В начале ХХ столетия основные тенденции жизни русского Афона и позиция дипломатических представителей остаются теми же, что и в последние два десятилетия XIX в. Продолжается борьба монахов Андреевского и Ильинского скитов за упрочение своего положения, не прекращаются споры русских келлий с кириархическими монастырями за утверждение имущественных прав и узаконение числа насельников. Противостояние греков и русских на Афоне не только не ослабевает, но и нарастает по мере богатения русских обителей и накаливания политической обстановки в Македонии.

Опасения по поводу растущего обрусения Афона и окончательного перехода его в русские руки нашли яркое выражение в донесении болгарского торгового агента в Фессалонике А. Шопова от 22 мая 1900 г. «Я ездил из монастыря в монастырь по всему Святогорскому полуострову и думал, что езжу по России. На каждом шагу, на пристанях, в монастырях, в келлиях, в центре казы, в лесах и на дорогах, — везде, везде вы встречаете русских и русских, монахов и мирян. Если на всей Св. Горе монахов пятнадцать тысяч, то десять тысяч из них уже русские. И их число изо дня в день быстро увеличивается». Отмечая разницу в числе насельников греческих и русских обителей, Шопов указывает на такие факторы как наличие подворий в Константинополе и городах России, большое число паломников. «Не пройдет пяти-десяти лет, и русских монахов на Св. Горе будет вдвое и втрое больше. Из тех, кто смотрит на это нашествие на самой Св. Горе и вокруг нее, никто не сомневается, что через немного лет Афонский полуостров будет населен одними только русскими. В первую очередь русские монахи Афона, а вслед за ними греки и болгары полагают, что вскоре Афонский полуостров и в политическом отношении будет русским. А экономически он уже давно в руках русских. Все богатые греческие монастыри получают свои доходы под контролем русского правительства из России». То, что политическая власть над Афоном в недалеком будущем будет в русских руках, продолжает Шопов, не отрицают и сами русские чиновники и консулы, которые твердят, что нельзя оставить тысячи русских под произволом кучки греческих монахов, получающих содержание из России. Турция в Афоне не заинтересована, потому что он не облагается налогами и не служит источником дохода. «Вопрос о Святогорском полуострове, с какой бы стороны на него ни посмотреть, по моему скромному мнению, обстоит так: в чьи бы руки не перешла политически Македония, Св. Гора не может в ближайшем будущем не оказаться в руках России», — заключает Шопов.

1900 г. в жизни Афона знаменуется установлением тесных связей Хиландарского монастыря с сербским правительством. 31 марта 1900 г. состоялся официальный акт примирения, согласно которому сербское правительство обязалось ежегодно вносить в обитель по 1000 тур. лир и оказывать ей покровительство. Русское дипломатическое ведомство в этом вопросе встало на сторону сербского монашества. Русский консул в Фессалонике Н. А. Иларионов категорически заявил болгарскому торговому агенту А. Шопову о позиции консульства и отсечении всяких домогательств болгар на этот монастырь. По мнению Иларионова, Хиландар, как историческая сербская лавра, должен принадлежать исключительно сербам; болгары впредь туда не должны приниматься. «Вообще, — пишет А. Шопов, — г-н Иларионов не скрывает своих чувств и поведения по этому вопросу и дает понять, что он сильно заинтересован в превращении этого монастыря в сербский, чем он сам деятельно руководит. Это поведение г-на Иларионова не гармонирует с политикой русских консулов сохранять нейтралитет и быть выше сербско-болгарской борьбы в Македонии. Именно это поведение и придает самую большую силу сербской пропаганде на Св. Горе». Сам Иларионов в своем донесении от 24 апреля 1900 г. говорит о хиландарском вопросе весьма лаконично. Он пишет о пребывании на Афоне сербского епископа Димитрия Шабачского и отмечает, что братия Хиландара решила вступить в соглашение с Сербией, отказаться от дохода в 10 тыс. франков из Болгарии и открыть путь для поступления монахов сербской национальности. Сербское правительство уплачивает долг монастыря; болгарские иноки (до 10 чел.) не подписали соглашения. Шопов же, по сообщению Иларионова, намерен посетить Афон с целью не допустить подписания этого соглашения. Следует отметить, что поддержка сербов против болгар в Македонии была общей линией русской дипломатии в эти годы, что объясняется как непростыми русско-болгарскими отношениями, так и нежелательностью для России террористических действий болгарских партизан. Эта политика в церковном вопросе ярко проявилась в деле выборов сербского митрополита Фирмилиана в Ускюбе.

В следующем донесении, от 22 мая 1900 г., составленном, по-видимому, уже после посещения Афона, Шопов представляет новые подробности русского участия в примирении Хиландара с сербским правительством и дает свое объяснение этим событиям. Следуя советам и воздействию русского консула, сербский монастырь принял предложение правительства уплатить его долги; по завещанию Нишского митрополита Виктора Хиландар получил 6 000 наполеонов. В соглашении подчеркивался запрет принимать в монастырь чуждых иноков, кроме сербов и болгар. Устройство хиландарского вопроса было главной целью посещения Иларионовым Афона еще весной 1898 и в 1899 г. Казалось бы, действия русского консула объясняются только традиционной поддержкой славянского элемента на Афоне и могли быть истолкованы греками как очередное проявление «панславизма». Однако Шопов, который не упускал случая критически оценить позицию Иларионова, давал другое истолкование его действиям. «Вообще на Св. Горе, — писал он, — существует весьма основательное предположение, которое дает разъяснение причин поддержки этого вопроса г-ном Иларионовым. На Св. Горе уже достаточно давно началось так называемое русское нашествие. Каждый знает, что сербы не в состоянии содержать на Св. Горе монастырь, потому что быть монахами и вести строгий монашеский образ жизни противоречит их природе ‹…› Раз нет сербских монахов, русские думают, что при случае смогут присвоить себе Хиландарский монастырь, который обладает большой недвижимостью на Св. Горе и очень удобен для русских, которым не хватает места для строительства. Хилендарцам неоднократно делались предложения как бы со стороны частных лиц-монахов уплатить их долги и обогатить монастырь с тем только условием, чтобы управление перешло в их руки ‹…›. На Св. Горе есть смутное убеждение, что настоящее соглашение между хилендарцами и сербским правительством является мостом к тому, чтобы Хилендар перешел в русские руки». Что касается болгарского монастыря Зографа и скита Св. Богородицы, они хорошо обеспечены и находятся в материальной за висимости от России (Зограф получает доходы от бессарабских имений). Именно этим, по мнению Шопова, объясняется тот факт, что в Зографе, наряду с именем Вселенского патриарха, поминаются имена русского императора и членов царствующего дома.

Соглашение Хиландара с сербским правительством не изменило состава монахов. Посетивший Афон в апреле 1906 г. сотрудник русского посольства Н. В. Кохманский отмечал, что из 12 членов верховного собора монастыря только 4 серба, а остальные состоят из «разных македонских элементов», не признающих, чтобы интересы монастыря были в прямом подчинении политическим соображениям Сербии. Сербское правительство, желая установить более тесные контакты с обителью, постоянно посылало на Афон своих представителей и снабжало ее материальными средствами. Так, в ноябре 1905 г. Хиландар посетил сербский военный агент Лешанин, а в апреле 1906 г. Кохманский встретился там с сербским консулом в Фессалонике.

 

За пределами св. Горы. Афонские монахи в Дечанском монастыре

Итак, попытки русификации Хиландарского монастыря путем непосредственной передачи его управления русским монахам встретили отказ. Немного позднее, на этот раз по инициативе сербского Призренского митрополита, началось поселение русских афонских монахов в знаменитую сербскую Высоко-Дечанскую лавру. В начале 1902 г. Призренский митрополит Никифор обратился к старцу афонской келлии Св. Иоанна Златоуста Кириллу с просьбой прислать ему одного хорошего монаха, которого он мог бы назначить игуменом Дечанского монастыря. При этом митрополит указал на о. Арсения, известного ему по совместной службе в Белграде. Целью такого шага было, по-видимому, не только устройство монашеской жизни в Дечанах на должном уровне, но и улучшение материального положения обители, пришедшей в полное запустение. О. Кирилл не замедлил воспользоваться предложением. «Кирилл, по получении письма митрополита, немедленно написал в Константинополь Арсению о том, чтобы тот отправился сейчас же в Призрен. Причем он дал ему инструкцию вступить с митрополитом в особое соглашение о присылке также других афонских монахов, главным образом из русских, в числе, потребном для составления братии Дечанского монастыря. При этом митрополит должен им даровать устройство по афонскому образцу, с правом выбирать настоятеля из братии». Прибывший 27 июля 1902 г. в Призрен о. Арсений обратился за содействием к местному русскому вице-консулу А. М. Петряеву. Тот посоветовал ему не торопиться раскрывать цель своего приезда перед местной сербской общиной, а в разговоре с митрополитом не ставить ребром вопрос о самоуправлении монастыря и наполнении его афонскими монахами, так как излишняя резкость в этом отношении могла бы принести только вред.

В своем донесении Петряев говорит о том упадке, в который пришли сербские монастыри. Монастырские поместья остаются без обработки и попадают в руки соседних арнаутов (албанцев). Причина запустения — отсутствие братиии деятельных настоятелей. «Энергичная братия, — продолжает он, — могла бы с большой выгодой воспользоваться наклонностью окрестных арнаутов-мусульман обращаться в монастыри в случае каких-либо несчастий, с просьбой помолиться какому-то святому или прочитать такую-то молитву: они слепо верят в чудодейственную силу православных святых. Это показывает, что мусульманство здесь не пустило глубоких корней и успешная борьба с ним, при известных условиях, вполне возможна. Между тем сербские монахи по своей малочисленности и неподготовленности не в состоянии выполнить возложенных на них задач, чрезвычайно важных для будущности края. Поэтому желание афонских монахов придти на помощь присылкой людей по почину самого митрополита заслуживает ‹…› полного внимания и возможной поддержки».

Монастырь Дечаны. Гравюра Густава Адольфа Миллера, 1746 г. Рисунок Георгия Стояновича, 1745 г.

Формальная передача лавры митрополитом Рашко-Призренским Никифором о. Кириллу состоялась 14 января 1903 г.. 29 мая 1903 г. российский посол в Константинополе обратился в МИД с депешей по вопросу о передаче Высоко-Дечанской лавры в Старой Сербии в ведение настоятеля русской афонской келлии Св. Иоанна Златоуста иеросхимонаха Кирилла с братией и об оказании им денежной поддержки из остатков от доходов с бессарабских имений заграничных монастырей. 18 апреля 1903 г. министр иностранных дел В. Н. Ламздорф попросил заключения по этому вопросу у Св. Синода. 22 июня 1903 г. было отправлено ходатайство о. Кирилла. В ответ на запрос МИД, 28 августа 1904 г. К. П. Победоносцев писал, что он «находил не только желательным, но и необходимым оказать возможную поддержку делу возрождения знаменитой сербской святыни, так как оставление ее на неопределенное время в полуразрушенном состоянии не только задержало бы ее благотворную деятельность в крае, но и не отвечало бы достоинству России». По представлению Св. Синода, 4 февраля 1905 г. МИД получил высочайшее соизволение на ежегодную выдачу о. Кириллу на время пребывания его в Дечанах ежегодной субсидии в 10 000 рублей из запасного капитала из доходов с имений молдавских монастырей в Бессарабии. Взамен МИД потребовал от сербского правительства содействия в признании келлии Св. Иоанна Златоуста скитом со стороны Хиландарского монастыря, на земле которого она находится. Казалось бы, начало быстрому возрождению Дечанского монастыря было положено весьма основательное.

Тем не менее, водворение русских монахов было сопряжено как с большими трудностями материального характера, так и сопротивлением со стороны местного населения и властей. «К сожалению, — писал 30 марта 1910 г. товарищ министра иностранных дел, — несмотря на то, что Дечанский монастырь был передан в заведование о. Кирилла подлежащей епархиальной властью, с ведома сербского правительства, дальнейшее пребывание наших иноков в Дечанах послужило предметом постоянного неудовольствия, выражаемого в весьма резких формах как со стороны той же епархиальной власти в лице митрополита Рашко-Призренского, так и со стороны сербского общественного мнения и даже королевского правительства. В Сербии Дечанский вопрос стал почвой для самой страстной агитации против России, которой приписывается желание навсегда завладеть исконной сербской национальной святыней». Сербское правительство ставило удаление русских из Дечан условием получения келлией Св. Иоанна Златоуста прав скита. Однако Хиландарский монастырь потребовал за такую уступку денежную компенсацию, независимо от того, кто будет платить — русская или сербская сторона.

Чтобы наладить отношения с местными жителями, русские монахи старались оказывать сербам материальную помощь. Так, в мае 1905 г. о. Кирилл ссудил сербам с. Лочане 155 лир, чтобы они могли откупиться от долгов арнаутам. «Хотя агитация против русских монахов в Ипеке уже давно утихла, но теперь немногие противники афонцев злорадно указывают сербскому народу на беспомощность русских иноков помочь ему. Арнауты с своей стороны особенно преследуют сербов, преданных нашим монахам. Иные сербы бежали из Ипека в Дечаны и живут там. Арнауты, живущие вокруг монастыря, также с каждым днем становятся все дерзче по отношению к о. Кириллу, и иные уже начали требовать с него денег. Выходить за монастырскую стену — небезопасно», — докладывал русский вице-консул в Призрене Тухолка. Несмотря на неблагоприятные условия, о. Кирилл занимался ремонтом монастыря; в том же 1905 г. он, наконец, получил от митрополита Никифора разрешение посвятить четырех послушников в мантийные монахи.

Большие расходы и связанные с ними долги вынудили о. Кирилла обратиться в Св. Синод с просьбой о разрешении приобрести в Одессе дом для проживания представителей Высоко-Дечанской лавры и келлии Св. Иоанна Златоуста. Удовлетворению этой просьбы резко воспротивился Херсонский архиепископ, выдвинувший следующие доводы: 1) в Одессе уже имеются три подворья афонских монастырей; 2) устройство подворья «для хранения продуктов» не может иметь значения для Дечанской лавры в виду отсутствия удобного сообщения между ней и Одессой, а для келлии Св. Иоанна Златоуста не может быть дозволено, так как она находится в зависимости от монастыря; 3) устройство дома и церкви при нем повлечет за собой материальный ущерб для приходских церквей Одессы; 4) новое подворье, неподведомственное Херсонской епархии, может только вызвать затруднения с местными церковными властями. В результате Св. Синод отклонил просьбу о. Кирилла.

Отношение к русским монахам оставалось достаточно враждебным и в дальнейшем, что было не в интересах российского МИДа. Особенно остро встал этот вопрос во время боснийского кризиса 1908–1909 гг., который вызвал в Сербии резкое недовольство против России. «Было бы бесполезно ныне доискиваться причин такого результата деятельности русских иноков в Дечанах; достаточно констатировать, что настоящее положение Дечанского вопроса создает для императорского правительства такую обстановку, которая совершенно недопустима по политическим его отношениям в Сербии». Ввиду такой ситуации было принято решение об отозвании русских монахов из Дечанского монастыря, так как дальнейшее их пребывание было расценено как вредное для интересов России и православия. Препятствием являлось то, что, несмотря на щедрую субсидию, хозяйственные дела монастыря были доведены до крайнего расстройства; общая сумма долгов восходила к 85 000 рублей. Кирилл ходатайствовал о выдаче беспроцентной ссуды в 60 000 рублей для погашения этих долгов, а также о милостынном сборе в России. МИД, однако, считал подобную меру неприемлемой как с нравственной, так и с финансовой точки зрения. 24 июля/25 августа 1910 г. последовало решение Св. Синода об отозвании русских монахов из Дечан. При этом, несмотря на то, что ходатайство архим. Кирилла о сборе пожертвований в России было отклонено, посол в Константинополе Н. В. Чарыков обратился с особой просьбой о разрешении такого сбора. Он указывал на то, что держатели векселей Кирилла не имеют никаких оснований оказывать ему льготы и в случае замедления уплаты не остановятся перед обращением в турецкие суды. В результате был разрешен сбор пожертвований в течение одного года. По всей видимости, долги были уплачены благодаря очередному решению об отпуске для этой цели 100 000 рублей из запасного капитала имений молдавских монастырей, состоявшего в распоряжении МИДа. Русские иноки из Дечан так и не выехали; усилиями игумена Арсения был выстроен новый корпус келлий, названный «руски конак». Они жили в Дечанах вплоть до Первой мировой войны, когда были интернированы австрийскими властями.

 

За пределами Афона. Русские монахи в Сирии

Деятельность афонских монахов осуществлялась не только на Балканах, но и в Сирии и Палестине. 12 июля 1912 г. в Дамаске было заключено соглашение между Антиохийским патриархом Григорием и о. Геннадием, уполномоченным Крестовоздвиженской келлии на Афоне, о сдаче в аренду патриаршего монастыря Св. Илии в Шуайя на Ливане. Настоятелем монастыря назначался игумен Крестовоздвиженской келлии о. Пантелеймон. Согласно договору, братия могла пользоваться имуществом монастыря на вечные времена и всеми правами, допущенными вакуфом, т. е. строить новые здания и ремонтировать старые, приобретать новые владения и пр. В управлении монастырем настоятель получал возможность ввести общежительный устав и принимать в монашество всех православных, как русских, так и сирийцев, а также удалять всех не оказывающих повиновение. В Бейруте предоставлялось помещение для приезжающих туда монахов. Патриарх сохранял за собой право жить в монастыре в летнее время и получать от монастырских виноградников обычное количество церковного вина в 500 ок. За аренду братия должна платить патриарху ежегодно 200 наполеонов первые три года, 250 — вторые три года, 300 — следующие четыре года и далее ежегодно по 400 наполеонов.

Пересылая копию этого документа обер-прокурору Св. Синода, российский консул в Дамаске Шаховской писал: «Можно только приветствовать этот почин Крестовоздвиженского скита на Афоне распространить свою деятельность на Сирию для каковой здесь самое обширное поле. Появление здесь именно афонских монахов наших, отличающихся энергией, деятельностью и хозяйственностью, может принести большую пользу Антиохийской патриархии и сирийскому православию, помимо того, что это будет выгодно и для монастыря». Пример хорошо устроенного монастыря, по мнению дипломата, может дать толчок к возрождению монашества в Сирии, которое находится в упадке: патриаршие и епархиальные монастыри пустуют, их владения почти не эксплуатируются и не приносят доходов. Вряд ли появление русских монахов вызовет затруднения со стороны турецких властей, продолжал свое донесение Шаховской; недовольство скорее могут проявить католики и главным образом марониты, которые владеют самыми богатыми монастырями в Сирии.

 

Русские келлиоты в ХХ в

Как и в конце XIX в., одной из основных проблем отношений русских и греков на Афоне было положение русских келлий. С одной стороны, русские келлиоты постоянно подвергались ограничениям и притеснениям и со стороны греческих монастырей и патриархии, и со стороны русского правительства. С другой — они получали большую материальную поддержку из России и пользовались такой свободой, какой не было в русских монастырях. Несмотря на непоследовательную и противоречивую позицию русского правительства в отношении Афона вообще и келлиотского вопроса в частности, русские дипломатические представители из года в год оказывали помощь келлиотам в их борьбе с греками.

Положение на Афоне в 1900-е годы стало особенно тревожным ввиду общей напряженной обстановки в Македонии. Члены греческих вооруженных отрядов нередко находили убежище в монастырях Св. Горы; бывали и случаи хранения там оружия. На этом фоне неизбежным был дальнейший рост национализма и неприязни к русским монахам. Сбор информации по этому вопросу константинопольское посольство поручило Н. В. Кохманскому, который неоднократно ездил на Афон в 1906, 1907 и 1909 годах. Отношения греческих и русских монахов подробно представлены в отчете о поездке с 6 по 13 апреля 1906 г. Русские монахи обратились к Кохманскому с жалобами на греков, укрывающих революционеров. Поскольку эти жалобы не были подтверждены конкретными фактическими свидетельствами, то он решил обратиться за разъяснениями в Протат. Члены Протата не стали отрицать возможность подобных явлений, но заявили о том, что они приняли меры по проверке всех прибывающих на Афон мирян. Кохманский предостерег своих собеседников, что «если когда-нибудь будет доказано, что попавший в руки турецких властей политический преступник проник в Македонию с оружием через Афон ‹…› то положение и права Афона могут быть навсегда скомпрометированы». Одновременно он дал грекам понять, что посольство не будет ходатайствовать о защите прав монастырей перед турецкими властями, если оно не будет уверено в надежности состава сейменов (стражников). «Есть основание подозревать, что стражники нынешнего состава, коих по всей горе до 100 человек ‹…› во многих случаях если не содействуют, то укрывают грабителей и вообще среди обитателей Афона никаким доверием не пользуются».

Положение келлиотов и их постоянные конфликты с греческими монастырями явились главной темой донесения Н. В. Кохманского от 30 апреля 1906 г. «В преследованиях русских монахов Протат и греческие монастыри постоянно прикрываются строгими принципами основных законов Афонской горы, кстати сказать, нигде не записанных, а потому так легко приноравливаемых к случаю, как это удобнее», — писал он. Схема, по которой развивалось большинство конфликтов русских келлий с главным монастырем, была обычно одна и та же. Не понимая греческого языка, русские монахи платили искомую сумму за покупку келлии и при этом не вникали в содержание договора (омологии). Вскоре число русских монахов выходило за рамки указанного в омологии; соответственно возводились постройки, на которые не было получено разрешение монастыря. Греки пытались решить спорный вопрос силой, встречали отпор, затем жаловались каймакаму, который, будучи связан тем, что в подобных случаях вали вел переговоры с русским консульством, не предпринимал насильственных мер до судебного решения вопроса. На этом, как правило, насилия прекращались, но следовали жалобы монастырей и Протата патриарху.

Кохманский подробно излагает в этой связи историю келлии Воздвижения Креста, купленной в 1897 г. у Каракальского монастыря. Уплатив 300 лир за составление омологии, ее настоятель, иеросхимонах Пантелеймон через некоторое время счел ее условия стеснительными для себя и уплатил новую сумму за составление нового договора. Вскоре греки пожалели об ее выдаче, и это послужило причиной большого конфликта, закончившегося в 1905 г. кровопролитным столкновением.

Раздражение против о. Пантелеймона со стороны патриархии усугублялось еще и тем обстоятельством, что в 1903 г. он приобрел вблизи Иерусалима Лавру Св. Харитона. Приобретение монастыря Св. Харитона поддерживалось русскими дипломатическими представителями, так как оно не только укрепляло русское влияние на Востоке, но и способствовало борьбе с католической пропагандой в Палестине. Покупка совершалась с согласия Иерусалимского патриарха Дамиана. Последнее обстоятельство вменялось в вину о. Пантелеймону, так как ставило его в зависимость сразу от двух престолов. Благоприятный исход дела Крестовоздвиженской келлии Кохманский считал особенно важным: «Ввиду того, что разрешение данного дела в изложенном смысле могло бы иметь большое принципиальное значение вообще для престижа русских учреждений на Афоне и произвело бы соответствующее впечатление на Протат для будущих случаев раздоров между греческими монастырями и нашими келлиями, я счел долгом изложить в подробностях обстоятельства, в коих находится названная Крестовоздвиженская келлия, и позволяю себе ходатайствовать перед Вашим Высокопревосходительством о поддержании перед Св. Престолом справедливых прав этой русской обители, которая лично известна патриарху Иоакиму III за время его пребывания на Афоне в Милопотаме», — писал он послу.

В защиту келлиотов Кохманский выступил и при разговорах с епитропами Иверского монастыря. Он указывал им на несправедливое отношение к монахам келлий Положения пояса Богородицы и келлии Св. Петра и Онуфрия. Выдача задержанных денег из доходов от бессарабских имений могла осуществиться только после определенных уступок в пользу русских монахов. Поскольку епитропы ничего определенного не высказали, Кохманский «полагал бы, что в деле высылки монастырю денег будет полезным ожидать хотя бы некоторых осязательных доказательств в уступчивости в удовлетворении нужд русских келлий».

В 1896 г. на Афоне было образовано «Братство русских обителей (келлий)». Целью его создания была прежде всего защита русских насельников от вмешательства греков в дела келлий. Предполагалась также организация школ и больниц для монахов, материальная взаимопомощь келлиотов. Создание братства было поддержано настоятелем посольской церкви в Константинополе архим. Ионой (Вуколовым). Сочувствуя этому объединению в целом, Кохманский не скрывает и трудностей, которые перед ним возникали. «Для успеха этого предприятия в будущем им необходим в качестве председателя авторитет, стоящий выше всех их по своему положению, и особенно важно было бы, чтобы организация эта была официально признана нашим правительством, так как пока братство имеет характер частного учреждения без обязательного устава, большинство отдельных самостоятельных монахов относятся к нему с недоверчивостью», — писал он.

Постепенно Братство приобретало все больший авторитет; оно пользовалось поддержкой императорского дома и частных благотворителей. Духовное ведомство, однако, относилось к нему с большим подозрением. В марте 1903 г. Братство обратилось в Синод с просьбой об упорядочении пересылки денежных пожертвований на Афон. Поскольку на Св. Горе были келлии с одинаковыми названиями, то в тех случаях, когда на пожертвовании не указывалось имя настоятеля, при получении денег возникали недоразумения. Совет Братства предлагал пересылать пожертвования не через российское консульство в Фессалонике, а непосредственно «в помянутое Братство через доверенного инока, проживающего в Петербурге, а Братство уже будет распределять пожертвования между обителями полюбовно». Целью этого обращения определенно было стремление совета Братства освободиться от опеки дипломатии и ускорить получение денег, а также получить возможность распоряжаться получаемыми деньгами по своему усмотрению. Ответ Синода был, как и можно было ожидать, отрицательным: денежная корреспонденция, поступающая на одноименные обители без указания имени настоятеля, согласно отношению консула в Фессалонике Н. А. Иларионова от 14 мая 1902 г., распределяется между ними поровну; кроме того, устав Братства не утвержден никакой властью в России и в числе его состоят неблагонадежные келлиоты, которым запрещено получать из России пожертвования. Эти обстоятельства побудили Синод оставить прошение келлиотов без последствий.

Высокую оценку нравственности келлиотов дает Кохманский в донесении от 8 мая 1907 г. Ему ни разу не приходилось слышать никаких нареканий на их образ жизни даже от греков, а по отзыву игумена Андреевского скита архим. Иосифа, поведение келлиотов с внешней стороны безупречно. Случаи пьяниц и стяжателей среди них составляют исключения. Что касается Братства русских келлий, по наблюдениям Кохманского, ему не хватает «необходимых для развития этого учреждения искренности и доверия друг к другу и к должностным лицам, ими же избираемым; поэтому я опасаюсь, что сообщество это не в состоянии будет долго продержаться, несмотря на общее сочувствие к целям его».

В ходе своего посещения Афона с 19 по 30 апреля 1909 г. Кохманский вел неоднократные беседы с келлиотами. Он обратил их внимание на следующие злоупотребления: чрезмерную корреспонденцию некоторых келлий и использование ими в качестве писарей темных личностей; некоторые старцы часто отлучаются с Афона по личным нуждам, приобретают в России на свое мирское имя, но на средства келлии недвижимое имущество; в сезон больших праздников (Рождество и Пасха) некоторые келлии командируют в Иерусалим доверенных лиц с явно корыстными целями делать поборы среди русских паломников; в последние годы на Афоне укрывались подозрительные личности, что требует тщательной проверки документов приезжающих. По словам представителя посольства, все обещали принять к сведению его советы, в результате чего он сделал вывод, что «периодически повторяемые такие наставления в состоянии до некоторой степени упорядочить жизнь нашего афонского монашества». В заключение Кохманский приводит статистику русских иноков, живших вне больших обителей: келлий 87, в них монахов 1 221; калив 81, в них монахов 120; пустынников 501.

Защищал келлиотов Кохманский и позднее; особенно необходимым его заступничество было в период, непосредственно предшествовавший Балканской войне 1912 г., когда русские келлиоты подвергались систематическим нападениям бандитов. 21 мая 1912 г. он отправил в посольство сообщение об ограблении 12 мая иеромонаха Георгия, старца келлии Св. Георгия в Керашах, который возвращался из Дафни в сопровождении диакона Ильинского скита Пахомия. Вблизи самой келлии в ущелье, покрытом лесом, их окружили семь человек разбойников, вооруженных винтовками, ссадили с мулов, связали руки и отвели в лес. У монахов было отобрано 1 150 рублей, а также из келлии потребовали 750 турецких лир выкупа. Несмотря на то, что монастырь Великой Лавры разослал циркуляр о происшествии по всему Афону и турецкий каймакам сразу начал следствие, было очевидно, что греки не только не сочувствуют пострадавшим, но даже как будто рады случившемуся. «Мне было понятно, — пишет по этому поводу Кохманский, — что огорчить Протат данное событие не могло, так как такие происшествия случаются на Афоне почти исключительно с русскими». По мнению Кохманского, российское посольство должно оказать воздействие на турецкое правительство в целях более тщательного проведения следствия и установления порядка на Афоне; не лишним представляется также негласное командирование на Св. Гору чиновника от посольства на время проведения следствия.

Яркий пример противоречия между формально-бюрократическим подходом духовного ведомства и более глубоким пониманием ситуации со стороны дипломатов мы видим в деле иеросхимонаха Матфея Воронкова, настоятеля келлии Введения во храм Пресвятой Богородицы. Одна из жертвовательниц келлии, Н. Ларионова, передала в Синод поздравительное письмо от Матфея с таксой за поминовение. На письме было на видном месте напечатано разрешение московского цензурного комитета от 20 октября 1908 г. Поскольку о. Матфей числился среди неблагонадежных келлиотов, которым было запрещено получать денежные пожертвования, то Синод навел справки. Оказалось, что никакого разрешения цензурного комитета не издавалось. На заседании Св. Синода было принято решение «об означенном неблаговидном действии… иеросхимонаха Матфея Воронкова… довести до сведения святейшего патриарха Константинопольского, прося его святейшество не отказать в возможном содействии к ограничению тех неблаговидных приемов, к которым прибегают помянутый иеросхимонах и другие афонские келлиоты в целях эксплуатации религиозного чувства русских жертвователей». Между тем 20 октября 1910 г. Матфей Воронков просил освободить его келлию от наложенного запрещения, так как десятилетнее запрещение тяжело сказывается на материальном и духовном состоянии насельников. По мнению посольства в Константинополе (отношение от 17 ноября 1910 г. № 1318), «удовлетворение изъясненного ходатайства иеросхимонаха Матфея является желательным по соображениям, касающимся особенностей внутреннего уклада жизни на Афоне, ввиду коего официальное преследование русского монаха со стороны российских властей… отражается на всех русских на Афоне, подчиненных греческим монастырям, особенно при настоящих политических настроениях». Синодальным чиновникам, однако, было важнее соблюсти букву постановления, чем учесть политическую обстановку на Балканах. Запрещение пересылки корреспонденции Воронкову не было снято.

Не имея возможности бороться с ростом числа насельников трех больших русских обителей, греки всеми силами старались ограничить количество монахов в келлиях, которые, с точки зрения афонского законодательства, являлись нарушителями устава. Патриарх Иоаким III, вторично взошедший на патриарший престол в 1901 г., и прежде высказывавшийся против претензий келлиотов, теперь еще менее был склонен к поддержке русских в их требованиях. 7 июня 1909 г. выходит в свет патриарший указ по келлиотскому вопросу. Согласно этому сигиллию, все келлии и скиты признавались неотторжимой собственностью монастырей. Число лиц, живущих в келлии, строго ограничивалось — не более трех человек свыше записанных в омологии (соглашении). В постановлении четко оговаривались цены келлий: первого разряда 75 тур. лир, второго — 60, третьего — 45, четвертого — 30, пятого — 15. Было также установлено правило так называемой тримеридии. После смерти первого келлиота (старца) господствующему монастырю уплачивалась 1/3 стоимости келлии. Границы келлиотских усадеб не подлежали изменению. При этом господствующим монастырям и Протату предписывалось строго следить за тем, чтобы келлии не оставались в руках недостойных нарушителей порядка. Они не должны ради материальных выгод оказывать предпочтение тем или иным келлиотам. Цель издания этого указа была очевидна — грекам нужно было во что бы то ни стало добиться ограничения числа русских и удаления всех не записанных в документы монахов.

Аналогичные меры, хотя исходя из других соображений, предпринимают русские власти. В своем донесении от 5 марта 1909 г. Н. В. Кохманский, подробно касается вопроса о мерах борьбы против «неблагонадежных келлиотов». Ныне принимаемые меры — пересылка денежной корреспонденции через хозяйственное управление при Св. Синоде — не приводят к должному результату. О. Парфений, настоятель келлии Благовещения, продолжает получать непосредственно посылаемые ему пожертвования до 26 000 рублей в год. Для жертвователей гораздо важнее личные впечатления от общения с афонскими монахами или лицами, побывавшими на Св. Горе, чем официальные предупреждения. Кроме того, деньги посылаются в ген. консульство в Солуни по мере накопления значительных сумм с большим опозданием, через 2 года после поступления денег в Синод, — жертвователи этим недовольны. По мнению посла в Константинополе Н. В. Чарыкова, Св. Синоду следовало бы поставить келлиотов в известность о том, какие действия признаются со стороны русских властей законными, а какие — нет; не подчиняющимся можно отказать в получении денежных пожертвований и в покровительстве со стороны дипломатических представительств; жертвуемые деньги должны пересылаться в срок не более 6 месяцев.

По материалам этого донесения обер-прокурор С. М. Лукьянов 11 июня 1910 г. написал предложение Св. Синоду. В нем он сообщает о том, что в некоторых воззваниях келлиотов содержатся таксы за поминовение, что «дает повод к глумлению над православными со стороны иноверцев»; некоторые письма содержат укорительные выражения в адрес Св. Синода. «Посему мною предложено войти в Св. Синод с предложением о том, чтобы на будущее время все келлиоты, которые будут изобличены в рассылке печатных и вообще механически изготовленных воззваний и писем о пожертвованиях, считались неблагонадежными, и направляемые через хозяйственное управление при Св. Синоде в пользу таких келлиотов и их келлий пожертвования не высылались по назначению, а возвращались обратно жертвователям». В таком духе было издано постановление Св. Синода от 11 августа — 7 октября 1910 г. Поводом к этому решению было доставленное священником Курьинской Знаменской церкви Томской епархии Николаем Дягилевым письма о. Парфения, в котором тот просит «не посылать никаких денег через Св. Синод, ибо он ничего ни одному афонскому монастырю не высылает, а оставляет у себя». В соответствии с этим постановлением было приготовлено письмо к патриарху Иоакиму III, в конце которого была высказана просьба установить непосредственный надзор над старцами келлий со стороны их духовного начальства.

Отправлено это письмо, однако, не было: по-видимому опасались еще больше подлить масла в огонь и без того не прекращающейся борьбы греков против русских. 28 февраля 1911 г. Н. В. Чарыков писал в первый департамент МИДа, что, на его взгляд, письмо должно быть задержано по следующим причинам. «Вселенской патриархии не могло бы представиться практических средств для осуществления указанной просьбы Св. Синода, так как она не располагает на Афоне никакими исполнительными органами. С другой стороны, подобное вмешательство Вселенской патриархии в отношения афонских монахов из русских уроженцев с Российскими правительственными учреждениями по частным случаям хотя бы и оправдывалось каноническим подчинением Афона Константинопольской церкви, но могло бы отразиться крайне неблагоприятно на всем русском монашестве Св. Горы, издавна терпящем, как известно, несправедливости и притеснения со стороны греческих управителей Афона и имевшем до сих пор единственную и естественную защиту в российских правительственных предстоятелях». Кроме того, подобное обращение Св. Синода к патриарху несомненно оказало бы неблагоприятное воздействие на такие затяжные споры, как грузинской келлии с Иверским монастырем и келлии Воздвижения с Каракальским монастырем.

Постановление Синода было напечатано в «Церковных ведомостях» от 30 апреля 1911 г. В нем говорилось между прочим о том, что «к сожалению, жертвуемые русскими людьми из религиозных побуждений деньги расходуются часто на цели, ничего общего с религией не имеющие и даже, не говоря уже о нравственной подкладке подобных случаев, обращаются иногда в оружие борьбы против России и русских интересов».

Издание этого постановления вызвало целый ряд протестов со стороны келлиотов. 29 мая 1911 г. Братство русских келлий адресует в посольство письмо, в котором говорится, что не все пожертвовании являются результатом печатных воззваний. Многие люди заказывают на Афоне иконы, покупают масло, крестики, четки, ложки, книги, паломники берут у монахов взаймы деньги, чтобы добраться домой. Особенное возмущение вызвали у монахов обвинения в борьбе против России. «Сознательно никто из русских на Афоне никогда не уделил ни одной копейки на борьбу против своей родины», — писали они. Напротив, келлиотами была учреждена начальная школа в Константинополе для распространения русского языка, школа в Сан-Стефано для послушников, больница в Фессалонике.

Еще более аргументированным было письмо Братства к послу Н. В. Чарыкову от 25 июня 1911 г. Келлиоты, говорилось в нем, всегда жертвовали на государственные нужды: на голодающих в начале 1890-х годов; на раненых воинов и их семьи в русско-японскую войну; в церкви при Сибирской железной дороге; на русский военно-морской флот; на памятники царским особам. Кроме того, они содержат две школы и больницу. Теперь келлии лишаются единственного источника существования. «Принимая во внимание недоброжелательное отношение к этим обителям афонских “господствующих” монастырей и Константинопольского патриархата, выразившееся в последнее время в решении изгнать иночествующую русскую братию из некоторых келлий, присвоив последние себе, ограничение числа братии в них вообще до 6 человек и запрещение не только необходимых построек, но и правок при уж существующих, — дальнейшее существование таковых (келлий) невозможно». В заключение монахи просят посла о защите и покровительстве, «чтобы не потерять на Афоне то, что приобреталось долгими годами, усиленным трудом и значительными суммами денег».

Как мы имели возможность убедиться, дипломатия была вынуждена одновременно поддерживать правительственную линию, направленную на ограничение келлиотов, и в то же время помогала им как русским подданным. Гораздо более удивительным является критическое отношение к келлиотам со стороны такого, казалось бы, не обязанного защищать линию правительства человека, как профессор Киевской духовной академии, впоследствии секретарь Палестинского общества А. А. Дмитриевский. Келлиоты, пишет Дмитриевский, отправляют по 200, 300 и даже 700 тыс. писем в год, в ответ на которые получают письма от своих корреспондентов с просьбой о молитвах и денежными вложениями. Для этого они, будучи сами людьми малограмотными, содержат писарей, зачастую из поляков и даже евреев. Некоторые пользовались готовыми письмовниками для составления своих воззваний. Хотя доклад Дмитриевского имел цель помочь борьбе со злоупотреблениями, и возмущение автора было вполне искренним, однако опубликование этих сведений вряд ли было своевременным. С текстом брошюры, в переводе Григория Папамихаила (кстати, выпускника Петербургской духовной академии), ознакомился кипрский митрополит Мелетий Метаксакис (впоследствии Вселенский патриарх, 1921–1923), убежденный противник распространения русского влияния на Востоке. Он счел нужным довести содержание доклада Дмитриевского до широких кругов греческой читающей публики, причем с самым критическим по отношению к русским комментарием.

Итак, афонских келлиотов теснили, с одной стороны, греки в лице собратьев-монахов и патриархии; с другой стороны — русское правительство. Кроме того, в начале ХХ в. сама жизнь многих русских монахов находилась под угрозой. В это время по всей Македонии действовали партизанские отряды и разбойничьи шайки; турецкие власти были бессильны навести порядок. Неудивительно, что получавшие немалые денежные пожертвования русские монахи неоднократно становились объектом нападений с целью ограбления. В 1911 г. Братство русских келлий издало брошюру, в которой излагаются многочисленные случаи нападений разбойников на настоятелей келлий, получивших денежную корреспонденцию из России. Хотя главной целью нападений было ограбление, однако русские монахи были убеждены, что разбойники одновременно являются членами греческой политической партии и получают от нее содержание. Задачей брошюры было вызвать у русского правительства сочувствие к келлиотам и добиться отмены ограничительного указа 1909 г. Шести человек в келлии, говорилось в брошюре, не может быть достаточно для совершения ежедневного богослужения и обеспечения бытовых нужд. Минимальное количество насельников не должно быть менее 12 человек. Кроме того, чем меньше живет в келлии монахов, тем это опаснее для них. Все греческие монахи вооружены; русские же в своих обителях оружия не держат. «Указанное ограничение принадлежит всецело Константинопольской патриархии, а она в данном случае говорит устами панэллинистской партии. Эта греческая партия никогда не была расположена к России, несмотря на громадные жертвы в области политики, а также и чисто материальные, которые наше правительство и наш русский народ принесли грекам». «Мы, русские иноки, — продолжают авторы, — совсем не намерены оспаривать у греков гегемонию на Афоне, а желаем только мирно жить для спасения души». В заключение приводится ряд мер, которые следует принять для облегчения положения келлиотов: искоренить симонию; упорядочить суд; установить общие формулы актов на владение скитами, келлиями и каливами; признать в лице покупателя или его преемника полного собственника недвижимости без вмешательства со стороны продавцов-монастырей; в точности определить размеры податей; определить налог при переходе к наследнику не выше 5 % стоимости вместо 1/3. Нетрудно заметить, что выполнение этих требований фактически бы приравняло келлии и скиты к самостоятельным монастырям, находящимся в неотъемлемой собственности русских. На такие условия греки никогда бы не согласились, и у нас нет свидетельств о том, чтобы дипломатия предлагала их обсуждение.

После Балканских войн русское правительство уже не предпринимало активных мер к ограничению келлиотов. Однако их положение продолжало оставаться неопределенным, о чем свидетельствуют прошения на имя Св. Синода настоятелей афонских келлий об исключении их из числа неблагонадежных и о разрешении им получать денежные пожертвования из России.

 

Русский Афон в годы балканских войн (1912–1913 гг.)

Совершенно новый этап жизни Афонской горы начался в ноябре 1912 г., когда Св. Гора была освобождена от турецкого ига. 2 ноября 1912 г. греческий отряд под предводительством Телемаха Курмулиса высадился в пристани Дафни; Курмулис, по приказу вице-адмирала Павла Кундуриотиса зачитал собравшимся королевский декрет об оккупации Афона греческими войсками. На следующий день, 3 ноября, в Дафни прибыл десант греческого войска в 800 человек. Болгарское правительство, желая показать, что и оно не чуждо интересов на Афоне, имея своих подданных в монастырях Зограф и Хиландар, ските Ксилургу и нескольких келлиях, также прислало отряд в 70 человек, который поселился в Зографском монастыре.

Сердары (стражники) в Карее. Начало ХХ в. (Вероятно, после ноября 1912 г.)

Если для греческих насельников Афона оккупация его греческими войсками была настоящей Пасхой, то для монахов-славян она послужила поводом к тревоге. Вопрос о статусе Св. Горы явился предметом дискуссий и должен был решиться на Лондонской конференции держав. Россия категорически стояла за интернационализацию Афона под протекцией шести православных стран (России, Греции, Болгарии, Сербии, Румынии и Черногории) во главе с Россией. Болгария также включалась в этот список, как имеющая своих подданных среди монахов; кроме того, все еще были живы надежды на снятие схизмы. Таким образом, предполагалось, во-первых, нейтрализовать главенство греков, а во-вторых, защитить права выходцев из каждого православного государства. В дипломатических кругах было составлено несколько проектов конвенции между этими странами по поводу управления Афоном.

Первое предположение об устройстве Афона было написано генеральным консулом в Фессалонике А. К. Беляевым. Каждое из шести православных государств должно назначить по одному представителю, которые будут заседать в прежнем административном центре Афона, Карее. Делегаты составят Совет под председательством русского представителя; Совет заменит собой функции каймакама. Совет будет единственным представителем Афона в его контактах с иностранными государствами. Функции каждого из делегатов по отношению к подданным их государств будут одинаковы с функциями консулов держав в Турции. «При таких обстоятельствах, — замечает Беляев, — надо надеяться, что назначение на Афон делегатов с правами и обязанностями консулов будет уже само по себе способствовать в значительной степени умиротворению Св. Горы. Наблюдая в течение около трех лет перипетии происходящей на Афоне борьбы между греками и русскими и соглашаясь с моими предшественниками, что главной причиной неприязни греков является их зависть к процветанию русских обителей и опасение быть в конце концов оттесненными на второй план, — я, тем не менее, должен сказать, что во многих случаях столкновения между греческими и русскими монахами могли бы быть предупреждены или быстро улажены, если бы на Афоне имелось особое русское консульство, которое могло бы выступить посредником между теми и другими». Российская делегация в составе делегата в ранге консула, секретаря-драгомана, одного писаря и одного каваса могла бы быть подчинена непосредственно посольству в Константинополе. Итак, Беляев видел в русском представителе афонского управления сотрудника МИДа, а русское монашество ставилось в непосредственную зависимость от министерства. В некоторой степени такой порядок не только соответствовал положению до 1912 г., но и являлся исполнением давней идеи водворения на Св. Горе светского представителя от русского правительства. Функции Протата, по мнению Беляева, должны остаться прежними. Что касается Устава Св. Горы, то он требует пересмотра в смысле очищения его от поздних прибавок, внесенных в него с целью политической борьбы — в частности от патриаршего указа от 7 июня 1909 г., направленного против наплыва русских монахов и ограничивающего число насельников келлий 6-ю человеками.

Следующая записка о будущем устройстве Афона принадлежит консулу в Монастыре А. М. Петряеву. Она состоит из трех частей: общие замечания исторического характера (Л. 5–5 об.); современное положение Афона (Л. 5 об. — 6); самоуправление Св. Горы (Л. 6–7). Петряев отмечает тот факт, что Афон при турках мало считался с властью патриарха — она существует только номинально, так как фактически патриарх ничем не может поддержать своего авторитета. Единственное орудие, которое он имеет в своих руках — это за прещение священнодействовать и отлучение. Так же мало счита лись монахи и с турецкими властями: в 1908 г. один из греческих монастырей, в котором произошел крупный конфликт, в течение многих дней подвергался правильной осаде со стороны прибывшего турецкого отряда. Россия, имеющая самые богатые и населенные монастыри на Афоне, не может согласиться с тем, чтобы Афон, вышедший из-под турецкого господства, потерял свою автономию и стал частью территории какого-либо одного, хотя бы и православного, государства. Духовная власть должна оставаться в руках Константинопольского патриарха, а разрешение спорных вопросов могло бы быть предоставлено соглашению между патриархией с русским посольством и миссиями православных государств в Константинополе. В целом, как мы видим, эта записка повторяет основные положения проекта Беляева.

Докладная записка сотрудника константинопольского посольства, эксперта по церковным делам Б. С. Серафимова от 2 ноября 1912 г. предоставляет первенствующее положение русскому покровительству над Афоном. Подчеркивая то обстоятельство, что монастыри, не принадлежащие русским, существуют либо за счет сборов на территории России и доходов с имений, находящихся в той же России, либо за счет арендной платы, Серафимов делает вывод о том, что нерусские обители без помощи из империи придут в запустение через несколько лет. Число русских монахов на 1909/1911 гг. составляет 4 250 человек, не считая подворий. «С переменой политических обстоятельств, можно надеяться, изменится и настоящее положение. Со временем из 17-ти греческих монастырей многие станут русскими, как это стало с Пантелеймоновым монастырем, и тогда, сохранив древлеправославный Афонский уклад, монахи наши увидят себя в лучших условиях», — писал он. Что касается политического устройства в новых условиях, Серафимов предлагал, чтобы Россия, Болгария, Сербия и Греция, не затрагивая канонического status quo Афона, выступили совместными покровительницами Св. Горы и назначали туда представителя в порядке очереди. Афон переходит под покровительство России, которая и занимается единолично его делами, предоставляя ему во внутреннем управлении руководствоваться уставом и постановлениями Вселенских патриархов. Западноевропейские же державы должны воздержаться от обсуждения дел Афона, как чисто православного учреждения, находящегося вне круга их интересов. В проекте Серафимова, явно составленном наспех и недостаточно продуманном, нетрудно заметить черты политической романтики. Как мы увидим ниже, не пройдет и года, как он коренным образом изменит свою позицию.

Особый проект был составлен также профессиональным юристом, первым драгоманом и юрисконсультом константинопольского посольства А. Н. Мандельштамом. Не вникая в чисто церковную сторону вопроса, он предложил текст из 48 статей политического и юридического характера. Афон объявлялся нейтральной территорией под духовным руководством Вселенского патриарха и общим суверенитетом (кондоминиумом) шести православных государств (ст. 1–2). Каждое из этих государств должно защищать монахов своей национальности (ст. 3). Гражданскую власть на Афоне будут осуществлять 6 комиссаров. Всего представителей государств будет 12 — 5 от России, 3 от Греции и по одному от остальных стран (ст. 5). В распоряжении комиссаров находится жандармерия, которая обеспечивается на 5/12 со стороны России, 3/12 — Греции, по 1/12 от остальных стран (ст. 16). Что касается Синаксиса — монашеского органа власти — то ему предоставляется неограниченная духовная и ограниченная материальная власть. Материальные дела Синаксиса должны получать одобрение от совета комиссаров (ст. 19–21). Каждое из государств-покровителей для производства судебных дел назначает свой суд согласно законам своей страны.

Подробно положение Афона с точки зрения международного права А. Н. Мандельштам рассматривает в особой докладной записке. Ознакомившись с соответствующими записками об устройстве Св. Горы Беляева, Петряева и Серафимова, Мандельштам не касается церковной стороны вопроса. «Я ставлю себе единственной целью содействовать, по мере сил, выяснению вопроса, следует ли, с точки зрения русских политических интересов, создать из Афона нейтральную территорию под покровительством шести православных держав или же предпочтительно обратить Афон в нейтральную территорию под общим их суверенитетом». В его записке впервые рассматривается вопрос о создании независимого государства Афон и соответственно оговаривается вызывавшее споры подданство афонских мона хов. Мандельштам подробно рассматривает исторические примеры подобных государственных образований: Краковская республика (1815 г.), Молдавия и Валахия (1856 г.), Сербия, Крит (1899 г.). Будущее государство Афон, хотя и зависимое, должно обладать всеми признаками государства и иметь свою афонскую территорию; своих афонских подданных; свою афонскую власть. Единственным возможным признаком афонского подданства явилось бы местожительство, независимо от национальности и происхождения; паломники остаются иностранными подданными. На Афоне предполагается своя независимая власть: законодательная (Протат), с депутатами от скитов и келлий; исполнительная (эпистасия) и независимая судебная власть. Во главе Афонского государства нужно поставить от имени держав физическое или юридическое лицо, которому вместе с Протатом принадлежала бы верховная государственная власть. Таким лицом может быть: 1) духовное лицо по выбору шести православных держав; 2) председатель эпистасии, назначаемый державами на определенный срок. Необходимо также отделение духовной власти от светской, так как патриарх имеет власть только над духовными делами Афона. Подобно составителям других записок, Мандельштам считал, что представителем держав-покровительниц на Афоне явился бы «Совет комиссаров» под председательством России. Ему отводилась также функция представителя Афона в их сношениях с иностранными государствами.

Далее Мандельштам рассматривает второй вариант — провозглашение Афона нейтральной территорией, находящейся под общим суверенитетом шести православных держав, то есть модель, близкую к проекту А. К. Беляева. Тогда афонского подданства не существует, полнотой власти будет обладать Совет комиссаров.

Третья часть докладной записки посвящена сравнительной оценке этих вариантов. А. Н. Мандельштам, исходя из русских государственных интересов, определенно высказывается в пользу создания на Афоне не нейтрального государства, а нейтральной территории. В случае создания независимого государства русские монахи были бы изъяты из сферы действия русских законов, следствием чего явится издание регламентов, которые будут расходиться с русскими интересами. «Вообще, — писал Мандельштам, — казалось бы желательным, обеспечив Св. Горе, по возможности, все выгоды самоуправления, которыми она пользовалась до сих пор, ввести на Афоне твердую правительственную власть, делающую невозможным повторение печальных явлений, наблюдаемых в последнее время. Образование из Афона автономного государства никоим образом не соответствовало бы намеченной цели, а наоборот, еще более развило бы среди монахов политиканство и племенную рознь». Напротив, при орга низа ции коллективного кон доминиума шести православных держав, Россия получила бы возможность иметь решающий голос в афонских делах, нисколько не нарушая при этом ни особенностей внутреннего церковного строя, ни освященного веками положения Вселенского патриарха.

Свои соображения по будущему устройству Афона высказал и профессор А. А. Дмитриевский. Его интересовала в первую очередь церковная сторона вопроса. Он считал необходимым сохранение status quo в вопросе о духовной зависимости обителей Св. Горы от Константинопольского патриарха. Подчинение их Афинскому архиепископу или Российскому Св. Синоду явилось бы присвоением прав Вселенского патриарха. Так же обязательным считал он сохранение деления монастырей на киновии и идиоритмы и общинное (кинотское) управление Афоном. Последнее, впрочем, нуждается, по мнению Дмитриевского, в некоторых коррективах в пользу монахов-славян. Имея меньшинство своих представителей в Киноте, славяне с трудом могут провести какое-то решение в свою пользу. Благоприятным решением в этом смысле было бы возвести русские Андреевский и Ильинский скиты на положение кириархических монастырей. Для обитателей православной Грузии необходимо сделать то же с Иверским Иоанно-Предтеченским скитом, а для болгар и румын — со скитами Успенским, Ксилургу и молдо-влахийским Иоанно-Предтеченским. Решение материального вопроса при этом может произойти только путем принудительного отчуждения земель и пересмотра границ всех обителей и монастырей. Русским келлиям нужно предоставить право иметь число братии по своему усмотрению. В политическом отношении Св. Гора должна получить независимый международный статус. Присутствие светских жандармов на Афоне, как считал Дмитриевский, крайне нежелательно. Комиссары с жандармами могут вполне обитать в Фессалонике или даже Константинополе и являться на Афон только в случае надобности.

Когда на Афоне стало известно о проектах установления коллективного управления, 17 греческих монастырей отправили своих делегатов к афинскому правительству и членам Лондонской конференции с ходатайством о присоединении Св. Горы к Греции. В ответ на это 12 мая 1913 г. русские монахи адресовали участникам конференции держав воззвание за подписью председателя Братства русских келейных обителей на Афоне иеросхимонаха Герасима. В этом документе высказывались следующие предложения: 1) признание Афона нейтральной территорией под покровительством России и балканских государств; 2) предоставление ему внутреннего самоуправления, собственной администрации и суда; 3) в представительном собрании монахов должно участвовать по одному представителю на 250–300 монахов; 4) выработка свода законов, которым должны пользоваться все суды и учреждения на Афоне; 5) гражданские и уголовные дела должны быть строго отделены от дел духовных; 6) отмена нынешнего положения о правах на владение земельными участками и постановление, чтобы эти участки считались полной собственностью приобретавших их лиц и учреждений. Как и рассмотренные выше записки дипломатов, требования монахов сводились в политическом отношении к кондоминиуму держав во главе с Россией, но при этом оговаривалось право на самостоятельное внутреннее управление Св. Горы.

Вопрос о статусе Св. Горы так окончательно и не был решен. Лондонский договор 17 мая 1913 г. лишь откладывал его решение. В июле-августе 1913 г. в Лондоне состоялось совещание послов великих держав по итогам Балканских войн; на нем в числе прочих вопросов обсуждался также статус Св. Горы. Русский проект интернационализации Афона встретил сильнейшее противодействие со стороны Австро-Венгрии. В результате была одобрена только первая часть проекта — о сохранении над Афоном власти Константинопольского патриарха. Что касается второй части предложения — совместном покровительстве православных государств, то она не была закреплена в решениях совещания, и ее обсуждение было отложено из-за возникших разногласий. Вторая Балканская война 1913 г. завершилась подписанием Бухарестского договора великих держав 26 августа 1913 г., по которому вопрос о статусе Афона также не был решен.

 

Имяславцы на Афоне

Пока писались предложения, а в Лондоне шли затянувшиеся переговоры, среди русских монахов вспыхнула печально известная смута по поводу имени Божия. Имяславские споры не имели прямого отношения к политической ситуации на Балканах, но совпали со временем наибольшего накала националистических страстей и способствовали усилению враждебного отношения к русским монахам. Истории имяславия посвящено большое количество исследований, которые рассматривают его как с богословской, духовной, так и с исторической точки зрения. Представим здесь вкратце лишь ту сторону этого конфликта, которая имеет отношение к нашей теме. С самого начала смуты афонские имяславцы подверглись резкой критике со стороны российского Св. Синода, российского государства в лице дипломатических представителей и Константинопольского патриархата. 12 сентября 1912 г. патриарх Иоаким III отправил на Афон послание, в котором осуждает теорию о божественности имени Иисус и запрещает чтение книги «На горах Кавказа». В ответ на это последовало опровержение со стороны главы имяславцев иеросхимонаха Антония (Булатовича). В январе 1913 г. Андреевский скит перешел в руки имяславцев; прибывший 20 января на Афон русский дипломат В. С. Щербина не смог добиться восстановления изгнанного настоятеля Иеронима. Весной 1913 г. имяславцы имели полный количественный перевес над своими противниками в трех русских обителях Св. Горы — Пантелеймоновом монастыре, Андреевском и Фиваидском скитах. На нескольких заседаниях афонского кинота имяславцы подверглись осуждению на основании письма патриарха Иоакима и мнения архиепископа Волынского Антония (Храповицкого). В январе 1913 г. к числу противников имяслав цев присоединяется епископ Никон (Рождественский). В феврале начинается блокада Андреевского скита, монахам которого в течение пяти месяцев не доставляли почту, продовольствие и денежные переводы. В марте на Афон прибыл один из экспертов по церковным делам константинопольского посольства, П. Б. Мансуров. В его отчете, данном министру иностранных дел С. Д. Сазонову и обер-прокурору Св. Синода В. К. Саблеру, говорилось о широком распространении имяславия на Афоне и опасности решать вопрос применением силы, потому что «религиозное движение по вопросу об имени Божием связано с воззрениями Иоанна Кронштадтского».

Весной 1913 г. продолжаются интенсивные контакты между российским Св. Синодом и Константинопольским патриархатом по поводу нового учения. 30 марта было дано заключение совета греческих богословов, преподавателей Халкинской богословской школы, осуждающее имяславие. 5 апреля 1913 г. патриарх Герман V отправил на Афон грамоту, в которой называет имяславие неосновательным учением, содержащим ересь. Патриархат, как и русское правительство, был заинтересован в скорейшем прекращении смуты. 9 апреля министр иностранных дел С. Д. Сазонов докладывал обер-прокурору Св. Синода о том, что «Вселенский патриарх уже высказывал мнение послать на Афон экзарха в архиерейском сане для принятия мер по водворению мира». Такая практика была обычной, но не очень эффективной мерой, принимаемой со стороны патриархата в случае каких-либо беспорядков на Афоне. Русское посольство старалось держать дело в своих руках и не позволять грекам полностью вести его. Сложность заключалась в том, что с канонической точки зрения российский Св. Синод и его представители не имели на Афоне никакой власти; поэтому об участии в экспедиции на Св. Гору русского духовного лица посольство могло только просить. Посол М. Н. Гирс настаивал на присоединении к экзарху чиновника посольства. Одновременно рассматривалась идея о «командировании духовного лица из России в сане архимандрита в качестве помощника экзарха, которое могло бы поехать на Афон одновременно с последним». Как отмечал П. Б. Мансуров, русский посол в Константинополе М. Н. Гирс, привыкший вести церковные дела, не вникая в их церковную суть, воспринимал конфликт на Афоне как нарушение порядка и подрыв престижа русской власти. Он потребовал от патриарха прекращения «бунта невежественных монахов», а Мансурову поручил действовать решительно, предоставив ему свой военный стационер.

Резкие действия имяславцев еще больше возбудили против них русское правительство, которое приняло решение действовать силой. Св. Синод позднее объяснял необходимость применения силовых методов с точки зрения русских государственных интересов следующим образом: «И вот возникла опасность, что все православные русские монахи будут изгнаны со Св. Горы имябожниками, а затем и сами имябожники, по распоряжению патриарха и кинота, будут изгнаны оттуда занимающей Св. Гору греческой военной силой. Само собой разумеется, что русская государственная власть ни изгнания православных еретиками, ни предоставления тысяч русских подданных и многомиллионного имущества русских монастырей воле другого государства допустить не могла, а после того, как патриарх всецело предоставил умиротворение русских обителей русской церковной власти, не могла допустить этого и власть церковная».

5 июня на корабле «Донец» прибыла делегация во главе с архиепископом Никоном; в нее входили богослов С. В. Троицкий, дипломаты В. С. Щербина, А. Ф. Шебунин, Б. С. Серафимов. Все попытки уговорить мятежных монахов повиноваться законной канонической власти-патриарху и отказаться от своего учения не имели успеха. Тогда было решено прибегнуть к последнему средству: 11 июня пароход «Царь» доставил на Афон 118 солдат и 5 офицеров для подавления бунта. Наконец, 3 июля в Пантелеймонов монастырь прибыл пароход «Херсон», на который при помощи солдат было посажено 418 монахов из монастыря и 183 из Андреевского скита — всего 621 человек. Насильственное выдворение имяславцев с Афона и дальнейшие действия в отношении их произвели тяжелое впечатление на русское общество. Действия экспедиции архиеп. Никона вызвали бурю возмущения в либеральной прессе; даже такая монархическая газета как «Московские ведомости» высказывала свое недоумение по поводу неосторожности русских властей. Еще в марте 1913 г. на ее страницах звучало предупреждение против необдуманного обвинения имяславцев; поспешность и резкие действия здесь могут нанести непоправимый вред русским интересам. «Если бы иноки русских Афонских обителей были чуть не поголовно объявлены еретиками, а вследствие этого неизбежно были изгнаны с Афона, то вся Св. Гора была бы безвозвратно отнята у России и всецело отдана грекам». Публикации, относящиеся ко времени после изгнания имяславцев, полны недоуменных риторических вопросов. Впрочем, с удовлетворением заключает журналист, «внешний порядок водворен. Монастыри не опустели, не наполнились греками».

С насильственным выдворением имяславцев с Афона был связан еще один вопрос, а именно об их статусе в России, который представлялось необходимым согласовать с патриархом. Ведь русские подданные, получившие постриг на Афоне, в России не признавались в монашестве, пока не пройдут трехлетнее послушничество в одном из русских монастырей. По мнению Шебунина, в отношении имяславцев возможны были два решения: «1) вызвать лишение их сана (sic!) каноническим путем через Вселенского патриарха, или 2) считать их сделавшимися мирянами автоматически ‹…› Если бы при принципиальном предпочтении второго проекта было, однако, найдено неудобным вовсе обходить патриарха, можно было бы обратиться к нему для лишения сана главнейших бунтовщиков, и тех, очень немногих, которые случайно снабжены от наших губернаторов паспортами не мирскими, а монашескими. Это, может быть, и было бы наиболее лучшим исходом всего дела». 11 июля 1913 г., на обратном пути в Россию архиеп. Никон имел беседу с патриархом и по его предложению представил ему два списка имяславцев: «список вождей секты и список лиц, вовлеченных в обман первыми».

В конце июля 1913 г. в некоторых русских газетах было напечатано сообщение о протесте Константинопольского патриарха против насильственного возвращения в мир русских монахов с Афона. «Какое может иметь отношение протест патриарха? — спрашивает корреспондент “Биржевых ведомостей”. — Разумеется, вопрос решается в чисто практическом смысле. Никакого права распоряжаться в нашей церкви Константинопольский патриарх не имеет и над русскими подданными власть ему не принадлежит». Сообщения о протесте Вселенского патриарха, к которому якобы присоединились и другие восточные патриархи, были напечатаны и в других русских газетах. Так, «Раннее утро» от 21 июля пишет, что патриархи «усматривали в непризнании пострига, совершенного на Афоне, умаление престижа восточных автокефальных церквей». По мнению корреспондента «Современного слова», «протест патриархов ставит наше церковное ведомство в весьма щекотливое положение. И, по-видимому, ведомству волей-неволей придется-таки пересмотреть дело об афонских монахах, ибо едва ли подобает пренебрегать доводами патриархов и вступать в конфликт с высшими иерархами восточно-патриаршей церкви». Однако, по всей видимости, никакого протеста ни в МИД, ни в Св. Синод не поступало. 24 июля 1913 г. расследовавший дело об имяславцах В. Яцкевич обратился в МИД с просьбой о написании опровержения по поводу газетных заметок о протесте патриархов. На полях этой бумаги стоит резолюция: «В МИД не поступало никаких сведений о каких-либо протестах восточных патриархов против принятых Св. Синодом мер относительно афонских монахов. Кн. Трубецкой. 24 июля 1913 г.»

Поста нов лен ием Св. Синода от 27 а вг ус та 1913 г. было решено просить патр. Германа произвести канонический суд над упорствующими имяславцами, подчиненными его духовной власти, а раскаявшихся разрешить российскому Св. Синоду принимать в церковное общение. Однако для патриарха вопрос был, по-видимому, исчерпан. 11 октября российский Св. Синод снова обращается к Герману V с просьбой о скорейшем суде над 25-ю упорствующими имябожниками. В ответном послании патриарха говорилось, что «по рассмотрении и обсуждении настоящего дела, Великой Церковью решено и постановлено дальнейшую судьбу оказавшихся в России монахов-имябожников ‹…› как находящихся вне пределов власти патриаршего Вселенского престола, уже не подчиненных церковному правосудию Константинопольской патриархии, но в церковном и политическом отношении подлежащих правосудию Российской церкви, откуда они происходят и куда удалились, — передать на непосредственное попечение и решение церковной власти в России». Для греков смута на Афоне явилась поводом к обвинению всех русских в ереси, а изгнание монахов рассматривалось как благоприятное для эллинизма на Афоне событие, ввиду уменьшения численности русских на Афоне. 11 декабря 1913 г. патриарх Герман V сообщил российскому Св. Синоду свое решение о недопущении на Афон даже тех русских монахов, которые принесут раскаяние. Синод сделал вывод, что такое решение «ставит под вопрос искренность и внутреннюю убедительность и чистоту намерений и планов фанариотов». В истории имяславской смуты на Афоне еще раз в полной мере проявилась недальновидность русского духовного и дипломатического ведомств: в сложнейший критический момент для истории Св. Горы, когда ее международный статус еще не был определен, русское правительство своими руками депортировало русских монахов, ослабляя тем самым позиции России на Св. Горе.

 

После балканских войн. Миссия Б. С. Серафимова

Итак, заключенные по итогам Балканских войн Лондонский и Бухарестский договоры не определили международный статус Афона. В результате каждая из спорящих сторон стремились истолковать его по-своему: русские считали, что борьба еще не окончена, а греки — что они получили молчаливое согласие держав на аннексию Афона. В этой неопределенной ситуации вскоре после заключения Бухарестского договора на Св. Гору был командирован советник константинопольского посольства Б. С. Серафимов, который пробыл там с сентября по декабрь 1913 г. Его регулярные подробные донесения позволяют с большой точностью восстановить ход событий на Афоне в этот период.

Прибыв на Св. Гору, Серафимов застал монахов в весьма тревожном и напряженном настроении. «Ожидание предстоящих перемен, сущность коих никому здесь по-настоящему не известна, обостряет отношения монастырей со всеми другими монашескими учреждениями на Афоне и возбуждает и без того сильную рознь монашествующих», — писал он 24 сентября 1913 г. Особо говорит Серафимов об активных действиях греческих монахов и, в первую очередь, Кинота, в пользу эллинизации Афона. «Пользуясь своим привилегированным положением, афонский Кинот выступает на международной сцене в качестве обиженной стороны, преследуемой якобы чуждым Афону негреческим элементом; в Афинах, Константинополе и Александрии греческая печать на все лады искажает исторические и современные факты, подводя под понятие веками освященных обычаев всякую меру, которую Протат найдет необходимой для укрепления греческих начал на Св. Горе». На совещаниях Протата неоднократно обсуждался вопрос о мерах сопротивления против проекта православных государств об интернационализации Св. Горы. Месячное отсутствие военного отряда казалось греческим монахам опасным, и втайне от русских, болгар и сербов они просили греческое правительство о присылке солдат. В сентябре 1913 г. на Афон прибыл Китийский (Кипрский) митрополит Мелетий Метаксакис, который занялся активной агитацией в среде греческого монашества.

Посольство афонских монахов, которое вручило греческому королю Константину подписанное всеми монастырями (кроме Св. Пантелеймона) воззвание о присоединении Св. Горы к Греции. Памятная фотография в окрестностях Афин с Афинским архиепископом Феоклитом. Октябрь, 1913 г.

Между тем присутствие на Афоне Серафимова, который, несмотря на свой частный официальный статус, воспринимался как русский консул, все более раздражало греческих монахов. В конце сентября 1913 г. Кинот принял решение о его выселении из Андреевского скита. Это решение не приводилось в исполнение из-за нерешительности Ватопедского монастыря, опасающегося прекращения выдачи доходов с бессарабских имений, которые он получал из России. Выступления против его присутствия и миссии на Св. Горе печатались в греческих газетах. В первые же дни своего пребывания на Афоне Серафимов имел встречу с представителями Братства русских келлий. Он сетует на нетерпимость русских келлиотов, которые, «видя в эллинизме главную препону их дальнейшему развитию, лишается в этом смысле поддержки келлиотов греческих». Обращение русских келлиотов в мае 1913 г. к совещанию послов в Лондоне с запиской о правах русских монахов на Афоне имело следствием то, что Протат хочет лишить подписавшего это воззвание настоятеля келлии Св. Иоанна Богослова всех прав и изгнать его с Афона.

В начале октября 1913 г. афонский Кинот составил под руководством митрополита Мелетия петицию от лица 20 афонских монастырей, в которой монахи обращались к греческому королю с просьбой о принятии Афона в полное владение Греции, с тем чтобы никакая светская власть не вмешивалась в его дела. Болгарский и сербский представители, еще ранее запуганные греками, не решились отказаться поставить свои подписи под этим документом. Не подписал его только представитель Пантелеймонова монастыря. Оглашение этого документа на Афоне 3 октября было великим национальным торжеством греческих монахов, сопровождавшимся поклонами перед иконой «Достойно есть», криками «Да здравствует Греция!» и пламенной патриотической речью митрополита Мелетия. Депутация из пяти представителей афонских обителей во главе с игуменом Хиландарского монастыря посетила в Афинах короля, который ласково принял их и обещал побывать в ближайшее время на Афоне. Были они также у Э. Венизелоса, представлявшего Грецию на Лондонском совещании. Венизелос заверил монахов, что греческое правительство не давало своего согласия на установление кондоминиума над Афоном. «Св. гора, — говорил он монахам, — сохранила и сохраняет на деле все византийские предания, сохранила нам язык в продолжение долгих веков рабства и потому имеет громадное значение и интерес для эллинизма. Будьте уверены, отцы, что правительство сделает все, что только будет возможно, чтобы Св. Гора сохранила свой настоящий уклад, как церковный, так и политический». На приеме у короля представители греческих монастырей заявили, что будто бы с представленной петицией согласны все монастыри, а русские монахи не успели ее подписать. Король на Афоне так и не побывал, зато в конце октября туда прибыл кипрский депутат Хаджияну, который обещал своим кипрским соотечественникам поднять в Кипрском совете вопрос о принятии мер к защите и покровительству кипрским уроженцам на Афоне в случае установления там кондоминиума православных держав.

Центральной темой донесений Серафимова является будущий статус Св. Горы. Митрополит Мелетий обратился к нему с предложением, чтобы Россия отказалась от плана интернационализации Афона с тем условием, что Греция будет гарантировать русским монахам все права и преимущества, которыми они пользовались до сих пор. Это заявление Мелетия, по словам Серафимова, тождественно с заявлением, которое делалось незадолго до того русскому посланнику в Афинах. Подчеркивая усиление греческого национализма на Афоне, Серафимов выражает опасения, что установление там общего господства православных государств окажется невозможным без применения насильственных мер, не говоря о предварительных обращениях греков к европейскому общественному мнению с указанием на насилия, которым подвергается монашество и на попрание русскими прав и преимуществ Св. Горы. Поскольку эти обращения будут делаться от лица Кинота, как единственного законного органа афонского самоуправления, то они будут носить в глазах держав вполне авторитетный характер, как выражение мнения большинства населения Св. Горы.

Как мы помним, в ноябре 1912 г. Серафимов высказывал вполне определенное мнение о необходимости установления русского протектората над Афоном; теперь же, ввиду изменившейся политической ситуации, он склонялся к принятию греческих предложений. «С другой стороны, — писал он, — сделанное императорским правительством 10 месяцев тому назад предложение, опиравшееся тогда на согласие православных государств, теперь не находит уже под собой прежней почвы; Болгария по-прежнему остается схизматической и глубоко враждебной Сербии и Греции. Две последние настолько дружно здесь действуют вопреки общеславянским интересам, что нам трудно ожидать искренней сербской поддержки при разрешении настоящего вопроса; остается Румыния и Черногория, из коих вторая не имеет никаких интересов на Афоне, а первая обладает лишь двумя скитами и несколькими келлиями и к тому же со времени конфискации имений, преклоненных Св. местам на Востоке, находится в весьма неприязненных отношениях с Вселенской патриархией и афонскими монастырями». Даже в случае достижения искомого соглашения сопротивление греческих монахов на месте неизбежно, равно как и насильственное подавление этого сопротивления соединенным отрядом жандармерии. В таком случае протесты афонского самоуправления послужат для участников Лондонского совещания поводом к ограничению русского проникновения в сторону Архипелага и Средиземного моря, что в конечном итоге приведет к отклонению русского проекта. Такая неудача может обернуться для русских обителей катастрофой, потому что они окажутся в полной власти греков. Если же принять предложение Кипрского митрополита, то это «даст нам возможность достичь желаемых нами последствий, не выступая на международной сцене в приписываемой нам неблагодарной роли нарушителя афонских уставов и притеснителя безоружных монахов, и без риска потерпеть в окончательном результате роковую для наших святогорских интересов неудачу».

Далее в том же донесении Серафимов излагает те условия, на которых, по его мнению, могло бы быть подписано русско-греческое соглашение: 1) признание за русскими монахами русского подданства, что должно распространяться и на обитаемые ими монашеские учреждения; 2) предоставление Андреевскому и Ильинскому скитам прав монастырей; 3) превращение грузинской и некоторых больших русских келлий в скиты на тех же основаниях, на которых устроен Андреевский скит; 4) скорейшее разрешение всех текущих процессов между греческими монастырями и русскими келлиями. К условиям общего характера относятся следующие: 1) закрепление за Вселенским патриархом его прав как главы Афонской религиозной общины; 2) принятие этой общиной составленного в русском посольстве в Константинополе устава о ее внутреннем устройстве; 3) лишение Кинота каких-либо административных функций и определение его компетенции в светских делах согласно составленному А. Н. Мандельштамом «Проекту конвенции»; 4) замена вооруженной стражи отрядом из 100 человек, состоящего пополам из русских и греков; 5) формальное обязательство греческого правительства не приступать к каким бы то ни было переменам и мероприятиям общего характера без предварительного согласования с русским правительством; 6) греческое правительство обязуется не производить насильственного отчуждения земель, принадлежащих афонским обителям за пределами Св. Горы. Для России, специально отмечает Серафимов, «в этом смысле интересен принадлежащий Андреевскому скиту залив Нузла, представляющий великолепную стоянку для флота в Кавальском заливе».

Нетрудно заметить, что предлагаемые Серафимовым условия не только вполне совпадали с теми проектами, которые были составлены русскими дипломатами несколькими месяцами ранее, но даже превосходили их. Узаконение русского подданства монахов, «блага коего должны распространяться и на обитаемые ими монашеские учреждения», по сути, превращали все русские учреждения на Афоне в русские территории на правах заграничных посольств и консульств. Сохранение верховной власти Константинопольского патриарха обеспечивало возможность воздействия на жизнь Афона через посредство константинопольского русского посольства, с которым патриарх всегда был вынужден считаться. Ни одно принципиальное решение по поводу Св. Горы не могло быть принято греческим правительством без согласия русской стороны. Как военный, Серафимов не мог упускать из виду и чисто стратегический момент — использование участков, принадлежащих русским монастырям на материке в качестве базы для будущих военных действий. Был ли осуществим такой план русификации Афона на практике? Скорее всего, греческое правительство не согласилось бы на подобное предложение. Расчет Серафимова в данном случае был на неустойчивое положение Афона и стремление греков узаконить его окончательное присоединение к Греции при поддержке России.

Предложения Серафимова, однако, не были приняты в русском посольстве. В письме к советнику посольства К. Н. Гулькевичу, отправленному 6 ноября 1913 г., мы читаем: «Мои доводы не убедили Вас, и кондоминиум православных государств считается еще достижимым. Если большинство государств выскажется против, то греки, избавившись от необходимости выполнить данное нам обещание, сделают нам только те уступки, которые им будет угодно. Момент для того, чтобы православные государства приняли наше предложение и программу — упущен».

Тяжелая обстановка на Афоне не располагала Серафимова к оптимизму. Напряжение на Св. Горе достигло, по его словам, крайнего предела. Греки придают своему протесту против кондоминиума характер священной борьбы за свободу и целость святыни и обещают павшим мученический венец. «Если Вы приедете сюда, дорогой Константин Николаевич, — писал он Гулькевичу, — то Вы увидите себя погруженным в Средние века. Здесь небо находится в непосредственной близости над землею и ангелы отгоняют беса от лица праведных; здесь люди видят знамения. Здесь живут верою в чудо. Религиозный и политический фанатизм сплели здесь мрачный свод, под которым таятся полупотухшие страсти…» В такой атмосфере русские монахи, чувствуя себя незащищенными, приходили за поддержкой к Серафимову, который ободрял их, напоминая им, что они — «сыны России, величайшей державы мира, и никто не посмеет до них дотронуться».

Еще в начале октября Серафимов свидетельствовал о резком ухудшении отношения к русским монахам. «Я вижу лишь паллиативные средства, — писал он, — среди коих прежде всего обращение к Вселенскому патриарху с предложением немедля внушить Киноту оставить русских монахов жить, как они до сего жили и прекратить злобные против них выходки». Второй мерой, на его взгляд, должно быть обращение через русскую миссию в Афинах к греческому правительству с указанием на необходимость принятия серьезных мер к разоружению греческих монахов и преграждению доступа на Афон банд. Идея посылки стационера не представлялась Серафимову правильной, так как это могло иметь обратный эффект и повлечь за собой необходимость дальнейших шагов.

Посольство выразило патриарху свой протест против действий Кинота и добилось от него обещания содействовать разрешению ситуации. Однако патриархат продолжал не только бездействовать в этом отношении, но и поощрять афонские власти в деле преследования русских келлиотов. Несмотря на все переговоры и усилия, не прекращалось дело против настоятеля келлии Св. Иоанна Богослова иеросхимонаха Герасима, подписавшего майское воззвание к участникам Лондонской конференции и лишенного за это прав на управление келлией; не мог решиться положительно и длившийся уже 15 лет процесс Каракалльского монастыря против настоятеля Крестовоздвиженской келлии. Это побудило Серафимова требовать от посольства задержки доходов с бессарабских имений для тех монастырей, которые не уступали в своих намерениях удалить ряд келлиотов с Афона. «Холодный, почти невежливый прием Кинота, попытка удалить меня из Андреевского скита, демонстративное преследование русских монахов, передаваемые через наших иноков угрозы расправиться со мною силою; торжественные клятвы перед иконой Божией Матери до последней капли крови защищать свои права и не допустить на Афоне никакой власти, кроме греческой, и невообразимый шум, поднятый в греческих газетах, — имели, по-видимому, целью или побудить меня из личных опасений отказаться от дальнейшего здесь пребывания, или вызвать с моей стороны какой-либо необдуманный поступок, могущий дать грекам возможность требовать прекращения моей командировки», — так оценивает Серафимов обстановку своего двухмесячного пребывания на Св. Горе. Открытое выступление против русского представителя, по мнению дипломата, должно расцениваться как оскорбление России, покровительницы православия на Востоке, и требует расследования со стороны патриарха. По требованию посольства, патриарх Герман V в конце ноября командировал на Афон экзарха, Родосского митрополита Апостола (он прибыл на Афон 27 ноября). Ему было предписано воздействовать умиротворяюще на кинот в его отношениях к русским келлиотам и прекратить дерзкие выходки как в отношении келлиотов, так и Серафимова. При встрече с Серафимовым экзарх заверил его, что «интересы патриархии далеко не совпадают с желаниями греческого правительства». Однако авторитет патриархии на Афоне на тот момент был сильно подорван агитацией митрополита Мелетия, и потому воздействие со стороны патриархата не могло иметь такую силу, как со стороны греческого правительства. По представлению константинопольского посольства министр иностранных дел С. Д. Сазонов высказал свое возмущение действиями Кинота греческому посланнику в Петербурге и поручил российскому представителю в Афинах переговорить по этому поводу с Э. Венизелосом. По всей видимости, энергичные меры протеста имели некоторое воздействие. С роспуском Кинота в середине декабря на Афоне наступило некоторое затишье, и Б. С. Серафимов был отозван.

Вопрос о статусе Афона продолжал обсуждаться русскими дипломатами и Э. Венизелосом в 1914 г. Желая заручиться поддержкой России, Венизелос был согласен на некоторые уступки в афонском вопросе. В мае 1914 г. М. Н. Гирс вручил Д. Панасу план международного положения Афона и заявил о начале переговоров. Условиями русской стороны было: 1) подчинение Афона патриарху; 2) политическая власть на Св. Горе осуществляется комиссаром, назначаемым Грецией и подчиняющимся МИД; 3) Греция не предпринимает на Афоне мер общего характера без согласования с Россией; 4) русское правительство имеет право защищать русских монахов; 5) Россия имеет право назначать на Афон чиновника с правами дипломатического представителя. Греческое правительство в ответ на русский план выдвигало предложение о русско-греческом кондоминиуме на Афоне. Греки предлагали решить национальный вопрос путем введения для монахов двойного подданства: афонского — внутри Святой Горы и первоначального, которое они имели до прихода на нее — вне Афона. Другие православные государства, как было заявлено российскому послу в Константинополе М. Н. Гирсу, даже не имеют права участвовать в решении вопроса о статусе Афона. С началом первой мировой войны и разделением греческих политиков на германофилов и сторонников Антанты вопрос перестал быть предметом активного обсуждения на дипломатическом уровне. Русское правительство вплоть до Октябрьской революции не признавало фактического присоединения Св. Горы к Греции. Временем окончательного включения Афона в состав Греции можно считать лишь 1926 г., когда греческое правительство издало постановление о том, что все монахи должны иметь греческое гражданство.

* * *

После разгрома имяславцев наступает период постепенного упадка русского афонского монашества. В одном из последних своих донесений Серафимов по просьбе посла приводит приблизительную статистику населения Афона на ноябрь 1913 г. Русских монахов, в том числе проживающих в болгарской и румынской обителях, около 4 100 человек; греков немногим более 2 700, румын до 525, болгар до 250, сербов — 75. Всего монашеское население Афона составляет 7 650 чел. Соответственно русские составляют 53½ %, греки 35¼ %, румыны 7 %, болгары 3¼ %, сербы 1 %. Мирян на Афоне около 1 000–1 300 чел.; имябожников уехало 800–850 чел.

Яркую картину жизни русского Афона 1913–1918 гг. дают донесения А. А. Павловского в русское консульство в Фессалонике. Из этих отчетов мы узнаем, что в начале 1914 г. в Константинополе начались переговоры между Вселенской патриархией, послом М. Н. Гирсом и греческим посланником согласно постановлению Лондонской конференции. Это вселило некоторые надежды на решение вопроса о нейтрализации Св. Горы. Дальнейшие события, однако, развернулись не в пользу русских. С началом войны прекратилось движение пароходов РОПиТа, а соответственно, и поступление денежной корреспонденции на Афон. Часть русского населения Афона была мобилизована на фронт; начался разлад и в самой среде монашества. Согласно подсчетам А. А. Павловского, до начала смуты имябожников на Афоне было 4 800 русских иноков, до наступления войны 3 600, на Пасху 1915 г. — 2 885. С 1913 по 1916 г. русское население Афона уменьшилось на 2 200 человек. В 1917 г. русских, по сведениям Павловского, на Св. Горе было 2 460 человек. Несколько другие цифры дает статистика МИДа: в 1917 г. греков на Св. Горе было 6 500 человек (61,9 %), русских 3 500 человек (33,3 %), болгар 300 человек (2,9 %) и румын 200 человек (1,9 %). После Октябрьской революции, когда русские монахи перестали получать поддержку от своего государства, а новые иноки из России уже не имели возможности приехать, можно говорить только об умирании русского монашества на Св. Горе. «Золотой век» русского Афона закончился.