Первые шесть месяцев жизни Альбертины я заботилась о ней дома, в то время покойный супруг продолжал работать. Это опыт настойчиво приводил меня к мысли о том, о чем раньше я как-то и не думала: после рождения ребенка жизни матери и отца расходятся таким образом, что там, где раньше они жили в состоянии некоторого равенства, теперь они существуют в своего рода феодальных отношениях друг по отношению к другу. День, проведенный дома в заботах о ребенке, является полной противоположностью дню, проведенному за работой в офисе. И не важно, каковы относительные достоинства каждого из них, это дни, проведенные на противоположных сторонах света.

Рейчел Каск, 2001:5

Может показаться, что эта книга предполагает, будто все зависит от способности женщины выполнять свою роль матери. Несмотря на то что упоминаются «родители», в ней передается общее ожидание того, что все-таки это практически неизбежно задачи, решаемые женщинами, а не мужчинами. Хотя, разумеется, способность помогать в регуляции другим и управлять своими чувствами не зависит от пола. Мы все это делаем. Абсолютно возможно, что какой-то другой взрослый, настроенный на ребенка и доступный для него, а также преданный идее постоянно быть внимательным к ребенку, будет помогать младенцу в регуляции состояний и заботиться о нем. Все в большей степени отцы принимают участие в этой заботе и даже, в ряде случаев, становятся основным родителем, заботящимся о ребенке. Факт того, что эта деятельность воспринимается как женская, в большей степени является элементом конкретной культуры, так как она вырастает из более ранних биологических императивов. Но в современном мире назначение на эту роль женщины становится все более затруднительным. Женщины теперь редко сталкиваются с процессом заботы о ребенке и его выращивания до момента, когда они рождают своих детей, и редко достаточно уверены в том, что смогут настроиться на своего ребенка, отражая мужскую неуверенность при принятии подобной роли.

Мой собственный опыт заботы о моих детях, пока они были совсем маленькими, был таким же культурным шоком, как его описывает Рейчел Каск. Моя активная жизнь работающего человека сменилась длинными днями, которые проходили как в замедленной съемке, пойманные в ловушку младенческой жизни. Я кружила вокруг своего малыша, поглощенная его потребностями — пытаясь одновременно с этим, буквально как фокусник, жонглирующий мячами, поддерживать чистоту в доме, приготовить ужин, выбраться из дому и найти других взрослых людей, с которыми можно было бы пообщаться. Жизнь с ребенком задавала свой ритм, отличный от ритма той шумной, занятой жизни в офисе, к которой я привыкла, общаясь с коллегами, разбираясь с бумажной работой, телефонными звонками, офисной техникой. В самом начале это было похоже на жизнь под водой, в удивительном, слабо освещенном аквариуме, когда ты изо всех сил пытаешься двигаться быстрее и сделать хоть что-нибудь.

Я обнаружила, что в этом Мире Младенцев никто не знает и никому нет дела до того, что ты думаешь, что ты сделал или кого ты любил. Ты просто становишься «мамой с ребенком». Эта роль включает в себя все те стороны личности, которыми ты обладала или хотела бы обладать. Для многих женщин это невыносимо. Для других это приятный мечтательный мир, который им не хочется покидать, в котором они освобождены от груза необходимости настойчиво чего-то достигать. Но, наверное, для многих женщин, которые идентифицировали себя с ролью, которую они играли в мире занятых, работающих людей, очень непросто приспособиться к новым условиям. Так как возможности реализовать себя в мире работающих людей для женщин все расширяются, многим достаточно сложно сопротивляться давлению прежней роли. На протяжении последних нескольких десятилетий все растет число тех женщин, которые совсем недавно стали матерями, но возвращаются на работу и оставляют своих малышей заботам других людей, несмотря на то что при этом они могут чувствовать себя разрывающимися на части от этого и ужасно скучать по своим детям, пока они на работе.

Такое состояние дел поддерживается политиками. Отпуска для ухода за детьми для матерей и отцов очень коротки и не гарантированы всем работающим людям. Эти отпуска основаны не на нуждах ребенка, а являются неким жестом, чтобы дать родителям время оправиться от эффекта встречи с новорожденным. Они торопят родителей скорее выходить на работу. В действительности различные программы в США и Великобритании гораздо более активно пропагандируют раннее возвращение матерей-одиночек на работу, чем заботу о своем ребенке и обращение за государственным пособием. Это дает всем женщинам понять, что ценность материнства совсем не высока, что важна только общественная роль женщины.

Однако ситуация может измениться. Формируется новый тренд среди высокооплачиваемых женщин, работающих в корпорациях, покончить с прежней жизнью, чтобы быть с ребенком. Если верить журналистке Дженис Тернер, то образ затянутой в строгий костюм женщины, всегда при ежедневнике, но при этом недавно родившей ребенка, выходит из моды. Вот как она говорит об этом: «По правде говоря, образ “пришлите-мне-срочно-факс-в-Портленд”» становится таким же устаревшим, как и химическая завивка» («Гардиан», 28 марта 2003). Разумеется, многие молодые матери часто осознают, что больше всего им хочется быть рядом с обожаемыми младенцами, но чувствуют, что если они не вернутся на работу по истечении трех или шести месяцев, то разочаруют окружающих, ведь женщины так мучительно боролись за право на равный труд с мужчинами, и за то, что к ним можно относиться как к профессионалам, и за то, что им должны платить равные с мужчинами зарплаты. Они также могут потерять свое место на карьерной лестнице.

Некоторые женщины также могут быть движимы финансовой необходимостью продолжать работу. Как бы то ни было, исследования показывают, что если женщине предоставить свободу выбора, то большинство предпочтут делить родительство и частичную занятость (Ньювел, 1992). Кажется, по иронии судьбы, после всех тех изменений, которые претерпело положение женщины на протяжении веков в западных обществах, в конце концов женщины хотят того, что наши предки принимали как должное: быть всем понемногу — быть частью социальной группы и выполнять какую-то работу, при этом наслаждаться заботой и воспитанием своих собственных детей.

Очень похоже, что и детям нужно это же, несмотря на то что, возможно, их никто никогда не спрашивал. В этой книге говорится в большей степени о потребностях детей в том возрасте, когда они не могут выступать от собственного имени. В прошлом некоторые феминистки, например Стефани Лоулер, противились представлению о таких «потребностях», утверждая, что «потребности» политизированы и что потребности определяются социумом, а не являются внутренне присущими. Как и многие до нее, она возражала против определения хороших матерей как тех, чьи собственные потребности «совпадают с потребностями ребенка», в то время как они сами «становятся невидимыми вне их способности отвечать этим потребностям» (Лоулер, 1999:73). Ее протесты звучат вполне искренне в контексте нашего современного социального устройства. Так или иначе, но современные условия материнства, в которых женщины принуждаются к изоляции от детей, отрезанные от нормального социального взаимодействия, никаким образом не являются неизбежными. Проблема не в ложных «потребностях», проблема в том, как мы вокруг этих потребностей организуем свою жизнь и как эта организация превращает их в тиранию.

В этой книге я продемонстрировала, что такие потребности — не плод фантазии, не инструмент пропаганды для порабощения женщин, у них есть биологическая основа. В течение «первичного периода», как назвал Мишель Оден период зависимого младенчества (1986), у младенцев в самом деле есть очень настоятельные потребности. Они требуют больших затрат, так как они продолжительны, иногда сложно постижимы в отсутствие речи, и они не согласуются с потребностями взрослых. Нельзя попросить младенца подождать, пока ты закончишь телефонный разговор или свой обед. Как только раздается крик, есть необходимость его успокоить, и это превыше всего. Младенец не может ждать, так как у него нет представления о времени и в связи с этим нет способности отложить свою потребность в чем-то минут на 10. Когда родители откликаются на сигналы ребенка, они участвуют во многих биологических процессах. Они помогают нервной системе ребенка созреть и не быть перегруженной стрессами. Они помогают биоаминным схемам установиться на умеренном уровне. Они делают вклад в здоровье иммунной системы и правильное функционирование механизма реагирования на стресс. Они помогают формированию префронтальной зоны коры и способности ребенка удерживать информацию в уме, осознавать чувства и действовать сообразно им, сдерживать импульсивное поведение, что будет очень важным в его будущей способности вести себя в социуме.

Это звучит пугающе сложно. Мне бы хотелось, чтобы у меня было больше знаний, когда я растила своих собственных детей. Хотя, по большому счету, родителям часто не требуется осознавать все эти процессы, чтобы обеспечивать их исполнение. Любой взрослый с нормальной чувствительностью и готовностью откликаться на сигналы ребенка будет делать это не раздумывая. Дети могут расцветать в самых разных, порой удивительных, обстоятельствах, при достаточном внимании к ним. Проблемы возникают, когда они не получают достаточного внимания или получают внимание, которое является враждебным или критическим, — в этом случае переживания могут варьироваться по своей интенсивности, но потом выражаются в различных последствиях-от небольших психологических проблем до серьезных психических расстройств во взрослом возрасте. Но враждебно настроенный, критикующий или игнорирующий родитель (биологический или приемный) — это неизбежно родитель, испытывающий стресс, неизбежно тот, кто сам в своем детстве жил не с самым лучшим родителем.

Все это имеет большое значение, так как нервная система ребенка гораздо более чувствительна на этих ранних этапах жизни, чем в дальнейшем. Ранние переживания, эмоциональный опыт могут изменить биохимию мозга. Как говорил Джозеф ЛеДу: «Немного лишних связей тут, чуть-чуть больше или чуть-чуть меньше нейротрансмиттеров там, и животные начинают вести себя совершенно по-другому» (ЛеДу, 2002). То, что для стороннего наблюдателя может выглядеть как незначительные различия в поведении — между матерью, которая спешит к своему младенцу, как только слышит его плач, и той, что сначала допивает свою чашку кофе, между родителем, который о своем ребенке говорит исключительно позитивно, и тем, что говорит о нем, как о «занозе в одном месте», — может иметь значительные последствия. Родители, которые с большой неохотой выполняют свои обязанности, враждебно настроенные родители, родители в стрессе, отсутствующие или не обращающие внимания на ребенка родители будут не в состоянии обеспечить ребенку ту среду» в которой он нуждается для развития эмоциональной сферы. Их дети могут быть хорошо накормлены, они могут пройти все основные вехи своего развития, они могут быть даже смышлеными в области освоения новых знаний, если они получают другие виды стимуляции в нужном объеме, но в эмоциональном смысле они будут слабо развиты.

Я описала, как качество взаимоотношений между родителями и ребенком влияет и на биохимию, и на структуру мозга. Наиболее часто повторяющееся поведение родителей — и матери, и отца — будет зафиксировано в мозге ребенка в нейронных путях в качестве руководства в отношениях между людьми. Этот повторяющийся эмоциональный опыт превращается в обучение, и, говоря о нейронных путях, вовлеченных в выражение и испытывание эмоций, речь идет об обучении тому, что ожидать от других людей в рамках тесных взаимоотношений. Другие люди отзывчивы к чувствам и потребностям друг друга или их необходимо прятать? Они помогут в том, чтобы справиться с эмоциями, и помогут мне почувствовать себя лучше или они будут обижать и разочаровывать меня? Наша базовая психологическая организация формируется в ходе обучения, основанного на нашем обобщенном эмоциональном опыте в самые первые месяцы жизни.

Еще одна причина, по которой это социальное обучение настолько важно, состоит в том, что оно дает средства для восстановления от тяжелого стресса, несчастья. Обладая уверенностью в том, что значимые для тебя другие люди отзовутся, когда ты будешь в них нуждаться, позволяет сохранить позитивный настрой при преодолении сложных ситуаций. Знание о том, как отвлечься от тяжелых чувств, когда ты не можешь ничего с ними поделать, позволяет пережить их. Обладание навыками самоуспокоения с помощью слов или музыки позволяет восстановить душевное равновесие. Эти способности регуляции являются столпами эмоционального благополучия, а психопатология возникает, когда возникают проблемы в этих регуляторных механизмах.

Люди, которые не владеют таким инструментарием, с трудом поддерживают душевное равновесие. Их возбуждение часто застревает в положении «включено» или «выключено». В положении «включено» они часто огорчаются, и остаются огорченными долгое время; их мысли только усугубляют их печаль; они обращаются с неуместными запросами к окружающим и не получают той поддержки, которая им была бы нужна. В положении «выключено» они подавляют свои чувства, избегают других людей, не рассказывают о своих переживаниях, остаются в печали так долго, как долго воспоминание о том, что вызвало печаль, сохраняется в сознании. Эти две тенденции очень близки к категориям ненадежной привязанности — «избегающей» и «тревожной»; «дезорганизованная» привязанность характеризуется переходами от одной тенденции к другой. По сути, последние работы, посвященные механизму отклика на стресс и раннему развитию мозга, внесли ясность в наше понимание биологических основ состояния привязанности и подтвердили, что психология привязанности заслуживает внимания с научной точки зрения.

Когда родители испытывают сложности в том, чтобы ответить на потребности своих малышей, потому что они в депрессии, одиноки, сами не справляются с управлением своими чувствами, живут с партнерами, которые не в состоянии оказать им должную поддержку, деликатный процесс раннего развития может пострадать, и те же самые проблемы регуляции возбуждения будут переданы следующему поколению. Младенцы затем также формируют ненадежные стратегии для управления эмоциональными подъемами и спадами и рискуют избрать один из путей, который может вести к психопатологии в дальнейшей жизни при встрече с эмоциональными испытаниями. Некоторые варианты развития событий я описала в этой книге. Человек, страдающий от депрессии, все время находится в состоянии возбуждения, мысли постоянно крутятся в голове, и он не в состоянии успокоиться. Человек, страдающий от посттравматического синдрома, находится в еще большем возбуждении и не может отключить запущенный механизм реагирования на стресс. Эмоциональная боль при расстройствах личности также подразумевает похожее возбуждение, которым сложно управлять. На другом конце шкалы находятся те, кто страдает от психосоматических расстройств, и они стремятся подавить свои чувства. Те, кто подавляет свой гнев в семье, может стать непредсказуемо агрессивным и склонным к насилию в других ситуациях, и так далее. Корни многих эмоциональных расстройств по сути своей являются регуляторными. Их никогда не было просто отнести к каким-то конкретным «болезням», так как они во многом пересекаются друг с другом и «сопутствующими патологиями». Наиболее вероятным кажется то, что эмоциональные расстройства являются результатом целой цепи происшествий, корнями уходящими к сформированным в самые ранние периоды жизни схемам регуляции, на которые повлияли более поздние обстоятельства и последующее закрепление этих схем. Специфические комбинации вроде беспокойства с депрессией или паники с беспокойством могут возникать при определенных обстоятельствах.

Несмотря на то что психиатрия с интересом откликается на устойчивые результаты исследований, посвященных механизму реагирования на стресс, до сих пор кажется, что профессионалы в этой области не до конца приняли во внимание значимость того, как раннее младенчество и его эмоциональные переживания влияют на формирование и на построение биоаминных проводящих путей. В то время как президент Американской психиатрической ассоциации, Нэнси Андризен, признает, что механизм реакции на стресс включен в целый спектр состояний, связанных с душевным здоровьем, подтверждая, что кортизол может быть причиной многих душевных заболеваний (Андризен, 2001:107), она не признает, что сам механизм реагирования на стресс может быть обусловлен и деформирован в результате раннего эмоционального опыта, полученного еще в утробе или в течение первых месяцев жизни.

В то же время она высказывает мнение, что уровень заболеваемости депрессией активно растет. Другие психиатры также говорят о значительном росте детского антисоциального поведения. Андризен утверждает, что причина этого во все растущем количестве стрессов в нашей жизни, в том, что она становится все более соревновательной, чем ранее, в ней остается все меньше устойчивых ценностей, которые служат маяками для людей, в наступившей эре цинизма и материализма (Андризен, — 2001:239). Не могу сказать, так ли это, но она отказывается признать, что жизнь женщин определенно изменилась. Все растущее участие женщин в экономической жизни, особенно в период, пока дети очень малы, делает все более затруднительным соответствие требований карьеры и требований материнства. В этот период жизни, для которого характерен особенно активный рост числа страдающих от депрессии, все о большем числе детей в дневное время заботятся незнакомые люди, а родители заботятся о своих детях только вечером по завершении трудного рабочего дня.

В сложившейся ситуации, я думаю, мы качнулись от одной крайности к другой, обе из которых неприемлемы, когда определенную цену платят или матери, или младенцы. Бетти Фридан впервые описала подавленность молодых матерей в 1960-х, задыхающихся в пригородах, когда для них невозможна никакая другая роль, кроме как роль «мамочки» или жены. Но наше сегодняшнее положение может быть таким же угнетающим для младенцев и маленьких детей, которых все больше сдают в ясли и детские сады, группы присмотра за детьми, брошенными перед экранами телевизоров, пытающихся пристроиться где-то рядом с занятой жизнью родителей, которые все время где-то, но не с ними. Каким же образом таким детям научиться управлять собственными эмоциями?

За такой жизнью стоит внутренний сигнал о том, что отношения не являются приоритетом, приоритетом является работа. Отношения все больше становятся своего рода «испытанием», заключенным в рамки времени, проводимого с семьей. Регуляторный аспект, свойственный близким взаимоотношениям, полностью утрачен при таком подходе. В то время как взрослые вполне могут удовлетвориться короткой беседой в конце дня или телефонным разговором, когда им нужно справиться со своими чувствами при участии партнера (а часто и получить помощь в регуляции от коллег по работе), детям требуется гораздо более продолжительная регуляция. Она возможна обычно только в очень дорогих заведениях по присмотру за детьми, где ребенок может получить длительное внимание хорошего качества от знакомого взрослого. Более бюджетные варианты обычно не предоставляют такого рода внимания, и в них ребенок будет лишен возможности получить необходимый объем эмоциональных знаний, который жизненно необходим в этот период жизни.

Свойства хорошего родительства (и любых близких взаимоотношений в целом) совпадают с основными регуляторными свойствами: способностью слушать, способностью замечать, способностью исправлять поведение и восстанавливать приятные чувства через разного рода физический, эмоциональный или интеллектуальный контакт-через прикосновение, улыбку, разные способы облачения чувств в слова и мысли. Это персональные качества, но они не могут найти своего выражения в полной мере в культуре, которая предполагает, что дети находятся где-то на границе жизни их родителей. Для того чтобы быть способным замечать и реагировать на чувства других людей, требуется время. Требуется, чтобы чувствам уделялось какое-то умственное пространство, было и желание, и настрой выносить взаимоотношения на первый план. Это своеобразный вызов современному обществу, сфокусированному на достижении целей.

Недавно в ресторане я заметила высокого, хорошо выглядящего мужчину с седыми волосами, который задавал трепку официантам. Он жаловался на скорость обслуживания и затем спросил, принесли ли они заказанные напитки. Потом он спрашивал, почему ему не предложили пармезан. Он был настолько поглощен удовлетворением своих физических потребностей, что совершенно не обращал внимания на эмоциональное состояние других людей, сидевших с ним за столом, которые чувствовали себя все более смущенно и дискомфортно. Живой разговор, который завязался, когда они сели за стол, постепенно затих по мере того, как атмосфера накалялась. Эта сцена довольно типична для менталитета, который сфокусирован на том, чтобы дела были сделаны, блага получены, цели достигнуты, при этом теряется смысл и жизнь взаимоотношений. Этот мужчина не думал ни о том, что чувствует официант, ни его собеседники за столом. Его цель состояла в том, чтобы получить правильное блюдо в правильное время. Он утратил возможность получать удовольствие от приятной компании, от беседы, от возможности расслабиться вместе с другими людьми — от того, что дает совместная трапеза, а не получение удачного блюда. Этот менталитет, направленный только на достижение цели, присущ и тем, кто пишет колонки в газетах, высмеивая необходимость в положительной самооценке, или «барахтанье» в чувствах. Сила воли и перенапряжение сил ценятся гораздо больше чуткости и желания уделять время другим. Жизнь трудна, скажет такой человек, изволь справляться. Таким образом разрыв между телом и разумом, мыслями и чувствами, частным и общественным все растет. Для того чтобы прислушаться к чувствам — своим или кого-то еще, — может потребоваться снижение темпа. Это может замедлить достижение целей. За последние 200 лет или даже больше западная культура достигла значительных успехов в достижении материальных целей за счет резкого развития технологии и науки. Мы так хорошо обеспечены сейчас с материальной стороны, что практически везде в западных обществах доступен электрический свет и отопление, развлечения можно получить, щелкнув пультом дистанционного управления, связь со всем миром доступна практически без усилий, а большой выбор блюд, которые несложно и быстро приготовить, можно найти в любом супермаркете. Мы насыщены товарами и услугами настолько, что теперь возникает дискуссия, есть ли предел богатству, за которым не наступает улучшения благополучия. Возможно, поэтому нам теперь доступна роскошь вопроса о том, можно ли как-то улучшить наши жизни за счет нематериальных аспектов.

Многие научные исследования в области изучения эмоций выглядят как изобретение колеса. Они подтверждают важность прикосновений, чуткости, уделения внимания и времени другим людям. Но как это можно закрепить законодательно? Возможно, это совершенно неосуществимая мечта о том, что представители правительственных структур смогут как-то повлиять на качество детско-родительских отношений в раннем возрасте. Это же частные вопросы, которые решаются в частных домах. Что еще может быть сделано сверх того, что уже сделано в пропагандировании декретных отпусков для матерей и отцов и через призывы к работникам проявлять больше гибкости по отношению к своей занятости на работе. Эта книга не предназначена для того, чтобы ответить на эти вопросы, но в ней стоит задать вопрос о том, можем ли мы позволить себе оставить вопрос раннего родительства в области частного и личного.

В основе закрытости темы заботы о маленьком ребенке, как я думаю, лежит допущение о том, что материнство является чем-то внутренне присущим. Правда в том, что рождение ребенка и кормление его грудью- процессы настолько же физические, биологические, как и занятие любовью. Есть внутренняя биологическая «предварительная готовность» для осуществления этих процессов. Однако, как и сексуальная активность, они во многом и культурно обусловлены. В обществах, живущих более простой жизнью, младенцы и дети всегда присутствуют в обычной жизни. Естественным является то, что детей держат на руках, успокаивают и воспитывают их, постигают то, как с ними обращаться. Другими словами, психологическая подготовка к тому, чтобы стать родителем, происходит через социальное обучение и наблюдение. Но в западном обществе, где люди отрезаны друг от друга жизнью в отдельных домах и квартирах, где работа оторвана от жизни в доме, такие возможности просто не возникают. Очень немного шансов увидеть то, как опытная мать обращается с младенцем или ребенком постарше, и очень редко когда получается попрактиковаться с детьми других людей. В этих обстоятельствах практически единственным источником информации являются книги и телевизионные программы. Гораздо чаще молодые родители просто полагаются на свое неосознанно полученное знание, основанное на собственном младенческом и детском опыте. Ими будут управлять такие «инстинкты». Вот почему отчасти неработающие образцы поведения передаются из поколения в поколение.

Если мы будем настаивать на приоритете товарного производства, призывая всех взрослых людей, включая родителей маленьких детей, направить все свои силы на достижение материальных целей и построение карьеры, мы можем встретиться с эмоциональным провалом. Придется заплатить определенную цену, если рядом с детьми не будет внимательных взрослых, которые помогут их развивающейся нервной системе, чтобы они могли стать эмоционально здоровыми взрослыми, готовыми к встрече с жизненными сложностями и готовыми прикладывать усилия для поддержания отношений. Эти проблемы оказывают огромное социальное влияние и создают огромные расходы. Так, в Англии расходы на антидепрессанты составили 239 миллионов фунтов стерлингов. Но политики, как и врачи, предпочитают реагировать лишь на симптомы. Когда речь идет об антисоциальном поведении молодежи или депрессиях у молодых женщин, понятно, что нужно искать способы остановить такое поведение и снимать стресс. Однако теперь у нас есть информация, позволяющая двигаться дальше.

Новая информация, которую предлагает наука в последние десятилетия, дает возможность сказать, что могут быть предприняты отдельные шаги для того, чтобы смягчить многие проблемы социального и душевного здоровья. Чтобы изменить ситуацию, чтобы дать большему количеству детей оптимальный старт, чтобы в будущем они были эмоционально оснащены, чтобы справляться со сложностями жизни, нам необходимо инвестировать в раннее родительство. Это весьма дорогостоящие инвестиции. Для того чтобы создать условия, в которых каждый младенец будет получать отзывчивую заботу, в которой он или она нуждается для развития эмоциональных навыков, взрослые должны получать всяческую поддержку, и их должны ценить. Это само по себе повлечет целое море изменений в культурных установках. Вместо того чтобы стесняться и прятать грудное вскармливание, мы будем принимать и ценить его. Вместо того чтобы изолировать женщин с младенцами дома, родительство — вне зависимости от того, кто исполняет эту роль, — будет опираться на локальные сообщества взрослых.

Раздумывая о том, как уменьшить двойной стресс от изоляции и отсутствия опыта, который является бичом современного родительства в развитых экономиках, нужно радикально переосмыслить условия, в которых оно происходит. Эго означает, что нужно предоставить гораздо более гибкие условия для работы, сформировать возможности более активно делить родительские обязанности между родителями и другими членами сообщества. Если родители предпочитают работать и делегировать свои обязанности по уходу и воспитанию ребенка другим, эти люди, замещающие родителей, должны иметь хорошее образование и должны быть научены тому, какие потребности есть у ребенка и как к ним нужно относиться. Также они должны получать должное поощрение, чтобы они были очень преданы собственной работе, — все это требует финансовой поддержки.

Наряду с тем, чтобы заглянуть в будущее, мы должны обратиться к наследию в виде ненадлежащего обращения, которое имеет тенденцию повторяться из поколения в поколение. Недостаточно только уменьшить внешний стресс, не обращаясь при этом к внутреннему миру родителей. Те, кто испытывает сложности в управлении своей реакцией на стресс из-за проблем и переживаний в раннем возрасте, не обязательно будут иначе обращаться со своими детьми, даже если они чувствуют поддержку сообщества. С этим прошлым грузом эмоциональных проблем также необходимо разбираться, если мы хотим разорвать порочный круг плохой регуляции, которая передается дальше, даже если ее носители делают это неосознанно. Моя работа в детско-родительской психотерапии как раз и направлена на то, чтобы остановить повторение и передачу разрушительных образцов эмоционального поведения, и именно родители должны осуществить такую перемену. Некоторые родители могут предпочесть более непосредственное руководство и поддержку в рамках их родительского опыта, и эти поддержка и руководство могут быть частью работы наблюдателей от здравоохранения. Такие решения не очень сложно применить в жизни, они доказали свою эффективность там, где их попробовали внедрить (Либерман и др., 1991; Олдс и др., 1998). Они могут оказаться достаточно рентабельными, позволяя значительно снизить социальные расходы, вызванные преступлениями, лишением родителей родительских прав и помещением детей в детские дома и интернаты, а также решением других проблем, связанных с последствиями плохого управления эмоциями.

Доказательства, приведенные в этой книге, как я надеюсь, демонстрируют настоятельную необходимость принятия определенных мер. Нынешние младенцы и те, кто родится в ближайшие годы, это те взрослые, которые будут заботиться о нас в старости, кто будет управлять нашей экономикой, кто будет развлекать нас, кто будет жить по соседству. Какими людьми они будут? Будут ли они достаточно эмоционально уравновешены, чтобы проявить свои таланты, или они будут искалечены скрытыми обидами и болезнями? Те стартовые условия, которые они получили в первые месяцы своей жизни, степень, в которой они ощущали себя любимыми и ценимыми, определенно будут играть важную роль в том, какими они будут.