.

– Вам будут привозить две коробки. В первой действительно пицца, а во второй десять процентов от суммы, точнее от сумм, которые мы сегодня оговорили. Это наша благодарность лично вам. Не волнуйтесь, купюры не по порядку, не меченые… Никаких глупостей. Развозчик поставит коробки на стол и уйдет… А то, знаете, со всеми этими офшорами, подставными фирмами – слишком много хлопот. Да и суммы не те…

«Откат? Да, мужичок, ты совсем не так прост, как твой костюм. Если все-таки не сумасшедший», – подумал Милославов, хотя уже прекрасно понимал – все всерьез и такую возможность нельзя упустить, пока лысоватый не переметнулся к конкурентам.

На том простились. Если бы посторонний наблюдатель проследовал за человеком в сером плаще и дальше, на улицу, то заметил бы, как тот достает из кармана бумажник, а оттуда пятидесятирублевую купюру. Если бы настырный посторонний смог заглянуть серому через плечо, то увидел бы, что на купюре вместо изображения женской скульптуры, олицетворяющей Неву, какая-то фигура в низко надвинутом капюшоне.

– Ты все слышал? – обратился серый к банкноте. «Капюшон» кивнул. – Вот и работайте. Меня держи в курсе. По финансам к Шарлебо.

После этого господин в сером плаще подошел к газетному киоску и протянул пятидесятирублевку, на которой уже снова была статуя Невы, в окошко со словами:

– У вас есть газеты с частными объявлениями? Нет, не съем квартир. Наговоры, привороты, вот такое… Спасибо.

Демьян взял газету и направился к подземному переходу, в котором дотошный наблюдатель его неожиданно потерял бы, так как серый вдруг как сквозь землю провалился.

* * *

Черный тролль в последнее время очень плохо спал, постоянно ворочаясь во сне и прокручивая в голове план нападения. Он казался троллю почти безупречным, если не считать того, что план был завязан на сухую погоду, а она, как назло, никак не устанавливалась. Несколько дней кряду утром было солнечно и ясно, но к вечеру, будто гонимые чьей-то волей, набегали тучи и начинался проклятый дождь, который срывал все планы, – риск того, что сырая пшеница не загорится, был слишком велик. Но неспокойно троллю было еще и потому, что вскоре – он это помнил по прошлым годам – пшеница полностью созреет и крестьяне начнут жатву, а значит, его замысел и вовсе провалится.

– Нет! – бесился тролль, глядя с высоты скалы на деревню. – Этот день наступит… Я успею… Ничто вас не спасет, гнусные жужжащие насекомые… А потом я пойду к следующей деревне, и к следующей… Я сожгу их все, убью, сколько успею, и двинусь дальше… Гр-р-рх-х-х…

И вот наконец после ясного дня пришел такой же безоблачный вечер. Правда, была полная луна и потому слишком светло для того, кто любит прятаться во тьме, но тролля это не остановило.

Тот, кто приносит смерть, дождался, пока во всех домах ближайшей деревни погаснет свет, и медленно спустился вниз, стараясь идти как можно тише, опасаясь нечаянной встречи с загулявшей парочкой либо бродячей собакой. Но по дороге до первой деревни ему никто не встретился. Конечно, обратиться черным туманом и в таком виде приблизиться к деревне было намного проще, но тогда он не смог бы взять с собой тлеющую головню; а разжигать огонь прямо на месте, стуча камнями друг о друга, хлопотно и шумно. Это как раз одна из тех важных мелочей, которые тролль продумал во время ночных бессонниц. Также очень на руку его планам было то, что время от времени дул ветер – это не давало потухнуть головне и было нужно, чтобы разгорелся пожар, который уже вовсю полыхал в сердце тролля, но еще не перенесся на поля.

Черный тролль умел превращаться в существ и предметы, но на этом его магические способности заканчивались, поэтому даже об огне приходилось заботиться заранее – вызвать магией его он не мог.

Как уже было сказано, сначала тролль хотел поджечь пшеничное поле и спрятаться, а когда пожар разрастется, а жители деревни проснутся и бросятся заливать огонь, проникнуть черным дымом в деревню. Кто во время пожара и сплошной дымовухи обратит внимание на пятно черного тумана, сочащегося в сторону деревни? Кто будет слушать оголтелый лай собак, которые и так будут заливаться из-за всеобщей суматохи? А дальше, когда все будет кончено, он снова станет туманом и полетит дальше, к следующей деревне, жители которой уже тоже проснутся и побегут спасать соседей и там тоже будет суматоха и лай собак.

– Огонь я там снова найду… У всех очаги… И снова сожгу… И если уже не смогу жрать, буду просто отрывать головы этим бегущим насекомым и топтать их, давить, слушать их вопли и хруст костей… И так я сожгу все деревни… Я позабочусь, чтобы они превратились в один большой костер… Это станет лучшим днем моей жизни… – От этих мыслей слюна вожделения снова капала из пасти Черного тролля. – Я убью всех. Чтобы никто не мог отомстить. Нет… Кто-то должен ведь рассказать обо мне… Я оставлю нескольких. Пусть бегут, пусть кричат и сеют панику. Им все равно меня не найти. В пещеру я не вернусь.

Все-таки какая-то из деревенских собак спала слишком чутко и даже на большом расстоянии от деревни почувствовала тролля, как только тот добрался до поля. Псина несколько раз гавкнула, ей, как водится, ответили несколько других, и вскоре все собаки деревни на разные голоса костерили невидимого нарушителя спокойствия.

Однако, не найдя никаких видимых причин и объектов для продолжения шума, большинство собак затихло, и лишь та первая нет-нет да и разрывала лаем тонкое покрывало осенней ночной тишины.

Все это время Тот, кто приносит смерть, спокойно ждал, но как только шум стих, он стал действовать. Тролль нарвал колосьев, сгреб их в кучу, поджег, а потом пихнул охапку к краю поля. Пшеница не занялась. Ветер погнал ошметки горящей копны вдоль поля, но огонь упорно не хотел перекидываться на колосья. Не обращая внимания на возобновившийся лай, тролль накидал еще горящих охапок сразу в нескольких местах, но тоже неудачно – большинство очагов, подымив немного, затухло.

– Проклятье, – скрежетал зубами Тот, кто приносить смерть, – так не то что все девять, я не успею сжечь и одну деревню!

Словно услышав его мысли, огонь наконец-то разгорелся – сначала пшеница занялась в одном месте, потом в другом, третьем…

Тролль обратился в черный туман и, нависнув над полем, стал наблюдать.

* * *

– Видел свежий альманах? – спросил Нерон, с ленцой вбредая в мои покои.

– Нет еще. Есть что-то интересное?

В одном из главных залов, в которых мы чаще всего собираемся, устраиваем соревнования, бражничаем, есть несколько альковов. В каждой такой нише приглушенный свет, столик, пепельница, на стене висит «Карта Зон ответственности» – территория Земли поделена на семьдесят два сектора, – а рядом стояк с рекламными буклетами. В этих буклетах все, что может скрасить наш демонический досуг: новые кинофильмы, театральные постановки, книги, олимпиады, демониады и прочие состязания; ночные и свингер-клубы и тому подобное, – одним словом, любые мероприятия в любом из миров с нашим доступом, куда мы, приняв соответствующий облик или в своем естественном, можем заявиться и славно провести время. Свежий альманах именно с такой информацией Нерон бухнул на мой стол.

– Четвертая страница, – и тут же спроецировал ее в воздухе, – не хочешь прошвырнуться вместе?

На движущемся объявлении сообщалось о поединке магов, который проходит на Земле раз в десять лет. Место проведения – территория нынешней Индии. Точнее, проходил – все эти поединки были любимым развлечением Царя Ракаммаки, который жил и царствовал более пяти тысяч лет назад. Через два дня открывалось временное окно и можно было переместиться в далекое прошлое, чтобы поучаствовать в турнире. «Акция проводится при поддержке… Спонсор турнира…» Ну и так далее.

– Ну что, летим тусить?

– А кто будет? – Меня данное сборище интересовало вполне предметно, а не с целью тусить.

– Да там многие заявились. И атланты, и марсиане, и из других миров какие-то демоны. Весело должно быть…

Пять тысяч лет назад Красная планета еще была заселена, поэтому то, что на турнире марсиане, меня нимало не удивило.

– Заслугу дают?

– А, вон ты куда метишь, – усмехнулся Нерон со значением: «Ну-ну, молодой, дерзай» или даже: «Вот ведь не надоели тебе игрушки эти», а может быть: «Ишь ты, храбрый какой, а не слабо при такой подборке кадров?» – Будет тебе заслуга. Если заслужишь. Вон даже внизу объявы написано красным по желтому.

Я хмыкнул со значением «чего бы мне не хмыкнуть»? Цели Нерона на подобных мероприятиях я прекрасно знал – магические противоборства его занимают постольку поскольку. Профессиональный коллекционер необычных соитий и памятных оргазмов, Нерон ищет новых сексуальных приключений. Он как-то обмолвился, что у него даже есть отдельный гаджет-накопитель, где сохранены лучшие образцы его коллекции, и ими можно пользоваться снова и снова. Интересно, что приборчик вставляется ни в ухо, ни в рот или нос, а туда, куда, как говорится, Макар телят не гонял. Впрочем, в случае с Нероном даже насчет Макара с телятами нельзя говорить наверняка.

В чем-то я даже завидовал Нерону – я как-то слишком быстро пресытился, а бывший римский император, спустя столетия, до сих пор проявляет к этому процессу живой интерес. А так как на магический поединок Ракаммаки прибудут существа самые разные, значит и Нерону будет гораздо проще найти себе достойное существо женского, мужского, среднего или смешанного рода для «легких» любовных фантазий.

– Ну что, покажем этому Раку Матки?

– Я с тобой, Неро. Но я намереваюсь выиграть.

Как только я остался один, снова запустил на главном мониторе графики. Позавчера вышел первый выпуск телепрограммы «Белое и Черное». Милославов сработал оперативно, надо отдать ему должное. Хотя, я думаю, должное ему отдали уже в коробке из-под пиццы. Посмотрим, как там у нас рейтинги? Некий прогресс обозначился, но он пока еще условный. Впрочем, прошло слишком мало времени. Я связался со Штрихкодом, выслушал отчет – опять с субтитрами, конечно, а то крыш-ш-ша едет, – похвалил за проделанную работу и посоветовал привлечь пару-тройку настоящих магов.

– Да какая разница, Штрих, белых или черных – рейтинги надо повысить. Пусть на их фоне все остальные выглядят полными профанами.

«Хозяин, но если люди поверят, что эти двое-трое что-то могут, это может испортить весь гешефт», – прочел я, представляя, сколько секунд он шипел на последнем слове.

– Не волнуйся. Мы потом их как-нибудь оболжем. Спишем все на спецэффекты, напишем пару разоблачений. Тем больнее зритель рухнет с высоты своих иллюзий в болото повседневности. А пока нам нужны рейтинги! Вопросы?

«Отсутствуют, хозяин».

– Слушай, перестаньте меня звать хозяином. Как-то это… по́шло, – я перебирал варианты: «величество» – слишком помпезно, «высочество» – как-то изнеженно. – Вот что, обращайся ко мне «ваше благородие». И остальным передай.

«С радостью повинуюсь, ваше благородие», – прочел я в субтитрах и выключил изображение демона в капюшоне.

Да-да, и у нас случаются реформы.

* * *

Дорога почти все время шла под уклон, так как девять деревень располагались в низине. Фрост Шодер скакал на черном эльфийском скакуне по имени Магнадур целый день без устали. Осень уже вступала в свои права – карнавал падающих листьев сопровождал путника весь его путь. Топот копыт, шорох листвы, редкий крик ястреба – вот звуки, которые слышал на протяжении дня Фрост Шодер. Невеселые мысли об их последнем разговоре с Ани не шли у него из головы и как-то особенно гармонировали с хмурым небом и осенним пейзажем вокруг. Только когда солнце уже склонялось к закату, Фрост сделал небольшой привал – напоить коня из лесного ручья и самому немного подкрепиться. Трава под листвой была уже жухлой, но еще вполне сгодилась Магнадуру. Сам же Фрост перекусил вяленым мясом с хлебом и запил студеной водой.

Потом он снова скакал, до самого позднего вечера. Только когда солнце совсем скрылось за горизонтом, юноша решил сделать остановку на ночлег. Хотя полная луна светила довольно ярко, большую часть пути приходилось двигаться рощами и перелесками, и лунного света недоставало для того, чтобы не напороться на сук или не провалиться в болото – буде таковое объявится на пути. Да и Магнадуру нужно отдохнуть. Охотиться Фрост не стал – не было сил, однако костер все-таки соорудил, заварил травяного чая по маминому рецепту и, запивая им все те же вяленое мясо и хлеб, поужинал.

Лег спать возле костра, огонь в котором поддерживал всю ночь, то и дело просыпаясь и подбрасывая в пламя очередное бревно, – эту привычку, помимо прочих, в ригельцах вырабатывали годами тренировок в гвардейской школе. Костер – ночная защита от диких зверей, а также обогрев. Фрост ощутил это на себе в полной мере, так как в те дни, когда он отправился за головой тролля, в светлое время суток было только свежо, а вот вечерами и ночью – холодно. Как только рассвело, Шодер вновь выпил чаю, вскочил на коня и продолжил путь.

Второй день пути Шодера, не то что первый, был ясным – небо насыщало все вокруг своей пронзительной голубизной, яркое, но нежаркое солнце немного слепило глаза. Даже грустные мысли и воспоминания Фроста почему-то исчезли, будто бы остались во вчерашнем, пасмурном дне.

«Сейчас я примчусь, поселюсь у каких-нибудь добрых людей и буду ждать. Потом, как только мерзкий тролль осмелится выползти из своего логова и будет угрожать сельчанам, я вызову его на поединок и убью, – думал Фрост, и эти мысли, вместе с хорошей погодой, вселяли в него уверенность в своих силах и покой, – а потом я вернусь к Анес. Мы поженимся… Может быть, – нехотя сознался себе молодой человек, – в следующий раз я не буду браться за слишком опасные дела. Все-таки у меня будет жена, сын… – почему-то Шодер был уверен, что у него будет именно сын. – Если меня убьют, кто о них позаботится? Может быть, и вовсе откажусь от работы по найму. Попрошусь в гвардию, вряд ли они мне откажут. Там спокойнее и к семье ближе… Нет! – сам себя мысленно одернул Фрост. – Если надо, поскачу впереди всех! Одолею любого врага! Но нарочно искать приключений, пожалуй, уже не буду. Может, и права Ани – ну его, этот героизм. – От этой «неправильной» мысли даже мурашки по спине побежали. – Ведь жизнь так прекрасна. – Он снова окинул взглядом золотисто-синий пейзаж. – Но сейчас об этом надо забыть. Я должен остановить Зло».

Правда, была еще одна мысль, которая не давала покоя герою.

«Что будет, если он откажется отвечать на заклинание? Если не захочет честной драки? Ведь я тогда не смогу защитить деревенских… Он будет, – Фрост вспоминал рассказ Нертус о тролле, – обращаться во тьму, или в зверей, или в камни… А потом, когда я потеряю его из виду, нападать на слабых…»

Но и на этот случай Фрост придумал, что будет делать.

«Он же не может вечно быть дымом или камнем. Однажды я выслежу его. И зарублю спящего, не дожидаясь, пока он проснется и трусливо спрячется за своим колдовством… Никто мне не посмеет сказать, даже язва Мирго, – воспоминание о приятеле тронуло губы Фроста легкой улыбкой, – что это не был благородный бой. Разъяренного кабана или медведя убивают как могут: хоть сбоку, хоть сзади. Главное – уничтожить угрозу».

Так незаметно, под равномерный стук копыт по сырой траве и неспешные размышления, завершался второй день путешествия Шодера.

До этого на пути юноше попадались ручьи и речушки, которые можно было перепрыгнуть либо перейти вброд, но на исходе второго дня Фрост доскакал до широкой реки. Это была Серебрянка – так ее звали жители девяти деревень, вдоль которых она и несла воды. Фрост повернул коня вправо и поскакал вдоль реки – выбрать такой путь ему посоветовала Нертус, когда описывала, как проще и прямее добраться до места. Еще не совсем стемнело, а вдали заблестели огни деревенских окон.

Однако когда Фрост доскакал до ближайшей из деревень, огни уже погасли – жители спали.

«Не буду никого будить. Переночую где-нибудь на сеновале, а завтра увидим», – решил он.

Фрост спешился и повел Магнадура под уздцы немного стороной от деревни, чтобы не разбудить собак. И заметил вдалеке столб дыма. Юноша вскочил на коня и, не боясь потревожить чей-нибудь сон, помчался в сторону пожара. В том, что это именно пожар, у юноши сомнений не было – ни одна печная труба так не дымит.

* * *

Местность, где проходил магический турнир, носила название Оселизо и располагалась на территории нынешней Великой Индийской пустыни. Пять тысяч лет назад она, кстати, тоже была пустыней. Среди песков, между барханами располагалась просторная арена, вокруг нее амфитеатром расходились ступенеобразные сиденья для зрителей. Сам царь Ракаммака был настолько помешан на магии, что даже его трон не стоял на ступенях амфитеатра, а летал в воздухе. Причем время от времени Ракаммака то приближался на троне к месту поединка, чтобы разглядеть что-то, то удалялся. Это отвлекало, как зрителей, так и бойцов, но что поделаешь с прихотью хозяина турнира? В жюри, которое располагалось в первом ряду стадиона, были представители всех двадцати рас, участвовавших в поединках. Место проведения боя, включая амфитеатр, отделено от остального мира прозрачным звуко– и воздухонепроницаемым куполом – ни песок, ни ветер, ни даже дождь не могли бы прервать поединок. Еще один купол – поменьше – окружал саму арену. Он особенный – на него невозможно воздействовать магически. Его главное предназначение состояло в том, чтобы случайная молния или другая какая волшебность, порожденная внутри него, не поразила нечаянно кого-нибудь из зрителей.

Участников было около сотни, а посему соревнование растянулось на несколько дней. Вокруг стадиона установили шатры, в том числе и торговые: с напитками, снедью и сувенирами, и утомленные зрелищем посетители могли сделать небольшой, как бы сейчас сказали, антракт.

К финальным боям зрителей набралось несколько тысяч. Регламент таков: проигрываешь один бой – вылетаешь. Редкая битва длилась более получаса. Хотя случались и исключения: бой зеленого многочеловека с марсианским магическим роботом растянулся на несколько часов. Зеленый никак не мог прорасти сквозь металл робота, поэтому безуспешно пытался опутать его лианами, с которыми тот без труда расправлялся. Робот же, в свою очередь, истратил немало лазерных и плазменных зарядов, чтобы изничтожить многочеловека, но тому, как известно, все это пшик – он только делился и разрастался. Зеленому, в конце концов, и присудили техническую победу – марсианину просто не осталось места для маневра, пространство под куполом густо позеленело.

– Что в нем магического, не пойму? Кусок железяки – он и есть кусок железяки!

Наама была поклонницей магических противоборств, хотя сама в них никогда не участвовала. Вот и в эти дни она находила время залететь к нам на магический огонек и поболеть за дуэлянтов.

– Только то, что он, как и големы, движется не за счет моторчиков и механизмов, а оживлен марсианскими магами. Он живой.

– Нашли чем удивить… Правильно, что проиграл.

Представители Марса не были согласны с судейским решением и в свойственной им агрессивной манере пытались его опротестовать, но безуспешно.

Мне пришлось поучаствовать в пяти поединках до того, как я вышел в финал.

Откровенно говоря, по-настоящему сильное сопротивление я встретил только в одном из боев – остальные были, скорее, тренировочными. И не потому, что я непобедим, – отнюдь, а потому, что в этот раз на бои прибыли, в основном, новички, желающие опробовать силы в противостоянии с представителями других рас. Однако пять или шесть магов относились к категории легендарных бойцов, и с одним из них мне и пришлось скрестить магические шпаги. Его имя Ооол – он с планеты с труднопроизносимым названием из созвездия Лебедь. Ооол – обычный мастер иллюзий, но высоченного класса. Плюс к тому, иллюзии он создает внутри прозрачных шаров, похожих на мыльные пузыри, только гораздо большего размера. И в этих пузырях может быть изображение кого или чего угодно – твоей матери или, скажем, любимой девушки. А может оказаться чудовище из твоих самых потаенных страхов. Или образ из загнанных глубоко внутрь воспоминаний. И пузырь, внутри которого ты видишь своего родителя, желающего тебе доброй ночи, вдруг может резко сжаться, изменить форму и превратиться, например, в нож, который устремится к твоему горлу. Причем в горло вонзится уже не иллюзия ножа. А может и не превратиться. Казалось бы, лопай пузыри, и вся недолга! А вот тут-то и есть главная сложность – это не так просто сделать. Некоторые прозрачные шары и вправду мгновенно лопнут от легчайшего прикосновения твоей магической мысли, а некоторые будут упорно сопротивляться давлению и сохранять свою целостность до полного твоего магического истощения. Еще одна сложность – сам Ооол тоже становится пузырем, таким же, как и порождения его магии. А это значит, что противник, желающий уничтожить первопричину – самого создателя магических шаров, – столкнется с трудностями, ведь понять, под видом какого именно из пузырей скрывается инопланетный Оле Лукойе, невозможно.

Прекрасно понимая, что битва с пузырями бесперспективна, я поставил главной задачей поиск противника. На лопанье прозрачных сфер времени не тратил – закружил вокруг себя мощный вихрь и не позволял им приближаться ко мне. Хотя, признаюсь честно, когда ко мне подплыли эти два пузыря – мне пришлось нелегко.

В одном из них транслировался кадр из моего детства, с которого минуло почти пять сотен лет, – я с двумя соседскими пацанами прыгаю с мостка в речку. В другом пузыре протекал недавний разговор с Императором о моем желании вернуть себе душу и стать человеком. Беседу можно было не только видеть, но и слышать, причем громкость была вполне достаточной для того, чтобы звук долетал и до зрителей. Я не удержался и по этому прозрачному мячу все-таки даже метнул молнию – но, разумеется, он относился к прочным.

Борясь с досадой и даже легкой паникой, вызванной моим прилюдным разоблачением, я попытался сосредоточиться на том, чтобы вычислить самого пузыреметателя. Согласно регламенту каждый следующий противник выбирался жребием, а значит, мы не могли заранее подготовиться к битве и придумать противоядие – импровизировать приходилось на ходу.

Стоя внутри вихря и любуясь на брызгающихся пацанов, я пытался придумать план захвата. Из нескольких десятков пузырей стараться найти нужный – тот, в котором прячется Ооол, – тактика пагубная и затратная с точки зрения энергии. Но можно ведь сделать и так, что волшебник сам себя выдаст. Насколько я помню, то, что мне рассказывали об этих созданиях из созвездия Лебедь – существа они вполне даже биологические. А значит…

* * *

На радость троллю, подул сильный ветер, и огонь стал быстро распространяться по полю. Однако ветер дул в противоположную сторону от деревни и спящие жители не чувствовали запаха гари. Тролль даже забеспокоился: может статься, что поле выгорит целиком и крестьяне так и не проснутся. Это, конечно, тоже какой-никакой результат – оставить без урожая целую деревню, но Тому, кто приносит смерть, этого было мало.

Черным дымом тролль перенесся к столбу посреди деревни, к которому был привязан огромный медный таз, служивший набатом. Тролль принял облик заросшего деревенского мужика и стал бить палкой в набат. Вскоре жители деревни – и стар и млад – с ведрами и ушатами бегали от колодца к полю и обратно.

Тот, кто приносит смерть, вновь обратился во тьму и последовал за толпой, чтобы видеть плоды своего злодейства и наслаждаться ими. Наблюдая за происходящим, он ждал удобного случая, чтобы поджечь уже саму деревню. Расчет был верен – в суматохе хозяева домов не сразу заметят, что огонь перекинулся на жилища. Колодец располагался как раз по дороге к полю, и у жителей не было причин возвращаться к домам. А когда они вернутся – будет поздно.

Черный тролль ждал, когда из домов повыбегут припозднившиеся взрослые, а внутри останутся только старики и дети, которым его не остановить.

И вот наконец этот час настал: пожар на поле все разрастался, а жалкие попытки крестьян остановить огненную стихию приносили очень мало плодов. Мужики пограмотнее похватали косы и стали выкашивать пшеницу между участком, уже захваченным огнем, и остальной частью поля. Но даже если они и успеют сделать эту межу – что тоже потребует времени, – остается ветер, который хоть и несколько стих, но все еще довольно силен для того, чтобы искра огня могла перескочить на ту сторону, где еще не горит.

Бабы с ведрами, треск и дым от пламени, свист кос, ревущие дети – так запечатлелся этот сладостный миг в памяти тролля.

Вернувшись в деревню, Тот, кто приносит смерть, принял обычный облик и двинулся к ближайшему дому, предвкушая новые сладкие плоды злодеянья.

Дорогу ему преградил человек. Высокий, могучий, решительный.

– Чего тебе надо? – пророкотал Черный тролль, раздраженный заминкой и ненужным свидетелем.

– Я пришел тебя убить, – задорно ответил Фрост, который никак не ожидал такой удачи. Он только-только привязал разгоряченного коня и хотел броситься помогать деревенским потушить пожар, как столкнулся нос к носу с тем, ради кого отправился в поход.

– Беги… тушить… – говоря это, тролль обнажил клыки, как делают звери, когда угрожают, – здесь умрешь.

– Нет, парень, – несмотря на то, что тролль был на две головы выше Шодера – а тот, как мы уже говорили, был сам великанского роста, – задор не покидал юношу. Как и уверенность в собственных силах. – Вот отрублю твою поганую башку, – Фрост подмигнул троллю, будто бы разговор шел не об убийстве, а об играх с девками, – а потом уже побегу помогать. Что ты скажешь, урод саблезубый?

Тролль понял, что избежать поединка не удастся, а их битва может привлечь внимание уже не только собак и стариков, поэтому он стал медленно рассеиваться, превращаясь в черный дым.

– Ах ты, трус вонючий! – удивленно воскликнул Фрост и быстро, но четко произнес заученное заклинание: – Анреви дальго равва мазахда инрипа вильгиона нривадукка!

Не переставая рассеиваться, тролль прохрипел:

– Жду тебя на Лосиной Пустоши. Приходи быстрее, – и облако черного дыма растворилось в ночной синеве.

Эта встреча расстраивала троллю весь план, и надо было разобраться с препятствием как можно быстрее.

– Эй, малой, – Фрост поймал за локоть заплаканного пацана, – где тут Лосиная Пустошь?

Тот махнул в нужную сторону, потом тыльной стороной той же руки утер нос и побежал к колодцу, громыхая пустым ведром. Фрост пошел к пустоши.

* * *

Что-то срочно надо было делать. Ооол, помимо прочего, славился умением аккумулировать массу энергии, а это значит, что у меня гораздо скорее закончатся силы, чем у иллюзиониста. И тогда – конец, я проиграл. По регламенту этого магического чемпионата, нельзя было привлекать никаких внешних источников энергии. За этим следили жестко. Только внутренние резервы. А их у меня не так много.

Я зажег под каждым из пузырей пламя – будто конфорки под куриными яйцами, вот только без кастрюлек. Расчет был прост – в каком бы магическом шаре ни скрывался сам Ооол, рано или поздно ему станет жарко, а раз он биологическое существо с нервной системой, то не успеет скрыть этого… Не должен успеть.

Дилетант в вопросах магии мог бы спросить: «А почему он не наколдует себе какое-нибудь обезболивающее?» Не может. Даже я не могу. Я могу заморозить себе ногу и на время перестать чувствовать боль – если, конечно, болела нога. Но я – мастер стихий. А Ооол – мастер иллюзий. Он может создать что угодно и даже убить своей иллюзией, так как его фантазия становится для другого реальностью. Но только не для него. Поэтому иллюзия обезболивающего для него так и останется иллюзией.

«Как же так? Но ведь ты же сам говорил, что как только попал в Преисподнюю – мог наколдовать себе буквально все, что хотел. Почему же на поединке ты не можешь захотеть, чтобы Ооол просто исчез или превратился в знаменитый бассейн с жидким золотом?» – спросит тот же дотошный дилетант.

Ответ прост. Во время магических турниров мы можем пользоваться только своими прямыми магическими способностями – у меня это власть над стихиями. То есть, если привести в пример простого, не магического воина, то во время рукопашных поединков он может пользоваться только руками и ногами, уповая на навыки и боевой опыт. А сменив тренировочное кимоно на амуницию спецназовца, получает вдобавок к своим спортивным данным множество вспомогательной техники, многократно увеличивающей его способность убивать. Вот и тут мы – как безоружные магические спецназовцы. Тем более что тотальная магия, позволяющая делать практически все, доступна только демонам и ангелам, а это значит, все другие виды существ заранее были бы обречены на проигрыш. Потому и действует такое ограничение.

Но вернемся к нашим Ооолам. Мой план сработал. Как только я зажег огоньки, прозрачные мячи быстро потеряли ко мне всякий интерес. Ясно, что у шарометателя появились трудности. Пользуясь возникшей паузой, я снял защитный вихрь – зачем энергию-то зря разбазаривать? – и воспарил над полем битвы в поисках своего противника. И мне повезло. Пузырей было много, может быть, пятьдесят или шестьдесят, в каждом – свое изображение или видеосценка. Но мое внимание привлек шар, внутри которого был я сам – причем теперешний, можно даже сказать, сегодняшний. И этот «я» корчился от боли и будто бы даже подпрыгивал на одной ноге. Через секунду уже все остальные пузыри стали копией этого – в каждом из них моя персона корчилась от боли и подпрыгивала. Но я успел заметить – то первое яйцо под моей магической конфоркой. То самое, которое было раньше курицы, в нашем случае, раньше остальных яиц, порожденных им. Я сразу же окутал этот пузырь пламенем и нагнетал жар до тех пор, пока все остальные прозрачные шары не исчезли, а Ооол воплем признал поражение. Дело было сделано.

На пути к победе пришлось мне столкнуться и с зеленым многочеловеком. Я уже почти весь пророс его гнусными стеблями – водорослями, когда мне наконец пришла в голову спасительная мысль. Ведь чем питаются растения? Водой. А если лишить их влаги? Сначала я «отжал» всю воду из стеблей внутри меня, а потом и из самого многочеловека. Было смешно и жутко наблюдать, как его многочисленные, проросшие в буйной траве головы, усыхают и ежатся… Через несколько мгновений передо мной была куча соломы с тыквами, – ну, во всяком случае, что-то очень похожее. А под куполом магического цирка висел большой прозрачный куб с «отжатой» мною водой. Победа.

В финале я бился с атлантом. Атланты – маги разноплановые, и меня сначала обрадовало, что противник предложил мне выбрать оружие для дуэли. Решив, что камнепады и землетрясения малозрелищны, я выбирал между огнем, водой и воздухом; а вспомнив, что представители этой расы теплолюбивы, решил биться с ним воздухом и водой, сделав ставку на лед, снег и холодные вихри. И вначале я даже выигрывал, но в конце концов сам оказался закованным в ледник. Мои силы были истощены, но достаточны для того, чтобы почувствовать, что тот, кто держит ледник, намного свежее меня. Будто бы он не бился со мной на протяжении двух часов, а только сейчас вступил в бой. Внешний источник энергии?

– Они менялись. Один или два раза, – сказала Наама, – но один раз – точно. Я видела.

Она сидела на трибуне и сквозь дым сигареты, скучая, поглядывала на чествование победителя.

– А я-то думал, – мне было трудно скрыть досаду, – откуда у него столько энергии?! Но как судьи не заметили?

– Да, никому, наверное, и в голову не пришло, что кто-то может пуститься на столь древний трюк, как запасной игрок. Но надо отдать должное – они менялись очень профессионально. Отрепетировали. Они по очереди обменивались органами, пока на месте одной ящерицы не оказалась другая.

Наама, как и многие другие, кто знает о планете – прародине атлантов, частенько называет их ящерами.

– И жюри просто приняло обмен за текущие магические пассы?

– Наверное.

– Да чтоб они провалились, эти атланты, за такие дела!

– Ты забыл? Они так и сделали. Причем вместе со всем континентом, – она поцеловала меня в щеку, – но ты все равно красавец. Как ты высосал многочеловека и поджарил иллюзиониста я еще долго буду вспоминать.

– Наградишь меня сегодня?

– Скорее утешу. Ты же только второе место занял. Значит, нет заслуги.

– Да, но у меня уже было одно второе место в магических поединках. В шарометании. Таким образом, моя заслуга мною честно заслужена.

Наама посмотрела на меня.

– В таком случае поздравляю, – хмыкнув, сказала она.

– Кстати, ты не встречала Нерона?

Демоница хохотнула:

– Выбыл во втором поединке. Когда я его в последний раз видела, он с каким-то чертовским отребьем резался в карты на голом пузе индийской куртизанки.

– Кажется, у нашего друга поиссякла фантазия…

– Думаю, это была только верхушка айсберга их будущих совместных утех.

– Наама, умоляю, ни слова про лед!!!

– Договорились, – улыбнулась она.

– Кстати, хотел спросить… – я подбирал слова, – а когда сидишь на трибунах, все ли слышно, что там происходит на поле битвы?

– Наверное. А что?

– Ну, например, было ли слышно, что говорят призраки внутри пузырей Ооола? – Я пошел ва-банк.

– Не помню. А там разве было что-то интересненькое? – Наама посмотрела на меня – глаза у нее в тот день были янтарного цвета – и никто на всем белом свете не смог бы понять, лжет она сейчас или нет. Ее глаза были чисты, как слеза младенца.

* * *

Когда Шодер пришел на место встречи, Тот, кто приносит смерть, уже ждал его. На пустоши росла одна-единственная корявая, но мощная сосна. Неподалеку от нее Фрост и обнаружил своего противника, который стоял, почти сливаясь с окружающей тьмой, широко расставив могучие ноги и оскалив клыки.

Фрост выхватил меч и повторно протараторил заклятье, ответив на которое, тролль лишит себя права превратиться во время боя в дым.

– Анреви дальго равва мазахда инрипа вильгиона нривадукка!

– Самвбрахта! – процедил Черный тролль ответное заклинание и решительно двинулся к человеку.

Фрост размахнулся мечом, намереваясь одним мощнейшим ударом снести голову троллю. Как и ожидал Шодер, противник даже не успел вскинуть лапу или увернуться от удара, – только дернул плечом, защищая шею. В плечо-то и вонзился клинок Фроста. Да так глубоко, что юноша не успел его выдернуть с первой попытки. А второй уже не было. В следующее мгновение тролль здоровой лапой схватил Фроста за грудки, приподнял над землей и, не обращая внимания на мощные удары, которые тот наносил свободной рукой, нанизал его на торчащий из сосны здоровенный сук. Обломок ветви был толщиной с человеческую руку – он пропорол тело Фроста Шодера насквозь чуть пониже сердца. Схватка была окончена.

Заклинание действовало до гибели противника, поэтому Тот, кто приносит смерть, какое-то время не мог превращаться. Но и облегчать страдания червя человеческого, осмелившегося бороться с самим Злом, тролль тоже не собирался. Он смотрел на умирающего юношу, и это зрелище было для него наслаждением – тролль хотел запомнить каждое мгновение, чтобы потом, в одиночестве, вновь и вновь вспоминать. Он приблизился к бывшему противнику так, что его слюна капала на плечо Фроста. Казалось, что он обнюхивает жертву – будто пытаясь уловить запах наступающей смерти.

Но Фрост все еще был жив, и Тот, кто приносит смерть, уже не мог себе позволить терять время – надо было торопиться, чтобы успеть совершить задуманное. Все еще связанный заклинанием, тролль в своем обычном виде двинулся назад, к деревне.

– И это все? – плакал от бессилья Фрост. – Ради этого я столько лет тренировался, столько лет воспитывал выдержку, закаливал дух? Это все, на что я способен?

Он попытался соскользнуть с деревянного крюка, но боль была невообразимой, а сук вошел слишком глубоко. Юноша почувствовал, как конечности его холодеют, почти приятными мурашками по телу разлилась волна паралича. Но говорить и плакать Фрост все еще мог.

– Ани! Прости меня! – хрипел он. – Я любил тебя и люблю! Я не думал, что все будет вот так… Глупо и стыдно… А ты… Ты как будто знала… Или чувствовала. Прости меня.

В последний раз Фрост так сильно умывался слезами только в младенчестве. Рубашка юноши под кожаным доспехом настолько пропиталась кровью, что походила на кожу или толстую парусину.

– За что, Нертус? За что? – Кровь клокотала у него в горле, выплескиваясь на подбородок. – Почему ты отправила меня на смерть одного? Позор… Я – стыд и позор Ригеля. Никто не будет гордиться… Вспоминать… Все зря… За что? Боги, за что вы сделали это? Я всегда верил… вам… Вы предали меня… Будьте прокляты… – Фрост смог поднять голову и, сплевывая обильно идущую горлом кровь, произнес, обращаясь к небу: – Вы лишь мучаете… нас… Вам это нравится. – Шодер попытался даже усмехнуться. – Да… я понимаю. Это очень смешно. А вы – всесильны… Мы для вас – ничто… Будьте же прокляты… – У Фроста хватило сил, чтобы последние слова не просто прохрипеть – выкрикнуть. Клокочущим, треснутым, плачущим голосом прямо в ночную темь.

Именно в эту секунду, именно этот вопль отчаяния умирающего юноши и вышвырнул душу короля Эккеворта из забытья.

* * *

Невероятно. Я лежал на любимом диване, точнее, сначала лежал, а потом, когда увидел графики, сел. А когда разглядел цифры – встал. Двенадцать процентов! Вот итог запущенной всего месяц назад телепрограммы. Каждый девятый фанат магии и целительства пропитался духом махрового материализма. Вот это результат! Конечно, бесы, что работают на местах, трудятся не покладая рук, чтобы не сложить головы. Уверен, последнее мое дисциплинарное взыскание приносит плоды. Но главное, конечно, «Белое и Черное». Популярность телешоу растет, а вместе с ней падает вера в экстрасенсов и целителей… Вон отзывы в соцсетях и на сайте программы: «…Все это сплошная постановка», «Какой это маг – он же в другом шоу снимался этой же телекомпании!», «Профанация – если они так же людей лечат, как предсказывают, то я лучше в поликлинику пойду!..» и так далее, и тому подобное. Музыка! Главное, что статистика не замедляется – если так дело дальше пойдет, через месяц мы получим процентов двадцать отщепенцев. Это надо отметить. Я достал бутылку своего любимого коньяка и набулькал полфужера. Апельсиновый сок с мякотью – моя любимая закуска, точнее, запивка для этого напитка – был налит в другой стакан, а два кубика льда, брошенные в него, приятно клацнули, как зубы орионского замогорика. Однако насладиться выпивкой мне не дали.

Бесов в нашей резиденции тусуется довольно много – они работают обслугой: накрывают, убирают, передают сообщения, выполняют роль крупье и прочее. Большинство из них выглядит одинаково. Чтобы глаза не мозолили разнообразием, их превращают в амурчиков – этакие пухленькие крылатые мальчики, вот только с хвостами, рогами и копытами. Ну и повязка набедренная – сугубо из эстетических соображений. Один из таких персонажей со скучающим лицом и вплыл в дверь моего кабинета – разумеется, после разрешения.

У него через плечо была перекинута сумка, наподобие почтальонской. С тем же отрешенным видом он засунул волосатую мальчиковую ручку в недра сумки и вынул из нее продолговатый конверт, который и протянул мне. После этого с гордым видом удалился. Конверт был с гербом Преисподней – увы, этот символ не находится в открытом доступе, поэтому описывать его не стану. Письмо не было запечатано – незачем. Я открыл конверт и извлек оттуда сложенный вдвое листок гербовой бумаги. На листе красивым каллиграфическим почерком было написано два предложения.

«Ваша работа по целителям признана успешной и, помимо всяческих похвал и одобрения со стороны Четверых Безликих, удостоена заслуги в соответствующей дисциплине.

Для получения недостающей до полного списка заслуги рекомендуем сотрудничать с демоном (тут было написано его настоящее имя, но имелся в виду Ахилл), который столкнулся с определенными трудностями при выполнении задания».

Подписи не было.

Ну что ж! Вот теперь можно действительно выпить! После этого я расположился на диване и активировал компьютерные дисплеи. Посреди главного экрана появилась табличка с мерцающей надписью: «Вами получен новый доступ», и активная ссылка «перейти». По ссылке мне открылась вся информация по трудам неправедным Ахилла в нелегком деле совращения с пути истинного некоего шотландского отшельника по имени Бен, по фамилии Стоун. Именно в этой работе Ахилл не преуспел, как ни пытался. Что ж, будем надеяться, что его ахиллесова пята не станет моим сизифовым камнем.

Итак, ветеран Троянской войны, что ты накопал на нашего святого Бена? К слову, нет ничего удивительного, что я теперь буду возиться с шотландцем, хотя мой регион – Западная Сибирь. В случаях совместной работы нет никаких ограничений – ведь общее же дело делаем! Остается радоваться, что не приходится работать в Африке – до сих пор не могу разобраться в их религиях. Так все непросто там, что и не сразу скажешь, кто там «наш», а кто «их». С Шотландией проще.

Пока я повторно наполнял фужер, на экране поплыли факты биографии, а отдельным красным столбцом – грехи Бена. Их немного, хотя были и интересные: в школе девочку, обозвавшую его маменькиным сынком, ударил кулаком по лицу. И долго еще потом не хотел извиняться. Пьяная драка с матросами в баре – ну, это скучно. Ага. Вот интересно. Во времена, когда служил католическим священником, влюбился в одну из прихожанок, замужнюю, кстати говоря, женщину. Долго боролся с этим чувством, так и не победил, и это стало причиной, почему наш славный Бен сложил, в конце концов, с себя сан и подался в отшельники… Любопытно. Что еще? В юности сбил пьяного на мотоцикле – уехал, но потом вернулся… Пьяный – а это был истощенный и насквозь нездоровый бомж – вскоре от полученных травм скончался. Снизу комментарий Ахилла, который считает, что именно этот поступок, а точнее, возвращение Бена на место аварии, стал ключевым поворотом в его духовной жизни. Если бы он не вернулся, скорее всего, не появился бы впоследствии и святой Бен, а жил бы в Шотландии обычный славный парень, в меру грешный завсегдатай пабов.

Почему ж ты вернулся, Бен? Совестливый такой? А что же уехал сначала? Испугался? А почему перестал бояться?

Ну, вот и вся краткая история грехов достопочтенного Бенджамина. А дальше только его благие дела, список которых довольно внушителен: наставление на путь истинный, спасение заблудших из лап сатанинских (из наших, стало быть) и даже пара случаев излечения наложением рук. Молитвой и своей энергетикой буквально вытащил с того света ребенка, провалившегося под лед и умирающего от переохлаждения.

Теперь ознакомимся с биографией. Родился, учился, с детства был… Все ясно и нигде не подкопаться. Никаких сбоев и неожиданностей.

Почему же ты вернулся, Бен?

Далее я взглянул на список действий и средств, использованных Ахиллом. Соблазнение отшельника деревенскими красавицами – лет пятнадцать назад. Давно же ты с ним воюешь, Ахилл. Ноль внимания. Хоть на одну бы взгляд уронил – не велик грех, а уже есть, за что зацепиться… Ан нет. К алкоголю равнодушен. Чревоугодие тоже никогда не было его слабостью. Пара-тройка «косячков» в юности – тоже более чем скромный послужной список для потенциального наркомана.

Забавную попытку предпринял Ахилл, когда наслал судебные тяжбы и ложные обвинения на одну из его бывших прихожанок. Побудил ее прийти за помощью к бывшему падре, которому она всегда симпатизировала и доверяла. Молодчина, Ахилл! Он подготовил почву таким образом, что вытащить ее могла только ложь со стороны Бена. Интересно, почему за нее не вступились светлые? Наверное, за дамой водились грешки. Видимо, демон протащил это под ее искупление… Ну, точно – прихожанка была страшной ябедой, а повзрослев, порой доносила начальству на сослуживцев. И Ахилл прекрасно знал, что светлые не встревают, если человек получает в качестве искупления именно то, в чем сам грешен. А тут все аккуратно – дама за наветы на других получила тем же самым, по тому же месту. Светлые – вне игры. Красиво, Ахилл.

Но, увы, наш святоша выкрутился очень достойно: не соврал, но и не отказался помочь страждущей. Она отделалась годом условно и терпимым штрафом, который Бен погасил за нее из собственных средств… Да, дорогой Ахилл, получается, что ты, вместо того чтобы затащить душу в Тень, сам подталкивал ее к Свету. Теперь я понимаю, почему к тебе подключили помощника – меня, в данном случае. Впрочем, такое не раз случалось с каждым из нас. Гадости творить – тоже искусство великое, и талант нужен, и вдохновение. Если, конечно, мы говорим о гадостях не на уровне матерщины на заборе.

Интересные факты из жизни семьи Стоун. Дед с бабкой перебрались в Шотландию из Англии. Мать с отцом Бена прожили душа в душу тридцать пять лет. Правда, пару раз пьяный Стоун поднимал руку на супругу, но это было по молодости и впоследствии подобные сцены сошли на нет. Не поэтому ли ты, милый Бен, решил шандарахнуть одноклассницу, чтобы испытать, каково это – бить женщину?

Что еще? Юный Бен всегда больше тянулся к матери… Ага, папа – большой поклонник скачек и выиграл однажды довольно приличный куш. Любопытно, учитывая то, что вообще-то семья жила довольно скромно, – отец работал докером в порту и нередко закладывал за воротник, мать трудилась на ниве преподавания в младших классах. Она католичка, он пресвитерианец. Абортов не было. Правда, когда Бену было девять лет, у матери случился выкидыш. Скукота, да и только. Где тут подлезть? И главное, почему ты вернулся, Бен?

 

Часть вторая

Эккеворт открыл глаза. Предсмертный крик юноши, так глупо погибшего, звучал в голове, хотя эльф не мог его слышать. Но слышал.

– Силой… зло… не остановить… – разлепил Эккеворт ссохшиеся губы. – Силой… зло… не остановить. Глупая смерть. Как жаль…

Гроб, в котором лежал эльфийский король, всегда оставался открытым. Так было потому, что многие считали Эккеворта живым или хотя бы верили в это, оставляя ему возможность без трудностей покинуть гроб в случае пробуждения. Как оказалось – не зря верили. Старик сначала попытался просто сесть. Это ему удалось, но не сразу – месяцы без движения давали о себе знать. Выбраться же из гроба казалось задачей и вовсе неразрешимой – надо было перекинуть ногу через борт, а потом перевалиться через край и дотянуться носком стопы до мозаичного пола. Ногу Эккеворт перекинул, а вот дальше дело не шло. Но, в конце концов, с кряхтением и сопением он все-таки покинул борт лодки, на которой так и не переплыл на тот берег бытия.

– Куда же я это положил, старый дурак, – горько усмехнулся старик и в задумчивости поднял было руку, чтобы почесать затылок, но опустил – не хватало сил даже на это. – Я же должен был это спрятать куда-то, где никто не найдет, кроме меня самого.

Все, что мог сейчас Эккеворт, это стоять и оглядываться, надеясь, что память все-таки поможет ему. Раньше, еще до своего забытья, в подобных случаях Эккеворт всегда звал Нертус. Она сразу же находила – нечаянно оброненный тюбик с нужной краской или эльфийскую корону, позабытую в саду. Но сейчас супруги не было рядом.

Наконец старик вспомнил, куда поместил пробирку с волшебным зельем. Он с трудом отодвинул от стены деревянную лавку, нашел за ее спинкой кирпич, который чуть-чуть отличался расцветкой, и из последних сил нажал на него, произнеся короткое заклинание. За кирпичом оказался маленький тайничок, в котором хранилось несколько колбочек. Выпив содержимое одной из них, эльф почувствовал себя лучше – силы возвращались к нему. Еще через мгновение он смог выпрямиться и расправить плечи.

Когда в усыпальницу вошла Нертус, ее воскресший муж то ли молился, то ли колдовал. Увидев его, она сомлела и чуть не рухнула на пол, но Эккеворт успел подхватить. Как только королева пришла в себя и смогла стоять на ногах, обняла мужа, прижала к себе и сразу же ощутила, как сильно он похудел и ослаб – ей казалось, будто обнимает подростка.

Они прожили вместе несколько столетий – им не нужно было слов. Нертус и Эккеворт просто сидели рядом, он держал ее руку, и казалось, этим молчаливым прикосновением они говорят друг другу больше, чем если бы болтали наперебой.

Минувшей ночью, как раз, когда Шодер встретился лицом к лицу с Черным троллем, Нертус долго не удавалось уснуть. Но под утро она задремала и увидела во сне Эккеворта. Он был в королевском облачении, короне и торжественно восседал на троне. Все это очень мало походило на ее мужа. Гораздо легче Эккеворта можно представить возле мольберта или за игрой с детьми в прятки, чем на троне.

Соблюдая этикет, Нертус приблизилась к лестнице, ведущей к тронному постаменту, и опустилась на одно колено.

– Здравствуй, королева Нертус…

«Он никогда так не обращался ко мне», – подумала эльфийка.

– Сегодня я уйду. Приди со мной проститься.

Услышав во сне эти слова, она проснулась, сразу поднялась и устремилась в склеп. Нертус бежала, думая, что Эккеворт зовет ее проститься перед тем, как отправиться в иной мир, в последний путь. Но ее ждало счастливое разубеждение.

– Силой зло не остановить, Нерти, – прервал молчание Эккеворт и повернулся к ней. – Юноша, которого вы послали убить тролля, мертв. Это случилось минувшей ночью…

Нертус умела сдерживать эмоции, но после слов мужа слезы как-то сразу хлынули у нее из глаз. Не дав ему договорить, она сказала:

– Это я его убила. Бедный мальчик.

– Это было ошибкой, Нерти. Но вы и не могли знать… Мальчика уже не вернуть к жизни, это так, – Эккеворт глубоко вздохнул, – но, может быть, я знаю, как остановить Зло.

Он замолчал, слушая, как без всхлипов и рыданий плачет его любимая жена. Он хотел и рад бы ее успокоить, но понимал, что это невозможно.

– Он погиб как герой. В бою. Его имя долго будут славить в Логунвосте…

– Его мать будто чувствовала все… – вдруг быстро заговорила Нертус, – очень не хотела его отпускать, очень… Я думала, что это страх, обычный страх… Но она знала все…

Эккеворт сжал руку Нертус, стараясь в это пожатие вложить все тепло и сострадание, на которое был способен.

– Тем более важно остановить тролля. Чтобы смерть мальчишки не была напрасной.

Нертус повернулась к мужу.

– Но как ты сделаешь это? Скогур сказала, что магией с ним не справиться…

– Нет, Нерти… Я не буду с ним воевать. Ни магией, ни силой его не остановить.

– Чем же тогда? – Она уже перестала плакать, и резко, будто сердясь на себя за слабость, отирала лицо ладонью. Насухо. Она не сдалась. Она готова была действовать. Сделать все для того, чтобы помочь мужу остановить Зло и хоть как-то оправдать смерть этого чуть несуразного, но славного юноши.

– Пока я спал, – начал Эккеворт, – увидел много нового. Познал некоторые тайны, часть из которых я не могу открыть даже тебе. И это – одна из них. Но я очень надеюсь, что мой расчет окажется верным. Верю в это.

– Я поняла… – сказала Нертус и тоже слегка пожала руку мужа.

Они снова помолчали.

– Завтра день осеннего равноденствия. Будет альтинг. Ты можешь остаться на один день?

– Нет, Нерти. Я уйду прямо сейчас. Нельзя ждать. Могут погибнуть другие.

– Завтра эльфы узнают о гибели Фроста. Так звали того юношу. Если они тебя не увидят, на альтинге может случиться всякое. Брьоу хочет стать королем.

– Брьоу-ладыр? Глава древа Клен? – без интереса уточнил Эккеворт. – Он будет плохим королем. Слишком любит власть. Больше, чем эльфов, больше, чем лес.

– Я знаю, – вздохнула Нертус.

– Скажи, что я вернусь через несколько дней.

– А ты вернешься? – вновь повернулась эльфийка к мужу, стараясь поймать его взгляд.

– Сделаю все, что смогу, – глядя в глаза, ответил Эккеворт. – И вот еще что… Если вдруг… Ты помнишь свойства корня Вяза Отшельника?

– Да, конечно, – удивленно пожала плечами эльфийка. – Зачем?

Он не ответил. Встал и помог подняться ей. Потом обнял, положил ее голову себе на плечо, нежно погладил струящиеся золотистой волной волосы. Нет, уже серебристо-золотой волной. Покрыв мелкими, нежными поцелуями ее лоб, щеки, глаза, губы, он отстранился и вышел из усыпальницы.

– Прощай, – только и сказала. Слезы вновь побежали по ее щекам, и она вновь этого не замечала.

Эккеворт зашел во дворец всего на минуту: забрать из мастерской мольберт, холст, кисти и краски. Он почему-то взял тюбики только с белой и черной. Эккеворт покинул Гровенгридль так рано, что эльфы еще спали и поэтому никто из них не увидел своего короля, шагающего куда-то с мольбертом под мышкой. Стражники леса, которые днем и ночью оберегали покой жителей на окрае эльфийского королевства, тоже не заметили Эккеворта – он магией отвел им глаза. Не было времени останавливаться, отвечать на вопросы, рассказывать о том куда, зачем, надолго ли… Но сначала, конечно, выслушивать радостные возгласы и высказывания по поводу его, Эккеворта, долгожданного воскрешения. Не было времени. Нертус все объяснит эльфам, а перед ним сейчас другая задача – остановить Зло. Если его еще можно остановить. Если у Эккеворта достанет сил. Если то, что он задумал, сработает. Если… Если… Если…

* * *

Мы с Ахиллом решили созвать совет демонов. В конференц-зале собралась добрая половина Иерархов второго уровня Преисподней, все, кто хорошо к нам относился и не был занят адской работой. Такие собрания затевались тогда, когда кто-то из демонов не мог справиться с задачей и просил помощи у остальных. Как известно, одна голова хорошо, а семьдесят две – лучше. У многих был уникальный опыт, который мог пригодиться. Но даже наши собратья никак не смогли нам помочь, – все, что они предлагали, либо Ахилл уже пробовал, либо могло вызвать обратный эффект – еще быстрее подтолкнуть Бена к Свету. Между тем предпринимать что-то было необходимо. По прогнозам, шотландскому отшельнику осталось жить не более полутора лет, а вскоре после смерти Бена причислят к лику святых. В этом случае светлое воинство одержит очередную победу. Конечно, если мы проиграем, нас не будут топить в огромной ванне, как я провинившихся бесов. Все, что нам грозит, – я не получу очередной заслуги, а герой Трои будет распределен на какую-нибудь грязную, малотворческую работу. Не навсегда, конечно, на пару-тройку лет, но не любим мы этого: вселяться в кого-нибудь или с террористами тусовать, либо в ночных кошмарах являться кому следует. Чтобы этот «кто следует» с детства был запуган до смерти и не выполнил той роли, которую на него светлые возложили в будущем. Какая-нибудь такая работенка ждет Ахилла. Ну а если еще раза два-три подряд облажается – могут и к бесам сослать. Тут тоже, правда, не все просто: бесы смертные, а мы – нет. И когда кто-нибудь из нас падает к бесам – было такое на моей памяти несколько раз, он там все равно бессмертным остается. Поторчит там лет сто, побесится, а потом либо опять к нам, либо в другие миры на сходную службу.

Надо сказать, что даже во время нашей демонской конференции я ловил себя на мысли, что хочу, чтобы мы ничего так и не придумали. Чтобы мы проиграли, а Бен заслуженно вознесся после смерти. Совсем у меня бардак в голове. Двойной агент под прикрытием от самого себя. Без стакана двойного виски, а то и тройного одеколона – не разобраться. Если вдуматься, полный идиотизм получается: я хочу совратить невинную душу Бена, чтобы это дало мне возможность получить аудиенцию у Дьявола, на которой я буду просить, чтобы меня отпустили замаливать грехи перед Богом! Это как???

Среди предложений, которые мы услышали от наших собратьев, самым веселым был вариант демона по прозвищу Аспид. Он предложил всем нам обратиться во всякую жуткую мерзость из самых страшных кошмаров и явиться к Бену, чтобы напугать того до полусмерти. Заявить ему, что если он не прекратит свою богоугодную деятельность, то и ему самому и его близким не поздоровится. Но кто-то пошутил, что дедок просто двинет кони со страху, и мы снова на выходе получаем святого Бена, причем досрочно. Посмеялись, но идею отвергли. Более ничего дельного не прозвучало. На том и разошлись.

У меня оставался один-единственный вариант, но на него мне нужно было особое разрешение. Черный магнитофон в комнате аудиенций мне его дал.

Еще не успел я приблизиться к пещере Бена, как услышал голос:

– Ну, вот и ты. Я знал, что придешь…

Я даже слегка растерялся: казалось бы, элегантно и неброско одет (светлые джинсы и модная рубашка), выбрит, подтянут, в меру спортивен… Может, с парфюмом что-то не то? Или он меня перепутал с кем-то?

Бен сидел на камне возле своей пещеры. На вид ему было лет семьдесят. Длинные седые волосы, некое одеяние из одного цельного куска светлой материи. Бос. На шее ни креста, ни других знаков-цепочек.

– И тебе не хворать, мил человек. А ты уверен, что не ошибся? Правда, знаешь, кто я?

– А что тут знать-то? – усмехнулся отшельник. – Демон ты! Демон и есть.

– Интересно… Не спрашиваю, как ты узнал, все равно не ответишь…

– Почему же? Очень просто. Хоть вижу уже плохо, энергия у тебя сильная – чувствуется издали. Так же чувствуется, что недобрая она, – сказал Бен.

– Злая?

– Не то чтобы злая… Не созидательная. Как у палача. Он, может, сам по себе и хороший человек, семьянин и прочее… Но работа накладывает отпечаток…

– Ну да. – Точное сравнение заставило меня улыбнуться, именно так, палачом, я себя и ощущал. – Ты сказок писать не пробовал? У тебя образы интересные, – я говорил первое, что приходило на ум – просто, чтобы не оборвать нить беседы.

– Почему не пробовал? Многое я на этом свете испробовал, грешник. И сказки сочинять – не самое плохое из этого… Одно упование – на прощение Господне…

«Да, тут ловить нечего. Совсем все запущено», – подумал я, разглядывая старика и его монашеское жилище, которое выглядело, кстати, довольно уютно. Стены горной кельи были задрапированы тканью, кое-какая мебель, даже чья-то выцветшая фотография на скальном выступе. Я присмотрелся. Кажется, – я на секунду «нырнул» в астрал, чтобы сравнить, – точно, фото его матери. В углу пещеры стояла печурка – труба выходила наружу через вход в жилище. Аскетично, но довольно неплохо.

– Я знаю не только то, кто ты, но и то, зачем ты пришел. И заранее говорю тебе – нет. Изыди, Сатана!

Лестно, конечно, когда тебя поднимают до столь высокой ступени в Иерархии, а точнее, называют одним из семи имен Императора, но в данном случае все портил контекст.

– Давай вот без этого, без стилистически негативно окрашенных заявлений. Давай просто поговорим…

– Дык, о чем? Ты мне предложишь продать душу, назовешь какую-то высокую цену, а я не соглашусь. Зачем мы будем время тратить?

– Так вроде и спешить особо некуда. Я ведь не просто цену назову. Я тебе предложу стать одним из Иерархов. А это – не просто мешок золота или, скажем, молодость. Это – буквально все, что ты захочешь!

Да, все труднее говорить о том, во что сам не веришь. Как я дальше-то работать буду? Ох, разжалуют меня до чертей… Между тем старика, кажется, мое предложение развеселило.

– Кхе, кхе… – он то ли кашлял, то ли смеялся. – Так мне ведь и не надо ничего.

– Сейчас не надо, а станешь на сорок лет моложе – может быть, сразу и появятся желания…

– Я всю жизнь пытался вырасти над желаниями, а ты мне опять предлагаешь окунуться в их пучину? Нет уж, спасибо. Кхе, кхе…

– Но вдруг у тебя есть какая-то цель, стремление… Сделать жизнь на Земле лучше, победить, скажем, нищету… Войны остановить, болезни…

– Единственная у меня цель сейчас – смиренно вручить Господу нашему душу свою грешную и надеяться на прощение. А дальше что – не мое дело. На все Его воля.

Да. Безнадега. Почему же у меня четыре с половиной века назад не имелось такой убежденности? Сейчас бы все иначе было.

Вернувшись с неудачных торгов, я без особой надежды на успех стал тщательно перебирать в голове подробности этой встречи. И, надо сказать, не выходило у меня из головы вот что. Почему у старика в горной келье фотография матери? Почему не отца, не всего семейства, а именно матери? Да и вообще, для пожилого человека, поднявшегося над бренностью мира, хранить в рамочке фотографии предков (тем более выборочно) – не то чтобы странно, но, во всяком случае, небанально. Да и фотка-то сама, ну, настолько уже выцветшая, что можно только угадывать, что за дама в темном платье на ней изображена. К счастью, у демонов есть другие способы опознания – не только те, что у людей.

Итак, делаем вывод, что маму Бен любил особенно сильно. И сохранил это чувство до сей поры. Сентиментальненько… Зацепка, конечно, так себе, но на безрыбье сойдет. Если папкиной фотки не имеется, значит, он был меньше любим. А может, просто фотка потерялась. Но если все-таки первый вариант, то надо копнуть в глубоком детстве Бена – за что папа в немилость впал? Бил, может, часто? Вроде не было такого в биографии.

Я работал уже несколько часов – на входной двери и в астральном поле вокруг моих апартаментов висела надпись «не беспокоить», поэтому даже Наама с Нероном не нарушали моего уединения. Я то садился к компьютеру, то ложился на диван и проецировал на дисплеи видеозаписи, графики и списки, имеющие отношение к жизни Бена. Пил кофе, коньяк, плавал в бассейне, но, не переставая, работал…

Наиболее яркие впечатления моего подопечного были мне известны давным-давно: мамин выкидыш, драка с девочкой, в десять лет – попытка отравиться таблетками. Причина – депрессия, нежелание жить… Надо же, а ведь всего десять лет… Потом, правда, как-то все наладилось и вплоть до подросткового случая со сбитым на дороге господином никаких происшествий. Чтобы убедиться, что ничего не пропустил, я велел компьютеру обобщить и спроецировать список детских потрясений.

Стоп! А это что такое выделено красным прямо рядом с выкидышем? Избиение матери отцом? Так ты его видел, бедный Бен! Я нырнул в прошлое и оказался рядом с маленьким Бенджамином.

Мальчик стоял возле дверного косяка с мокрым от слез лицом… Дверь была приоткрыта, и ребенок стал свидетелем родительской ссоры. И хотя подобные скандалы в последнее время не были редкостью – пьяный папа часто вымещал на домочадцах свое недовольство жизнью и зарплатой, – впервые отец ударил маму. Она, причитая и ругаясь, раздосадованная тем, что муж вновь пропил все деньги и явился домой «на рогах», замахнулась на дражайшего мокрой недостиранной рубахой. Пьяный отец семейства увернулся от тряпки и отвесил супруге такую оплеуху, что та рухнула между стульев, при этом сильно ударившись…

Так вот почему она потеряла ребенка!

То, что творилось сейчас в душе мальчика, передать было невозможно, – он хотел броситься, заступиться за мать, но страх перед могучим кулаком отца был все-таки сильнее… Колени пацана подогнулись, и он, рыдая, медленно сполз по косяку на пол…

* * *

Кроме глав древ, Сагеальфура, Бардагама и королевы Нертус на тинге осеннего равноденствия не было почти никого – большинство жителей Гровенгридля остались дома, справедливо полагая, что главные решения были приняты месяц назад. Зато Брьоу-ладыр явился с двумя старшими сыновьями. Снова где-то пропадала Скогур-Норти. Весть о том, что Эккеворт проснулся, облетела весь лес быстрее ветра. Но так же быстро она обросла слухами и домыслами.

– Получается, мы должны тебе верить, Нертус, – сердился Брьоу, – что именно в тот день, когда мы должны были выяснить, все ли идет так, как должно, Эккеворт проснулся?

– Да, – тихо ответила Нертус.

– И, разумеется, никто кроме тебя его не видел.

– Не видел, – кивнула эльфийка, – он ушел рано утром…

– Да-да, конечно, – перебил глава Клена, – наверное, пташкой обернулся и упорхнул. Это он умеет. Именно сегодня. И даже не нашел времени позавтракать с нами… Ай-яй-яй… Как же так? Занят был, наверное, очень.

– Чего тебе надо? – Винур рассвирепел от этого тона. – Что ты хочешь сказать?

– А то, – Брьоу повернулся к Винуру, – что не знаю, как остальные, а я не очень верю в эту цепочку удачных для Нертус совпадений.

– Ты думаешь, что я… – у Нертус от растерянности сбилось дыхание, и закончила она почти шепотом: – …лгу?

– Да! Именно так я и думаю, уважаемая королева! – прямо и уже без фиглярства заявил Брьоу. Сразу несколько эльфов хотели его одернуть, но он продолжил, не давая никому вставить слова: – Я думаю, ваше королевское величество, что Эккеворт мертв. И сегодня или, скорее, вчера ночью, вы просто схоронили его. А нам говорите…

– Что ты городишь! – Казалось, Винур готов был броситься на Брьоу с кулаками.

– Спокойно! – Тот поднял руку в останавливающем жесте. – У нас тут общее собрание, так? Значит, каждый может высказать точку зрения. Может быть, никому не кажется подозрительным, что в тот же день, когда решается судьба Гровенгридля Эккеворт таинственно исчезает… Или все-таки кажется?

Ответа не последовало, но многие опустили головы, не желая встретиться с Нертус взглядами.

– Я все объясню! – заявила Нертус, как всегда, негромко, но вновь в ее голосе была какая-то сила, которая заставила замолчать Брьоу, а всех присутствующих превратиться в слух. – Мне скрывать нечего. Мой муж… Король Эккеворт очнулся сегодня потому… что… – У нее снова перехватило дыхание. – Тот воин, которого мы послали остановить Зло… Мертв…

Казалось, что участники тинга выдохнули разом. На несколько мгновений над поляной повисла тишина. И вновь утерянные было бразды правления собранием попытался вернуть Брьоу.

– Я не понимаю… – начал было он, но Нертус перебила его:

– Да, он мертв. Наш план не сработал. Эккеворт как-то узнал об этом.

– Узнал об этом еще… во сне? – негромко уточнил Ролегур, глава Черемухи.

– Да. Именно это и пробудило его.

– Занятно, – опять хотел сказать что-то язвительное Брьоу, но его опередил Винур.

– Раз Нертус так сказала, значит так и было. Если кто-то сомневается в словах жены моего друга, в словах королевы, – я, хоть и стар, вызову того на поединок…

– Я тоже сделаю это… – просто сказал Ролегур.

Нертус подняла вверх руку и сказала очень уверенно и спокойно. По-королевски сказала:

– Никаких поединков не будет. Мой муж просил дать ему несколько дней.

– Дать… для чего? – спросил Ролегур.

– Он сказал, что знает, как остановить Зло. А если спустя несколько дней он не вернется, мы соберем альтинг и выберем нового короля.

– Интересно, а несколько дней – это сколько? Неделя? Месяц? А может быть, год? Сколько времени мы должны ждать? – спросил Брьоу.

– Я не знаю… – пожала плечами Нертус.

– Месяц, – ответил на собственный вопрос Брьоу и кивнул сыновьям, собираясь уходить, – древо Клен будет требовать собрать альтинг не позднее чем через месяц. Больше откладывать нельзя.

– Постойте, не расходитесь. Мы должны еще заслушать Первого Стражника леса, – сказала Нертус. – Речь о подготовке к войне с гоблинами.

– Интересно, – кивнул Брьоу и остался.

– Разведчики сообщили, – начал Барди, – что гоблины готовятся гораздо серьезнее, чем прежде. На территорию их крепости завозят какие-то балки, крепления, тросы. Мы долго не могли понять, для чего.

– И для чего же? – не утерпел Винур, который ненавидел гоблинов особенно люто. Его семья понесла большие потери во время последней войны.

– Они собирают какие-то машины. По чертежам. Им помогают в этом люди из соседних деревень – мы видели и кузнеца, и плотников.

– Это невозможно! Люди заключили союз с этими уродами против эльфов? – возмутился Винур. – Но во время прошлой войны они встали на нашу сторону!

– Много времени прошло, – сказала Нертус, – три десятилетия – очень большой срок для людей. Они уже забыли о том, что воевали с нами спиной к спине.

– Да, мы тоже сначала решили, что люди объединились с гоблинами, – сказал Барди, – но, подслушав однажды беседу работников у костра, поняли, что они просто хотят подзаработать своим ремеслом. Они не знают, против кого это будет использовано. Им это даже не интересно.

– Так что же за механизмы они собирают? – спросил Брьоу.

– Как мы смогли выяснить… – ответил Барди, – это такие метательные устройства. Как катапульты. Но не совсем.

– Как что? – спросил Ролегур.

– Катапульты. Такие деревянные телеги с огромной пращой в середине. Их используют для осады замков.

– Если они собираются нападать на Гровенгридль, то вряд ли им это поможет, – усмехнулся Брьоу. – Пока они будут сквозь кроны деревьев пробиваться до лесных домов, перестреляем их из луков.

– Это верно, – согласился Барди, – но те устройства, что мы видели, рассчитаны на более легкие метательные снаряды – не камни…

– А что, например? – спросил Ролегур.

– Например, деревянные чурки. Или скрученные тугим клубком ветки.

– Ха! – воскликнул Брьоу. – Тогда нам точно конец! Что может быть страшнее веток, падающих с неба.

– Да, – согласился Барди, – если их не обмазать смолой и не поджечь.

Опять над поляной повисла тишина.

– Что можно сделать, чтобы этого не случилось? – спросила Нертус, обращаясь к тингу. – Может быть, есть у кого-нибудь мысли?

– Как далеко они зашли в сборке этих механизмов? – спросил Винур.

– Там, судя по всему, еще много работы, – ответил Барди. – Но работа эта ведется без остановки. Кроме того, гоблины усиленно упражняются. Многие из них – как мы успели заметить – недурно владеют мечами, дубинами, топорами. Это уже не толпа дикарей – как было тридцать лет назад, – это войско, и победить его будет намного сложнее.

– Барди, прошу удвоить сторожевых на окрае леса, – сказала Нертус, – и следить, следить за противником днем и ночью. О любых движениях, пожалуйста, немедленно сообщать.

– Будет сделано.

– А может, самим напасть на логово зверя, не дожидаясь, пока он наточит когти? – спросил Брьоу.

– Нет. Пока нет. Когда Эккеворт и Скогур вернутся, они будут очень полезны в этой войне. Без их магии нам не справиться.

– Если. Эккеворт. Вернется, – отчеканил Брьоу и, вновь кивнув сыновьям, покинул тинг.

Вскоре разошлись и остальные.

* * *

– Иными словами, ты полагаешь, что юную деву он тогда ударил не потому, что, будучи отроком, хотел убедиться в своем превосходстве? Он не алкал, подражая отцу своему, ощутить превосходство собственных сил над физической немощью девы? Ты полагаешь, что он прибег к избиению в качестве кары за то, что она наградила его унизительным прозвищем?

У меня такое ощущение, что Ахилл всегда говорит гекзаметром, Гомер его побери.

– Именно, Ахилл! – вздохнул я от облегчения, что до древнего грека наконец-то дошло. – Он ударил девочку только за то, что она обозвала его маменькиным сыночком. Он даже не особо разбирался! Он просто услышал что-то, показавшееся ему оскорбительным в отношении его матери, и сразу бросился ее защищать хотя бы там, где ему это под силу!

– Логика в этом присутствует, – задумчиво почесал подбородок Ахилл, – я полагаю, что в этом есть зерно истины, ибо мать свою он почитал особо, и вся его земная стезя была связана с его отношением к почтенной своей родительнице.

– Ну, конечно, – радовался я, – а когда мать потеряла будущего его братика или сестру, маленьких мозгов Бена хватило, чтобы связать это с той родительской дракой. И он навсегда возненавидел отца, а мать защищал и помогал ей всячески всю жизнь…

– Вполне вероятно, что он и в жрецы обратился лишь для того, чтоб избежать в своей жизни тех же событий, которые врезались в память его с самого раннего детства.

– Очень может быть, – молодчина, Ахилл! Он не хотел такой жизни, как у его предков.

– Только при чем же здесь нищий, которого отрок сей сбил на железном своем скакуне?

– А вот при чем! – ликовал я. – Бомж был в плаще, обросший, с длинными темными патлами, исхудавший и слабый. Сначала Бен решил, что вообще сбил женщину! А кроме того, женщина была такая же темноволосая, как его мать. Через это Бен никак не мог перешагнуть и вернулся. Сбил бы мужика – уехал бы! А узнав, что сбитый им пешеход не выживет, паренек опять чуть не наложил на себя руки. Но позже решил стать служителем церкви, чтобы молитвами и делами искупить грехи.

– Клянусь Священным Олимпом – это деяния светлых. Виден их умысел в том, чтобы несчастный бездомный, всеми богами забытый, смог поскорее спуститься в подземное царство Аида. А отрока Бена тем самым они подтолкнули к служению Свету.

– Как пить дать! – поддержал его я.

– Кому?

– Что кому? А, пить… Нет, я хотел сказать, бьюсь об заклад, что ты прав!

– Бьешься обо что?

– Да, забудь! Это такие идиомы.

– Идио…

– И та прихожанка, – поспешил перебить я, – из-за которой он позже столько копий наломал, была очень похожа на его мать. Так что единственный шанс для нас с тобой – бить по его эдиповому комплексу.

– Да, Эдип был славным мужем… Но ты ничего не сказал мне о том, что копья зачем-то ломал этот отрок почтенный. Зачем он творил это?

Понимая, что наша беседа зашла в тупик, я поспешил перейти к конкретике:

– Так ты поможешь мне? Точнее, нам?

– Изложи мне, прошу тебя, еще раз свой план дерзновенный.

Ахилл был тугодумом.

– Ты превращаешься в его мать, только молодую. И приходишь к нему якобы за помощью… Возможно, что он даже влюбится в тебя, как в ту свою прихожанку, из-за которой потом в отшельники подался. А что? Седина в бороду, бес в ребро!

– О, боги! Но я против того, чтобы меня совокупляли! Я муж!

– Ты в первую очередь демон! Во вторую – грек! А у демонов и древних греков с мужеложством все в порядке!

– Да, с мужеложством в норме, – спокойно согласился Ахилл, – но ведь я буду женщиной.

– Я думаю, до совокупления не дойдет.

Спустя неделю Ахилл рассказывал нам с Наамой:

– Должен признать, добрый соратник Демьян, план твой был славным. Не мог я и в грезах вообразить, что нет наслаждения выше, чем обратиться женою. Ежевечерне он ноги мои омывает благоуханной водою. В пещеру свою заказал он сиденья из кожи воловьей! Позже почтенный сей старец решил, что не подобает мне жить в его скромном жилище…

Вдохновленный победой Ахилл перешел на чистый гекзаметр…

– Знаю, знаю, – улыбнулся я, – он снял для тебя однокомнатную меблированную квартиру. Только сбережений ему не хватило, и он уже успел залезть в долги. А среди его почитателей прокатилось известие о его новой пассии и о том, что он теперь не отказывается от денег тех, кто приходит к нему за духовным советом, и поток людей, ищущих его поддержки, сильно сократился.

– Старец сей более уж не возносит молитвы богам олимпийцам! Все его помыслы лишь о жене, что решил приютить он. Только о ней он и мыслит и молится денно и нощно.

– Ну, думаю, что богам олимпийцам он и до этого вряд ли усердно молился, но это не главное, – сказал я.

– Домогался? – засмеялась Наама.

– Чресел моих он ни разу рукою своей не коснулся! Плотским желаньям своим не осмелился дать он свободу.

– Четверка просила передать, что удовлетворена нашей работой. Вознесение Бена откладывается на неопределенный срок. Также есть сведения, что ангелы очень расстроены, – резюмировал я.

– Это была славная победа, брат мой Демьян! – произнес Ахилл.

– Согласен, – грустно ответил я, пожимая протянутую руку.

* * *

Как Тот, кто приносит смерть, одержал верх над Фростом, Скогур-Норти в облике птицы видела с ветки дерева. Когда бой закончился, толком не начавшись, она ринулась к месту битвы, насылая на тролля самые мощные, на которые только была способна, колдовские проклятия. Но нет, он даже не споткнулся, даже не заметил этой атаки. На ходу обращаясь в ведьму, она схватила посох наперевес, сама не понимая, что собирается делать. И как раз – в отличие от тролля – споткнулась. О какую-то корягу, торчащую из земли на Лосиной Пустоши, и рухнула наземь шагах в пятнадцати от злодея. Попыталась подняться, но поняла, что подвернула ногу. Все это тролль не видел и не слышал, он, оставив умирать человека, двинулся к деревне, и огонь пожара, который отражался в его глазах, пожрал его помыслы и внимание.

Пока Скогур старалась колдовством унять боль в ноге, немного успокоилась и поняла: самое полезное, что она может сейчас сделать – как можно скорее вернуться в Гровенгридль и предупредить всех, и в первую очередь Нертус, о том, что план провалился. Их защитник мертв.

Но сначала колдунья устремилась к умирающему Фросту, надеясь хоть чем-то помочь. Но и тут она опоздала – Шодер уже бредил, на голос не отзывался, и глаза его опустели и потускнели, как пустеют и тускнут окна покинутого дома. Спасти его было нельзя.

Чтобы не вгонять Гровенгридль в панику и не давать повода для слухов, Скогур хотела сначала переговорить с Нертус и Саге. Она хотела вместе с ними решить, как о случившемся сказать остальным. И стоит ли говорить? Скогур вновь обернулась птицей и к вечеру следующего дня была дома. Встретившись с Нертус, ведьма узнала и про воскрешение Эккеворта, и про его сон, и про то, куда он отправился. Она хотела было вновь лететь туда, где сойдутся теперь уже не Фрост, а Эккеворт с Черным троллем, но королева отговорила.

– Силой зло не остановить, вот что он сказал мне, – произнесла Нертус, печально глядя на подругу, – он не хотел ничьей помощи. Сказал, что знает, догадывается, как можно всех спасти. Давай, не будем ему мешать.

Ведьма, уже не имея сил стоять, медленно опустилась на землю и вытянула ногу.

– Тем более, как я вижу, тебе просто необходимо отдохнуть.

– Проклятая нога, – проскрипела Скогур, – доконала совсем. Хорошо, Нертус, – сказала она, подумав, – я пойду домой. Подлечусь немного, может, посплю несколько часов – из-за чертова тролля я уже забыла, когда в последний раз нормально спала. Но как только понадоблюсь, буди меня немедля! И без твоей дурацкой жалости, поняла?

Между собой они говорили по-простому.

– Обещаю, – кивнула та.

Тролль почувствовал, что снова может превращаться как раз, когда возвратился к деревне. Но было поздно. Люди потушили пожар и уже расходились. Особенно бесило тролля то, что, несмотря на потерю части урожая, деревенские возвращались победителями! Невыспавшиеся, перемазанные в копоти, с обгоревшей одеждой, но с гордо поднятой головой.

– Мерзкие насекомые… Вы думаете, что все уже закончилось? Нет, только начинается, – думал Тот, кто приносит смерть, и скрежетал зубами. Этот зубовный скрежет неожиданно услышала одна из девчушек лет семи. Она оглянулась, потом стала дергать за подол измотанную мать. Пришлось Черному троллю спешно обратиться в туман.

На следующий день, глядя с высоты своей скалы на праздник, который деревенские устроили в честь победы над пожаром, тролль места не мог найти от раздирающей его злобы. Если бы кто-то мог слышать его сейчас – хотя таковых не было, так как Скогур-Норти вернулась в Гровенгридль, а других смельчаков ошиваться возле пещеры Черного тролля не имелось, – не смог бы разобрать ни слова. Тролль расхаживал по пещере, иногда вылезал наружу, приближался к краю скалы, порой выворачивал глыбы и кидал их вниз, и все время что-то бормотал, шипел и скрежетал зубами.

– Не конец… Буду вас… ох-х-х-хгр-р-р… рвать… Мразь… Я… Я вернусь… Скоро, очень скоро…

Камень с уханьем летел вниз и катился по склону, но слишком далеко для того, чтобы деревенские, охваченные весельем, могли видеть или слышать это.

Порой троллю приходило на ум схватить дубину, спуститься вниз и обрушить ее на голову хотя бы двум-трем плясунам.

– Череп размозжу… как орех… Сладко. Гр-р-р-рх-х-х, – рычал он и со всей силищи бил кулаком в стену пещеры.

Но как бы Тот, кто приносит смерть, не ярился в бессильной злобе, он понимал, что не успеет никого убить. Слишком их много… Слишком близко собаки. А убегать тролль больше не хотел…

Пару раз он уже даже хватал дубину. Потом отбрасывал. Снова шел к скале, выламывал огромный, покрытый сыростью и мхом камень и кидал вниз, сопровождая громогласным рыком.

Только глубокой ночью немного остыл и смог мыслить более или менее спокойно.

– Так я ничего не добьюсь… – думал он. – Опять буду ждать, чтобы сухо, опять буду поджигать, и снова какой-нибудь червь мне помешает! Нет… Грхх… Так уже не будет… Это все… мелко… Бегать за насекомыми – недостойно Того, кто приносит смерть… Будет иначе…

Тролль решил, что ему нужно собрать армию. А где же собрать темное ополчение, как ни в Бурых лесах, в которых полным-полно разбойников, по большей части тех же троллей, гоблинов и орков? Почему не бросить клич в Мертвых полях, где когда-то были кладбища нечестивцев, а теперь туда боятся сунуться даже волки и шакалы, не то что люди. Там властвуют призраки, и горе тому, кто забредет в их земли. Да и сами волки с шакалами, стервятники с воронами тоже должны войти в темное воинство Черного тролля. Им-то точно будет чем поживиться!

– И тогда я истреблю всех: людей, эльфов, гномов, кобольдов и прочую мерзость… Только тех, кто станут моими рабами, пощажу… – думал тролль, и снова глаза его стекленели, и из пасти сочилась слюна. – Но сначала вдоволь нажрусь ими… А потом стану единственным королем Лесогорья! Да! Так и будет…

Новый план нравился троллю гораздо больше, чем прежний. Поход на девять деревень Тот, кто приносит смерть, уже почитал каким-то мелким и недостойным его могущества. Да, он возглавит темное воинство! И с его помощью станет единственным правителем! И никто не осмелится оспорить его власть! А если попробует – умрет так же, как тот человечишка. Будет сохнуть на суку́, как человечьи тряпки после стирки. «Может быть, – думал тролль, – немного придется повозиться с призраками Мертвых полей». Но он придумал, как подчинить своей воле и призраков. Ему самому они не страшны – Черный тролль и живым-то был лишь отчасти, – а вот если его темная армия разворотит могилы, а потом сожжет останки нечестивцев, это сильно ослабит духов. Тролль и сам бы не мог сказать, откуда все это знал, но был уверен, что призраки будут готовы оказать любую помощь, лишь бы он не сжигал мертвецов.

Тот, кто приносит смерть, решил, что двинется в поход уже завтра.

* * *

Когда бесы и их начальники работают плохо, нужен кнут. Но и о пряниках забывать не следует. За эти сладкие кондитерские изделия покупается безграничная преданность.

– Шгрихт, – обратился я к капюшону, который возник передо мной на одном из дисплеев, – во-первых, всем бесам и участникам проекта объявить благодарность. Двадцать процентов граждан, разлюбивших целителей и магов, – это ровно вдвое больше, чем я ожидал. Поздравляю. Всем выписать премии…

– Слушшш-аюсссь, вашшш-ше благородие…

«Черт! Забыл включить субтитры».

Я взял газету, которая лежала на столике, и нашел нужный абзац.

– Вот еще что… Ага, здесь. Кому принадлежит это хохма в тексте объявления колдуна Василиуса написать «снимаю порчу» – через запятую?

– Это бес по кличке Карнавал. Он вообще хороший придумщик и юморист.

Я представил себе, что было бы со мной, пока Штрихкод произносит последнюю фразу, если бы я не включил субтитры.

– Ему тройную премию.

– Слушаюсь.

– И теперь о главном. Передай Рохусу, что моим старшим легатом отныне будешь ты. Он назначается твоим первым помощником. Ты будешь думать, а он – рубить бошки. Все понятно?

– Конечно, ваше благородие… Большое спасибо, ваше благородие…

– Ну, и зарплату себе подними. Скажем, вдвое. Если у Рохуса будут вопросы – ко мне. Но я не думаю… Да, еще. Если решите закатить в честь нашей победы корпоративный шабаш, – я заскочу, обещаю.

Не успел я погасить монитор, как в дверь постучали. Даже не позвонили в стилизованный колокольчик, а именно постучали. Олицетворением столь утонченной деликатности оказался бес, который передал мне красный жетон обладателя полного списка заслуг.

Встреча с Императором также была согласована. Мне назначено на завтра.

Император снова был в белом. Но на этот раз – костюме. Комната аудиенций превратилась в просторный зал, посреди которого стоял пиршественный дубовый стол – правда, без яств, если не считать чашечки кофе и рюмки ликеру возле Люцифера. Он сидел во главе стола. Император сделал мне жест рукой, чтобы я располагался поближе. Я сел, и тотчас в руке моей оказался фужер с коньяком, а на столе чашка с моим любимым сортом кофе и пачка отличных сигарет. Среди демонов нет непьющих и некурящих, нет демонов, принявших целибат, никогда не пробовавших наркотики. Но еще одно преимущество демонской жизни состоит в том, что мы никогда не подпадаем в зависимость. Демон не может стать алкоголиком, сколько бы ни пил. И у Нерона его склонность к разврату – не более чем страсть коллекционера. Согласен, горячая страсть, но физической зависимости нет, только психологическая.

– Прежде чем я отвечу на твои вопросы, давай немного побеседуем. Для начала я хочу разобраться, что ты уже знаешь, а что еще предстоит понять. Я проверил твою решимость и понял, что пришло время поговорить начистоту.

Сегодня Император более походил на того, привычного, каким мы его видели на пирах: ни жуткого голоса, ни вращения кровавыми очами. Интеллигентный, я бы даже сказал, аристократичный господин с приятным тембром голоса.

– Спасибо, я с удовольствием.

– Благодарить меня в ближайшие несколько десятков, а может быть, и сотен лет ты будешь вряд ли. Итак, как думаешь, зачем ты был нанят?

– Ну, это вроде очевидно. Совращать с пути истинного…

– Правильно. А зачем это делать?

– Меня наняли для этого, – я бубнил как троечник, чувствующий, что «поплыл» у доски.

– Понятно, зачем это нужно тебе – у тебя просто нет выбора. Зачем это нужно нам, нанимателям?

– Чтобы больше душ оказалось в аду… – сказав это, я и сам почувствовал, как неубедительно это звучит. Мне и раньше казалось, что подобная цель мелковата, что ли… Для целого сонма демонов. Уже не раз приходили ко мне сомнения. А что, если…

– Ты все правильно понимаешь, – перехватил мои мысли Император. – Мы делаем одно общее дело с ангелами и всей Иерархией Света. Мы не противники, не антагонисты, мы – сотрудники.

Повисла долгая пауза, в течение которой я пытался осознать сказанное… Значит, мои сомнения имели под собой почву?!

– Но когда мы воюем за душу… – промолвил наконец я.

– Правильно, когда идет борьба за душу, завязывается противостояние. Но что случается в результате состязания двух скрипачей, каждый из которых пытается показать другому, что играет лучше? Что происходит, когда на поле бьются две хорошие футбольные команды? И у скрипачей, и у футболистов цель одна – победить. Но кто или что на самом деле выигрывает от этого состязания?

– Думаю, в первом случае побеждает искусство. Во втором – спорт. И в обоих случаях – зритель.

– Именно так! И что из этого следует?

– Соперники поднимают уровень того, в чем состязаются.

– Совершенно верно. То же самое происходит и во время нашей борьбы за душу. Сможешь продолжить сам?

Я почувствовал, что краснею. Я – один из Иерархов второго уровня, могущественный демон, заклинатель стихий, повелитель тридцати легионов… Я краснел, как гимназистка… Как можно было не увидеть, что так просто и очевидно?! Как можно было не понять этого за четыреста пятьдесят лет! Все мы – и ангелы, и демоны – играем одну общую мелодию, просто на разных инструментах! И тромбон или туба не воюют со скрипкой или флейтой, – они лишь рисуют общую картину… Они служат музыке… Я сказал:

– Получается, чем изощреннее наши средства, тем лучше для души? Тем больший потенциал она получает в своем развитии? И бо́льшую закалку от этих искушений на будущее? – Я спрашивал, и сам сразу же себе отвечал: – То есть, в любом случае, выигрывает тот, за кого мы боремся. Даже если он не устоит, – в следующий раз или даже в следующих жизнях он уже не поддастся на наши уловки.

Император развалился в кресле, наслаждаясь кофе с ликером. Улыбка играла на его губах.

– А ты как думал до этого? Что наша конечная цель перебить всех ангелов и, в конце концов, уничтожить Создателя? Умертвить Землю? Нагадить во Вселенной?

Мне всегда казались несколько детскими представления земных художников и сценаристов о будущем Земли, в котором выиграли слуги ада. Этакая черная-черная жизнь на черной-черной планете, где по улицам шатаются «очень страшные» скелеты, вампиры и прочая наша братия разномастная. По небу обязательно летают черные вороны, а на выжженной черной земле – ни травинки, только обугленные остовы деревьев и домов. Меня всегда занимало, когда я смотрел на это, – чем же эти твари будут питаться? Скелеты – вампирами? А вампиры будут жрать зомби? И дальше что? А когда все пережрут всех, что дальше?

– Вряд ли была создана целая Иерархия ради такой сомнительной цели, – с усмешкой прокомментировал мои мысли Люцифер. – Наши с тобой слуги – всего лишь паразиты. Мы и они можем только паразитировать на жизни, но если нет этой самой жизни – нам просто нечего делать. Мы не нужны.

Я пригубил коньяку. Превосходный вкус. Его императорское величество, наверняка, потчует меня напитком, разлитым по дубовым бочкам еще во времена одного из Людовиков.

– Завтра жду тебя в это же время. От работы ты временно отстранен.

– Я уволен?

– Пока именно отстранен. Работа тебе всегда найдется. Но если ты мечтаешь вернуться, как ты говорил, на земную стезю – как ты это видишь? Будешь продолжать тут на полставки?

Я ликовал. Я был настолько рад, что меня бросило в озноб и на лбу выступил холодный пот. Потом спросил сдавленным голосом:

– Кто-нибудь еще из демонов второго уровня знает то, что вы мне сегодня открыли?

– Некоторые. Из ветеранов – все, – он вновь прочел мои мысли, – Наама знает. Она здесь давно.

* * *

Любое волшебство отнимает силы, поэтому Черный тролль решил без необходимости к превращениям не прибегать. Тем более что деревни остались позади и встреча с людьми сомнительна. Изредка сборщики хвороста или охотники появляются в этих местах, но встречи с троллем надо бояться им, а не ему. Дюжина вооруженных мужчин, да еще если и с колдуном среди них – вот такой встречи тролль постарался бы избежать. Впрочем, вряд ли что-то сможет помешать рассеяться прямо у них на глазах, но каждый раз, сбегая от «насекомых», он впадал в приступы ярости и бессильной злобы на себя самого: «Я!!! БЕГУ!!! ОТ НИХ?!»

Черный тролль шел вдоль реки – тем же путем, что и Фрост Шодер недавно, только в обратном направлении. Деревья тут росли юные, их кроны не заслоняли неба. Листьев на ветвях уже почти не осталось, да и те, что еще висели, были будто ветхие письма ушедшего лета приближающейся зиме.

На поляне посреди рощи стоял эльф. Он не обращал никакого внимания на приближающегося тролля, хотя ветки под ногами великана хрустели с таким шумом, что не услышать было невозможно. Перед эльфом стоял мольберт с холстом, на котором тот что-то увлеченно рисовал. Мольберт был установлен тыльной стороной к троллю, поэтому он не мог видеть, что же изображено на картине, да его это и не интересовало.

– Ты что, старик, не видишь меня? Остановись и взгляни в лицо своей смерти.

Эльф без интереса кинул взгляд на собеседника и продолжил рисовать, сказав:

– Я остановился давным-давно. Ты остановись.

– Что ты имеешь в виду, старик? – усмехнулся тролль, которого эта беседа развлекала. – Я должен перестать убивать?

– Для начала попробуй просто остановиться и заглянуть внутрь самого себя.

– То ли ты больной, то ли нарочно пришел сюда, чтобы покончить с собой. Смерть никак не идет, что ли? Или ты думаешь, я ненастоящий?

– Да. Именно так я и думаю. Ты – ненастоящий. Настоящий ты – совсем другой. Я счел бы за честь познакомиться с тобой настоящим. Но ты не хочешь остановиться и заглянуть…

– Довольно! – рявкнул тролль. Разговор стал ему надоедать. Но почему-то тролль не чувствовал ненависти к эльфу. И обычного для Того, кто приносит смерть, желания раскроить наглецу череп или растоптать, слушая, как хрустят старые кости, почему-то не возникало.

– Как скажешь, слуга темных сил, как скажешь…

– Какой еще слуга? Что ты несешь? Уйди с дороги, а не то я убью тебя.

– Убьешь, убьешь, никуда не денешься, – улыбнулся Эккеворт, продолжая безмятежно рисовать. – Теперь это уже неважно – ведь я успел закончить картину. Это была самая простая картина в моей жизни – и самая сложная. Хочешь взглянуть?

Почему-то тролль не ответил «нет». Он вообще не ответил – стоял как истукан и молчал. Мысли в его голове, казалось, были парализованы – поведение эльфа сильно отличалось от того, каким, по мнению тролля, оно должно было быть. Тот, кто столкнулся лицом к лицу с убийцей, должен в страхе бежать. И старик должен был поступить именно так. Или, если он великий волшебник, немедленно начать колдовать. Но эльф не делал ни того, ни другого – более того, был совершенно спокоен и даже равнодушен! Именно это тролля раздражало больше всего. Кроме того, старик обозвал его, Того, кто приносит смерть, слугой! Это было оскорблением. И почему «слуга», если он, Черный тролль, будущий властелин мира? Никогда ни у кого не был в услужении. Будто бы бесстрашный старик знает о нем больше него самого.

А что Черный тролль знал о себе на самом деле? Почти ничего… Когда-то давно он очнулся возле грязной лужи. Ни матери, ни отца никогда не видел… Вскоре смог встать на ноги и сразу же начал убивать, чтобы жить. Когда пришла ненависть? Не сразу. Понадобилось несколько лет, чтобы ее черный цветок распустился. Тролль презирал себя за собственное уродство – за него же мстил окружающим. Он ненавидел живых за то, что их приходится убивать ради пропитания. За это же ненавидел и себя. И наоборот – чем больше это чувство росло к себе самому, тем сильнее оно распространялось на всех и вся, что вокруг. Так постепенно он возненавидел весь мир. Но остановиться, посмотреть внутрь себя и понять, что дело в нем самом – Черный тролль был неспособен.

* * *

– Переварил? – Император сидел на вершине Эйфелевой башни и ложечкой вкушал французское пирожное. К слову, на верхних перекрытиях башни я оказался сразу, как только открыл дверь комнаты аудиенций.

– Я, признаюсь, подозревал что-то подобное… Просто не был уверен.

– Это и называется: созрел. Быстро ты. Скороспелка.

– Что такое «Седьмой Престол»?

– Бог. Самый высокий уровень из всех возможных.

– И все демоны вернутся к нему? И даже бесы?

– Нет. Не все демоны, только достойные. Те, кто жаждет только крови и обожает творить зло, рано или поздно превратятся в ничто. Они останутся только в форме энергии. А бесы не божьи создания, а мои. Их тоже не станет. Сойдут в пучину. Хочешь пирожное? «Тирамису». Очень вкусно.

Я сел рядом, но от угощения отказался.

– Тебя, наверное, интересует предыстория? Как все было на самом деле? – спросил Император.

– Ну да, интересно было бы послушать.

Он провел рукой у меня перед глазами, и я оказался совсем в другом месте. Более того, сам я стал совсем иным существом. По моим жилам текла невероятно мощная энергия. Мое сознание было спокойно и возвышенно, казалось, что мудрость и умение видеть вещи объемно, улавливать невидимые связи, понимать причины и следствия – все это мне было свойственно всегда. И сам я вечен, как и Отец мой. Вот такие чувства и мысли – если передать их примитивным человеческим языком – овладели мной.

В пространстве не было ничего. Собственно говоря, не существовало и самого пространства: ни пейзажа с горами или океанским побережьем, ни космического коллажа с планетами, спутниками и звездами. Ничего. Вокруг нас была пустота. Зато тех самых «нас» было довольно много. Я знал, что те, кто меня окружают, – живые существа, и некоторые из них равны мне по рангу. Они почти не имели очертаний – скорее, походили на сгустки постоянно меняющегося, переливающегося, очень красивого света. Некоторые сущности были крупнее других и светились ярче. Я был одним из них, и мое свечение было интенсивнее, чем у многих. Для общения не использовалась речь, но складывалось такое впечатление, что голоса действительно звучат. Мне было хорошо. Всем моим существом ощущалась гармония. И тот «я», который Демьян, несколько завидовал тому «я», которым стал теперь. Постепенно ко мне пришло понимание, что сейчас я – Люцифер, а светящиеся существа вокруг – ангелы и Архангелы.

Самым большим сгустком света был Бог. Точнее, та форма, в которой Он решил предстать перед нами.

Бог через глашатая оповестил нас, что эксперимент по созданию на Земле разумного существа – жизнестойкого и с потенциалом духовного развития – наконец-то завершился победой. После провалов и неудач проект под названием «Человек» признан успешным. Однако теперь пришло время проверить его жизнестойкость и способность к духовному развитию. Нас попросили высказаться.

Я – Демьян, почувствовал, как из меня – Люцифера полилась речь. При этом все существо мое резонировало, и хотя голоса слышно не было, возникло такое чувство, будто сам я превратился в голос.

Архангел моими устами или я устами Архангела сказал, что, безусловно, проект очень интересен и мы с моими соратниками очень рады, что он, наконец, завершился удачей. Однако я позволю себе высказать сомнение, суть которого в следующем – Всесильный Бог даровал этому подопытному существу частичку Себя, дал бессмертную душу. Таким образом, Господь решил прибегнуть к способу, который обречен на победу, ибо, если даже животному дать часть Бога, частичка Создателя все равно, рано или поздно, победит животную натуру и возвысится. Что, по моему скромному мнению, делает эксперимент неинтересным, ибо результат известен заранее. Лемурийцы, которые не имели бессмертной души, не оправдали наших ожиданий, но зато в этом случае была определенная чистота эксперимента.

Пока я говорил, чувствовал, что некоторые из ангелов, окружавших меня, со мной согласны, – они начинали светиться со мной в унисон. Таковых было, примерно, треть. Большинство ангелов к моему заявлению оставались равнодушны – они не были ни согласны, ни не согласны со мной. И лишь несколько ангелов и два Архангела имели другую точку зрения, во всяком случае, их свечение было иным, нежели мое, и чем больше я говорил, тем контрастнее оно становилось.

Архангел, которого земляне называют Михаилом, высказался в том смысле, что нет и не может быть чистоты или не чистоты эксперимента, когда идет разговор о создании существа духовного. Очень редко Создатель прибегает к дарованию частицы Себя своему творению, и всегда эти особи развиваются очень интересно. Кроме того, он напомнил мне, что не всегда даже божественная искра способна поднять животную сущность создания на духовный уровень.

Действительно, такие случаи хоть и редко, но бывали. В этом я согласился с Михаилом. Но я – Люцифер – был слишком привязан к Земле, ведь до этого руководил всеми земными проектами по созданию разумного и духовного существа. К некоторым своим детям я даже успел привыкнуть, полюбить их. А создание богочеловека… Это красиво, конечно, но тогда получается, что все наши с единомышленниками старания напрасны. А ведь среди наших попыток были очень даже любопытные…

Позже, уже будучи собой, я придумал аллегорию настроению Люцифера – он чувствовал себя капитаном спортивной команды, которая бьется за чемпионство. Команда отчаянно борется за мяч или шайбу, рвется к чужим воротам, пропускает голы, вновь отыгрывается… Но тут матч судейским свистком останавливается и победителем объявляется какая-то совсем другая команда, которая даже не участвовала в турнире.

Но ошибешься ты – человек, если подумаешь, что Архангела Люцифера мучила обида, досада или зависть… Эти чувства ему не свойственны. Скорее, он чувствовал нереализованную любовь. Он испытывал ее к тем своим детям, которых успел создать и которые стали теперь не нужны. Он верил в них, надеялся на их духовное взросление, любил их. Но теперь эта любовь осталась невостребованной, потому что проект закрыт и на сцену выходит создание, у которого в кармане все карты – козыри.

И тут в наш с Михаилом разговор вмешался Бог (хорошо звучит это словосочетание). Меня окутала волна любви и понимания. Думаю, Михаила также. Я бы даже сказал, что в этой волне была еще и шутливая нотка.

– Очень хорошо, что вы думаете по-разному. Дорогой Люцифер, ты еще ни разу не выступал на стороне «против», только «за». Теперь пора и тебе показать, как ты можешь мешать общему делу!

Ангелы засмеялись. Это я понял по тому, как учащенно стали меняться их свечения. Шутка понравилась. Мне – в образе Люцифера – сразу стало понятно, о чем речь. Когда рождается богочеловек – так происходило во всех мирах, – создаются два лагеря: противников и, наоборот, сторонников нового творения. Это вполне соответствует дуальности сознания земного существа – его ограниченный мозг жаждет выбирать, а тут ему приходится делать выбор между Добром и Злом, Тьмой и Светом, что помогает человеку расти и развиваться.

Задача лагеря противников – всячески мешать человеку. Являть собой Зло, от которого он должен отказаться. Мешать, искушать, противодействовать, соблазнять. Иначе говоря, тянуть вниз. Нельзя – это извечный Закон – делать только одного: посягать на свободу воли. Нельзя принимать решение за искушаемого. Можно только к этому побуждать.

Задача лагеря сторонников – всячески помогать человеку, подсказывать, направлять на путь истинный, поддерживать в борьбе с искусами, ну и так далее. То же ограничение – свободу воли не подавлять.

И вот, впервые на моей памяти, а точнее на памяти Люцифера, меня поставили возглавлять лагерь Зла. Меня «свергли» с небес и отправили на выполнение этой миссии. Если Люцифер сможет доказать, что на Земле даже богочеловек не сможет развиться духовно и его физическое тело возьмет верх над Духом, тогда Человек, как таковой, будет уничтожен, и я вернусь к предыдущим проектам. Но пока Архангелы Михаил и Гавриил будут моими оппонентами. Они будут всячески противостоять мне, моим козням и попыткам доказать, что у богочеловека нет будущего. Они играют в другой команде. Но мы не враги. Никогда ими не были и не можем быть. Мы – лишь левая и правая рука Бога творящего. В данном случае – творящего Человека духовного.

Я вновь оказался сидящим на Эйфелевой башне. Люцифер покончил с пирожным. Посмотрев на меня, он грустно улыбнулся.

– Между молотом и наковальней куется меч, между Богом и Дьяволом куется дух Человека, – сказал Император. – Надеюсь, ты не будешь на меня сердиться за излишнюю высокопарность.

– И кто сейчас выигрывает? – спросил я.

– Как бы ни сложилось – всегда выигрывает Бог. Это как у Дарвина – если биологическая форма оказывается нежизнеспособной, она освобождает место под солнцем для более приспособленных. Если выживает – отлично, значит, природа получает новый вид. Здесь то же самое, только речь не о физическом теле, а о Духе. Но если ты имеешь в виду к чему сейчас ближе проект под названием «Богочеловек» – к провалу или успеху, то ответа пока нет. Все решается прямо сейчас. Но даже если Архангелы выиграют, чего я им очень желаю, победа все равно будет пирровой. Слишком многих я и мои помощники смогли стащить вниз. И часть из них – безвозвратно.

– А поддаться не хочешь?

Люцифер взглянул на меня:

– Используя все ту же аллегорию про меч и наковальню, спрошу: что будет, если во время кузнечных работ подмастерье решит немного убавить жар? Или гончар, поставив кувшин в печь, решит снизить температуру обжига. Что будет потом?

Я кивнул, вполне понимая его:

– Кувшин лопнет сразу же, как в него нальют горячую воду. А меч просто не смогут выковать при низкой температуре. Все ясно – сам не знаю, зачем я спросил.

– Чтобы убедиться в собственной правоте. На сегодня прощай. Я вызову тебя.

* * *

Тот, кто приносит смерть, устал ждать. Он решительно двинулся в сторону эльфа, намереваясь убить его и пойти дальше. Но старец по-прежнему не выказывал интереса к тому, что делал тролль. Эльф закончил картину и задумчиво разглядывал. Когда до него оставалось всего пару шагов, тролль почувствовал, что не может двигаться – встал как вкопанный. Вместе с тем ощутил, что не может и колдовать – будто какая-то сила не дает ни шевелиться, ни превращаться.

– Ты уж извини за временные неудобства, долго все равно не смогу тебя сдерживать. Но, прежде чем ты меня убьешь, хочу, чтобы ты взглянул на это… – Эльф развернул мольберт к троллю. – Что ты видишь на картине?

Тролль покосился в сторону изображения и снова перевел полный ненависти взгляд на старика.

– Знаешь, что здесь изображено? О! Это очень глубокая картина. Она символизирует искание души. Как ты думаешь, почему так хорошо видно белую точку в середине? – Старик осекся, будто бы останавливая самого себя. – Но я не могу полностью разъяснять рисунок, ты должен сам понять.

Эккеворт не спеша вытер кисточки тряпицей, закрыл тюбики с краской, глубоко вздохнул и, прищурившись, посмотрел на небо.

– Погодка сегодня на редкость… Ну, что ж. Пора. – Он повернулся к троллю, с которого в тот же миг спало оцепенение.

Одним ударом огромной лапы Тот, кто приносит смерть, снес голову Эккеворту. Еще через несколько секунд голова и тело эльфа обратились в осеннюю листву и, подхваченные порывом ветра, развеяны.

Тролль посмотрел туда, где еще мгновение назад стоял эльф, потом, раздосадованный тем, что его смог обездвижить хилый старикашка, издал рык и продолжил путь. Однако, пройдя несколько шагов, сам не понимая зачем, остановился и повернулся к холсту. На картине было изображено: маленькая белая точка, а вокруг нее совершенная чернота. Белая точка на черном фоне – больше ничего.

«И эту мазню, еще более отвратительную, чем мазня детей на деревенском заборе, он называет глубокой картиной? Старый дурак», – подумал тролль и продолжил путь.

Как только Скогур-Норти восстановила силы и залечила ногу, она обернулась горлицей и отправилась к деревням, посчитав, что уже прошло достаточно времени для того, чтобы Эккеворт исполнил задуманное. Больше она не хотела оставлять его одного. Нет, она не почувствовала, что ее друга и короля уже нет в живых. Скогур была суровой закалки, в предчувствия и прочие тонкие материи – кроме магии, разумеется – не верила и уж, во всяком случае, не доверяла им свои решения.

Не долетев совсем немного до поселений, она увидела с высоты мольберт Эккеворта. Опустившись на поляну, Скогур-Норти обернулась эльфийкой, а еще через миг поняла, что здесь случилось. Присутствие тролля уже почти не ощущалось, а магия Эккеворта – да. Только она – эта магическая энергия – будто бы растворялась, размывалась, как аромат сорванного цветка. Она уже не получала подпитки, не вела к своему источнику – это могло означать только одно: источника больше нет.

Скогур-Норти металась по поляне, пытаясь понять, куда, в какую сторону двинулся проклятый тролль. При этом она то и дело выкрикивала проклятия, потом вдруг замирала, прислушиваясь к внешним звукам, и вновь начинала метаться. Настолько растерянной, не знающей, что делать, Скогур была только однажды – когда во время битвы с гоблинами вернулась с поля боя к сожженному дому. Тогда она разучилась плакать. Не заплакала эльфийка и сейчас – она опустилась на землю и, глядя перед собой воспаленными от злости и растерянности глазами, попыталась собраться с мыслями.

Мертв ли тролль? Вот главный вопрос, на который надо найти ответ. Скорее всего, нет, Если между Эккевортом и троллем завязался магический поединок, то, судя по всему, эльф его проиграл.

«Если представить, что погибли оба, то где же тогда труп проклятого тролля? Развеялся по ветру? Вряд ли он владеет таким посмертным навыком, – размышляла Скогур. – Но, главное, магическая битва с участием таких мощных колдунов, как чертов тролль и Эки, обязательно оставила бы следы».

Магические поединки не проходят бесследно – еще долго на месте битвы, словно прозрачные шлейфы, тянутся следы энергий и заклинаний. И чем сильнее были заклятия, тем дольше держится в воздухе память о них. Но сейчас не было следов битвы – только легкий след от магии Эккеворта. Но и в нем не ощущались боевые заклятья. Значит, битвы не было. И это – самое отвратительное, самое печальное и самое – так казалось ведьме – невозможное, что только могло произойти: неужели Эккеворт сдался без боя? Просто дал себя убить? Или силища этого мерзкого тролля столь велика, что король Гровенгридля оказался таким же беспомощным, как тот юноша из Логунвоста?! Этого не может быть… Так быть не должно!

«Может быть, тролль просто сбежал? Или Эккеворт его не встретил вовсе, а умер своей смертью?» – пыталась себя убедить ведьма, но сама не верила в это. В конце концов эльфийка смогла взять себя в руки и решить, что делать дальше. Она поняла, что можно и нужно совершить прямо сейчас, без промедления – надо немедленно лететь в Гровенгридль и рассказать Нертус и остальным, что Эккеворта больше нет. И что Зло жи́во. Да, это очень дурные вести, но гораздо хуже, если эльфы не узнают этого, а продолжат надеяться. Но, прежде чем вернуться в королевство без короля, ведьма решила заглянуть в пещеру к троллю – посмотреть, возвратился ли он в свое логово или теперь вести о его злодействах начнут приходить из самых разных концов Лесогорья.

* * *

Мы лежали в постели и болтали. На мой рассказ о встрече с Императором Наама отреагировала очень спокойно, так же как и на его утверждение о том, что она знает, зачем мы на самом деле здесь.

– А как ты думаешь: тебе вправду тогда так невероятно повезло, когда семерку поднял? Помнишь, когда ты банк заграбастал в покер и получил заслугу?

– Ну, в покере всякое бывает, – сказал я, подозревая неладное.

– Особенно когда кто-то заботливо своей рукой тебе эту семерочку из сброшенных карт выудит и на ривере ее представит…

– Ты пошла на подлог? Но это невероятно! Там же постоянно следят за чистотой игры…

– Ну да, следят. Ты помнишь, кто в тот день дежурил? Луиша и Торгвальд – два завзятых алконавта…

– Ни Луя себе! Но ведь Безликих не обманешь! И на следующий же день тебе бы не поздоровилось…

– Ну, видимо, в этот раз им было не до этого. А может быть, они узнали, но ничего не стали делать. Я думаю, это именно так… Только ты не волнуйся, я Джонни уже почти весь его проигрыш вернула… Поддалась ему пару-тройку раз. Один раз пришлось ему даже ферзя зевнуть. – Наама недурно играла в шахматы, особенно блиц. – Так что все в расчете.

– Но зачем тебе это было надо?

Она помолчала.

– Я тоже однажды ходила к Императору. С той же просьбой, что и ты, – она зевнула и потянулась, – но он мне отказал.

Я посмотрел на нее ошарашенно:

– Но почему?

– Не готова, сказал. Может, и так. Мне и здесь неплохо. – Наама кошкой притерлась к моему плечу и промурлыкала:

– Я – дьяволица, Демьян. Самая настоящая. И если у кого-то руки по локоть в крови, то я в ней по пояс. Но я тоже хочу однажды вернуться к Седьмому Престолу.

Наши познавательные странствия с Императором стали уже систематическими. Наверное, можно было сделать их одним большим путешествием, перемежающимся нашими диалогами, но он настаивал на том, что надо делать передышку – информация, которая ко мне поступала, должна усваиваться постепенно. Так что мы прерывались не для отдыха – на самом деле демоны вообще не устают. Ну, или очень и очень нескоро. Я и привычку-то спать вечерами завел просто из-за ностальгии. Да и сном мой отдых не назовешь – так, блуждание по астралу, лежа в постели и при выключенном свете.

Во время следующей нашей встречи Люцифер вновь сидел во главе стола, вновь был в белом костюме (на этот раз джинсовом), пил из большущей кружки пенное пиво и курил «Мальборо».

– Тебе, наверное, интересно, зачем я – Демон столь высокого ранга – все время что-то жую или пью? Сигареты, алкоголь – наши изобретения. Позаимствованы, конечно, из других регионов Вселенной, но привиты на Земле моими слугами. Да и чревоугодие – если говорить о пирожных – тоже как грех никто не отменял. Вон сколько миллионов мы на целлюлит подсадили. Одни только США если взять – любо-дорого посмотреть. Пока мы к этим вкусностям-вредностям приучали массы, я и сам к ним пристрастился. Уже даже опасаюсь, что когда нас отзовут, мне будет кое-чего не хватать.

– Да, понимаю. Я тоже без кофе скучаю, когда во время адской работы его неоткуда взять. Да, и хороший французский коньяк стал моей слабостью, – согласился я.

– Но я даже опьянеть не способен. Могу только фантазировать, что за ощущения. Чего я только не перепробовал. Бесполезно – чистота сознания и обычные ощущения блаженства остаются без всяких изменений. Вкус могу различать, воздействия нет.

Мне показалось или Люцифер действительно говорил об этом не без грусти?

– Ну, к делу. Какие у тебя еще есть вопросы, пока мы не расстались?

– Что случается с теми людьми, кто попадает в ад?

– Ну как… Огонь, Геенна Огненная… Все как у Данте.

– Не может быть.

– Да нет, конечно… Это условность. Человек после смерти зависает на некоторое время в астрале. Там ему свойственны его желания и страсти, а вот тела для их воплощения уже нет. Вот он и мучается. Горит, так сказать, в огне собственных страстей. Иногда довольно долго. Могу показать, хочешь?

Я согласился. Мы, демоны, можем многое, но входить в тело другого человека, а тем более вселяться в его душу – только со специальным разрешением. Ну а Император – одно сплошное разрешение.

Я оказался в астральном теле мужчины. Он умер несколько дней назад. Ему было сорок, и он был завзятым ловеласом с большим стажем. Седеющий ловелас шлялся по злачным заведениям, снимал девушек и – по большому счету – его в этой жизни не интересовало больше ничего, кроме того, что он стареет, а значит, несмотря на спортзал и диету, клеить подружек становится все труднее. С семьей не заладилось – после пяти лет брака развелся. Сын подросток его ненавидит, карьеры на работе никакой… Да и умер господин, в результате, от тех же баб-с… Воровайка, которую подснял, обчистила его. Бедняга успел проснуться до того, как она убежала, пытался поймать, и ее дружки отделали его не до полусмерти, а до самой до нее. К тому же одному из качков показалось, что горе-любовник на самом деле полицейский, а потому они постарались замести следы. Замели.

Нет, мой носитель не был примитивным бабником, борющимся за счет женского естества со своими мужскими комплексами; он был, в каком-то смысле, неувядающим романтиком – искал не самого секса, а стремился вернуться в сказку. И женщины для него были лишь атрибутом – как веревка для альпиниста. Именно этот романтизм делал его посмертную пытку еще тяжелее.

Какое-то время я, став духом ловеласа, витал по бару, наблюдая за посетителями. Ничего достойного внимания не обнаруживалось, пока в заведение не зашла она. Точнее, они. Это были две подружки: темненькая – ни рыба ни мясо. Третий сорт не брак. А вот блондинка… Упругая будто наливное яблочко. Волосы длинные, грудь высокая, хотя и не очень большая, глаза с поволокою, руки ухоженные, пальцы длинные… Одним словом – мечта поэта. На вид ей года двадцать два.

Я почувствовал, как нервная система… Хотя какая нервная система у духа? Наверное, только земная память о ней. Фантомные боли. Так вот эта система пришла в волнение. Дух, в которого я превратился, на самом деле чувствовал все, как живой человек, хотя и не был им. У меня было учащенное дыхание – при отсутствии легких! Я ощущал даже сексуальное возбуждение, хотя сам являлся, по сути, бесполым сгустком энергии – не более того. Для меня – демона – это не было в новинку, но тому, кто еще совсем недавно был человеком, невероятно тяжело, наверное, чувствовать и хотеть, как раньше, но не иметь возможности воплотить в реальность эти мечты.

Я витал вокруг блондинки, как пчела вокруг цветка, вдыхал ее ароматы, пытался прикоснуться к упругостям, выглядывающим из-под блузки, гладил ее колено, но ничего этим не добился. Она не чувствовала моих прикосновений, а я – ее кожи. Измученный, я хотел сделать глоток виски, но вместо этого просто провалился в стакан. Но ни запаха, ни вкуса, ни даже структуры напитка не почувствовал. Обнаружил себя внизу под стойкой, но, в отличие от завсегдатаев, совершенно трезвым.

Хуже стало только тогда, когда к блондинке подсел другой. Высокий, спортивный, патлатый, небритый, лет примерно тридцати – он относился к той самой категории мужчин, которых принято называть мачо.

Она кокетничала мало, он был обаятелен – их разговор протекал по типичному руслу подобных бесед. Через какое-то время они ушли вдвоем, и я даже полетел было за ними, но потом остановился и вернулся в бар… Я понял, что пытки в спальне уже не выдержу…

– Ну, все-таки ты навязал этому духу свою волю… – сказал Император.

Мы оказались в поле под звездами. Млечный Путь просматривался прекрасно и напоминал скорее не молочную дорогу, а бриллианты, брошенные в небеса щедрой горстью. Люцифер лежал на спине и любовался ночным небом.

– В каком смысле?

– Твоя духовность иная, нежели у того господина, к душе которого ты присоединился. Ты быстро понял, что страдать бессмысленно, и сам ушел от страданий, вернувшись в бар. А тот ловелас, точнее, его бестелесная сущность, отправился бы с ними и продолжал мучиться.

– Но ведь для того, чтобы попасть в такой ад, совсем не надо умирать – разве не в пекле находятся вполне еще живые наркоманы, алкоголики? Да, и этот любитель женщин еще через несколько лет, даже если бы остался жить, но не имел бы ни денег, ни сил для соблазнения красоток, оказался бы в аду.

– Совершенно верно. Ад – это не географическое понятие, а психологическое. Так же, как и рай.

– И вот так он и будет летать и мучиться до бесконечности?

– Конечно. Так и будет, – Император зевнул, – пока сам не очнется однажды, не поймет, что тратит время и силы впустую, что сам над собой издевается.

– Но на это могут уйти тысячелетия… – предположил я.

– Именно. Но там время течет иначе. В каком-то смысле его – времени – там просто нет. Оно вновь появится, только когда он очнется от своего заблуждения и покинет собственный ад.

– Именно за такими, как он, и спускался в подземное царство Спаситель? Чтобы они очнулись и посмотрели вверх?

– Ты задаешь вопросы, не требующие ответа, – хмыкнул мой собеседник.

– А как же тогда наказания? Карма, как ее называют индусы? Или – по христианской терминологии – воздаяние за наши грехи?

Люцифер не ответил мне. Не меняя позы, он оторвался от Земли и стал медленно подниматься к звездам. Даже руки у него по-прежнему оставались сцепленными на затылке, будто бы он не взлетал, а продолжал лежать в поле. Вскоре он слился с Млечным Путем, оставив мне короткий мысленный ответ: «Позже…»

* * *

Убив старика, тролль продолжил путь. Все шло по плану – Тот, кто приносит смерть, был полон злобы и решимости, воображая – нет, даже предвкушая – новые и новые победы. Убийство эльфа – хорошее начало Великого похода. В том, что поход станет великим, тролль не сомневался.

Итак, все шло прекрасно, если бы не одно «но». Как яркий свет в лицо спящего, как треск ветки под ногой крадущегося – так Тому, кто приносит смерть, мешал рисунок старика эльфа. Точнее, троллю не давала покоя не сама картина, а то, что он думает о ней. Мысли об этой дурацкой белой точке мешали, отвлекали, раздражали.

– Какая-то… гр-р-р-рх-х-х… глупость… Почему он не побежал? Чтобы показать мне эту мазню? Просто сумасшедший…

Эта мысль устраивала тролля, точнее, должна была устраивать – на сумасшествие эльфа можно было списать все непонятное! Но… не получалось. Тролль был умен, он смотрел в глаза старика, чувствовал могучую магию, которой тот владел, – эльф не был сумасшедшим! Не без причуд, но не сумасшедший. И эльф прекрасно понимал, что его сейчас убьют, и, хотя был готов к смерти, умирать не хотел. Это тоже было видно… Он будто бы принес себя в жертву. Чему?

Тролль даже ступать стал как-то тяжелее и размереннее – будто бы пытаясь более твердым шагом вбить в себя уверенность.

– Он просто старый глупец… Решил умереть необычно… Скучно, наверное, стало картинки рисовать… Да, в этом дело!

Не срабатывало. Будто бы невытащенная заноза – сколько угодно можешь пытаться о ней забыть, даже умудришься уснуть, но утром проснешься – и первая мысль будет о ней. Точно такой же занозой для тролля стала встреча с эльфом и картина с белой точкой.

В конце концов тролль понял, что не может бороться с собой, – он решил возвратиться и разорвать проклятую картину, предполагая, что вместе с ней исчезнут и докучные мысли. Хотя был уже вечер, тролль шел целый день, путь проделан немалый… – Тот, кто приносит смерть, решил, что если не вернется и не растерзает проклятую мазню, покоя ему не видать. Правда, втайне от самого себя, тролль лелеял еще одно желание – внимательнее всмотреться в картину и, может быть, найти то, чего не заметил вначале, то, ради чего старому эльфу стоило умирать. И настолько он спешил вернуться к картине, что даже не погнался за замеченным вдали олененком – хотя и был голоден.

Когда тролль вернулся, ночь уже приближалась к утру, но было все еще темно, поэтому исполнить тайный замысел и рассмотреть картину Черный тролль не смог. Начал накрапывать дождь, и тролль, вопреки планам, не разорвал холстину, а, наоборот, поскорее свернул ее, боясь замочить. Сначала он решил идти дальше, взяв рисунок с собой, – пока не разглядит изображение еще раз в подходящей обстановке, но дождь все усиливался, и, оправдывая себя тем, что, прошагав целый день и ночь, он слишком устал, тролль схватил картину и отправился с ней в свое логово. Тот, кто приносит смерть, решил хорошо выспаться, при свете дня еще раз глянуть на мазню – как он ее называл – сумасшедшего эльфа, расправиться с ней и вновь отправиться в путь.

Дождь вскоре прекратился, но тролль и не думал поменять направление. Он шел и думал:

«Старый дурень прекрасно понимал, о чем говорил… Его не удивило мое появление – он будто бы ждал его. Он знал, что я убью его, – и к этому тоже был готов… Проклятый эльф будто бы предвидел все… Но тогда зачем он намалевал эту грязь с точкой посередине? Какая такая глубокая мысль может скрываться в этой мазне?»

На следующий день тролль не отправился в свой Великий поход, хотя дождь давно закончился и погода была хорошая. В пещере тролль несколько дней кряду разворачивал картину, рассматривал, потом либо плевал в нее, либо комкал, проклиная ее, себя, старика эльфа и весь мир. Но на следующий день снова находил ее, расправлял на большом камне и долго глазел, ворча и капая слюной на черный холст.

Наконец Тот, кто приносит смерть, додумался вот до чего:

«Точку посередине так хорошо видно потому, что вокруг как раз чернота. Это ясно. Но что эти два цвета могут обозначать? Чернота вокруг – это, наверное, Зло. Или я, ведь я и есть само Зло, – думал тролль. – Значит, старик нарисовал меня. А в середине что? Он сам? И я его окружаю? Вряд ли. Белая-белая точка… Какого черта, что это значит?! Свет? Добро? Может быть, Бог? Зло вокруг и в центре Бог? Что еще это может означать??? Но почему тогда гнусный старикашка просто не намазюкал своего Бога? Взял бы и закрасил всю картину белым».

Тролль в очередной раз отшвырнул картину в угол пещеры, какое-то время молча сидел и смотрел перед собой, потом издал звук, похожий на волчий вой на луну. Стон этот спугнул стаю птиц с далеких деревьев. Тролль схватил дубину и двинулся в сторону ближайшего поселения.

* * *

– Как ты думаешь, что такое душа человеческая? Только не путай ее с астральным телом.

Я прекрасно знал ответ:

– Душа – это персонифицированная частичка Бога, воплощенная и реализованная в теле конкретной личности.

– Немного занудно-научно, но, в целом, верно. То есть душа – это частичка Бога в теле человека. Есть правда, одна тонкость: в человеке частичка Бога приобретает индивидуальность. Эта индивидуальность складывается из опыта прошлых жизней, из предназначения, из приобретенных личных свойств, ну и так далее. Но основой все равно остается Бог. Недаром говорится во всех религиозных книгах, что Бог есть в каждом. Все так? Согласен?

– Да.

– А карма, что с санскрита переводится как «действие», положительное или отрицательное – в понимании человека, – воздаяние за тот или иной поступок. Правильно?

– Ну да, примерно так я это и воспринимал.

– Давай теперь порассуждаем. Частичка Бога есть в каждом. Так кто награждает или наказывает нас?

– Мы сами?

– Ну конечно. Искра Божья и ее обычные свойства – чувство меры, любовь, совесть… Душа человека знает, как он будет выглядеть, когда достигнет духовного расцвета – когда от него «отвалятся» ненужные страсти, зависимости, идеи и тому подобное, а его высшие проявления: творчество, самопожертвование, способность дарить любовь проявятся максимально. Душа представляет эталон этого конкретного человека. Она знает, каким должен быть и, рано или поздно, станет ее носитель. Когда между эталоном и живым человеком расхождение – душа болит. Ее мучает совесть, ей некомфортно, она впадает в депрессию и так далее. Когда живой носитель приближается к эталону – душа ликует и человек ощущает гармонию.

– Значит, мы сами и насылаем на себя испытания, которые помогают нам расти духовно?

– Именно. Ну, убил ты человека. Душа зафиксировала это и, чтобы ты смог эту ошибку исправить и больше ее не повторять, сделает так, что в следующей жизни при схожих обстоятельствах убивают тебя. То есть ты сам себе это посылаешь: между тобой и твоим эталоном возникает диссонанс, и тогда происходит событие, призванное уничтожить этот самый диссонанс. Человек воспринимает это как искупление, на самом деле это просто работа над ошибками. Был ты злой колдуньей, пытался принести людям беды, насылал болезни, травмы и тому подобное – так чему же удивляться, что ты, точнее твоя душа, велела тебе самому родиться в следующей жизни в теле урода или больного. В «Откровении» сказано: «Кто ведет в плен, тот сам пойдет в плен; кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом».

– Так всегда работает?

– Нет. Иногда человек может родиться в теле паралитика или урода потому, что его душа хочет его испытать. Это своеобразная финальная закалка перед слиянием со Всевышним. Она может быть, может, и нет – как посчитает твое высшее «я». Бывает, что испытания насылаются уже в течение жизни. Вспомни, например, историю святого Иова.

– Но ведь бывает и так, когда карма не действует.

– Конечно. Если душа приобретает такой разбег, что в собственном духовном подвиге она прощает себе все прошлые грехи, точнее, она не видит нужды работать над ошибками, так как материал усвоен. Тогда деяния его не возвращаются сотворившему их. Это и называется остановкой колеса кармы.

– Именно про это Кришна и говорил Арджуне, который вынужден был убивать своих родственников?

– Пойдем, хочу тебе кое-что показать, – не ответил Падший Архангел, – тебе будет любопытно.

Мы вышли в астрал – впервые с начала наших встреч – совместно. Мы бродили между астральными телами людей, и одновременно Люцифер проводил экскурсию. То и дело он указывал мне на завихрения – большие и маленькие – либо на нити в людских аурах. Я и раньше знал, что они обозначают, но не предполагал, что и по ним можно путешествовать. Эти завихрения в человеческих аурах возникают по разным причинам – и внутренним, и внешним. Внешние – это сглазы, наговоры либо, наоборот, искренние пожелания удачи; внутренние – злость, зависть, болезнь. Но есть и кармические причины, то есть вызванные долгами или заслугами, тянущимися из прошлого.

Заметив интересный экземпляр, Люцифер молча поманил меня. Я приблизился. Он указал на яркий, желтый вихрь, виднеющийся на фоне темно-фиолетовой ауры мужчины средних лет. Мой сопровождающий шагнул прямо в воронку этого вихря, уменьшившись при этом в десятки раз и уже оттуда вновь махнул мне рукой. Я также уменьшил свое астральное тело и отправился вслед за Люцифером.

…Был поздний вечер или даже ночь. Фашисты в плащах, касках, с автоматами наперевес окружили горящую – видимо, ими и подожженную – избу. Из дома слышались крики, причем детские… Одним из этих немецких солдат и был господин с желтым вихрем в ауре – в прошлой жизни. Постепенно изображение померкло и на его месте стало появляться иное. Красивый, вполне современный, дачный сруб – такие усадьбы стало модно возводить в России в конце девяностых двадцатого века. Ночь. В здание пробираются пьяные подростки – явно нелегально. Стараясь не шуметь, передают через окно какие-то вещи… Еще чуть позже вижу этот особняк объятый огнем – то ли один из подростков неудачно бросил окурок, то ли поджог был совершен умышленно, чтобы замести следы ночного визита. И не знали юные хулиганы, что внизу, в домашнем винном погребке, спит в стельку пьяный владелец – он вечером разругался с женой и приехал на дачу переночевать и утопить печаль в бутылке… Забыл пьяный и калитку закрыть и дверь в дом не запер, а с сигнализации, конечно, снял. Он проснется, он успеет испугаться перед тем, как задохнуться. Этого еще не случилось – это еще только будет. И человек, который сгорит в этом пожаре, и был одним из тех фашистов, что подожгли дом с людьми. Что ж… Довольно мягкая кончина по сравнению с тем, что он творил в сорок втором…

Выйдя из ауры этого мужчины, Император вновь поманил меня. Похоже, что он кого-то или что-то высматривает. Мы понеслись по астралу с огромной скоростью, и через мгновение, миновав миллионы светящихся существ, Люцифер остановился и вновь подозвал меня.

Он указал мне на юношу лет двадцати, одетого в монашескую рясу. По всему было видно, что путь отречения молодой человек избрал сам – его аура была очень чистого голубого цвета с золотистыми вкраплениями, но даже в ней виднелось небольшое, грязновато-синее завихрение, больше похожее на косичку или даже на генетическую цепочку. Я, уменьшившись, проследовал по ней вслед за моим астральным гидом и увидел молодого блондина, лежащего на балконе с оптическим прицелом в руках… Выстрел – внизу паника, крики. Полный, хорошо одетый мужчина на асфальте в луже крови. Мне откуда-то известно, что стрелявший блондин – швед и работает высокооплачиваемым киллером. Время действия – конец семидесятых прошлого столетия.

Вслед за этой картиной стало проявляться тусклое изображение. Будто старый кинофильм, снятый на полузасвеченной черно-белой пленке. Тот же парень, которого я видел в монашеской рясе, на этот раз одетый в цивильное, идет вечером по лесопарку со спортивной сумкой наперевес. Неожиданно падает от выстрела в голову. Скорее всего, пуля была случайной. Операцию проводила спецслужба, однако допущена досадная ошибка – выстрел предназначался не ему.

Но это будущее событие, которое могло было бы наступить, почти размылось. Если сцена с пожаром в дачном доме была яркой и отчетливой, как современный голливудский фильм, то видеоряд со смертельным ранением спортивного юноши больше походил на киноленту времен немого кино, к тому же плохо сохранившуюся. И даже эта картина буквально на глазах становилась все менее четкой.

Когда мы покинули ауру юноши, мне не нужно было ни о чем спрашивать – наверняка молодой монах пошел по другому жизненному пути и этим изменил свое возможное будущее. Скорее всего, несмотря на злодеяния в прошлом воплощении, он уже не должен расплачиваться по старым счетам, добрыми делами и молитвой искупив грехи. Уверен, что не пройдет и нескольких лет, как маленькая грязно-синяя косичка полностью растворится в голубизне его ауры.

* * *

– Да, знаю, – грустно сказала Нертус, – я видела сон.

– Какого черта тогда я так торопилась? – устало произнесла Скогур-Норти и опустилась на ступеньку лестницы, ведущей к трону.

Разговор проходил в Зеленом дворце. Тронный зал, как обычно, был украшен огромным количеством цветов, которые стояли в кадках на полу и на широких подоконниках, свисали вниз из настенных ваз или взбегали лианами по натянутым вдоль стен вертикальным струнам. Цветы были слабостью Нертус, и она могла заниматься ими день напролет. Вот и сейчас она ходила с небольшой лейкой вдоль кадок, подолгу останавливаясь возле каждого растения и, видимо, беседовала с ними. Помимо цветов и огромных окон, украшенных витражами – на которых, разумеется, были изображены великие подвиги эльфов, в тронном зале имелось несколько плетеных кресел, широкая лестница-постамент и собственно трон. Он являл собой могучее кресло, свитое из ветвей и покрытое древесным лаком.

– Эльфы знают? – спросила ведьма.

Нертус пожала плечами и, не поворачиваясь к собеседнице, а продолжая заниматься своим делом, произнесла:

– Не думаю. Я не говорила.

– Значит, не знают, – потом, через вздох, – что-то ты слишком спокойна. Не ожидала, что так легко отнесешься к смерти Эккеворта.

– Когда мы прощались с ним… Два дня назад… Я уже почувствовала… Я знала, что вижу его… в последний раз, – она все так же не поворачивалась, но Скогур поняла по голосу, что Нертус плачет, хотя и не хочет этого показать.

Скогур дала время, чтобы та взяла себя в руки, потом продолжила:

– Надо что-то делать, Нерти. Если и Эккеворт не остановил эту тварь, больше надеяться не на кого.

Королева поставила лейку и наконец-то повернулась к ведьме.

– Сегодня я видела сон, Скоги. Муж сказал мне, чтобы я ничего не делала. Только ждала.

– Как – только ждала? Но ведь чертов тролль жив и уже отправился в свой проклятый поход! Чего ждать? Пока он доберется до нас? Я не понимаю.

– Не знаю, Скоги… Но я привыкла верить мужу. Раз он так сказал…

– Но ведь уже не он сказал! – перебила колдунья. – Это всего лишь дурацкий сон.

– Хорошо, – Нертус опустилась на ступеньку рядом с подругой, – что ты предлагаешь?

– Не знаю… Но надо что-то делать!

– А еще, – будто не слыша ее, продолжала Нертус, – Эки сказал мне, чтобы я не забывала про Вяз Отшельник.

– Слушай, да идите вы к гоблинам со своими вязами и снами! – беззлобно заявила Скогур. – Делать-то что будем? Может, собрать совет?

– Нет. Совет пока не надо. Давай подождем немного. И так до альтинга осталось всего несколько дней, – сказала Нертус. – Мы можем послать разведчиков. Пусть они выследят тролля – хотя бы сможем узнать, где он находится.

– И не только узнать, но и убить, если получится. Если застанут спящим и смогут подкрасться к нему, – сказала эльфийская ведьма. – Вот теперь я тебя узнаю, Нерти. Дай мне дюжину стражей, и мы выдвинемся завтра же утром.

– Хорошо… Только, пожалуйста…

– Я и с первого раза прекрасно поняла. О том, что Эки больше нет, – никто до альтинга не узнает. Во всяком случае, от меня.

Утром нового дня туда, где, по догадкам эльфов, мог обретаться тролль, выдвинулся отряд стражников леса во главе с эльфийской ведьмой.

* * *

На следующий день мы с Императором вновь встретились в зале для аудиенций. Одет он был так же, как и в прошлый раз, а в его руке был квадратный стаканчик с виски.

– Пока ты еще здесь, я хочу тебе сделать небольшой подарок. С собой его забрать, увы, невозможно, но пока – наслаждайся.

Он толкнул по столу одну из тех черных магнитол, которые мы используем для связи с Четырьмя. Я нажал на маленький выключатель – только радиошумы.

– Покрути настройку, – велел мне Люцифер.

Я так и поступил. Вскоре получилось поймать какие-то звуки… Я бы сказал, довольно зловещие.

– Нет, это – астрал. Попробуй поменять диапазон.

Переключив на FM, я почти сразу отчетливо услышал голоса.

– Ага, это они. Послушай, – сказал Император.

– Погоди, Юлиус, дорогой! Но что даст ему этот сон о летающей тарелке? – услышал я чей-то голос.

Собеседник некоторое время молчал, потом заговорил тихо и сдержанно:

– Помнишь, ему уже снился сон о тарелке? То есть он думал, что это – сон.

– Да, Юлиус, конечно, помню! Кстати, забавный был случай!

– И ты помнишь, конечно, Тертий, что он тогда и вправду чуть не улетел с ними?

– Ага!

– А почему не улетел, помнишь?

– Ну, семья и все такое… Но решил, что это пришли высшие и, значит, он достоин быть забранным! Забратым! В общем, заслужил уйти с ними.

– Совершенно верно, – бесстрастным голосом продолжал Юлиус, – а что будет, если мы ему этот сон напомним?

– Понял! – воскликнул некий Тертий. – Ты думаешь, что сон вернет ему радость жизни?

– Ну, не то чтобы вернет, – ответил Юлиус не без скепсиса, – но, думаю, поднимет настроение, оторвет от бутылки и отвлечет от депрессии.

– Хорошая идея…

Собеседники замолчали.

– Юлиус, ты знаешь, что нас подслушивают? – шепотом спросил один из них.

– Угу, – промычал в ответ другой, – и, по-моему…

– Ты совершенно прав, – произнес Люцифер, – вас слушают, господа, с темной стороны Земли. – Князь Тьмы улыбался. – Приветствую вас, братья! Мы тут проводим небольшой ознакомительный курс для нашего нового отщепенца.

– Ого! – обрадовался Тертий. – Сам Князь Тьмы! Приветствуем тебя, Архангел!

– Я сегодня без чинов, – продолжал улыбаться Люцифер.

– Поздравляем отщепенца! Ждем его как можно скорее к нам – на светлую сторону, – заявил Юлиус.

– Думаю, так и будет в конце концов. Со сном про летающую тарелку, кстати, хорошая идея. Только надо еще что-то… Речь идет о том поляке? Кажется, его Яном зовут?

– Да, Люцифер, речь о нем. Как ты всех помнишь? – удивился Тертий.

– Работа такая, – снова улыбнулся Император.

– Может, и сработает, если ваши мешать не будут, – усмехнулся Юлиус.

– Обещаю, не будем, – заявил Люцифер, – сначала надо вытащить Яна со дна бутылки. Вот оклемается, тогда и мы присоединимся…

Щелкнул выключатель приемника.

– Вот, как-то так… – сказал Император.

– Да, интересно. Правда, я предполагал, что примерно так все и происходит, – сказал я, – почти как у нас здесь. Жалко только, что нельзя посмотреть…

– А на что смотреть? Это же просто переговоры. Или ты имеешь в виду саму операцию по вытягиванию Яна? Это нельзя. Только в том случае, если бы я тебя послал противодействовать ангелам в этом.

– Но ведь есть какие-то записи… – рассуждал я, – скажем так, былых деяний. Каких-то удачных или неудачных операций, проведенных ангелами в отношении землян. И там уже не только переговоры, там, наверное, можно и увидеть. Было бы любопытно посмотреть воочию на то, как они работают.

– Ах вот ты о чем, – улыбнулся мой собеседник. – Такое, конечно, можно организовать. Пропуск я тебе сделаю, думаю, препятствий не возникнет.

«Огурец» на несколько вечеров всецело поглотил мое внимание. Правда, я его извлекал только, когда был один, и ставил серьезные охранные заклинания, чтобы никто ко мне не наведался без предупреждения. Император не сказал, должно ли оставаться тайной то, что у меня есть персональный транслятор (так правильно называется «огурец» в нашем царстве-государстве). Но я, на всякий случай, решил запрятать его как можно надежнее. Мало ли что. Нельзя не оправдать доверие.

Большинство моих прослушиваний было связано с ангельским противодействием нашим козням. Интересно: то, что я их слушаю – после недавнего разговора с Люцифером, – не интересовало их нисколько. Шпионства и тайных игр не было, все, что делали ангелы, борясь за душу, было открыто и для нашего лагеря. То, что делали мы в попытках эту самую душу затянуть в греховную пучину, тоже было известно светлому лагерю. Отменить или разрешить то или иное действие ангелам и демонам могли только вышестоящие по иерархии. Противодействовать планам иного лагеря можно, но тоже по особому разрешению. Вот такая система.

Один из разговоров светлых запомнился мне особенно, так как касался моей работы. Разговаривали трое ангелов, курирующих старца Бена.

– Слушай, я просто аплодирую. Демоны – красавцы. Работа ювелирная.

– Твое умение восхищаться деяниями наших противников, Руфус, достойно всяческого уважения. Но я сейчас не вижу сколько-нибудь вразумительных средств вернуть нашего подопечного в русло праведности.

– А меня, Дементий, всегда радовал твой талант выражаться высокопарно, – радостно ответил Руфус. – Почему просто не сказать: Руф, мы обделались! Надо выруливать, пока нам не накостыляли!

– Дорогой друг, твои манеры после длительной командировки на Землю стали просто невыносимы. Где ты там работал? – спросил Дементий.

Ангел в ответ разразился гомерическим хохотом.

– Ты совершенно прав, Дёма, это просто задница какая-то! Никак не могу отвыкнуть! Но, поверь мне, это самые мягкие словечки из тех, что использовались в нашей компании. Единственное, по чему я до сих пор скучаю, так это по своему байку… – заявил Руфус.

– Тсс… Есть заключение. Слушаем…

Тихий голос, который до этой минуты в разговоре не участвовал, произнес:

– Вашу жалобу получили. Ничего не предпринимать. Ждем развития событий. Подопечного по имени Бен оставить в покое. Молимся и ждем, что на нас снизойдет озарение Всевышнего.

– Аминь, – дружно ответили ангелы, и на этом разговор был окончен.

* * *

«Я – злодей. Убийца, страх и ужас окружающих, – думал тролль, стремительно спускаясь к деревне. – Я – будущий покоритель мира, повелитель темных сил! Меня не могут волновать какие-то картинки! Это просто смешно!»

Он уже почти бежал, подбадривая себя таким образом.

«Я сейчас докажу, кто я есть. Сейчас эти мелкие, гнусные насекомые познают, что я такое…»

О планах создания собственной темной армии, о покорении мира забыто не было, но Тому, кто приносит смерть, необходимо было именно сейчас доказать себе самому, что его разговор со странным эльфом и тем более глупый рисунок никакого влияния на него не оказали, да и не могли оказать. Поэтому он и двинулся средь бела дня к деревне, с дубиной наперевес. Но мысли покоя не давали…

«Чернота вокруг белого пятна… – думал он. – Может быть, старик предсказывал, что будет с миром, когда я его захвачу: все покроется мраком и останется только белая точка? Но тогда что или кто эта белая точка? Не я же сам – не главный же источник мрака?!

Белая точка – это свет, пробивающийся сквозь тьму. А чернота вокруг рано или поздно будет им рассеяна! – перебирал варианты Тот, кто приносит смерть. Может быть, белая точка – это он сам? Этот старик? И, возможно, он просто рисовал картину, в которой пытался передать, почему он решил умереть? Ну, конечно! Наверняка именно так! Мол, я ухожу, потому что из-за тебя, злобный тролль, мир теперь погрязнет во мраке».

Задумавшись, Тот, кто приносит смерть, и сам не заметил, как оказался посреди деревни в своем обычном, чудовищном облике. Тролль оглянулся – вокруг собирались мужики, многие из которых были вооружены вилами, лопатами и прочим подобным. Краем глаза заметил сопливого мальчишку, который тыкал в него – в тролля – пальцем и что-то оживленно рассказывал окружающим мужикам. Судя по обрывкам фраз, пацан видел, как на Лосиной Пустоши тролль убил того воина, которого днями мертвого сняли с дерева. Кроме того, малой заявил, что именно тролль и поджег их пшеницу. Будто бы именно за это его и пытался наказать тот парень. Пацан утверждал, что воин спрашивал у него, как добраться до Лосиной Пустоши. Малой подсказал, а потом побежал смотреть, что будет. И вот тогда-то…

– Знаем, знаем… – Один из бородатых мужиков похлопал мальчишку по плечу. Видимо, эту историю местные слышали не впервые.

– А пшеницу тоже видел, как поджигал? – спросила одна из баб, косясь на тролля.

– Да! – Потом через миг: – Нет! Не видел. Но… Да кто же еще? Кому это еще нать? За то его тот рыцарь могучий и хотел убить! Да только проклятущий тролль обманул!

– Как обманул-то? – спросил кто-то.

– Плечо свое подставил! Вот меч-то и застрял! Я все видел!

Черный тролль понял, что окружен. Мужики с топорами, лопатами, вилами стояли вокруг него плотным кольцом и недобро смотрели на причину многих своих бед. Смотрели зло, но и с опаской – все ж таки это знаменитый Черный тролль. Могучий, волшебный, лютый… Далеко ходить не надо – того здоровяка нанизал на ветку, как записку на гвоздь… Потому народ хоть и серчал, хоть и был готов биться, что называется, не на жизнь, нападать пока не решался – выжидал удобного случая.

Почему Черный тролль не убежал тогда? Почему не превратился в туман и не развеялся на глазах у всех? Почему Тот, кто приносит смерть, позволил им – насекомым тщедушным, коих он собирался жрать, топтать и убивать сотнями, – втыкать в себя вилы и лопаты? Дубасить топорами и дубинами? Что помешало ему ударом огромной лапы снести пару самых буйных голов? Почему он стоял и терпел, пока мог стоять? Когда же силы его покинули, рухнул на землю и терпел уже лежа? Того, кто приносит смерть, легендарного Черного тролля, готового поработить целый мир, спасло от унизительной смерти от рук горстки озлобленных мужланов только то, что те просто не знали, как его убить. Точнее, деревенские решили, что он и так уже мертв. Но, как известно, тролля можно убить только двумя способами: либо отрубить голову, либо сжечь. Но самосуд закончился до убиения, и тело еле живого, истекающего зеленой кровью тролля, отволокли в ближайший лесок, не потрудившись даже закопать. Пускай, мол, гниет.

* * *

Вечером дома я обнаружил Нерона. Перед ним на столике стояла ополовиненная бутылка кальвадоса. В руках он вертел мой транслятор. Увидев это, я основательно вышел из себя.

– Нерон! Какого черта! Откуда ты… Как ты нашел его? – выпалил я.

Нерон поднял на меня скучающий, слегка осоловелый взгляд и подарил одну из своих неподражаемых усмешек.

– Это тебе Дьявол подарил?

Удивило, что Нерон не назвал его Императором.

– Еще раз спрашиваю, – злился я, – как ты нашел транслятор?

– Да ладно, ты, брось… – продолжал скучать бывший римский цезарь, – я что, не знаю твою квартиру? Сразу как зашел, вижу, какой-то замудренный сгусток энергии в углу… Ну, ясно – Демьян что-то прячет. Поковыряться, честно говоря, пришлось довольно долго – с четверть часа.

И ухмылка. Со значением: а ты как думал? Или: ну какие между нами могут быть секреты? А может быть: парень, с кем ты пытаешься тягаться в интригах и тайнах?

Не могу сказать, что я был особо огорчен, но, безусловно, это вторжение в личную жизнь мне было неприятно. С другой стороны, а чего ждать, если у меня в друзьях лучшие демоны ада? Щепетильности и такта? Это вряд ли.

– Помнишь, я работал под прикрытием американским шпионом в СССР? – спросил Нерон.

– Ну?

– Там был один товарищ в ЦК. Каждый раз, когда я появлялся перед ним с бутылкой французского коньяку, он, радостно потирая руки, спрашивал меня: откуда дровишки? Вот я тебя сейчас спрашиваю по-твоему, по-русски: откуда дровишки?

– Из лесу, вестимо… Слушай, вот ты можешь мне объяснить: кто-то что-то спрятал и не хочет, чтобы это нашли. На кой черт тебе понадобилось туда лезть?

– Интересно же… – Нерон, казалось, был потрясен нелепостью вопроса. Даже ухмыльнуться забыл.

– И что? Удовлетворил интерес?

– Отчасти. А потом, ну, если ты уж решил что-то запрятать, так тогда делай это умело. Вот, например, – он налил себе из бутылки, – оставь ты эту штуковину прямо тут, на столе – я бы ни в жизнь на нее внимания не обратил. Может, перекинул бы на диван, чтобы не мешалась. Но ты же там навесил, – многозначная ухмылка – два десятка охранных заклинаний. Тем и привлек мое внимание. Так что сам виноват, – он посмотрел на меня сквозь янтарную жидкость в стакане и выпил. – Ладно, не хочешь отвечать, не надо, я и так знаю, откуда это у тебя. Но зачем?

– А что, – насторожился я, – он не работает?

– Не-а, – грустно заключил демон, – шипит только и баста.

– Батарейки, наверное, сели, – съязвил я, взял транслятор и снова убрал его на место – на верхнюю полку книжного шкафа. Защитных заклинаний навешивать не стал.

Мы помолчали.

– Зачем пришел-то? – не очень любезно спросил наконец я.

– Ты в Бога веришь? – Нерон вновь налил себе кальвадоса и опять любовался на игру светотеней в стакане.

Второй раз за последние десять минут мне пришлось выбираться из состояния морального грогги.

– Я? – будто бы Нерон мог обращаться сейчас к кому-то другому. – Ну, конечно, Он есть…

– Я знаю, что Он есть. Иначе откуда бы взялись ангелы и вообще все… Но спрашиваю о другом – ты веришь, что Бог победит?

– Как это? – продолжал я удивлять сообразительностью.

– Да так! Кто победит – Бог или Дьявол? Как ты думаешь? Это же простой вопрос! – Наконец-то и Нерона разбудила моя сегодняшняя тупость, и даже бессменная ухмылка куда-то делась. Он смотрел на меня вполне серьезно. Пожалуй, я даже не помню, чтобы видел его таким.

– Ну… – сегодня я был сама находчивость.

– Вот и мне кажется, что Дьявол никогда не победит! – Тут Нерон заговорил шепотом: – И не может! Мы вообще не для этого… Мы должны искушать и совращать души, а потом они все равно улетят к Создателю, – он сделал большой глоток, что уж совсем не было свойственно Нерону, – прямо из горлышка бутылки. Потом продолжил, не спуская с меня серьезного взгляда: – А ты ведь это все знал, правда? Не потому ли ты ходишь туда постоянно – мол, дай мне, Сатана, индульгенцию… Хочу домой, на Землю, к людям… Буду ходить в храм, слушать орган и проклинать тебя, рогатого! – Он усмехнулся. – Я не прав?

Я ничего не ответил, а просто опустился рядом с ним на диван. Да и что сказать?

– Но только знаешь, что тебе скажу? Я тоже давно не верю в Дьявола, верю в Бога… И вообще думаю, что они в сговоре против нас. Или, наоборот, за… Только мне здесь уже чертовски надоело! Не могу тут больше. Надоело все: шлюхи, работа наша адская, игры эти дурацкие, заслуги… – Он снова сделал глоток и передал бутылку мне. Я приложился. – Пресытился этим… Хочу тишины и мира в душе, понимаешь? – Нерон положил мне руку на плечо, и наши посиделки стали напоминать классическую человеческую пьянку. Пожалуй, осталось только спросить друг друга: «Ты меня уважаешь?»

Чтобы как-то поддержать беседу, я спросил:

– Есть хочешь?

Он замотал головой, а потом продолжил очень тихо:

– Я хочу тишины… Тоже в храм хочу… Слушать хор или орган… И чтобы светло на душе… – признался мне бывший легендарный гонитель христиан. – Но только не отпустят меня… А если бы и отпустили, то я потом раз сто или тысячу буду рождаться уродом каким-нибудь и погибать в муках, прежде чем мне простят прегрешения. – Он взял бутылку, вылил остатки в рот и, совсем уже пьяный, встал и побрел к выходу. – Пойду, трахну что-нибудь, – это была не последняя фраза, которая до меня донеслась, прежде чем дверь захлопнулась. Уже из общей гостиной послышалось распевное: «Эх, какой артист погибает!»

Я же поймал себя на том, что долго еще сидел и задумчиво смотрел ему вслед. Сделать я ничего не мог – ни помочь, ни посоветовать. Сам в таком же положении. Но мало сказать, что этот разговор меня удивил – он меня потряс, как говорится, до глубины души, если бы оная у меня была. Значит, не я один потенциальный отщепенец. Значит, даже самые отъявленные демоны лелеют надежду рано или поздно вернуться к Седьмому Престолу.

* * *

Вечерело… Тот, кто приносит смерть, лежал на земле среди деревьев, густо сплетших кроны над его головой. Между ветвями оставалась только одна прогалина, сквозь нее было видно небо. Именно в этой прогалине появилась еще по-дневному бледная, белая луна, но из-за царившего вокруг лесного полумрака она казалась троллю яркой, будто солнце.

«Не будь столько веток вокруг – эта луна не была бы такой яркой», – подумал он. Сознание тролля все еще находилось на грани обморока, но все-таки постепенно прояснялось, отгоняя окружавшую его боль. Внезапно Тот, кто приносит смерть, широко раскрыл глаза… Потом, превозмогая боль, сел. Тело уже не кровоточило, раны заживали прямо на глазах, но совсем не было сил – все ушли на заживление.

«Если бы не тьма вокруг, луна не казалась бы яркой… Если бы не чернота на картине, белая точка в середине не была бы столь заметной… Старик хотел сказать, что…» – мысль обрывалась, плыла, но Тот, кто приносит смерть, уже вцепился в нее мертвой хваткой. Вцепился из последних сил. Он понял, что близок к долгожданной разгадке странного рисунка и не мог ее упустить.

«Белая точка – это, наверное, свет. Или Бог… Чернота вокруг – это тьма. Зло. Может быть, я – Черный тролль… Гр-рх-х-х… – зарычал он, но этот рык совсем не походил на угрозу… – Или эта чернота – сам Король Тьмы? Чем больше тьмы и зла вокруг, тем виднее Бог?» – Неожиданно боль ударила в голову – в памяти всплыла лопата, которой тролля ударили по морде наотмашь.

«Но почему он показал эту картину мне? – Тот, кто приносит смерть, снова лег на землю – так было легче – и продолжил размышлять: – Какое мне дело, виден Бог или нет? Что старик хотел сказать мне этой мазней? Что я – тьма, а он – свет? И его доброту лучше видно, чем больше зла я делаю? Глупость. – Тролль вновь закрыл глаза. – Может быть, может быть… Может, он этим рисунком хотел сказать, что мир быстрее придет к Богу, если я создам Хаос? Нет, старик этого не желал, он все повторял: «Ты остановись, ты остановись»… И я остановился, – тут тролль, превозмогая боль, усмехнулся. Он сам удивился, когда это сделал. Он не помнил, чтобы когда-нибудь улыбался.

Тот, кто приносит смерть, вновь впал в забытье, однако через несколько часов – а было уже раннее утро – проснулся здоровым и полным сил. Во сне он видел старика эльфа, который был весел и, смеясь, спрашивал тролля: «Если чернота вокруг – это злые деяния, а свет в середине – это добро, свет, Бог, то почему я тебе, именно тебе, показал эту картину?» И уже во сне тролль понял, что хотел сказать старец: чем больше кто-то погружает мир во тьму, чем больше он творит зла, тем сильнее сквозь этот ужас, сквозь эту ночь души пробьется СВЕТ. Тем лучше видно Бога. Ибо истинный свет только ярче сияет на темном фоне. И не для этого ли он, тролль, пытался закрасить мир черным, чтобы вопреки себе самому обнаружить Того, кого он потерял давным-давно? Но снова хочет найти. Обрести. Поверить.

«Если нету Бога… Грх-х-х-х… То моя тьма заполонит все вокруг, – думал тролль, – и мир погрязнет во тьме… И туда ему и дорога – миру без Бога. Без Того, который все создал. Который один. А если есть Он – то во тьме засияет сильнее… Его не затмишь… Даже в такой черной душе, как моя, Он нащупает дорогу. Его свет пробьется. И засияет. И рассеет тьму».

«И власти я хотел, и ненависть свою утолить мечтал, – думал Черный тролль, – полагал, что насытит это меня… Но на самом деле хотел другого… Света искал во тьме. Бога искал. Чтобы пришел, открылся, засиял… И, забрав мою жизнь, избавил от муки. От пытки жить ради ненависти».

* * *

На сей раз не было никаких церемоний: не приходил бес-посыльный, не вызывал меня в зал аудиенций. Просто лицо Императора появилось на одном из мониторов в моем кабинете.

– Доброе утро, – сказал он, – доступ получен, тебя ждут. Не надо никаких пропусков и прочей глупости, просто назовешься, и тебе дадут пройти.

Откровенно говоря, я даже не сразу понял, о чем идет разговор, но быстро вспомнил.

– Если не ошибаюсь, ты тоже намеревался отправиться?

– Ошибаешься, – улыбнулся Люцифер, – мне туда нельзя. Не удивляйся, – отреагировал он на выражение моего лица, – даже у меня не везде есть доступ. Существует пакт, согласно которому Архангелы Света не могут без крайней надобности спускаться в Преисподнюю, я же не могу посещать Рай. Чистая формальность. Если использовать наши с тобой термины, это все равно что капитан одной команды будет отираться в стане соперника.

– А мы, Иерархи второго уровня, можем?

– Вы – да. В исключительных случаях. Например, в твоем.

– Понятно. Как мне… – Я хотел было спросить, что я должен делать, чтобы попасть на эту экскурсию, но изображение Императора уже исчезло, зато прямо посреди моего кабинета образовался, по форме похожий на дверь, портал. Я вошел в него.

Как и картинки с котлами и чертями при описании ада не соответствуют настоящему пеклу, так и Рай, открывшийся мне, сильно не походил на тот, каким мы его обычно представляем. Здесь не было памятных всем кущей, пышной растительности с плодовыми деревьями, парящих там и тут ангелов, и зверей, исполненных очами. Райские птички тоже отсутствовали. Птицы летали обычные, а создания в белых одеяниях и с крыльями попадались, но довольно редко. В большинстве своем, местные выглядели вполне по-человечески, некоторые были в джинсах, некоторые – на манер буддистских монахов – в оранжевых, белых или даже черных одеяниях; кто-то расхаживал в кимоно или просто в теннисках и шортах. Полная эклектика – смешение времен и стилей.

Буйной растительности, среди которой и росло легендарное дерево, подарившее Еве плод, ставший причиной всех бед человеческих, тоже не было. То есть деревья и кустарники попадались, но как-то скудно. Скорее всего, дело в том, что открывшийся мне пейзаж относился к горной местности, а не к тем полосам, где сплошной пышноцвет. Выйдя из портала, я, в первую очередь, увидел именно горы. Они были похожи на Гималайские, но там, где я оказался, возвышенности были без снега, хотя вдали виднелись и те самые, рериховские великаны со снежными шапками. Я ли сам обладал здесь привычными демонскими способностями или мне эту способность пожаловали местные – не знаю; но достаточно мне было только захотеть взглянуть на этот мир сверху, с высоты птичьего полета – я мгновенно поднялся в небо и огляделся.

Меж горами несколько храмов, много различных пирамид, уйма озер. Эти три вида объектов можно было встретить здесь чаще всего. Самым большим строением в округе являлось здание, очень похожее на земной храм Далай-ламы. Только этот храм был менее ухожен, что ли. Отсутствовали входные врата, потому нижний этаж был открыт всем ветрам. На полу – как я потом убедился – валялись куски штукатурки, стены внутри тоже давно не приводились в порядок… Но эта неухоженность здания придавала ему – как это ни странно – какую-то дополнительную чистоту и даже величие. Другие храмы были меньшего размера, но подобного типа.

Пирамиды. Их тут было много. Чуть вдали, на берегу моря – не спрашивайте, откуда в Гималаях море, может быть, это море времени? – на песчаном пляже стояли три. Все хрустальные. Одна поменьше, средняя чуть большего размера и дальняя – самая большая. Видел я тут и ацтекскую пирамиду, и подобные египетским. Были горы, настолько похожие на пирамиды, что не сразу и разберешь, то это или другое. Многие из них стояли на берегах озер. Они тоже были самого разного вида, и далеко не всегда можно было поверить, что в них вода. Иногда содержимое этих озер больше напоминало жидкое серебро или даже ртуть, а в некоторых вода была настолько прозрачной и монолитной, что можно было подумать, что это не жидкость, а зеркало или даже глыба горного хрусталя. По большей части, озера были круглые, будто бы кто-то сначала нарисовал огромным циркулем круг, а уже потом вырыл внутри него водоем. Но не все – некоторые были менее правильной формы. Осталось добавить, что местами, в особенности неподалеку от храмов, можно было видеть небольшие скверики и фонтаны с переливающейся водой. Привлекли мое внимание и громоздкие сооружения, чем-то похожие на детские карусели, но с конусом, устремленным вверх. Они располагались на территории храмов, но одну из таких штуковин я увидел в ущелье.

Вот таким мне предстал мир Светлых. Да, не очень похоже на библейский рай, но ведь и наш, демонский мир принято представлять несколько иначе. Вряд ли в воображении праведника мир Темных похож на салон в стиле девятнадцатого столетия – где все в красивых фраках, хорошо воспитанны, избегают без необходимости бранных слов и любят слушать Баха и Вивальди. Преисподняя должна быть населена уродами и чудовищами с кроваво-красными глазами, громадными клыками и прочими дьявольскими атрибутами. Но это стереотип, такой же, как бородатый Бог, парящий на облаке.

Закончив беглый осмотр, я наклонился к одному из фонтанов с переливающейся водой. Пить разноцветную воду было непривычно, но да что мне, демону, будет? Пусть и в Раю. Случится изгнание меня из себя? Так я, в каком-то смысле, даже рад был бы.

Я зачерпнул воды и попил, а мокрыми ладонями с наслаждением отер лицо. Благодать.

– Да, вода здесь прекрасная, – послышался чей-то негромкий голос. – Она не только утоляет жажду, но придает энергии и очищает ауру.

Передо мной стоял пожилой японец или китаец. Одет он был в расшитый красивыми узорами халат – такие называют даосскими халатами. На голове – некий цилиндрический колпак, с теми же узорами и того же оттенка, что и одеяние. На ногах – какая-то мягкая обувь, похожая на тапочки с задником. Узкие глаза, загорелое лицо, седая, с редкими черными прядями борода. Куцая, но довольно длинная. Сеть морщин вокруг глаз выдавала человека часто улыбающегося.

– Здравствуйте, – сказал я. – Вода и вправду замечательная. Во всяком случае, очень вкусная и свежая.

– Вот! – Старец воздел указательный палец. – Свежесть вообще главное качество этого места. Никакой застоявшейся энергии, никаких дурных мыслей или старых обид. Ты уж, пожалуйста, тоже придерживайся этой свежести, хорошо?

И, не дожидаясь моего ответа, продолжил:

– Да, я вижу… – он хитро прищурился («Вот еще откуда могли такие морщины возникнуть!» – подумал я.), – …что у тебя душа живая, хоть ты и демон. Пройдемся?

Мы пошли вдоль храма. Я спросил, что это за сооружения, похожие на детские карусели или даже на башни, которые держат ракету на стартовой площадке.

– Это такая конструкция, – сказал старик, который просил называть его Шунья Цзы, – используется для совместных молитв и медитаций. Когда в мире происходит что-то глобальное, требуется большой поток нашей энергии, мы размещаемся на ярусах этой конструкции, каждый сектор которой медленно крутится в противоположном направлении от соседнего. Помнишь, были такие фотоаппараты? – Опять он глянул на меня с ленинским прищуром. – Там для наведения резкости нужно было пластмассовые кольца в разные стороны крутить?

Я кивнул.

– Вот тут почти так же. Один ярус движется по часовой, другой – против часовой стрелки. И все мы возносим молитвы. На самом верхнем ярусе – наш старший. Первый Иерарх Белого Братства.

– Как пушка какая-то, – улыбнулся я, – вы будто бы энергией в космос выстреливаете.

– Точно так, дорогой, точно так! Ну, спрашивай, если хотел что-то узнать или на что-то взглянуть.

– Где мы находимся? Это Гималаи?

– Да. Только в другом измерении. Видишь ли, уважаемый Демьян, светлых миров великое множество – так же как и демонических. Тот, в котором мы сейчас, – представительство Белого Братства на Земле. Разве Люцифер тебе не рассказывал?

Я помотал головой.

– Как слышу словосочетание «белое братство», сразу сектой какой-то попахивает. Вы тоже поете хором, танцуете, книжки раздаете прохожим? – спросил я.

Шунья Цзы рассмеялся. Искренне, почти по-детски.

– Очень ты примечательный, уважаемый демон Демьян. Понятие это действительно подзатерлось. Давай будем называть такие миры раем? Или просто – Мир Светлых? Так как рай, строго говоря…

– Понятие не географическое? – подхватил я. – Да, я понимаю.

– Именно! – Шунья вновь торжественно воздел указательный палец. Вообще он – весьма занятный старикан. Если бы мы жили где-нибудь в Китае пару тысяч лет назад, а я был бы искателем, с радостью пошел бы в его ашрам или как там у них называются эти лагеря духовно-озабоченных?

– Есть светлые миры, есть темные, а есть нейтральные. На нейтральных всегда есть представительства – ваши и наши, – он улыбнулся. – И в этих мирах и происходит борьба светлых сил с темными… Как, например, на Земле.

– Правильнее сказать, имитация борьбы, – ухмыльнулся я со знанием дела.

– И опять ты глубоко прав, уважаемый Демьян! – хохотнул и Шунья, и приятельски похлопал меня по плечу, но, так как он был ощутимо ниже меня ростом, его хлопки пришлись мне в область лопатки. – Белое Братство и Преисподняя борьбу имитируют, а вот в душах людей сражение ведется уже нешуточное. Да ты сам все это знаешь лучше меня.

Мне вдруг очень захотелось спросить этого хитрого, но очень мудрого и добродушного старикана о самом для меня главном.

– Как считаешь, Шунья Цзы… смогу ли я вырваться из Преисподней? Смогу вернуть свою душу?

Он вновь похлопал меня по лопатке и ответил:

– Обязательно. Может быть, это не будет просто, но ты справишься. Я познакомился с тобой и могу сказать это точно, – говоря это, Шунья, взяв меня за плечи, повернул к себе и очень серьезно посмотрел в глаза.

– Спасибо. Я верю тебе.

– А мы верим в тебя, дважды отрекшийся, – улыбнулся старик. – Люцифер сказал, что ты хотел что-то посмотреть?

– Признаться, это просто мое любопытство. Хотел взглянуть на ангельские деяния – один-два случая, когда Белое Братство работало с землянами, если можно. Интересно сравнить, насколько сильно отличаются наши методы.

– Ах вот что тебя интересует, – вновь ленинский прищур, – ну, что же, пойдем, я тебе покажу, где находится наша библиотека… Хотя, по-современному, правильнее было бы сказать видеотека?

Я пожал плечами. Мы приблизились к одной из каменных пирамид. Она была невысокой и будто бы охвачена легким сиреневатым свечением.

– Когда подойдешь к стене, уважаемый демон Демьян, просто ни о чем не думай и делай шаг внутрь. Так же потом и выйдешь, – сказал Шунья.

– А что будет, если я о чем-нибудь подумаю?

– Застрять можешь… в стене… – Шунья Цзы широко улыбнулся, обнажив щели между зубами.

Указанным способом мы вошли в пирамиду. Внутри оказалось сумрачно, но не темно, хотя источника какого-либо света я не обнаружил. Прямо под сводом пирамиды стоял каменный постамент. Больше ничего. Шунья Цзы подошел к стене, приложил руку к одному из камней, который вдруг провернулся вокруг своей оси, показав изнаночную сторону. И тут отблеск пробежал по стенам, осветив еще тысячу подобных камней. Все они провернулись, обнажив такие же тайники. В изнаночной части каждого камня углубления с различными минералами – поделочными и драгоценными. Пирамида являлась своеобразным хранилищем самоцветов. Были там и изумруды, и аметисты, и опалы, и малахит, и рубины, и еще множество других. По форме они отличались, но в каждой ложбинке располагались камни схожего размера. Даже в полутьме все это сверкало и переливалось очень красиво.

– Ого, – сказал я, – да у вас тут не библиотека, а настоящая сокровищница.

– Ты снова прав, уважаемый Демьян. Именно так. Ну, думаю, я тебе тут не понадоблюсь, разберешься сам?

– С чем разберусь? – не понял я.

– Так ты еще не пользовался таким способом записи? Ну да, конечно, компьютеры все, компьютеры. Берешь в руки один из этих камней, садишься поудобнее, сосредотачиваешься и… дальше сам поймешь, ничего сложного. Тем более для тебя.

Шунья Цзы ушел через стену пирамиды, оставив меня одного в пещере Али-Бабы.

* * *

Сколько тролль себя помнил, он жил ради ненависти, и сейчас осознать, почувствовать, что его прежние цели и мечты, по сути, отвратительны, было очень тяжело. Когда тролль достаточно восстановился для того, чтобы идти, он вернулся в пещеру.

Тот, кто приносит смерть, лежал на каменном полу своего логова и думал. Восстанавливал в памяти все, что с ним произошло от того дня, с которого себя помнил, и до нынешнего. И не было в его прошлом светлых пятен. Убийства, ненависть, голод. Голод, убийства, ненависть. Черный тролль вдруг осознал, что вспоминает все как-то отстраненно, будто бы это происходило не с ним, не в его жизни. Будто бы это чья-то чужая история, одна из тех сказок, рассказанных маленьким детям, что он подслушал в юности, пробираясь в деревню тенью и подкрадываясь к домам. К тем, конечно, которые не охранялись псами.

«Гр-р-рх-х-х… Кто я такой… Где моя мать? Отец? Кто создал меня и зачем? Может быть, и вправду – я дитя Короля Тьмы? – Эта мысль не наполнила его сердце гордостью, а скорее напугала… – Если это так, то что он хотел от меня? Чтобы я жрал и убивал, убивал и жрал? Или чтобы я захватил мир? Чтобы погрузил его во мрак? Вряд ли… Если бы он хотел, послал бы мне знак, помощников… А мне был послан тот, кто меня остановит… И остановил. Больше я убивать не буду».

Так прошло два дня и две ночи. Тролль порой забывался сном, но, проснувшись, вновь начинал листать постыдные страницы памяти и задавать себе вопросы, на которые не было ответов. На исходе второго дня к нему пришла боль. Боль не от раны или ушиба, а та, которая гнездится внутри, и часто сильнее физической. И была она вызвана стыдом. За все, что успел натворить, но еще больше за то, что хотел сделать. Тролль катался по полу своей пещеры, кричал, стонал, пытался себя убаюкать, подменить отвратительные воспоминания чем-то светлым, добрым: праздничные песни деревенских, луга, покрытые разноцветьем растений, тихий плеск реки Серебрянки… Все напрасно… Тьма побеждала, требовала внимания, застилала собой небосвод памяти… И на картине его воспоминаний, написанной черной краской, была только одна светлая точка, которая билась, пульсировала, продолжала жить… Это была его проснувшаяся совесть…

А потом с ним случилось то, чего не бывало прежде, – он заплакал…

«Я хотел топтать младенцев… Слушать хруст их маленьких косточек? Что это?! Как я… Почему?! Мечтал сносить головы?! Всех сжечь, а самых слабых догонять и давить?! Я хотел убивать всех без разбору, всех, кто попадется?!»

Тролль даже не замечал, что по его морде сплошным потоком льются слезы… Он катался по полу, поднимался, скреб, ломая когти, стену пещеры и выл – долго, протяжно, горько. Вой слышали жители девяти деревень. Они загоняли детей по домам и запирались на три запора, полагая, что огромные волки поселились в ближайшем лесу.

«Это какой-то морок, – бормотал несчастный тролль, глядя перед собой сквозь пелену слез, – какое-то проклятие… Я не мог хотеть этого… Это не я мечтал об этом… Не я убил того несчастного воина, а потом безобидного старика… Не я мечтал пожирать младенцев… Не я… Будто кто-то вселился в меня… Владел мной, моими мыслями, желаньями… Делал то, что хотел… Не я – тот, кто так ненавидел. Не я-а-а!!»

Но нет, это был он и никто более. И это осознание мучило тролля больше всего… И снова протяжный, жуткий вой оглашал окрестности.

Больше всего из того, что тролль успел сотворить, его мучило убийство старика эльфа. В конце концов человеческий воин был сражен в честном бою… Да, это слабое оправдание, совесть отвергала его, но это было хоть какое-то объяснение тому гнусному поступку. Убийству старика не было ни объяснений, ни оправданий.

«Старик не был обычным эльфом. Я и раньше слышал об эльфийском короле. О чудаке-художнике, который не расстается со своей подставкой для картин. Любимый король Гровенгридля. Зачем я сделал это? – спрашивал себя тролль. – Зачем убил безобидного старика, который всего лишь пришел мне помочь? Что я хотел показать ему? Свою силу? Свое могущество? Почему не остановился, не выслушал его? Все бы было иначе…»

Но тролль понимал, чувствовал, почему он тогда убил эльфа. Тот, кто приносит смерть, ощущал в нем угрозу для своего мирка, полного мерзости и злобы.

«Старик мог пролить свет на болото моих нечистот… Что он и сделал, в конце концов…»

Утром третьего дня тролль наконец осознал, что ему надо делать, чтобы хоть немного угомонить свою совесть. Заставить ее если не замолчать, то хотя бы не кричать все время надсадно. Единственный способ как-либо искупить свою вину, принять достойное наказание – это обо всем рассказать эльфам, решил он.

«Пусть они знают, кто на самом деле погубил их предводителя. Пусть они воздадут мне по заслугам, – думал тролль, – а потом, если останусь жив, я буду служить им, служить их лесу. Может быть, однажды я тоже помогу кому-нибудь развеять тьму внутри себя и найти свет. Если смогу, конечно. Старик, я постараюсь отплатить за твое добро! Ну а если эльфы просто казнят меня – это будет справедливо. Они-то знают, как убить тролля».

С этими мыслями он и двинулся в сторону Гровенгридля. В то утро Скогур-Норти вместе с отрядом эльфов добралась наконец до логова тролля. Вначале они отправились по ложному следу, не рассчитывая, что тролль вернется в свою пещеру, но потом все-таки нашли его. Добравшись, эльфы, как всегда в таких случаях, заняли позиции на деревьях. Чтобы наблюдать за логовом тролля, они выбрали ели с густыми кронами, которые росли на приличном расстоянии от пещеры, но не слишком далеко. Эльфы приготовились ждать ночи в надежде умертвить спящего тролля, не предполагая, что в то же утро им снова придется отправиться в путь.

* * *

Все оказалось проще, чем я думал. Взяв в руки камень, не нужно было даже особо сосредотачиваться, – образы всплывали сами собой и были довольно четкими и контрастными. Будто бы смотришь яркий сон, но, при желании, можешь его останавливать. Причем, если посреди сцены открыть глаза, то звуки обрываются, а образы как бы зависают – но даже с открытыми глазами ты чувствуешь их присутствие. Так бывает, если проснуться посреди глубокого сна. Вон она, та девушка, с которой вы потянулись губами друг к другу, или вот она та веревка, которую бросил тебе друг, чтобы ты привязал его лодку, – но губы твои уже лобзают воздух, а рука вместо веревки хватает край одеяла. Вот и камнестранствия давали такой же эффект, но, в отличие от сна, глаза закрыл – и снова смотришь с того же места.

Я даже придумал название этой коллекции камней. На древнегреческом «камень» это «петр». «Петрофилия» – коллекционирование камней. Значит, такая вот каменная библиотека отныне мной будет называться «петротекой». А просмотр информации, заключенной в камне, я решил называть «петрофильмом».

Помимо каменного постамента в центре внутренней части пирамиды я обнаружил там еще несколько плоских булыжников с углублениями посредине – такие своеобразные кресла. Они стояли по углам, и потому я их не сразу заметил. Я брал из коллекции минерал, располагался в таком кресле и смотрел петрофильмы один за другим. Торопиться было некуда, с работы меня уволили, а Люцифер во время последней встречи вновь сказал, что мне надо отдохнуть и все переварить. Сказал, что, может быть, я еще передумаю. Ну, это вряд ли.

Надо сказать, что до конца я досматривал далеко не все, да и вообще не искал чего-то конкретного, просто удовлетворял любопытство. Всего я отсмотрел штук двадцать петрофильмов, но большинство из них – бегло, и лишь пять или шесть от начала до конца. Разумеется, в памяти у меня все сразу же перемешалось, но пару историй я смог запомнить. Одна из них грустная – по человеческим меркам, конечно; другая скорее веселая.

Первая начиналась с кабинета ученого. На вид главному герою было лет сорок пять, может, чуть больше. Умышленно или случайно она появилась, но в Аркадии Казимирове – так звали этого советского физика – наблюдалась некая схожесть с Эйнштейном. Казимиров походил на немецкого гения взъерошенностью седых волос и безумным блеском глаз человека, фанатично преданного работе. Впрочем, шевелюра Аркадия была гораздо сильнее бита молью возраста, нежели у его прототипа. Ходил Аркадий Юльевич слегка сгорбившись, росту был невысокого, одевался малоопрятно. Еще в институт на лекцию – туда-сюда, но по дому нередко расхаживал в огромных – до колен – трусах и старом сером пиджаке на голое тело.

Супруга его по имени Лилия являла собой образец жены гения. Она была младше Казимирова на пятнадцать лет. Классическая история: влюбленная в своего преподавателя студентка десять лет назад выскочила за него замуж. На своей карьере она поставила жирный крест, всецело посвятив себя служению научному гению своего супруга, в институте же работала лаборантом на полставки. Надо сказать, что житие с вспыльчивым, взбалмошным, нередко изменяющим мужем было настоящим испытанием, но Лилия переносила его стоически. Готовила любимому суп с клецками, собирала в школу и провожала в шахматный кружок Казимирова-младшего, много читала и мало грустила. При этом мужа обожала бесконечно.

В семье был и автомобиль – невиданная роскошь для начала шестидесятых двадцатого века. Машину – новенький лупоглазый «москвич» салатового цвета – Казимиров купил года три назад из денег, накопленных за патенты, плюс ссуда, плюс папины накопления.

Конечно, в минерале не была заключена подробная информация о жизни Казимирова начиная с мамкиной титьки – как в фильме, давалось всего несколько кадров, из которых вся картина становилась ясна. Такими же краткими отрывками был показан и буйный нрав Казимирова – в общении со студентами, с женой, с друзьями. До исчадья ада ему, конечно, было далековато – могу судить не понаслышке, но в дурных чертах характера он мог посоревноваться не то что с Эйнштейном, а, может быть, и с самим Эдисоном.

Как вопросы о смысле жизни и первичности духа являются главными темами философии, так, наверное, ключевыми вопросами физики являются вечный двигатель и антигравитация. Работы Казимирова были связаны как раз с последней. Началось все с подробного изучения наследия великого физика Теслы. Именно его электромагнитная индукция и послужила толчком к научным изысканиям Аркадия Юльевича.

Наверное, можно подумать, что раз пятьсот лет живу на свете и перевидал всякого, я должен разбираться и в физике – но, увы, современный старшеклассник даст мне сто очков вперед. Поэтому, хотя в петрофильме и фигурировали какие-то схемы, приборы, цифры – суть я понял мало. Но ликующий Казимиров, бегающий по своему кабинету, кидающийся с объятьями на сотрудников и целующий взасос лаборантку – отнюдь не жену, кстати, – все это говорило о том, что в жизни главного героя случилось что-то очень хорошее и значимое.

Нет, антигравитационный двигатель они, как я понял, не создали. Казимиров энд компани открыли новый вид энергии. Об этом ученый и рассказал на научной конференции в своем институте. Данная энергия обладала двумя чудесными свойствами: безграничный ресурс и малозатратное получение. Иначе говоря, дешево и много! Это то, что я уяснил своими куриными – в вопросах физики – мозгами. А вот после конференции петрофильм уже шел не обрывками, а довольно подробно. Порой картинки не было, только голоса совещающихся ангелов.

– Что там, Аврелий, как близко он уже к окончательной формуле? – Как я потом понял, это был голос старшего куратора проекта «Казимиров».

– Вчера его работа закончена, – невеселым голосом ответил другой ангел.

– Гадство… – не по-ангельски отреагировал главный… – Уже опубликовал?

– Пока нет, Прокул, – все так же невесело отвечал Аврелий, – но через две недели он едет в Москву на научный симпозиум. Тема его выступления уже обозначена как «Гравитационное поле Земли и его роль в получении доступных видов энергии». Также готовит документы на патент. Этого уже не скрыть, Прокул.

– Как же мы с тобой допустили-то?.. – не то упрекал, не то просто размышлял вслух главный.

– Прокул, ты знаешь, делали все, что могли… Все средства использовали, чтобы отвлечь от этой работы или перенаправить поиск в другом направлении. Бесполезно.

– Да, я знаю, знаю.

Вновь побежали кадры с радостным Казимировым: вот он что-то празднует с коллегами, вот он – наконец-то – в магазине одежды, костюм себе новый покупает, вот он с женой в театре. В новом костюме. В белом. Ну, он так решил. На фоне этих и подобных кадров звучит следующий диалог.

– Приветствую вас, Прокул и Аврелий. В общих чертах обстановку на сегодня знаю. Главный вопрос, кто-нибудь изучал возможные последствия?

– Да, Феофан, – теперь уже грустным голосом отвечал руководитель проекта Прокул.

Вновь пошел видеоряд. На полигоне проводится испытание новой бомбы. Как я понял, советской. Взрыв, кстати сказать, совсем не такой разрушительный на вид. Но потом, как в современных компьютерных имитациях, показан срез земной коры. Только тут я вижу, что съемка документальная. И это притом, что это будущее так и не наступило, к счастью. Верхние слои земной коры – после взрыва магнитной бомбы – приходят в движение, деформируются, появляются большие трещины. Вновь показан полигон – он содрогается как при сильном землетрясении. Следующий ракурс – с высоты птичьего полета: появляются большие разломы, падают деревья, выворачивая корнями землю, землетрясение продолжается и даже усиливается. «Петрокамера» поднимается еще выше – цунами, активизируются вулканы Южной Европы и Дальнего Востока. Нарезка из теленовостей различных мировых СМИ: перекошенные лица и выпученные глаза телеведущих, бегущие строки про советскую агрессию, видеокадры с огромными волнами цунами, накрывающими целые города, и толпы людей, бегущих по трясущейся земле от вулканической лавы… Далее видеосъемка полномасштабной ядерной войны.

– Понятно, – сказал Феофан. – Вероятность подобного развития событий?

– Высокая, – ответил Аврелий, – по нашим расчетам, не менее семнадцати процентов. В случае если испытания бомбы совпадут с очередным обострением между Штатами и Советами – вероятность вырастает до сорока восьми процентов.

– Как-то пробовали отвлечь?

– Тысячу способов. Появление старых друзей, любимых – в прошлом – женщин, две новые студентки в его вкусе…

«Ого, да у них иногда методы совсем как наши», – подумал я.

– …другой институт звал его на должность декана с двухкратным повышением зарплаты, американцы выходили с предложением сотрудничества по антигравитации… Все зря. Ни на что не клюнул. Даже споить пробовали, чтобы как-то отвлечь… Все лучше…

– Ну, это вы уже зря, ребята, – отреагировал Феофан, – мы все-таки не демоны…

– Все равно ничего не получилось, – вступился за своего подопечного Прокул, – Казимиров работает, как оглашенный. Ничего и никого вокруг не видит…

– Ясно. Тогда делать нечего.

Долгая пауза, в течение которой я опять вижу эпизоды из текущей жизни Казимирова – на этот раз малозначимые – и слышу негромкие закадровые переговоры Аврелия с Прокулом. Они явно ждут чего-то.

– Разрешение получено. Велено тщательно продумать компенсационное воплощение.

Что такое «компенсационное воплощение», я прекрасно знал. Если какому-то человеку в жизни пришлось претерпеть многое – и не за грехи, а по стечению обстоятельств (например, концлагерь), то часто ему дают в следующей жизни родиться совсем в других – гораздо более комфортных – условиях. Вас удивит, например, что некоторые миллиардеры из списка Форбс в прошлой жизни были нищими. Но не крали, не завидовали. Это важно.

– Да, это уже продумано, – сказал Прокул. – Через пятнадцать лет он может родиться в одной хорошей семье, в Швейцарии. Полная семья, хорошие и очень состоятельные люди. Больших катаклизмов не просматривается до самой старости. Если только сам не напортачит.

– Чем, вероятнее всего, там заниматься станет?

– Девушка, на которой женится позже, будет жить с ним по соседству. Вместе с детства будут увлекаться флорой и фауной – жучки, травинки, цветочки… Скорее всего, биологию и выберет как профессию. Будет сотрудничать с «Гринпис». Позже, возможно, даже возглавит.

Описания Прокула сопровождаются коротким фильмом, демонстрирующим сказанное. Пузатый малыш в детском креслице, светловолосая молодая мама, подбирающая с детского подбородка ложечкой ту часть пюре, которая не улеглась у малыша во рту; потом такая же блондиночка лет семи – на маму его, кстати, очень похожая – копается вместе с ним в цветочной клумбе: не иначе как ловят жука какого-нибудь или семечко сажают… Снаружи показан их семейный дом… Вполне приличный особняк, надо сказать. Папа, возвращающийся откуда-то на дорогом двухместном авто черного цвета. Вот главному герою лет четырнадцать – он в спортивной форме и с баскетбольным мячом в спортзале среди других таких же пацанов. Ну и так далее.

– Проследите, чтобы все бумаги сгорели, – сказал Феофан.

– Да он всегда их носит с собой. Никогда не расстается со своим портфелем, – ответил Аврелий.

– Кроме Казимирова, кто-то способен восстановить результаты его трудов?

– Нет, – хором ответили Аврелий и Прокул. – Казимиров очень скрытен в этом вопросе. Даже среди его лаборантов никто не знает полной формулы, – продолжил Аврелий, – и нет ни одного, кто способен воссоздать всю картину без его записей.

– Это хорошо, – сказал Феофан. – Что жена и сын?

– У Лилии есть шанс на повторный брак. Года через четыре. Вероятность довольно большая. Бывший аспирант Казимирова. Сейчас работает в Латвии. Скорее всего, переедут туда. Сыну будет нелегко к многому приспособиться, но мы будем следить и помогать.

– Понятно, – в эфире на короткое время повисла тишина, а видеоряд из жизни швейцарской семьи сменился другими кадрами. Лилия, в каком-то смешном чепце, сидит на лавочке, возле маленького домика, щедро обсаженного цветами. На руках у нее младенец. Подросток – видимо, Казимиров-младший – возвращается из школы, с размаху портфелем толкает калитку ограды и так далее.

– Согласовано, – произнес Феофан, а Прокул и Аврелий не сказали ничего, только кто-то из них глубоко вздохнул.

Далее я вижу салатовый «москвич» Казимирова. Вечер, дождь, мокрая дорога. Казимиров один, но очень весел, видимо, даже подшофе. Дорога идет вдоль лесопосадки, потом поворачивает и дальше пролегает над склоном. Именно на этом повороте на полном ходу в автомобиль Казимирова врезается бордовый «КамАЗ». От толчка «москвич» кубарем катится по склону. Дальше взрыв и столб черного дыма.

«Да, ребятки, – помнится, подумал я, досмотрев петрофильм, – вам тоже приходится решать непростые задачки – не только нам».

* * *

Как совсем недавно Черному троллю не терпелось поскорее начать Великий поход, так сейчас ему хотелось поскорее добраться до эльфов. Как совсем недавно в нем клокотала ненависть, требующая жертв, так сейчас, столь же нетерпеливо, но совсем других жертв требовала его совесть. Тролль хотел получить искупление как можно быстрее, поэтому он обернулся могучим черным жеребцом и помчался. В образе темного дыма он нередко облетал окрестности, удаляясь порой довольно далеко от родной пещеры; поэтому тролль приблизительно знал, где находится Гровенгридль. Эльфы-разведчики, которые только-только обосновались на деревьях и приготовились немного отдохнуть от утомительных поисков тролля, были немало удивлены, когда вдруг из пещеры выскочил вороной красавец и умчался прочь. Они прибыли пешими: так гораздо проще прятаться, хотя и намного тяжелее преследовать, но именно этим им и пришлось заняться, так как сразу было понятно, кто скрывается под обликом черного коня.

Скогур-Норти велела выдвигаться за черным жеребцом, а сама, обернувшись лесным голубем, полетела вперед.

Тот, кто приносит смерть, скакал день и ночь напролет, изредка делая остановки, чтобы попить воды из лесного ручья или лужи. На заре нового дня он доскакал до холма, с которого открывался отличный вид на окрестности и было рукой подать до Гровенгридля. Однако внимание тролля привлек не густой эльфийский лес по правую руку, а каменная крепостная стена слева. До этой крепости было, навскидку, полдня пути, если двигаться пешим ходом, но острым зрением тролль увидел многое из того, что происходило внутри крепостного двора.

Никакого замка, дворца или других основательных строений за каменной стеной тролль не обнаружил – только двор и множество низкорослых зданий, похожих на казармы. Также там виднелись какие-то массивные деревянные устройства. Вокруг них суетились гоблины. Они как маленькие черные точки на таком расстоянии – трудно разглядеть, что именно делают, но двигались они стремительно, чем привлекли внимание тролля.

Тот, кто приносит смерть, многое знал о гоблинах: до того, как он очнулся от своей ненависти, тролль рассматривал их как будущих соратников, а точнее, исполнителей его темной воли. Знал он и о том, что гоблины много веков воюют с эльфами и гномами, причем с первыми много чаще. Не дает покоя уродливым злобным существам свободолюбивый нрав длинноухих, хотя, если разобраться, ни гоблинские военачальники, ни сам король Хлубрд Суровый уже не могли бы вспомнить, в чем именно причина их постоянных войн. Просто с молодых когтей каждый гоблин знал – эльфы враги, надо их ненавидеть, а когда вырастешь – убивать. Между эльфами и гоблинами со времени основания Гровенгридля было уже пять войн. Из них три крупные. Что-то подсказывало троллю, что гоблины вновь собираются воевать – деревянные устройства очень походили на камнеметальные орудия.

Надо добавить, что в последнее время с троллем происходило что-то странное: в его памяти всплывали события, лица, названия, места, которых он не мог помнить, так как не сталкивался с ними в жизни. Тролль решил, что все это сны, и знание о назначении катапульт он списал на одно из таких сновидений.

«Что ж… Если они готовятся к войне, то, скорее всего, с эльфами. Вот мне и представилась возможность хотя бы немного отплатить за убийство старика художника», – подумал тролль, вновь обернулся жеребцом, но каурым, чтобы не так выделяться среди пожелтевшей осенней травы, и помчался к гоблинской крепости.

«Чертов тролль, – злилась Скогур-Норти, которая летела горлицей за ним всю дорогу, а сейчас стояла на холме, на том самом месте, где только что был ее преследуемый, – надо предупредить эльфов, что проклятый убийца решил объединиться с гоблинами. Иначе что бы ему там делать? Если нападать, так Гровенгридль отсюда намного ближе. Да и вряд ли бы мерзкий тролль сначала напал на себе подобных. Они ему роднее».

Теперь у ведьмы появилось сразу несколько задач. Во-первых, послать кого-нибудь из Гровенгридля навстречу своему отряду, который еще сутки будет добираться сюда пешим ходом. Во-вторых, как можно скорее предупредить Нертус и Барди о том, что проклятый тролль, скорее всего, выступит против эльфов вместе с гоблинами, у которых, судя по донесениям разведчиков, и так уже все готово к войне. В-третьих, это, конечно, будет решать королева, но Скогур будет настаивать на том, чтобы вновь обратиться за помощью к ригельцам. Без них им не одолеть Черного тролля и войско гоблинов.

– Ты хочешь, чтобы мы, только что став причиной смерти того юноши, вновь просили их о помощи? – спросила Нертус, выслушав ведьму.

– Он был воином, – сухо ответила та, – и знал, на что идет. Такова проклятая служба – или ты убьешь, или тебя. Тем более та куча золота, которую ты послала его матери, хоть и не успокоит ее, должна снять с тебя чувство вины!

– Что ты несешь? – устало сказала Нертус. – Это никак…

– Не будем о прошлом. Поговорим о будущем. Ты думаешь, что когда гоблины сожгут чертов Гровенгридль, они остановятся? Не лучше ли объединиться сейчас пока не поздно? Мы не услугу у них просим, мы хотим, чтобы они стали биться с нами плечом, черт возьми, к плечу против общего врага.

– Звучит убедительно, однако… – начала было Нертус, но Скогур-Норти сделала шаг к королеве, сидящей на ступеньке тронного пьедестала в Зеленом дворце, и подняла руку, давая понять, что не договорила еще нечто важное.

– И гномы.

– Что?! – Нертус резко встала. Даже для всегда сдержанной королевы были запретные темы. Сотрудничество с гномами – была одной из них. – Ты хочешь просить помощи у подземного народа? У наших заклятых врагов?

– Нертус, – примирительным тоном сказала эльфийская колдунья, – в последний раз эльфы воевали с гномами почти пятьсот лет назад. Мы торгуем с ними, делимся сведениями, полученными от разведчиков…

– Это другое, Скоги! – Если обычно принято говорить «сорвалась на крик», то Нертус сейчас сорвалась на шепот. Но это был шепот, который громче крика. – Гномы всегда были нашими врагами. Им ни в чем и никогда нельзя доверять. В конце концов гном всегда обманет – так говорили наши отцы.

– А их отцы то же самое говорили про нас! Нертус, я не предлагаю целоваться с проклятыми гномами! Я предлагаю позвать их, чтобы вместе остановить чертова тролля. Или ты думаешь, черный туман не проникнет в их дурацкие подземные города?

– Может быть, ты права… – Нертус вдруг успокоилась и вновь опустилась на ступеньку. – Я должна посоветоваться…

– Давай, давай, – перебила ее Скогур, – собери чертов альтинг, там тебя спросят, почему ты до сих пор еще королева… Сколько времени дал вам этот мерзавец? Месяц? А осталось?

– Пять. Пять дней. Но Эки мертв и теперь уже все равно…

– Делай, как знаешь, Нертус. Ты королева. Я же пойду предупрежу Барди, что эльфы, которых он отрядил со мной, вернутся завтра.

– Стой, Скоги… – тихо сказала королева, – ты права, надо сделать так, как говоришь. Лети к ригельцам, а гномам я отправлю письмо. Не хочу к ним ехать.

– Молодец, – Скогур подошла и по-простецки хлопнула Нертус по плечу, – правильно решила. Эккеворт бы гордился. Только не затягивай, сама знаешь, пока чертовы гномы не соберут свой дурацкий совет девяти старейшин, ответа мы не получим.

– Хорошо, – устало улыбнулась Нертус, – потороплюсь. И еще, Скоги, – она взяла подругу за локоть и посмотрела ей в глаза, – про смерть Эки пока никто не знает, кроме нас?

– Ну, если ты не проболталась, то я держала рот на замке, – ответила колдунья.

– Вот и хорошо… И не надо… Пока. Через несколько дней все всё узнают.

* * *

Второй из запомнившихся мне сюжетов, был связан с английским пареньком по имени Клиффорд. Сначала, как и в других петрофильмах, была дана краткая предыстория жизни этого юноши, которому ко времени ангельского вмешательства стукнуло семнадцать. Дело было в тысяча девятьсот восемьдесят втором.

Клифф из семьи со средним достатком, но отношения между родителями, как я понял, непростые. Папа – рок-музыкант, не изменяющий рокерским принципам и после сорока, мама – преподаватель в музыкальной школе, благополучно и вовремя переболевшая роком, а сейчас уже мечтающая о домашнем уюте и надежном плече. Плечо же это, вместе с его хозяином, каждый вечер пропадает в баре или на рок-тусовке, а нередко и вовсе используется в качестве опоры для чужих женских голов.

Братьев и сестер у Клиффа нет, что дополнительно осложняет жизнь как сыну, так и матери. Ему, потому что мама не может переключить свою – порой навязчивую – заботу на кого-то, кто более, чем он, в этой заботе нуждается, а ей – потому что маленький ребенок, безусловно, стал бы отдушиной в мире окружающего ее мужского равнодушия. Клифф не то яблоко, что упало от дерева далеко, – музыкой он увлекается, отлично играет на гитаре – хотя ни мама, ни папа не владеют этим инструментом: она преподает фортепиано, а отец – ударник. Но к тому времени, о котором идет речь в петрофильме, Клифф забросил гитару, ему сейчас не до музыки.

Дальше шел калейдоскоп кадров, дававших понять, какую роль в будущем Клифф мог сыграть для человечества. Казалось бы, ничего особенного – паренек станет знаменитым рок-музыкантом, коих в Великой Британии пруд пруди. И даже очень знаменитых. Плюс-минус Фил Коллинз или Стинг, например – какая, казалось бы, разница? А разница есть.

Тут надо сказать нечто важное – мы и ангелы боремся и за обычных, ничем не примечательных людей, не влияющих на судьбу планеты и ее обитателей. За каждую душу боремся. Так и должно быть – любая душа должна расти и развиваться. Но если человек может как-то ощутимо повлиять на свое поколение, стать, например, известным писателем, большим политиком, великим ученым, – за таких людей белые и черные бьются, что называется, не на жизнь… Здесь уже не за одну, отдельно взятую душу идет борьба, а порой за целое поколение. Да что далеко ходить – взять хотя бы историю со стариком Беном. Причем не всегда мы – черные то бишь – боремся против такого человека. Зачастую наоборот: иной «глашатай» поколения нам только на руку. Вот, кстати, не могу понять, как наши дали слить Казимирова. Наверное, светлые обменяли его на кого-то. Но это уже не мой уровень менеджмента.

Итак, Клиффу семнадцать, и он влюблен. И, как это нередко случается, не взаимно. Год назад, после концерта в захудалом баре с участием их рок-группы с броским названием «Shot in the future» – фронтмен, понятное дело, Клифф – к нему подошла очаровательная, миниатюрная шатенка и предложила дружить. Что они и начали делать буквально в ту же ночь. Как оказалось позже, Мэри была своеобразной коллекционеркой. Очень влюбчивая шестнадцатилетняя девочка не искала долгих отношений – искала кратких, но запоминающихся встреч. Ей нравились: рок, патлатые парни с гитарами и не нравилось однообразие. Это было недолго, через пару лет Мэри влюбится и, увы, так же несчастливо, как и Клифф в нее, но это будет уже за кадром данной истории.

Мэри не была красавицей или ребенком богатых родителей, не обладала ничем примечательным, кроме озорного нрава, покладистого характера и легко покладистого тела. Но было в ней что-то – какой-то другой мир, прячущийся за стеклянными глазами фанатки «бойс-бендов». В России – я это знаю, так как моя адская работа, по большей части, связана с этой страной – подобных фанаток называют жабами. Но что-то заставляло думать, что Мэри не жаба вовсе, а сама царевна-лягушка. В английском варианте, наверное, королева жаб.

И Клиффорд запал. Она не была у него первой, но стала настоящей. Он искал с ней встреч – и на его бедную голову – порой удачно. Он парил в облаках блаженства для того только, чтобы каждый раз больнее падать на землю, сталкиваясь с реальностью – она его не любила.

Какой выход напрашивается для неокрепшего юноши, который несчастливо влюблен, постоянно торчит в молодежной рок-тусовке и к тому же, как любой творческий человек, восприимчив и раним? Что излечит его истерзанную душу? Во всяком случае, что поможет ему отвлечься? Правильно – продукция компании «Дьявол и сыновья»: наркотики, алкоголь, беспорядочные половые связи. А за этой цепочкой следуют: ранний алкоголизм, наркомания, венерические заболевания и еще большее самоугнетение. Но это уже не относится к непосредственным продуктам Преисподней, это бесплатный дополнительный бонус. Именно в такую цепочку и попал несчастный Клифф, что было показано в петрофильме очень внятной нарезкой из постельных сцен, малолюдных, но многоградусных застолий, шприцев, таблеток и снова шприцев и таблеток, но уже в руках медиков. Все это под околомузыкальный грохот группы с символичным названием «Выстрел в будущее».

Помнится, я еще подумал тогда: «Если он не перестанет играть такую музыку, буду надеяться, что ангелы его не спасут».

Но борьба в нем все-таки шла – между его внутренними ангелами и демонами. Так прошел год. Попасть в зависимость от наркотиков он не успел. Спиться тоже. Сработал какой-то внутренний тормоз. Да и лечение от триппера его несколько встряхнуло. Но чувство к Мэри все еще было живо, хотя со времени их последней встречи прошло несколько месяцев. И Клиффорд впал в депрессию. Он перестал ходить в колледж, дни напролет сидел дома, писал мрачные стихи, бренчал на гитаре, пил прописанное ему успокоительное и много спал. Друзья постепенно перестали звонить, родители тоже оставили в покое – у них своих забот хватало, так как мать подала наконец на развод.

Разумеется, весь видеоряд петрофильма сопровождался переговорами ангелов, курирующих Клиффа, но там не было ничего примечательного. Простое обсуждение текущих событий и фактов, попытки на что-то повлиять. Правда, в один из очень тяжелых дней ангел пришел к юноше в гости. Он ничего не сказал, просто сел на край больничной койки Клиффа и взял его руку в свою. Ангел, судя по петрофильму, был самый настоящий – могу подтвердить: свечение, эфемерность, лик, исполненный искреннего сострадания. С медбратом не перепутаешь. Это было ранним утром, и, как всегда в подобных случаях, подопечный долгое время после этого не может понять: сон то был или явь. Но это сработало. Думается, после выписки из больницы именно этот визит удержал Клиффа от дальнейшего приближения к алко-наркообрыву. Но оказалось, что это была пиррова победа.

Осенью восемьдесят третьего Клифф решил умереть. Он давно уже выбрал способ – в двух кварталах от его дома размещались несколько корпусов заброшенной бумажной фабрики. Главное здание с серыми стенами и пустыми глазницами окон было достаточно высоким, чтобы, упав с него, разбиться наверняка. Одна из стен этого строения выходила в маленький внутренний дворик, образовавшийся между гаражами и стеной другого корпуса фабрики. Клифф не искал посмертной популярности – как ни странно для человека его возраста, он не мечтал разбиться на глазах у толпы, тем самым выразив подростковый протест в адрес слепоглухонемого мира. Он хотел упасть туда, во внутренний дворик, и юношу вовсе не смущало то, что найти его бездыханное тело могут не сразу. Почему не таблетки или те же наркотики? Передоз – чем не путь в мир иной? Маршрут довольно популярный. На этот вопрос Клиффорд не мог ответить и сам, но после недавних событий при словах «наркотик» или «лечение» у молодого человека начинали мелкой дрожью трястись руки и учащенно биться сердце. Клифф решил именно разбиться.

Было шесть утра. После бессонной ночи юноша проник через разбитое окно внутрь заброшенного здания, поднялся по грязным пролетам на последний этаж, потом, по лестнице, на чердак. Он был закрыт, но Клифф хорошо подготовился и припасенной отверткой отковырнул проржавевшую петлю. И вот он уже на крыше.

Эфир разрывался. Ангелы, которые допускали такое решение Клиффорда только теоретически, перебивая друг друга, искали выход.

– Что он собирается делать? – спрашивал один, хотя по паническому тону было понятно, что он прекрасно знает ответ.

– По-моему, он собирается сброситься с крыши! – отвечал другой, не менее взволнованный.

– Что делать будем? Запросим рекомендацию? – предлагал первый.

– Какую рекомендацию?! Когда?! Он через несколько минут полетит вниз! Ты получишь свою рекомендацию, когда его уже можно будет соскребать с асфальта.

– Кто у нас есть на местах? В ближайшем районе есть кто-то? – почти кричал первый.

«На местах» – этот термин используем и мы, он означает присутствие кого-то из демонов или ангелов среди людей в облике человека.

– Паисий рядом! – вспомнил второй. – Вызывай Паисия! Пусть бежит, хоть что-нибудь сделает!

На счастье, готовность Клиффа к прыжку была не столь велика, чтобы сигануть сразу же, как только поднялся на крышу. Он вынул из кармана клочок бумаги, достал огрызок карандаша и стал что-то писать. Видимо, это было важно.

– Паисий сказал – пятнадцать минут, – это снова был голос первого ангела.

Со стороны второго последовало ругательство, которое в английском обозначает сексуальный контакт.

– …почему так долго?!

– Потому что, знаешь ли, он сейчас без крыльев! – ответил второй.

Когда Клиффорд дописал, он аккуратно сложил вчетверо свое маленькое бумажное послание, сунул его в карман и встал…

– Фак… – грустил второй, – такую девчонку ему нашли… Влюбился бы на сто процентов! Уже этим вечером познакомиться должны были! Все его заморочки как рукой бы сняло… Все напрасно…

– Может, знамение какое пошлем? Молнию там шаровую… Или голубь белый пусть ему на голову сядет? Потом оправдаемся как-нибудь перед старшим, – креативил первый ангел.

– Валяй! – ответил второй. – Только вряд ли успеешь… Он уже…

Клиффорд глубоко вздохнул и посмотрел вверх. Неожиданно с тормозным свистом в тупичок влетел двухместный белый «Порше», из которого выскочил темноволосый парень.

– Где он?! – Это был новый голос, и, как я понял, принадлежал он как раз владельцу авто.

– Сверху! – хором крикнули оба ангела. – Но не беги к нему – не успеешь, – добавил первый.

Темноволосый посмотрел вверх, увидел Клиффа и стал быстро оглядываться – видимо, искал хоть что-то, что могло ему помочь. Кроме старой метлы, прислоненной к гаражу, не было ровным счетом ничего. Тогда владелец «Порше», одетый – хоть и наспех – в дорогой костюм, который, видимо, собирался надеть на работу, схватил метлу и стал энергично мести в том месте, куда должен был рухнуть Клиффорд.

– Что ты делаешь, Паисий? – спросил второй.

– Убираю, мать его, вашу лажу! Что делаю? Что попало! Есть предложения?!

– Гениально, Паисий! Только крикни ему! Пусть он увидит тебя! – воскликнул первый.

Но этого не понадобилось – звук шумно шаркающей по асфальту метлы и так уже привлек внимание Клиффа. Если бы не состояние юноши, увиденное показалось бы ему забавным – на пятачке десять на десять футов некий хорошо одетый сэр с остервенением вычищает метлой асфальт, будто пытаясь не подмести его, а содрать. Тем не менее прыгать на голову другому человеку Клифф не собирался. Он решил подождать.

– Отменяй голубя, – сказал второй ангел, – напугает еще…

Клиффорд решил, что просто переждет эту уборку. Ну, сколько можно подметать такой крохотный участок? Минуту, две. Однако прошло десять, у Паисия – этого, конечно, юноша видеть не мог – под мышками и на лбу уже выступил пот, а прекращать свой трудовой подвиг темноволосый ангел и не собирался. Шшшарк, шшшарк, шшшарк, говорила метла, будто выметая из судьбы юного музыканта сей опрометчивый шаг.

Восточная и западная стены здания примыкали к другим корпусам фабрики. Их крыши были слишком близко, чтобы, прыгнув на них, разбиться. Оставалась южная сторона, которая выходила прямо на улицу. Клиффорд, смирившись с тем, что уборка бесконечна, перешел к южному краю крыши. Было уже начало восьмого – по дороге шуршали авто, пешеходов тоже хватало, а делать из своего самоубийства шоу Клифф не хотел. Возможно, если бы он приготовил этот шаг как последнюю акцию протеста – имело бы смысл погибать на миру́. Но у юноши была другая причина – он просто не видел смысла жить дальше. Видимо, он и вправду отдал свое сердце Мэри, а жить без сердца, с большой дырой в том самом месте, где оно когда-то билось, не было сил. Этому научаешься с возрастом, но Клифф был еще слишком юн.

Была еще одна причина, делавшая невозможным прыжок с южной стороны фабричной крыши. В пяти футах от здания росли деревья, и вероятность падения на одно из них, а не на асфальт, была очень большой. Оставаться инвалидом не входило в планы юного самоубийцы.

Клифф вновь вернулся к северному краю, надеясь, что уборка закончена. Но нет, она продолжалась, и с тем же усердием. Паисию – к слову – рубашку потом пришлось выжимать, а брюки просто выкинуть.

Сначала Клиффорд разозлился. Еще через пару минут пришло любопытство.

«Да что у него случилось-то? Наверное, убил кого-нибудь ночью, труп увез, а теперь следы крови отчищает? Так шампунем и тряпкой, может быть, лучше было бы?» – размышлял Клифф, читавший кое-что из Агаты Кристи и Конан Дойла.

Молодой человек сел на край крыши, свесил ноги и стал ждать. Понятно, что все его действия активно обсуждались ангелами. Суть этих переговоров можно выразить двумя фразами: «Что это он делает?» и «Давай, давай, Паисий, не останавливайся».

Наконец Клиффу стало просто смешно. Он взирал с десятиэтажной высоты на усердного дворника и хохотал, что очень мало походило на горький смех самоубийцы. О прыжке в никуда речи уже не было.

Вдоволь насмеявшись, несостоявшийся самоубийца спустился вниз тем же путем, каким ранее поднялся, и направился домой. Когда он зашел в тупичок, чтобы взглянуть в глаза экстравагантному дворнику на «Порше» и поинтересоваться о причинах столь тщательной уборки, на пятачке уже никого не было. Ни самого владельца, ни его белого «Порше». Лишь к гаражу прислонена истерзанная метла.

Мать Клиффорда недавно уволилась из музыкальной школы и решила давать частные уроки. Вечером того же дня, когда сорвалось самоубийство, в дом Клиффа обучаться игре на фортепиано пришла первая ученица. Очаровательная девушка. Стоит ли говорить, что эта была именно та девчонка, о которой говорили ангелы, и что она смогла очень быстро вытеснить из памяти юного музыканта не только Мэри, но и весь последний несчастливый год?

Может возникнуть вопрос: а как же свобода воли, о которой так много говорилось? Ведь и в случае с Казимировым, и в случае с юным музыкантом Клиффом ангелы активно вмешивались и влияли на эту самую свободу воли. Нет. Светлое братство не повлияло на выбор, который сделал Казимиров. Да, оно хотело отвлечь его от конкретного исследования, переманить, даже подкупить более высокой зарплатой в другом институте, но не запрещало ему заниматься тем, чем он хотел. Да, его пришлось устранить, потому что открытие Казимирова могло уничтожить планету, но жизнь и смерть человека далеко не всегда являются объектом его воли. Не может человек решать, когда ему жить, а когда умереть. Даже когда, как он думает, что может это делать, это далеко не всегда так. Клиффорд не даст нам соврать. Хотя в его случае выбор все-таки был – ну прыгал бы себе на тротуар между деревьями, если уж так приспичило. Голуби да шаровые молнии? Эка невидаль! Отмахнись и ныряй!

Покинув – через безмыслие – пирамиду с петротекой, я быстро нашел Шунья Цзы, который разговаривал с группой людей, одетых по-среднеазиатски: в тюрбаны и расшитые халаты. Заметив меня, старик низко поклонился собеседникам и направился в мою сторону.

– Что скажешь, уважаемый демон Демьян? Нашел ли ты то, что искал?

– Да, большое спасибо. Очень поучительно.

– Очень рад, – сказал Шунья, – могу ли еще чем-нибудь помочь тебе? Может быть, появились новые вопросы?

– Только один. Я видел, что ты сейчас беседовал с какими-то представителями Средней Азии или, может, Ближнего Востока. А кто сюда, в рай, попадает чаще – мусульмане, христиане, буддисты?

– О! – почему-то очень обрадовался мой собеседник. – Совсем нет такой системы, совсем, уважаемый Демьян! Среди нас есть и представители больших религий и каких-то малоизвестных учений, о которых ты даже не слышал. Есть и те, которые пришли своим собственным путем. Вот, взгляни на эту пирамиду, – он указал мне рукой на самую большую из всех. – Когда ты находишься на ее вершине, тебе все равно, по какой из ее граней ты поднимался. Они все сливаются в одно. А пока человек карабкается по одной из плоскостей наверх, то другие грани не видит вовсе, полагая, что верный путь один – его собственный. А путей к вершине много! – радовался Шунья Цзы.

– Лучше не скажешь, – кивнул я.

– Очень рад, что тебе у нас понравилось, уважаемый демон Демьян! Прощай и кланяйся Люциферу.

Я вызвал портал и вернулся в Преисподнюю. В гостях, как говорится, хорошо, а дома, будь он трижды проклят, лучше.

* * *

Когда до гоблинской крепости оставалось несколько сот шагов, тролль сбросил облик коня и темным облаком проник внутрь, просочившись сквозь воротные щели. Так и есть: всюду казармы, а большие деревянные орудия – катапульты и баллисты. Черный тролль уже встречал гоблинов до этого. Чаще всего в лесу. Как-то раз, когда был голоден, даже пообедал одним из них. Мясо гоблина жесткое и жилистое. Тот, кто приносит смерть, это запомнил.

У гоблинов довольно длинные уши, выразительные, будто вырезанные из куска древесины, черты лица, невысокий относительно человека рост. А также несуразно длинные руки, слишком широкие плечи, короткие и кривые ноги. Кожа коричневого цвета, грубая и толстая, как свиная. Широченные рты, слегка приплюснутые головы, далеко посаженные злые глазки. Обожают воевать, хотя и трусливы. В их понимании война – внезапное нападение толпой на одного. Одеты всегда, как дикари с каких-нибудь далеких островов – что нашли, отобрали, захватили, все цепляют на себя. То же касается и оружия. Поэтому если эльфы чаще всего держат в руках лук или короткий меч, гномы – щит, топор или боевой молот, то в лапах гоблина может оказаться буквально все что угодно: дубина, длинный меч, копье, арбалет или просто огромный нож. Если встретите в лесу гоблина, то, во-первых, он никогда не будет один, оглянитесь – за кустами притаились еще пятеро. Во-вторых, можете не сомневаться, если вас меньше и вы слабее – они нападут, если же вы хорошо вооружены и не одиноки – постараются не попасться вам на глаза. Можно сказать с уверенностью, если однажды вы будете гулять по лесу и встретите одинокого гоблина, который не убежит, но и не махнет рукой собратьям, знайте, вы перегрелись на солнце или перепутали сыроежку с мухомором – так как такого не бывает. И лишь когда дело касается эльфов кривоногие человечки забывают о трусости. Нет, они не пойдут вдвоем на целое войско, но при внешнем равенстве сил обязательно будут сражаться.

Именно таких существ и повстречал Черный тролль за крепостной стеной – в грязном и пыльном внутреннем дворе с неуклюжими казармами и убогими хозяйственными строениями. Эту священную для себя землю гоблины называют не иначе как королевством.

Сразу стало понятно, что гоблины готовятся к битве – во дворе шла настоящая военная подготовка. Отрабатывались приемы защиты и нападения мечом, копьем и палкой. Велась прицельная стрельба по мишеням из коротких луков и арбалетов. Несколько гоблинов копошились в пыли, видимо, тренируя борцовые навыки. Во всем этом действе тролль – который, чтобы не выделяться, тоже принял облик гоблина – не заметил какой-либо системы. Казалось, каждый рубит и стреляет во что горазд. Но, наверное, какая-то система в этих упражнениях все-таки была, так как несколько гоблинов с важным видом расхаживали между дерущимися, покрикивали на них и давали указания. Эти командиры отличались от обычных солдат не только внешним видом, но еще и тем, что все время бренчали во время движения – будто связка амбарных ключей. Все потому, что они были обильно обвешаны разными безделушками и причиндалами типа бус, клыков на нитях и колец в ушах.

– Эй, разгильдяй! Вставать в строй и драться! – крикнул троллю один из таких нарядных.

Тролль постарался затеряться среди дерущихся – отрабатывать приемы сегодня явно не входило в его планы. При желании он и так уложит всех вокруг в одну аккуратную поленницу. А вот есть хотелось – день и ночь скакать без остановки тоже силы нужны.

И тролль, черной тенью просочившись в погреб под общей трапезной, нашел себе кое-что из съестного. Хотя человеку это сделать было бы непросто – сушеные степные крысы и ящерицы, вяленые летучие мыши и другие подобные деликатесы не у многих вызовут аппетит.

Тот, кто приносит смерть, задумал пересидеть в погребе до поздней ночи, а уже в темноте напасть. Когда стемнело, гоблины разбрелись по казармам, и все стихло – точнее, ругань и лязг мечей, сменились многоярусным храпом. Тролль покинул свое укрытие. В казармах гоблины спали вповалку прямо на земляном полу – ничего подобного мебели, конечно, не было и в помине. Разве что у короля и военачальников – тролль их тоже навестил – имелись в наличии грубо сколоченные столы и топчаны.

Сначала он хотел передушить спящих. Потом подумал, что это слишком хлопотно, и решил их сжечь – угли в большом огнище, на котором гоблины варили и жарили, до сих пор не потухли. Но потом Тот, кто приносит смерть, отказался и от этой мысли – казармы были каменными.

Впрочем, если бы Черный тролль и вправду хотел перебить гоблинов, он бы это сделал. Но почему-то не стал. Себе он это объяснил усталостью после долгого пути и отправился спать в приглянувшийся ему погреб, решив, что завтра обязательно всех убьет и продолжит путь к эльфам, чтобы принять искупление.

Гномы ответили на призыв эльфов на удивление быстро – оказывается, их разведчики также, как и шпионы лесного народа, следили за троллем давным-давно. Начать с того, что он поселился в пещере, которая в незапамятные времена, еще когда в девяти деревнях и вправду жили гномы, принадлежала им. Тролль внушал им не меньший ужас, чем эльфам, и они сами подумывали о том, чтобы объединиться с заклятым врагом ради общего дела, а тут – такое предложение! Совет девятерых состоялся в тот же день, а на следующий войско подземного народа выдвинулось к гоблинской крепости. Благо идти было недалеко.

Опасения Нертус в отношении ригельцев тоже не оправдались – гвардейцы и свободные от работы наемники не заставили себя долго упрашивать и также пришли на помощь эльфам. Одним словом, спустя три дня у гоблинской крепости стояло внушительное войско. Больше всего прибыло гномов – почти двенадцать сотен низкорослых бородатых воинов встали лагерем у стен гоблинской крепости. Эльфов прибыло чуть меньше тысячи, а войско ригельцев состояло из восьмисот человек, но, в общей сложности, у врат королевства гоблинов встали лагерем почти три тысячи хорошо обученных и весьма решительных бойцов.

Однако до того, как три войска сошлись в одно под стенами крепости, Черный тролль решил покинуть ее пределы. Это был вечер следующего дня после того, как тролль так и не решился устроить гоблинам большой погребальный костер. Гномы уже встали лагерем, но еще не были замечены нерадивыми гоблинскими часовыми. Тролль также не знал о гномах, а тем более о том, что те установили с четырех сторон крепости по большому металлическому зеркалу, направленному отражающей поверхностью в стену. Тот, кто приносит смерть, дождался ночи, взял большой гоблинский нож и отправился в ближайшую казарму – перерезать глотки нескольким сотням гоблинов утомительно, но другого способа он так и не придумал. И вновь он не смог этого сделать – не смог убить ни одного из злобных уродцев. Ему самому себе было трудно признаться, но он вдруг почувствовал к ним… жалость. А как же служение эльфам? Как же искупление? – спрашивал себя тролль и не находил ответа. Тогда он вышел, стащил в середину двора все осадные орудия и поджег.

Эльфы прибыли, когда костер разгорелся.

– Я смотрю, низкорослики, вы не теряли времени даром! – соскочив с коня, крикнул Барди, обращаясь к гномам, которые тоже с удивлением взирали на гигантское пламя, вздымающееся над крепостной стеной.

– Не болтай вздор, длинноухий, – поприветствовал эльфа Памбли, гномский воевода. – Мы не имеем отношения к этому костру.

– Что ж, тогда, наверное, сам Король Света на нашей стороне! – ответил Барди и дал приказ ставить лагерь.

Лишь тогда проснулись наконец гоблинские часовые. Вообще-то их должно быть четверо, они должны стоять на посту, а не спать на стене, но их было только двое и они спали. Треск и жар огромного костра разбудил одного из них. Он открыл глаза, увидел пожар, вскочил, оглянулся, обнаружил военный лагерь под стеной, потерял равновесие и рухнул внутрь двора. Его крик разбудил еще нескольких гоблинов, а через пару минут уже все королевство стояло на ушах.

Тролль, решив, что пока может ограничиться сожжением осадных орудий, так как этим ощутимо ослабил войско гоблинов, надумал покинуть крепость. Обратившись в темный дым, он хотел испариться, но не тут-то было. Кое-как просочившись сквозь щель в главных воротах, тролль почувствовал, что уперся в незримую стену. Он сразу понял, что виной тому огромное зеркало, установленное прямо напротив врат.

Тогда он перелетел к другой части крепости и постарался улетучиться через верх, но и тут его ждала та же незримая стена. Черный тролль стал торкаться во все стороны, но везде натыкался на преграду, преодолеть которую было выше его магических сил. Даже когда он решил устремиться вертикально вверх – его держали невидимые узы зеркал.

Он был в западне.

* * *

На этот раз наш разговор проходил в боулинг-клубе. Вообще, я заметил, что Люцифер избегал экзотических мест – никаких иных миров или других измерений. Все наши беседы проходили на Земле. Недаром говорят, что он очень привязался к этой планете.

Днем в боулинг-клубах обычно малолюдно, сегодня же было и вовсе пусто. Даже официантки куда-то подевались.

– Как тебе понравилось в раю? Не захотелось перейти на их сторону?

– Я думал об этом, но – нет. Чувствую, что не имею права. Я должен снова пройти человеческим путем. Шаг за шагом. И больше не сорваться в пропасть.

– Хорошо сказано! – сказал Император, неуклюже запуская шар по дорожке. По-видимому, эта игра не была его коньком. – Я думаю, наши с тобой встречи подходят к концу. Поэтому если у тебя остались вопросы – задавай их сейчас.

– Что со мной будет дальше? Смогу ли я вновь родиться человеком и прожить обычную жизнь?

– Об этом как раз позже. Другие вопросы?

– Хорошо. Есть еще один вопрос, который меня давно волнует, – я запустил шар, принесший мне «страйк». Это не разбудило зверя в моем сопернике – Люцифер не выражал ни малейшего азарта или желания побить мой результат – он катал шары, получая удовольствие от самого процесса. Думаю, он ровно так же играл бы и сам с собой.

– Спрашивай. – Император всея Тьмы опустился на пластиковое сиденье и закинул руки за голову.

– Душа… На самом деле мы ведь ее не продаем, когда попадаем сюда? Если душа – это частичка Бога, просто «обросшая» некоторыми временными, личностными качествами, то как она может быть продана или просто даже передана кому-либо?

– Разумеется, – собеседника мой вопрос не удивил, – как может быть продано то, что тебе не принадлежит? Это условность – очередная пугалка для человечества. Та грань, за которую человеку заходить не следует, – нельзя предавать себя и своего Создателя ради чего бы то ни было. Но, как видим, не все внимают этому совету, – он добродушно улыбнулся.

– То есть моя душа все время была со мной? Я с ней ни на минуту не расставался?

– Ну, конечно, – Падший архангел со светлым именем («Люцифер» по-латыни – несущий свет) снова подошел с шаром к дорожке, – разве ты сам этого не чувствовал? Откуда бы у тебя возникли эти тревоги, волнения, поиски выхода из нашей золотой клетки? Не будь у тебя души, ты не мог бы ни мучиться, ни наслаждаться плодами своего грехопадения. Ты не мог бы чувствовать – был бы просто механизмом. Даже у зверей, – повернулся ко мне мой партнер по игре, даже не успев отметить, что его шар тоже выбил «страйк», – есть отблески Божественного начала, пусть и в самой зачаточной форме. Я понятно говорю?

– Да, все вполне понятно, – ответил я.

Надо сказать, во всех наших диалогах с Императором никогда не случалось такого, чтобы я чего-то не понял. Что меня всегда удивляло в разговоре с ним, так это то, что он был как бы обезличен. За исключением того раза, когда он умышленно принял облик костяного демона и хотел меня припугнуть, его манера выражаться была, как бы это сказать, объективно-усредненно-правильной. В его речи отсутствовали излюбленные словечки, особая эмоциональная или интонационная окраска. Она была максимально удобна для моего восприятия. Я не сразу понял, почему. Люциферу не свойственны человеческие амбиции, желание как-то себя выделить, обособить. Он не является личностью в нашем, человеческом понимании. Архангелы настолько слиты с Создателем, что бренных черт ни в них самих, ни в их манере держаться не обнаружить. Это ни в коем случае не означает, что они не Личности в другом, более глобальном смысле, но чем ближе существо к Абсолюту, тем оно многообразнее и объемнее, а значит, может принимать любую форму. Но именно эта способность приводит их к пониманию, что чаще всего лучше не принимать никакой. Надо быть рукой Господа – простой, доступной и не вызывающей отторжения ни у кого.

Впрочем, пристрастие Люцифера к пирожным и сигаретам, казалось, придавало ему некоторые черты личности, но это были лишь пятна на Солнце – баловство, игра, вымышленное им самим несовершенство, для того чтобы быть доступнее и ближе собеседнику. Так же, как и игра в боулинг, например.

Не помню точно, кто из нас выиграл тогда, но осознание того, что моя душа никогда и никому не была продана, а всегда оставалась со мной, наполнило меня такой детской радостью, что я чувствовал себя победителем!

Вечером того же дня у меня было назначено прощальное свидание с Наамой.

Эта планета особенная. Она не населена, а является просто огромным сгустком энергий, переплетающихся между собой. Из космоса это небесное тело похоже на очень красивый клубок разноцветных ниток. Называется эта планета… Впрочем, на человеческом языке ее имя не передать – будет что-то похожее на обыкновенное фырканье. Пусть она называется Эоной.

Иногда мы с Наамой прилетали сюда, чтобы покататься на качелях. Это было очень романтично – раскачиваться над переливающейся многоцветием бездной… Зацепив одну из энергетических нитей – Наама выбрала фиолетовую, – она отмотала от клубка искрящийся жгут длиной в полкилометра, подвязала концы к двум камням, плывущим по орбите Эоны, и получила качели с невероятно большой амплитудой. Я последовал ее примеру, но мне попалась нить золотого цвета. В крайних точках разбега наших гигантских качелей мы уже почти не видели друг друга, но зато прекрасно слышали, так как общались мысленно.

– Наама, – сказал я, набирая разбег, – кажется, мы с тобой долго не увидимся…

– Знаю. Может быть, и никогда. Впрочем, когда нибу-у-у-дь – у-у-ух-х-х! – все равно пересечемся! В других телах, в других мирах…

– Может быть, у самого Седьмого Престола! – сказал я.

– Может быть! У-у-ух-х-х! – Я почувствовал, что Наама смеется. То ли потому, что мы все-таки встретимся, то ли просто от качельного восторга.

– Император сказал, что следующая наша с ним встреча будет последней!

– О чем вы договорились? – спросила Наама.

– Да пока ни о чем… Посещаем исторические достопримечательности и боулинг-клубы. Разговоры разговариваем…

– Понятно… У-у-ух-х-х! Я вот посмотрю, чем у тебя все закончится, и, может, сама пойду к нему с той же просьбой. Вскоре. Надоело мне тут… Хотя… Сейчас мне просто здорово! Ух ты!..

Я буду скучать по ней. Если, конечно, останусь жив после «отщепения». И по Нерону буду… Но больше все-таки по ней…

– Я тоже! Но недолго! Долго скучать не люблю! – засмеялась Наама.

– Удивительно, что ты на это вообще способна! – улыбнулся и я.

– А ты знаешь, – мне стало понятно, что она уже не смеется, – первую тысячу лет здесь и не могла. Разучилась что-либо чувствовать… А теперь снова научилась. Отчасти и ты в этом виноват, – она снова смеялась.

Я не нашелся, что сказать.

* * *

Как известно, у гномов очень непростые отношения с магией. Да что там, непростые – враждебно они к ней относятся. В истории Лесогорья нет упоминания ни об одном гномском маге. Зато вот уже много сотен лет подземные кузнецы и мастера каменных дел изготавливали самые надежные в мире обереги, защищающие от колдовства. Одним из таких оберегов и было огромное серебряное зеркало, способное отражать любую магию. Именно эти зеркала не давали троллю покинуть крепость. Он мог бы сбежать только в том случае, если бы уходил в своем обычном виде – огромным Черным троллем. Но это было бы верной смертью – против армии, а тем более двух, ему не выстоять. Гномы, разумеется, знали о волшебных способностях Того, кто приносит смерть, и давно уже заготовили эти огромные круглые отражатели на подставках – ждали, когда представится случай использовать. И вот он возник.

Два дня тролль метался облаком по охваченному ужасом королевству гоблинов и не знал, что ему делать. Да, он был готов умереть – но не так, не как загнанный зверь. Он хотел предстать перед новым эльфийским королем или королевой, покаяться и достойно принять кару. Тролль хотел, чтобы эльфы поняли – он раскаивается, но от возмездия не бежит. Еще очень важно было признаться лесному народу, что именно их король своей картиной изменил его, тролля, и принес им победу. А сейчас? Две армии прорвутся в крепость и перебьют напуганных до смерти гоблинов, а когда магические силы тролля иссякнут, просто продырявят его мечами и стрелами как бешеного медведя.

«Что ж… Может быть, так и суждено мне сгинуть. Значит, такую позорную смерть я и заслужил», – решил Тот, кто приносит смерть, и утром третьего дня осады, покинув свое укрытие, темным облаком скользя мимо суетившихся гоблинов, просочился сквозь воротную щель, намереваясь обратиться в тролля и достойно принять смерть.

Бардагам и Памбли, посовещавшись, решили не нападать на крепость до прибытия ригельцев, которым нужно было дольше добираться, но без которых, по мнению полководцев, их войско выглядит менее внушительно. Расчет делался на то, что трусоватые гоблины, оценив величину армии, расположившейся у стен их крепости, сдадутся без боя и выдадут им своего союзника – Черного тролля.

Стоит ли говорить о том, что делалось в самой крепости? Гоблины поняли, что окружены, а их могучие осадные орудия превратились в кучу золы. Они то хватали топоры и дубины, то бросали их и разбегались, то начинали выкрикивать что-то обидное в адрес гномов и эльфов, но эти ругательства все равно не перелетали толстых крепостных стен… Военачальники пытались собрать солдат в некое подобие боевого строя, но это было невозможно. Пару раз из своего королевского шатра выходил к народу сам Хлубрд Суровый, увещевал, угрожал, обещал – все напрасно. Никогда еще гоблины не были в осаде. Никогда на своей памяти не попадали в такое положение, когда ни убежать, ни спрятаться невозможно. Именно это – новое в жизни – качество страшно их угнетало. Вдвойне пугала неизвестность. На вопрос же одного из гоблинских начальников, брошенный им с крепостной стены: «Чё вам здеся надо? Чаво здеся собралися?» ответа получено не было. Что делать?

Тем же утром и в тот же час, когда тролль решил наконец сдаться и принять позорную смерть, прибыла армия ригельцев. Могучие конные воины, в ослепительно блестящих на солнце нагрудниках и шлемах, приближаясь к общему лагерю, просто не заметили одно из серебряных зеркал, оказавшихся у них на пути. А может быть, приняли его за огромный щит, неудачно оставленный посреди дороги. Одним словом, зеркало упало, а гномы даже не сразу это заметили, исподлобья рассматривая своих новых союзников в борьбе с общим злом. Именно тогда тролль и оказался с внешней стороны крепости, готовясь сдаться. Упавшее зеркало разорвало магический, а точнее, антимагический круг, созданный гномами. Зеркал должно быть именно четыре – с каждой стороны света, – и они должны быть направлены отражающей поверхностью в общий центр. Иначе ловушка не работает.

Сначала тролль растерялся. Но потом, поняв, что ему представилась возможность умереть именно так, как и хотел изначально, обрадовался, и темным облаком помчался к Гровенгридлю. Этого не заметил никто. Точнее, почти никто. С холма напротив крепости за происходящим наблюдала эльфийская ведьма Скогур-Норти, прекрасно знакомая с повадками Черного тролля. Увидев, что он все-таки вырвался из западни и, обратившись в облако темного дыма, несется по полю в сторону эльфийского леса, бросилась вдогонку. Она не знала, что будет делать, если догонит тролля, но и мешкать было нельзя.

Барди в это время молотил кулаком в ворота гоблинской крепости.

– Эй, кривоногие! Открывайте! Всех оставим в живых, если сложите палки и дубины и выдадите нам тролля! – кричал Первый Стражник.

Уговаривать гоблинов не пришлось. Не успел Барди вернуться к войску и оседлать своего белого скакуна, как ворота стали открываться. Несколько десятков воинов из каждой расы, держащих осаду, в сопровождении командиров вошли внутрь крепости. Гоблины стояли посреди двора, а между ними и вошедшими высилась гора оружия, и гора эта продолжала расти, так как в нее вновь и вновь падали мечи, топоры и прочие инструменты смерти.

– Да вы, оказывается, послушные ребята, плоскоголовые! Вот всегда бы так! – усмехнулся Барди. – Где тролль?

Поскольку Хлубрд Суровый не решился покинуть свои королевские палаты, ответ держал один из его подчиненных.

– Какая тролль? Не злися, длинноухий, но здеся нету тролля. Здеся только гоблины! – Звеня и громыхая побрякушками, он окинул жестом понурых собратьев.

– Давай, Квигли, – скомандовал Памбли одному из своих воинов, тот достал из-за пазухи несколько гладких черных камней и раздал другим гномам, после чего пояснил:

– Если вы будете находиться рядом с Черным троллем, они засверкают, даже если он будет для вас невидим. Сразу же зовите остальных.

– Обыщите все вокруг, не пропустите ни один уголок! Нашедшему – двадцать самоцветов из казны! – заявил Памбли.

Тролля у гоблинов не оказалось.

Пока крепость совсем не скрылась из виду, Тот, кто приносит смерть, не менял облика, но потом вновь обратился в каурого жеребца и продолжил путь к Гровенгридлю. Обернувшись быстрокрылым стрижом, эльфийка мчалась за ним по пятам, на лету пытаясь придумать, что она будет и, главное, что она может сделать, чтобы остановить Зло. Неожиданно, когда до эльфийского леса оставалось всего несколько шагов, тролль вновь сменил облик – он обратился в человека, темноволосого мужчину лет тридцати, чуть выше среднего роста.

«Чертов урод! – злилась Скогур. – Думает, что сможет обмануть стражников? Хотя какие там стражники остались, еще вопрос, – сама с собой поспорила она. – Все ушли брать штурмом крепость проклятых гоблинов… Может, и пройдет».

Выбора у нее не было – она должна хотя бы попытаться защитить родной лес, королеву, а также жен и детей тех эльфов, что ушли на войну. Она ударилась оземь, и через мгновение перед троллем возникла, преграждая ему дорогу, эльфийская колдунья Скогур-Норти.

– Анреви дальго равва мазахда инрипа вильгиона нривадукка! – сказала она и схватила посох наперевес.

Тот, кто приносит смерть, ответил не сразу. Какое-то время он просто смотрел ей в глаза – без угрозы, скорее с болью, а затем произнес:

– Я не буду с тобой драться. Можешь убить меня.

– Спасибо, так и сделаю. – Ведьма выхватила тонкий кинжал, который всегда носила с собой, и ударила им мужчину в живот.

Тот стал медленно оседать на землю. Скогур выдернула стилет, испачканный почему-то не зеленой – как у троллей, – а красной кровью, и сразу же поднесла его к шее врага. Она знала, как убить тролля.

– Только позволь мне сказать…

– Говори, – милосердно ответила та, – у тебя ровно столько времени, сколько я буду перерезать твое поганое горло.

– Я шел, чтобы принять смерть от руки эльфа, и я ее приму. Мне бежать ни к чему, – ответил тот, стоя на коленях и истекая кровью, льющейся из вспоротого живота.

– Что-то ты долго возился, – ответила ведьма, но горло его пока не тронула – ей хотелось понять, почему он так странно ведет себя? Почему не убил ее одним взмахом лапы? Даже в образе человека он бы легко справился со старухой. – Что же ты не сдох, когда повстречался с Эккевортом? Помнишь, хлипкий такой старичок? Что же ты убил его, раз сам подохнуть хотел? Почему не дал изрубить себя на куски в крепости чертовых гоблинов? Там ради тебя целая армия собралась, будь она неладна!

– Дай мне сказать, прошу, – тихо произнес мужчина. – Я не умер в крепости потому только, что хотел попросить прощения и поблагодарить.

Ведьма настолько не ожидала услышать этого из уст воплощенного Зла, что даже опустила руку с кинжалом.

– Что… ты собирался сделать?

– Тот старик, Эккеворт, как ты его назвала, он изменил мой мир… Я понял, что все то зло, что творил, только ради того, чтобы найти свет. И я его нашел.

– Что за чертов вздор? – перебила его ведьма. – Ты убивал, чтобы обрести свет в своей проклятой душе?

– Нет… Я убивал, потому что хотел убедить себя, что света нет. Но Эккеворт зажег его во мне… Научил видеть.

– Так, – Скогур растерялась. – Дальше?

– Я шел попросить прощения и умереть, понимая, что эльфы казнят меня. Но служить вам стало бы для меня величайшей радостью. Именно для этого я и проник в крепость гоблинов. Именно поэтому сжег их деревянные механизмы, с помощью которых они хотели напасть на ваш лес.

– Постой. Не части́. Так это сделал ты? Ты – Тот, кто приносит смерть, само Зло, с которым воюет все Лесогорье, решил спасти Гровенгридль? Но почему?!

– Потому, что я вспомнил.

* * *

Земля из космоса похожа на фарфоровую игрушку и казалась такой же хрупкой. Мы парили вокруг нее с Люцифером и любовались. Наблюдая отсюда из космоса за этим блестящим, бело-голубым елочным шаром, очень трудно себе представить, что именно в это мгновение, там, внизу, мерзавец насилует девочку, пьяный муж избивает жену, подонки напали на случайных прохожих, самолеты одной страны ради нефти бомбят мирных граждан другой.

Отсюда, из космоса, это и представлялось самой большой фантастикой – чем-то невозможным, неестественным. Нет, подумалось мне, именно сейчас, именно в эту секунду этого не происходит. Только не сейчас.

Люцифер уловил мои мысли.

– Я тоже иногда об этом задумываюсь… – сказал он, – но тут же себе говорю: это временно, это пройдет, это всего лишь болезнь роста.

– А пройдет?

– Конечно. В крайнем случае, кто-то просто останется на второй год в этой школе. Или будет переведен в подобную. Ведь в конце концов весь спектакль, весь антураж придуман только для вас – для душ планеты Земля. Для зверей и растений, конечно, тоже, но в первую очередь для тех, кто дорос до звания Человек. Эта Луна, всегда повернутая к вам только одной стороной, чтобы не видели своих кураторов с других планет, у которых там много баз. Этот театр с хорошими и плохими героями – ангелами и демонами. Эта череда жизней, чтобы вы могли из воплощения в воплощение изживать ошибки и становиться все лучше. Все это для Человека. А мы – лишь слуги Господа, которые растят вас как в оранжерее, то удобряя почву, то делая прививки, то купируя. Все для того, чтобы частицы Бога в вас очистились от шелухи и расцвели в изначальном великолепии.

– Красиво сказано, – заметил я.

– Пейзаж располагает, – улыбнулся Люцифер. – Вернемся?

Сидя за столом в комнате аудиенций, мы продолжили наш прощальный диалог.

– Существует два вида зла. Одно зло – от помрачения. Оно, как пятна на Солнце. Помрачение отступает, как только душа поднимается и прозревает. Второй вид зла – от Бога. То, которое дается для вашего пробуждения. Именно оно вам и помогает избавляться от первого вида – помрачения. Носителями этого зла являемся мы, демоны. Но не только. Вспомни в «Откровении от Иоанна» – не демоны судили и наказывали людей, не демоны опрокидывали чаши крови в реки, отчего вода становилась непригодной для питья. Это делали ангелы. Мы: и правые, и левые, и светлые, и темные делаем одно общее дело. А весь наш ад, все эти сделки с кровавой подписью, да и вообще, все наше темное братство – лишь бутафория. Да – страшная, да – порой кровавая, но бутафория… Декорации на сцене, на которой происходит великое действо – рождение Человека Духовного.

– Вся жизнь – театр?

– Именно так. В моем случае вообще кукольный, – улыбнулся мой собеседник. – Когда во мне есть нужда, тогда меня из ящика и достают… «Зверь, которого ты видел, был, и нет его, и выйдет из бездны, и пойдет в погибель; и удивятся те из живущих на земле, имена которых не вписаны в книгу жизни от начала мира, видя, что зверь был, и нет его, и явится». Вот – моя роль. Не более. Так что мы хоть и темные, трудимся ради Света.

– «Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо?» – процитировал я из Гете.

– Да. Но только немногие из вас, демонов, понимают это. Теперь мы подошли к главному…

Мне показалось или в голосе Люцифера присутствовали нотки печали?

– Завтра ты исчезнешь из этого измерения и окажешься совсем в другом. Там ты появишься на свет в образе отвратительного чудовища, воплощающего саму ненависть. Все, чего тебе будет хотеться, – уничтожать и разрушать… Ты будешь само помрачение.

– Занятно, – попытался я снизить драматизм, – а зачем?

– Ты пройдешь путь от самой Тьмы к Свету. И если в конце этого пути ты все-таки обретешь Свет, то уже никогда не утратишь. Это огонь, который будет гореть в тебе вечно. Так ты искупишь свое грехопадение и уже никогда не усомнишься в Создателе. Никогда вновь не прельстишься временным в ущерб вечному. Это станет и твоим испытанием, и твоим наказанием.

– Ну а если так и не смогу выбраться? Не смогу одолеть это зло внутри себя?

– Значит, так и будешь вечно скитаться во мраке. Но, я надеюсь, такого не случится. Ты победишь себя.

– Понятно…

От волнения сердце у меня билось где-то в области пупка.

– Дерзай, дважды отрекшийся, – похлопал меня по плечу Император, – упростить задачу не могу, иначе есть вероятность, что опять когда-нибудь попытаешься продать то, что не может быть продано. И неизвестно, возьму ли я тебя обратно! – усмехнулся он. – У нас тут, знаешь, тяжело с вакансиями. На твое место, как мне кажется, вскоре будет претендовать один славный воин. Из другого измерения. Все потеряет – и любовь, и честь, и жизнь. Даже жалко мальчишку. Посмотрим, что он скажет в последний миг перед смертью… Да что я тебе рассказываю, сам все увидишь! – снова улыбнулся Князь Тьмы. – Итак, прощай. Ты отправляешься в иное измерение – к элементалам. Людей там не густо. Зато эльфы, гномы, гоблины – в общем, сплошная экзотика. Удачи от чистого сердца!

Я наконец-то взял себя в руки. Сердце перестало так сильно биться, – скорее наоборот, на меня вдруг снизошло чувство, очень похожее на умиротворение…

– Спасибо.

– На здоровье. Да! Чуть не забыл! Перед уходом освободи уже старика Бена! Отзови своего Ахиллеса, стрелу ему в пятку! Дайте уже деду спокойно вознестись! – Люцифер смеялся.

– Сделаем, – я тоже улыбнулся, – ну, перестарались немного – за общее же дело радеем.

– Прощай. И пусть, когда мы встретимся в следующий раз, мы оба будем в другом качестве.

– Приложу все усилия, Архангел Люцифер. Прощай, и спасибо за все!

* * *

Нертус сидела на камне у ручья возле Вяза Отшельника, когда увидела Скогур. Эльфийская ведьма шла позади темноволосого человека, с мужественными, но не грубыми чертами лица. В том месте, где он держался рукой за живот, рубаха была насквозь мокрой от крови. Скогур – королева отметила это – не спускала с мужчины глаз.

– Посмотри, Нертус, кого я тебе привела! – сказала ведьма и слегка подтолкнула человека. – Могу поспорить, ты даже не представляешь себе, кто это! Это чертов тролль! Тот самый гад, из-за которого мы все стоим на ушах.

– Я знаю, кто это, Скоги. Мне был сон… – тихо ответила Нертус и внимательно посмотрела на человека, словно сверяя его, настоящего, с тем, каким представляла.

– Двинуться можно! Представляешь, я поймала его на пути в Гровенгридль, а проклятый тролль, вместо того, чтобы убить меня одной левой, рассказал мне такую душещипательную историю, что я чуть не заревела! Вот привела к тебе, чтобы и ты послушала. Валяй, тролль, или как тебя теперь величать-то?

– Здравствуй, королева, – сказал темноволосый и опустился на колено, – я пришел просить у тебя прощения…

– Слушай, давай вот эти сопли оставим на потом, – перебила его ведьма. – Главное расскажи – кто ты, откуда, зачем?

– Мое имя Демьян, – сказал Тот, кто еще недавно был троллем. – Много лет назад в другом мире я продал душу Дьяволу или Королю Тьмы, как вы его называете. Я служил у него, выполнял приказы, совершил много зла… Но потом я раскаялся… А он не мог меня отпустить просто так, без испытания – я должен был заслужить право снова стать человеком. Можно, я попью? – спросил он.

– Рассказывай дальше, – королева поднялась, взяла берестяную чашу, которая лежала рядом с ручьем, и, зачерпнув воды, протянула Демьяну. Скогур, увидев это, вскинула брови от удивления, но ничего не сказала. Демьян с благодарностью принял чашу и стал жадно пить.

– Что с раной? Помощь не нужна? – спросила Нертус.

– Нет. Уже лучше. Затягивается, – ответил он, оторвавшись от питья.

– Ты говоришь, Король Тьмы не мог тебя отпустить без испытания? Что за ерунда? Он якобы хотел, чтобы ты ушел от него, но при этом с трудностями. Так, что ли? – спросила эльфийская ведьма.

– Да, именно так. Это долго объяснять. Может быть, в другой раз.

– Если он будет! – вставила Скогур.

– Ну, значит, в другой жизни, – спокойно согласился Демьян.

– Рассказывай, – то ли попросила, то ли приказала Нертус.

– Отобрав мой разум, мою память… даже… мою совесть, он погрузил меня во мрак. В саму тьму. Знаю, что мне нет оправдания, но сейчас я вспоминаю все, что творилось со мной в эти годы, как наваждение. Как сон.

– Удобная отговорка для убийцы, – съязвила Скогур, – я, мол, не я. Спал, болел, плохо помню.

– Я же сказал, – вновь спокойно заметил Демьян, – что не пытаюсь оправдаться, лишь хочу рассказать, что чувствовал. Когда же я встретил Эккеворта, он открыл мне глаза.

Демьян рассказал и про картину, и про муки совести, и про то, как его убивали, но так и не убили деревенские, и про свое решение прийти к эльфам не за прощением, а за искуплением, каким бы оно ни было. Демьян закончил рассказ. Потом, испросив разрешения у королевы, встал, подошел к ручью и снова зачерпнул воды – в горле опять пересохло. Когда он напился, Нертус приблизилась к нему и, взяв за подбородок, заглянула в глаза. В них она совсем не увидела тьмы – только свет, который прорвался наконец из заточения и лился из души сплошным потоком. Потоком добра и сострадания. Потоком любви.

– Мне был сон. Я видела эту встречу. И тебя. Я не могла поверить. Но Эккеворт пришел ко мне во сне, говорил со мной, и я поверила. А теперь вижу, что он был прав. Как всегда, – сказала королева и опустилась на корневище Вяза, торчащее из земли.

– Во что поверила, Нерти? – спросила эльфийская колдунья, которая в течение всего рассказа Демьяна не спускала с него глаз – то ли внимательно слушая, то ли опасаясь подвоха. А скорее всего, и то и другое.

– Поверила в то, что такое возможно. Ты помнишь, как выглядел Эккеворт? – обратилась Нертус к человеку.

– Да, очень хорошо помню, – ответил Демьян, стараясь не встретиться с ней взглядом.

– Превращайся. – Она сказала это так спокойно, как говорят, когда решение принято, и принято беспрекословно.

– Что? – Демьян поднял удивленный взгляд.

– Нертус, что происходит? – спросила колдунья.

– Превращайся в моего мужа, – велела Нертус, – в Эккеворта. Сейчас.

Скогур направилась к королеве, желая что-то сказать, – ведьма уже поняла, что задумала подруга. Нертус вскинула руку, останавливая возражения.

– Не надо мне ничего говорить, Скоги, – спокойно сказала королева, – я знаю, что делаю. Завтра альтинг. Главам древ нужен Эккеворт. А Гровенгридлю – хороший король.

Скогур-Норти остановилась и медленно опустилась на другое корневище дерева. Казалось, ноги перестали ее держать, настолько она была потрясена.

Когда Демьян превратился в Эккеворта, Нертус отломила кусок коры Вяза Отшельника и велела съесть.

Надо сказать, что почти все деревья в эльфийском лесу имели имена. Самым древним и почитаемым, конечно, был Большой Платан, росший на главной поляне. Что касается Вяза Отшельника – он вырос как-то сам по себе и, как и следует из его имени, раскинул корявые ветви на самом краю эльфийского леса – поодаль от остальных деревьев. Именно у его корней и был захоронен отец Эккеворта – король Лоутарайтур Второй. Многие из деревьев в Гровенгридле обладали волшебными свойствами – было таковое и у Вяза.

– Зачем это? – спросил Демьян, тщательно пережевывая древесину.

– Это необычный вяз. Теперь даже я с трудом смогу отличить тебя от Эккеворта. Даже свечение твое будет таким же. Остальные эльфы и подавно не увидят между вами разницы.

– Нет, я спросил, зачем нужно выглядеть, как твой муж?

– Гровенгридлю нужен хороший король – мудрый и справедливый. Такой, каким был Эккеворт. Я для этой роли не гожусь. А ты справишься.

Раздался голос эльфийской ведьмы:

– А знаешь, Нерти? Может, ты и права… Да, черт возьми, это умно́, и мне это нравится! А ты, – обратилась Скогур к новому Эккеворту, – смотри у меня, чертов тролль! Я с тебя глаз не спущу! Оправдай доверие, если ты и вправду переродился! И завтра на альтинге скажешь, что ты одолел самого Черного тролля!

– И это правда. Так и есть, – ответил Демьян.

– С возвращением, ваше королевское величество, – в голосе Нертус не было иронии, только грусть. – Твори добро, учи других находить в себе Свет – это и станет твоим искуплением. Понимаю, ты хотел снова стать человеком, а придется жить в образе эльфа, но тут уж ничего не поделаешь.

– Ничего, эльфом тоже сойдет, – улыбнулся Демьян, – главное, не демоном и не чудовищем. Только я, наверное, не смогу… Спасибо, конечно, за такую огромную честь, но ведь я… – Он поднял глаза на Нертус, но она приложила палец к своим губам, показывая, чтобы он не продолжал.

– Я знаю все, что ты сделал… – тихо сказала она, – но поступки – лишь шаги: плохие ведут вниз, во тьму, хорошие – к свету. Но даже шедший вниз может попасть в восходящий поток и вознестись выше звезд. Считай, что тебе повезло…

– И последние станут первыми, – прошептал Демьян.

– Да будет так.

Ссылки

[1] Гоэтия – средневековая магическая традиция вызывания демонов.

[2] Автор первой «Гоэтии» – Соломон.

[3] Бакштов (гол.) – канат для крепления к борту корабля гребного судна.

[4] Крюйт-камера (гол.) – погреб для хранения пороха на корабле.

[5] «Как арлекина из огня, ты вызвал, наконец, меня» – фраза из речи Мефистофеля в стихотворении А.С.Пушкина «Сцена из Фауста» («Мне скучно, бес…»).

[6] Грогги (англ.) – одномоментное ухудшение состояния находящегося на ногах боксера, после получения им удара в подбородок.