Завсегдатаи клуба, расположенного в Берлине, с самым живым вниманием отнеслись к тому, что случилось в клубе одного из сёл Пензенской области. Я рассказал немцам о поведанном российскими СМИ: о краже портрета Путина. Ночью неизвестные проникли в просторный зал, где устраивают дискотеки и концерты, сняли со стены портрет, прихватили три диска и микрофон, не взяв, однако, дорогостоящую музыкальную аппаратуру, и исчезли. Grani.ru со ссылкой на «Новые известия» от 22.03.2007 привели слова директора клуба Ольги Ласточкиной: «Сторожа у нас никогда не было. Нам и в голову прийти не могло, что у кого-то поднимется рука на Владимира Владимировича. Да и портрет-то самый обычный: его можно в любом книжном магазине купить за двести-триста рублей».
Сельское начальство глянуло в корень происшедшего и моментально поняло размеры грозящего последствия: «Придут люди на концерт, увидят, что Путин пропал со стены, и решат, что отношение к президенту у нас изменилось…» Посему собрания, концерты и другие мероприятия в клубе были отменены, его жизнедеятельность фактически приостановлена, в то время как власти решают две задачи: изыскания средств на новый портрет и поимки преступников.
Сообщив это, я сделал паузу, собираясь предложить вопросы для дискуссии, но меня опередила дама с окрашенными в синеватый цвет волосами, которые стояли вторчь благодаря гелю:
— Совершённое преступление именно и имело целью — парализовать жизнь культуры в селе.
Поскольку меня слушали поборники разнообразных культур, полагавшие необходимым наличие идейных противников, я умолчал о сомнении — таковые ли посягнули на культуру села Нарышкино? Согласившись с дамой, я остановился на мысли: итак, имел место вопиющий вызов антикультуры. Но кражей ли проявил он себя?
На лицах слушателей — недоумение и нетерпеливый вопрос.
— Возможно, портрет остался висеть, где висел. На нём лишь сделали надпись… — предположил я.
В нашем клубе серьёзный разговор требует соотнесённости с литературой, и, прежде чем продолжить, я прибегнул к помощи Гоголя. Очень шло к случаю место в «Мертвых душах», когда Чичиков, покидая деревню Собакевича, спрашивает мужика, как проехать к Плюшкину. Мужик знает того только по прозвищу — столь оно звучно, — и тут нельзя не полюбоваться гоголевским лирическим отступлением: «Выражается сильно российский народ! и если наградит кого словцом (…) — одной чертой обрисован ты с ног до головы!»
Черта, которая могла подразумеваться в нашем случае, в клубе хорошо известна. О ней и о том, кого она отличает, не раз упоминалось в беседах о России. Я должен был только поподробнее объяснить, каким оскорблением считается у россиян искажённый вариант слова «педераст». Затем я предложил представить: поутру пришла на работу названная директор клуба, взглянула на портрет — и… у неё потемнело в глазах, перехватило дыхание (что более подходит?..) У кого-то поднялась рука написать (на ком?!!!) самое жестокое, что только могло быть написано. Потрясённая женщина поспешно запирает клуб и бросается к представителям сельской власти, которым передаётся дрожь торопливости. С какими лицами разглядывают они начертанное слово… Что за кошмарная слава покатится о селе Нарышкино! И не на местных ли властях отыграется областное руководство? Потому чиновники решают инсценировать кражу, тайком унеся портрет и, для отвода глаз, мелочь. Кража — меньшее зло, нежели передаваемое из уст в уста: «Слыхал — в Нарышкино на портрете Путина написали …»
То, что так всё и было, подтверждают проволочки с приобретением нового портрета. Купишь его, повесишь, а ночью на нём появится то же слово… Спасение — в штатной должности сторожа, на что и стараются изыскать средства. Допустим, их найдут, но кончится ли дело? Или лучше сказать, перефразируя Манилова: не отразится ли оно на дальнейших видах России?.. Тут, держась признанной в берлинском клубе традиции, я перешёл к роману Достоевского «Братья Карамазовы». Девица Марья Кондратьевна готова представить Смердякова и юнкерочком, и молоденьким гусариком. А Смердячок (ласковое уменьшительное — объяснил я немцам) разве не видится массе россиян и лётчиком, и моряком, и десантником? Портрет из сахарной глазури так и манит к себе на бисквитных тортах. Выполненный же из шоколада разных цветов и помещённый в деревянную рамку, он идёт по двадцать одну тысячу рублей (600,6 евро) за штуку. Нередко портрет украшает свадебные платья. Так позволит ли он, предмет и лелеемый и вкушаемый, чтобы чиновники, прибегнув к обману, унесли его и уничтожили? Не случилось ли что-то из ряда тех явлений, на какие нам открывает глаза мировая литература? Более чем вероятно — он, подобно носу гоголевского майора Ковалева, сбежал. И, может, уже принялся передавать портретам-братьям запечатлённое на нём слово… Каково оно из сахарной глазури! А шоколадное!.. Но особое впечатление произведёт слово, оказавшись на подвенечном наряде.
Кое-кто тогда скажет: «Ну наконец-то!» Возможно — бывший капитан Алексей Иванов, который служил старшим офицером Красногвардейского военкомата Петербурга. Иванов ночами выявлял уклоняющихся от призыва. Остановив молодого человека, заявлял, что должен проверить его документы, и вёл в парадное дома N 42 по проспекту Ударников. Кончилось это для офицера приговором по статье «Насильственные действия сексуального характера». Осуждённый на срок три с половиной года в колонии общего режима, Иванов требует смягчения наказания — так неужели же не откликнется покинувший Нарышкино двухмерный Смердячок? Он непременно явится перед страждущим, даст тому посмаковать пикантное слово, и оба на всю ночь завеятся в Санкт-Петербург — шептаться по парадным.
И зря будет ждать вожделенного героя женская половина очарованных. Другой у него интерес. Да ещё попробуй управиться с обязанностями: хотя бы с теми, какие налагает нравственность. Разве не надо навестить в больнице человека, которому омоновцы, избивая несогласных, переломали рёбра и так, что те вонзились в лёгкое?..
Блистательный ум первоклассный юморист и сатирик Виктор Шендерович в одном из своих обозрений пошутил горько: Путин посетил госпиталь Тоцкого гарнизона в Оренбургской области, попросил у больных извинения за то, как с ними обращаются, а затем выразил соболезнование семье погибшего Радика Хабирова… Радик Хабиров, призванный в Татарстане, не вынес, подобно многим другим призванным, пыток и издевательств, какие им гарантирует служба. Он дважды убегал из Тоцкого гарнизона. Помещённый в психиатрическое отделение госпиталя, Радик Хабиров попытался покончить с собой, после чего его, наконец, «отпустили» — передав родителям в состоянии комы. Пробыв в ней больше года, он скончался.
Таким образом, увеличилось число умиравших после долгих мучений солдат, которых судьба связала с местом под названием, бытовавшим в пору моего детства: Тоцкие военные лагеря. Некое событие отметило и место и весь Оренбургский край, прославленный русской литературой, на чём я остановлюсь.
Никто не сказал об Оренбуржье лучше Сергея Тимофеевича Аксакова, автора «Семейной хроники», написанной от первого лица. В середине XVIII века дед рассказчика, выведенный под именем Степана Михайловича Багрова, жил в Симбирской губернии в своей вотчине. «С некоторого времени, — сообщает рассказчик, — стал он часто слышать об Уфимском наместничестве, о неизмеримом пространстве земель, угодьях, привольях, неописанном изобилии дичи и рыбы и всех плодов земных, о легком способе приобретать целые области за самые ничтожные деньги». Этот способ, используемый «с природною русскому человеку ловкостию и плутовством» (так у Аксакова. Прим. моё — И.Г.) показан в донельзя живых картинках…
Степан Михайлович решает переселиться в места несказанных благ, «хотя, — отмечает внук, — он был человек самой строгой справедливости и ему не нравилось надуванье добродушных башкирцев, но он рассудил, что не дело дурно, а способ его исполнения». И пустился в дорогу. Переправившись через Волгу под Симбирском, поехал на восток. Внук пишет: «Чем дальше углублялся дедушка в Уфимское наместничество (оно в 1796 будет переименовано в Оренбургскую губернию. — И.Г.), тем привольнее, изобильнее становились места». Сделав остановку в Бугуруслане, Степан Михайлович узнал: «В этом уезде уже мало оставалось земель, принадлежавших башкирцам», иные угодья были куплены русскими помещиками, другие заселялись «казенными крестьянами, которым правительство успело раздать земли, описанные в казну за Акаевский бунт» (Одно из многих восстаний башкирского народа против колонизаторов. Происходило в 1735-40 годах под предводительством Акая, вызванное захватом башкирских земель под крепости и заводы. — И.Г.) Степан Михайлович приглядел угодья, принадлежавшие одной помещице, но не заселённые, купил их и переселил сюда своих крепостных из Симбирской губернии.
До чего зрима, благодаря перу Аксакова, местность, где обосновался дедушка. С просьбой к нечитавшим обязательно найти книгу и прочесть всё, привожу строки: «непочатая степь, чернозем в аршин глубиною (…) все породы уток и куликов, гуси, бекасы, дупели и курахтаны (…) разнообразным криком и писком наполняли воздух; на горах же», на равнинах, покрытых «тучною травою, воздух оглашался другими особенными свистами», там водились «дрофы, журавли, стрепета, кроншнепы и кречетки; по лесистым отрогам жила бездна тетеревов; река кипела всеми породами рыб (…) всякого зверя и в степях и лесах было невероятное множество; словом сказать: это был — да и теперь есть — уголок обетованный». Восхищённый рассказчик сообщает о полученном от земли: «Урожай был неслыханный, баснословный».
Но и прежнее владение вовсе не отличалось в своё время скудостью природы. Аксаков пишет: «Троицкое некогда сидело на прекрасной речке Майне, вытекавшей версты за три от селения из-под Моховых озер, да, сверх того, вдоль всего селения тянулось (…) длинное, светлое и в середине глубокое озеро, дно которого состояло из белого песка; из этого озера даже бежал ручей, называвшийся Белый ключ». Однако то, как тут жили и хозяйствовали, дало свои результаты. Стало «так мало лугов, что с трудом прокармливали по корове да лошади на тягло (…) пахали одни и те же загоны (здесь: пахотные участки. — И.Г.) и, несмотря на превосходную почву, конечно, повыпахали и поистощили землю».
Поистине, как много изменилось тут: «Моховые озера мало-помалу, от мочки конопли у берегов и от пригона стад на водопой, позасорились, с краев обмелели и даже обсохли от вырубки кругом леса; потом заплыли толстою землянистою пеленой, которая поросла мохом и скрепилась жилообразными корнями болотных трав (…) От уменьшения, вероятно, Моховых озер речка Майна поникла вверху и даже выходит из земли несколько верст ниже селения, а прозрачное, длинное и глубокое озеро превратилось в грязную вонючую лужу; песчаное дно, на сажень и более, затянуло тиной и всякой дрянью с крестьянских дворов; Белого ключа давно и следов нет».
Всё это интересно представлять с мыслью, что голландцы умели не только сберегать и холить небольшие владения, но и отвоёвывали землю у моря… У каждого свой путь, и Степану Михайловичу Багрову с его крестьянами, как и множеству других переселенцев, не пришлось жаловаться на судьбу. Говоря о необъятных пространствах изобильного края, Аксаков проникновенно страстен: «Боже мой, как, я думаю, была хороша тогда эта дикая, девственная, роскошная природа!.. Нет, ты уже не та теперь, не та, какою даже и я зазнал тебя — свежею, цветущею, не измятою (С.Т.Аксаков, родившийся в 1791-м, первые детские годы провёл в поместье деда. — И.Г.) …Ты не та, но все еще прекрасна, так же обширна, плодоносна и бесконечно разнообразна, Оренбургская губерния!.. (…) Чудесной растительностью блистают твои тучные, черноземные, роскошные луга и поля, то белеющие весной молочным цветом вишенника, клубничника и дикого персика, то покрытые летом, как красным сукном, ягодами ароматной полевой клубники и мелкою вишнею, зреющею позднее и темнеющею к осени. Обильною жатвой награждается ленивый и невежественный труд пахаря, кое-как и кое-где всковырявшего жалкою сохою или неуклюжим сабаном твою плодоносную почву! (…) Мирны и тихи патриархальные первобытные обитатели и хозяева твои, кочевые башкирские племена! Много уменьшились, — отметил Аксаков, — но еще велики многочисленные конские табуны и коровьи и овечьи стада их».
Процесс, однако, шёл и шёл. Население сильно выросло в губернии, о кочевниках позабыли. А потом настало время, когда о всё ещё хлебородном крае, где частью сохранилась и красота природы, вспомнили на самом верху. Советское правительство приняло решение взорвать атомную бомбу в Оренбургской области: к юго-востоку от Бугуруслана, не так далеко от Бузулукского бора, в пятнадцати километрах от железнодорожной станции Тоцкое. Я рос в Бугуруслане и запомнил, как в разговорах меж взрослыми поминалось «испытание в Тоцких лагерях». Когда в пору гласности начали появляться публикации об этом, я, конечно, стал собирать их. К ним прибавилось напечатанное в русской зарубежной прессе.
При том, что многое, связанное с ядерным взрывом, скрывалось, а кое-что скрывается доныне, главное о событии было заявлено на третий день после него — разумеется, весьма обтекаемо: «В соответствии с планами научно-исследовательских и экспериментальных работ в последние дни в Советском Союзе было проведено испытание одного из видов атомного оружия. Целью испытания было изучение действия атомного взрыва. При испытании получены ценные результаты, которые помогут советским ученым и инженерам успешно решить задачи по защите от атомного нападения». (Сообщение ТАСС. Газета «Правда», 17 сентября 1954 года).
СССР готовился к ядерной войне с США, и для составления прогнозов не представлялось ничего лучшего, чем непосредственный опыт. Как реальный ядерный удар отразится на живой силе и технике? На населении? Для получения данных нашли наиболее подходящей густонаселённую Оренбургскую область с её Тоцким артиллерийским полигоном.
В то время главным лицом в государстве был Хрущёв; минобороны, которое именовалось Министерством Вооружённых сил, возглавлял Булганин. Его первый зам маршал Жуков выступил распорядителем того, что назвали общевойсковым учением «Снежок». «Сорок пять тысяч военных и еще больше мирных жителей стали заложниками (…) Участники чудовищного эксперимента умирали в безвестности, в живых остались немногие», — из вступления Александра Гороховского к интервью с Иваном Пушкарём, членом Союза ветеранов ядерных испытаний («Тоцкая Хиросима». Газета «Русская Германия», 16–22 августа 1999 N 32).
Иван Пушкарь рассказывает, как летом 1954 бригада, в которой он служил, была направлена из Прикарпатского военного округа в Оренбуржье. Перед этим отсеяли чем-либо серьёзно переболевших солдат. «Вместо них из иных формирований прислали здоровых, физически крепких бойцов». Там, куда прибыла бригада, «уже располагались части разных родов войск. Как мы узнали позднее, из всех военных округов Советского Союза. Палаточный лагерь растянулся на много километров, — вспоминает ветеран. — Два месяца шла тщательная подготовка (…) Огневые позиции артиллерии, исходные позиции танковых соединений разместились на пахотных землях рядом с небольшими деревнями. Среди дозревающей пшеницы закапывали орудия, минометы, САУ, танки, бронетранспортеры, автомашины и прочую военную технику».
Об упомянутых деревнях подробнее сказано в других публикациях. Михаил Павлов, «Оренбургская Хиросима»: жителей «Елшанки, Ольховки и Маховки, расположенных на расстоянии 5–6,5 км от эпицентра взрыва, вывезли… Буквально через несколько часов после окончания учения „гражданский контингент“ вернулся к родным пенатам» («Русская Германия», N 47/439 22.11–28.11 2004). Геофизик А.Мыш, награждённый орденом Мужества ветеран подразделений особого риска, бывший на Тоцких учениях водителем автомашины, пишет в статье «Преступление, названное подвигом»: «советские руководители в целях расширения дорогостоящего уникального эксперимента не разрешили даже временную эвакуацию населения некоторых поселков дальше восьмикилометровой зоны, дав рекомендации использовать для защиты людей особенности местного рельефа» (Газета «Контакт», N 20(112), 27. September — 10. Oktober 1999).
В статьях разных авторов говорится: утро 14 сентября было погожим. Чистое небо, безветренно. Кругом намеченного эпицентра на неодинаковом удалении привязаны к кольям или загнаны в загоны лошади, коровы, овцы, в клетках сидят кошки, крысы. Войска заняли окопы в радиусе 4–6,5 км. В девять часов двадцать минут по московскому времени поступила команда надеть противогазы. С летевшего на высоте восемь тысяч метров бомбардировщика была сброшена атомная бомба и взорвана в воздухе на высоте 350 метров. По одним источникам, это произошло в 09.33, по другим в 09.34. Михаил Павлов говорит: бомба была плутониевая, мощностью сорок килотонн, в два раза мощнее той, которую американцы взорвали над Хиросимой.
Кандидат физико-математических наук А.Мыш между тем указывает на обстоятельства: «остается неустановленным тротиловый эквивалент взорванной над Тоцком атомной бомбы „среднего“ калибра, данные о котором пылятся в архивах Министерства обороны. Маршал Г.К.Жуков считал, что он равен 40 килотоннам, но исследователи полагают, что по расстоянию возгорания объектов до 7 км эквивалент мог достигать и 100 килотонн. А вообще-то средний калибр находится в пределах 50-150 килотонн». А.Мыш отмечает: «Взрыв на высоте 300–400 метров наиболее опасен по последствиям, хотя бы потому, что с такой высоты на землю успевают выпасть не только тяжелые, но и легкие радионуклеиды».
Возвращусь к рассказу Ивана Пушкаря, для которого укрытием от ядерного удара был обычный окоп: «раздался страшной силы взрыв, вернее, два почти одновременных взрыва. Как будто над самым ухом по листу железа изо всех сил ударили огромным молотом. Спустя одну-две секунды после акустической волны до нас дошла волна ударная. Земля закачалась, как при сильнейшем землетрясении. Обдало жаром. Полетели в окоп ветки, сучья, комья засохшей земли, листья (…) Как только прошла ударная волна, мы, сняв противогазы, выпрыгнули из окопа. Я почувствовал боль в левом ухе, из него потекла кровь: лопнула барабанная перепонка. Это случилось и со многими другими ребятами (…) Стоя над окопом, мы обозревали полную картину взрыва: на наших глазах, перекатываясь и переливаясь всеми цветами радуги, рос атомный гриб (…) Сразу после взрыва начались артподготовка и бомбовые удары штурмовой авиации».
Из статьи Михаила Павлова: «Огромный гриб с шаровидной шляпкой переливался всеми цветами радуги. В этот огненный шквал ринулись самолеты 667-го полка истребителей-бомбардировщиков и начали сбрасывать в эпицентр обычные бомбы. В это же время на земле пришли в движение огромные массы войск. Артиллерия открыла ураганный огонь. Пошли в атаку танки и БТРы, и трудно даже представить, сколько тонн радиоактивной пыли поднялось».
Вновь слово Ивану Пушкарю: «Артподготовка длилась минут 25. Затем войска двинулись в наступление — на прорыв, в самое пекло. Люди шли через ядерную зону без защитных костюмов и спецодежды! И никто потом не проводил дезактивацию ни техники, ни обмундирования».
Вспоминает ещё один участник эксперимента бывший сапёр Виктор Савченко: «Имитируем нападение и выдвигаемся в сторону эпицентра (…) Картина страшная. Козы, бараны и овцы в загоне удручающе действуют на психику: шерсть сгорела, клочья спекшейся кожи и мяса, пустые глазницы. Земля отливает мертвенно серым и темно-желтым цветами. Вверх по склону дымятся пеньки — все, что осталось от 20-метровых дубов» («Я пережил ядерную войну…» Рассказ Виктора Савченко записал Александр Коц. Газета «Шанс», ноябрь 1999). Продолжает Иван Пушкарь: «Мы видели, как солдаты под руководством офицеров, облаченных в спецодежду (офицеры-то — в спецодежде! Прим. моё — И.Г.), собирали и грузили в специально переоборудованные машины несчастных животных: обожженных, слепых, искалеченных». Ветеран добавляет ошеломляющее: «Спустя два-три дня после взрыва местный райком партии стал устраивать массовые автобусные „паломничества“ к эпицентру взрыва. Экскурсии для взрослых и детей!»
В те времена при скудости жизни, особенно — жизни на селе, — экскурсии никак не могли быть в порядке вещей. В шестидесятые годы я учился в бугурусланской школе, и нас ни разу никуда не возили. Совершенно очевидно, что устроителям экскурсий было спущено повеление самого высокого руководства. Да иначе кто пропустил бы автобусы в зону только что проведённых испытаний?
Таким образом, эксперимент расширили ещё более. Помимо данных о людях, обречённых жить (доживать) окрест эпицентра, специалисты получали материал и о тех, кто лишь некоторое время провёл на заражённой местности. Не упустили из виду воздействие радиации на детские организмы.
В первую же очередь верхушку интересовало, насколько будет боеспособной солдатская масса в зоне ядерного удара (при минимуме затрат на средства защиты), как долго сохранится пригодность к использованию. Иногда читаешь, что и в США, мол, не пренебрегли подобным опытом. Насколько — «подобным»? Американцы проводили испытания в пустыне, в манёврах участвовали добровольцы, они имели спецодежду, и было их — один батальон. Все получили щедрую компенсацию — кроме того, государство не экономило на их медицинском обиходе.
Участники тоцких учений, правда, тоже не были обойдены заботой своего рода. Их обязали дать подписку о неразглашении государственной и военной тайны. В их послужных документах записывали: в сентябре 1954 года служил в Заполярье (на Дальнем Востоке, в Средней Азии…) Цитирую Михаила Павлова: «Возвращался, к примеру, демобилизованный солдат в свою родную деревню, а через год-два одолевала его неизвестная болезнь. Чем сельский эскулап мог помочь, если служивому запретили даже намекать на причины недуга? А если и намекал, то никто ему не верил, ибо в документах у солдата — совсем другое записано, соответствующими печатями и подписями заверено. Потому участники тех учений вымирали тихо, молча». Это и было предусмотрено верхушкой, распорядившейся о «мерах во избежание слухов» (а заодно — жалоб, просьб о помощи).
А.Мыш приводит данные: к 1994 году СМИ выявили всего около 400 живых участников учений. Иван Пушкарь говорит, какие письма он стал получать после первых публикаций: «Самих очевидцев в живых осталось мало. Но откликались их близкие — жены, дети, сестры… В каждом письме — боль. Практически все рассказывали, как мучительно умирали их мужья и братья, как болеют дети».
Позаботившись о фальшивых записях, бюрократический аппарат, несомненно, постарался, чтобы солдаты не пропадали из поля зрения тех, кто накапливал даты смертей от болезней. Стоит только вообразить, что таится в архивах!.. Михаил Павлов: «До сих пор информация о вреде испытаний и их последствиях остается тайной. В начале 1990-х годов данные эксперимента рассекретили, но лишь частично. По данным „Экологического анализа …“, проведенного учеными Оренбурга, Екатеринбурга и Санкт-Петербурга, радиационному воздействию в разной степени подверглись жители семи районов Оренбуржья. Согласно исследованиям, за последние десятилетия в этом регионе наблюдается прогрессивный рост онкологических заболеваний. Среди местного населения отмечается увеличение числа врожденных уродств. Последнее ученые объясняют генетическими изменениями в третьем поколении „очевидцев взрыва“».
Поблизости от Тоцкого полигона и сегодня растут деревья аномального вида, огромные грибы-мутанты…
Тоцкий же военный гарнизон живёт, как жил много лет, и то, что в путинское время бурно растёт число дезертирств — нормальное или аномальное явление?.. Дезертиров, нормальное дело, ловят и возвращают. К случаю с Радиком Хабировым можно добавлять и добавлять главки и подглавки. Журналистка Надежда Андреева рассказала: «из Тоцкого сбежали несколько уроженцев Саратовской области — по их словам, командиры отказывали им в медицинской помощи. Например, рядовой Юлдашев (27-я мотострелковая дивизия) не раз жаловался на боли в животе. Юноша добрался до дома, мать срочно отвезла его в больницу. Врачи обнаружили флегмозный аппендицит и провели экстренную операцию. Представители дивизии забрали пациента прямо с больничной койки, вернули в казарму и в наказание за побег подвесили к стене за наручники. В таком положении рядовой провел четырнадцать часов. Гарнизонная прокуратура не нашла поводов для возбуждения уголовного дела, назвав происшедшее „отдельным недостатком“ в работе командования» («Только не возвращайте в родную часть» — «Русский Берлин», N 21(570) 28.05–03.06.2007. Перепечатка из «Новой газеты»).
Приведён ещё один пример, в котором, как в испытаниях 14 сентября 1954, выявляется на клеточном уровне один и тот же внутренний код. Он определяет квазисуществование, каковое длится, со своими особенностями, ряд веков. Действительность сегодня педантично подтверждает щемяще-неотразимую вещь Василия Гроссмана «Все течет» — с её словами о душе-рабыне. Как душа эта проста в своей страсти выматывать душу у того, кто не согласен покорчиться на службе отчизне!.. И разве же она, душа простеца, не должна петь от гордости свершаемого подвига, коли телу доведётся принимать дозу облучения после взрыва родной атомной бомбы?.. То-то разливалось волнение, когда услышали, что распад СССР был «величайшей геополитической катастрофой XX века» и «настоящей драмой для российского народа». Ну как не любить Путина, который не только поднялся до пафоса этих фраз, но и печётся о том, чтобы его государство не проигрывало в сравнении с прежней империей, единственной страной, испытавшей ядерное оружие на собственном народе. Жители злосчастных домов в Москве и Волгодонске, свои же налогоплательщики, погибли, правда, не от атомного взрыва — но было-то это в самом начале. Попозднее, после многого, что долго перечислять, вписалось в историю проделанное в Театральном центре на Дубровке. Захват заложников, невозможный без участия компетентных органов, был весьма нужен верхушке, чтобы стать в глазах простецов «продолжением терактов осени 1999» — приводя к несложному: «Всё — чеченских рук дело!» Путин санкционировал операцию по так называемому «освобождению заложников», и 26 октября 2002 на них испытали отравляющий газ. Среди насмерть отравленных им — двенадцати-, тринадцатилетние дети. Вероятно, названное число умерших от газа 126 — ниже действительного. Многих удалось бы спасти, узнай врачи секрет газа. Путин мог распорядиться… Но была сохранена военная тайна — ради мощи державы (или для своих надобностей вроде той, когда применили полоний).
Как бы там ни было, Путина не оставляет равнодушным безвременная смерть человека. Вспомним недавние события в Эстонии, перенос «Бронзового солдата» с площади Таллинна на кладбище. Россияне приехали отстаивать памятник, но увлеклись грабежом магазинов, при этом один из молодых людей получил ножевое ранение и скончался. 18 мая 2007 на саммите в Самаре Путин обвинил в убийстве эстонские власти: «Это не убийство по неосторожности. Это сознательное убийство. Человека оставили без помощи истекать кровью, и он умер». Кем сказано! И сколько всего за этим!.. Боль (неуж нет?) оттого, что подводная лодка «Курск» — «утонула». Боль оттого, что не привелось спасти отравленных газом на Дубровке… боль, конечно же, за Беслан и за другое-другое-другое.
Воистину уменьшительное Смердячок должно быть произносимо с придыханием. Можно вообразить, до чего же массе простецов горько, что не на что купить его шоколадное воплощение — дабы не лизать его, а орошать слезами умиления.
Здесь никак не помешает глубокое раздумье. А оно требует сопоставления с литературой. Подходяще произведение Александра Грина. Нет-нет — не «Бегущая по волнам» и не «Алые паруса». У него есть вещи совершенно иного плана. Русский писатель Грин (уроженец Вятской губернии Александр Степанович Гриневский) написал рассказ «Малинник Якобсона» (Впервые напечатан в 1910 году, в журнале). Мы видим русского бездомного Геннадия, который оказался на западе империи, в краю эстонцев. Напомню: среди россиян, грабивших магазины и задержанных эстонской полицией, тоже были люди без определённых занятий и места жительства.
Итак, о Геннадии. Он хотел есть. «Рабочие, эстонцы и латыши, шли мимо него под руку с чисто одетыми женщинами (…) Чужой город вызывал в нем легкую, тревожную злобу чистотой и уютностью старинных маленьких улиц». Человек остановился перед домом, на крыльце которого сидел хозяин, чьё лицо, «изъеденное ветром и жизнью, пестрело множеством крепких, добродушных морщин». Портрет не обманывал — Геннадию, попросившему хлеба, дали его. Отойдя в переулок и съев хлеб, человек выразил благодарность:
«— Чухна рыжая, — сосредоточенно выругался он».
Перед ним был забор, в который с другой стороны били солнечные лучи — щели пылали, словно там, в оберегаемом небольшом пространстве, светилось своё, маленькое домашнее солнце (великолепная деталь Грина. — И.Г.) «Угрюмое любопытство бездельника» — штрих! — подтолкнуло Геннадия, не без труда ему удалось заглянуть за высокий забор. Он увидел принадлежащий эстонцу, который дал ему хлеб, крошечный взлелеянный малинник. Человека взволновало. «Древний огонь земли вспыхнул в нем, переходя в глухой зуд мучительной зависти. Бесконечные… поля, тощие и бессильные, как лошади голодной деревни, — выступили перед ним… Соломенные скелеты крыш, чахлые огороды, злобная печаль праздников…» Он кинулся в сладострастном исступлении уничтожать малинник. Убежать не успел. Хозяин поймал Геннадия, и тот в первую секунду ужаснулся, что его сейчас убьют. Эстонец, видя гибель десятилетних трудов, потерянно спрашивал: зачем он «ломал»?
Пришельца вышвырнули в переулок. Чувства, пережитые героем в продолжение рассказа, помогают представить настроение, в каком прибыли в Таллинн люди реальные. Они приехали в роли посланцев всё ещё немалой империи, которая искони, в миновавшую эпоху, расширялась, нигде не созидая долговечных домашних солнц. Истощалась превосходная почва, глубокие прозрачные озёра становились грязными вонючими лужами, и народ переселялся в новые присоединённые края, где «обильною жатвой награждается ленивый и невежественный труд пахаря». Там, где земля оказалась невероятно богатой и, вопреки и революции и коллективизации, сохраняла плодородие, над нею и её жителями, по приказу родной власти, взорвали атомную бомбу.
Похожее — впереди. Нет, на населении не испытают новое оружие, верхушка не выбросит на это деньги. Аварии, теракты, как бы устраиваемые внутренним и внешним врагом, заварушки у границ в ближнем Зарубежье — вот что будет преподноситься, чтобы масса простецов льнула и льнула к власти…
Всегда были люди другой России. Когда-то, в семнадцатом-восемнадцатом годах, они шли воевать за Учредительное собрание, они умирали в попытке дать жизнь началу народовластия. Их именами не назвали улиц. Улицы — для согласных!
Несогласным будет тем труднее в смрадце державности, чем слаще на запах и вкус станет Смердячок. Есть те, кто до сего дня верит и пишет, будто он уйдёт, как обещал столько раз. Можно прочесть: продлить время правления предлагал он не для себя, ведь это нанесло бы непоправимый урон имиджу России и его собственному.
Он напукает на один имидж, да так, что другой станет только славнее: имидж бессрочного Смердячка.
Очерк опубликован в Интернете 14 июня 2007:
http://www.zaprava.ru/hronica/Smerdjachok3.pdf www.chechenpress.info/events/2007/06/14/01.shtml
Напечатан в журнале «Литературный европеец», N116/ 2007,Frankfurt/Main,ISSN 1437-045-X.