Со щитом за горными курочками

Рассказ-быль Керима.

Пустынен и сух Копет-даг). Родник «чешме» в его щелях и долинах — драгоценность. Неустанное солнце позволило здесь расти лишь причудливым колючим растениям, а в высоких горах — древовидным можжевельникам — «арче». Однако эти пустынные горы населяет огромное количество самой разнообразной дичи. В предгорьях — стада джейранов, в горных расселинах — косяки кабанов, ближе к арче — козлы, бараны. И повсюду кудахчут «кеклики» — горные курочки.

Невольно удивляешься несоответствию между скудной растительностью и обилием населяющей эту пустыню дичи. С ружьем здесь всегда будешь сыт. Нередка встреча с хитрым, осторожным леопардом, а к югу, на самой персидской границе, где водится олень, можно наткнуться на медведя, даже на тигра.

Днем, в жару джейраны держатся высоко в горах, где прохладнее и есть для них корм, а ночью спускаются в долины и на равнины — к воде. Обычная охота на джейранов — засада на пути их к водопою или у самой воды.

* * *

Всю ночь я пролежал на горе в засаде. К утру стало так прохладно, что пришлось натягивать на себя чапан. Светало. Джейранов нет. И не будет — очевидно, прошли другой дорогой. Я решил здесь же, под камнем, выспаться до наступления жары…

Проснулся я внезапно со смутной настороженностью. «Барс…» — мелькнуло в голове. Ущелье было наполнено солнечным светом; после крепкого сна все казалось необычным. Однако, повидимому, ничто не обещало опасности.

За камнем послышались мягкие, осторожные шаги по осыпи.

Шаги остановились. Была полная тишина. С винтовкой наготове, осторожно выглянул я из-за камня. Первой мыслью было — стрелять. В двухстах шагах от меня на перевальчике стояло что-то необыкновенно пестрое. Внезапно это пестрое трепыхнулось и исчезло. На его месте стоит человек.

— Тпейлема! Адам бар!) — кричит он, подняв ружье.

Теперь я понял, что это «нэрдэ».

— Корхма! Гел бура!) — кричу я человеку.

Туркмен подошел. Оба смущены, но довольны.

— Ну, что же, неси свой нэрдэ.

Туркмен неохотно отправился за своим орудием.

Охота на горных курочек с нэрдэ запрещена. О нэрдэ я слыхал давно, но только что происшедший случай дал мне возможность близко познакомиться с этим интересным видом охоты.

Нэрдэ — это щит, почти квадратный, длиной около полутора метров. Сделан он из легкой ткани, например, бязи, натянутой на две, расположенные накрест по диагоналям, камышевые палки. В центре щита — дыра для ствола ружья, которое при стрельбе кладется на пересечение палок, а выше — два отверстия для глаз. Наружная сторона сплошь унизывается разноцветными лоскутками.

Способ пользования нэрдэ обычно таков. Идет туркмен горами; всходя на перевальчик, закрывается щитом и высматривает дичь сквозь отверстия для глаз. Если курочек не видно, он встряхивает щитом. Тряпочки ярко пестрят, и вскоре курочки начинают перекликаться. Сидит туркмен за щитом притаившись. Куры с любопытством всматриваются в щит, собираются в кучу и либо ближе подходят к охотнику, либо он сам осторожно продвигается к ним. На расстоянии выстрела он бьет дробью в кучу птиц. Тем не менее, оставшиеся в живых куры далеко не улетают, а иной раз снова идут к щиту. Туркмены рассказывают, что бывают случаи, когда куры подходят к щиту и клюют цветные тряпочки.

Высматривание дичи через отверстие в щите.

Запрещение охоты со щитом вызвано возможностью массового истребления курочек. Туркмен весьма экономен с зарядными припасами; брать по одной-две курочки за выстрел — не в его обычае, а со щитом он бьет птиц стайками. И крупную дичь туркмен стреляет только наверняка, — выследит, отсидится, отлежится и бьет на расстоянии нескольких шагов из своего старинного «хырли»).

Сидит туркмен за щитом притаившись…

После моего неожиданного знакомства с туркменом-охотником и его щитом трудно было удержаться от испытания нового для меня способа охоты. Приехав в город, я отправился в знакомые мне семьи, где занимаются шитьем. После дипломатических переговоров в мое распоряжение передавался узел с лоскутками, и я мог сколько угодно рыться в узле. Когда я снова уезжал в горы, у меня был роскошный щит — нэрдэ.

Рано утром мы вышли на охоту. Батыр-Мергень дал мне в помощь своего сына Дурды, и мы разошлись в разные стороны. Первая встреча с кекликами произошла так. Шли мы отлогим каменистым склоном.

— Смотри, смотри! — шепчет Дурды.

Впереди, дальше чем на расстоянии выстрела, стояло несколько курочек, еле заметных среди камней, благодаря защитной окраске оперения. Курочки, увидев нас, с беспокойством направились в сторону. Я остановился, прикрывшись щитом. Дурды спрятался за мной.

Я встряхнул щитом. Кеклики насторожились, остановились, подняли головы, с любопытством всматриваясь в щит. Перекликнулись курочки. Из-за камней вышли новые птицы — двенадцать-пятнадцать молодых кур — и бегом направились прямо на щит. Тревожно закричала старуха-мать, и часть молодых курочек побежала за ней. Остальные, нахохлившись, глядели на щит. Я снова встряхнул щитом. Оставшиеся возле матери молодые куры, невзирая на ее крики, побежали к щиту. На расстоянии шагов пятидесяти я прицелился.

— Не стреляй, — шепчет Дурды, — иди к ним ближе.

Не верится, что куры не улетят, жалко упустить дичь, но ведь я «охочусь ради опыта»… Держа щит под углом, как это делал Батыр-Мерген, я стал осторожно подходить к курочкам. Но куры, к моему изумлению, сделали решительное движение к щиту. В двадцати шагах от меня они остановились кучкой; парочка отделилась — подходит еще ближе.

— Не стреляй, — снова шепчет Дур-ды, — остальные подойдут.

Однако я не стал поджидать новой дичи и выстрелил в ближайших курочек… Дурды бросился с ножом к куче трепыхавшихся окровавленных кур, чтобы сделать «домагын чал»). Горы и ущелья мигом ожили, — повсюду зычно закричали бесчисленные кеклики. Их гортанный крик напомнил мне местное название курочек— «кяк-лик». В разных местах начали перелетать новые стайки.

— Ну, теперь бери сколько хочешь, — говорит Дурды, возвратившись с семью птицами.

И пошла работа. Завидев вдали группу кекликов, я бегу со щитом прямо к ним. Кеклики выбегают мне навстречу.

Неожиданно в пяти шагах наталкиваюсь на пару незамеченных птиц. Стрелять нельзя: разобьешь в клочья. Прохожу мимо этой пары. Как только птицам стала видна моя фигура за щитом, перепуганные, с криком они понеслись прочь.

Что видит курочка…

Солнце стало ожесточенно палить. Поднялся ветер. Я окончательно выбился из сил, неуклюже бегая со щитом, который отчаянно мне мешал.

Мы спустились в глубокое ущелье, оглашаемое криками встревоженных табунков кекликов. Под тенистыми гранатными кустами присели отдохнуть. Плоды гранатов, правда, еще не вполне зрелы, но в безводном ущелье это прямо клад.

Дурды уже сделал разведку в ущелье и принес целую охапку кистей душистого черного винограда и почерневшего от зрелости инжира. Странным кажется, каким образом в таких каменистых, без намека на присутствие воды, ущельях могут так обильно расти и плодоносить дикие деревья и кусты. Все это для кекликов— лакомства, а главная их пища, как я заметил, — мелкие луковицы растений-эферов, которые ранней весною, в марте, цветами, как ковром, устилают каждый клочок каменистой почвы. Кеклики выкапывают эти луковицы и набивают ими зоб.

Пересчитали добычу: двадцать четыре молодых и две старых курочки: Дурды с сожалением смотрит на меня и на новых кекликов, подошедших на выстрел.

— Довольно! — категорически заявляю я.

Свернув щит, мы стали возвращаться домой, к кибитке, спугивая на пути новые стайки кекликов. Дурды с укоризной смотрит на меня, явно осуждая во мне недостаток охотничьего пыла.

— Чилль! — внезапно кричит Дурды. Мы спрятались в кусты. Дурды натянул нэрдэ на палки. Мне интересно было проверить действие щита на этих птиц. Чилль (каменная куропатка) так же, как и кеклик, — название, основанное на звукоподражании.

По совету Дурды я пошел прямо к чиллям: сами они к щиту не подойдут. Целый выводок куропаток, во главе с матерью, насторожился, однако итти ко мне не намеревался, порываясь сняться с места. Трудно было удержаться от выстрела. Ясно было, что чилли не имеют такого тяготения к щиту, как кеклики.

До самой кибитки мы не сделали ни одного выстрела.

У кибитки дочь Батыр-Мергеня, Гуль-Джамал, готовила гок-чай, а жена его возилась у казана (чугуна), стряпала коурму из кекликов, принесенных хозяином.

Гуль-Джамал готовила гок-чай…　

— Ты много стрелял, — говорит Батыр-Мергень. — Думал, всех кекликов перебьешь.

Сам же он, сделав два выстрела, принес полтора десятка курочек. Часть их он уже успел отослать соседям.

— Мы охотимся по очереди, — поясняет он, — и всю добычу распределяем между собой.

Солнце спустилось к голубовато — оливковым конусам ближней гряды гор. Мы сидели за кибиткой на цветистой кошме, медлительно наслаждаясь гок-чаем.

Вместе с дымом из казана доносился запах почти готового ужина.

После ужина снова чай в уютной прохладе тихого вечера под легкое потрескивание веток держи-дерева в костре и спокойное повествование Батыр-Мергеня. Он — старый местный охотник. Это особая порода людей, открытых, общительных.

Долго рассказывал мне Батыр-Мергень о повадках и нравах различных птиц и зверья: как барса обмануть, как дикобраза-бахчелюба из норы выудить, как от укуса черной «гюрзы» и белой очковой змеи спастись и много другого…

Ночью, засыпая, я глядел на темное обильно-звездное небо, слушал, как мой иноходец Жених фыркал и жевал посохшую люцерну, и думал о том, как мало нужно человеку для счастья. Здоровая усталость от дневного беганья в горах, сытость и свежий ночной воздух гор не дадут долго думать лежащему на мягком одеяле человеку. Осталось самое лучшее — сон…

Пустынен и сух Копет-даг, но для охотника он изобилен.