1

Распоряжение

Приглашение было очень странное.

Бледное зимнее солнце клонилось к закату, посверкивая в остатках снега на обочине. Сюзанна ехала на своей малолитражке в город и думала об этом загадочном приглашении. Обычно мать отмечала день рождения в высоком стиле: всегда вне дома, с многочисленными гостями и развлекательной программой. Не считаясь с расходами. И вдруг такое.

Красный свет остановил её на перекрёстке. Сюзанна придирчиво глянула на себя в зеркало заднего вида и осталась довольна: короткая чёрная стрижка в порядке; помада сдержанного тона и очки без оправы были ей к лицу.

Она свернула в тихий жилой район. Дорога медленно поднималась в гору. Улицу обступали голые старые каштаны. За ними на просторных участках располагались основательные виллы.

И именно шестидесятилетие мать вдруг решила отметить дома, в узком семейном кругу. Что же за всем этим кроется?

Регина, старшая сестра Сюзанны, позвонила ей сразу же, как только получила приглашение. Она была взволнована:

— Ты помнишь, на свои пятьдесят девять мать пригласила пятьдесят девять человек гостей! А в шестьдесят она вдруг урезает компанию до тесного кофейного кружка — как-то это странно!

Не прошло и пяти минут после этого разговора, как снова раздался телефонный звонок. Это была средняя сестра, Аня. Она предсказала:

— Говорю тебе, мать что-то замышляет. От неё можно ждать любого сюрприза. И не только приятного!

Аня была права. Что-то такое витало в воздухе.

Сюзанна свернула за угол и тут же услышала визг чужих тормозов. Разъярённый гудок взорвал тишину респектабельного квартала. Перед родительским домом нос к носу стояли две машины, преградив въезд на участок. Одна — огромный кичливый «мерседес» цвета «серебристый металлик», второе транспортное средство — томатно-красная проржавевшая малолитражка. Они чудом не столкнулись.

Из «мерседеса» выскочил рассерженный водитель. На вид лет сорока, в элегантном костюме в тонкую полоску. Ругань его была не столь элегантна:

— Вы что, оборзели? Глаз, что ли, нет?

Из малолитражки вышла водительница в заношенной джинсовой куртке и тоже напустилась на него:

— Такого тона я не потерплю, имей в виду!

Это были Роберт и Карин, каждый в своём, уже привычном, репертуаре. Их заученная перебранка могла длиться очень долго. Беда была только в том, что они заблокировали подъезд к дому матери.

— Не тебе меня учить! — орал Роберт.

— Попридержи язык и отползи со своим тарантасом! — шипела Карин.

Из «мерседеса» показалась Регина. Она словно сошла с обложки яркого глянцевого журнала: тщательно завитые волосы, из-под короткой песцовой шубки элегантно ниспадает тёмно-синее платье от кутюр. Украшений она не носила, чтобы они не отвлекали внимание от её изысканного гардероба.

Регина робко попыталась успокоить мужа:

— Роберт, ну не заводись, какой смысл!

Он её не слышал, сосредоточившись на более важной собеседнице:

— Куда ты смотрела?! Ещё мгновение — и я бы отправил твой ржавый драндулет...

— Отодвинь свой танк назад! — перебила его Карин.

— ... на автокладбище!

— Ты слышал или нет?

— Нет уж, это тебе придётся отодвинуться!

Из томатно-красной малолитражки вышла Аня в джинсах и пуловере, её тёмные волосы были стянуты на затылке в хвостик. Она испуганно тронула свою партнёршу за плечо:

— Карин, оставь его! Ведь всё равно...

— Ничего не всё равно! — негодовала Карин. — Мне важен принцип. Кто первый подъехал, тот первый и в ворота въедет!

Роберт побагровел.

— Вы подъехали первыми? Не смешите меня! Первым подъехал я!

Сюзанна оставила свою машину посреди дороги и, слегка прихрамывая на правую ногу, подошла к спорящим.

— Карин! Роберт! Вначале освободите въезд, а потом ругайтесь дальше!

Обладатель элегантного костюма язвительно рассмеялся ей в лицо:

— Чтобы ты въехала первой. И не подумаю!

С другой стороны улицы подкатил тёмно-серый лимузин и остановился перед образовавшимся затором. Старинный друг семьи, господин Эммрих, нотариус, вышел из машины и приблизился к группе:

— Добрый день, господа. Не могу ли я чем-нибудь помочь?

Роберт не обратил на него внимания.

— Как недорезанные свиньи...

— Что-что?!

— .. .притарахтели сюда, выпучив глаза...

— Да нет, это как раз ты выскочил из-за угла как угорелый... — Рыжие волосы Карин полыхали как пламя.

Нотариус растерялся.

Вдобавок ко всему появился ещё один автомобиль — закрытый кабриолет. Из него вышел незнакомый Сюзанне пожилой господин в клетчатом спортивном пальто. Волосы у него были с проседью, на висках же абсолютно белые. Он ещё издали поднял руки:

— Но, дорогие дамы! Господа! Кто же ссорится в такой великолепный день?

Сюзанна озадаченно посмотрела на седого незнакомца.

— О, пардон! — продолжал тот. — Я забыл представиться. Моя фамилия Вагнер, Теодор Вагнер. Я новый друг нашей бесценной именинницы. А вы, судя по всему, её очаровательные дочери?

— Да, — ответила Сюзанна и смущённо поправила очки. — Я младшая, Сюзанна. Я уже слышала о вас, господин Вагнер.

Он протянул ей руку для пожатия и обволок её своим шармом:

— Приятно, необыкновенно приятно, я восхищён. Вы непременно должны называть меня просто Теодор. А я могу называть вас просто Сюзанна? — В его глазах читался откровенный интерес.

Она пожала его руку и с улыбкой кивнула:

— Конечно, Теодор.

Затем он повернулся к остальным гостям и представился по полной форме, осыпая при этом женщин комплиментами. Даже Карин не удержалась от улыбки.

Когда обмен любезностями закончился, Теодор вернулся к нерешенной проблеме:

— Не могу ли я с моими скромными возможностями как-то помочь в устранении возникших разногласий?

— Собственно, нам нужно всего лишь припарковаться на участке нашей матери, — сухо ответила Сюзанна.

— Но какие проблемы, участок достаточно просторный, места хватит всем, — пророкотал Теодор. — Предлагаю сделать так: мы, мужчины, будем галантны и пропустим дам вперёд. Ladys first!

— Леди? Какие ещё леди? — вызывающе спросил Роберт. — Я подъехал первым.

Сюзанна повернулась к Аниной подруге:

— Карин, я предлагаю, чтобы мы, женщины, как более умные, дали Роберту возможность въехать первым... коль ему непременно хочется первенствовать.

Карин пожала плечами и проворчала:

— Умные уже так далеко отступили, что давно превратились в дур.

Родительский дом трёх сестёр, казалось, выпал из времени. По сравнению с соседними виллами он был маленький. Это впечатление усиливалось ниспадающей двускатной крышей и узким фасадом. Но зато пышно разросшийся сад казался бесконечным, а перед гаражом хватало места для всех машин.

Гостиная была достаточно просторной для семейного праздника. В углу притаился камин, который не разжигали со дня смерти отца. Рядом, отражаясь в натёртом паркете, стояла большая, со вкусом украшенная рождественская ёлка. В семье была давняя традиция — не убирать ёлку до девятого января — дня рождения матери.

Сквозь застеклённые двери, ведущие на террасу, открывался чудесный вид на долину Рейна, серо-белую в это время года.

Именинница с улыбкой встречала гостей и принимала поздравления, но в ней чувствовалась некоторая напряжённость. Она была небольшого роста, приветливые глаза светились теплотой, противореча упрямой линии плотно сжатых губ.

Стол был накрыт на восемь персон. Благородный, несколько старомодный фарфоровый сервиз, серебряные приборы и бледно-жёлтые салфетки расположились на белой скатерти как по линейке. В центре стола стояли домашние пироги. «На каждую персону как минимум по одному», — весело отметила про себя Сюзанна.

Мать села во главе стола, между Теодором и господином Эммрихом. Остальные расположились вокруг стола. Сюзанне досталось место в самом конце.

— Русская плетёнка выглядит очень соблазнительно, — начал Теодор. — Могу я предложить самый первый кусочек моей дорогой Хильдегард, прелестной имениннице?

Она мягко улыбнулась ему:

— Спасибо, Теодор.

Сюзанна подумала: «А что здесь делает нотариус? На скромном семейном празднике? Что это мама замышляет?»

— Позвольте мне проявить некоторое самоволие и взять на себя роль хозяина дома, — продолжал Теодор своим звучным голосом. — Кому налить кофе? Кто хочет кусочек яблочного пирога? Он ещё горячий. А вот это — пирог «Дунайские волны».

Карин подозрительно косилась на него.

После того как кофе был налит, а пироги розданы, за столом установилась тишина. Слышалось лишь постукивание вилок да изредка прихлёбывание кофе.

— Просто лакомство, настоящее лакомство этот яблочный пирог! — Теодор пытался преодолеть угнетённое молчание за столом. Но никто не поддержал его попытку завести разговор.

Сюзанна смотрела за окно в сад. Под большим ореховым деревом всё ещё стояли старые качели из её детства. Мать всё оставила как было. «Внукам пригодится», — сказала она однажды. Но никаких внуков так и не появилось. Качели сиротливо прождали пятнадцать напрасных лет.

Через несколько минут гнетущего молчания заговорила Аня.

— Как дела в клинике, Сюзанна?

— Сейчас всё спокойно. Такое впечатление, что новые земляне хотят переждать зиму, прежде чем появиться на свет.

— Их легко понять, — сказала Аня. — Такой собачий холод.

— Сегодня были всего одни роды. Правда, они длились четырнадцать часов. В конце концов пришлось вытаскивать бедняжку за уши.

Хильдегард тихо вздохнула.

Аня засмеялась:

— Наверняка это была девочка: ей хотелось прихорошиться перед выходом.

Сюзанна покачала головой:

— Нет, на сей раз мальчик. Среди них попадаются такие норовистые упрямцы. — Она бросила беглый взгляд в сторону Роберта.

Тот отодвинул свою тарелку и сунул в рот сигарету.

— А как насчёт большой любви, Сюзанна? Наша юная акушерка ещё не отыскала себе сказочного принца?

— Сейчас мне не до личной жизни, — уклончиво ответила она.

— Кому налить ещё кофе? — спросил Теодор.

Нотариус благодарно подставил свою чашку.

— Я бы посоветовал вам отведать «Франкфуртской короны».

И снова давящее молчание. Через какое-то время Карин попыталась перевести разговор на другую тему:

— Ну, Регина, а как вы провели отпуск в этом году? Можно я отгадаю? Это был круиз по Карибскому морю или сафари в Восточной Африке.

Регина стряхнула крошки со своего уникального тёмно-синего платья и отрицательно покачала головой:

— Ни то ни другое, Карин.

— Тогда, наверное, горнолыжные спуски в Альпах?

— Пешеходные странствия в Тоскане.

— Да что ты говоришь! Это теперь в моде?

Регина колко усмехнулась:

— Модно — едва ли. Это эксклюзивно. Альтернативный отдых, индивидуальные идеи. Самоидентификация в сказочном ландшафте.

— Ну, — спросила Аня, — удалось себя идентифицировать?

— Всё это происходит под профессиональным руководством пастыря странников.

Карин раскрыла рот:

— Кого-кого?

— Менеджера-природоведа, — подключился Роберт.

Клубы дыма от его сигареты плыли в сторону Карин, она отгоняла их рукой.

— Пастырь странников — это что-то вроде проводника, — высокомерно пояснила Регина.

— А почему нельзя так и сказать — проводник?

— Кто-нибудь хочет отведать великолепного чизкейка? — прогудел Теодор. — С изюмом, выдержанным в роме. Это поэма! Хильдегард, моя бесценная, только теперь я понимаю, чего я был лишён все эти годы.

Мать молчала.

Наконец она допила свой кофе и легонько постучала ложечкой по фарфору. Это прозвучало как звон колокольчика. Все подняли головы. «Началось», — с ожиданием подумала Сюзанна.

Именинница торжественно повысила голос:

— Дорогие мои дочери! Милая Карин! Дорогой зять! Дорогой господин Эммрих! Мой милый Теодор! Сегодня, в мой шестидесятый день рождения, я хочу сообщить вам две вещи, которые призваны сыграть важную роль в моей дальнейшей жизни. Во-первых, я хотела бы официально представить вам моего дорогого спутника жизни, господина Теодора Вагнера.

Он расплылся в улыбке, как медовый пряник, раскланиваясь на все стороны.

— Это ты прекрасно сказала, моя дорогая.

Она кивнула ему и продолжила:

— Теодор сделал мне подарок ко дню рождения — круиз по Средиземному морю, после чего мы на несколько месяцев уезжаем в его загородный дом на юге Франции. А осенью я собираюсь купить себе в городе маленькую квартирку. И тут я перехожу ко второй теме.

Она сделала паузу, с удовольствием отмечая, насколько ей удалось всех ошеломить.

«А этот Теодор, как видно, с деньгами», — подумала Сюзанна.

— Как вы все знаете, — продолжила свою речь Хильдегард, — мы с вашим покойным отцом всю жизнь работали в поте лица, чтобы построить этот дом — оплот вашего беззаботного детства, — чтобы поддерживать его и рассчитаться со всеми долгами. И вот он наконец свободен от всех ипотек и залогов. Жаль только, что ваш любящий отец... — Серьёзность на её лице на мгновение сменилась печалью, — ...не дожил до этого дня.

Она снова сделала паузу. Регина, Аня и Сюзанна вопросительно переглянулись. Затем мать вздохнула и продолжила:

— Для меня этот дом слишком велик, поэтому я хочу подарить его... одной из моих дочерей.

Все смотрели на неё с напряжённым вниманием. Роберт загасил недокуренную сигарету. Регина после некоторой паузы спросила:

— И кто же из нас троих эта счастливица?

— Та, что окажется самой достойной и будет нуждаться в этом доме больше всех остальных.

Регина воззрилась на мать:

— Что-то я не понимаю. Мы все имеем равные и законные права на это владение.

Хильдегард посмотрела на неё и сказала скорее печально, чем укоризненно:

— А я имею право на внука.

— О, мама! — простонала Регина. — Давай не будем снова об этом!

Именинница оставила этот стон без внимания и заявила:

— Ваш покойный отец и я дали вам возможность получить хорошее образование, хотя ради этого нам приходилось экономить на своём желудке. Но до сих пор ни одна из вас не удосужилась порадовать меня внуком. У тебя, Регина, уже громко тикают биологические часы. Тебе тридцать шесть, ты замужем уже десять лет. Но вместо того чтобы использовать это время для создания респектабельной семьи, вы с Робертом покупаете себе пентхаус в сити. Я уж не говорю о вашем роскошном автомобиле и двух экзотических поездках в год. Двойной доход без детей делает всю эту роскошь возможной. Но задумывалась ли ты когда-нибудь о том, что даже самый дорогой и большой «мерседес» никогда не скажет вам мама и папа?

— Прошу тебя, мама! — взмолилась Регина, не скрывая раздражения. — Это наше собственное решение, за которое мы ни перед кем не должны оправдываться.

Хильдегард проигнорировала это возражение и повернулась к Ане:

— Ты тоже не намного моложе, тебе тридцать четыре. Ты в своём детском саду уже столько лет нянчишь чужих детей. Почему бы для разнообразия не повозиться со своим? Я не собираюсь поднимать вопрос о вашем с Карин партнёрстве. Сегодня на это смотрят уже терпимее, и я не могу не считаться с этой общей терпимостью. Но и лесб... — Покосившись на Теодора, она проглотила конец слова и поправилась: — ... две женщины тоже могут иметь детей.

— Всё это не так просто, — оправдывалась Аня. — Детей для усыновления мало, на всех не хватает, и при всей общественной терпимости предпочтение всё же получают пары с обычной ориентацией.

Мать кивнула:

— Я наводила справки. Есть адреса в Голландии, где вам могут помочь обзавестись родными детьми.

— Это мы тоже знаем, — ответила Аня. — Но Карин... ну, в общем, мы не хотим детей... во всяком случае, пока.

Хильдегард не удовлетворилась таким ответом.

— И сколько же ты собираешься ждать? Пока твой ребёнок сможет называть тебя бабушкой?

Аня молчала, и мать принялась за младшую дочь:

— А ты, Сюзанна, ты в свои двадцать восемь уже старшая акушерка в окружной больнице. Это заслуживает уважения. Но даже если смыслом твоей жизни стало помогать чужим детям появляться на свет, это не препятствие к тому, чтобы завести и собственного. И у тебя тоже время отстукивает.

— Я ничего не имею против детей, — согласилась Сюзанна. — Но сперва не мешало бы найти подходящего мужа.

— Ах, какая проблема! Я никогда не считалась первой красавицей, но хороший муж у меня всё-таки был. И я родила троих детей! Двух со щипцами — тяжёлые были роды — и одну кесаревым сечением. А ведь тогда, в шестидесятые годы, в больницах не было таких условий, как теперь: палата на двоих, телефон, телевизор и еда на выбор. А ваша бабушка вообще родила меня в трудное военное время прямо на заводе боеприпасов...

— Прошу тебя, мама! — перебила Сюзанна. — Все эти истории мы слышали уже много раз. И не преувеличивай, эти так называемые тяжёлые роды со щипцами — обычное дело. У нас в больнице они случаются каждый день...

— Но не твои собственные! Ах, и зачем ты тогда рассталась с Рене!

— Мама! — оскорбленно воскликнула Сюзанна. — Ты прекрасно знаешь, что это он меня бросил из-за моей покалеченной правой коленки!

Теодор успокаивающе обнял Хильдегард за плечи:

— Подумай о своём сердце!

Она дёрнулась:

— Моё сердце! Я должна думать о своём сердце, когда его топчут бессердечные дочери! Теодор сжал её руку:

— Пожалуйста, Хильдегард! Не огорчайся! Всё ещё впереди!

Мать немного успокоилась и снова пошла в наступление:

— Ну хорошо. Переходим к делу. Я посоветовалась с господином нотариусом. Как вы все знаете, он давний друг вашего отца. Мой дом со всем его содержимым... — Она осеклась, набрала воздуха и закончила: — ...я отписываю дочери, которая первой родит мне внука.

Воцарилось молчание. Все смотрели на неё. Первой опомнилась Регина. Она покачала головой:

— Нет, ты ведь это не всерьёз?

— Вполне безвкусная шутка, — поддержала её Аня.

— Такого рода распоряжение было бы просто аморально! — вставила Карин.

Все зашумели, перебивая друг друга. Нотариус поднял руки:

— Господа! Дамы и господа! Это распоряжение, согласно параграфу 657 Гражданского кодекса, абсолютно легитимно.

Мгновенно воцарилась тишина. Регина взглянула на Роберта. Аня посмотрела на Карин.

Мать снова повысила голос:

— Регина, Аня, Сюзанна! Мне не до шуток. Та из вас, которая первой родит живым собственного ребёнка, получит всё, что подлежит от меня передаче по наследству: дом и участок со всем, что на нём построено. В конце концов, я имею право на внука!

— А что же будет с двумя остальными? — спросила Сюзанна.

— Им не достанется ничего. Точка.

— Стоп, стоп, стоп! — воскликнула Аня. — Не надо упрощать. Ты не можешь оставить ни с чем двух своих дочерей. В конце концов, каждая из нас может претендовать на свою долю наследства.

— Конечно! — поддержала её Карин. — Господин нотариус, объясните это вашей клиентке!

— В принципе вы правы. — начал нотариус. — Когда вознаграждение по выполнении поставленного условия будет произведено, оно становится дарением, которое нуждается в нотариальном удостоверении. Те дочери, которые при этом дарении не получили ничего, в дальнейшем, при рассмотрении вопроса о наследстве, могут предъявить претензию...

— Ну вот видите! — воскликнула Карин.

— Претензия имеет основание только в том случае, если с момента дарения не прошло десяти лет. То есть к тому времени, когда ваша драгоценная матушка будет праздновать свой семьдесят первый день рождения — в чем мы не хотели бы, да и не можем, сомневаться, — всякая возможность претензии отпадёт. Первая родившая получит всё, остальные не получат ничего!

Все молчали.

До Сюзанны постепенно доходило, что их мать не шутит. Она давно заводила речь о внуке, а с возрастом уже начала опасаться, что жизнь ее дочерей не устроена. Но неужели именно это опасение подвигло ее на столь отчаянный шаг? Или за всем этим кроется что-то другое?

Внезапно Роберт рассмеялся:

— Хорошо, Аня, а теперь расскажи нам, как ты собираешься забеременеть от Карин.

— Я вообще не собираюсь участвовать в этом жутком и безнравственном соревновании! — решительно отрубила его свояченица.

— Это неслыханно! — возмутилась Карин. — Здесь путём подкупа пытаются склонить женщин к патриархальному, раболепно-покорному типу поведения. Но Аня не купится на эти провокации!

— Никогда! — подтвердила её подруга.

Карин повернулась к Роберту:

— Впрочем, если ты с твоим корыстным банкирским сердцем вздумаешь сделать на этом доме свою игру, смотри! Наша потенция не нуждается в подтверждении хвастливыми мерседесовскими звёздами.

— Потенция! — усмехнулся Роберт. — Откуда вам, лесбиянкам, знать, что это вообще такое?

— Позавидовал, да? Твоя законная даже не знает, чего она лишена! — она отправила Регине воздушный поцелуй.

Та швырнула кофейную ложечку и негодующе воскликнула:

— Карин, ты переходишь все границы! Что же касается этого так называемого распоряжения, то я тоже не собираюсь принимать в этом участие. Это... это же просто наглость! Да ты вообще в своём уме, мама?

— Лесбиянка! — презрительно бросил Роберт сидящей напротив него Карин.

— Пошлый обыватель! — прошипела Карин не менее презрительно.

Сюзанна попыталась вмешаться:

— Давайте мы с трезвой головой...

Но ей не дали договорить.

— Я не позволю двум лесбийским нищенкам безнаказанно оскорблять меня! — в ярости заорал Роберт.

— Ага, наступили господину на мозоль! — злорадствовала Карин.

Сюзанна ударила рукой по столу так, что материнский праздничный сервиз заплясал:

— Да опомнитесь же вы все, наконец!

По крайней мере на мгновение воцарилась тишина, и Сюзанна решительно продолжила:

— Это распоряжение меня тоже огорошило, однако мамино желание получить внука всё-таки понятно...

— Значит, забеременеть хочешь ты! — перебила её разгневанная Карин.

— Я совсем не это имела в виду. Но мы должны обсудить всё спокойно...

— Госпожа шеф-акушерка хочет нас поучить, — распалялась Карин. — Является сюда поплакаться на свою судьбу и перелом правой коленки, а заодно и на сбежавшего Рене. И после этого ещё хочет задавать здесь тон!

— Я не плакалась и не жаловалась, — возразила Сюзанна.

Но Карин закусила удила:

— Я больше не могу слышать эти душераздирающие истории про твои несчастья. Не надо было тогда безрассудно полагаться на эту классическую медицину с доминирующими в ней мужчинами. Теперь уже поздно жаловаться.

— Карин, но мне тогда было всего четырнадцать лет! — Сюзанна обвела всех присутствующих растерянным взглядом.

Регина встала и оскорблённо покинула комнату. Роберт последовал за ней. Аня тоже больше не хотела оставаться. Мать так и продолжала сидеть между Теодором и нотариусом. Её глаза смотрели печально, но решительно. Сюзанна раздумывала, не остаться ли. Но она знала упрямство матери. Переубеждать её было бессмысленно.

В дверях возник Роберт и пробурчал:

— Сюзанна, отодвинь свою скорлупку, я имею в виду машину. Я не могу выехать.

Она кивнула и медленно поднялась. У неё было такое чувство, будто мать открыла ящик Пандоры — и назад уже ничего не вернёшь.

 

2

С днём рождения!

Утром пошёл снег. Узкая дорога вела от Вурцельбаха в долину, где вливалась в государственное шоссе, которое было ненамного шире. Сюзанна озабоченно поглядывала на часы. Через двадцать минут начиналось её дежурство. Внезапная непогода вряд ли позволит ей приехать на работу вовремя. Шоссе то и дело петляло, поднимаясь всё выше к перевалу. Снежные хлопья кружились в свете фар, падали на ветровое стекло и таяли на нём. Туда-сюда без остановки двигались «дворники». По серо-черному асфальту мела позёмка. По краям дороги уже образовались заносы. По обеим сторонам чёрной стеной стоял лес. Изредка попадались встречные машины. Дорожные знаки время от времени напоминали, что на этом участке обгон запрещён и скорость не более семидесяти километров в час.

Сюзанна плохо спала прошедшей ночью. Мысли кружились вокруг вчерашнего неожиданного распоряжения матери. То и дело возникало неясное чувство, что здесь что-то не так, происходит нечто такое, что недоступно её пониманию. В конце концов она заснула. И это было самое лучшее, на что она могла употребить ночь. А утром она проспала.

Ночь была её врагиней. День был ей друг, им она владела полностью. Он был насыщен работой и ответственностью — до тех пор, пока снова не наступала ночь.

Она вздрогнула. Сквозь предрассветные сумерки сверкнул слепящий дальний свет фар. В зеркале заднего вида она заметила спортивный автомобиль, догонявший её на большой скорости. Из-за встречного движения он не мог её обогнать и ехал за ней вплотную, агрессивно сигналя.

«Кто-то опаздывает ещё больше, чем я», — подумала Сюзанна и прижалась вправо, насколько позволял подстерегающий на обочине снег.

Лес поредел. Справа и слева появились тёмные дома. Два школьника стояли на автобусной остановке. Впереди снова показались встречные машины. Начинался рабочий день. Сюзанна сбавила скорость до пятидесяти, как и полагалось в населённых пунктах. Это ещё больше вывело из себя её преследователя. Он прилип к её заднему бамперу, мигал фарами и беспрерывно гудел.

Населённый пункт кончился. Взгляду открылся простор поля, за которым виднелся край леса с одиноким деревенским рестораном. Дорога поворачивала влево, уходя в темноту, из которой уже светились огни встречных машин. Спортивный автомобиль выскочил сзади — водитель, должно быть, повредился умом! — набрал скорость и уже почти обогнал Сюзанну, но встречный грузовик приближался слишком быстро. Обгоняющий взял вправо, оттесняя Сюзанну с дороги. Она в панике затормозила, и её занесло на скользкой обочине. Перед глазами всё замелькало и закружилось. Грузовик, ожесточённо сигналя, промчался по встречной полосе. Сюзанна давила на тормоз, но машина не слушалась. Справа мелькнула планка ограждения. Глухой удар. Тело её по инерции рванулось вперёд, но ремень удержал её, и она больно ударилась о спинку кресла и подголовник. Её малолитражный «форд» пробороздил правым боком по ограждению и наконец остановился.

Она вышла из машины слегка контуженная. Вокруг была тишина. Её дыхание на холоде превращалось в пар. На землю ложились пушинки снега. В темноту удалялись красные задние огни грузовика. Сюзанна сделала несколько шагов, слегка подволакивая правую ногу. Маленький, с виду очень подержанный спортивный автомобиль застрял в канаве напротив. Его, значит, тоже зацепило.

Из машины выскочил молодой, стройный мужчина с короткими вьющимися волосами, яростно захлопнул дверцу и проорал:

— Вы что, офонарели?

— Нам надо... огородить место аварии, — пролепетала Сюзанна, всё ещё слегка оглушённая.

— Да уж заткнитесь, вы!.. — последовало в ответ.

Его окрик привёл её в чувство.

— Это вы мне? — резко спросила она и посмотрела ему в глаза поверх своих очков.

Этот тип так и впечатался ей в сердце.

— А то кому же ещё, раззява!

— Ну так я вас слушаю — Она упёрлась в него взглядом.

Машины, проезжавшие мимо, сигналили.

Мужчина прорычал:

— Ах, она слушает! Она слушает! — С искажённым от злобы лицом он подошёл к ограждению, продолжая ругаться: — Сперва вы ползёте по автобану со скоростью семьдесят, упорно не пропускаете меня, а в завершение провоцируете аварию. Кто вас учил вождению? Вы выиграли права в лотерею!

— Уж извините, я ехала слишком близко перед вами, нарушая дистанцию, — язвительно парировала она.

Молодой человек не слушал. Пыхтя от ярости, он развернулся на месте, пнул подвернувшийся камень так, что он улетел далеко в заснеженное поле, и выругался — сам чёрт покраснел бы от стыда.

— Вы мне подпишете акт признания вашей вины? — невозмутимо спросила Сюзанна. — Вы меня провоцировали на нарушение правил и оттеснили с дороги.

Он так и взвился:

— Я вас провоцировал? Нет уж, это ваш стиль вождения не что иное, как непрерывная провокация. Она едет семьдесят! Эта... эта женщина ползёт по пустой дороге со скоростью семьдесят, а поравнявшись с парой каких-то развалюх, вообще снижает до пятидесяти! Уму непостижимо!

— Вы видите дорожный знак вон там? Семьдесят!

Он бессильно рассмеялся:

— Да ни одна собака на него не обращает внимания! И правильно делает!

— Вы мне подпишете акт признания вашей вины? — настаивала Сюзанна. — Надеюсь, удостоверение личности и полис обязательного страхования у вас при себе.

— К чёрту всю эту юридическую тягомотину! У меня нет времени. Я тороплюсь.

— Хорошо, тогда я вызову полицию. — Она стала рыться в карманах куртки в поисках своего мобильника.

— Я же сказал, у меня нет времени. Мне срочно надо ехать. Или у вас плохо со слухом?

Парень и вправду был просто лапочка!

— Если вы сейчас уедете с места аварии, — пригрозила она, — я подам на вас в суд!

— Я не могу уехать, даже если бы захотел. Вытаскивать меня из канавы придётся вам, если ваша колымага ещё способна передвигаться. И безотлагательно!

Сюзанна аж задохнулась от такой неслыханной наглости.

— Надеюсь, у вас есть трос! — выкрикнул он.

— А я надеюсь, что у вас есть хороший адвокат, — ответила она.

И осеклась, только теперь заметив в спортивной машине пассажирку.

Подчиняясь профессиональному инстинкту, она бросилась к машине и осторожно открыла дверцу. Лицо женщины заливал пот, она дышала тяжело и прерывисто. Из-под тёплого пальто виднелась ночная рубашка. Сюзанна в мгновение ока оценила ситуацию.

— Вы ранены? — с тревогой спросила она.

Женщина отрицательно покачала головой.

— Когда начались схватки?

— Час тому назад... примерно час.

— Да! — проорал водитель через плечо Сюзанны. — Мы как раз ехали в клинику, а вы нам всячески препятствовали.

Сюзанна склонилась над женщиной и тихо сказала:

— Послушайте, не бойтесь. Я акушерка. Схватки с какими интервалами?

— Через три-четыре... минуты, — ответила роженица, хватая ртом воздух. — Воды уже отошли.

— Спокойно, дышите глубже! Дышите очень спокойно! Всё будет хорошо, — как можно убедительнее сказала Сюзанна и обернулась к водителю: — Ладно, я вас вытяну. И сразу в больницу! Только скорее, пожалуйста! Я поеду за вами.

Они вошли в вестибюль больницы, роженица опиралась на руку Сюзанны. Её спутник тащил тяжелую сумку, из которой торчало полотенце. Он высказал очередную претензию:

— Я считаю, нельзя заставлять рожающую женщину ходить. Что, тут нет носилок?

Сюзанна бросила через плечо:

— Что ж, можете организовать носилки. За это время мы успеем трижды дойти до родильного отделения.

Молодой человек удержал её за руку:

— После того как отошли воды, роженицу нужно немедленно уложить. Вы что, не догадываетесь об этом, вы, суперакушерка!

— Франк, да уймись ты! — взмолилась роженица.

Сюзанна высвободилась:

— Где вы это вычитали?

— Не такой уж я тёмный, как вы думаете.

Сюзанна невозмутимо повела женщину дальше, на ходу говоря:

— «Суха теория, мой друг...» Все эти рекомендации исходят от специалистов, которые сами никогда не рожали.

— Ах вот оно что!

— Природа позаботилась о том, чтобы роженица могла ходить и после того, как пузырь лопнул, в реальности этого не избежать.

— Но...

Между тем они добрались до родильного отделения. Навстречу им вышла Хайке в голубой робе, взволнованно жестикулируя:

— Сюзанна, как хорошо, что ты наконец здесь! Мы на грани катастрофы! Родильная палата заполнена, в приёмной дожидается роженица — схватки с десятиминутным интервалом, и только что позвонила ещё одна. Два месяца мертвая тишина, а тут их как прорвало!

Сюзанна подняла руку, как бы отгораживаясь. Хайке всегда была «на грани катастрофы», даже когда всё шло сравнительно спокойно.

— Без паники, — сказала Сюзанна и усадила роженицу на стул. — Я уже здесь. Кто у нас дежурит в первом родовом зале?

— Биргит.

— Одна?

— Да. Замедленное течение родов. Роженица полночи пролежала в предродовой палате, теперь вот тужится уже несколько часов, — Хайке вытаращила глаза так, будто поведала нечто ужасное.

— Кто из врачей в смене? — спросила Сюзанна.

— Доктор Леман.

— Пусть зайдёт туда. Биргит ещё не настолько опытна, чтобы управиться в одиночку.

— Что за посторонняя болтовня? — не выдержал спутник роженицы. — Тут человека спасать надо!

— Немного терпения! — отрезала Сюзанна. — Дайте хотя бы переодеться.

Она снова повернулась к своей коллеге:

— Я быстро. Оповести второй родовой зал и дай знать доктору Леману!

— Сделаю. А после этого можно мне домой? Я смертельно устала за эту безумную ночную смену.

— О'кей! — крикнула Сюзанна, убегая. — Иди домой и хорошенько выспись!

Приёмная была маленькая, без окон. Стулья из стальных трубок, письменный стол с компьютером, медицинские приборы. На стенах висели цветные графики родовой статистики. В холодном неоновом свете на кушетке лежала роженица. Она дышала отрывисто и часто.

Сюзанна, переодевшись в медицинскую робу, вошла в приёмную и спросила:

— Ну, как идут дела?

Будущая мама застонала.

— Спокойно, спокойно, госпожа... как, простите, ваша фамилия?

— Бухнер... Эльке.

— У вас есть направление, госпожа Бухнер?

Пациентка снова застонала.

— Что вы тут бюрократию разводите? — сердито вмешался её сопровождающий.

С каким удовольствием Сюзанна вышвырнула бы его вон!

— Не знаю, есть ли у неё что-нибудь в этом роде, — хрипловато добавил он. — Если и есть, то где-нибудь в сумке.

«Ох уж эти мужчины!» — подумала Сюзанна и спросила:

— А медицинская карта и страховое свидетельство?

Мужчина пожал плечами.

— Но вы хотя бы записывались к нам на роды?

Пациентка промычала что-то нечленораздельное.

— Я не понимаю, чёрт возьми, мы здесь в больнице или в регистрационном отделе полиции?

— Вы, как отец, должны бы всё это знать!

— Я не отец. Фрау Бухнер — моя сестра. Её дружок своевременно слинял.

— Ах, вот оно что! Вы хотите присутствовать при родах?

— А что, нельзя?

Она разрешающе кивнула, а сама подумала: «Вот будет весело — роды с этим тупицей! Впрочем, я вышвырну его при малейшей попытке сунуть нос не в своё дело».

Будущая мама слегка пришла в себя после очередной серии схваток.

— Направление, медицинская карта и страховка — в наружном кармане сумки, — сказала она, учащённо дыша. — А записалась я к вам ещё четыре недели назад.

— Ну вот, теперь всё ясно, — Сюзанна удовлетворённо кивнула и набрала на клавиатуре фамилию Бухнер, делая запрос. На экране появились данные пациентки.

Сюзанна, как полагается, посмотрела, не зафиксировано ли каких-либо отклонений, затем удивлённо отметила:

— Да вы уже одиннадцать дней перехаживаете?!

— Да.

— Сейчас я подключу биометрический прибор, чтобы регистрировать ваши схватки и контролировать сердцебиение ребёнка. — Сюзанна взяла электрод величиной с ладонь, соединённый с прибором тонким проводом, и зафиксировала его на животе роженицы. Второй электрод предназначался для прослушивания сердечных тонов ребёнка.

— Когда, наконец, заглянет врач? — раздражённо спросил молодой человек.

— Доктор Леман пока занят. Потом, если будет время, он сделает ультразвук и возьмёт кровь.

Пациентка снова застонала. Сюзанна отметила, что интервалы между схватками становятся короче, да и чутьё подсказывало ей, что пора.

— Сейчас я проведу вагинальный осмотр. Поднимите немного рубашку... Спасибо, так достаточно.

Она обследовала родовое поле руками и сразу почувствовала, что матка уже открылась. Сюзанна отсоединила аппарат, по

могла пациентке подняться и повела её прямиком во второй родовой зал. Надо было спешить.

В промежутке между схватками Сюзанна помогла пациентке лечь на родовое кресло. Она приподняла изголовье и снова подключила прибор. В помещении было очень тепло, зал утопал в розоватых предрассветных сумерках. Сюзанна достала ароматические свечи, длинные спички и спросила роженицу:

— Какую музыку предпочитает ваш малыш?

— Пожалуйста, что-нибудь спокойное, — ответила та. — Лучше всего свирель.

Брат взволнованно тряс головой:

— Какое это имеет значение сейчас? У нас же роды, а не сеанс медитации!

Сюзанна призвала на помощь всю свою выдержку:

— Господин Бухнер, я думаю о ребёнке. Мы должны создать для него приятную и... я очень надеюсь... гармоничную атмосферу к тому моменту, когда ему придётся покинуть привычное и защищенное место.

— Чтобы тут же угодить на этот дикий восточный базар, — проворчал молодой человек.

В родовой зал, ссутулившись, проскользнул доктор Леман, врач-ассистент. Это был мужчина лет сорока, небольшого роста, с высоким лбом. Из кармана его халата свисал, болтаясь, фонендоскоп. Не успел он раскрыть рот, как Сюзанна ему всё доложила:

— Это госпожа Бухнер, первая беременность, без отклонений, одиннадцать дней перехаживает, матка открылась полностью. Головка ребёнка высоко и пока ещё не развернулась к тазовому входу. Но мы его направим.

— Есть время на ультразвук? — спросил врач.

— Нет, — коротко ответила Сюзанна, опустила нижнюю часть кресла и поместила оба бедра роженицы на подставки.

— Так, а теперь набрать воздуха! Задержать... Голову на грудь... и тужьтесь, тужьтесь, тужьтесь!..

Роженица застонала от боли. Лицо её побагровело. Неподалёку горели ароматические свечи и плакала свирель.

Доктор Леман ухмыльнулся и тихо сказал Сюзанне:

— Короткое удовольствие — и долгая расплата.

Она метнула в его сторону осуждающий взгляд. Ей не нравились фривольные намёки, тем более в родовом зале. «Кажется, это не такой уж желанный ребёнок», — подумала Сюзанна. Она не могла понять, как такое могло случиться с просвещённой женщиной в наши дни.

— Да, любовь зла, — улыбнулся врач и тут же вздрогнул от крика роженицы.

Сюзанна отдавала распоряжения спокойно, но внушительно:

— А теперь вспомните, как вас учили на подготовительных курсах. — Она начала массировать промежность, чтобы сделать её податливой и эластичной. Доктор Леман держался в стороне. Родовая схватка затянулась. Сюзанна повторяла: — Вдохнуть! Вдохнуть глубже! Ещё вдохнуть! Задержать... Голову на грудь и тужьтесь, тужьтесь, тужьтесь!

Когда боль отпустила, пациентка расслабилась. Всё так же плакала свирель.

— Как проходят роды в первом зале? — спросила Сюзанна врача. — Биргит нельзя оставлять одну. У неё пока мало опыта.

— Что долго тянется, то хорошо кончается. И мать, и дитя чувствуют себя прекрасно. А где вы, собственно, застряли сегодня утром, госпожа Раймунд?

— Авария на дороге.

— О, боже мой! Вы ранены?

— Разве что ссадина. Голова побаливает. Но это всё потом.

— Ничего подобного, — тихо возразил врач. — Сразу же после этих родов немедленно отправляйтесь в поликлинику, и пусть вас обследуют. А что с машиной?

— Переднее правое крыло и двери — на выброс. Но ехать можно.

— Считайте, что легко отделались, госпожа Раймунд. А виновник аварии известен?

— Ещё как! Он стоит прямо перед нами.

Доктор Леман растерялся:

— А по нему и не скажешь!

— Да. Теперь снова, госпожа Бухнер: глубоко вдохнуть, задержать... и тужьтесь, тужьтесь, тужьтесь!

Лицо роженицы опять побагровело. Сонная артерия набухла.

— Не в голову тужьтесь, а вниз, вниз, госпожа Бухнер!

Пациентка вскрикнула от боли. Брат схватил её за руку. Сюзанна бросила в его сторону недовольный взгляд. Роженицу снова отпустило.

Схватки повторились. И ещё раз, но пока без ощутимого результата.

— Не нравится мне это, — шепнул Леман Сюзанне. — Всё-таки надо было сделать ультразвук!

— Мне тоже не нравится, — тихо согласилась она.

— А какой рост и вес у отца ребёнка? — спросил роженицу доктор Леман.

— Да пошёл он! — ответила та.

— Ростом не меньше чем метр девяносто, а вес — больше ста кило, — сказал брат. — Этакий Шварценеггер, только глупее.

Врач снова повернулся к Сюзанне и вполголоса сказал:

— Вот видите! Бёдра у матери узкие, весит она шестьдесят три килограмма. Думаю, налицо чёткое несоответствие. Голова ребёнка слишком велика для её таза!

— Может быть, — задумчиво согласилась Сюзанна.

— Я попрошу подготовить всё для кесарева сечения, и переведём её в операционную.

Сюзанна ответила шёпотом:

— Не знаю. Думаю, она просто пока не сгруппировалась. Я сделаю ещё две попытки.

— Не нравится мне это, госпожа Раймунд. Мне это совсем не нравится.

— Что случилось? — громко спросил брат.

— Не беспокойтесь, — ответил врач. — Всего лишь маленький консилиум по стратегии.

— И поэтому вы шепчетесь?!

Роженица тревожно обвела их взглядом.

«Сейчас я вышвырну его вон», — подумала Сюзанна, чувствуя, что она уже на пределе.

— Всё идёт в зелёном диапазоне, — попытался сгладить конфликт доктор Леман.

— «В зелёном диапазоне», не смешите меня! — ощетинился Бухнер. — Ваша акушерка возится с родами уже полчаса, — та же неповоротливость, что и на дороге. Да вы с ней оба имеете хоть какое-то представление о помощи при родах или вы случайно заглянули в родовой зал?

Роженица застонала, свирель неутомимо трудилась над созданием атмосферы.

«В два счёта вышвырну отсюда этого урода», — решила Сюзанна. Казалось, ещё минута — и она взорвётся.

— Господин Бухнер, вы взвинчиваете вашу сестру, — предостерегающе заметил доктор Леман.

Молодой человек строптиво отвернулся и замолчал.

Сюзанна шёпотом попросила гинеколога:

— Ещё две попытки, доктор. О'кей? Попросите пока ваших коллег в операционной подготовить всё для кесарения, а потом помогите мне здесь.

— Ну, хорошо. Полагаюсь на ваш опыт, госпожа Раймунд!

Врач ненадолго покинул родовой зал, а Сюзанна повернулась к роженице:

— Всё будет хорошо, госпожа Бухнер! При очередной схватке в точности следуйте моим указаниям и изо всех сил тужьтесь вниз! У вас всё получится.

Через какое-то время пациентка снова застонала. Леман уже успел вернуться и поспешил к креслу. Сюзанна командовала:

— Глубоко вдохнули, госпожа Бухнер! Глубоко вдохнули! Голову... голову вниз... Задержите дыхание и тужьтесь, тужьтесь, тужьтесь!

Лицо роженицы налилось кровью. Тонкие капилляры полопались. Врач сильно нажал на подреберье, выдавливая плод. Потом родовая схватка снова ослабла. Леман озабоченно глянул на биометрический прибор.

— Сердечные тоны ребёнка становятся патологическими. У нас осталось не так много времени!

Будущий дядя вздрогнул.

— Я так и знал, что здесь что-то не то. Немедленно объясните мне, что происходит!

У Сюзанны лопнуло терпение.

— Я думаю, будет лучше, если вы уйдете, господин Бухнер!

— Чёрта с два! — грубо ответил он. Сюзанна не поверила своим ушам и выразилась ещё яснее:

— Прошу вас покинуть родовой зал!

— Нет! Неужто вы думаете, что я оставлю мою сестру одну с такими, как вы?

— Пожалуйста, Франк, прекрати! — взмолилась роженица.

Ароматические свечи и свирель всё ещё пытались создать гармоничную атмосферу.

— Почему вы так агрессивны? — тихо спросил Сюзанну доктор. — Молодой человек, естественно, волнуется за сестру. Я могу его понять.

Она отреагировала резко:

— Господин доктор, вышвырните этого человека вон, чтобы я могла спокойно делать свою работу!

Бухнер запыхтел так, что у свирели не осталось никаких шансов:

— Только подойдите ко мне, только попробуйте, доктор!

Врач не хотел никаких конфликтов и беспомощно отмахнулся. Только пригрозил не очень убедительно:

— Если вы будете мешать нам работать, господин Бухнер, у вас будут неприятности!

— Это у вас обоих будут неприятности, если с моей сестрой что-нибудь случится! — пообещал молодой человек. — Вам уже обеспечена жалоба в администрацию и заявление в соответствующие органы! — Он грозно выпятил грудь перед врачом, на голову возвышаясь над ним и готовый к рукопашному бою.

Будущая мать вскрикнула от боли. Сюзанна автоматически завела привычное:

— Глубже вдохнули! Ещё глубже вдохнули! Задержите дыхание, а теперь... тужьтесь, тужьтесь, тужьтесь... ещё, ещё, ещё!

Показалась голова ребёнка. Сюзанна сразу поняла, что промежность не выдержит такого напряжения. Она быстро сделала сбоку надрез ножницами, а левой рукой давила роженице на живот:

— Тужьтесь ещё! Тужьтесь!

Роженица простонала:

— Я больше не могу, помогите же мне, наконец!

Сюзанна заглянула ей в глаза:

— Госпожа Бюхнер, вы сильная женщина, я же вижу! Ещё немножко — и вы родите вашего ребёночка! Давайте ещё, у вас хватит сил!

Та продолжала тужиться. Головка показывалась всё больше и больше. Вот уже появились уши, вот глаза, нос и рот. Сюзанна бережно подхватила головку обеими руками, повернула её набок и позаботилась о том, чтобы ребёнок не застрял плечиками. Всё остальное выскользнуло без труда.

— Прошу внимания! — гордо провозгласил доктор Леман. — Мы спасли нашу юную мамочку от кесарева сечения.

Брат юной мамочки сразу успокоился и прислонился к шкафу. Его лицо покрыла смертельная бледность.

— Я не выношу вида крови, — пролепетал он.

Ребёнок, как только увидел своего дядю, сразу расплакался.

— Восемь часов пятьдесят шесть минут, — сказала Сюзанна и занесла время в протокол родов.

— Мне дурно, — заикался Бухнер. «Наконец-то заткнется, — неприязненно подумала Сюзанна. — Впрочем, этот негодяй... ничего так».

В глазах у молодой мамы стояли слёзы. Сюзанна тоже растрогалась, хотя за её плечами было уже девятьсот родов. Она тихонько произнесла:

— С днём рождения, малыш!

Потом осторожно положила дитя матери на живот и пережала пуповину.

 

3

Точные расчёты

— «Детей имеют только те, кто не умеет считать!» Ты ведь сам всегда так говорил, Роберт. Сколько лет это было твоим кредо!

Регина укоризненно посмотрела на мужа и взяла кусочек норвежской сёмги со свежим листовым салатом. Они ужинали в своей собственной роскошной квартире. За окнами стемнело, и очертания города озарились огнями.

Роберт ослабил шёлковый галстук и расстегнул воротник. Отхлебнув «просекко», он приступил к аргументации:

— Регина, с момента распоряжения твоей матери ситуация существенно изменилась. Как ты думаешь, отдельный семейный дом, свободно стоящий на просторном участке в привилегированном районе, на склоне холма, чего-нибудь стоит?

Регина опустила вилку и испытующе взглянула на Роберта:

— Если дело только в деньгах, можешь даже не задумываться об этой собачьей конуре. В этом вышедшем из моды обывательском домишке нет и ста квадратных метров жилой площади, так что он не отвечает потребностям даже молодой семьи. Известно ли тебе, что Аня и Сюзанна десять лет ютились вдвоём в одной крошечной комнатке? А теперь взгляни на ситуацию на рынке недвижимости! Этот дом можно продать только гораздо ниже его реальной стоимости, если его вообще кто-нибудь купит.

Роберт отодвинул тарелку и зажёг сигарету. Выпустив дым в потолок, он согласно кивнул:

— Ты права. Про хижину действительно можно забыть. Техника в доме устарела, площадь маленькая. Пришлось бы вложить в него тысяч сто евро. И то не хватит!

— Ну вот.

— Что «ну вот»? Подумай об участке! Почти восемьсот квадратных метров на лучшем склоне во всём Бергштрасе. С открытым видом на долину реки, который никогда не будет закрыт новостройками! И всего в пяти минутах ходьбы от исторического центра.

— Хорошо. У кого есть деньги, мог бы снести домишко и на его месте построить роскошную виллу. Но сейчас на этот участок не найдётся платёжеспособного покупателя. И ты знаешь это не хуже меня.

— Ты очень долго проработала за банковским окошечком, Регина. За своей рутинной работой ты совсем потеряла фантазию и видение будущего. — Он сделал ещё глоток «просекко» и взволнованно продолжил: — Я сыт по горло тем, что мои состоятельные клиенты делают инвестиции в гигантские строительные проекты, получают огромные барыши, а я, как глупый школьник, только хлопаю глазами. Нет, моя дорогая, я тоже хочу когда-нибудь пожить на широкую ногу, чтобы в кармане звенело. Участок свободен от долгов и залогов, а с моими связями я мог бы... короче, полмиллиона евро можно было бы вложить свободно.

Регина положила себе на ломтик сёмги красную икру и строго посмотрела на мужа.

— Но мы уже сделали это однажды. Семь лет назад мы купили эту до неприличия дорогую квартиру, потому что у тебя тогда был заскок с перспективой роста цен. И что из этого вышло? Что мы теперь имеем с твоей фантазией и с твоим видением будущего? Эта квартира сейчас стоит ровно половину того, что мы за неё заплатили. Рынок недвижимости рухнул.

Он отпил ещё глоток «просекко» и оживился:

— А я о чём тебе говорю! С дорогой квартирой мы попали впросак и не рассчитаемся с долгами ещё десятилетия. Нам обоим около сорока, а мы до сих пор по-настоящему не владеем никакой собственностью. Кредит и прочие затраты на наше роскошное бунгало пожирают половину всех доходов. «Мерседес» каждый месяц теряет восемьсот евро от своей первоначальной цены, и ты сама знаешь, во что нам обходятся наши путешествия. А из чего мы должны откладывать на будущее?

— У нас высокий жизненный стандарт, — возразила она. — Мы хотим жить, пока мы молоды. Ради этого мы отказались от ребёнка.

— А если мы больше не будем отказываться от него, — взволнованно воскликнул он, — мы отыграем будущее! Выручка от продажи дома обеспечила бы нашу старость.

— Мой ответ — нет!

— Я не буду беременеть, Карин, хоть ты на уши встань!

Аня сидела со своей рыжеволосой партнёршей за ужином. В тесной кухне едва помещался стол. Из окна открывался вид на тёмный задний двор и на глухую стену дома из красного кирпича. На ужин был творог с пореем, хрустящие хлебцы и травяной чай.

— Но всё-таки подумай ещё раз, Аня!

— Зачем мне об этом думать ещё раз! Я уже приняла решение, когда моя мать выступила со своим идиотским распоряжением.

Карин отхлебнула чаю и грела руки о чашку.

— Аня, скажи, сколько работ по феминистскому движению я уже написала?

— Кажется, пять.

— Шесть! И в сколько издательств я их разослала?

— Им числа нет. Почему ты спрашиваешь?

— И почему никто этим не заинтересовался?

Аня пожала плечами:

— Пишешь ты хорошо. Видимо, дело не в этом.

— Ты права. И я хочу сказать тебе, в чём дело: даже в самых прогрессивных издательствах всем заправляют мужчины. — Тут она оживилась. — Но я хочу изменить эту ситуацию. Я хочу основать своё издательство. Настоящее феминистское книжное издательство, которое не делает никаких уступок, которое наконец действительно доберётся до корней и истоков женского сознания и которое будет сотрудничать с настоящими феминистками.

— Как ты, например.

— Именно. Единственное, чего нам не хватает, это деньги. Но дом твоей матери...

— Карин!

— ... мы могли бы продать за триста—четыреста тысяч евро. И тогда весь мир наш.

Аня задумчиво откусила хрустящий хлебец и помешала ложечкой свой травяной чай.

— Для издательства тебе понадобятся не только деньги, но и опыт и ноу-хау.

— Ах, всему этому в наши дни можно научиться на разных курсах. Основы существования рушатся главным образом из-за слишком тонкого денежного слоя.

— Не сходи с ума, Карин!

Карин вскочила и перегнулась через стол:

— Так это я схожу с ума? У меня по крайней мере есть идеи, хотя я по полдня торчу в семейной консультации и ковыряюсь в социальных проблемах беременных женщин, которые были настолько глупы, что пошли на поводу у мужчин! А вот ты, с тех пор как возишься со своими малышами и их глупыми матерями, действительно омещанилась. Потеряла всякое чутьё.

— Карин, сядь! Ты меня неправильно поняла.

Карин послушно опустилась на стул, но глаза её горели гневом.

— Ну так вот, если бы я получила дом твоей матери...

— Ты, Карин? Но мы говорим о моём наследстве!

— Да, Аня. Конечно, ты права. Но ведь мы же не материалистки, как ты считаешь? Для нас не столь существенны традиционные, буржуазные формы закрепления собственности. Разве не так?

— Нет.

— Хорошо, скажем так: если бы мы получили дом твоей матери...

— Нет!

— Аня! Дай же мне сказать!

— Я не буду беременеть, — повторила Аня и так решительно откусила хрустящий хлебец, что тот рассыпался в крошки.

Регина взяла на нож красную икру и покачала головой:

— Не буду я рожать ребёнка из-за дома. Я бы не хотела, чтобы обо мне говорили, мол, она забеременела ради материнского дома.

— Но в принципе ведь ты не против ребёнка?

— Не знаю... Собственно, я пока не собиралась, но после распоряжения моей матери я уж и не знаю... Разве что через пару лет...

Роберт подлил себе «просекко».

— Ага, значит, ты хочешь забеременеть через пару лет?

— Ну да, я ведь тебе только что сказала.

— А ты посчитала, сколько тебе тогда будет?

— Знаю, что ты хочешь сказать: биологические часы. Дуешь в ту же дуду, что и мама.

Он затянулся сигаретой.

— Тебе тридцать шесть, а мы ещё даже не делали попыток. Если мы начнём через пару лет... может, вообще уже ничего не получится.

— Роберт, это нечестно.

— Зато реалистично! К тому же чем дальше, тем больше рисков. Монголизм, например... Дефекты хромосом...

— Прекрати! Это нечестно.

— ... и лет в сорок ты родишь неполноценного ребёнка.

— Роберт этот номер у тебя не пройдет. Я решила сейчас не беременеть.

Аня и Карин молча вычерпывали ложечками свой творог с пореем. Карин как бы между прочим произнесла:

— Кстати, о твоём детском садике! Ты мне как-то рассказывала, что, глядя на этих бузотёров, почувствовала сожаление, что у тебя никогда не будет ребёнка.

Аня недоверчиво подняла глаза.

— Ну и что теперь? Ты же всегда была против буржуазной семьи.

— Дай мне, пожалуйста, солонку!

— Вот.

Карин посолила свой хлеб, намазанный маргарином, и задумчиво сказала:

— У нас-то всё было бы по-другому. Ведь мы же любим друг друга. — Карин нагнулась вперёд и протянула обе руки: — Аня, ты любишь меня?

Подруга сжала её руки:

— Ты же знаешь, Карин. Но...

— О, великая богиня, так докажи мне это! Ведь ты же хочешь ребёнка.

Аня устало покачала головой.

— Я не могу так просто обставить моих сестёр. И, кроме того, ты же сама говорила, что это распоряжение аморально и потому вообще не может быть признано.

— Не знаю, — сказала Карин, высвобождая руки. — Присутствовал же там этот нотариус... как его?

— Доктор Эммрих.

— Вот-вот. Был же он при этом. Аморально — неаморально... Для твоей матери всё это очень серьёзно, можешь мне поверить. Сюзанна не опасна. Она даже слишком хороша для этого мира. Но вот Регина! Если Регина принесёт матери долгожданного внука, дом отпишут ей... ей и этому замшелому обывателю, этому финансовому консультанту из банка с его гнусным «мерседесом». А ты останешься с носом, Аня! Шестьдесят — это вообще не возраст для женщины. Будет твоей матери и семьдесят, и больше, и тогда нам не достанется ничего, абсолютно ничего!

— Но Регина не пойдёт на это.

Карин саркастически рассмеялась:

— Да перестань! Когда речь заходит о деньгах, каждый сам себе ближний. И даже если Регина, может статься, не захочет, твой корыстный свояк её заставит. — Её передёрнуло от отвращения: — Как представишь — волосы дыбом. Твоя гетеросексуальная сестра непременно забеременеет и будет вознаграждена за это домом. При том, что для женщины нет ничего более противоестественного, чем ложиться в постель с мужчиной.

Аня побледнела.

— Ты думаешь, есть такая опасность?

— Конечно. В детстве старшая сестра отнимала у тебя кубики, и теперь, когда речь идет о наследстве, она оставит тебя с носом. Ты должна воспрепятствовать этому!

Аня сжала кулаки.

— Этому не бывать. Лучше я сама забеременею, чем ей что-нибудь достанется.

Роберт почти допил бутылку «просекко». Он отшвырнул галстук и нервно закурил следующую сигарету.

— Регина, если ты не захочешь сейчас забеременеть, то я могу назвать тебе кое-кого другого, у кого с этим не возникнет никаких проблем.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты думаешь, Аня с Карин будут корчиться в моральных муках? Сюзанна не рассматривается, тут случай особый. Ни один мужчина не польстится на эту полукалеку...

— Роберт!

— Что поделаешь, это правда. Но эта лесбиянка Карин опасна. Если только она поняла, какими деньгами пахнет, она не даст Ане покоя, и придётся твоей сестре выбросить за борт свои высочайшие принципы и лечь в постель с первым же парнем, какой подвернётся. С таким риском ты собираешься считаться или нет? — Он сделал паузу и добавил: — Регина, ты будешь кусать себе локти, когда Аня победно въедет в дом твоей матери, а тебе останется лишь пялиться на это из-за забора.

Она покачала головой:

— Аня не сделает этого.

Роберт цинично ухмыльнулся:

— Да перестань ты! За деньги любая женщина раздвинет ноги.

Она закусила губу.

— Не может быть, нет... Раньше, чем она забеременеет... Роберт, я прямо сегодня прекращаю принимать таблетки!

Аня вопросительно взглянула на Карин:

— Как же мне забеременеть? Не могу же я с каким-то чужим, посторонним мужчиной... А риск заразиться СПИДом!

Карин кивнула:

— Я и об этом подумала. Голландский банк спермы, конечно, снял бы все эти проблемы. Но кто знает, сколько это протянется? Время поджимает, ведь Регине просто достаточно перестать принимать пилюли.

— Вот видишь, мы не успеваем. Карин успокаивающе подняла руку:

— У меня есть один молодой коллега, его зовут Себастьян... с абсолютно приличным образом жизни и постоянной подругой. Его-то тебе и придётся соблазнить.

— Приличный образ жизни и постоянная подруга! Такого разве можно совратить?

— Ещё как можно! Мужчины же блудливые козлы, им только дай возможность. А когда всё будет позади... — В глазах Карин сверкнула бесовщинка, — ... я наябедничаю его подружке, а ты подать на алименты!

 

4

Смутная догадка

Saccharum amylaceum. Что это, чёрт возьми, такое?

Сюзанна с внушительной повязкой на шее сидела в своём кабинетике и недоумевающе разглядывала красный пакет размером с половину коробки из-под обуви, поступивший из центральной аптеки. Он лежал рядом с гипсовой фигуркой фригийской богини плодородия, которую Сюзанна привезла из отпуска. В родильном отделении было тихо. Через три часа заканчивалась её смена.

— Это ты заказала, Хайке? — спросила она вошедшую коллегу.

— Что заказала?

Сюзанна поправила очки и прочитала ещё раз:

— Saccharum amylaceum.

— А что это за дрянь?

— Saccharum amylaceum? Понятия не имею.

— Ты же знаешь всё, Сюзанна. Но заказала уж точно не я. Может, кто-то из врачей.

Сюзанна отправилась на поиски. Юная практикантка-врач как раз хлопотала в приёмной с вновь поступившей роженицей. Когда Сюзанна показала ей пакет, та только покачала головой:

— Я не заказывала.

— Saccharum amylaceum. Но вы хотя бы знаете, что это за медикамент, госпожа Вальтер?

— Нет. Может быть, доктор Леман знает.

Сюзанна вернулась в кабинет несолоно хлебавши. Комнатка была крохотная—в ней едва помещались письменный стол с компьютером и несколько подвесных шкафчиков. Мысли Сюзанны то и дело отвлекались от работы и возвращались к распоряжению матери. С того дня прошло три недели, а вопросы, на которые не было ответа, то и дело возникали в её голове. И как только мать додумалась до такого? Неужели она и правда считает, что её дочери ухватятся за эту идею? Но поговорить об этом с матерью она не могла. Та сейчас совершала морской круиз со своим Теодором далеко за пределами промозглой Германии. Разве что поговорить с Региной? Или с Аней?

— Госпожа Раймунд, вы могли бы все лабораторные назначения писать на одном бланке? — Знакомый голос доктора Лемана вывел её из размышлений.

— Простите, что вы сказали? Какие лабораторные назначения?

— Да вот, например, для госпожи Лёзе, — сказал он. — Направление на общий анализ крови вы пишете на одном бланке, а на гемоглобин — на другом. Это же напрасный перевод бумаги.

— Ах вот оно что! Госпожа Лёзе поступила сегодня с подозрением на диабет при беременности в тридцать пять недель. Поэтому и назначен анализ на гемоглобин.

— Но вы могли бы назначить оба анализа на одном бланке!

— Нет, не могла.

Врач посмотрел на неё непонимающе:

— Ну как же так, ведь на бланке есть графы на все обследования!

Сюзанна вздохнула:

— Господин доктор, есть рабочие тонкости, недоступные пониманию академика. Если я выпишу на одном бланке направление на общий анализ крови и на гемоглобин, лаборатория сделает только общий анализ, а отдельно анализа на гемоглобин так и не будет. Но как только пациентка попадёт на первый пост, там потребуют анализ на гемоглобин. И придётся снова брать кровь, терять время. Поэтому я и выписываю два направления. Понятно?

Он наморщил лоб.

— А что, так бывает, что лаборатория выполняет не все предписания?

— Чаще, чем вы думаете.

Врач удивлённо покачал головой.

— Господин доктор, это не вы заказали вот этот препарат? — Она показала ему красный пакет.

— Нет, я не заказывал, — рассеянно ответил он, медленно повернулся и вышел, всё ещё качая головой. Кажется, вопрос с лабораторными бланками задел его до самой глубины его профессиональной компетенции.

Сюзанна закрыла историю болезни и поставила её на полку.

Последние недели были перегружены работой. Даже в выходные дни по вечерам приходилось вести курсы и консультации для беременных. Совсем не было времени позвонить сестрам. Но теперь, когда в работе появился просвет... Она решительно набрала номер Регины. Послышались длинные гудки.

«Надеюсь, она дома», — подумала Сюзанна. Трубку снял Роберт. В неподходящий момент он всегда тут как тут.

— Привет, свояченица! Ну как, всё штампуешь детей?

— Можешь дать мне Регину?

— Зачем она тебе?

Сюзанна возмутилась:

— В чём дело? Я должна перед тобой отчитываться?

— Что ты, что ты, как можно! Ре-ги-на!.. Подойди, тут твоя сестра!

— Какая? — услышала Сюзанна издалека.

— Не та, которая гомо-, а та, которая моносексуальная , — ответил Роберт в своей циничной манере.

— Привет, Сюзанна! Как хорошо, что ты позвонила.

— Привет, Регина! Я хотела тебя спросить... У меня из головы не идёт эта история с распоряжением мамы.

— И что?

— Может, встретимся? Надо спокойно обсудить мамины проблемы. Я за неё беспокоюсь.

— Из-за чего?.. Ах да, это идиотское распоряжение... Но мама ведь уже давно нервничает из-за внуков.

— Тем не менее это кажется мне важным. Аню тоже надо пригласить.

— Ну, раз ты так считаешь... Но на этой неделе... Погоди, я загляну в свой календарь... Нет, не получится. Давай я тебе перезвоню.

— Регина, что случилось?

— Ничего не случилось, всё в порядке. Итак, до звонка! Пока!

Сюзанна положила трубку и непонимающе тряхнула головой. Что-то тут не то.

Потом ей на глаза снова попался этот загадочный пакет. Она схватила трубку и позвонила на первый пост:

— Алло! Ингеборг? Не заказывал ли кто-нибудь из ваших в аптеке Saccharum amylaceum?

— Нет. А что это такое?

— Я тоже не знаю. Попробую позвонить на второй пост. Пока.

Но второй пост тоже не знал. И в детском отделении никто не сознался. И на хирургии все пребывали в неведении. Пришлось звонить в аптеку. Долго никто не снимал трубку, наконец взяли:

— Центральная аптека, Хорстман слушает!

— Господин Хорстман, мы получили некий препарат под названием Saccharum amylaceum, но не знаем, кто его заказал. Не могли бы вы посмотреть?

— Sac-cha-rum amy-la-ceum?

— Да.

— Момент... Да вы же сами вчера и заказали!

Сюзанна положила трубку в полной растерянности. Неужто это проклятое распоряжение матери так затуманило ей мозги? Но что это за медикамент, чёрт бы его побрал?

Она отложила решение этого вопроса на потом, а пока набрала номер Ани. Трубку взяла Карин.

— Твоя сестра под душем, — коротко и резко ответила она.

— Она сможет мне перезвонить? Я в больнице.

— Не понадобится, она уже идет.

Сюзанна услышала приглушённые шаги и затем голос Ани:

— Привет, Сюзанна, что-то давно тебя не слышно.

— Было много работы. Скажи, ты ничего не имеешь против, если мы встретимся и поговорим о мамином желании иметь внуков?

— Хорошая идея. Ты приедешь на день рождения Карин? Тогда бы и поговорили...

— Аня, но ведь это через три месяца!

— Ну и что? Этот внук всего лишь идея фикс нашей мамы.

— Аня, теперь ты недооцениваешь ситуацию!

— Хорошо, давай встретимся, выпьем кофе. Я позвоню тебе. Счастливо оставаться с твоими малышами! — И она положила трубку.

«Точно, тут что-то не так», — ещё раз подумала Сюзанна. В её голову закралось смутное подозрение.

Доктор Леман снова зашёл в кабинетик. Вид у него был праздный.

— Эта проклятая статистика, — бормотал он себе под нос. — За прошлый год всего девятьсот пятьдесят восемь новорождённых. А как пойдут дела в этом году, бог знает! У нас ещё остался кофе?

— Всего полчашки, господин доктор. Но весь для вас. Наливайте, пожалуйста!

Он уселся, вытянул из кофеварки стеклянную колбу и налил себе кофе.

— Проклятая статистика! — продолжал он тихо ругаться. — А ведь были времена, у нас за год проходило тысяча триста родов. Если так и дальше будет, нам придётся закрыть родильное отделение. Немцы вымирают... да и кофе остыл.

Зазвонил телефон. Это был дежурный:

— Госпожа Раймунд, вас спрашивает господин Вагнер.

— Вагнер? Соедините!

— Привет, Сюзанна! Это Теодор. Ты меня помнишь?

— Ещё бы! Но я думала, вы с моей мамой всё ещё на теплоходе.

— О, там было великолепно! Чудный сервис, отличная еда, волшебные острова и побережья. Жаль, что всё уже позади.

— Но после этого вы собирались в Южную Францию?

— О да, это было великолепно! Дивное солнце, покой, превосходное вино. Просто рай на земле!

— А почему ты звонишь, что-нибудь случилось?

— Что ты, избави бог! Правда, мне пришлось с тяжёлым сердцем оставить мою милую Хильдегард одну в моём деревенском доме. Всё дела, дела, — он вздохнул. — Но раз уж я в Германии, мне захотелось воспользоваться этой возможностью и пригласить тебя на бутылку вина. Как ты на это смотришь, Сюзанна?

Это было неожиданно. Что ему нужно? Может, хочет обсудить с ней распоряжение матери? Так он ломится в открытую дверь...

— С удовольствием, Теодор. Моя смена заканчивается через два часа.

— Отлично! Тебе знаком винный погребок Марио?

— Ещё бы, место известное.

— Прекрасно, Сюзанна, там и увидимся. — Он положил трубку.

Доктор Леман всё ещё сидел за письменным столом, держа в руках пустую чашку.

— Кто этот Теодор?

Кровь прилила к щекам Сюзанны.

— Совсем не то, что вы подумали, господин доктор.

— Так-так.

— Этому Теодору хорошо за шестьдесят.

— Жаль, а я было подумал...

— А что, собственно, это такое — Saccharum amylaceum? — сменила тему Сюзанна. — Это написано на пакете, который заказала якобы я сама.

Врач озадачился, а потом рассмеялся:

— Вы правда не знаете, что это?

— Иначе зачем бы я спрашивала?

— Виноградный сахар!

Она уставилась на него. Потом хлопнула себя ладонью по лбу.

— Ну конечно же, я ослица! Я действительно заказывала виноградный сахар для беременных!

— Вот видите, госпожа Раймунд! Есть рабочие тонкости, недоступные пониманию не латинистов.

Когда она вошла, Теодор был уже на месте. В том, как этот ухоженный господин встретил Сюзанну, чувствовалась старая школа. Он заспешил ей навстречу, слегка поклонился и помог снять пальто.

— Где ты хочешь сесть, Сюзанна? Как видишь, у нас есть выбор.

В винном погребке Марио затерялось лишь несколько посетителей. Здесь было много дерева, на стенах висели старые, потемневшие от времени картины.

— Там, где ты сидел.

— Отличное место, Сюзанна. А что у тебя с шеей? Ты меня напугала.

Она отмахнулась:

— Эти повязки на шее всегда имеют такой драматичный вид... Хотя там всего лишь ссадина.

— Ты попала в аварию?

— Да. Один идиот прижал меня к ограждению.

— Это ужасно, — посочувствовал Теодор и сделал приглашающий жест: — Проходи, я за тобой.

Официант подошёл к столику и положил перед Сюзанной карту вин. Она поправила очки. Взглянув на цены, она даже вздрогнула.

— Здесь прекрасный выбор бергштрасских вин, — сказал Теодор.

Она подняла взгляд от своей карты:

— Да ты здесь завсегдатай?!

— Иногда могу себя побаловать. А на Рождество мы были здесь с твоей матерью.

Официант вернулся к их столу:

— Господа уже выбрали?

— Да, — ответил Теодор. — Сюзанна, если ты мне разрешишь, я хотел бы заказать для нас обоих бутылку «Хеппенхаймского замка». Очень, тонкое полусухое вино с прекрасным букетом.

— Согласна, — сказала Сюзанна и захлопнула карту вин. Она была рада, что Теодор избавил её от мук выбора. В винах она не очень разбиралась.

Официант кивнул и удалился.

Она сразу же перешла к делу:

— Теодор, я догадываюсь, что ты хочешь поговорить со мной по поводу маминого распоряжения.

Он испытующе взглянул на неё.

—Да. Но главным образом мне хотелось бы как следует, без спешки познакомиться с самой младшей и вместе с тем самой прелестной дочерью моей дорогой Хильдегард. В день рождения нам, к сожалению, не представилось такой возможности.

Она робко поправила очки.

— Этот сумбурный день рождения! Зато ты имел возможность получить правильное представление о нашей внутрисемейной гармонии.

— Ничего, расхождение мнений бывает в любой, даже самой распрекрасной семье. Но в день рождения твоей замечательной матери вскрылся некий потенциал конфликта. Я должен сказать, это распоряжение... довольно необычное средство, чтобы заполучить внука.

Она быстро заглянула Теодору в глаза. Кажется, это был не только красноречивый и вежливый, но и интеллигентный человек.

— Я думаю, — начала Сюзанна свои объяснения, — это началось с того, что Аня... лет пятнадцать тому назад... открыто проявила свою сексуальную ориентацию. Для моей матери это был жестокий удар. Не то чтобы она была в этом пункте очень уж консервативной или закоснелой, но... Сегодня я убеждена, что уже тогда она задумалась о внуках. Отец отнёсся к этому более хладнокровно. Но мама не хотела терпеть, чтобы Анина подруга ночевала у нас. И Ане пришлось переехать. Теодор кивнул.

Официант принёс изящную бутылку, показал Теодору этикетку, дождался его согласного кивка и открыл бутылку. Затем он налил Теодору в бокал один глоток, снова подождал, пока гость распробует и одобрит качество вина, после чего наполнил оба бокала.

Сюзанна пригубила. Когда официант удалился, она шепнула Теодору:

— Какой же он обстоятельный!

Пожилой господин тонко улыбнулся и ответил:

— Так положено, это в стиле хорошего винного заведения.

— Мой отец не пил вина, — сказала она, забывшись. — Разве что пару бутылок пива за ужином. Нам приходилось вечно экономить... на дом.

Она отпила ещё один глоток. Вкус у вина был превосходный. Теодор действительно был знатоком.

— Потом вышла замуж Регина, — продолжила она начатый разговор, — и мама стала ждать первенца. По семейной традиции Раймундов было уже пора. После того как и через три года ребёнок не появился, она стала на них давить. Начались трения. Они всё чаще ругались, потому что Регина не хотела детей. Отец пытался их примирить, но после того как он умер... — Она замолчала.

— А как насчет тебя, Сюзанна?

— Когда я попала на велосипеде в аварию и раздробила правое колено, мне было четырнадцать.

— Поэтому ты немножко прихрамываешь.

Сюзанна вздохнула:

— Значит, и ты заметил.

— Да. Но это не бросается в глаза.

— Этот раздробленный перелом неправильно лечили, и он неправильно сросся. Про дискотеки и спорт пришлось забыть, а мальчики — где их ещё встретишь? Когда мне стукнуло двадцать, мать принялась и за меня: не хочу ли я познакомиться с другом. Однажды она даже дала объявление: «Ищу для моей красавицы дочери...» Было так стыдно! Правда, мучительно стыдно.

— Почему у тебя нет друга?

— Разве я не объяснила?

— Но ты всего лишь слегка прихрамываешь...

Сюзанна разволновалась:

— Слегка прихрамываю! Хорошо тебе говорить! Для любовного приключения это действительно не препятствие. Но для настоящего партнёрства...

— Я думаю, это всё же не единственная причина, Сюзанна. Может быть, ты просто боишься довериться другому человеку.

— Всё, меняем тему! — резко отреагировала она. — Расскажи, как ты познакомился с моей матерью?

— Это случилось в танцевальном клубе для людей в возрасте. Наши пристрастия случайно совпали.

— Значит, ты познакомился на танцах?

— Да, и для меня это оказался счастливый случай. Мы сразу почувствовали родство душ. Я надеюсь на долгое и счастливое будущее с твоей матерью.

В Сюзанне зародилось недоверие. Теодор — человек со средствами и выглядит для своего возраста просто великолепно. Мать бесспорно тоже милая женщина, но... почему он не подыскал себе кого-нибудь помоложе?

— Тебя тоже огорошила безумная идея моей матери? — спросила она. — Или ты уже обо всём знал заранее?

Он несколько смущённо смотрел на скатерть, вертя свой бокал за ножку.

— Если быть честным, я должен признаться, что хорошо знал об этой, как ты изволила выразиться, безумной идее.

Она удивилась:

— Неужто?! И ты не намылил ей за это шею?!

— Это было бы бессмысленно. Твоя замечательная мать очень страдает оттого, что её род прекратился. Мы долго обсуждали, как помочь этой беде. Мы строили бесконечные планы и снова и снова их отвергали. К несчастью, однажды мы набрели и на эту мысль, и больше твоя мама от неё уже не отступалась. Она очень боится старости—и собственной, и дочерей.

— Но в наши дни шестьдесят не возраст! Она может наслаждаться жизнью с тобой. Путешествовать, танцевать, разводить розы и ещё бог знает что делать. Ты не мог её в этом убедить?

— Она хочет внука. В этом для неё, собственно, и состоит смысл старости. А развлечения — только потом.

— И ты действительно веришь, что одна из нас пойдёт на это?

— Одна-то уж точно. А то и...

— Да у тебя неправильные представления, Теодор! Женщины, имеющие твёрдые жизненные принципы, не повернутся вдруг на сто восемьдесят градусов ради какого-то маленького семейного домика. Как она может считать собственных дочерей такими бесхарактерными?

Он подлил вина Сюзанне и себе, отпил глоток и, наслаждаясь, выпятил нижнюю губу. После чего спокойно ответил:

— Тебе знакомо понятие «детерминизм»?

Она посмотрела на него поверх очков:

— Какое отношение это имеет к нашему случаю?

— Ещё какое! Если ты позволишь, я начну издалека. Как ты знаешь из школьной программы, биологическое поведение определяется генами. Когда кошка видит мышь, она превращается в хищного зверя.

— Сравнение очень притянутое, Теодор!

— Разумеется, человеческое поведение гораздо сложнее. Но и оно определяется генами.

— И воспитанием.

— Верно. Наследственность и окружающий мир — вот детерминанты нашего поведения. Свободы у человека нет.

Она наморщила лоб.

— Но это... это очень пессимистическая точка зрения.

— Это жестокая правда. Все действия, в том числе и повседневные, самые незначительные, обусловлены наследственностью и воздействием внешней среды. Если знаешь эти детерминанты, человеком можно манипулировать. Свобода сделала бы нас непредсказуемыми. Поэтому её и не бывает, она, к сожалению, всего лишь романтическое представление о желаемом.

Сюзанна отрицательно покачала головой:

— Но это бы значило... что все мы не отвечаем за свои действия... Нет, меня это не убеждает.

Он слегка улыбнулся:

— Каждый человек поначалу сопротивляется этому. Больно, когда нам отказывают в столь желанной свободе. Но свобода не что иное, как философская фикция, которой человек тешит свое самолюбие. Правда, как ни грустно, жестока. Поэтому желанных, запланированных детей не бывает.

— Как это?

— Дети рождаются потому, что это заложено в природе мужчин и женщин. На самом деле никто не решается на это свободно. В противном случае мы как вид исчезли бы с лица земли.

Она подавила в себе неприятное чувство.

— Хорошо, не будем выяснять, насколько ваше утверждение истинно, допустим, что это так. Но мои сестры не позволят, чтобы ими манипулировали из-за какого-то там дома.

— Позволят, — вздохнул он, — прямо или косвенно. — И затем добавил: — Знаешь, в твоём возрасте я тоже мыслил так же идеалистически. Пока жизнь не открыла мне глаза. Опыт познания был горек, а в конце я пришёл к дремучей прописной истине: каждый человек продажен, каждый поддаётся манипулированию. И ты, Сюзанна, тоже.

— Я не буду участвовать в этом соревновании, Теодор.

— Спорим, будешь!

— На что спорим? Может, на дом?

— Вот ты и попалась!

Она рассердилась и резко заявила:

— Не обольщайся! Я не могу в этом участвовать, — и строптиво добавила: — И не хочу. У меня маленькая, уютная квартирка в Вурцельбахе, в которой я прекрасно себя чувствую и которая мне почти ничего не стоит. И больше мне ничего не нужно.

Он удивлённо вскинул брови:

— Вурцельбах? Вурцельбах? Это не там ли, где зайцы и ежи говорят друг другу спокойной ночи?

— Это всего в двадцати минутах езды от города.

— Двадцать минут... Так-так... И ты хочешь уступить своей сестре — всё равно какой — своё наследство?

Она отпила большой глоток вина.

— И вот что, я хочу, чтобы моя мать знала: как только она таким путём добьётся внука, она потеряет двух дочерей.

Он очень серьёзно возразил:

— Своих дочерей она уже потеряла.

Сюзанна примолкла. Теодор был умён, гораздо умнее, чем она думала, пусть и с несколько догматичными взглядами. Но опять это смутное подозрение... Что-то за всем этим стоит.

Она решительно и упрямо тряхнула головой:

— Нет, я верю в свободу и силу, которая устоит против манипулирования.

Теодор вздохнул:

— Бедное дитя.

 

5

Святая Хельга

Вечером, когда измочаленный Роберт вернулся из банка домой, жена встретила его с сосредоточенным и серьёзным лицом.

— Что-нибудь случилось? — тревожно спросил он. — У тебя такой вид, будто ты приготовилась сообщить мне что-то ужасное.

— Нам придётся сегодня переспать.

Он устало опустился в кресло и измученно простонал:

— Опять! А я думал, что мы уже отработали твою плодородную фазу.

— Никогда не знаешь точно, миновала она или только наступила. В конце концов, я перестала принимать гормональные таблетки всего шесть недель назад.

Он обхватил голову руками.

— И я не знаю, — продолжала она, — установился у меня цикл или ещё нет. Начало месячных было шестнадцать дней назад, и вроде бы фаза зачатия миновала.

— Ну вот видишь! — с облегчением сказал он.

— Но разброс может быть плюс-минус три дня. Кроме того, температура у меня всё ещё держится на тридцать шесть и восемь. А это означает, что именно сегодня оптимальный срок. Мы должны использовать этот шанс.

Он вздохнул:

— Ну, хорошо. Чуть позже. Есть что-нибудь поесть?

— Почему ты смотришь на меня? Я здесь что, повариха?

— Ну, хорошо, хорошо, я же только спросил. — Он встал, прошёл на кухню и вернулся оттуда с бутылкой пива. — В холодильнике пусто, — сообщил он с упрёком.

— Тогда тебе придётся сходить за продуктами, — раздражённо сказала Регина. — Я работаю не меньше твоего, те же восемь часов в день. И после этого ты ждёшь, что мы придём — а тут уже всё приготовлено и накрыто!

Он поставил бутылку на стол и стал искать в кармане сигареты.

— Домашнее хозяйство — это женское дело! А если женщины придерживаются других взглядов, пусть сами меняют свечи зажигания и прокладки в кранах.

Регина закатила глаза:

— О, эти мужчины! Сунь в микроволновку замороженный полуфабрикат, а я не хочу есть.

— Регина, что это за тон? Я возвращаюсь с работы измочаленный, а тут такая атмосфера, что воздух хоть кусками нарезай!

— А ты удивляешься? Ты же сам пришел с плохим настроением!

— Что? Я?! Да это ты постоянно занудствуешь — впору повернуться и уйти.

— Я не занудствую!

— Нет, ты занудствуешь!

— Нет!

— Ещё как!

— Я не занудствую, Роберт! Это ты ко всему придираешься: то холодильник пустой, то хозяйство — женское дело. И ждёшь от меня, что после этого я с настроением лягу с тобой в постель.

— Минуточку, Регина! Что значит, я жду от тебя? Это ты набросилась на меня, я ещё дверь за собой не успел закрыть.

— Ну, это уже чересчур! Кому из нас двоих нужен этот дом? Разве не тебе?

— А тебе нет? Пусть он достанется твоей сестре?

Он открыл бутылку и уселся, чтобы выпить.

— Не пей так много!

Он не мог ответить, присосавшись к горлышку бутылки.

— Если ты сейчас нальёшься, то сразу свянешь.

Он отставил бутылку и проворчал:

— У меня вообще нет никакого желания.

— А ты думаешь, у меня есть желание? Иной раз гладить твои рубашки тоже нет никакой охоты, но приходится преодолевать себя.

— Нашла, с чем сравнить, — сказал он и покачал головой: — Сегодня опять был на правлении. Каждый день приходится биться за этот многомиллионный проект Бергштрасской клиники, три банка рвутся его финансировать. От этих правлений у меня только давление поднимается, и главное — никакой подстраховки. — Он поискал зажигалку и закурил сигарету.

— А что с проектом? Я думала, уже давно всё решено.

— Я-то уже давно договорился с инвестором. Но всё заблокировали некоторые карлики, лишённые всякого полёта фантазии. Да и конкуренты не дремлют. Каждый месяц в офис инвестора летит новое предложение, — он огорчённо махнул рукой.

— Подогрей себе что-нибудь в микроволновке, — буркнула она,— чтобы уж скорее в постель!

Синие и белые вспышки метались по танцполу. Человек пятьдесят танцующих тряслись в ритме оглушительного саунда в стиле «техно». Аня и Карин сидели у края танцпола и нерешительно озирались.

— Не понимаю, зачем непременно нужно было идти на эту дискотеку! — кричала Аня в ухо своей рыжеволосой подруге. — Тут как в покойницкой!

— Вот как раз поэтому! — проорала в ответ Карин. — Себастьяну двадцать четыре года, он ещё не вырос из дискотек!

— И я должна путаться с этим ребёнком! — надрывала горло Аня. — Вот будет весело!

— Придётся тебе стиснуть зубы...

— Что?

— Стиснуть зубы и думать о наших феминистических идеалах. Другого парня среди моих знакомых нет.

— Что ты сказала?

— Я не знаю другого подходящего парня. Главное, чтобы ты не ошиблась в расчётах!

— Я не ошиблась. Ровно тринадцать дней назад у меня были месячные! — во весь голос орала Аня.

— Что ты сказала?

Та крикнула ещё громче:

— Месячные у меня были тринадцать дней назад!

Карин кивнула и отхлебнула свой тоник.

Аня разглядывала происходящее. Через некоторое время она крикнула в ухо подруге:

— Надеюсь, я ему понравлюсь! Наверное, надо было накраситься!

Карин обернулась:

— Никакой косметики, это мы полностью исключили! В конце концов, мы не сексуальные объекты для мужской цивилизации.

— Но сегодня я должна стать в некотором роде сексуальным объектом, если хочу, чтобы Себастьян на меня позарился.

— Что ты сказала, Аня?! — изо всех сил выкрикнула Карин.

— Что я должна быть сексуальной, чтобы он меня трахнул! — с той же звуковой мощностью ответила её подруга.

К женщинам расслабленной походкой приблизился молодой человек в расстёгнутой рубашке. Его грудь была покрыта тёмными волосами, на шее болталась тонкая золотая цепочка. В стёклах тёмных очков отражался танцпол.

— Ну, что вы тут... совсем одни, что ли?

Карин показала ему средний палец. Тип отреагировал с той же ленивой небрежностью:

— Лесбиянки, что ли? — И, не дожидаясь ответа, двинулся дальше в ритме музыки.

— Может, тебе лучше будет исчезнуть, Карин, когда придёт Себастьян? — прокричала Аня.

— Об этом не может быть и речи! — возмутилась та. — Я не могу бросить тебя одну с мужчиной.

— Ты хочешь присутствовать и при остальном?

— И не подумаю, и не отстану! — фыркнула Регина в темноте. — Ещё немножко, и у тебя будет совершенно нормальная эрекция!

— Но мне уже не двадцать, — слабо оборонялся Роберт. Он откатился к краю кровати и включил свет. Нащупал на ночном столике сигареты и закурил. — Регина, я и так уже сам себя превзошёл: восемь дней подряд, вечер за вечером, лишь бы получился этот ребёнок, а ты ещё давишь на меня. Так вообще ничего не получится... Немного дополнительной стимуляции... не помешало бы.

— Ну что, мне устроить для тебя стриптиз?

— Избави бог, — пробормотал он.

— Что ты сказал?

— Да ничего, ничего.

— Но ты что-то сказал!

— Ничего.

— Я же слышала!

— Я ничего не сказал, во всяком случае ничего существенного.

— Но что-то всё-таки сказал!

— Теперь уже не помню.

— Я больше не кажусь тебе привлекательной?

— Нет... то есть... например, эта твоя идея фикс с твёрдой установкой на время соития — она у меня уже вот где сидит. Потому что ты, видите ли, вычитала в познавательных книгах, что в этом промежутке наверняка всё получится. Я уже чувствую себя кабаном-производителем, который покрывает свиноматку.

— Роберт!

— Но это правда! Я сыт по горло, по горло! — Он встал и накинул на себя одеяло. — С меня хватит. Переночую на диване.

Она саркастически рассмеялась:

— Вот так мы надеемся родить ребёнка! Ну что ж, спокойной ночи!

Себастьян был пай-мальчик. Пухленький такой, светловолосый и голубоглазый. Он долго извинялся за опоздание и только после этого скромно уселся рядом.

— Спасибо за приглашение! — громко сказал он.

— Что-что? — хором отозвались обе подруги.

— Большое спасибо за приглашение, Карин! — прокричал он. — Если бы я знал, что ты будешь с подругой, я бы тоже взял с собой Хельгу!

Аня взглянула на Карин. Интересно, что же та нарассказала Себастьяну?

— Не хотите ли потанцевать?! — крикнула Карин и незаметно подтолкнула Аню в бок.

Та сразу подскочила:

— Потанцуем, Себастьян?

— Конечно!

Вскоре они уже прыгали под техносаунд. Карин танцевала одна, не спуская с них глаз. Себастьян весь отдался музыке и отделился от Ани. Ей приходилось то и дело пробиваться к нему сквозь толпу, натыкаясь на шестнадцатилетних подростков.

— Оп-па, тётя! — крикнула какая-то девчонка, ухмыляясь.

— Сама ты тётя! — огрызнулась Аня.

Она попыталась снова пробиться к Себастьяну. Но тот был словно оглушён музыкой. Тогда Аня направилась в сторону Карин.

— Дурацкая была идея! — прокричала она, приблизившись.

— Что ты сказала?

— Дурацкая, говорю, идея эта дискотека! Где тут поговоришь?

— Я ни слова не понимаю, Аня!

— Вот и я о том же! — срывала та горло.

— О чём? — вопила Карин.

Аня прекратила все попытки объясниться. Но её партнёрша всё не унималась:

— Ты должна добиться с ним телесного контакта! Понятно тебе? Прижмись к нему!

— Я умею танцевать только «техно»!

Карин крепко стиснула её локоть и прокричала ещё раз:

— Ты должна к нему поприжиматься!

Аня с таким отчаянием затрясла головой, что её хвост заметался из стороны в сторону.

— Для меня всё это возможно только через спокойный, задушевный разговор.

Между ними протиснулся молодой парень и крикнул:

— Эй, мамашки! Хотите поболтать, так поищите для этого местечко поуютнее!

Подруги озадаченно переглянулись и воскликнули почти в один голос:

— Вот именно!

Дверь в турецкую закусочную не успевала закрываться: то и дело входили и выходили люди. И всякий раз снаружи врывалась волна ночного промозглого воздуха. Аня, Карин и Себастьян стояли в пальто за круглым столиком и расправлялись со своей шаурмой, завёрнутой в бумажные салфетки. Из динамиков лилась восточная музыка. У стойки трое мужчин, переговариваясь, пили пиво.

«Вот уж действительно, уют, — подумала Аня. — Абсолютно интимная, эротичная атмосфера. В подготовке этого вечера Карин просто превзошла себя».

— Кстати, а вот Хельга, моя подруга, — сказал жуя Себастьян и раскрыл свой бумажник, чтобы показать вставленное в окошечко фото. Аня бегло взглянула на белокурую головку с мальчишеской стрижкой и натянуто улыбнулась. — На прошлой неделе мы обручились и хотим вскоре пожениться.

Аня, приготовившись откусить шаурму, застыла с открытым ртом.

— Это удивительно, — продолжал он, — мы знакомы уже два года, а всё ещё влюблены, как в первый день.

«В самую точку!» — подумала Аня.

— Со временем пройдёт, — сказала Карин с набитым ртом. Белый чесночный соус капал из её салфетки на стол. — Вся эта буржуазная трескотня о верности и партнёрстве — всего лишь фарс. Известно ли вам вообще, что шестьдесят процентов мужчин изменяют своим жёнам, а сорок процентов женщин обманывают их?

— Я никогда не изменял Хельге, — возразил Себастьян. — И никогда не сделаю этого.

«И ради чего я, собственно, торчу в этой конуре на сквозняке, — сердито размышляла Аня, — поедаю истекающее жиром мясо и освежаю дыхание чесноком и луком?»

Один из пивников у стойки обернулся и поднял свой бокал:

— Выпьем за прелестных женщин!

Карин пронзила его ядовитым взглядом и повернулась к Себастьяну:

— Но ты думал об этом, признайся! Если бы подвернулся случай и Хельга бы ничего не узнала...

Он отрицательно покачал головой:

— Зачем? Всё, что мне нужно, я получаю от Хельги. Она первая женщина в моей жизни и будет последней.

Перемазанный жиром рот Карин растянулся в широкой улыбке:

— Что, в самом деле всё? Но ведь есть ещё много чего, о чём мужчины обычно могут только мечтать.

— Не представляю, что это может быть, — сказал он и принялся за большой лист салата.

— А знаете ли вы, собственно, — снова начала Карин своим двусмысленным тоном, — что большинство мужчин втайне мечтают о сексе с двумя женщинами сразу?

Аня украдкой пнула её под столом и громко заявила:

— Прошу прощения, мне надо в туалет.

Карин поняла:

— Мне тоже!

В крошечной умывалке дамского туалета Аня напустилась на подругу:

— Если этот парень и дальше будет изображать из себя святого, я расплачусь от умиления. Просто какая-то мужская реинкарнация матери Терезы. Но ты-то с ним работаешь в вашей консультации для беременных, ты видишь его каждый день, вы же коллеги! Как ты только могла притащить с собой этот образец добродетели?!

— Но...

— И вообще, ничего себе наборчик: сперва дискотека, в которой можно оглохнуть, а потом ещё эта забегаловка с вонючим туалетом. Великолепно! Замечательно! Лучше не придумаешь!

— Но...

— Ив заключение просто вершина: намёк колотушкой по башке! Бестактней не придумаешь. Представляю, какого страху натерпится этот молокосос, если заставить его спать сразу с двумя женщинами.

— Но...

— И что это вообще значит, Карин, «с двумя», если он должен спать со мной! Не с тобой! Если забеременеешь ты, мы получим от моей матери не дом, а самое большее поздравительную открытку.

В кабинке послышался шум спускаемой воды. Оттуда вышла пожилая женщина, смерила обеих непонимающим взглядом и удалилась, возмущённо качая головой.

— Ну, в конце концов, я не эксперт в деле совращения мужчин, — начала оправдываться Карин. — А то, что он верен своей Хельге, так это даже хорошо: исключает возможность СПИДа.

— Великолепно! Заодно исключает и моё оплодотворение.

— А у тебя есть идея получше, Аня?

— Да. Сейчас мы пригласим его к нам домой и откроем бутылку вина.

— Но только не моё французское красное!

— Да нужна ему твоя дешёвая сивуха! Поздний сбор — вот что мы откроем. Оно так легко пьётся, что он в мгновение ока позабудет про свою святую Хельгу и примется за нас.

Когда они вернулись, Себастьян, сияя, доложил:

— А я уже заплатил по счёту.

Карин запротестовала:

— Я настаиваю на раздельной оплате! Я не позволю мужчине содержать меня.

— Поздно, уже свершилось! — засмеялся он. — А теперь мне срочно надо домой. Я просто погибаю, если целый день не вижу свою Хельгу.

 

6

Тяга к свободе

— Немедленно известите полицию! Это не терпит отлагательства.

Взволнованная мать пациентки стояла на пороге кабинета и дрожала всем телом. Сюзанна поднялась со своего вертящегося стула и поспешила к ней:

— Ради бога, что стряслось?

В родильном отделении была суматоха. Хайке носилась туда-сюда и стенала:

— Мы на краю катастрофы!

У женщины были заплаканные глаза. Она с болью рассказывала:

— Моя дочь, её фамилия Бухингер, лежит здесь уже шесть часов в предродовой палате и ждёт родов. Тут вдруг появляется её муж и... Я должна вам сказать, что этот брак на волоске от... — Она начала всхлипывать.

Сюзанна обняла её за плечи:

— Успокойтесь! Мы тут готовы ко всему.

Та кивнула и продолжила:

— Мой зять... он угрожал моей дочери и требовал от неё, чтобы она... сразу после родов... отказалась от ребёнка.

В кабинет сунулся было альтернативщик, но Сюзанна жестом попросила его уйти.

— Почему он не хочет ребёнка?

— Потому что у него есть подружка... — Женщина захлебнулась в новом приступе плача.

Зазвонил телефон, Сюзанна не стала брать трубку. Она протянула женщине бумажный носовой платок и попыталась её успокоить:

— Госпожа Шнайдер, мы сделаем всё, что в наших силах и возможностях. Но сперва расскажите всё по порядку.

Мать роженицы благодарно кивнула и продолжила свой рассказ. Телефон между тем продолжал звонить не переставая.

— Его подружка тоже беременна... где-то на шестом месяце, я думаю. И ради неё он собирается оставить мою дочь. Он не хочет давать деньги на содержание ребёнка и поэтому давит на мою дочь.

— Минуточку, пожалуйста! — перебила её Сюзанна и наконец взяла трубку: — Раймунд.

— Госпожа Раймунд, это доктор Мёгенбург-Вайденфельдер, учительница из гимназии. Слава богу, что я вас наконец-то застала. Я боюсь, что ещё не настроилась, не нашла правильную ментальную установку на мою беременность.

— Да, я вас помню, госпожа доктор Мёгенбург-Вайденфельдер. Вы посещали мои курсы для беременных. Могу я перезвонить вам чуть позже?

— Госпожа Раймунд, прошу вас, не оставляйте меня! Я больше не могу выдерживать эти боли.

Сюзанна беспомощно оглянулась на плачущую мать и попросила её:

— Минуточку, пожалуйста, подождите! Госпожа доктор Мёгенбург-Вайденфельдер начала жаловаться по телефону:

— Я на двадцать четвёртой неделе. Мой организм принял эту беременность, но психика всё ещё противится ей. У меня ужасные боли в области поясницы и ещё более ужасные в паху. Я уверена, дело в психосоматическом недуге, который...

— Опишите, пожалуйста, ваши боли точнее, госпожа Мёгенбург-Вайденфельдер!

— Тянущие боли, как при растяжении мышц. Разумеется, до сих пор я отказывалась принимать обезболивающие, но...

— С какими интервалами происходят схватки?

— Боли непрерывные. А может, через них выражается раскол чувств по отношению к моему спутнику жизни?

— Госпожа доктор Мёгенбург-Вайденфельдер, это обыкновенная боль в маточных связках. В конце второй трети беременности она бывает почти всегда. Очень ответственно с вашей стороны ради ребёнка отказаться от обезболивающих средств. Лягте на кушетку, расслабьтесь и промассируйте промежность с эфирным маслом. У вас есть масло ромашки?

— Конечно. Ещё есть лаванда, мандарин, фенхель, розовое дерево...

— Фенхель — оптимальное. Если тянущие боли не пройдут, обратитесь к вашему гинекологу или приезжайте к нам!

Сюзанна пресекла попытки беременной госпожи доктора продолжить свои жалобы и снова повернулась к матери:

— Извините меня. Так чем же он угрожает вашей дочери?

Та снова принялась всхлипывать:

— Он собирается... застрелить её!

Сюзанна спешила в предродовую палату, где Хайке хлопотала вокруг пациентки. Мать еле поспевала за ней.

— Какие показания? — спросила Сюзанна.

Хайке пожала плечами:

— Схватки ещё нерегулярные.

— Будем стимулировать, — распорядилась Сюзанна. — Нельзя заставлять госпожу Бухингер ждать так долго.

Пациентка разразилась слезами. Сюзанна взяла её за руку и тихо сказала:

— Моя фамилия Раймунд, я старшая акушерка. Это правда, что ваш муж угрожает вам?

Женщина кивнула.

— Не беспокойтесь, госпожа Бухингер. Мы сделаем всё для вашей безопасности. Давайте для начала родим, а там посмотрим, как быть дальше.

— Но у него пистолет!

— Да что вы!

— То есть... был раньше пистолет. Но если даже сейчас и нет, он знает, где достать.

— Это правда, — подтвердила ее мать.

Сюзанна села у кровати.

— Госпожа Бухингер, я приму меры к тому, чтобы ваш муж больше не смог проникнуть сюда. В родовой зал его не пропустят. А когда после родов вас переведут, он не узнает, в какой вы палате. За это время я оповещу всех врачей и поговорю с полицией. Вы согласны на такие меры, госпожа Бухингер?

Пациентка благодарно кивнула. Сюзанна вернулась в кабинет и попыталась вызвать доктора Лемана. Он был в операционной и пообещал зайти в родовой зал, как только сможет.

После этого она позвонила в полицию. Дежурный был приветлив, внимательно выслушал её и сказал:

— Конечно, вы должны отнестись к этим угрозам очень серьёзно. Но в данный момент мы, к сожалению, ничего не можем предпринять.

— А прислать кого-нибудь? Это бы успокоило роженицу.

— Дорогая госпожа Раймунд, если бы мы реагировали на все угрозы, высказанные сгоряча в семейных ссорах, нам пришлось бы удвоить штат. Мы можем подключиться только тогда, когда он начнёт действовать.

— То есть когда госпожа Бухингер будет уже убита?

— Ну, вы знаете, далеко не все угрозы претворяются в реальность.

— Ага, значит, статистика на нашей стороне. Мне передать ваши слова роженице, которая должна разрешиться в ближайшие часы?

— Мне очень жаль, госпожа Раймунд. Но я не могу снять с поста ни одного полицейского.

Сюзанна бросила трубку и пробормотала:

— «Полиция — твой друг и твой защитник!»

Она выбежала в коридор и огляделась в поисках альтернативщика.

— Маркус, где у нас Хайке?

— Во втором родовом зале, там всё ещё рожает госпожа Зонндорф.

— Для господина Бухингера родовое отделение с этой минуты закрыто. Передай это Хайке! А я поставлю в известность врачей.

Из-за угла коридора появился доктор Леман и с готовностью отрапортовал:

— Госпожа Раймунд, я к вашим услугам.

— Во втором родовом зале рожает госпожа Зонндорф. У неё очень болезненные схватки, потребуется обезболивание. Не могли бы вы дать знать анестезиологу, господин доктор?

— Конечно, конечно! Я всё сделаю.

— А у госпожи Бухингер придётся простимулировать схватки, чтобы ускорить роды.

— А что, для этого есть показания?

— Господин доктор, мы должны учесть возможные осложнения. Этой пациентке угрожает её муж.

Врач посмотрел на нее удивленно:

— Это серьёзно?

— Родовой зал не место для шуток, господин доктор.

— Не могу с этим спорить, госпожа Раймунд. Однако чем же он ей угрожает?

— Если она не откажется от ребёнка, он собирается её убить.

Врач закатил глаза:

— О, обожаю эти семейные драмы!

К вечеру всё было уже позади. Роды прошли удачно, ребёнок был в малышковой палате, измученную родами мать перевели на первый пост, а госпожа доктор Мёгенбург-Вайденфельдер позвонила счастливая, что эфирное масло ей действительно помогло. Сюзанна передала родильное отделение Биргит и закончила свою смену.

Несколько минут спустя она шла мимо зелёных насаждений к просторной больничной парковке. Дорога освещалась, но деревья и кусты отбрасывали угрожающие тёмные тени. Вокруг не было ни души. Всякий раз, когда Сюзанне приходилось преодолевать в темноте эти пятьсот метров между зданием больницы и парковкой, ей становилось не по себе. Вот ещё один мрачный ряд деревьев, потом поворот — и будет парковка. Вон в слабом свете фонаря уже виден её отремонтированный и заново покрашенный после аварии маленький «форд». Только она собралась открыть машину, как зазвонил её мобильник.

Она нажала на кнопку и услышала взволнованный голос Биргит:

— Сюзанна, он здесь!

— Кто?

— Ну, этот... как его...

— Бухингер?

— Да-да! Он у входа в родильное отделение, рвётся внутрь.

— Ни в коем случае не впускать! У него запрет на вход!

— Но что мне делать, Сюзанна? Я одна в ночной смене, а он ломится.

— Ну и пусть себе ломится. Дверь выдержит.

— Да, а если поступит новая роженица? Как только дверь отопрут, этот парень ворвётся.

— Хорошо, Биргит, я сейчас приду. Сама его приструню.

Сюзанна торопливо зашагала назад, насколько ей позволяло её несгибающееся правое колено. Широкие прозрачные двери главного входа раздвинулись перед ней автоматически. В призрачном галогеновом свете старая вахтёрша Марга, сидя на стуле, вязала шарф. Вот лестница наверх... Мимо продолговатых ванночек с растениями на гидропонике... Искусственный материал полового покрытия поскрипывает под ногами... За угол, мимо стоящей в коридоре каталки...

Снова тёмный поворот... и длинный коридор, ведущий к родильному отделению. Перед дверью в полутьме действительно топтался мужчина, крича в переговорное устройство:

— Запрет на вход? Для меня? Да что вы говорите! Я требую ваше начальство, мне есть что ему сказать!

— Можете говорить, я готова вас выслушать, господин Бухингер! — громко сказала издали Сюзанна.

Мужчина обернулся. Она увидела его короткие вьющиеся волосы. Да это же тот самый тип, который оттеснил её с дороги!

— Меня зовут Бухнер, госпожа Раймунд. Всё ещё Бухнер, а не Бухингер. И хотя я в своё время нарушил ограничение скорости, я всё же не преступник, чтобы объявлять мне запрет на вход в ваше богоугодное заведение!

Сюзанну кольнуло в груди. И зачем только этот тип снова возник у неё на пути? Она осторожно начала:

— Мне очень жаль, господин Бухнер. Вас перепутали с другим человеком.

— Ах, вот в чём дело! Ну, хорошо, что вы здесь, госпожа Раймунд. Вы-то мне и нужны.

— Я? Чем могу служить, господин Бухнер?

Он глубоко вздохнул.

— Во-первых, я хотел поблагодарить вас за роды моей сестры и за уход за ней, а во-вторых... нельзя ли тут у вас где-нибудь присесть? Я не хочу разговаривать на ходу перед запертой дверью!

— Моя смена уже закончилась. А разговор надолго?

— Как получится, — он улыбнулся. Сюзанну поразило, что такой тип вообще способен улыбаться. Она немного подумала и согласилась:

— Тут есть поблизости закусочная. Если вы хотите...

Он кивнул и снова улыбнулся. Сюзанна уже пожалела, что согласилась.

— Мне, пожалуйста, капуччино, — сказала она хозяину в зелёном фартуке, который был и за официанта, и за повара. В маленьком помещении было пусто.

Бухнер заказал большой стакан «Пильзнера» и извлёк из кармана пачку сигарет.

— Вам не помешает?..

Она разрешила, с неприязнью подумав: «Пить пиво и курить — это как раз для него».

Он зажёг сигарету и затянулся так, что кончик её заалел. Потом выпустил дым и не торопясь начал:

— Итак, роды вы провели действительно великолепно. Только я... я вёл себя как идиот.

— Никто не безупречен, — сказала она, стараясь придать голосу нейтральное звучание.

— Я был очень взволнован, я так боялся за мою сестру. Мне никогда раньше не приходилось видеть роды.

— А почему вашу сестру не сопровождала мать? Обычно если не отец ребёнка, то мать роженицы... но чтоб брат — это действительно непривычно.

— Наши родители живут неподалёку, но она позвонила мне. Может, это и непривычно, но у неё нет никого ближе меня.

Сюзанна задумалась. И что только находит в этом типе его сестра? Впрочем, нет, выглядит он как раз неплохо. Блестящие тёмные глаза. И почему приличная внешность всегда достаётся не тем?

— Как дела у вашей сестры и у ребёнка?

Он снова затянулся сигаретой и ответил:

— Пока всё хорошо. Она переехала ко мне.

— К вам? И почему же?

— Потому что она боится отца ребёнка.

— Это бывает, — сухо заметила Сюзанна и сжала губы.

— Пока она живёт на социальное пособие. Я сплю на диване и помогаю чем могу. Конечно, это не может длиться долго, но в её ситуации я не хочу на неё давить. И кроме того...

— Что «кроме того»?

Он улыбнулся своим мыслям и немного застенчиво сказал:

— Я привязался к малышу.

Сюзанна молчала.

— Моей страховки хватило, чтобы возместить вам ущерб? — сменил он тему.

— Да, полностью. Я даже получила больничные за ссадину.

— Я очень сожалею, госпожа Раймунд, что всё так получилось. — Он смотрел на неё такими несчастными глазами, что нельзя было усомниться в его искренности.

Это слегка смутило Сюзанну, и она отвела взгляд.

— Я тогда не смог правильно оценить вашу несколько властную манеру вести роды, — продолжал он. — Акушерке приходится быть властной, чтобы женщины даже при сильных болях не теряли самообладания и старались как следует.

Она взглянула на него предостерегающе:

— Да, я могу быть очень властной.

— В вашей профессии от человека требуется безумно много разнообразных качеств. Во-первых, постоянная ответственность за жизнь. Во-вторых, сменная работа, ночные дежурства, скользящий график. Я думаю, такая профессия подходит только человеку с идеалами, с энтузиазмом.

— Не так всё пафосно, как вам кажется, — осадила она его. — Во многом дело привычки, а кроме того, есть и радостные моменты.

Он кивнул:

— Да, когда этот малыш наконец появляется... Когда мой племянник родился, я тоже так растрогался... И хотя был весь на адреналине, мне тут же стало дурно. — Он снова улыбнулся, и тёплое сияние его улыбки наполнило всё помещение.

У Сюзанны все колокола забили тревогу.

«Что этому парню от меня надо? — обеспокоенно думала она. — Ищет приключений? Он хочет использовать меня, как Рене. Ну уж нет, не на ту напал. На сей раз не пройдёт!»

Хозяин принёс напитки. Сюзанна попробовала сливки на капуччино. Бухнер загасил окурок, поднял стакан с пивом и сделал большой глоток.

— Да, первый глоток самый сладкий.

Она недоверчиво следила за ним.

— Но эти ночные смены и дежурства в выходные, — снова вернулся он к прежней теме, — это ведь так вредит личной жизни. Как ваш друг мирится с этим?

«Так я и знала!» — пронеслось у неё в голове, и она ответила враждебно:

— У меня нет друга.

Он впервые посмотрел ей прямо в глаза. Она отвела взгляд и перешла в контрнаступление:

— Вы демонстрируете столько понимания и сочувствия, господин Бухнер. Но с момента рождения вашего племянника прошло шесть недель. И только теперь вам пришло в голову всё это мне сказать?

Он опустил глаза.

— Да, я несколько затянул с этим...

— Почему же? Он выпрямился:

— Сперва я не отваживался. Но для меня очень важно... потому что я...

— Потому что вы что?

Он поднял стакан, сделал еще глоток и твёрдо продолжил:

— Потому что я вёл себя очень агрессивно, хотя вообще-то я человек мирный. Мне неприятно осознавать, что у вас сложилось обо мне превратное представление. Но если бы вы знали, как это тяжело — явиться потом и просить прощения. Всегда есть риск, что твои извинения не примут, — он взглянул на неё с мольбой.

Она молча кивнула, заметив, что он вздохнул с облегчением.

— А вы кто по профессии, господин Бухнер? — сменила она тему.

— Я работаю на улице.

— Где-где? — удивилась она.

— Я курьер, постоянно за рулём.

— А... И что, эта профессия кормит?

— Кого как.

Воцарилось молчание.

Она размышляла: «Он кажется довольно интеллигентным человеком, а работает курьером? Либо пережил крах, либо...» Она решила безжалостно по нему потоптаться:

— Что же вы не выучились какой-нибудь более востребованной профессии? — Это прозвучало резче, чем ей хотелось.

Но он не обиделся.

— Вы будете смеяться, госпожа Раймунд, но у меня есть даже очень востребованная профессия. После того как я оставил учёбу на автомеханика, я работал банковским брокером.

— Брокером?!

— Вас это удивляет?

— Разве для этого не требуется хотя бы аттестат зрелости?

— Вообще-то, не обязательно, но у меня, к счастью, был.

— Почему же вы с аттестатом зрелости учились на автомеханика?

— Меня всегда неодолимо влекло к машинам.

Она удивлённо покачала головой.

— Так вот, довольно долгое время я с моей солидной профессией — наравне с медсестрами и акушерками — принадлежал к обширному среднему классу, на который опирается всё наше общество.

— Но теперь предпочитаете развозить бандероли.

— Да, и важные документы, которые наши клиенты не могут доверить почте. Вы представить себе не можете, где мне приходится бывать. Это гораздо интереснее, чем сидеть в тесной конторе и целыми днями пялиться в компьютер. Улица даёт свободу. Там нет интриг, от коллег не ждёшь подвоха. — Он допил своё пиво и махнул рукой хозяину.

Сюзанна помешала ложечкой свой капуччино. Видите ли, ему интересно, этому большому ребёнку. А о будущем он не задумывается.

Бухнер словно прочитал её мысли:

— Может, после я примусь за что-нибудь другое. Но сейчас у меня прекрасные отношения с шефом, я великолепно чувствую себя за рулём... Ещё одно пиво, пожалуйста! — обратился он к хозяину. — Вот только эти радары давят на психику. Они меня просто измотали.

— Почему же?

— Видите ли, госпожа Раймунд, — начал он объяснять, — я десять часов в день за рулём, и дорога для меня — осуществлённая свобода. А эту свободу повсюду так и норовят урезать, потому что дорожная полиция просто не может не издеваться над водителями. В некоторых умудрённых государственным мышлением головах до сих пор живут представления семидесятых годов. Они хотят добиться, чтобы никто не получал удовольствия от вождения и чтобы все пересели на общественный транспорт. — Он язвительно рассмеялся.

— Я считаю, что контроль за скоростью иногда всё же необходим, — возразила Сюзанна. — Вспомните, как безответственно носятся некоторые лихачи возле школ и в жилых кварталах.

Он оживился:

— Правильно! Возле школ и детских садиков нельзя лихачить. Но почему же водители всё-таки делают это?

Она наморщила лоб:

— Я же сказала: из-за безответственности.

— Неправильно, госпожа учительница! — В его глазах блеснула насмешка. — Большинство водителей не менее ответственны, чем мы с вами. Но поскольку они на каждом шагу спотыкаются о совершенно бессмысленные, необъяснимые ограничения и запреты, они уже не воспринимают их всерьёз. Даже тогда, когда эти запреты оправданны.

Она уставилась на него. Аргумент был настолько нов, что требовал времени на осмысление.

— Давайте я приглашу вас на маленькую автомобильную прогулку, госпожа Раймунд. — Он улыбнулся и пояснил: — Конечно, только мысленную. Итак, стартуем рано утром в сторону автобана. Первый отрезок пути — три километра — тянется по чистому полю. Справа поле, слева поле. Обзор прекрасный. С какой же скоростью я обязан ехать? Семьдесят! — Он взволнованно поднял руку: — Почему, к чёрту, я должен ехать семьдесят? Назовите мне хоть какое-то разумное основание! Естественно, ни один водитель не придерживается этих указаний и едет от ста до ста двадцати. В противном случае это походило бы на послушание трупа! — Он добавил чуть тише: — Поскольку в чистом поле негде спрятать радар, — злорадно рассмеялся и отпил пива.

Она опустила голову:

— Вы выбрали нехарактерный пример.

— Нехарактерный? Погодите, наша с вами поездка продолжается. Мы добрались до автобана. Что, скажете, наконец свобода? Ничего подобного! И там на каждом шагу эти бестолковые ограничения. Возьмём франкфуртскую развязку. Там действительно напряжённое движение, то и дело приходится перестраиваться, и ограничение в сто тридцать оправданно. Но мне часто приходится проезжать эту развязку ночью, часа в два, когда там ни одной собаки. Четыре полосы, дорога прямая, как свечка, и пустая! Почему я не могу ехать двести? Ну почему? То же самое в населённых пунктах. Даже ночью я должен замедлять там до тридцати. Дорога пустая, а я должен ехать тридцать! В голове не укладывается! Конечно, теоретически можно предположить, что кто-нибудь из жителей в полночь будет упражняться в своём саду в прыжках с шестом и внезапно упадёт на дорогу. Поэтому я должен ползти со скоростью тридцать километров в час. Абсолютно логично!

«Он ещё не вырос», — думала Сюзанна, глядя в свой кофе. На душе у неё было горько. Этот любитель пива и курильщик бросил учёбу и гоняет ночами по населённым пунктам со скоростью двести километров в час. Он ненавидит правила и любит свою свободу. Подпусти к себе такого — он вскроет тебя, как устрицу, высосет содержимое и выбросит, потому что любая привязанность ограничивала бы его свободу. Она вдруг вспомнила Теодора: «Никакой свободы нет. Есть только иллюзия, которой человек тешит своё самолюбие». Кажется, он прав, как это ни горько сознавать. И вот перед ней сидит такой мечтатель, который верит в свою свободу, как в Деда Мороза.

— А что вы делаете в свободное время? — вывел он её из задумчивости.

— Я? Трудно сказать. Работа в разную смену, в выходные. Параллельно я веду курсы подготовки к родам, даю индивидуальные консультации, в том числе и послеродовые. Так что мало чего остаётся. Сама, кстати, посещаю один курс в народном университете — историю литературы. Изредка хожу в театр.

Он был потрясён:

— Правда?! Тогда у нас одинаковые интересы.

Она чуть не выронила ложечку:

— Что, вы тоже любите театр?

— Почему бы и нет? В Национальном театре сейчас дают «Леонса и Лену», комедию Георга Бюхнера. Там про любовь... и про свободу. Как видите, тема вне времени.

— Вы помните наизусть всю программу Национального театра?

Он засмеялся. Опять этот радостный, лучистый смех.

— От курьера вы такого не ожидали.

— Не ожидала.

— Пару семестров я изучал германистику и историю, но потом университет мне наскучил.

— Вы учились? Ваша биография становится всё запутаннее.

Он засмеялся.

— Да, с таким послужным списком меня уже никуда не возьмут. Впрочем, если я достану билеты на спектакль, то с удовольствием приглашу вас, госпожа Раймунд.

Сюзанна растерянно взглянула на него. К такой самонадеянной наглости она не была готова. «Всё правильно, — с горечью думала она. — Вначале приглашение в театр, потом зайти выпить по одной и, наконец, общеизвестный вопрос: к тебе или ко мне?»

Она подозвала хозяина:

— Я хочу расплатиться!

— Значит ли это, что вы не приняли моё приглашение? — Он не казался удивлённым, скорее разочарованным.

— Да, значит, господин Бухнер! Было приятно с вами поболтать.

Хозяин подошёл к столу и сказал Сюзанне:

— Один капуччино — два евро тридцать.

Она согласно кивнула и выложила на стол три евро. После чего быстро вышла из закусочной.

Снаружи было темно и холодно. Она шла в сторону больницы, с облегчением обнаружив, что он не преследует её. Она зашагала быстрее, внушая себе: «Сюзанна, ты только что уберегла себя от жестокого разочарования.

С этим типом и его беспорядочным образом жизни все это добром бы не кончилось».

Наконец она добралась до парковки. Её маленький «форд» одиноко стоял в своём ряду. Сюзанна села за руль и посмотрела через стекло на ночные контуры больницы. Она была довольна своим решением.

 

7

Гонка продолжается

— Такого обстоятельного описания исходных условий зачатия мне ещё не приходилось слышать.

— Да уж... Профессор Хайнеман никак не мог остановиться. Должны быть выполнены все тридцать семь условий, чтобы зачатие произошло. Человек—самое неплодовитое существо на планете!

— И как это мы вообще до сих пор не вымерли?

— А я удивляюсь, откуда у самого-то профессора при таком количестве необходимых условий взялось четверо детей.

Акушерки ехали в маленьком «форде», весело переговариваясь. Сюзанна сидела за рулём, придерживаясь разрешённой на автобане скорости — сто тридцать километров в час. На горизонте садилось солнце.

— К счастью, большинство родителей ничего не знают об условиях зачатия по профессору Хайнеману, — сказала Хайке, — иначе они с самого начала отказались бы от всяких попыток.

— Удивительнее всего вот что, — поддержала с заднего сиденья Карола. — Какая-нибудь приличная пара всё делает как надо, но им так и не удаётся произвести на свет маленького крикуна. А потом двое тинейджеров знакомятся на дискотеке, наскоро совокупляются в стареньком автомобильчике... раз! — и всё готово!

Хайке засмеялась:

— Может, на следующем занятии тебе выступить с рефератом об условиях зачатия? Так и скажешь: во-первых, потребуется парочка тинейджеров, в идеале разнополых, во-вторых, дискотека и, в-третьих — старенькая машина. Я ничего не упустила?

— Презерватив, — дополнила Биргит с заднего сиденья. — Как вам хорошо известно, эта штука всегда лопается в самый неподходящий момент.

Все засмеялись.

Через час Сюзанна свернула с автобана и завезла домой Каролу. Её муж и трое детей уже ждали её у садовой ограды.

Потом она высадила Биргит. В доме уже горел свет. Коллега Сюзанны со своей шестилетней дочкой жила у родителей.

Последней на очереди была Хайке.

— Мой друг уже наверняка приготовил спагетти с сырным соусом с зеленью, — сказала она. — Это его дежурное блюдо, которым он встречает меня всякий раз, когда я возвращаюсь из дальней поездки.

Она вышла из машины и помахала на прощанье.

И Сюзанна осталась в одиночестве. Так она себя и ощущала...

Переступив порог кабинета своего гинеколога, Регина словно окунулась в арктический холод. Хоть в помещении и было натоплено, а снаружи сияло весеннее солнце, но эти цвета! Стены оклеены белыми обоями. Шкафы, полки и архив — всё белое. Плитки на полу, блестящие как зеркало, были тоже белые. Гинекологическое кресло со светло-серой обивкой казалось на таком фоне почти оживляющим цветовым пятном. Письменный стол врача состоял из большой стеклянной столешницы, опиравшейся на блестящие стальные трубки. В углу стоял светло-серый компьютер. На столе было пусто, если не считать бумаги да пары специальных книг с сине-белыми корешками. Напрасно Регина озиралась в поисках зелёного комнатного растения или яркой картины на стене — так погибающий от жажды в пустыне озирается в поисках оазиса. Зато на стене висела огромных размеров картина, выполненная маслом: нежно-серая раковина на белом песке. Всё это напоминало стерильный шарм скотобойни.

Приём вёл доктор Хоендорф, и приём этот был едва ли теплее его приёмной. Он сидел с поднятым подбородком за письменным столом и без приветствия скомандовал:

— Садитесь, госпожа Маркуард!

— Большое спасибо, господин доктор, — воспитанно ответила Регина и сразу перешла к делу: — Итак, мы с мужем женаты десять лет и решили родить ребёнка. Мы...

— Сколько вам лет? — холодно перебил врач. Видимо, это вступление показалось ему непозволительно пространным.

— Тридцать шесть, господин доктор.

Он раскрыл папку, заведённую на новую пациентку:

— Беременности ещё ни разу не было?

— Нет, господин доктор.

— Когда перестали принимать противозачаточные таблетки?

— Три месяца назад, — ответила Регина так, как было на самом деле.

— Что ж, — сказал он с неподвижным лицом, — тогда продолжайте со всем возможным прилежанием и показывайтесь мне раз в шесть месяцев. Что-нибудь ещё?

«Интересно, почему мне так настоятельно рекомендовали этого холодного, заносчивого типа?» — подумала Регина и неуютно заёрзала на стуле.

— Господин доктор, уже три месяца мы не пропускаем ни одного дня плодородной фазы моего цикла. А в промежутках воздерживаемся. Большего для оплодотворения сделать нельзя. И всё-таки мы остаёмся без результата. Что-то здесь не так, господин доктор.

Он улыбнулся. Эта улыбка была полна врачебного превосходства над высказыванием наивного дилетанта.

— Три месяца — это не срок, госпожа Маркуард. Есть пары, которые годами не получают результата. А на таком коротком промежутке времени диагностировать бесплодие было бы неоправданно и безграмотно.

Она испугалась. «Пары, которые годами не получают результата...»

— У вас есть ещё вопросы, госпожа Маркуард? — Он посмотрел на свои часы.

— Я только хотела выяснить, всё ли мы правильно... — И Регина снова завернула длинный речевой период.

— Никаких противозачаточных и старательно друг на друга. Остальное доделает природа. — Он захлопнул карту пациентки.

Регина в испуге поменяла стратегию и солгала:

— Я неправильно выразилась, господин Хоендорф. Я не принимаю пилюли уже год. А три месяца назад... я хотела сказать, три месяца, как мы начали беспокоиться...

Гинеколог недоверчиво наморщил лоб и принялся поучать, размеренно покачиваясь в своём массивном вертящемся кресле и поигрывая шариковой ручкой:

— После начала половых сношений с целью забеременеть у плодородных: пар вероятность наступления беременности: в первый год равна восьмидесяти процентам! Поскольку вам уже тридцать шесть, вероятность понижается, однако диагностировать бесплодие было бы преждевременно. Есть ещё вопросы?

Регина кивнула и заговорила уже лихорадочно:

— Пожалуйста, господин доктор! Для нас чрезвычайно важна эта беременность. Если мы не добьёмся её сейчас, дальше будет всё труднее, через несколько лет мне будет уже сорок, я очень боюсь монголизма и других рисков...

Врач нетерпеливо стучал шариковой ручкой по стеклянной поверхности стола.

— Ну хорошо, если вы непременно хотите. Бесплодие с равной степенью вероятности зависит от обоих партнёров. Обычно первым обследование проходит мужчина. Ваш муж должен записаться на приём к урологу. После этого будем решать, — и он демонстративно уставился на часы.

Регина возразила:

— А мы не могли бы параллельно обследовать и меня? Ну, ради моего спокойствия.

— Опять вы про ваш страх! У вас было двадцать лет на то, чтобы забеременеть и родить ребёнка. Теперь вам в любом случае не избежать рисков, связанных с поздними родами. — Он встал и обошёл вокруг стола. — А теперь я прошу меня извинить. Там ждёт следующая пациентка. Всего хорошего!

— Что ты хочешь сделать? — Аня непонимающе смотрела на Карин.

— Я сделаю то, что нужно.

Обе снова сидели в своей крошечной кухне за ужином. На ужин были хрустящие хлебцы и творог с зеленью.

— Пока с Себастьяном пустой номер, — сказала Карин. — Мы уже трижды приглашали его, и всякий раз он нам вешает лапшу на уши про свою святую Хельгу. Больше я не могу это слышать.

— Но другого кандидата у нас нет.

— Правильно. Поэтому надо что-то думать, Аня.

— Но твой план... он же просто некорректный...

— Да прекрати ты эти штучки! А распоряжение твоей матери корректно?

Аня молчала.

— У каждого мужчины есть какое-нибудь ранимое местечко, — продолжала объяснять её рыжеволосая подруга. — У этого мягкотелого мальчика — синдром помощи, иначе он не работал бы — единственный мужчина среди нас — в консультации для беременных. Ты позвонишь ему и дать понять, что я тебя бросила. Он сразу прибежит тебя утешать. Всё остальное зависит от твоего женского искусства соблазна.

— Но он мне не поверит!

— Придётся всё сделать так, как будто мы действительно расстались.

— О'кей, Карин. Когда ты съедешь?

— Что значит я съеду? Гораздо проще будет съехать тебе! Ты можешь перебраться в Вурцельбах к Сюзанне, там он тебя и осеменит. — Она подловато рассмеялась.

— Ничего смешного! — сердито возразила Аня. — Будет лучше, если переедешь ты. Просто положишь матрац рядом со своим письменным столом, чтобы все твои коллеги только про это и говорили и чтобы у Себастьяна не осталось ни капли сомнений в нашем разрыве.

— В крайнем случае я так и сделаю, — примирительно сказала Карин. — Уже весна. Деревья пустили молодые побеги, полопались почки. Наступит время — и ты забеременеешь, а другого донора, кроме Себастьяна, у нас нет. Если мы хотим хоть чего-то добиться, надо действовать прямо сейчас! — И она сунула половинку хрустящего хлебца, намазанного творогом с мелко накрошенной зеленью, в свой большой рот.

— Я не знаю. Во-первых, это достаточно сложный план, такой мог зародиться только в голове Карин Шварц, а во-вторых... мне жаль бедного Себастьяна.

— О богиня, до чего же ты у нас чувствительная! Мужчины тысячелетиями подавляли женщин, эксплуатировали их, лишали их чувства собственного достоинства, подчиняли их сексуальному господству пениса, а у тебя теперь, видите ли, муки совести только из-за того, что мы возьмём у этого Себастьяна немножко семени.

— Но про него меньше, чем про любого другого, можно сказать, что он подавляет женщин. Он такой милый и чуткий и носит свою Хельгу на руках.

Карин саркастически рассмеялась.

— Да, пока носит, чтобы захомутать эту дуру. Потом он её обрюхатит, выдавит из профессиональной жизни, сделает своей уборщицей и будет втихаря бить за задёрнутыми шторами до синяков. И ты его ещё жалеешь! — Глаза Карин сверкали праведным гневом. — Любой мужчина становится насильником и эксплуататором, как только... как только женщина ему это позволит.

Аня вздохнула и подлила себе чаю.

Установилось молчание.

Через некоторое время Аня сказала:

— Карин, всё это, я думаю, не имеет смысла. Регина наверняка уже давно не принимает противозачаточные пилюли и уже беременна. Мы опоздали.

— С чего ты взяла, что у этих обывателей всё сразу получится? Когда перестают принимать гормональные таблетки, организму требуется время, чтобы перестроиться. И даже если... — Она таинственно улыбнулась.

— Что значит «даже если»?

— На этот случай у меня разработан запасной план. В нашей женской группе есть одна прогрессивная, феминистски настроенная студентка-медик, она отучилась уже девять семестров. Она знает способ, как безопасно сократить беременность на несколько недель.

Аня испугалась.

— Вот только не надо экспериментов над ребёнком!

— Ну, как скажешь. Тогда запасной план отменяется. Когда твой ближайший оптимум для зачатия?

— Дня через три-четыре.

— Хорошо. Тогда через три дня звони Себастьяну, плачь, стенай и позаботься о том, чтобы он тебя наконец расстелил!

Супруги Маркуард стояли у регистратуры.

— Мы записаны на приём к доктору Гешайдле, — сказала Регина.

Роберт молчал. Ему этот визит к врачу был очень неприятен. Но отвертеться он не мог.

— Пройдите, пожалуйста, в приёмную. Госпожа доктор Гешайдле сейчас придёт, — сказала молоденькая помощница.

Роберт вздрогнул.

— Как это госпожа доктор? — запротестовал он. — Мы записались к господину доктору Гешайдле.

Молодая женщина растерянно вскинула глаза:

— Мне очень жаль, но господина доктора Гешайдле у нас нет. Вы записаны к госпоже доктору Гешайдле. Но если вам будет предпочтительнее записаться на приём к господину доктору Урбанскому... я готова посмотреть.

— Да, уж посмотрите, пожалуйста! — потребовал Роберт.

Помощница уставилась в монитор своего компьютера.

— Можно записаться только на конец мая, господин Маркуард.

— А раньше нельзя? Это не терпит отлагательства.

— Ну, если только речь идёт о случае неотложной помощи.

— Да, требуется неотложная помощь! — нервно сказал Роберт.

— Тогда почему вы не хотите прибегнуть к помощи госпожи доктора Гешайдле?

Регина толкнула его в бок и приняла решение:

— Хорошо. Мы остаёмся.

Приёмная была пуста.

— Ещё минуточку, — попросила помощница и закрыла за ними снаружи дверь кабинета.

— Ну ты мне устроила! — зашипел Роберт, нервно шаря по карманам в поисках сигарет. — Женщина-уролог! Ты хоть представляешь, как это стыдно?

— Здесь нельзя курить! — напомнила ему Регина.

— Да, конечно. — Он убрал сигареты.

— Как я могла догадаться, что это женщина? — оправдывалась его жена. — В справочнике было написано: «Урологическая практика — доктор Урбанский, доктор Гешайдле». Женщины в этой профессии почти не встречаются, я и не подумала об этом.

— Вот теперь будем расхлёбывать, — прошептал он и в отчаянии огляделся, в любую минуту ожидая, что разразится катастрофа.

Менее чем через минуту она разразилась: в кабинет вошла привлекательная женщина лет тридцати в белом халате.

— Здравствуйте, я доктор Гешайдле, практикующий уролог и нефролог, — она произнесла всё это с баварским крестьянским акцентом, широко улыбнулась и протянула руку для пожатия.

Роберт подумывал о бегстве. Регина пожала протянутую руку.

Доктор села за свой стол и раскрыла ещё пустую карточку пациента.

— Чем могу быть вам полезна, господин и госпожа Маркуард?

— Мы вот уже год целенаправленно пытаемся зачать ребенка, — решительно врала Регина, — и до сих пор не добились результата. Мой гинеколог посоветовал мне сперва обследовать мужа.

Молодая докторша излучала счастье.

— Правильно, правильно, сперва обследуются мужчины. Но для начала несколько общих вопросов. Сколько вам лет?

— Моему мужу сорок, а мне тридцать шесть, госпожа доктор. Беременности у меня не было ни одной.

Докторша кивнула.

— Господин Маркуард, как часто вы имеете половые сношения с вашей женой?

Роберт сглотнул.

— Пусть лучше она...

Регина наклонилась вперёд:

— Между девятым и пятнадцатым днями моего цикла—как можно чаще. Всё остальное время мы воздерживаемся, чтобы повысить в сперме концентрацию семенных клеток.

— Ну надо же! — воскликнула доктор Гешайдле. — Как основательно вы подходите к вопросу! Не было ли у вас серьёзных заболеваний и операций?

Регина и Роберт отрицательно покачали головой.

— Господин Маркуард, у вас бывают проблемы с эрекцией или нарушение либидо?

— Разумеется, нет, — оскорбился он.

— А как с эякуляцией?

Он почувствовал, как его лицо наливается кровью.

— Никаких проблем, госпожа доктор.

Урологиня встала.

— Хорошо, тогда я хотела бы вас осмотреть. Господин Маркуард, будьте любезны снять брюки!

Его бросало то в жар, то в холод. Он медленно подчинился и лёг на кушетку в таком напряжении, как будто ему предстоял допрос в КГБ с применением пыток. Доктор Гешайдле натянула резиновые перчатки и осмотрела его гениталии.

— Вид просто великолепный, — радостно прокомментировала она. — У вас нет ни изъянов, ни наростов, ни изменений кожного покрова, господин Маркуард. Не страдаете ли вы преждевременным семяизвержением?

«Я убью эту бабу!» — подумал Роберт и через силу ответил:

— Нет... естественно, нет.

— Отлично! Тогда пойдите, пожалуйста, в туалет и эякулируйте в эту мензурку!

Он и так был здесь не в своей тарелке, теперь же окончательно почувствовал себя как подросток с эрекцией, выпирающей из штанов, когда его вызывают к доске.

«Я её убью», — снова подумал он и произнес заикаясь:

— Но, но, госпожа доктор...

Она понимающе улыбнулась:

— Это важно, господин Маркуард. Мне ведь надо узнать, достаточно ли у вас семенной жидкости. Кроме того, играет роль число и подвижность сперматозоидов. Если вы испытываете трудности с онанированием, пусть вас сопровождает ваша жена.

— Нет, нет, я справлюсь сам, — пролепетал он в мучительном приступе стыда и вышел из кабинета.

У регистратуры стояли три молоденькие медсестры. Роберт в испуге прикрыл мензурку ладонями.

Альтернативщик вопросительно взглянул на Сюзанну:

— Что написать в заявке на ремонт?

Она как раз говорила по телефону. Зажав ладонью мембрану, она простонала:

— Ох уж эти мужчины! Техника — это как раз женское дело. Да напиши просто как есть: сломалась круглая дырка, в которую вытекает вода.

— Госпожа Раймунд, — робко предложил альтернативщик, — а можно я напишу «сток»?

Из-за угла коридора показался доктор Леман, он засмеялся:

— «Круглая дырка, в которую вытекает вода». Это надо занести в коллекцию наших перлов, госпожа Раймунд!

— Да на здоровье! — сердито буркнула она и заторопила альтернативщика: — Маркус, дописывай скорее эту проклятую заявку и поди принеси свежие простыни для круглого родового кресла! — И она вновь погрузилась в рутину текущих дел за своим письменным столом.

Ночью ей приснился Рене, от этого она проснулась и ещё целый час ворочалась в темноте. Три года назад она совершила ошибку— влюбилась. В Рене. До сих пор это имя звучит для неё сладкой музыкой — несмотря ни на что. А какие у него были красивые тёмные волосы! А эти глаза... Слишком красивые для уже немолодой акушерки, которая носит очки и не может полностью согнуть правую ногу в колене. Что делать этому мужчине с такой калекой, как она? Поэтому было совершенно логично, что после двух ночей любви он её бросил. С тех пор она решила больше никогда не заходить так далеко.

Ночь была её врагиня.

День был ей друг. День приносил ей веру в себя, успех, радость... пока снова не наступала ночь.

Биргит распахнула дверь кабинета.

— Сюзанна, тут этот... — Она взглянула на её отсутствующее лицо и осеклась: — Я помешала?

— Нет, не помешала. Что там у тебя?

Биргит держала в руках письмо.

— Только что курьер передал для тебя. Кажется, личное.

Сюзанна вздрогнула:

— Курьер?!

— Да. Он показался мне знакомым. Кажется, это тот брат, который три месяца назад привозил рожать свою сестру. Очень привлекательный парень, ничего не скажешь. У меня перед такими коленки подкашиваются.

— Чёрт бы побрал этого курьера! — Сюзанна взяла в руки письмо со смешанным чувством злости, печали и невольного любопытства.

— Но это же ужасно, Аня! — сказал Себастьян, полный глубокого сочувствия, и обнял её. Она выла, как цепная собака. Был вечер. В маленькой кухне горел свет.

— Я могу хоть что-нибудь сделать для тебя?

— Да, — всхлипывала она. — Не оставляй меня одну, пожалуйста. Я так, несчастна. У меня больше никого нет... на целом свете.

Он успокаивал её, гладя по спине.

— Не бойся... не бойся, я останусь с тобой, сколько понадобится.

Она перестала плакать.

— Себастьян, я тебе этого никогда не забуду.

— Но это же так естественно, Аня. Кроме того, Хельга как раз уехала в Бремен навестить свою тётку. А без неё я и сам чувствую себя одиноким.

 «Лучше не придумаешь, — отметила про себя Аня. — Вот повезло-то!»

— Но что это я всё о себе, ведь горе-то у тебя, Аня!

Она открыла холодильник.

— У меня ещё остался поздний сбор. Поможешь мне открыть бутылку? Я должна утопить свою печаль в вине.

Она пробежала глазами по батарее из шести бутылок, купленных сегодня с запасом по спецпредложению, со скидкой.

— Только не хлопочи ради меня!

— До того ли мне, чёрт побери! — Она поставила бутылку на стол и взяла с полки два бокала.

Себастьян огляделся:

— А где штопор?

— В выдвижном ящике... да, там.

Он зажал бутылку между коленей и с силой потянул пробку.

— Для нас всех это было так неожиданно, — сказал он, напрягшись.

Пробка, чмокнув, вылетела из горлышка.

— Да, а всего неожиданнее это было для меня самой. — Аня уселась на кухонный стол, с грохотом подтянув себе под ноги стул. — Представляешь, семь лет Карин живёт со мной и вдруг ни с того ни с сего собирается и уезжает.

— И когда она уехала?

— Сегодня.

— О боже! Вы поссорились?

— Да.

Он с облегчением вздохнул и сел рядом с ней.

— Ну, если так, то ничего страшного. Как ты думаешь, как часто мы цапаемся с Хельгой?

Аня тотчас поняла свою ошибку и сердито вскричала:

— Ты меня неправильно понял! Всё кончено, кончено, кончено! Она больше не вернётся. Она сказала это мне в лицо.

— Ну, мало ли, сгоряча чего только не скажешь...

— Нет, она никогда не вернётся!

— Почему ты так уверена?

— У неё есть подруга! — Аня вырвала бутылку из рук своего гостя и лихорадочно наполнила бокалы. Потом принялась врать на чём свет стоит: — Она референтка пастора в католической церкви. Такая из себя на вид святоша, понимаешь? Они уже не первый год встречались за моей спиной, а теперь решили сойтись окончательно. Даже официально. Если удастся, они обвенчаются. А я-то, дура, отошла от церкви, чтобы только угодить Карин! — Она отхлебнула изрядный глоток вина.

Себастьян пригубил свой бокал:

— Это ужасно.

Она огорчилась:

— Проклятье, не надо было покупать вино по спецпреддожению.

— Что? Ах, нет, я вовсе не вино имел в виду. Вино-то отличное. И ты всё это время ничего не замечала?

— Нет, прохлопала.

— Такого я от Карин никак не ожидал. — Он отпил глоток, отставил бокал и начал размышлять вслух: — Сколько я её знаю, она всегда плохо отзывалась о католической консультации для беременных. Вообще для неё католическая церковь была как красная тряпка для быка, и вот, пожалуйста... А может, это только вспышка? Ведь ей скоро будет сорок, и ей, может, хотелось лишний раз доказать себе, что она всё ещё привлекательна и желанна. А как только она получит этому подтверждение, сразу вернётся.

Аня, воспарив на крыльях собственной фантазии, воскликнула:

— Да ну её, я сама больше не хочу эту рыжую ведьму! Даже если она на коленях ко мне приползёт! Неужели ты думаешь, что я лягу в постель с этой неряхой, от которой несёт потом пресловутой католической референтки?

Себастьян обошёл вокруг стола и положил свои широкие ладони ей на плечи.

— Это так ужасно, Аня. Но верь мне: и это пройдёт. Ты найдёшь себе другую подругу.

Она всхлипнула:

— Я не хочу другую. Я хочу Карин!

Себастьян не знал, что и сказать.

Она вытерла слёзы и придвинулась к нему вместе со скрипучим стулом.

— Себастьян, у нас хоть и нет гостиной, но в нашей... — она всхлипнула, — в моей спальне стоит просторная софа. Там будет куда удобнее говорить, чем на этой тесной кухне.

Он кивнул и отпил ещё глоток вина, на сей раз большой.

Аня отметила это с удовлетворением.

Чуть позже они сидели рядышком на софе, и она подливала ему вина.

— Я не понимаю, как Карин может быть такой неверной, — возмутился он. — Ведь верность — это благороднейшая добродетель.

Аня придвинулась ближе и уже касалась его своим телом.

— Да, это ты замечательно сказал. Верность — самое главное!

Он не отодвинулся и сидел не сводя с неё глаз.

— Я бы никогда не смог изменить Хельге. Это разбило бы ей сердце.

Она заглянула ему в глаза:

— Ах, Себастьян, почему Карин не может быть такой верной, как ты?!

Он осушил свой бокал.

— Ты права. Верность — это высшая, самая высшая добродетель.

Её рука медленно скользила по его бедру.

Сюзанна стояла в просторном, ярко освещенном фойе Национального театра и чувствовала себя неуютно. Хотя она пришла задолго до начала, тут уже толпились зрители. Этот безумный курьер действительно доставил ей в больницу два билета на спектакль «Леоне и Лена» и очень милое письмо-приглашение. Собственно, она не намеревалась видеться с ним ещё раз. Она знала, что с каждым шагом приближается к краю пропасти, к чёрной дыре, которая перемелет её и снова выплюнет, опустошив и отняв уже всякую надежду на будущую любовь. Поэтому на приглашение она ответила отказом и отсекала все его звонки. Однако этот Бухнер оказался упорным. Он не хотел сдаваться. И вот он добился даже того, что она явилась в театр раньше него, нарядившись в элегантный тёмный костюм и добавив к этому легчайший аромат дорогих духов.

Тогда, давно, Сюзанна тоже не сдавалась. После несчастного случая на велосипеде и нескольких месяцев, проведённых в больнице, она с ожесточением навёрстывала пропущенные уроки, делая заметные успехи. Она была лучшей выпускницей школы, потом лучшей акушеркой на курсе, а в возрасте двадцати шести лет стала самой молодой старшей акушеркой в окружной больнице. Через несколько лет она намеревалась открыть свою практику альтернативной помощи при родах и написать специальные книги на эту тему. Она знала всё о зачатии, беременности и родах. Но самой лично ей этого до сих пор пережить не пришлось. Да, наверное, Теодор был прав, и в итоге она станет хотя бы тёткой.

Сюзанна взглянула на свои часы: было без двадцати восемь. Франк всё ещё не появился. И зачем она приехала так рано?! Она села на диван и стала смотреть по сторонам. Публика прибывала в основном парами, редко группами, а реже всего поодиночке. А почему, собственно?

Она снова вернулась мыслями к этому Бухнеру, обдумывая его упорство. Почему же он отказался от хорошей профессии брокера? Потому, что любил свободу. Но как это совместить с той настойчивостью, с которой он за ней ухаживал? Что за человек этот Бухнер?

Вдруг позади она услышала голоса. Двое молодых мужчин в тёмных костюмах, с сигаретами и бокалами шампанского сели на второй диван, стоявший спинкой к тому, на котором сидела Сюзанна. Они оживлённо беседовали.

— От женщины не надо отступаться раньше времени. Она всегда поначалу упрямится, когда дело касается секса. Но если ты не сдаёшься...

— Знаю, — подтвердил второй, — как только удастся её уложить, она принимает это за большую любовь и начинает за тебя цепляться...

Сюзанна встала и целеустремлённо двинулась к выходу. Пошёл он к чёрту, этот Бухнер!

 

8

Старый «порш»

Занятия в народном университете закончились, и Сюзанна не торопясь стала складывать вещи. За окном сияло предвечернее солнце, и так приятно было бы зайти в хорошей компании в парк, выпить под тентом холодного пива.

Спешить было некуда: в кои-то веки её не ждали дела. Две однокурсницы торопливо простились и убежали на автобус. Оставшиеся пятеро — четыре женщины и один мужчина — нерешительно топтались в аудитории. Сделает кто-нибудь, наконец, первый шаг? Сюзанна боялась своей пустой квартиры в Вурцельбахе и с удовольствием скоротала бы час-другой в непринуждённой болтовне с друзьями. Но сама предложить это не отваживалась. За стенами больницы её профессиональная самоуверенность сразу куда-то исчезала.

Остальные всё ещё стояли, обмениваясь пустыми замечаниям. Чтобы протянуть время, Сюзанна спросила преподавателя:

— Скажите, можно ли причислить Георга Бюхнера к периоду «бури и натиска»?

Преподаватель, укладывая свои бумаги в потертую папку, отрицательно покачал головой:

— Нет. Бюхнер романтик и стоит на пороге реализма.

— Но его сатирическая комедия «Леоне и Лена» поднимает проблему свободы человека.

— Да, но в первую очередь — политической свободы в начале девятнадцатого века. И кроме того, «свобода» вовсе не равняется понятию «буря и натиск». Эта тема встречается в истории литературы и театра снова и снова, и интерес к ней никогда не ослабевает. Свобода — это основная антропологическая потребность.

Остальные уже начали беспокоиться.

— Но об этом мы лучше поговорим в следующий раз, Сюзанна, — преподаватель посмотрел на часы.

«Почему все молчат? — напряжённо думала Сюзанна. — Почему никто не скажет: А не пойти ли нам выпить пива?"»

— Ну, мне пора, — единственный мужчина на курсе поднял руку, прощаясь.

— Меня тоже поджимает время, — примкнул к нему преподаватель. — Всего хорошего! До встречи.

Оставшиеся женщины нерешительно двинулись к выходу. Никто так ничего и не сказал. И Сюзанна тоже.

На улице две женщины попрощались и ушли. Две из оставшихся заговорили о том, как они проведут со своими семьями выходные. Сюзанна слушала их и уже понимала, что сегодня опять ничего не будет. Но всё ещё не уходила, не теряя последней надежды.

Но потом и эта группа распалась.

Она пошла одна к своему «форду», тоскливо поглядывая в сторону парка. Там были заняты почти все столики. Сидели семьями, группами, парами. До неё долетали обрывки разговоров и смех. Она вздохнула и завела мотор.

Вурцельбах. Двадцать крестьянских хозяйств, тридцать жилых домов, ресторанчик с почтовым отделением и церковка без пастора. Вокруг деревни холмы, поросшие лесом. Дом на две семьи, в котором живёт Сюзанна, стоит неподалёку от замощённой недавно деревенской площади, единственной гордости Вурцельбаха. За домом огород. Грядки с садовой земляникой, салатом, морковкой и зеленью огорожены зарослями ежевики и кустами крыжовника. За огородом — луг с фруктовыми деревьями, а ниже — небольшой ручей.

Старая вдова Шток сдавала квартиру на втором этаже только потому, что боялась грабителей и других непрошеных гостей. Хотя начиная с пятидесятых годов в Вурцельбах ни разу не занесло ни одного грабителя. Во всяком случае, деревенская хроника не зафиксировала ни одного факта воровства. Плата за квартиру была смехотворная.

Сюзанна загнала свою машину под навес, увитый плющом. Отметив про себя непременный любопытный взгляд хозяйки из-за ажурной занавески, она открыла входную дверь. Тут же появилась вдова Шток:

— Госпожа Раймунд, что-то вы сегодня рано!

— У меня нерабочий день, — лаконично ответила Сюзанна.

— Не хотите ли свежего салата, прямо с огорода?

— Да, с удовольствием, госпожа Шток. — Сюзанна поднялась наверх по скрипучим деревянным ступеням. Она не была расположена болтать со своей любопытной хозяйкой.

— Я вам потом положу у двери два кочана салата и свежей зелени! — крикнула ей снизу хозяйка. — Да, пока не забыла. Вам письмо, — она протянула вверх продолговатый конверт и заинтригованно добавила: — Адреса отправителя нет.

Сюзанна обернулась, взяла конверт и оглядела его со всех сторон. Её адрес был написан от руки.

— Кажется, от старой школьной подруги, — солгала она, чтобы успокоить любопытство хозяйки. На самом деле она понятия не имела, от кого письмо.

Закрыв за собой дверь, она сразу же вскрыла конверт. И вздрогнула, увидев шапку личного бланка для писем: Франк Бухнер.

Четыре недели прошло с того неудачного вечера в Национальном театре, и за это время он ни разу не дал о себе знать. Она уже думала, что все кончилось. И вот, пожалуйста! Кажется, он не потерял надежду. К тому же у него был красивый почерк.

Дорогая госпожа Раймунд, жаль, что Вы тогда не пришли в театр. Я так надеялся Вас увидеть!

Если смотреть на вещи трезво, это был явный сигнал, что я Вас не интересую. Поэтому всё это время я честно пытался Вас забыть. Но мне не удалось. А вдруг Ваше отсутствие можно объяснить другими, более сложными причинами...

Не могли бы мы как-нибудь поговорить об этом?

Франк Бухнер

На глаза её навернулись слёзы. Ну почему этот парень пишет такие письма? Зачем он продолжает так мучить её?

Она прошла в свою просторную кухню-столовую, в которой всегда чувствовала себя хорошо. Помимо обычного кухонного оборудования в углу стоял уютный диван, а в центре — большой круглый стол с четырьмя стульями. Сюзанна скомкала письмо и выбросила его, затем мельком глянула в окно, выходящее на огород вдовы Шток. Потом посмотрела, не осталось ли у неё в холодильнике вина или ликёра на травах. Но нашла лишь пакет молока, две бутылки минеральной воды да морковный сок.

Потом она в волнении снова взяла скомканное письмо, разгладила его, порвала на мелкие кусочки и опять выбросила в мусор. Выходные обещали быть безрадостными, а до ближайшей бензоколонки, где можно было бы пополнить запасы спиртного, десять километров.

Она включила в гостиной радио, нашла музыку и сделала погромче. У вдовы Шток был, конечно, целый список отрицательных качеств, но имелось одно несомненно положительное: она была туговата на ухо. Сюзанна взволнованно ходила по комнате взад-вперёд. Мысли её вертелись каруселью. Он просто безответственный человек. Это несомненно. Он не закончил своё образование, бросил учёбу на автомеханика, а потом и приличную работу. Человек, который убегает от проблем, вместо того чтобы решать их.

Сюзанна дошла до окна и повернула назад.

А эта улыбка! Некоторые люди вообще неулыбчивы. А другие улыбаются лишь механически, заученно — здороваясь, например. Есть просто мастера улыбки. Просто актёры, когда речь заходит об их выгоде. Но у этого совсем другая улыбка. Она настоящая.

Сюзанна развернулась перед диваном и снова двинулась к окну.

А может, он и вправду особенный? Не придумал же он специально такую улыбку и интерес к театру только для того, чтобы склонить её к приключению?!

Она дошла до окна. Внизу, в огороде, вдова Шток поливала из жёлтого шланга грядки. День был знойный.

А что, если у него действительно неподдельный интерес? Сюзанна даже вздрогнула от смелости такого предположения. Этот Бухнер очень хорош собой и может завоевать любую женщину. На что ему сдалась прихрамывающая акушерка? Это нереально, Сюзанна! Этот Бухнер не принесёт тебе ничего, кроме боли.

Она повернула от окна, всерьёз раздумывая, не поехать ли всё же к бензоколонке за спиртным и не напиться ли потом в одиночестве, сидя перед телевизором. Такое с ней случалось не часто, лишь когда уже казалось, что едет крыша.

Потом она снова думала о нём: он убегает от своих проблем... А ты, Сюзанна? Ты от своих не убегаешь?

Она вернулась на кухню и стала выбирать из мусора обрывки письма. После нескольких минут усердного комбинирования ей удалось собрать из клочков шапку почтового листка. Правильно, там были и адрес, и номер телефона. Она снова заколебалась, в неуверенности расхаживая туда-сюда, но наконец всё же пришла к решению: не надо прятаться от жизни. Где телефон?

После трёх-четырёх гудков она уже собиралась положить трубку, но тут услышала его голос:

— Бухнер.

— Раймунд. Вы хотели поговорить со мной?

Молчание. Кажется, он был ошеломлён. Но постепенно начал приходить в себя:

— Госпожа Раймунд! Да. А не могли бы мы где-нибудь встретиться?

— Где?

— Дайте подумать... А почему бы не в Национальном театре? Моё приглашение всё ещё остаётся в силе.

— Я согласна. Но только потому, что я чувствую себя виноватой перед вами.

Он засмеялся.

— Тогда я заеду за вами. Иначе вы снова от меня сбежите.

— Госпожа Раймунд! — просиял он ей навстречу. — Вы чем-то удивлены?

— Вы что... всё же починили вашу спортивную машину?

— Чего там было чинить! Пара царапин. Зато теперь я могу показать вам её во всём великолепии. Абсолютный раритет. Оригинальный «порше-356А-каррера». Год выпуска 1956-й. Мотор с объёмом полтора литра, четыре распредвала и сто лошадиных сил. Держит двести.

— Из какого музея вы его похитили? — спросила она, разглядывая ярко-красный старомодный обтекаемый кузов с узкими стеклами и крошечными задними фонарями. Она чувствовала на себе перекрёстный огонь взглядов из-за кружевных занавесок со всех сторон деревенской улицы.

— Шесть лет назад я нашёл её в одной испанской автомастерской и сам восстановил, — гордо сказал он. — Это была груда обломков. Но через три года интенсивной работы и усердного поиска родных деталей эта красавица вернула себе весь свой блеск. За исключением привязных ремней, которых в год её рождения не водилось, подголовников и широких шин — всё оригинальное.

Сюзанна весело покачала головой. Эта игрушка была под стать хозяину — взрослому мальчику.

Он вежливо открыл дверцу. Пассажирское сиденье оказалось по-спортивному жёстким, но всё же более удобным, чем она ожидала. Он сел за руль и гордо доложил:

— Тут нет кондиционера, нет бортового компьютера, нет сиди-плеера, но зато какой звук! — Он повернул ключ зажигания, запустил двигатель и радостно прислушался к его низкому рёву. — Ну, держись! — воскликнул он и дал газу

Взвизгнули шины. Сюзанну прижало ускорением к спинке сиденья.

— Сотню лошадиных сил сегодня наскребёт любой обывательский автомобиль, но вот облегчённый кузов, без всяких там наворотов — тут полный отрыв! — Он мощно ускорился на деревенской дороге, распугав уток и кур.

— Не так быстро, пожалуйста! — испугалась Сюзанна.

— Почему же, здесь ведь нет радаров! Кажется, это место находится на отшибе даже у задницы мира... извините! Сюда ведёт тупиковый свороток.

Она засмеялась:

— Да, если мир погибнет, вурцельбахцы этого даже не заметят.

— Не хотел бы я тут застрять надолго. Домишки, собаки воют на луну, так?

Но деревня была уже далеко позади, и он ускорился до ста сорока, пока поворот не заставил его притормозить. Центробежной силой Сюзанну отбросило в сторону, а затем снова придавило к спинке. Машина ускорялась с инфернальным рёвом. Перед ними маячил трактор, ещё один полз навстречу. Бухнер стремительно несся вперед... Сюзанна замерла не дыша... Он взял левее, обогнал и в последнюю секунду встроился вправо перед самым носом у встречного трактора.

Она гневно накинулась на него:

— Вы с ума сошли! Мне же не шестнадцать, чтобы производить на меня впечатление такими штучками!

Он замедлил темп.

— Извините, это мой обычный стиль вождения.

— Господин Бухнер! Сейчас у нас восемнадцать тридцать. Спектакль начинается в двадцать, а до театра всего час езды. Нам незачем торопиться, и я надеюсь, на сей раз никого не придётся оттеснять с дороги.

— Чёрт возьми, да вы из тех, кто живёт головой! А вам не приходилось вести машину спинным мозгом и кишками?

— Я понимаю, для вас езда за рулём — осуществлённая свобода.

Он кивнул:

— Иногда даже больше.

«К чёрту. — думала она. — И зачем я в это влипла?»

Солнце клонилось к закату, и Бухнер слегка расслабился в своём скользящем вперёд «порше». Через опущенное стекло в машину вливалась вечерняя прохлада. Они оставили позади перевал и спустились к долине Рейна. Впереди была многорядная дорога, ведущая в город.

— У принца Леонса есть одна общая с тобой черта, — сказала Сюзанна, когда ночью они ехали назад. — Он без устали ищет удовольствий и бежит от всякой ответственности.

Лиственный лес скользил мимо в свете фар.

— Это уничтожающий приговор, — ответил Франк. — Но ведь всё-таки он симпатичный... принц, я имею в виду.

— Я уверена, что Бюхнер не ставил перед собой цель создать симпатичный персонаж, — возразила она. — Для меня этот Леоне — образчик бесполезного плейбоя.

Франк наклонил голову.

— Не знаю, Сюзанна. Опять в тебе говорит этакая учительская назидательность. Разумеется, двести лет назад Бюхнеру хотелось высмеять дворянство. Но этот принц не так прост. Не забывай, что принцесса Леона влюблена в него.

— Да, и это непостижимо. Но поначалу она от него удирает.

— Женщины — сложные существа. Мужчины прямолинейнее.

— Ну да! Принц Леоне — просто образец прямолинейности!

Они беседовали легко и непринуждённо. Сюзанна давно не чувствовала себя так естественно. Может, сказывалось выпитое в антракте шампанское? Сюзанна размягчилась до того, что попросила прощения:

— Мне жаль, что в прошлый раз так получилось.

Он молчал и, казалось, был сосредоточен на дороге. Через некоторое время он спросил:

— Почему ты не пришла тогда?

— Я пришла... но потом ушла.

— Я не понимаю этого.

— Довольно сложная история. Когда-нибудь потом объясню.

Он замолчал. Глядя в окно, Сюзанна задумчиво произнесла:

— Как красиво мерцают звёзды над вершинами деревьев! Прошу тебя, езжай потише. Чтобы дорога не так быстро кончилась.

Вурцельбах. Франк остановился у двухквартирного дома вдовы Шток и заглушил мотор. Воцарилась тишина. Только сверчки стрекотали. Старый деревенский фонарь слабо освещал площадь, и наверняка какая-то из кружевных занавесок слегка отодвинулась в сторону. Сюзанна долго смотрела через стекло в ночное небо. На дальние зарницы. Потом скромно произнесла:

— Ещё раз спасибо за приглашение.

Подождала. Она надеялась получить какой-нибудь знак.

Но он лишь расслабленно откинулся головой на спинку сиденья, как будто был полностью удовлетворён сложившейся ситуацией.

Почему он ничего не говорит? Ведь должен!

Опять зарницы.

Он медленно заговорил:

— Это был первый вечер за очень долгое время, когда я не чувствовал себя одиноким.

Она вздрогнула, как от укола. Он был не такой, каким она его себе представляла. И говорил искренне, от сердца. Но снова замолк.

 «Ну же, говори!» — мысленно молила она. — Ну что ж, Сюзанна, спокойной тебе ночи! А мне пора домой. Сестра заждалась.

Сюзанна долго лежала без сна. Надвигалась гроза. Гром гремел над холмами, поросшими лесом. Она была взволнована, ей было и грустно, и радостно. Мысли беспорядочно роились в её голове.

«Почему он не остался? — спрашивала она себя и тут же ставила встречный вопрос: — А сама почему ничего не сказала?»

Она закрыла глаза — и возникла его улыбка. Его тёплая улыбка, за которую не жалко умереть.

Часы на церкви пробили полночь, и тогда она не выдержала. Она нащупала свои очки, быстро натянула майку и схватила летнюю юбку. Потом сбежала по скрипучей лестнице вниз, мысленно благодаря небо за глухоту и здоровый сон вдовы Шток, села в свой «форд», выехала задом из-под увитого плющом навеса и пустилась по деревенской дороге вниз, к долине. Первые капли дождя ударили в ветровое стекло.

Она беспокойно гнала по узкой дороге и выехала на шоссе, которое в бесконечном повороте опять выводило её вверх, к перевалу. Мелькнул знак ограничения скорости — семьдесят. Сюзанна впервые в жизни пренебрегла им и, взвизгнув шинами, едва вписалась в поворот. Но ведь он живёт вместе с сестрой. Ну и пусть, ей просто необходимо к нему. Но ведь это неправильно, так не поступают. Ничего, она целых четырнадцать лет была благоразумной. В эту ночь она наконец вырвется из панциря благоразумия и осторожности. Даже если это будет единственная ночь.

Она со всей решимостью давила на газ.

Дождь лил как из ведра. В старом деревенском ресторанчике на краю леса ещё горел свет. Навстречу мчался одинокий автомобиль. Он с рёвом пронёсся мимо неё. Сюзанна нажала на тормоз. Старый «порш» тоже затормозил на полном ходу, повернувшись при этом вокруг своей оси.

Она поставила свой «форд» на другой стороне дороги и побежала к спортивной машине, слегка подволакивая правую ногу. Дождь хлестал ей в лицо. Франк заранее распахнул дверцу.

— Я ехал к тебе в Вурцельбах! — крикнул он.

— А я к тебе в город, — ответила она задыхаясь.

Не добежав метра, она споткнулась, упала и угодила прямо в его руки. Он удержал её. Она его поцеловала. Её пальцы взъерошили его кудрявые волосы. Потом она прижалась головой к его груди — изо всех сил.

— Пожалуйста, скажи мне, что это не сон!

— Это не сон, Сюзанна.

— Я хочу спать с тобой, Франк.

— Я хочу тебя, Сюзанна.

Усадив её на пассажирское сиденье, он жадно целовал ее открытым ртом.

Гормональный взрыв. Его язык водворился у неё во рту. Она дрожащими пальцами расстёгивала его рубашку и стонала:

— Презерватив! Ты слышишь, нужен презерватив!

Он задрал её майку.

— Нельзя... без презерватива, — проговорила она. Две пуговицы отлетели от его рубашки. Прогремел гром.

— Но у меня нет презерватива...

Он пытался стянуть ей майку через голову, но она застряла.

— У тебя нет презерватива! — задыхалась она, вслепую пытаясь разобраться с его брючным ремнём. — Ты же только и делаешь, что дрючишь женщин, как экскаватор, и у тебя нет презерватива!

Майка никак не поддавалась. Он тянул её и взволнованно говорил:

— Какие женщины, Сюзанна, за кого ты меня принимаешь? Я не ходок по женщинам, понятно тебе?

— Почему у тебя нет презерватива?

— Я незадачливый, безденежный курьер. Я ушёл из банка, потому что дал по морде своему шефу. У меня уже несколько лет вообще не было никакого секса.

Она наконец справилась с ремнём и крикнула из-под своей майки:

— У меня то же самое! Я захлёбываюсь в гормонах, а у тебя, видите ли, нет презерватива!

— Ну, давай без него!

Полузадушенная майкой, она вскричала:

— Ни в коем... случае! Беги в ресторанчик, там наверняка есть автомат, купи!

Он наконец отделил от неё майку и выскочил под дождь.

Три минуты спустя он вернулся и сел за руль.

— Ну? — спросила она с ожиданием.

— У меня не оказалось мелочи.

— Это неслыханно! — ахнула она, ударив ладонью по приборной доске.

— Разве нельзя без него?..

— Нет! Почему ты не разменял деньги?

— Хозяин сказал, что у него не обменный пункт... ах, ну что я несу! Да просто мне было стыдно. Не хватило наглости с оборванными пуговицами ввалиться в ресторан и требовать презерватив.

Она натянула майку, вышла из «порша» и оглянулась:

— Какая монета нужна для автомата?

— Два евро, что ли...

Сюзанна решительно побежала, прихрамывая, сквозь дождь к освещенному зданию. Два удара грома последовали один за другим. Она мигом промокла, очки залило водой. Она ничего не видела. Вбежав внутрь, Сюзанна бросилась в мужской туалет, опустила монету в щель автомата и нажала на кнопку, не выбирая. Но ничего не получила. Нетерпеливо нажала на возврат монет — и тоже безуспешно. Она принялась колотить по автомату кулаками.

В туалет вошёл молодой человек, увидел женщину с мокрыми волосами и в промокшей майке, остолбенел и испуганно юркнул в кабинку.

Сюзанна побежала к стойке бара и громко крикнула хозяину:

— Ваш автомат сожрал мои два евро, а презерватив не даёт!

Мужчина ошарашенно поднял на неё взгляд и недоверчиво спросил:

— А вы уверены?

— Ещё бы! Немедленно дайте мне презерватив!

Поздние посетители повернули головы. Хозяину было явно не по себе.

— Идёмте! Я посмотрю.

Сюзанна со своей добычей быстро вернулась в машину.

— А нельзя отодвинуть сиденье? — спросила она, пытаясь самостоятельно стянуть мокрую майку, но та прилипла к спине.

— Нет, но можно и так.

Проклятая майка снова не лезла через голову. Сюзанна опять ничего не видела. Она только чувствовала, как он расстегнул лифчик и поднял юбку. Потом стянул с неё трусы.

— Презерватив! — простонала она.

Он надорвал упаковку. Чертыхнулся.

— Что случилось?

— Проклятая резинка! Выскочила куда-то! Я не могу её... чёрт возьми... найти в темноте. — Он навис над ней, шаря рукой где-то в ногах. Бедром она чувствовала его эрекцию. Сейчас... сейчас наконец...

— Нашёл? Ну же, Франк!

— Не могу найти, — сказал он задыхаясь и тут же вскрикнул, ударившись обо что-то головой.

— Ну и чёрт с ним, оставь!

Дождь барабанил по крыше. Сюзанна ничего не видела из-под майки и только думала: «Господи, хоть бы всё обошлось!»

 

9

Бумеранг

Руки Роберта дрожали от волнения, когда он набирал номер Ани и Карин. Этого момента он ждал долгие месяцы. И наконец-то дождался.

Длинные гудки.

«Чего это лесбиянки не подходят к телефону? — раздражённо думал он. — Испортят мне всё удовольствие».

Наконец ответила Карин:

— Шварц.

— Привет, Карин, ты ещё жива?

— Чего тебе?

— Просто хотел узнать, как дела. Чудесный май установился после этого противного дождливого апреля, ты не находишь?

— Давай ближе к делу, Роберт!

— Ну так вот, если ты помнишь, в следующем месяце мне исполняется сорок один...

— Если ты хочешь меня пригласить, то я вынуждена отказаться: в это время я не смогу.

— Жаль. А я так рассчитывал! Но ничего. Мне нужно сказать тебе нечто важное.

— Что? Давай без предисловий!

— Хорошо. Мы с Региной не становимся моложе, и вот мы подумали...

— Роберт, у меня не весь вечер свободен для разговора с тобой.

— Мы решили наконец основать полноценную семью.

— Ах, уже!

— Да, — торжественно возвестил Роберт. — И представь себе, это свершилось!

Повисло молчание.

Роберт насладился достигнутым эффектом и продолжил повествование:

— Поначалу были трудности. Когда женщина в течение пятнадцати лет принимает пилюли... впрочем, что я с тобой обсуждаю, ведь для тебя «противозачаточные средства»—иностранное выражение. Так вот, после пятнадцати лет организм сперва должен гормонально перестроиться. Но мы не падали духом, и вот...

— ...Регина беременна, — сухо закончила за него Карин.

— Да! Она прошла тестирование, тест оказался положительным. Ну разве это не замечательно?

— Я не могу опомниться от радости.

— Теперь у нас семья! Естественно, я тут же начал считать...

— Ещё бы, подсчёт — это смысл твоей жизни.

— ... и оказалось — теперь держись крепче! — что срок родов приходится на девятое января. Ровно на день рождения нашей любимой тёщи. Ну, как тебе эта случайность?

— Да, случайность ещё та!

— Мы с Региной безумно рады!

— Я тронута до слёз. Скажи-ка, Роберт, а с распоряжением матери это случайно не связано?

— Совсем нет, Карин. Но раз уж Регина беременна, дом и сад пришлись бы нам весьма кстати. Квартира у нас не тесная, в ней больше ста тридцати квадратных метров жилой площади. Но настоящий семейный дом с садом, качелями и песочницей, разумеется, гораздо лучше для молодой семьи...

— Молодой семьи?

— Ну, пока ещё молодой. Слава богу, мы ещё не прошли поворот. Мне, конечно, обидно за Аню и Сюзанну, что дом не достанется им. Но Сюзанна вечная одиночка, а вам дом всё равно не нужен, ведь детей у вас никогда не будет.

— Ошибаешься, Роберт!

— Мы уже подумали, как назвать ребёнка. Если это будет мальчик... Карин! Что ты сказала?! Я ошибаюсь?

— Ты ошибаешься, если думаешь, что у нас никогда не будет детей.

— Нет, ну, вы, конечно, можете воспользоваться голландским банком спермы. Но тогда уж не откладывайте это надолго! Ведь у Ани тоже тикают биологические часы.

— Этот банк нам не понадобится.

— Что ты имеешь в виду?

Карин с сарказмом рассмеялась:

— Потому что Аня уже беременна, мой драгоценный свояк! И разве это не прекрасно?

Роберт поперхнулся. Это не могло быть правдой! Он начал заикаться:

— Как?.. Что?.. Ты... ты уверена?

— Тест на беременность оказался стопроцентно положительным. Ты рад, Роберт?

— Да, но... видите ли...

— Что ты хочешь сказать?

— И когда же? Ну...

— Ах, срок родов? Ведь именно он тебя интересует?

Роберт засопел:

— Когда, говори, когда Аня должна родить?!

— Тридцать первого декабря! Новогоднее дитя! Ну не прелесть ли?

В голове у него всё смешалось, как будто Карин огрела его сковородкой. Нет, это чистое надувательство! Подлое, низкое надувательство — только для того, чтобы отомстить ему, испортить ему радость.

— Кто же, ради всего святого, кто отец?

— Ах, отец! Это не играет роли. Одно из мелких Аниных похождений. Ты ведь знаешь, я очень снисходительна и терпима.

— Но я думал, ни ты, ни она... что вы никогда с мужчинами...

— Как говорят, чуточка «би» никогда не повредит. А маленький адюльтер освежает застарелые, многолетние отношения. Разве не так, Роберт?

Он положил трубку, словно оглушённый. Нет, это не может быть правдой! Медленно, очень медленно он двинулся к домашнему бару и достал бутылку виски. Регина показалась из кухни — ее лицо покрыла смертельная бледность.

— Аня беременна? — с ужасом спросила она.

— Да, — ответил он и дрожащими руками налил себе двойную порцию. — Если это так, ты станешь одновременно и матерью, и тётей.

— Вопрос только в том, кем раньше. Когда у нее срок?

— Тридцать первого декабря. — Он опрокинул двойное виски.

Регина растерялась совершенно:

— Но эти предварительные подсчёты... они ведь не точны. Ей это врач сказал?

— Откуда я знаю! Если повезёт, может, ты родишь раньше. Но подумай, Регина! Я как знал, что будет гонка. Ну что ж, теперь начинается игра в открытую.

— Роберт, мне тоже надо выпить!

Он налил себе и ей. И весело сказал:

— Аня изменила своей подружке с мужчиной. Разве я тебе не говорил? Разве я тебе не повторял это тысячу раз? За полмиллиона евро даже самая закоренелая лесбиянка станет падкой на мужиков.

— И эта женщина даже не стыдится своего распутства! — поддакнула Регина.

Роберт проглотил второе виски.

— Только добились своего — и тут на тебе, эта неряха нас опередила.

— Какая низость! — возмущалась Регина.

— Этот гнусный материализм! — продолжал распинаться Роберт. — Я бы разорвал этих жадных, корыстных лесбиянок на куски!

— Роберт, если Аня опередит меня хоть на одну минуту, то всё пропало! Весь наш высокий жизненный стандарт, дом...

— Да, а вдобавок мы ещё получим на свою шею крикливого младенца.

Зазвонил телефон. Сюзанна вскочила в постели. Рядом с ней спал Франк. Она тревожно взглянула на своё сокровище, но звонок его не разбудил. Уж если Франк уснул, то спит сном праведника. Она метнулась, ещё полусонная, в свою кухню-столовую и сняла трубку:

— Раймунд.

— Алло, Сюзанна! Надеюсь, я тебя не разбудила.

— Ничего, Регина. Чему обязана такой честью?

— Не пойми меня превратно, Сюзанна, но...

— Да говори же, что стряслось?

— Ты ведь помнишь о распоряжении матери?

— Ещё бы!

— Понимаешь, мы с Робертом с самого начала не хотели во всё это впутываться, но...

— Теперь вы передумали.

— Нет... Да, — смущённо замялась она. И вдруг её прорвало: — Сюзанна, мне скоро тридцать семь, и мать права, биологические часы тикают, это и доктор Хоендорф подтвердил. Он нам с Робертом настоятельно рекомендовал не откладывать, из-за этих хромосомных аномалий и тому подобного, ты, как акушерка, знаешь это не хуже меня. И потом, Роберт ведь тоже уже не мальчик, и получается, мы больше не можем откладывать, даже если это и будет выглядеть так, будто мы позарились на дом матери. На самом деле причина совсем не в этом, поверь мне...

— Ты беременна, — сухо перебила её сестра.

— Да.

Сюзанна начала смеяться.

— Что в этом весёлого? Сюзанна засмеялась ещё громче.

— Беременность — дело серьёзное! — обиделась Регина.

— Кому ты это говоришь? — Сюзанна взяла себя в руки. — Прими мои поздравления! Аня уже знает?

— Роберт рассказал Карин. И ты мне не поверишь, но...

— Аня тоже беременна.

— Да, она тебе уже?..

Теперь Сюзанна смеялась вовсю.

— Прекрати! — возмутилась Регина.

Сюзанна от смеха не могла вдохнуть. Когда она немного успокоилась, Регина заверила её:

— Мне, конечно, было жаль вас обеих. Но поскольку мы с Робертом не хотели стареть бездетными... нам просто больше ничего не оставалось!

— Ну, хорошо, Регина.

— Ты ведь знаешь условие матери. Не я его придумала.

— Да, Регина, кто из нас троих раньше родит живого ребёнка, получит родительский дом. — Сюзанна повернулась к окну, взглянула на ухоженный огород вдовы Шток и сказала, обращаясь больше к себе, чем к сестре: — Мне интересно только, кто из вас двоих выиграет эту гонку.

Регина с облегчением вздохнула:

— Ты на меня не сердишься?

— Нет, Регина. Ни на тебя, ни на Аню. — Она положила трубку и тряхнула головой. Неужто этот Теодор всё-таки прав? «Когда кошка видит мышь...» Слава богу, мать наконец получит то, что хотела.

Сюзанна на цыпочках проскользнула назад в спальню. Франка пришлось будить:

— Эй, соня! Вставай! Воскресное утро, уже десять часов! Солнце светит вовсю, а мы хотели вместе позавтракать.

Он сонно пробормотал:

— К чему такие перегрузки? Иди сюда! В постели так уютно.

— Чтобы ты опять стащил с меня одеяло, как сегодня ночью? Ничего не выйдет. Сейчас же вставай!

 

10

Морковь и огурцы

В кабинете было жарко. Регина лежала на кушетке и смотрела в потолок. Рядом стоял монитор с клавиатурой. Над кушеткой висел большой экран. По требованию доктора Хоендорфа она обнажилась ниже пояса и теперь сама себе казалась куском сырого мяса на разделочной доске.

Через несколько минут вошёл врач и, не говоря ни слова, включил монитор, на котором сразу возникла мерцающая чернота.

— Тест на беременность был однозначно положительный, — сказала она, чтобы прервать гнетущее молчание.

Доктор Хоендорф буркнул что-то и продолжал свои манипуляции. Затем он всё же снизошёл до комментария:

— Положительный тест ещё не даёт окончательной уверенности, госпожа Маркуард.

Ей стало не по себе. Если всё это окажется ошибкой... Даже представить невозможно!

Доктор взял какую-то палочку, соединённую кабелем с клавиатурой. Палочка имела типичный размер полового члена, отчего Регине стало ещё неуютнее. Доктор Хоендорф натянул на палочку презерватив и сказал:

— Сейчас мы сделаем вагинальное ультразвуковое обследование, чтобы достичь ясности, — он ввел ей это устройство во влагалище.

Регина сжалась. Было бы гораздо удобнее, если бы это делала медсестра. Но, видимо, доктору Хоендорфу чувства его пациенток были глубоко безразличны.

На мониторе возникли очертания перевёрнутого веера. Потом обозначились две размытые дальние галактики, плавающие в незнакомом космосе. Галактики пульсировали.

— Гм, — буркнул гинеколог, — да у нас двойня.

Регина взглянула на него и с облегчением, и с недоверием.

— Двойня?!

— Да. Отчётливо видны оба околоплодных пузыря. В каждом пузыре просматривается сердечная деятельность.

— Моего мужа хватит удар. Двойня!

На экране появился увеличенный участок прежней картинки. На чёрном фоне возникли тонкие белые пунктиры, они сокращались, сдвигались и снова удлинялись. Он спросил между делом:

— Ну, и срок родов уже подсчитали?

— Да, девятое января.

Доктор Хоендорф насмешливо скривил губы:

— И как же мы пришли к такому результату?

— Ну, первый день последних месячных плюс семь дней, минус три месяца, плюс один год.

Он засмеялся:

— Правило правой руки. Взяли, наверное, из женских журналов?

— А что?

— Да то, что вы изрядно просчитались. Всё-таки эта область не для любителей. Длительность циклов бывает разной, а есть ещё много других факторов воздействия, поэтому лишь четыре процента детей рождаются в подсчитанные сроки. Если вы насчитали себе девятое января, ребёнок может родиться и тридцатого января.

«Тогда всё, спокойной ночи!» — испуганно подумала Регина, и в этот момент её подстерёг новый сюрприз: дверь кабинета открылась и вошла светловолосая медсестра, её старая школьная подруга Ивонна, которую Регина никогда раньше в этой клинике не видела.

Доктор Хоендорф продолжал говорить, не обращая внимания на вошедшую.

— В вашем же случае, госпожа Маркуард, родов можно ожидать скорее раньше, чем позже намеченной вами даты. Я измерил эмбрионы, и, судя по всему, роды придутся на неделю между Рождеством и Новым годом. Близнецы вообще рождаются раньше.

У Регины отлегло от сердца.

Ивонна, стоя за спиной своего шефа, показывала Регине большой палец и кивала головой в знак того, что ему можно верить.

— Но могут быть и непредвиденные осложнения, — предостерёг врач. — Не забывайте, что вам уже тридцать шесть!

Её подруга молча помотала головой и рукой отмела все сомнения: мол, ерунда, не обращай внимания.

Тем не менее Регину будто холодной водой окатили.

— Какие осложнения, господин доктор?

— Ну, например, ранний выкидыш. А до двенадцатой недели беременности случается и смерть плода. Поздний выкидыш тоже нельзя исключить. Иные мамаши уже на шестой неделе бегут в ИКЕА покупать мебель для детской комнаты, а потом глядь — и напрасно! — Он злорадно ухмыльнулся.

Ивонна за спиной шефа постучала пальцем по лбу и показала ему язык. Регина взволновалась:

— И как этого всего избежать?

— Исключите тревоги, стрессы, переутомление, поберегите себя от инфекций. Но есть моменты, на которые вы не в силах повлиять: неправильное развитие эмбриона, эндокринные нарушения, несчастные случаи. И, естественно, хромосомные аномалии — в вашем возрасте это бывает. Так что не радуйтесь преждевременно. Кроме того, в случае близнецов ждите болей в спине. Поясница болит и при нормальной беременности, а с двойней всё гораздо тяжелее. И даже если вы благополучно разрешитесь, вас ждут двойные нагрузки, ну да вы... м-да... вы их выдержите.

Медсестра подняла левую руку и составила из большого и указательного пальцев кружок, который мог означать что-то вроде «дырки от задницы». Другой рукой она указала на доктора Хоендорфа.

Врач нажал на кнопку и повернулся на стуле:

— Так, сейчас мы сделаем фото для господина супруга, чтобы и он смог порадоваться близнецам.

Чуть позже в коридоре подруги наконец обнялись.

— Ивонна! — воскликнула Регина вне себя от радости. — Сегодня день сюрпризов, а для меня ещё и день везения!

— Регина, как давно мы не виделись!

— Целую вечность!

— И тут я совершенно случайно узнаю, что ты беременна. Да ещё и двойня!

Регина отмахнулась:

— Роберт огорчится, когда узнает.

Ивонна удивилась:

— Как? Разве это не по взаимному желанию?

— Вообще-то да, но двойня... Он терпеть не может детей.

— Тогда почему ты вообще решилась?

— Ой, это долгая история, Ивонна. Расскажи о себе, ты-то как? Я думала, ты в отпуске по уходу за ребёнком.

Медсестра покачала головой:

— Это ещё более долгая история. Пойдём-ка лучше в мой обеденный перерыв посидим в кафе и всё расскажем друг другу по порядку.

— А кто присматривает за твоим малышом, Ивонна?

— За Лизой? Марк.

— Я думала, твоего мужа зовут Клаус.

— Да, но я с ним разошлась.

— А, значит, Марк — твой новый друг?

— Нет. Марк — друг Томаса. Регина совсем запуталась.

— Я думаю, ты права... насчёт кафе.

Ивонна отвела с лица прядь светлых волос и отпила глоток лимонада. Подруги сидели в уличном кафе, плитки пешеходной зоны излучали полуденное летнее тепло. Почти все столики были заняты.

— Ну так вот, — продолжила она рассказ. — Я тогда сразу ушла от него и забрала с собой Лизу. Клаус пытался у меня её отсудить, но у него ничего не вышло.

Регина жадно уплетала кусок вишнёвого торта. В последние дни её постоянно тянуло на сладкое.

— И куда же ты перебралась?

— С этим были проблемы. Родителей нет. Работы нет. Денег нет. И тут я прочитала объявление в газете: «Марк и Томас в отчаянии от повышения квартплаты и ради уменьшения расходов подыскивают приятного субарендатора». Надежды у меня почти не было. Но парни оказались очень симпатичными. Они студенты и сразу предложили мне присматривать за Лизой, пока я буду искать работу.

— И ты на это пошла?

— А почему нет? За комнату, да еще и с нянькой, я плачу всего сто шестьдесят евро.

— А эти студенты... Они не... Ты не опасаешься?

Ивонна засмеялась, обнажив свои белые зубы:

— Да они же голубые!

— Ну и что? — Регина недоверчиво покачала головой и махнула официантке, чтобы заказать ещё один кусок торта.

— Регина, да ты, я смотрю, такая же закрепощённая, как была в школе.

— Но я же про Лизу! Я не хочу никого подозревать, но всё же...

Ивонна посерьёзнела:

— Не знаю, в каком ты веке пребываешь, но гомосексуальные мужчины покушаются на маленьких детей всё-таки не чаще, чем самые испорченные гетеросексуалы. Марку и Томасу я полностью доверяю.

— Ну ладно, тебе видней.

— Ты непременно должна с ними познакомиться. Они правда очень приятные люди, приходи запросто, сама увидишь.

Регина посмотрела в глаза своей старой подруге и улыбнулась:

— С удовольствием! — Потом снова подозвала официантку и спросила: — А у вас есть сметана? А ещё лучше... принесите мне большой маринованный огурец!

Настало время летних отпусков, на автобане в этот утренний час царило оживление. По правой полосе одна за другой тянулись машины с прицепными жилыми вагончиками, домики на колёсах, микроавтобусы.

Франк сидел за рулём с сигаретой в углу рта, обгоняя бесконечный транспортный ряд. Сюзанна спросила, грызя морковку:

— А какой отель ты забронировал?

— Отель? Забронировал?

Она вскинула голову:

— Ты же обещал, что обо всём позаботишься.

— Правильно, я упаковал кое-какие необходимые вещи и запасся деньгами. Но никакой отель я не бронировал. Я и не знаю, как это делается.

— Ты хочешь сказать, что мы едем за четыреста километров, даже не зная, где сможем сегодня приклонить голову?

— А что такого?

— Да как так можно?! Ничего себе, спланировали длинные выходные!

Он пожал плечами:

— Подумаешь! Где-нибудь переночуем.

— Это ужасно, — пробормотала она.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Твоё легкомыслие просто не укладывается в голове!

— Но это уже проблемы твоей головы, Сюзанна. Ты избыточно рациональна.

Их догнал большой лимузин и намеревался обогнать. Франк глянул в зеркало заднего вида:

— «Фольксваген-пассат», типичный обыватель.

— Да?

— Да, «пассат» — это гордость отца семейства и служащего какой-нибудь привилегированной конторы. Особенно популярен у них TDI в сто пятнадцать лошадиных сил.

— Ты все машины знаешь наизусть. Он склонил голову набок:

— Ну, разве что самые интересные модели. Сейчас на «пассаты» начали ставить восьмицилиндровые двигатели вообще на двести семьдесят пять лошадиных сил, свихнуться можно. Посмотрим, справлюсь ли я с этим TDI.

Он резко прожал педаль газа. Ультралёгкий гоночный «порш» рванулся вперёд так, что Сюзанну отбросило на спинку сиденья. Франк ускорился до ста пятидесяти, потом до ста семидесяти, ста девяноста... Когда «пассат» в зеркале заднего вида стал уменьшаться, теряясь вдали, он, сжав кулак, торжествующе поднял правую руку:

— Дизель! Куда ему, целых тринадцать секунд на разгон от нуля до ста, а маневренность и того хуже. Обыватель покупает TDI, чтобы сэкономить тридцать центов на литре, а я с ним делаю что хочу. Ха!

— Для семьи дизель — самый разумный и экономный выбор, — возразила Сюзанна, хрустя морковкой.

Он накинулся на неё:

— Разумный, экономный! Слушать тошно! Отцы семейств! Они выплачивают взносы за свои типовые домишки, трясутся над каждым центом и ездят на «комби» с дизельным мотором. А на дне души... на дне их маленькой обывательской душонки тлеет обида за их униженное положение. Они готовы кусать собственную задницу от злости, когда их обгоняет ископаемый «порш» пятидесятых годов. — Глаза Франка горели сатанинским огнём, а его машина неслась вперёд, не снижая скорости.

«Ничего хорошего из этого не выйдет», — думала Сюзанна.

— Кстати, о семье, — продолжал Франк. — Беременности твоих сестёр были запланированы?

Она кивнула.

— Ещё как запланированы. В данном случае можно говорить о стопроцентно желанных детях!

— И в одно и то же время! Такое событие войдёт в семейные хроники.

— Скажи, Франк, — задумчиво начала она, — а ты сам никогда не представлял себя... в роли отца?

Он затянулся сигаретой:

— Вообще-то нет. Но теперь...

— Теперь?

— Ну, после того как я стал дядей... Я думаю, это не для меня. Я же вижу, как сестра теперь связана по рукам и ногам.

«Ничего хорошего из этого не выйдет», — опять подумала Сюзанна.

Через некоторое время она заметила как бы между прочим:

— Разве не было знака ограничения скорости до ста?

— Где?

— Только что проехали.

— Ты меня разыгрываешь.

— Мы подъезжаем к перекрёстку. Там больше ста нельзя, — сказала она жуя.

— Меня это не касается. — Он продолжал держать сто пятьдесят и перестроился, чтобы обогнать справа.

Она достала из сумочки синюю брошюрку, поправила очки и принялась листать:

— Вот: «Превышение допустимой скорости вне населённых пунктов более чем на пятьдесят километров в час влечет за собой штраф в сто пятьдесят евро, внесение четырёх баллов в водительскую карточку и запрет на вождение». Обгон справа вне населённых пунктов обойдётся ещё в три балла. — Сюзанна многозначительно посмотрела на него поверх очков.

— Тогда следи, нет ли радаров на обочине и подозрительных машин! Эти були жутко изобретательны, когда дело касается поживы. Современный разбой на дорогах! Средневековые грабители по сравнению с ними просто самаритяне. Недавно на франкфуртской развязке видел, как они устроили засаду с видеокамерой на обычном гражданском «мерседесе». Это они санируют кошельки всей земли Гессен.

— Я тоже нахожу опасными эти гонки по автобану.

Франк горько усмехнулся:

— Вот что я тебе скажу: когда этот отец семейства шкандыбает на своём дизеле, послушно придерживаясь ста километров в час, он наполовину засыпает и представляет собой куда большую опасность, чем спортивный водитель, который едет сто пятьдесят, зато контролирует ситуацию... О, чччёрт! — Он с силой ударил по тормозам, едва успев среагировать на красные задние огни впереди идущей машины. На повороте была пробка! Заверещали шины. «Порш» еле успел остановиться.

— Боже, ещё бы чуть-чуть — и!... — с укором сказала Сюзанна.

Пробка оказалась надолго. Машины еле продвигались вперёд. Первая передача, стоп, тронулись, первая передача, вторая передача, снова стоп... Франк закурил новую сигарету, встроился в левый ряд, через несколько минут снова в правый, всякий раз надеясь, что удастся двигаться быстрее. Сюзанна выудила из сумочки очередную морковку и с хрустом вгрызлась в неё.

Франк недовольно проворчал:

— Слушай, что ты имеешь против зайцев?

— Ничего, даже наоборот.

— Тогда почему ты отнимаешь у них корм?

— Морковка полезна.

Правый ряд оказался ошибкой. Слева продвигались хоть и медленно, но без остановки. Франк попытался перестроиться. Тут снова возник этот «пассат» и, естественно, не пропустил его.

— Козёл! — выругался Франк.

Следующий водитель оказался великодушнее. Но теперь Франк оказался позади своего противника.

— Ну, погоди у меня, — скрипел он зубами. — Кончится пробка, я тебе покажу, презренный обыватель, любитель парковки в тени, читатель всех объявлений, выставитель аварийных треугольников!

Теперь быстрее начал продвигаться как раз правый ряд.

— Невероятно! — Франк в сердцах ударил по рулю. — Опять мы в заднице! Притом, что этот мотор создан специально для гонки. А все обгоняют нас!

Мимо проезжал мощный семейный фургон. Из его окон махали руками трое ребятишек, дивясь на допотопный спортивник. Сюзанна помахала им в ответ. Ребятишки корчили рожи, и Франк тоже показал им длинный нос. Девочка лет десяти опустила стекло и стала фотографировать этот антиквариат. Потом движение снова остановилось.

Через какое-то время Сюзанна вышла из машины, упёрлась руками в поясницу и потянулась. Водитель семейного фургона тоже вышел и неторопливо приблизился к Франку:

— Настоящая находка для любителя, — сказал он заинтересованно. — Должно быть, дорого обошлась?

Франк небрежно махнул рукой:

— А, несколько тысяч марок! Да я всё сам восстановил.

— Надо же! — удивился мужчина. — Много времени ушло?

— Не один год, — кивнул Франк. — Вы правильно сказали: вещь для любителя.

— Я знаю одного, кто запросто отсчитал бы вам за неё восемьдесят тысяч евро.

Франк поднял руку, отгораживаясь:

— Нет-нет-нет, мой «порш» не продаётся!

— Может, вы надумаете, вот моя карточка.

Франк молча сунул визитку в карман. Подбежали дети, обошли машину вокруг, девочка продолжала фотографировать. Франк усадил всех троих ребятишек на крышу машины, взял у них фотоаппарат и снял их на память.

Пробка наконец стронулась. Франк торжествующе обогнал «пассат», поднял средний палец в знак победы, достал из кармана визитную карточку и выбросил её в окно.

— Что, никакого интереса? — изумилась Сюзанна.

— Зачем мне так много денег?

Она достала очередную морковку. Он проворчал:

— Нет, в этом есть что-то ненормальное — целый день грызть морковку!

— Франк, я беременна.

Завизжали тормоза. Сюзанну швырнуло вперёд, но ремень удержал её. Машина остановилась на обочине.

— Ты абсолютно уверена?

— Ну, знаешь ли, я ведь акушерка!

Он вышел, не обращая внимания на проносящиеся мимо машины, отшвырнул сигарету и стал смотреть на дальние холмы.

«Ничего хорошего из этого не выйдет», — подумала Сюзанна и вмиг ощутила себя жалкой и никому не нужной.

После затянувшейся паузы он снова сел в машину.

— Как это могло случиться? Ведь ты же акушерка.

— Франк, в ту первую ночь... в твоём «порше» было так темно и тесно, а мы ведь не могли ждать...

— Ты же сама отказалась от презерватива!

— Да, мы оба были легкомысленны, поэтому так и вышло.

Он молчал. Потом спросил:

— Что будем делать?

— Франк, а разве мы не могли бы вместе... — Она осеклась, увидев, как окаменело его лицо. Стало ясно, что ничего хорошего из этого не вышло.

— Возвращаемся назад, — сказал он без выражения. — Ехать дальше не имеет смысла.

«Это конец», — подумала Сюзанна почти без гнева, с одной лишь печалью.

 

11

Танец животов

Аня сидела на кушетке в кабинете врача в некоторой растерянности. На потолке жужжал вентилятор, без него было бы ещё жарче. Стоял июль.

Дверь открылась, вошел врач.

— Добрый день, госпожа Раймунд, — поздоровался он, протягивая ей руку. — Я доктор Леман. Наконец-то выпал случай познакомиться с сестрой моей коллеги.

Аня натянуто улыбнулась. Живот у неё уже заметно округлился.

— Вы волнуетесь?

— Да, немного. Я слышала, что это обследование не такое уж безобидное.

Он улыбнулся:

— Не беспокойтесь, госпожа Раймунд. Риски чисто теоретические. При исследовании околоплодных вод осложнения возможны в одном случае из двух тысяч, но и они поправимы. Я занимаюсь этим уже пять лет, и за это время ни разу ничего не случилось.

— А это обследование действительно так необходимо?

— Конечно. Ваш анализ дважды подряд показал повышенное значение альфа-фетопротеина. В вашем возрасте это может означать дефект хромосом. Вы же хотите быть уверенной, что ребёнок родится здоровым?

— Естественно.

Он начал возиться с прибором.

— Когда же вы начнёте, господин доктор?

— Сейчас придёт ваша сестра, давайте её дождёмся.

В кабинет вошла Сюзанна. Она ободряюще улыбнулась сестре. Тем не менее Аня почувствовала, что настроение у нее подавленное. «Наверное, неприятности в родовом зале», — решила она.

— Где же канюли, госпожа Раймунд? — Врач растерянно озирался.

Сюзанна взяла упаковку:

— Вот они, господин доктор.

Он с облегчением вздохнул:

— Что бы я без вас делал!

Аня приподняла майку, и доктор Леман продезинфицировал её кожу спреем. Он был такой холодный, что Аня вздрогнула. Потом врач натянул стерильные одноразовые перчатки и накрыл её живот зелёной салфеткой, в середине которой было отверстие величиной с ладонь. Сюзанна помогала ему, обтягивая плёнкой ультразвуковую шляпку. Он смазал Анину кожу холодным контактным гелем и стал водить по нему этой шляпкой.

На мониторе возникли далёкие волокнистые галактики посреди чёрного космоса. Аня не видела ничего, что хотя бы отдалённо напоминало ребёнка.

— Прекрасно! — радовался Леман. — Какое у нас замечательное вместилище околоплодных вод!

— А вот и ребёнок, — добавила Сюзанна. — Хорошо просматривается.

— А я ничего не вижу, — робко подала голос Аня.

Сюзанна взяла вместо указки ручку и стала объяснять:

— Смотри сюда, Аня! Вот пузырь, вот голова... вот чётко ушко, вот носик и подбородок, — она говорила это с какой-то странной печалью, которую Аня не могла себе объяснить. Сюзанна продолжала, водя ручкой по монитору: — Вот тело ребёнка, а это... да, судя по всему... судя по всему, мальчик!

Аня побледнела:

— О, боже мой, ужас!

Брови доктора Лемана поползли вверх:

— Госпожа Раймунд, без мужчин мир был бы пустоват.

Аня смутилась:

— Да, пожалуй, но Карин... она меня убьёт. Мальчика она мне не простит.

— С первого раза и не поймёшь, — растерялся врач.

— И необязательно понимать, господин доктор, — сказала Сюзанна. — Тем более, что нельзя поручиться за мальчика. У нас был случай, когда родители чуть не поссорились, выбирая мужское имя, а оказалось, что ультразвук показал всего лишь пальчик между ног у девочки.

— А при исследовании околоплодных вод пол ребёнка не определяется? — спросила Аня.

— Если пожелаете, — ответил Леман. — Результат будет через четырнадцать дней.

Он вытянул из упаковки иглу длиной в двадцать сантиметров и насадил её на шприц. Потом уколол. Сюзанна комментировала:

— Вот, ты можешь видеть иглу на мониторе. Сейчас доктор возьмёт пятьдесят миллилитров околоплодной жидкости.

— Лучше я не буду смотреть, Сюзанна.

— Уже всё, — сказал врач. Аня с облегчением вздохнула.

В дверь постучали. Сюзанна приоткрыла и выглянула — за дверью стоял Себастьян.

— Я... я отец, — сказал он, заикаясь.

— Вы? — удивилась Сюзанна.

— Можно мне войти?

— Пожалуйста!

Аня рассердилась:

— Зачем ты пришёл, Себастьян? Если Карин тебя здесь застукает, начнётся такое!..

— Я... только хотел узнать, всё ли в порядке.

— Всё замечательно, — сказал доктор Леман. — Хотите получить фотографию вашего сына?

Лицо светлоголового парнишки вспыхнуло от радости:

— Сын! Но... это же здорово!

— Ну что, доволен? — фыркнула Аня. — Теперь беги отсюда со всех ног. В любой момент может заявиться Карин. Ты знаешь, как она ревнива.

Доктор Леман только глазами хлопал:

— С первого раза и не поймёшь...

Стоял тёплый, солнечный сентябрьский вечер. Хильдегард и Теодор после возвращения из Южной Франции собрали всю семью на гриль-пати. Сюзанна приехала в свободном летнем платье, хорошо скрывавшем её беременность.

На террасе, с которой открывался вид на дымчато-голубую долину Рейна, стоял большой гриль, на нём шкворчали колбаски и стеики, распространяя аппетитный запах. На деревьях в саду висели разноцветные лампионы.

Сюзанна обняла мать. Та хорошо загорела за время отпуска и сияла улыбкой:

— Я вначале не поверила, когда Регина и Аня позвонили мне во Францию. Но теперь всё очевидно: обе твои сестры в положении! Разве это не прекрасно?!

— Да, мама, — Сюзанна постаралась, чтобы это прозвучало радостно. На самом деле ей хотелось плакать.

Такой же загорелый Теодор слегка поклонился. Покончив с обязательными комплиментами, он не удержался от победного комментария:

— При всей своей скромности не могу не добавить, что я оказался прав, Сюзанна. Распоряжение имело полный успех, и даже двойной!

«Тройной», — мысленно поправила его Сюзанна, но вслух сказала:

— Да, Теодор, ты был прав.

Карин и Аня тоже уже были здесь. Широкий комбинезон на Ане уже не скрывал её живота.

— Сюзанна, могу я предложить тебе аперитив? — галантно расшаркался Теодор.

— Спасибо, спасибо, а нет ли у вас морковного салата?

Мать было удивилась такой просьбе, но её отвлекли прибывшие на своём «мерседесе» Роберт и Регина.

Супружеская пара была, как всегда, безупречно одета. Она в элегантном длинном платье для будущих мам. Роберт, несмотря на летнюю жару, в сером костюме, — хороший кондиционер в его автомобиле позволял это.

После того как все взяли себе на тарелки гриль и салаты и расположились за столом на террасе, Теодор попытался создать непринуждённую атмосферу:

— Твои салаты, дорогая Хильдегард, не только выглядят как произведение искусства, но и обладают изумительным вкусом. А с салатом из артишоков ты в очередной раз превзошла себя.

Она ответила на комплимент благодарной улыбкой. И вновь воцарилось молчание. Слышно было лишь шкворчание очередных порций на гриле.

Теодор продолжал свою песню:

— Кому положить салат из побегов бамбука? Он очень хорошо идёт с картофелем. А салат из эндивия и апельсинов в такую жару очень освежает.

Регина протянула ему свою тарелку. Сюзанна поглощала морковно-яблочный салат. Другие резали мясо. Все молчали.

Через некоторое время Роберт отодвинул свою полупустую тарелку в сторону, расслабил галстук и закурил сигарету. Его пиджак уже давно висел на спинке стула.

— Что такое? — сделала ему замечание Карин. — Здесь же беременные женщины.

Он с неудовольствием загасил сигарету и тут же взял реванш:

— Ну что, Карин, не маловата ли будет для семьи твоя ржавая телега?

Она метнула в его сторону ядовитый взгляд:

— На троих места хватит.

Он открыл бутылку пива и сказал:

— Она же жрёт не меньше восьми литров «супера» при каких-то несчастных сорока лошадиных силах.

— Семь литров, — недовольно поправила Карин и разбавила апельсиновый сок минеральной водой.

— Устаревшая техника восьмидесятых годов, — подытожил Роберт, поднял свой стакан и отпил изрядный глоток. — А в нашем «мерседесе» сто девяносто семь лошадиных сил мгновенно разгоняют его до двухсот тридцати километров в час. При этом его мотор обходится всего семью литрами дизельного топлива. А места сколько хочешь. Вот что такое настоящий семейный автомобиль!

— Да-да, — равнодушно согласилась Карин.

«Что за бахвальство?» — подумала Сюзанна.

Роберт не оставлял бедную женщину в покое:

— У вашей старушки за горбом не меньше пятнадцати лет. Пора менять модель! Мой банк мог бы дать вам кредит на выгодных условиях, если так уж не хватает. — Он пошелестел большим и указательным пальцами.

Зависла мучительная пауза. По Карин было видно, что она может взорваться в любую секунду.

— Кто хочет хрустящего салата? — нарушил тишину Теодор. — Через несколько минут поспеет свежая порция колбасок.

— А знаете, — завёл другую пластинку Роберт, — как называется женская гимнастическая группа для беременных?

— Роберт, оставь! — перебила его Регина.

Он не обратил на неё внимания и завершил:

— Слоновий балет! — И громко рассмеялся. Но быстро успокоился, не найдя поддержки.

Общей беседы не получалось. Сюзанна выпрямилась:

— Я прошу внимания. Мне нужно сообщить вам нечто важное.

Все удивлённо повернулись к ней.

— Я беременна, — сказала она без обиняков. — И чтобы предупредить ваши вопросы: отца зовут Франк Бухнер, и он от меня сбежал. Я буду воспитывать ребёнка одна.

Мать безмолвно застыла, сестры онемели, Карин и Роберт молчали. Даже краснобай Теодор лишился дара речи. Первым опомнился Роберт:

— И когда же... срок?

Карин язвительно рассмеялась:

— О чём же ещё мог спросить наш дорогой свояк! Ну, так что, Сюзанна, когда?

— Предположительно в начале февраля, плюс-минус несколько дней.

Сестры с облегчением вздохнули. Карин тоже. И Роберт. Мать просияла:

— Но, дети мои, это же лучший подарок к нашему возвращению! Теодор, — она оживилась, —Теодор, ты поставил охлаждаться бутылку шампанского?

— Естественно, бесценная моя. И не одну. И теперь с удовольствием открою его.

— А как же твоя работа? — обеспокоенно спросила Аня.

— Возьму отпуск по уходу за ребёнком, — ответила Сюзанна. — А потом приглашу няню.

Мать взяла Сюзанну за руку:

— Дитя моё, если тебе понадобится помощь...

— Бухнер, Бухнер, Бухнер... — вслух соображал Роберт. — Что-то мне знакома эта фамилия!

— Фамилия не такая уж редкая, — отмахнулась Сюзанна.

— А чем занимается этот Бухнер? — не унимался Роберт.

— Он курьер... Но мне бы не хотелось обсуждать это дальше.

— А он сможет платить нормальные алименты? — спросила Карин.

— Я не буду подавать на алименты.

— Бухнер, Бухнер... — пытался вспомнить Роберт. — А он не работал раньше в банке?

— Да ты и правда его знаешь! — ахнула Сюзанна.

— Не напрямую, — ответил тот. — Но о случае Бухнера в наших кругах говорил весь город. Его выгнали с работы.

— Ну, тогда не велика потеря, — рассудила Регина. — Тебе, как старшей акушерке, какой-то курьер-аутсайдер не пара.

— Он распустил руки, — докладывал Роберт. — Дал пощёчину начальнику своего отдела.

— Что, правда?! — Карин была поражена. — Так вот он каков!

— А ты информирован лучше всех, — удивилась Сюзанна.

— Я обсуждал этот случай с нашим менеджером по персоналу, — сказал Роберт. — Этот Бухнер был настолько глуп, что отхлестал своего шефа на глазах у половины отдела. Чем обеспечил себе не только множество свидетелей, но и лавину сплетен. После этого у него уже не было никаких шансов устроиться в какой-нибудь банк в нашем городе.

— Тогда ты права, — одобрила мать, — такому надо было дать от ворот поворот.

Роберт затянулся сигаретой:

— Но это ещё не всё. Тебе известно, что перед этим он бросил университет?

— Конечно, — кивнула Сюзанна.

— Этот Бухнер просто неудачник. По моим оценкам этот тип не годится для работы в команде и не способен противостоять трудностям. Не держит удар. Он не считается с реальностью и живёт ради своего удовольствия. Такие паразиты в нашем обществе...

— Не надо делать скоропалительные выводы, — вдруг решительно перебила его Сюзанна. — Я знаю его лучше, чем вы. Конечно, его тогдашний поступок в банке нельзя считать нормальным. Но его шеф заслужил эту пощёчину. Франк был единственным, кто остался верен себе, в то время как другие попрятались по щелям. Он один оказался способен пожертвовать социальным престижем и должностью. А тебя, Роберт, тебя он трижды заткнул бы за пояс!

Аня смотрела на Сюзанну широко раскрытыми глазами:

— Боже мой, да ты его всё ещё любишь!

Когда тени удлинились, посуда была уже убрана на кухню. Мать ещё хлопотала в доме, Теодор зажигал лампионы, а Роберт сидел в сторонке с бутылкой вина и кипел от ярости. Регина с куском торта подсела к Ане, Карин и Сюзанне и начала:

— Я набрала уже двадцать один килограмм, доктор Хоендорф всё время меня ругает. Это что, правда так уж ненормально при беременности? Скажи, Сюзанна!

— Раз на раз не приходится, — ответила Сюзанна. — У меня рожали женщины, которые набирали за беременность всего четыре килограмма и производили на свет четырехкилограммового гиганта. А другие набирали двадцать пять килограммов и рожали крошечку.

— Это мой случай, — вздохнула Регина. — Меня постоянно ругают за мой вес, хоть я и сама не рада. Натерплюсь упрёков, после этого приду, открою холодильник — так бы с горя всё и сожрала.

Сюзанна покачала головой:

— Не комплексуй из-за каких-то лишних килограммов! Организм готовится к предстоящему как умеет. Кстати... морковку, конечно, утомительно жевать, но она сладкая, как сахар.

— Вот именно! — поддержала Карин. — У Ани нет проблем с весом только потому, что у неё уравновешенное, здоровое питание. — Она бросила выразительный взгляд на Регинин кусок торта. — До сих пор она набрала всего десять килограммов. Ведь так, радость моя?

— Двенадцать, — поправила Аня.

— А что говорит на сей счёт Роберт? — Сюзанна повернулась к Регине.

— Роберт? О боже, это просто драма! — Она покосилась в сторону мужа и понизила голос: — Недавно он сказал, что я разжирела как свинья.

— Ну что, если правда, — сделала выпад Карин.

Регина сверкнула на нее глазами и ответила тем же:

— Ну, а ты, Аня, наконец узнала, мальчик у тебя или девочка?

Сюзанна глянула на неё с укором. Аня принялась изворачиваться:

— Нет, представь, до сих пор нам не могут сказать ничего определённого.

— Но тебе же делали ультразвук!

— Не очень-то много там увидишь, — уклончиво ответила Аня.

Но Регина вцепилась мёртвой хваткой:

— А что скажет Сюзанна по этому вопросу из вопросов? Она же присутствовала при этом. Так мальчик или девочка?

— Ты же слышала Анин ответ.

— Но ребёнок-то хоть здоров?

— Конечно, — улыбнулась Сюзанна. — Такой бойкий парень!

Глаза Карин в ужасе полезли на лоб. Аня стукнула кулаком по столу:

— Спасибо, Сюзанна! Удружила!

— Но... — Сюзанна только теперь сообразила, что проговорилась.— Но, Аня, что тут такого, что за драма?

Карин повернулась и крикнула через стол:

— Роберт, иди-ка сюда!

— В чём дело? — забеспокоилась Регина.

— Хочу внести свою лепту в укрепление сплочённости семейства Раймунд. Роберт, что ты скажешь насчёт своих близнецов?

Он подошёл, пошатываясь. Было видно, что он выпил лишнего.

— Каких близнецов?

Регина метнула в сторону Карин предостерегающий взгляд. Но та не среагировала.

— Разве твоя благоверная не рассказала тебе, что у вас двойня?

— Нет. У тебя двойня, Регина?

— Ой, Роберт, с уверенностью пока нельзя сказать, но...

Карин злорадно ухмыльнулась:

— Что значит «нельзя сказать»? Это видно уже на восьмой неделе!

Глаза у Роберта гневно сверкнули:

— И ты до сих пор молчала!

Сюзанна попыталась спасти положение.

Заметив вышедшую из дома мать, она подозвала её:

— Мама, иди скорее сюда! Кажется, всё складывается таким образом, что у тебя будет четверо внуков. Сердечно тебя поздравляю!

— Но это же... бессовестно! — Роберт не на шутку разволновался. — Почему никто в этой семье ничего мне не сказал?!

Тут и Карин взорвалась:

— А у тебя, значит, мальчик, Аня? Как ты могла мне такое устроить?!

— Двойня! — побагровел Роберт. — Вот почему тебя так разнесло! О боже, теперь в этом гнезде будет вдвое больше крику!

Хильдегард переводила взгляд с одного на другого, не понимая, что происходит. Карин вскочила:

— И мне придётся быть матерью мальчика!

Из-за угла веранды показался с открытой бутылкой Теодор:

— Я думаю, настало время выпить по бокалу хорошего шампанского за здоровье трёх очаровательных будущих матерей!

Роберт пошатнулся.

— Я еду... домой!

Регина испугалась:

— В таком состоянии ты не можешь вести машину!

— Мальчик! — негодовала Карин. — И этот Себастьян бродит ночами вокруг нашего дома! Аня, сознавайся, ты с ним снова встречалась?!

Сюзанна удержала Роберта:

— Пожалуйста, пусть Регина сядет за руль!

Тот вырвался:

— А вы, мадам шеф-акушерка!.. Не тебе меня учить!

— Опомнись, мужчина!

Регина схватила его за рукав:

— Роберт!

— Отстань, ты, свиноматка супоросая!

Она спонтанно размахнулась и влепила ему пощёчину. Карин пронеслась мимо счастливых супругов с криком:

— Ни минуты здесь больше не останусь!

Аня побежала за ней вслед:

— Клянусь тебе, больше я с ним не встречалась!

Роберт, спотыкаясь, направился в дом.

Матушка Хильдегард беспомощно простёрла руки, ничего уже не понимая в этом мире. Теодор онемел со своей бутылкой шампанского. Закатное солнце тонуло в золотом расплаве, разноцветными огнями светились лампионы.

 

12

Крайние меры

Утром Карин и Аня шагали к клинике. Был уже ноябрь. Холодный ветер срывал с деревьев последние листья.

Когда они остались в приёмном покое одни, Карин покосилась на дверь и заговорщицки прошептала подруге:

— Итак, предоставь всё мне, как договорились! Понятно? От этого зависит всё.

— Да-да, я поняла.

Вошла Сюзанна, бросилась к сестре, взяла её за руку:

— Боже мой, ну что случилось?

— У неё вдруг начались схватки, — сказала Карин. — По срокам ещё рано, ведь у неё только тридцать три недели.

— Адские боли, — жалобно пролепетала Аня.

— Сейчас придёт доктор Леман. Мы сделаем всё что можно, не волнуйся.

Сюзанна подключила биометрический прибор, измерила у Ани все показания: давление, пульс, температуру.

Вскоре в приёмную проскользнул доктор Леман. Увидев Аню, он просиял:

— Добрый день, госпожа Раймунд! Чем могу быть полезен?

За Аню ответила Карин:

— У неё тридцать три недели, и сегодня утром внезапно начались схватки. Я очень за неё боюсь.

— Так-так, — невозмутимо сказал врач и взглянул на показания прибора. — Преждевременные схватки на тридцать третьей неделе не редкость. Хорошо, что вы сразу пришли, мы примем срочные меры. Хм... у вас уже бывали в этой беременности схватки?

— Нет.

— С каким интервалом они следуют?

— Минут через пять — десять, доктор, — ответила Карин.

— Так... И вы на тридцать третьей неделе? — Он полистал её карту.

— Я уже говорила, — в голосе Карин слышалось раздражение.

— Очень больно, — снова пожаловалась Аня.

— Скоро пройдёт, — пообещала Сюзанна. Карин принялась возмущаться:

— Ужасно несправедливо устроена человеческая сексуальность: мужчина получает удовольствие, а женщина потом страдает.

— Да, Карин, — усмехнулась Сюзанна, — но вы, феминистки, в корне измените ситуацию.

— М-да, — пробормотал доктор Леман, — немного удовольствия получают всё-таки и женщины, а?

Карин отреагировала враждебно:

— Оставьте эти ваши сексистские намёки!

Он испуганно втянул голову в плечи и обратился к Сюзанне:

— Что показал вагинальный осмотр?

— Ничего особенного. Матка закрыта.

— Хм, хм, и пациентка на тридцать третьей неделе! Немного рановато. Немного чересчур рановато. А вы что думаете, госпожа Раймунд?

— Я бы предложила вот что: положить её на первый пост и сделать капельницу, ослабляющую схватки, господин доктор.

— Нет, — вмешалась Карин. — Никаких химических воздействий! Только щадящие средства.

Доктор Леман обратился к Ане:

— Вы тоже так считаете, госпожа Раймунд?

— Да, она тоже так считает, — ответила за неё Карин.

Врач пожал плечами:

— Думаю, вначале попробуем постельный режим и таблетки. Если не поможет, назначим капельницы.

— А таблетки нельзя исключить? — спросила Карин.

— Ни в коем случае, — возразила Сюзанна. — С преждевременными схватками не шутят.

— Тогда я хотела бы, чтобы моя подруга лежала в спокойной одноместной палате.

Сюзанна кивнула:

— Посмотрим, что получится.

Стемнело рано. Марк открыл дверь и улыбнулся, увидев Регину.

— Привет, входи! Ивонна как раз укладывает Лизу.

Регина вошла в маленький домик на краю Старого города. Деревянные балки на потолке и резные деревянные двери со старинными ручками создавали неповторимую атмосферу. У молодого человека были светлые локоны и красивые изящные руки. В правом ухе поблёскивало маленькое колечко. Он принимал Регину с безукоризненной вежливостью, что было ей очень приятно.

— Позволь, я помогу тебе снять пальто.

— О, спасибо, Марк!

— Там похолодало, да?

— Да, но у вас тут тепло. — Она потёрла руки, получая в этот миг удовольствие и от зимы.

Из детской комнаты вышла Ивонна и обняла её.

— Как хорошо, что ты пришла!

— Рада тебя видеть, Ивонна. Лиза уже спит?

— Нет, она ждёт, что Марк расскажет ей на ночь сказку. Без неё она не засыпает.

Женщины заглянули в комнату. Четырёхлетняя девочка лежала в постели и, широко раскрыв глаза, слушала, что вполголоса рассказывал ей Марк. Над кроваткой мигала электрогирлянда.

— Он придумывает всё новые истории, — шепнула Ивонна. — Для меня загадка, как он их изобретает.

И они на цыпочках удалились.

Регина прошла за подругой в гостиную.

— И почему самые интересные мужчины всегда оказываются голубыми? — шепнула она, прикрывая за собой дверь.

— Я сама этому удивляюсь. Но для нас ситуация идеальная: никто никому не стоит поперёк дороги.

— Роберт находит ваше жилищное сообщество скандалёзным. Он считает, что это ненормальные отношения.

— Почему? Напротив, всё отрегулировано.

— Голубые не укладываются в его буржуазные представления. Вокруг Ани и Карин он всегда устраивает театр. Лесбиянок ненавидит ещё больше, чем голубых.

Ивонна засмеялась:

— Что они ему сделали? Неужто не расплатились по кредиту в его банке?

Регина села на мягкий диван. На низком столике горели свечи и курились благовонные палочки. Прозрачный чайник стоял на подогревателе. Ивонна наполнила две чашки.

— Надеюсь, тебе нравится зелёный чай?

— Да, спасибо.

Она села рядом с Региной и нежно погладила её по животу:

— Ну, как там твои девочки?

Будущая мать улыбнулась:

— Они там подолгу пинаются. Наверно, спорят из-за лучшего местечка.

— Ты думаешь? — сказала подруга приглушённым голосом. — Может, наоборот, ласкаются.

Регина вздохнула.

— Что-то вид у тебя не очень счастливый.

— Ах, не знаю. С тех пор как я забеременела, у нас с Робертом постоянные распри. Попрекает меня весом. Сам же ни с чем не считается. Курит больше, чем прежде, иногда по три пачки в день. Вся квартира прокурена, что моим детям, конечно же, вредно. А с тех пор как он узнал, что у меня двойня, к нему хоть вообще не подходи. Взвивается из-за любого пустяка.

Ивонна посмотрела на неё с сочувствием.

— А как у тебя было с Клаусом? Ну, когда ты была беременна.

— А, тогда у нас всё было в порядке.

— Он вёл себя по-другому?

— Что ты имеешь в виду, Регина?

— Мы... ну, мы с Робертом...

— Что вы с Робертом?

— Он уже полгода не притрагивается ко мне.

— Не спит с тобой? — Ивонна придвинулась ближе.

— Да.

— Хочешь сказать, ему мешает твоя изменившаяся фигура?

— Может быть.

— А мне так ты кажешься очень красивой. — Она придвинулась ещё ближе и снова погладила её живот.

— Хотя бы обнял разочек!

Ивонна обвила подругу руками и нежно поцеловала в губы. Регина не пошевелилась, но почувствовала, как в ней поднимается сладкая истома. Какая нежная кожа у её подруги! Рука Ивонны коснулась её груди:

— Тебе нравится?

— Да.

Ивонна принялась расстёгивать ей блузку.

— Но если Роберт...

— Тс-с-с!

Ласковые руки Ивонны были уже повсюду, и Регине хотелось только одного: чтобы это длилось как можно дольше.

— Если Роберт узнает, он меня убьёт.

— Роберт? Да кто он такой, этот Роберт?!

Поздно вечером Сюзанна ещё раз заглянула на первый пост навестить сестру. Её смена давно закончилась. В коридоре ей встретился доктор Маузер.

— Господин доктор, как дела у моей сестры? — спросила она.

Доктор задумчиво склонил голову.

— Не очень хорошо. Схватки продолжаются несмотря на таблетки, а от капельницы госпожа Раймунд отказывается. Если ей не станет лучше, переведём в родовой зал и будем стимулировать роды.

Сюзанна удивилась:

— Но если у неё не утихают боли, почему она отказывается от капельницы?

Врач взглянул на часы:

— Если вы хотите знать моё мнение, виной всему эта романтическая придурь типа «назад к природе». К счастью, вторая бабёнка, эта «эманцыпе», наконец ушла. Вот зубастая! — сказал он и убежал по своим делам.

Сюзанна призадумалась. Когда она вошла в палату, Аня лежала в кровати, тяжело дыша.

— Ну что, Аня, лучше не становится?

— Нет. Я так боюсь, Сюзанна!

— Почему ты отказалась от капельницы? Сколько можно терпеть эту боль и подвергать себя риску преждевременных родов?

— Я не хочу никакой химии, Сюзанна. .

— Но ребёнка ты хочешь? — И вдруг у Сюзанны словно глаза открылись: — Или, может, ты хочешь спровоцировать роды, чтобы получить дом? — Она решительно шагнула к тумбочке и выдвинула ящик. Там лежали в Целости и сохранности все таблетки, которые Аня должна была принять в течение прошедших четырнадцати часов. Сюзанна в ярости задвинула ящик. — Я требую объяснений, Аня!

Та испуганно хлопала глазами.

— Ну! Я жду!

Лицо у Ани скривилось, и она заплакала. Сюзанна взволнованно жестикулировала:

— Ты сама-то понимаешь, что устраиваешь своему ребёнку?! Если он родится на тридцать третьей неделе, у него могут быть трудности с дыханием. Всё равно, как если бы тебя душили, Аня! Его придётся интубировать и выхаживать в детской клинике. Из-за плохого снабжения кислородом его мозг подвергается повышенной опасности. А это значит, что твой ребёнок может оказаться слабоумным.

— Прекрати! — взмолилась измученная Аня.

— Но это ещё не всё. У него могут быть проблемы с глотанием, и кормить его придётся через зонд. У него может проявиться выраженная желтуха новорождённых и...

— Перестань! — крикнула Аня.

Сюзанна вышла из палаты и побежала на первый пост.

— Где доктор Маузер? — спросила она у ночной сестры.

— Он только что ушёл домой, госпожа Раймунд. Что случилось?

— Тогда я позвоню доктору Леману.

Доктор Леман удивился:

— Почему же ей не становится лучше? Ведь она уже четырнадцать часов принимает таблетки!

— Получает. Но не принимает.

— Тогда это очень серьёзно. Что будем делать?

— Нам не остаётся ничего другого, как начать вливать витамин Е, господин доктор.

— Хорошо, дайте мне дежурную медсестру!

Дежурная выслушала, взяла капельницу, флакон, необходимые ампулы из шкафчика и направилась к палате.

Вскоре появился и сам Леман. Сюзанна молча показала ему таблетки в тумбочке. Он кивнул и ни о чём не спросил. Бережно взял руку всё ещё плачущей Ани, нащупал вену, ввёл иглу и подсоединил капельницу. Раствор начал медленно поступать в систему кровообращения.

Когда он ушёл, Сюзанна придвинула стул и села возле кровати. Потом дотронулась до руки сестры.

— Надеюсь, сейчас всё успокоится. Скоро тебе станет лучше.

Аня, всхлипывая, выдавила:

— Я не хотела, но Карин сказала, что всё обойдётся.

— Конечно, Карин у нас просто эксперт по родам. Кроме того, она дипломированный специалист по социальной педагогике. Многостаночница!

— Сюзанна, я не хотела...

— Ну хватит, Аня, — она протянула сестре носовой платок.

— У Карин есть знакомая студентка-медик, тоже феминистка.

— И что?

— Она знает средство от язвы желудка с побочным действием — вызывать у беременных женщин преждевременные роды.

— Боже правый!

— Это был единственный способ родить раньше Регины. Та студентка сказала, что нет никакого риска.

— Для неё-то конечно нет. Аня, бедняжка! И всё это только из-за дома! Из-за него ты подвергаешь опасности здоровье и жизнь своего ребёнка!

— Но Карин сказала...

— Ах, Карин и её щадящие средства! Не смеши меня!

— Но Карин сказала...

Сюзанна в гневе вскочила:

— Замолчи про свою Карин! Чем дальше, тем больше я задумываюсь, что она за человек, эта Карин. От Роберта ещё можно было ожидать, что он как коршун начнёт кружить над этим домом. Но Карин?

— Ты должна её понять, Сюзанна.

— Я пытаюсь. Но что-то у меня не получается. Как вы вообще добились этой беременности?

— Это Себастьян, коллега Карин. Мы его... вернее, я его соблазнила, чтобы забеременеть.

— Он знал об этом?

— Нет.

— А потом узнал?

— Собственно, потом я собиралась с ним порвать.

— А несобственно?

— Мне было его так жалко и... Сюзанна, я ведь всю жизнь спала лишь с женщинами и только и слышала, как мужчины бесчувственны и эгоистичны в постели. Но Себастьян совсем другой. Он такой нежный, чуткий... Он ведь и переспал-то со мной только для того, чтобы утешить меня после моей утраты.

— Какой утраты?

— Я наврала ему, что Карин меня бросила.

— Аня!

— Я знаю, этого нельзя было делать, но Карин хотела, чтобы мы получили дом.

— И что теперь с этим Себастьяном?

— Не знаю. Карин слышать не может его имени.

— А у него есть подруга?

— Да, святая Хельга.

— Кто-кто?

— Ну, её зовут Хельга. Мы так её называли между собой, потому что Себастьян носит её на руках... вернее, носил.

— Она об этом знает?

— Как только я прошла тест на беременность, Карин немедленно продала Себастьяна.

— Зачем она это сделала?

—Ты должна её понять. Для неё весь мир — это заговор против женщин. Поэтому она стремится отомстить любому мужчине, над которым получает хоть капельку власти.

— И как отреагировала святая Хельга?

— Она прогнала Себастьяна.

— Да, час от часу не легче. История принимает самый подлый оборот. И что теперь будет с Себастьяном?

— Не знаю. А что тут сделаешь, Сюзанна?

— Ты должна принять решение — Карин или он.

— Я не могу. Я люблю Карин, но... он мне тоже нравится, и он отец моего ребёнка.

— Мне жаль Себастьяна. Как раз он-то — самая беззащитная и невинная жертва во всех ваших подлых манипуляциях. Ох и подставила же ты его! Боже мой, подумать только, какой ящичек открыла наша мать своим идиотским распоряжением!

— Теперь этот ящичек уже не закрыть.

— Да уж!

Сестры замолчали. Сюзанна постояла у окна. Потом снова села и спросила:

— Одно мне непонятно. Карин-то зачем вообще нужен этот дом?

— Она хотела... мы хотели вместе открыть феминистское книжное издательство, а денег на это у нас нет.

— Ах, вон откуда ветер дует! Я должна была догадаться. И поскольку Регина опередила тебя с беременностью, Карин хотела в последний момент подставить ей ножку и подбила тебя на это злоупотребление медикаментами.

Аня села в постели.

— Ты должна её понять. Женское книжное издательство — это мечта всей её жизни. Только так она могла приобрести себе имя как автор. И когда Теодор...

— Теодор?

— Ну, это неважно.

— Какое отношение к этому имеет Теодор?

— Никакого.

— Не ври.

Аня протяжно вздохнула:

— Сюзанна, я не хочу наносить Карин удар в спину.

— Какое отношение к этому делу имеет Теодор? Если ты не скажешь, я у него самого спрошу. Он у меня не выкрутится.

— Ну хорошо. Однажды вечером после той летней гриль-пати он объявился у нас.

— И что?

— В том случае, если я рожу раньше сестры и дом достанется мне, он предложил мне за него полмиллиона.

— Полмиллиона евро? — удивлённо переспросила Сюзанна.

— Да.

— Но дом столько не стоит. Как он мог предложить за него полмиллиона?

— Мы тоже задали ему такой вопрос. Он объяснил, что у него есть деньги и время и что он хотел бы поспекулировать участком в таком элитном районе.

— И вы ему поверили?

— И да и нет. Но Карин увидела во всём этом только деньги. Она рассчитывала тысяч на триста, а тут вдруг такое предложение. Ты должна её понять. Это, может быть, единственный шанс в её жизни основать женское издательство.

Сюзанна покачала головой.

— Как всё это дурно пахнет! Этот Теодор ведёт двойную игру. Знать бы только какую.

— Да, это действительно странно. Но я знаю не больше того, что рассказала тебе.

— Ну ладно. Сама всё разузнаю.

 

13

Полынь и горечь

Был пасмурный декабрьский день, с утра шёл дождь. Роберт выбрал самую разбитую дорогу через лес и гнал немилосердно свой роскошный «мерседес» по ухабам. Регину трясло, как маслобойку.

— Ты думаешь, это поможет? — скептически спросила она.

— Надо попробовать.

— Ты обезумел, Роберт. До родов осталось две недели. Из-за этой гонки по рытвинам наша двойня не ускорит своё появление на свет.

Дорога стала получше, и Роберт нажал на газ. На плавных волнах дороги машина чуть не взлетала, а потом проседала на амортизаторах до самого кузова. Замечая какой-то новый проезд через лес, Роберт пускался по нему, и дикая гонка продолжалась. Из луж разлеталась грязь, забрызгивая серебристо-серый металлик.

— Придётся сразу ехать на мойку, — сердито сказала Регина.

— Нет уж, помоешь сама!

— Ты с ума сошёл! — Тут последовал такой удар снизу, что у Регины клацнули зубы.

— Я ничуть не сошёл с ума, моя дорогая. Потаскаешь тяжёлые вёдра с водой, пооттираешь грязь, понаклоняешься и повытягиваешься—и схватки обеспечены.

Жена отчаянно затрясла головой:

— Ты от жадности совсем рассудок потерял! А если с детьми что-нибудь случится?

Машина сотряслась от нового толчка.

— Да ну! — ответил он. — Они уже готовы. Лучше всего было бы тебе упасть с лестницы в подвал, я бы вызвал «скорую помощь», и тебе сделали бы кесарево сечение. Вот это был бы выход.

— Роберт, я тоже хочу этот дом. Может быть, это осталось нашим последним общим желанием. Но здоровье моих детей для меня дороже.

— Регина, ты должна настроиться. Сюзанне ещё полтора месяца дохаживать, но кто знает, что взбредёт в голову нашим лесбиянкам? Ты думаешь, они сидят и мирно ждут, когда всё кончится само собой?

— А как же ещё? Я не стану подвергать моих детей опасности.

— Не хочешь прыгать сама, давай я подтолкну. А то давай побью тебя до синяков, если тебе это больше нравится.

— Только посмей! — она горько рассмеялась между двумя ухабами. — Только ударь, и я тогда...

— Что ты тогда?

— Увидишь! Тогда ты можешь навеки распрощаться с твоим проклятым домом.

Он яростно вцепился в руль и нажал на газ. Машина забилась на рытвинах. Внезапно «мерседес» дёрнулся и остановился. Лопнуло переднее колесо.

— Ты была права, — сказала Сюзанна. — Ребёнок ещё не повернулся.

В её просторной кухне уже горел свет, занавески были задёрнуты. Аня лежала на софе. Животу неё увеличился, и пупок торчал. Сюзанна тоже всё заметней округлялась. Себастьяна это веселило. Он поглядывал на обеих женщин, держа в руках коробку сигарет-самокруток из полыни. На книжной полке стояла фригийская богиня плодородия, которую Сюзанна взяла из больницы с собой.

Она продолжала пальпировать живот Ани:

— Без сомнения, пока ягодичное прилежание. Если за ближайшие две недели парень не повернётся головой к выходу, на естественные роды можно не рассчитывать.

Аня опечалилась.

— А я так хотела этого!

— Хм... — бормотала Сюзанна. — Простора у ребёнка много. Так и просится одно маленькое движение...

— Что ты задумала? — тревожно спросил Себастьян.

— Может, удастся перевернуть ребёнка прямо сейчас.

Будущий отец испугался:

— Здесь, в Вурцельбахе? Ради бога, Сюзанна!

Она отдёрнула руки.

— Да, ты прав. Это было бы против правил классического акушерства.

— Карин говорит, — осторожно заметила Аня, — что родовспоможение в течение тысячелетий было исключительно женским делом, и тысячелетиями дети рождались на свет естественным путём, и, если надо было, их заранее поворачивали.

— Да, и тысячелетиями женщины совершенно естественно умирали родами, — возразила Сюзанна. — Если полынь не поможет, я попрошу доктора Лемана, чтобы он развернул ребёнка под ультразвуковым контролем. Когда дело касается таких действий, мне спокойнее выполнять их на фоне мужской техники.

— Ну хорошо, — вздохнула Аня, — попробуем с полынью.

Закуривая полынную сигарету, Себастьян спросил:

— А это не вредно, что мы обкуриваем мать и ребёнка?

— Это самый естественный и безопасный метод повернуть ребенка, — сказала Сюзанна, стягивая с Ани шерстяные носки. — И пятьдесят процентов успеха.

Она зажгла несколько свечей и поставила компакт-диск с медитативной музыкой.

«Бабские штучки», — думал Себастьян, глядя, как Сюзанна подогревала сигаретой правый мизинчик на Аниной ступне. Он покачал головой и повторил этот ритуал с её левым мизинчиком. Постепенно подушечки порозовели от тепла.

«Сейчас Сюзанна начнёт произносить колдовское заклинание», — заподозрил он.

Потом настала очередь средних пальцев, потом больших. Всю комнату заволокло едким полынным дымом. Себастьян закашлялся.

— Ты чувствуешь тепло в голенях? — спросила Сюзанна.

Глаза у Ани светились:

— Да, и оно постепенно поднимается выше. Скоро дойдёт до живота.

«Скорее бы», — нетерпеливо думал Себастьян.

— Малыш уже проснулся и задвигался, — обрадованно сказала беременная.

«Что тут удивительного, такое устраиваем бедному ребёнку!» — думал Себастьян, испытывая глубокое сострадание к своему сыночку.

Наконец Сюзанна загасила свою полынную сигарету и подвела итог:

— Первое применение даёт основания надеяться.

— Да, — подтвердила Аня. — С сегодняшнего дня я буду проделывать это каждый день, пока он не повернётся.

— А скажи-ка, ты, специалистка, — насмешливо спросил Себастьян, — а это «плодоверчение» сработает, если полынь срезана не в полночь и не на перекрёстке дорог?

— Вам, мужчинам, не понять, — отрезала Сюзанна и достала карманный фонарик. Луч света заплясал по тёмной комнате.

«А это для чего?» — удивлялся про себя Себастьян. Впрочем, нет, он уже ничему не удивлялся.

Сюзанна направила луч света на Анин живот и стала вращать им, задавая направление кувырка.

— Освещаешь ребёнку дорогу? — спросил он, покачав головой.

— Именно так, — ответила Сюзанна.

— Неужто ты это всерьёз?

— А то нет!

«Бабы! — думал он в ужасе. — Бабы сами по себе дуры, а если с ними ещё повитуха — всё, любой мужик рехнётся».

Сюзанна заварила для своих гостей чай. На круглом столе стояли рождественские пряники. Себастьян не торопился. Здесь, в Вурцельбахе, по крайней мере, он чувствовал себя в безопасности от Карин.

— А что поделывает твой наследник? — спросила у сестры Аня. — Ты уже в декретном отпуске или ещё нет?

— Со вчерашнего дня. А потом возьму отпуск по уходу за ребёнком. — Она вздохнула: — Без работы будет скучно.

— Но через три года ты к ней вернёшься?

— Обязательно! Моя должность в больнице всё это время будет сохраняться за мной, возьмут только временную замену. — Она откусила кокосовое печенье и сменила тему: — Кстати, я подыскиваю подержанную детскую коляску. Аня, в твоём детском саду никто не продаёт?

— Конечно найдётся, — сказала та, прихлёбывая чай. — Но можно купить и по объявлению в газете. В Вурцельбахе нет своей газеты?

— Ты не поверишь, милая сестрица, но вот тебе сегодняшний выпуск.

— Можно? — попросил Себастьян и зашелестел страницами. — Вот... не то... и это не то... Минуточку, — он вдруг споткнулся, — кто-то ошибся рубрикой.

— А что там написано? — с любопытством спросила Аня.

Он покачал головой:

— И правда напечатано среди детских колясок: «Оригинальный „порше-356-каррера" 1956 года, 100 л.с, в отличном состоянии, абсолютный раритет, продаётся ввиду особых обстоятельств, 99 ООО евро. Телефон...»

Сюзанна побледнела.

— Это Франк. Он хочет продать свой «порш»!

— Ну и что? — спросила Аня. — Это отрезанный ломоть.

— Он так любил свою старушку! Себастьян, ты непременно должен ему позвонить!

— Я? А почему я?

— Потому что ты мужчина. Такими машинами интересуются только мужчины.

— Но зачем мне ею интересоваться?

— Слушай меня внимательно! Позвонишь ему и притворишься, что интересуешься машиной. Я хочу узнать, почему он продаёт свой «порш».

Аня стала возражать:

— Сюзанна, зачем бередить старые раны? Забудь ты наконец этого Франка!

— Нет, мне важно знать. Себастьян, позвони ему!

— А что я ему скажу? — Ситуация его явно не радовала.

Аня снова вмешалась:

— Ничего ты ему не скажешь! Этот Франк за шесть месяцев ни разу не объявился. Что за бесхребетность — обрюхатить женщину и больше ни о чём не беспокоиться! Ну так и мы не будем о нём беспокоиться.

Сюзанна горячо возразила:

— Нет, нет, нет, я должна знать, почему он хочет продать свой «порш». Себастьян, он тебя не знает. Попробуй с ним поговорить! Попробуй выяснить эти его «особые обстоятельства»!

«Бабы», — подумал тот в изнеможении и нехотя согласился:

— Ну ладно.

— Я буду писать тебе вопросы, — настойчиво подталкивала Сюзанна. — Ну, звони же!

Аня застонала. Себастьян, проклиная всех женщин вместе взятых, а особенно всех повитух на этом свете, достал свой мобильник.

— Бессмысленно, — сказала Сюзанна. — В Вурцельбахе сеть не берёт. Звони с моего телефона. — Она подала ему трубку. — Тут, кстати, можно включить громкую связь.

Он набрал номер. Ответил женский голос:

— Бухнер.

— Добрый вечер, — неуверенно начал Себастьян. — Я звоню по вашему объявлению. «Порш» ещё продаётся?

— Да, но брат вернётся с работы только через полчаса. — В комнате слышался плач ребёнка.

«Техническое состояние машины хорошее?» — быстро написала Сюзанна на листке из блокнота.

Себастьян повторил вопрос вслух.

— Отличное состояние, — подчеркнул женский голос. — Можете посмотреть машину.

«Почему же машина продаётся?» — нацарапала Сюзанна.

Себастьян повторил вопрос.

— По личным мотивам, — ответила женщина. — Вам лучше всего заехать к нам. Мой брат вам всё объяснит.

Сюзанна продолжала писать: «Но всё-таки есть какая-то загвоздка в деле?»

Себастьян сглотнул, не сразу решаясь огласить этот вопрос.

— Нет-нет, — заверила женщина. — Всё чисто. Просто подруга моего брата беременна, а он зарабатывает не так много, чтобы прокормить семью. Только поэтому он продаёт машину.

— Ну, что дальше говорить? — шёпотом спросил Себастьян, прикрыв трубку ладонью.

Сюзанна отвернулась, ничего не ответив.

— О'кей, я перезвоню, когда брат будет дома, — закончил он разговор и с облегчением положил трубку.

— Это ничего не доказывает, — поспешно сказала Аня. — Он просто думает об алиментах.

Сюзанна молча посмотрела на неё. В глазах её стояли слёзы.

— Всё-таки он любит меня.

 

14

Новогоднее дитя

Какому врачу хочется дежурить в новогоднюю ночь? Но приходится. Доктор Леман давно с этим смирился.

В отделении было спокойно. Вечером поступила роженица со схватками. Она немного перехаживала свой срок. Никаких осложнений не предвиделось. Её сопровождал нервный мужчина в полосатом костюме. Доктор Леман привёл их в приёмную и поручил заботам Биргит.

Самое время было спокойно выпить кофе. Сидя в ординаторской с чашкой кофе, он задумчиво разглядывал девиз в рамочке на стене:

WORK SMART NOT HARD

Через открытую дверь он видел, как будущий отец ходил взад-вперёд по коридору, словно зверь в клетке. Закурил сигарету и тут же подвергся атаке со стороны Биргит:

— Да вы что! Курить в родильном отделении!

Доктор Леман пил кофе, улыбаясь про себя. Хайке хотела предложить кофе и этому полосатому, но тот отказался и продолжал метаться, как тигр в клетке. Туда-сюда, туда-сюда...

Через некоторое время доктор Леман вернулся в приёмную и посмотрел биометрию роженицы. Акушерка всё ещё была занята формальностями:

— Вы записывались к нам, госпожа Маркуард?

— Да. Вот моя карта и направление от доктора Хоендорфа.

Биргит сделала запрос в компьютере.

— Да вы урождённая Раймунд! Не родственница ли вы нашей старшей акушерки?

— Это моя сестра.

Биометрическими показаниями доктор Леман остался доволен.

— Всё в зелёном диапазоне, — сказал он, чтобы успокоить роженицу — Мне приятно познакомиться ещё с одной сестрой нашей шеф-акушерки. Я и не знал, что семейство Раймунд столь многочисленно.

Роженица криво усмехнулась. У входной двери позвонили.

— Куда запропастилась Хайке? — спросил врач у Биргит.

— Понятия не имею, господин доктор.

— Приходится всё делать самому, — ворчал он, идя по коридору к двери. За порогом стояли две женщины, уже хорошо ему знакомые. Одна дышала прерывисто, все лицо в поту. У другой, рыжеволосой, в руках была большая дорожная сумка.

— Хэлло! — приветствовал их врач. — Госпожа Раймунд! Госпожа Шварц! Добро пожаловать!

Беременная вымученно улыбнулась.

— Входите же! Во вторую приёмную, прошу вас! Третья дверь направо.

Он проводил женщин и сообщил им:

— Госпожа Маркуард тоже здесь.

Рыжая встала как вкопанная и обернулась:

— Уже здесь?

— Да, и может несколько опередить госпожу Раймунд. Ну разве это не замечательно?

Глаза госпожи Шварц расширились от ужаса:

— А это точно, что она родит раньше Ани, то есть госпожи Раймунд?

— Нет, не точно. Может, раньше — может, позже.

В это время в коридоре показался господин Маркуард. Он замер и уставился на вновь прибывших женщин. Рыжеволосая тоже неотрывно смотрела на него. Никто не произносил ни слова. Доктор Леман растерялся.

Что-то странное творится с этим семейством Раймундов!

Как только женщины скрылись в приёмной, будущий отец бросился к врачу:

— Сколько это ещё продлится, господин доктор?

— У бога времени много, — попытался тот успокоить его. — Спешить нам некуда. Поскольку у вашей жены это первые роды, нам надо рассчитывать на несколько часов. Однозначно можно сказать только, что это будет уже в новом году.

— Ради бога, господин доктор! А нельзя ускорить роды? — он нервно шарил в карманах в поисках сигарет.

— Господин Маркуард, мы, конечно, можем подстимулировать схватки, но нам некуда спешить, времени достаточно.

— Его как раз мало! — в отчаянии воскликнул тот.

Доктор Леман слегка растерялся:

— С первого раза и не поймёшь.

— Ах, не обращайте внимания! — Роберт отвернулся и хотел закурить.

Доктор Леман скромно напомнил:

— Извините, но курить в родильном отделении нельзя.

Роберт снова сунул сигарету в пачку. Врачу было жаль его:

— Господин Маркуард, да успокойтесь вы! Ваша жена в надёжных руках. Если хотите, можете немного расслабиться в нашем кафетерии. Там есть что почитать, там можно даже курить. Ничего решающего за это время не произойдёт.

— Ради бога, я не выдержу этой неизвестности! Всё должно свершиться как можно быстрее!

— Господин Маркуард, нам придётся подождать. Посмотрим, как будут идти схватки. Может даже случиться, что они прекратятся, и тогда вы сможете увезти вашу жену домой.

Роберт посмотрел на него с ненавистью:

— Вы врач или палач из пыточной камеры КГБ?

Хайке уже провела необходимые приготовления, сняла всю биометрию, и Леман сразу мог составить картину предстоящих родов второй пациентки. Осложнений не предвиделось.

Подруга роженицы смотрела на доктора озабоченно:

— Сколько это может продлиться?

Доктор Леман наморщил лоб. Куда они все торопятся? Что у них такого неотложного? Со всей возможной невозмутимостью он ответил:

— У бога времени много, госпожа Шварц. Поскольку ваша подруга рожает впервые, нам надо рассчитывать на несколько часов. Скорее всего, дитя появится в новогоднюю ночь. Это очень удобно: впоследствии про день рождения уже не забудешь.

Она изнеможённо вздохнула:

— Нельзя ли ускорить роды, господин доктор?

— Но зачем? Мы и так успеем.

— Можем не успеть!

Он посмотрел на неё с удивлением. Что-то тут было не то.

— Господин доктор, я беспокоюсь за мою подругу, — поспешно объяснила она.

— Нет никаких причин для беспокойства, госпожа Шварц. Никаких! Ваша подруга в хороших руках. Для медикаментозной стимуляции схваток никаких медицинских показаний нет. Существует, правда, ряд природных мер, ускоряющих роды.

— Да?! — она так и впилась взглядом в его губы, ожидая продолжения.

— Но их действие наступает через дни, а не через часы. Разве что...

— Что?!

— Природные простагландины.

— Примените их, господин доктор! Немедленно!

Он застенчиво улыбнулся:

— А вы знаете, что это такое?

— Нет, объясните, пожалуйста!

— Ну, каким путем ребёнок возникает, таким и к выходу пробивается.

Карин ничего не поняла и продолжала смотреть на него во все глаза.

— Госпожа Шварц, имеется в виду половой акт с беременной, это ускоряет роды. Поскольку в мужской семенной жидкости содержатся простагландины... — он осёкся, заметив, как омрачилось её лицо. Он почувствовал, что наступил на мозоль, и быстро сменил тему: — Кстати, у нас в здании есть отличный кафетерий. На ближайшие часы вам придётся запастись терпением. Поскольку ваша подруга поступила немного раньше календарного срока, может так случиться, что схватки прекратятся. Тогда вам обеим удастся встретить Новый год дома и в полночь полюбоваться фейерверком.

У рыжей было такое выражение лица, будто она готова его сожрать:

— Господин доктор, вам ещё никто не говорил, что у вас есть склонность к садизму?

— С первого раза вас и не поймёшь.

— Не обращайте внимания! В кафетерий я не пойду, лучше останусь с моей подругой.

— Как вам будет угодно, как будет угодно! Разумеется, вы можете остаться, госпожа Шварц.

Когда врач снова вышел из приёмной, его догнала Хайке. Глаза, как всегда, вытаращены:

— Господин доктор, мы на грани катастрофы! Мы с Биргит одни, а тут двое родов одновременно. Сюзанна в отпуске по беременности. И как нарочно, рожают обе её сестры. Как мы без неё обойдёмся?

Он, успокаивая, погладил её по плечу.

— Управимся, Хайке. Как-никак я тоже имею некоторое понятие о родовспоможении. Представьте себе, я даже получил основательное медицинское образование и уже пять лет проработал в родильном отделении.

Хайке с сомнением на него посмотрела и побежала дальше.

Врач решил продолжить своё кофепитие. Так не хотелось суеты в новогоднюю ночь! Через некоторое время он заглянул в телефонный список и нашёл номер главного врача, который сегодня значился дополнительным дежурным. Леман позвонил:

— Алло, госпожа Дахель, это доктор Леман. Я хотел бы поговорить с вашим мужем.

Он услышал тяжёлый вздох:

— О, боже, так я и знала: непременно к полуночи вызовут в клинику.

— Не беспокойтесь, я всего лишь хочу проинформировать его, как идут дела.

— Доктор Дахель, — назвался главный врач. — Как дела, доктор Леман?

— У нас два поступления в родильное отделение. Госпожа Маркуард немного перехаживает, поступила с двойней. Схватки регулярные. Оба плода в головной позиции. Госпожа Раймунд поступила в срок, у неё тоже регулярные схватки и нормальное положение ребёнка. До настоящего момента не случилось ничего, заслуживающего внимания.

Главный врач вздохнул:

— Хорошо, на двойню я не могу оставить вас одного. К родам приду. Держите меня в курсе!

Наступила полночь. Снаружи раздавались хлопки ракет. Доктор Леман с грустью смотрел на разноцветные огни и мечтал о том времени, когда он будет встречать Новый год дома.

Роды у обеих поступивших постепенно приближались к развязке. Обе роженицы лежали рядом в предродовой палате. У госпожи Маркуард матка открылась уже на несколько сантиметров. Госпожа Раймунд пока отставала.

— С Новым годом! — поздравил обеих доктор Леман.

Обе роженицы вымученно улыбнулись. Госпожа Маркуард махнула рукой и отвернулась. К доктору подошла рыжая, взяла его за локоть и настойчиво попросила:

— Господин доктор, ускорьте роды! Пусть с медикаментами. Моя подруга больше не выдержит этих болей.

— Почему? Она чувствует себя нормально.

— Это только кажется. Она ужасно страдает.

— Медицинских показаний к стимуляции родов нет. Но если госпожа Раймунд пожелает, я вызову анестезиолога, и мы сделаем ей укол в спинной мозг.

— Нет, только не эти брутальные процедуры! Вы варвар!

— Нет так нет.

— А роды не ускорятся, если моя подруга будет ходить?

— Что вы здесь шепчетесь? — вмешался господин Маркуард.

Врач не обратил на него внимания и вздохнул:

— Госпожа Шварц, в этой стадии на роды уже не повлиять, хоть бегай, хоть сиди, хоть лежи.

Она сжала кулаки.

— Не может быть, господин доктор, как-то всё же можно повлиять.

— Запаситесь терпением, госпожа Шварц! Выпейте кофе, успокойтесь...

— Не хочу я вашего кофе, пыточный вы мастер!

В дверь позвонили.

И опять ни одной акушерки не оказалось на месте, и доктору самому пришлось идти открывать дверь. Там стоял румяный молодой человек со светлыми волосами и голубыми глазами.

— Что вам угодно? — спросил врач.

— Я опоздал? Прошу вас, пропустите меня, у меня тут сын сегодня родится.

— Правильно, я вас припоминаю. Вы будущий отец будущего племянника моей старшей акушерки.

Голубоглазый непонимающе пялился на него.

— Да входите же, молодой человек! —добродушно пригласил врач и отступил, пропуская его вперёд. — Вы вовремя.

— Где Аня? То есть госпожа Раймунд.

— В предродовой палате. Четвёртая дверь налево.

Смутная догадка заставила доктора Лемана последовать за ним — и правильно: ему удалось предотвратить худшее. Рыжая вскочила со стула и напустилась на вошедшего:

— Что ты здесь забыл, Себастьян?

— Я отец. Я хочу быть при родах!

— Ты всего лишь производитель! А подруга Ани — я! И тебе здесь нечего делать! И ребёнок тебя не касается!

— Но я отец этого ребёнка! — настаивал молодой человек.

Она повернулась к врачу:

— Господин Леман, вышвырните вон этого человека!

— Но... почему же?

— Аня, прошу тебя! — обратился молодой человек к роженице. — Я хочу присутствовать при родах, ведь это же мой сын!

Господин Маркуард снова вмешался:

— Господин Леман, уймите этих скандалистов! Почему моя жена должна страдать из-за запутанных отношений моей свояченицы?!

— Сам уймись, Роберт! — огрызнулась рыжая.

— Не смей говорить со мной в таком тоне! — закричал Маркуард.

Доктор поднял руку, чтобы утихомирить присутствующих:

— Господа, прошу вас, господа... Никто его не слушал. Госпожа Шварц бушевала:

— Себастьян, сейчас же убирайся отсюда, иначе я вышвырну тебя собственными руками!

— Но я отец ребёнка!

Господин Маркуард поддержал его:

— Оставайтесь, молодой человек! Ещё не хватало, чтобы нами командовали женщины!

— А вот это наиподлейший мужской шовинизм! — надрывалась рыжая.

В этот момент у двери снова позвонили.

Доктор Леман был рад поводу ретироваться и выскользнул из палаты. Что-то в этой семье всё же ненормально!

В коридоре он столкнулся с Хайке. Та, как всегда, была с вытаращенными глазами.

— Господин доктор, скорее звоните в психиатрию! Мы стали жертвами нашествия сумасшедших.

У двери снова позвонили.

— Успокойтесь, пожалуйста! Конечно, все немного взволнованы. Это можно понять...

— Какое там взволнованы! Господин доктор, эта рыжая требовала от меня, чтобы я из женской солидарности ускорила роды её подруги. А тип в полосатом костюме предлагал Биргит пятьсот евро, если она устроит так, чтобы его жена родила первой. Они просто помешались!

— Это действительно несколько странно, — задумался Леман. — Куда они так торопятся?

У двери позвонили в третий раз. Из предродовой палаты доносились дикие крики.

Хайке замахала руками:

— Господин доктор, мы с Биргит одни! Что нам делать, если ситуация выйдет из-под контроля?

Он растерянно поскрёб подбородок.

— Да, что же делать? Я должен проинформировать о начале родов запасного дежурного. Но главврач оторвёт мне голову, если я вызову его раньше времени.

— Боже мой, а Сюзанна как назло в декретном отпуске!

У двери звонили уже непрерывно. Туда побежала Биргит и вернулась взволнованная:

— Господин доктор, там два субъекта, говорят, что они из газеты, и у одного с собой огромная камера.

— Только этого недоставало! — схватился за голову врач.

— Они хотят снять новогоднего новорождённого.

— Ой-ёй-ёй, — стонал доктор. — Если их впустить, назавтра весь город будет перемывать косточки нашей больнице!

— Что мне им сказать, господин доктор?

Ругань в предродовой палате набирала обороты.

— Лесбиянка! — кричал мужской голос.

— Обыватель! — отвечал ему женский визг.

Послышался звон разбитого стекла. С грохотом опрокинулся стул. В палату вбежала Хайке с криком:

— Что здесь происходит?! Вы в родильном отделении!

Доктор Леман наконец принял решение:

— Мы не можем не впустить прессу. Биргит, пригласите журналистов, чёрт с ними! Пойду посмотрю рожениц, пока их сопровождающие не перегрызли друг другу глотки.

Два часа спустя обе сестры достигли родовой фазы. Биргит хлопотала вокруг госпожи Маркуард в родовом зале номер один. Хайке вела роды госпожи Раймунд во втором зале. При мягком посредничестве доктора Лемана удалось уломать госпожу Шварц, чтобы молодой человек тоже был допущен к родам. Только после этого доктор Леман отважился позвонить главврачу:

— Алло, госпожа Дахель, это доктор Леман...

— И вы хотели бы поговорить с моим мужем?

— Именно это я и хотел сказать, госпожа Дахель.

Тут же трубку взял главврач:

— Ну что, началось?

— Да.

— Хорошо, буду через пять минут.

До его прихода Леман метался между двумя родовыми залами и столкнулся с представителями прессы.

— Какая из двух женщин разродится первой? — спросил один журналист.

— Господа, если бы я был Иисус Христос, я бы смог вам ответить. До сих пор опережала госпожа Маркуард. Но теперь вперёд вырвалась госпожа Раймунд. Исход гонки по-прежнему неясен.

— А уже известно, кто родится?

— Госпожа Маркуард должна родить двух девочек.

Глаза фотографа засияли: — Новогодние близнецы! Это пойдёт на первую полосу!

— Но госпожа Раймунд может опередить. У неё будет мальчик.

— Что, всего один?

— Уж простите, тройню не смогли вам обеспечить.

Журналист подошёл поближе и понизил голос:

— А скажите, господин доктор, нельзя ли так устроить, чтобы госпожа Маркуард оказалась первой? Ну, ради снимка. Двойня на первую полосу! Это была бы сенсация.

Доктор Леман не верил своим ушам. Да что они все, с цепи сегодня сорвались, что ли? Едва сдерживаясь, он ответил:

— Может быть, первой разрешится госпожа Маркуард. А может, и госпожа Раймунд. Шансы пятьдесят на пятьдесят. Вам лучше всего успокоиться и ждать. Хотите кофе?

Журналист посмотрел на врача с подозрением:

— Скажите, господин доктор, а раньше вы никогда не замечали за собой склонности к садизму?

Когда доктор Леман вошёл во второй родовой зал, госпожа Раймунд громко стонала. Молодой человек бережно держал её за руку. Госпожа Шварц нервозно металась из угла в угол, то и дело поглядывая на часы. Хайке доложила:

— Схватки через две с половиной минуты и держатся по шестьдесят секунд.

Доктор Леман проконтролировал сердечные тоны ребёнка и сказал пациентке:

— Всё в зелёном диапазоне, госпожа Раймунд. Мальчуган великолепный!

Ее подруга встрепенулась:

— Да знаем, знаем, что мальчик, хотя мужчин и без него на свете слишком много. Лучше скажите, как там госпожа Маркуард?

— Она тоже вот-вот разрешится. Случай для семейной хроники. Две сестры рожают одновременно!

— Займитесь лучше своей семейной хроникой! — раздражённо взбрыкнула госпожа Шварц.

У госпожи Маркуард в первом родовом зале схватки шли через три минуты, зато длились дольше.

— Превосходно, превосходно! — радовался врач, глядя на показания биометрического прибора.

— Как там моя невестка? — поинтересовался костюм в полосочку.

— Всё отлично!

— Я не спрашиваю, как дела, я спрашиваю, как далеко она продвинулась?

— Она уже вот-вот. Если нам повезёт, мы получим синхронные роды.

Биргит отвела врача в сторонку и показала ему мятую сотенную купюру:

— Это мне один из стервятников-журналистов сунул в карман халата, — шепнула она. — Говорит, в нашу кофейную кассу. А я должна за это постараться, чтобы госпожа Маркуард разродилась пораньше. Совсем потеряли совесть!

— Вы правы, Биргит. Придётся с ними поговорить. Такие вещи действительно нельзя так оставить.

Он направился к выходу, но господин Маркуард удержал его:

— Послушайте, господин доктор! Я влиятельный человек в банковских кругах. Если вы намереваетесь в ближайшее время профинансировать строительство дома, я могу поспособствовать вам в получении кредита на особенно благоприятных условиях.

— У меня есть дом, господин Маркуард.

— Ну, спортивную машину, яхту, домик для отпуска в Испании, что там ещё вы хотели бы профинансировать...

— Господин Маркуард, оставьте это! Я вас уверяю...

— Господин доктор, если моя жена разрешится первой, я дам вам пять тысяч евро беспроцентного кредита.

Тут до Лемана наконец дошло, что он имеет дело с сумасшедшим. В этой семье творилось чёрт знает что!

—Хорошо, господин доктор, десять тысяч. Или вы хотите больше? Эти нищие лесбиянки всё равно мне не конкурентки! — Он поискал сигареты, но вспомнил, что курить нельзя.

— Господин Маркуард, не объясните ли вы мне, что за всем этим стоит?

Тот неожиданно упал на колени и взмолился:

— Господин доктор, вы же не садист! Ну что вам стоит добиться, чтобы моя жена разрешилась на одну минуту раньше, на одну единственную минуту.

— Послушайте, мне не нужны ваши деньги. Но если вам от этого будет легче, то мой опыт и настоящее положение дел свидетельствуют, что двойня родится раньше.

Будущий отец бросился обнимать растерявшегося доктора и даже поцеловал его в лоб. После чего ринулся вон.

Доктор Леман повернулся к Биргит:

— Может, нам и правда вызвать психбригаду? Что-то с ними не в порядке. Скорей бы главврач появился!

— Мне тоже кажется, что с ними что-то неладно, господин доктор. Они все чокнутые.

Тут же из второго родового зала послышались крики:

— Ну что, извращенки лесбийские! Регина будет первая! А вам придётся от злости рвать на себе волосы!

Хайке испуганно вскрикнула:

— Господин доктор, идите скорее сюда!

Врач бросился на помощь с криком:

— Сейчас же прекратить! Господин Маркуард, немедленно вернитесь к вашей бедной жене, или я за себя не отвечаю!

Костюмчик в полоску вздрогнул и убрался, столкнувшись в дверях с главврачом.

— Господин Леман, что тут происходит?

— Ну, отец ребёнка немного не в себе.

— Это вы называете «не в себе»?! На другом конце коридора слышно! Я бы диагностировал это как маниакальный психоз.

— Я бы тоже это не исключал, господин Дахель. Его несчастная жена лежит в первом родовом зале в ожидании двойни. Не удивляйтесь, если он поцелует вас в лоб или сделает вам финансовое предложение.

— Это было бы забавно! Пойду в кабинет, посмотрю документы рожениц и похлопочу возле двойни. Если у сумасшедшего начнётся новый приступ, придётся его всё-таки направить к специалистам. Счастливо, доктор Леман! — И он вышел.

Госпожа Раймунд вскрикнула

— Вдохните! — помогала ей Хайке. — И тужьтесь, тужьтесь, тужьтесь!

Матка раскрылась полностью, уже показалась голова ребёнка.

— Господин доктор, останьтесь здесь! — взволнованно закричала рыжая. — Вы должны зафиксировать время родов!

— Обычно это делает акушерка. Но если вас это успокоит... Да я и не собирался уходить!

— Госпожа Раймунд, тужьтесь дальше, тужьтесь!

Детская головка медленно выходила наружу. Хайке нагнулась и подставила под головку ладони.

— Всё получилось! — восхищённо воскликнул молодой человек. — Аня, ты справилась! — Он крепко сжимал её руку.

— Два часа тридцать восемь минут! — возвестила госпожа Шварц.

Доктор Леман поправил её:

— Временем рождения считается момент, когда ребёнок целиком покинет родовой канал.

— Два часа сорок одна минута! — объявила Хайке, высоко подняв ребёнка.

— На моих часах два тридцать девять! — протестовала госпожа Шварц.

— Действительны только часы родового зала, — объяснила Хайке. — Задокументировано будет два часа сорок одна минута.

Себастьяна всё это не интересовало. Он осторожно приблизился и нежно коснулся мизинцем новорождённого землянина.

Когда доктор Леман снова встретился с главврачом в первом родовом зале, близнецы уже родились. Госпожа Маркуард лежала в полном изнеможении, обе девочки покоились на её животе. Биргит пережимала им пуповины.

— Не могли бы вы взять близнецов на руки? — попросили её журналисты.

Сверкнула вспышка. Фотограф уже пристреливался.

— Потом, потом! — отмахнулась акушерка. — Сперва надо позаботиться о детях.

Спустя четверть часа измученный доктор Леман сидел за своей чашкой кофе. Вошла Хайке.

— Кажется, я становлюсь стар для такой работы, — пожаловался он.

— Ну что вы, господин доктор! Сегодня вы превзошли самого себя.

— Какое там превзошёл! Да этого и не требовалось, роды проходили без осложнений.

— Ничего себе «без осложнений»!

— Без медицинских осложнений.

— Да я просто любовалась, как вы укротили этого безумного в полосатом костюме. Надо будет рассказать Сюзанне.

Вошли журналисты. Один из них спросил:

— Так кто же всё-таки был раньше? Двойня или мальчик?

Врач взглянул на Хайке.

— Наверно, Биргит знает, — ответила та. — Вот она, кстати, идёт... Биргит, когда родилась первая девочка?

Та остановилась и испуганно взглянула на врача:

— Боже мой, я забыла отметить время!

 

15

Дорога на Вурцельбах

— Перейдём сразу к делу! — холодно сказал Франк. — Сколько ты хочешь?

Снаружи тяжелыми хлопьями падал снег. Франк сидел за круглым столом её кухни-столовой. Перед ним лежала папка с бумагами. В руках он вертел карманный калькулятор.

— Ты пришёл только для того, чтобы поговорить о деньгах? — печально спросила Сюзанна. Рассыпалась её последняя слабая надежда.

— Да... И, чтобы быть кратким: я не намерен в течение восемнадцати лет выплачивать алименты. Поскольку на мой «порш» нашёлся серьёзный покупатель, я могу предложить тебе пятьдесят тысяч евро отступного. Если согласишься и ты, и опекунский суд, то мы пойдём к адвокату и составим договор.

— Пятьдесят тысяч евро!

— Да. Если ты хорошо разместишь эти деньги и будешь снимать постепенно, частями, это выйдет больше, чем алименты. Ты будешь спокойна за своё будущее, а я буду избавлен от головной боли.

— Ах, Франк, после всего, что было...

— Что? Ты хочешь больше?

— Я не хочу никаких отступных.

— Послушай! Любой юрист подтвердит тебе, что моё предложение абсолютно корректно.

— Я вообще не хочу никаких денег... Франк, почему ты так внезапно порвал со мной? Из-за хромоты?

Он сердито швырнул калькулятор на стол:

— Что за чепуха!

— Или вся причина в твоей свободе? Семья — она ведь ограничивает свободу...

— Что за ерунду ты говоришь! Ради тебя я отказался бы от своей свободы.

— Но тогда почему, — воскликнула Сюзанна, — почему ты меня оставил?

— Ты только использовала меня и мои чувства для достижения своих целей. Вот единственная причина.

Она не верила своим ушам. Взволнованно перегнувшись через стол, она переспросила:

— Я? — тебя? — использовала? Ты бросил меня в тот момент, когда я нуждалась в тебе больше всего. Ты хоть представляешь себе, каково беременной женщине, которую бросил отец ребёнка? Ты о моих чувствах хоть раз подумал?

Эти слова совершенно его не тронули, он смотрел в стол, словно окаменев.

— Я знаю, почему ты забеременела.

— Франк, я этого не хотела!

— Зачем ты лжёшь! Вспомни, как было с презервативом, на который ты в самый решающий момент вдруг махнула рукой. Я подвернулся тебе тогда как раз вовремя. Ты водила меня за нос и провоцировала до тех пор, пока не добилась своего.

— Франк, ну о чём ты говоришь?

— О распоряжении твоей матери.

Сюзанну как громом поразило. Она не находила слов.

После нескольких бесконечно долгих секунд она путано начала:

— Но... я ведь ничего тебе не рассказывала. Никто не рассказывал... об этом... постыдном семейном обстоятельстве. Откуда ты узнал?

— Я тогда не спал, — объяснил Франк, — когда ты говорила с сестрой по телефону. Я прекрасно помню твои слова: Та из нас троих, кто первой родит живого ребёнка, получит родительский дом. И когда ты потом вдруг оказалась беременна... Это же просчитывается, как дважды два. А я-то, придурок, я-то, влюблённый идиот, и впрямь поверил, будто что-то значу для тебя.

Она замотала головой:

— Франк, Франк, это неправда! Я никогда и в мыслях не держала участвовать в этом соревновании. Кроме того, тогда... в грозу... в машине... Это не имело никакого отношения к дому, потому что мои сестры к тому времени были уже четыре недели как беременны! Они сейчас как раз рожают!

— А ты тогда, в «порше», уже знала об этом?

— Нет, но...

— Вот видишь! Ты только после об этом узнала. Да, соревнование ты проиграла! Пришла последней! Дом твой матери уплыл! Ну так пусть тебя утешат мои отступные.

Она наклонилась вперёд:

— Франк, я тебе клянусь, меня этот дом не волновал... Да и отступные свои можешь засунуть себе в задницу! Боже мой, а я-то, несмотря ни на что, продолжала ждать от тебя звонка... все семь месяцев...

В голове у неё всё перемешалось, она искала нужные слова и не находила их. Франк холодно сказал:

— Если всё действительно так, то докажи!

— Как я могу это доказать? Ты просто должен мне поверить!

Он взял свой калькулятор.

— Итак, что у нас с отступными? Берёшь ты их или нет?

— Нет, с деньгами у меня всё в порядке. Алиментов я тоже не хочу. Я старшая акушерка и зарабатываю чистыми тысячу восемьсот евро. Не считая моих курсов для беременных, консультаций, которые я даю, и больничной страховки. Это ещё тысяча евро. Если я в будущем году открою самостоятельное дело, я буду зарабатывать ещё больше. Наш ребёнок никогда не будет ни в чём нуждаться.

— Это впечатляет. И как же ты собираешься совмещать ребёнка с работой?

— У меня будет трёхгодичный отпуск по уходу за ребёнком, на эти три года у меня есть сбережения. А потом возьму няню.

— Это не так просто! У нашего ребёнка есть законные права, и опекунский суд следит за их соблюдением. Твой отказ от алиментов или от отступных не пройдёт, тебе это не разрешат сделать.

Она снова перегнулась через стол:

— Тогда будешь платить каждый месяц сколько сможешь. Я не стану пересчитывать.

— Это для тебя рискованно: мои доходы непостоянны.

— Не имеет значения. Ты не понимаешь меня! Мы говорим на разных языках. Я просто не хочу, чтобы из-за этих дурацких отступных ты отрывал от сердца свой «порш»!

Он удивлённо поднял брови:

— Ты это серьёзно?

— Неужели нет?!

Франк медленно встал и взял свою папку.

— Мне не нравится этот снегопад. Если я сейчас же не уеду, то могу здесь застрять. А я не хочу оставлять мою сестру одну в новогоднюю ночь.

Сюзанна сглотнула. Ей не хотелось отпускать его, но как это сделаешь?

Он стоял в нерешительности, глядя на её большой живот.

— Кто там, мальчик или девочка?

— Мальчик, Франк.

— А ты хотела мальчика?

— Да, хотела... Франк, он шевелится! — Она взяла его руку и провела ею по своему животу: — Вот, прямо здесь! Чувствуешь?

— Да... Он меня пнул.

— Не может быть! Ты его неправильно понял. Это он нащупывает педаль газа, — сказала она с улыбкой.

Франк убрал руку.

— Мне пора... Будь здорова!

Сюзанна сидела как оглушённая. Она слышала, как он надевал в прихожей дублёнку. Сейчас он закроет за собой дверь, сядет в свой «порш» и уедет. Глаза её затянулись пеленой слёз.

Но Франк вернулся:

— Извини, я забыл калькулятор. — Он осёкся. — Сюзанна, ты что, плачешь? — Он подошёл к ней и осторожно снял с неё очки. — Это из-за меня?

Она не отвечала.

Франк отложил свою папку и дотронулся до её щеки тыльной стороной ладони. Он чувствовал, что начинает ей верить.

Раздались хлопки. Сюзанна приподнялась с полу у себя на кухне. Должно быть, она в изнеможении заснула.

— Что это, уже полночь?

Рядом с ней на полу лежал Франк. Неподалёку валялись два опрокинутых стула. Повсюду была разбросана одежда, обувь, бельё, валялись осколки разбитой посуды. От калькулятора остались одни обломки.

Он взглянул на часы:

— Без трёх минут двенадцать! Сейчас наступит Новый год!

— Господи, мы чуть не проспали!

— Где шампанское?

— Какое шампанское?

— Ну ладно, давай хоть морковным соком чокнемся! Боже мой, что тут у нас творится? Какое счастье, что вдова Шток глухая!

— С Новым годом, Франк!

— За нашего сына, милая!

Снаружи опять послышался хлопок.

— Идём скорее к окну! А то пропустим грандиозный вурцельбахский фейерверк.

В воздух с шипением взвилась ракета и взорвалась зелёными и белыми огнями.

— Это был новогодний привет Визенмюллеров, они живут за церквушкой, — сказала Сюзанна. — Но это ещё не всё!

— В самом деле? Я потрясён!

Взлетела ещё одна ракета. Раздалась целая серия хлопков.

Сюзанна комментировала:

— А это Вайднеры. У них два сына-подростка.

Затем последовала ещё одна ракета Визенмюллеров.

— Странно, — рассуждала Сюзанна вслух, — что Риндфляйши не стреляют. Обычно они первые начинают.

— Наверно, их свалило коровье бешенство.

— Погоди еще! Они всего лишь припозднились.

Вверх взлетела уже третья ракета Визенмюллеров. Семейство Вайднеров тоже не дремало и взяло реванш: в небе засверкали разноцветные огни. Наконец и Риндфляйши опомнились и давай стрелять красными и жёлтыми огнями. После пяти ракет установилась тишина.

— Значит, это и был большой вурцельбахский фейерверк? — сказал Франк. — Я восхищён!

— Жаль, Штробели уехали со своими тремя детьми, — защищала Сюзанна честь деревни, — а то было бы ещё больше.

— Как! Ещё больше? Да этот Вурцельбах наступает на пятки мировым столицам!

Среди ночи Сюзанна проснулась от тянущих болей в пояснице. Она протянула руку, чтобы нащупать Франка:

— Проснись, кажется, началось!

— Что? Что началось? — заспанно спросил Франк. — Ещё кто-нибудь запустил ракету?

— Роды! Надо ехать в больницу!

— Но... я думал, до родов ещё четыре недели.

— Что делать, началось раньше! Я не шучу.

Она встала и принялась собирать вещи.

— И это в такую погоду! — ворчал он, натягивая брюки.

Не прошло и десяти минут, как они уже садились в её маленький «форд». Франк сел за руль и попытался завести машину. Она не завелась. Он попробовал ещё раз. Двигатель издал только жалкое жужжание.

— На холоде она иногда барахлит, — нервно сказала Сюзанна. — Придумай что-нибудь, Франк!

— Спокойно! — пробормотал он. — Придётся «прикурить» от моего аккумулятора. У меня есть провода.

— А почему бы нам просто не поехать на «порше»?

— В такой снег!

— Ну и что же? Ты же на зимних шинах?

— Нет, у меня нет зимних.

Она воздела руки к ночному небу:

— Почему, ради всего святого, у тебя нет зимних шин?

— Не мог же я предположить, — он тоже повысил голос, — что окажусь в этом Вурцельбахе... в этой дыре.

— Придётся вызывать «скорую помощь»! Схватки уже регулярные, с короткими интервалами.

— Про «скорую помощь» можешь забыть. Дорога на Вурцельбах завалена снегом. Когда теперь её расчистят? Всё-таки новогодняя ночь!

— Но «скорая помощь» пробьётся!

— Пробиться-то пробьётся как-нибудь. Вопрос только, сколько времени у неё на это уйдёт. А потом ещё сколько она будет ехать до больницы...

— Да, это долго, — в отчаянии признала Сюзанна. — А я уже чувствую, что головка ребёнка дошла до тазового дна. Это означает родовую фазу.

— Тогда берём «порш» и молим Бога, чтобы помог прорваться.

Франк осторожно выехал на деревенскую улицу. Дорога была полностью занесена снегом, в свете фар продолжали мельтешить снежные хлопья. Сюзанна тихо застонала.

Через некоторое время они достигли выезда из деревни и добрались до леса. Франк ехал медленно, тем не менее на поворотах его всё же слегка заносило.

— Как же это могло случиться так быстро? — спросил он, нервничая.

— Этому есть только одно объяснение: наше примирение. Секс вызвал преждевременные схватки.

Он не отрываясь смотрел на дорогу.

— Так бывает?

Она продолжала говорить. Это действовало на неё успокаивающе.

— Каким путем ребёнок возникает, таким и к выходу пробивается. В сперме содержатся гормоны, которые способны стимулировать схватки. Есть ещё другая теория, по которой мышечные сокращения... при женском оргазме... и схватки взаимозависимы. Всё это... несколько часов назад мы и проделали.

— «Суха теория, мой друг...»

—Да нет, Франк... всё это не теория, а практика моей профессии. Вот незадача, я всегда считала, что... знаю уже всё. Но каждая беременность... преподносит новые сюрпризы. Особенно собственная.

Она вскрикнула. Новая схватка пронзила её. Вдруг она почувствовала, что по ногам потекла вода: лопнул околоплодный пузырь.

Они свернули на государственное шоссе. Предельно допустимая скорость здесь была семьдесят. Но Франк ехал не быстрее пятидесяти. Это было самое разумное. Потому что если их занесёт в канаву... Об этом она не хотела думать, чтобы пощадить свои нервы.

Лес всё не кончался. Всё новые повороты, новые схватки — нестерпимые боли, настойчивые, всё с меньшими интервалами. Сюзанна старалась сдерживать потуги. Но на сколько ее хватит?

Наконец они подъехали к деревенскому ресторану возле перевала. В окнах было темно. Туг начались особенно сильные схватки. Она больше не могла удержаться от потуг. Со всем возможным спокойствием она велела Франку остановиться:

— Ребёнок уже выходит.

— Продержись, Сюзанна! Осталось минут десять езды!

— Не успеем.

— Тогда я побегу, выброшу из постели хозяина...

— Франк, останови машину! Нет ни минуты!

Его голос сорвался в панический крик:

— Но не можешь же ты родить прямо в машине! Сюзанна, я понятия не имею, что надо делать! Я не могу видеть кровь!..

— Останови машину!!!

Он затормозил, причитая:

— Боже мой, боже мой, боже мой! За что мне это?! И как я в этой ситуации...

— Замолчи! — крикнула она. — Помоги мне!

Он судорожно вздохнул.

— Слушай меня! Я акушерка, я приняла уже тысячу родов. Вдвоём мы управимся.

— Ну хорошо. Что я должен делать?

Она застонала.

— Помоги мне... Стяни брюки! Теперь трусы! Нагнись ниже! Следи за головой ребёнка! Он выходит!

Сюзанна набрала воздуха, задержала дыхание, напрягла брюшной пресс и диафрагму и стала тужиться изо всех сил. Он светил карманным фонариком, стараясь помочь и не понимая как.

Схватки отпускали и возобновлялись. Она старалась дышать животом, это помогало перенести боль.

— Голова! — воскликнул он. — Голова показалась!

— Тогда он выйдет... следующими схватками, — сказала она не дыша. — Возьми головку обеими руками и следи, чтобы парень не застрял в плечах.

— Полотенце! Где-то у нас было полотенце!

— В сумке, сзади...

Фары горели, мотор работал. Снежные хлопья падали на ветровое стекло и таяли. Как это было красиво! Она вспомнила весну, театр... и застонала:

— Франк, опять!

Ему как-то удавалось держать фонарик. Она тужилась изо всех сил, молясь только об одном: чтобы Франк всё сделал правильно.

Новый приступ болезненных схваток, потом короткие, мощные потуги, которые она сотни раз описывала слушательницам курсов, сотни раз наблюдала в родовом зале, а теперь испытывала сама. Ей казалось, что она должна выдавить из себя арбуз... И тут мужество её покинуло:

— Франк, я больше не могу, помоги же мне наконец!

Он склонился над ней и заглянул ей в глаза:

— Сюзанна, не выдумывай, ты сильная! Сейчас ты родишь этого малыша, сил у тебя хватит!

Она уже ни на что не реагировала, ничего не чувствовала, решив: будь что будет. Вот опять огненная, режущая боль — и головка ребёнка вышла наружу. Всё остальное выскользнуло без усилий, ребёнок покинул родовой канал, и Франк подхватил его. Увидев своего отца в свете карманного фонарика, ребёнок расплакался.

«Это хорошо», — успела подумать она, почувствовала маленькое, тёплое тельце у себя на животе и бессильно закрыла глаза. Через несколько секунд она уже снова пришла в себя.

— Пуповина, — услышала она словно из глубины сна, — что делать с пуповиной, Сюзанна? Перерезать?

Она открыла глаза:

— Ни в коем случае, ребёнок истечёт кровью! Пуповину надо пережать!

— Пережать? А чем? Чем пережать-то?

— Откуда я знаю, мы же не в родовом зале!

Он побежал к багажнику и открыл его. Вернулся со стартовым кабелем, на конце которого болтались мощные клеммы:

— Это подойдёт?

— Да, и скорее в больницу!

Она завернула новорождённого в полотенце, чтобы не замёрз. Франк включил отопление на всю мощь и, немного побуксовав, рванул вперед.

Дорога шла под горку. Вскоре показались первые дома. Внизу, у города, снег на дороге уже не держался, от него осталась одна слякоть. Франк прибавил газу и на скорости сто километров в час промчался мимо таблички с названием населённого пункта.

— Ну, я вам покажу! — победно проревел он. — Вы у меня получите с вашим грёбаным ограничением скорости! Я вам ограничу скорость!

Она почувствовала, как тёплая кровь струйкой потекла по ногам, и прижала к себе своего маленького сына. Что-то с ней было неладно.

— До окружной больницы не дотянем, Франк! Сворачивай к госпиталю Святого Духа, это ближе.

— Как, хочешь сдаться конкурентам?!

— Быстрее, Франк, быстрее!

Дважды просить его об этом не пришлось.

Он прибавил скорость прямо на повороте, гоночный мотор взревел, Сюзанну отбросило на спинку сиденья. Он гнал по пустынной главной улице со скоростью сто тридцать километров в час.

— Вся местность заражена радарными ловушками! — эйфорически вопил он. — Но пусть они сегодня все подавятся! Сегодня я смеюсь этим булям в рожу прямо при исполнении! Йа-а-ха-ха!

Он был словно под дозой и мчался сто пятьдесят прямо на радар, установленный над улицей. Когда сверкнула фотовспышка, он поднял вверх кулак и триумфально показал полиции средний палец.

 

16

Развязка

Бледное зимнее солнце светило над живописным жилым районом. На газонах лежал снег. Перед гаражом уже стоял припаркованный «мерседес» Роберта. Сразу за ним виднелась древняя малолитражка Ани и Карин. Пятна ржавчины на ней стали ещё заметнее. Две остальные припаркованные машины принадлежали Теодору и нотариусу. Отсутствовал пока только Франк. Мать пригласила на свой шестьдесят первый день рождения лишь самый тесный семейный круг.

Сюзанна подняла с пассажирского сиденья сумку с ребёнком и понесла её по хрустящему снегу к дому Мать, сияя улыбкой, открыла ей дверь.

— Хэлло, Сюзанна... вот он наконец, наш маленький Александр! О боже, как он сладко спит!

Она склонилась над своим внуком и перехватила сумку из рук дочери:

— Скорее в дом! Ребёнка застудишь.

В прихожей Сюзанна объяснила:

— Франк приедет чуть позже. Ему пришлось заехать в полицию, они его засекли.

Мать была совершенно очарована ребёнком и рассеянно ответила:

— Поделом ему, пусть не лихачит.

В гостиной собралась вся семья. В сияющем паркете отражалась со вкусом украшенная ёлка. Из окна открывался вид на террасу и дальше — на серо-белую долину Рейна. Регина сидела на софе. Рядом с ней стояла сумка для близнецов. Одну малышку она взяла на руки и кормила из бутылочки. Аня носила своего крошечного сына на руках, нежно похлопывая его по спинке. Вымирание семье Раймунд больше не грозило. Роберт стоял у окна, курил сигарету и задумчиво смотрел в сад. Карин безучастно сидела за столом. Все молчали. Лишь в глубине комнаты Теодор вполголоса беседовал с нотариусом. Увидев Сюзанну, он тут же шагнул ей навстречу:

— Сюзанна, вот счастье-то! Я очень рад тебя видеть. Сегодня прошёл ровно год с тех пор, как мы впервые встретились.

— Да, правда. Как быстро летит время!

— Как же назвали малыша? — подойдя ближе, с любопытством спросила Аня.

— Александр, — ответила Сюзанна. — А если бы мы пошли на поводу у Франка, его звали бы, возможно, Альфа-Ромео.

— Давно высосал свою последнюю бутылочку? — заботливо спросила Хильдегард.

— Полчаса назад. Пусть поспит, мама!

Четырежды бабушка объявила:

— А следующую бутылочку ты получишь уже из моих рук, малыш! Я специально запаслась детскими смесями для таких маленьких крикунов.

— Ты не кормишь грудью, Сюзанна? — спросила Аня.

— Я пробовала, но недоношенные плохо сосут, с ними это сплошь и рядом. Да и Франк возражает: он хочет тоже кормить малыша.

— А ты что будешь делать?

— Аня, если я через четыре недели снова выхожу на работу, Франку так или иначе придётся самому с ним нянчиться. Лучше сразу приучить его к бутылочке.

— Я тоже хотела кормить грудью, — подключилась к разговору Регина. — И даже так красиво представляла себе: у каждой груди по девочке. Но ничего не получилось.

«Наверное, из-за Роберта», — подумала Сюзанна, но вслух ничего не сказала.

Хозяйка дома пригласила гостей к столу. Он был накрыт на девять персон. Старомодный фарфоровый сервиз, серебряные приборы, бледно-жёлтые салфетки, домашние пироги. Во главе стола сидела Хильдегард, справа от неё Теодор, слева —  нотариус. Остальные члены семьи распределились вокруг стола. Сюзанна опять в самом конце.

— Чизкейк с изюмом, выдержанным в роме, выглядит божественно, — заметил Теодор. — Могу я первый кусочек положить Хильдегард, нашей очаровательной имениннице?

Она окинула его ласковым взглядом:

— Спасибо, Теодор.

— Позвольте мне снова взять на себя роль хозяина, — продолжал он, приятно гудя своим звучным голосом. — Кому налить кофе? Кому положить русской плетёнки или кусок «Дунайских волн»?

После того как всем всего положили, в гостиной установилась напряжённая тишина. Слышалось лишь постукивание вилок да прихлёбывающие звуки.

— Божественный, просто нечеловеческий яблочный пирог! — Теодор пытался победить молчание.

Никто его не поддержал. Вскоре у двери позвонили. Хильдегард хотела встать, но Сюзанна удержала её:

— Мама, я открою. Должно быть, это Франк.

Действительно, за дверью с радостным лицом стоял Франк.

— Ну, — спросила она, — обошлось?

Он вошёл, стряхнул с ботинок снег и отмахнулся:

— Что с них взять, со служивых! Тупые! Без разговоров отобрали права. Пришлось приехать на такси. Надеюсь, они там присмотрят за моим «поршем».

Сюзанна огорчилась:

— Но это же несправедливо! Мы же торопились в больницу! Это был однозначно неотложный случай.

Франк пожал плечами:

— Их верховный буль сказал, что мы могли бы вызвать машину «Скорой помощи». Разве его убедишь?

— Ты должен немедленно заявить протест! И лучше прямо сейчас... Господин Эммрих, может быть, знает хорошего адвоката или сам сможет вести дело.

Франк спокойно снял свою дублёнку.

— Сюзанна, из-за четырёхсот двадцати пяти евро штрафа и нескольких месяцев запрета на вождение я палец о палец не ударю. Куда ты подевала моего маленького Александра?

Она посмотрела на него, не веря своим ушам:

— Но... но твои права! Как же ты без прав будешь работать курьером?

— Понятия не имею. Да мне ведь всё равно придётся уволиться с работы. Ну что, испекла твоя мама свой фантастический чизкейк с ромовым изюмом, про который ты мне все уши прожужжала? М-м-м, чизкейк — это моя слабость.

Сюзанна тихо, но внушительно сказала ему:

— Франк, такой смиренный фатализм вызывает у меня уважение. Но ведь для тебя водить машину означает осуществлённую свободу. И вот полиция отнимает у тебя эту свободу, к тому же несправедливо, и ты даже не защищаешься.

Он с нетерпеливым любопытством посматривал в сторону гостиной:

— Почему несправедливо? Я тысячу раз в моей жизни превышал скорость и ни разу— или почти ни разу — не попался. И вот судьба меня накрыла. Своего рода высшая справедливость, ты не находишь? С маленьким Александром в машине уже всё равно не погоняешь.

Сюзанна молчала. Она не понимала его.

В гостиной она представила Франка собравшимся. Его сдержанно приветствовали. Карин и Аня недоверчиво оглядели его. Роберт покосился на него с высокомерным презрением.

И битва с пирогами продолжилась. Теодор как ни старался, так и не смог завязать за столом общий разговор.

После того как Хильдегард и Сюзанна убрали со стола, Роберт закурил сигарету, выпустил дым в сторону Карин и приступил к делу:

— Итак, не будем долго размазывать кашу по тарелке. Мы с Региной выполнили условие распоряжения, — он поднял в руке газету от второго января со снимком на всю полосу и аршинным заголовком: «Новогодние новорождённые». — Первая из наших двойняшек родилась в два часа тридцать четыре минуты, — победно провозгласил он. — Когда же мы зафиксируем акт дарения?

— Минуточку! — возразила Карин. — Чем ты можешь доказать, что она родилась в это время? Это написано в протоколе родов?

— Нет, но я сам посмотрел на часы...

— Какое время указано в протоколе родов? Господин нотариус, давайте разберёмся в этом! — Она демонстративно отгоняла рукой сигаретный дым.

— Хорошо, — внял Роберт. — В протоколе указано время два часа сорок пять минут.

— Ну вот! — победно воскликнула Карин. — И дом переходит к нам!

Франк поглядывал на спорящих и улыбался.

— Э, не всё так просто! — начал Роберт и судорожно затянулся сигаретой. — Господин нотариус, акушерка забыла запротоколировать точный момент рождения и спохватилась полчаса спустя. Указанное время — два часа сорок пять минут — это лишь приблизительно. Я же знаю точно, что наша старшенькая родилась в два часа тридцать четыре минуты.

Карин рассмеялась:

— Откуда ты знаешь, ты же торчал в это время у нас с Аней, чтобы испортить нам радость!

— Это неправда! Господин нотариус, я лишь на минутку выбегал в соседний родовой зал, чтобы справиться о состоянии моей невестки. К моменту родов моей жены я уже снова был рядом с ней и заметил время: два часа тридцать четыре минуты.

Карин не сдавалась:

— Ты выдаёшь желаемое за действительное, дорогой свояк. Точно установлено лишь одно: Аня родила в два часа сорок одну минуту. Это официально задокументировано акушеркой. Так что она является единственной претенденткой на дом.

Двойняшки, разбуженные громкими голосами, заплакали.

Роберт повернулся к нотариусу:

— Господин Эммрих, госпожа Шварц потерпела поражение. Я говорил с главврачом и обоими журналистами, они подтвердят, что было два часа тридцать четыре минуты.

— Это не официально! — решительно протестовала Карин. — В протоколе родов указано два часа сорок пять минут — и баста!

Роберт вскинул подбородок.

— Доктор Леман позвонил главврачу в два часа двадцать минут и сообщил о готовности к родам. Через пять минут главврач был уже в больнице. А вскоре после его прихода первая из моих дочерей появилась на свет.

Карин ударила кулаком по столу:

— У Регины зафиксировано время родов — два часа сорок пять минут.

Роберт тоже повысил голос:

— Для суда это не играет роли. Считается только то, что подтвердят свидетели. Не так ли, господин нотариус? А главврач подтвердит.

Маленький сын Ани тоже начал плакать.

— Да ты подкупил главврача, только чтобы получить дом!

Роберт повернулся к нотариусу:

— Господин Эммрих, пожалуйста, объясните этой женщине, что она только что совершила уголовно наказуемое деяние.

Карин обратилась к хозяйке дома:

— Хильдегард, ты действительно хочешь подарить дом этому человеку?

Мать беспомощно развела руками:

— Мои дорогие дочери, не могла же я предполагать, что вы все решитесь родить детей. И вот это случилось. Я уже сняла для себя небольшую квартиру. Если Роберт действительно сможет доказать, что Регина разрешилась первой, то я перееду и перепишу дом на Регину.

Карин встала:

— Мы с Аней с таким решением не согласимся. Мы возьмём адвоката.

Роберт рассмеялся:

— Куда вам, голодающим! У вас же ни гроша за душой!

Франк съел уже второй кусок чизкейка и нацелился на «Дунайские волны». По гостиной плавали сизые клубы дыма от сигарет Роберта. Сюзанна взглянула в сторону спящего Александра и сказала как бы между прочим:

— Раз уж мы вспомнили о распоряжении, то известно ли вам, как наша мать вообще пришла к этой странной идее?

— Какое это теперь имеет значение? — Роберт раздражённо попытался пресечь эту тему.

— А мне было бы интересно узнать, — подняла голову Регина.

— И мне, — сказала Аня, пытаясь укачать плачущего ребёнка.

— Тогда слушайте! — обратилась Сюзанна ко всем присутствующим. — Задавались ли вы хоть раз вопросом, чем занимается наш дорогой, многоуважаемый Теодор в свободное от комплиментов и любезностей время?

Хильдегард взглянула на дочь неодобрительно, а Теодор наморщил лоб, ещё не понимая, к чему она клонит.

— Поскольку Франк, которого мой дорогой зять называет пропащим, по-прежнему поддерживает связь с бывшими коллегами из банка, я разузнала через него, что Теодор является совладельцем нескольких частных клиник в Шварцвальде. Эти клиники специализируются на диетах, понижающих вес, на психосоматике и сердечных заболеваниях. В наше время, полное перегрузок и стрессов, нет отбоя от пациентов, и дело приносит нашему дорогому Теодору великолепные дивиденды. И вот этот динамичный инвестор подумал, что и в Бергштрасе дела пойдут не хуже...

— Довольно! — воскликнул Роберт. — Какое отношение всё это имеет к предмету нашего обсуждения? — Он нервно достал очередную сигарету.

— Вот именно! — поддержал его Теодор. — Сюзанна, как бы высоко я ни ценил тебя, позволь всё же напомнить тебе о твоём материнском долге... Займись своим ребёнком и не суй нос в чужие дела!

— Но я хотела бы знать, что она собиралась сказать! — заговорила Хильдегард. — Так что там с клиникой в Бергштрасе?

Сюзанна спросила:

— Мама, ты помнишь, как полтора года назад компания «Санаинвест» предложила тебе продать наш дом?

— Да. Они оценили его в триста тысяч евро.

— И ты отказалась?

— Конечно. Я хотела сохранить это единственное достояние семьи Раймунд для внуков.

Роберт пытался зажечь сигарету своей золотой зажигалкой. Но она дрожала так, что ничего не получалось.

— И потом они предложили больше?

— Да, четыреста тысяч. И в заключение полмиллиона. Я ещё очень удивилась. Но продавать всё равно не собиралась. Ни за какие деньги.

— А вот то, чего ты не знаешь, мама: компания «Санаинвест» на сегодняшний день потихоньку, ничего не афишируя, скупила уже большинство окружающих участков, чтобы разместить в этом живописном местечке свою клинику, — и добираться удобно, и прекрасный вид на долину Рейна. Единственным препятствием была ты.

Роберт оставил свои попытки закурить и спрятал зажигалку в карман.

— И какое отношение это имеет к Теодору? — спросила мать.

— Он совладелец компании «Санаинвест». У него восемьдесят шесть процентов акций! А так называемые управляющие владеют гордым остатком и по сути являются марионетками.

— Теодор! — ошеломленно воскликнула Хильдегард.

— Дорогая, не придавай значения этому наговору!

Сюзанна продолжала:

— Погоди, это только начало. Дальше — больше: банк Роберта участвует в этом инвестиционном проекте, который споткнулся о твою частную собственность. Роберт сам лично выступает в качестве финансового эксперта. Не так ли, зять? И не раз лично встречался по этому вопросу с Теодором. Наш галантный инвестор не отступается от задуманного. Дело сулит большие деньги, а он у нас... детерминист. Он верит, что все люди поддаются манипулированию, если только правильно нащупать их детерминанты, нужные нити, за которые следует тянуть. Этим он увлёкся по-настоящему. И они с Робертом разработали этот тёмный план.

Хильдегард, наконец-то поняв, в чем дело, посмотрела на Теодора.

— Поэтому ты и уговорил меня сделать это распоряжение! Сколько раз ты заводил об этом речь, пока я наконец не согласилась. Ты беззастенчиво использовал мою мечту о внуке!

— Правильно, — продолжала Сюзанна. — Он, как и Роберт, не сомневался, что Регина забеременеет первая. Ведь ей для этого достаточно было отказаться от пилюль, тогда как остальным сестрам ещё нужно было подыскать подходящего партнёра. Как только Роберт завладел бы домом, он перепродал бы его Теодору.

Хильдегард, окаменев, сидела во главе стола.

— Значит, твой интерес ко мне был чисто деловой, — тихо сказала она. — Почему ты так поступил со мной?

Сюзанна продолжала:

— Но всё оказалось не так просто, уважаемый господин Маркуард. Ваша концепция затрещала по швам, поскольку Регина забеременела не так быстро, как хотелось. И тогда Теодор поменял партнёра в переговорах и сделал то же предложение Карин.

Роберт вскинул голову:

— Это правда, Теодор? Ты за моей спиной сговорился с этими лесбиянками?

Теодор вскочил и, забыв про всякий этикет, воскликнул:

— Это мерзкая ложь!

— Довольно! — громко сказала Хильдегард. — Я не хочу погружаться в это болото ещё глубже. Теодор, прошу тебя немедленно покинуть мой дом!

Тот, кажется, понял, что возражать бессмысленно. Он встал, корректно поклонился и, не говоря ни слова, вышел.

Когда дверь за ним закрылась, хозяйка дома тихо побеседовала с нотариусом. И затем объявила:

— Моё распоряжение в новой ситуации приобретает другое значение. Кто бы ни получил дом — Регина или Аня, — он получит его только с обязательством не продавать до конца моей жизни.

Роберт протестующе поднял руку:

— Так дело не пойдёт. Дарение предполагалось без каких бы то ни было ограничений и дополнительных обязательств. Господин нотариус, объясните это даме!

Юрист глубоко вздохнул:

— В принципе вы правы, господин Маркуард. Это обязательство expressis verbis не было упомянуто при объявлении распоряжения. Но не забывайте, что госпожа Раймунд была коварно обманута. Если принять во внимание, что с самого начала главным намерением госпожи Раймунд было сохранить дом для внука, то это обязательство непосредственно вытекает из её выражений и действий, совершённых в этом направлении. Если вы намереваетесь опротестовать это обязательство в суде, то я как нотариус засвидетельствую его. Это сведёт ваши шансы к нулю.

— Тогда нам не нужен этот дом! — вскричала Карин. — Я ни за что не перееду в эту непродаваемую халупу, в которую придётся ещё дополнительно вложить не меньше ста тысяч евро.

— Я тоже отказываюсь, — сварливо заявил Роберт. — Если я не получу полмиллиона евро, зачем мне этот дом! — Он встал, сжав кулаки. — И из-за этого идиотского распоряжения я поимел кучу неприятностей! И ещё эта двойня! Да лучше бы я развёлся!

Обе его дочки принялись дружно реветь.

— Ах вот как! — разгневанно вскричала Регина. —Только попробуй разведись! Я подам на такое содержание, что у тебя глаза на лоб вылезут!

— Браво! — воскликнула Карин. — Это самое разумное, что я когда-нибудь слышала из твоих уст. Освободись наконец от этой зависимости!

Роберт клокотал:

— А ты зря дерёшь пасть, Карин! Твоя наложница изменяет тебе с мужчиной! Давай, Аня, расскажи своей лесбийской подруге, что ты продолжаешь спать с Себастьяном!

— Это правда?! — закричала Карин.

— Нет, клянусь! — испуганно отреклась Аня.

— Ах! — Роберт язвительно скривил рот. — А почему Регина видела машину Себастьяна возле вашего дома?

— Старый доносчик! — кричала Аня.

— Так, значит, это правда, — прохрипела Карин. — Ты изменяешь мне с этим яйцом всмятку!

— Карин, он отец моего ребёнка.

— Всего лишь производитель!

— Карин, прошу тебя!

— Ты продолжаешь с ним путаться, сознавайся!

Все кричали разом. Александр тоже проснулся и заревел наперегонки со своими кузинами и кузеном.

Роберт победно взглянул на Карин.

В это мгновение раздался голос Регины:

— Ты можешь быть доволен, Роберт, ты добился своего. Но раз уж ты мне угрожаешь разводом, то знай, я спала с Ивонной!

Он побледнел.

— Да, и это было в сто раз прекрасней, в сто раз восхитительней, чем с тобой!

— Браво! — вскричала Карин, тоже, со своей стороны, торжествуя. — Наконец-то ты поняла, что сделать женщину счастливой может только женщина!

Роберт воззрился на свою благоверную:

— Так вот почему ты всё время пропадаешь у этих голубых студентов! Содом и Гоморра! Германия гибнет, моя собственная жена — лесбиянка.

Дети надрывались в крике.

Нотариус встал и попытался добиться тишины.

— Дамы и господа! Дамы и господа! Пожалуйста, успокойте ваших детей и послушайте меня!

Роберт тряс головой и, не в силах поверить, повторял:

— Моя жена... лесбиянка...

Наконец юрист добился внимания. Перекрывая многоголосый рёв детей, он спросил:

— Итак, вы отказываетесь от дома вашей матери, госпожа Маркуард?

— Да, — ответил за неё Роберт.

— Я не знаю, — неуверенно сказала Регина и принялась качать свою двойню.

— Заткнись, лесбиянка! — зашипел Роберт.

— Госпожа Маркуард, — сказал нотариус, — само собой разумеется, вас никто не торопит с решением.

— Наш ответ — нет, — чётко заявил Роберт.

Аня с ребёнком на руках обратилась к своей подруге:

— Карин, хоть мы и не можем продать дом, это всё же лучше...

— Нет, — решительно отрубила Карин. — Помолчи, ты, предательница! Я не гонюсь за буржуазной идиллией. Даже в этом хвалёном обывательском районе!

— Я хочу сделать вам предложение, — взяла слово Сюзанна.

Все с недоумением обернулись в её сторону. Франк покачал плачущего Александра, успокаивая его.

— В случае, если вы обе отказываетесь, мы с Франком подумали и решили, что мы переедем сюда.

— Что? Вы? — Регина вытаращила глаза. — Хотите разместиться в готовом гнёздышке!

— О каком готовом гнёздышке ты говоришь? Как уже сказал твой муж, дом нуждается в ремонте. Но Франк — мужчина с руками, и многое он может сделать сам. Особенно за те три года, которые он вынужденно проведёт дома по уходу за ребёнком. Кроме того, за ваш отказ я заплачу вам отступные.

Все удивлённо уставились на неё. Мать спросила:

— Но, дитя моё, где же ты возьмёшь деньги?

— Мама, я шесть лет проработала акушеркой, и всё это время мне было нужно не так много. Я сумела отложить девяносто тысяч евро и ещё возьму кредит в сто сорок тысяч, чтобы каждой из сестёр заплатить отступного по сто пятнадцать тысяч. Мне кажется, это вполне корректное предложение.

Роберт с вызовом рассмеялся:

— Ты хочешь, чтобы мы отказались от дома за твои убогие сто пятнадцать тысяч?! Нет, в таком случае я отзываю свой отказ. Ах, да я ведь и не отказывался! Господин нотариус, когда мы сможем запротоколировать дарение?

Франк широко улыбнулся. Судя по его виду, он наслаждался всем происходящим. Маленький Александр смотрел на него распахнутыми глазами.

— Ты не получишь дом, — снова заспорила Карин. — Аня — единственная законная претендентка. Даже если нам придётся взять на ремонт этот проклятый кредит, мы забираем дом.

— Никогда! — вскричал Роберт.

— Мы забираем дом только для того, чтобы он не достался тебе — ответила Карин.

Скандал пошёл по новому кругу, дети снова заплакали.

Сюзанна была разочарована. Она уже успела представить себе своего маленького Александра на качелях в материнском саду Как это было бы прекрасно!

Франк протянул ей ребёнка и помахал нотариусу:

— Господин Эммрих, вы не могли бы подойти?

Юрист поднялся и обошёл вокруг стола. Франк достал из кармана куртки конверт и приоткрыл его. Сюзанна с любопытством глянула туда, но ничего не смогла рассмотреть на мутной тёмной фотографии. В гостиной только и слышалось со всех сторон: «Обыватель! Лесбиянки! Денежный мешок! Голодранки!»

Маленький Александр разулыбался. У него была улыбка его отца.

— Это однозначно, — кивнул нотариус и поднял руку:

— Дамы и господа, пожалуйста, минуточку внимания!

После того как скандал немного утих, юрист спросил:

— Господин Маркуард, вы утверждаете, что первая из ваших близнецов родилась в два часа тридцать четыре минуты?

— Я не утверждаю, это действительно так и есть!

— Этому нет документального подтверждения! — выкрикнула Карин.

Нотариус повернулся к ней:

— А в вашем протоколе родов значится время два часа сорок одна минута?

— Да, совершенно официально.

— Тогда ни вы, ни вы не можете претендовать на дом.

Все замерли, затаив дыхание.

— Господин Бухнер только что предъявил мне снимок, сделанный полицейским радаром, — сказал юрист. — На этом снимке зафиксировано его превышение скорости. Водитель на снимке — несомненно господин Бухнер. Рядом сидит госпожа Раймунд с её новорождённым ребёнком. Время превышения скорости обозначено совершенно точно: один час пятьдесят одна минута новогодней ночи.

Лил дождь, смывая с гор остатки снега. Потоки стекали в долину, размягчая полевые дороги и вспучивая Вурцельбахский ручей. Сюзанна и Франк загрузили маленький «форд» книгами, среди которых едва нашлось местечко для спящего Александра. Сюзанна села за руль, машина тронулась. Франк с мокрой головой сидел рядом. Дождь барабанил в стекло. Под колесами расплескивались лужи.

Франк засмеялся:

— Прощай, Вурцельбах, эта коровья дыра больше никогда меня не увидит.

— А мне жаль мою красивую, уютную кухню-столовую, — с сожалением сказала Сюзанна.

— Ну да, — возразил Франк, — наш новый дом гораздо лучше. Сейчас приедем, я заварю горячий чай, а после попытаюсь растопить камин в гостиной.

— В холод это было бы так кстати! Сидеть, закутавшись в плед...

Они свернули на шоссе и двинулись в сторону перевала. Лес мрачно темнел за стеной дождя. Даже горы казались подавленными.

Они поравнялись с деревенским рестораном, рядом с которым всё и началось.

— Так что же, Александр был желанным ребёнком или нет? — спросила Сюзанна.

Франк опустил голову:

— Не был, а есть.

— Лучше, чем наоборот. А Теодор отрицает, что дети могут быть желанными.

— Серьёзно?

— Он отрицает даже то, что человек может быть свободен. На его взгляд, все наши действия и планы детерминированы.

— Чудак!

— И всё же мы свободны, — рассуждала Сюзанна. — Есть одно волшебное слово — познание. Любую манипуляцию можно обнаружить, прежде чем она достигнет цели. Вот это и подвело нашего интригана Теодора, который хотел переиграть самого Господа Бога.

— Что с ним теперь будет? — спросил Франк.

Сюзанна снизила скорость, притормозив тяжело нагруженную машину. Дорога спускалась вниз, к Бергштрасе. Она ответила почти без выражения:

— Хильдегард с ним окончательно порвала. Регина тоже хочет развестись с Робертом.

— Кажется, она уже переехала от него?

— Да. Она с обеими близняшками поселилась у Ивонны, в квартире этих двух гомосексуальных студентов. Своеобразная, но практичная и гармоничная компания. Развод обещает развернуться в настоящую битву.

Франк засмеялся:

— Ну вот, гомики искали одного субарендатора, а в итоге посадили себе на шею пятерых баб.

— Так жизнь играет нами.

— А Аня? — Он снова посерьёзнел. — Она как-то определилась со своим решением?

— Нет. Она продолжает жить с Карин и тайно встречается с Себастьяном.

— Чем же всё это кончится?

— Я рада, что мои сестры всё же взяли отступные, хотя это и напрягает нас с тобой. Кредит в сто сорок тысяч евро придётся выплачивать. Ты правду сказал, что на ремонт нам потребуется ещё тысяч сто?

Франк удобно откинулся на спинку сиденья.

— Сюзанна, об этом я не очень-то задумываюсь. Начну перекрывать крышу и постепенно буду продвигаться вниз. Если убрать внутри одну стенку, мы сможем устроить отличную кухню-столовую, не хуже той, что была у тебя в Вурцельбахе. А деньги откуда-нибудь придут.

— Но, Франк, по-твоему, это называется трезвым финансовым планированием?

— Сюзанна, ты всё-таки слишком полагаешься на свою голову.

Дождь не утихал. Внизу в туманной мороси простиралась серая долина. Но Сюзанне внезапно почудилось, что выглянуло солнце. Она как наяву увидела залитую солнцем равнину, по краю которой серебрилась лента реки.

Франк улыбался. За эту тёплую улыбку она согласилась бы умереть.