Философская драма. Сборник пьес

Герман Валентин

Сон Попова

Фантасмагория в 3-х частях

 

 

АЛЕКСЕЙ ТОЛСТОЙ

МИХАИЛ ПЕРШИН (С участием В. ГЕРМАНА)

 

Действующие лица

Попов, советник

Д ы л д а

К о р о т ы ш к а } трое в шинелях

Ж е н щ и н а

 

Часть первая

На авансцене – трое в длинных (до пола) шинелях: Дылда, Коротышка и Женщина. У каждого в руке по пачке бумажных листов. Читают без выражения:

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА:

«Приснился раз, Бог весть с какой причины Советнику Попову странный сон: Поздравить он министра в именины В приёмный зал вошёл без панталон. Но, впрочем, не забыто ни единой Регалии: отлично выбрит он, Темляк – на шпаге, всё – по циркуляру, Лишь – панталон забыл надеть он пару!».

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА:

«И надо же случиться на беду, Что он тогда лишь свой заметил промах, Как уж вошёл. «Ну, – думает, – уйду!». Не тут-то было! Уж давно в хоромах Народу тьма; стоит он на виду, В почётном месте; множество знакомых Его увидеть могут на пути… «Нет, – он решил, – нет, мне нельзя уйти!..»

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА:

«…А вот я лучше что-нибудь придвину И скрою тем досадный мой изъян; Пусть верхнюю лишь видят половину, За нижнюю ж ответит мне Иван!». И вот бочком прокрался он к камину И спрятался по пояс за экран. «Эх, – думает, – недурно ведь, канальство! Теперь пусть входит высшее начальство!..».

В глубине сцены загорается свеча. Она стоит около кровати, на которой спит Попов. Шинели медленно оборачиваются и смотрят на спящего. Потом на цыпочках подходят к кровати. Дылда берёт Попова за плечо. Попов просыпается и, недоумённо оглядываясь, садится на кровати.

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: А мы – к Вам, Тит Евсеич…

Протягивает руку для поцелуя. Попов выпрастывает руку из-под одеяла, но в последний момент она отдергивает руку и переходит на официальный тон.

Попов, Тит Евсеевич?

Попов кивает.

Я спрашиваю: Попов, Тит Евсеевич?

ПОПОВ: Да.

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Советник?

ПОПОВ: Да.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА (читает):

«И надо же случиться на беду, Что он тогда лишь свой заметил промах, Как уж вошёл. “Ну, – думает, – уйду!” Не тут-то было…».

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Не тут-то было…

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Пожалте бриться!

Дылда сдёргивает с Попова одеяло. Оказывается, что Попов – в штанах. Он сам удивлён этим обстоятельством. Шинели иронически хмыкают.

Попов встаёт и идёт, Шинели – следом. По дороге Женщина гасит свечу. Кровать отъезжает в глубину сцены. Выдвигается стол, за который садится Шинель-коротышка (он – уже без шинели, в гимнастёрке). По мере этих перемещений на сцене становится всё светлее. Попов садится перед Коротышкой. Дылда и Женщина отходят.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Ваша фамилия – Попов, если не ошибаюсь?

ПОПОВ: Попов.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Тит Евсеич, если не ошибаюсь?

ПОПОВ: Тит Евсеич.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Советник Попов, Тит Евсеич. Не ошибаюсь?

ПОПОВ: Советник.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Видите: мы редко ошибаемся.

ПОПОВ: Простите?

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Ну что вы, что вы… Мы ещё не начали, а вы уже: «простите»… Помилуйте – за что?

ПОПОВ: Я имел в виду…

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Давайте не будем опережать события. Достанем бумажку, ручечку…

(Ничего доставать не надо: бумага и ручка – перед ним)

И, не торопясь, разберёмся. Бывает, знаете ли: всё выяснится, и мы – мы сами! – просим прощения. Так что не надо спешить. Чего-чего, а времени у нас с вами…

Берет ручку.

Фамилия?

ПОПОВ: Чья?

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Ваша, ваша…

ПОПОВ (пожав плечами): Попов.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Имя?

ПОПОВ: Тит Евсеич.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Отчество?

ПОПОВ: Евсеич.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (рвет бумагу, на которой он все это записал и выбрасывает в корзину): Ну, остальные детали мы с вами и так знаем: возраст, чин, по какому ведомству служите…

Роется в бумагах, находит нужный листок, смотрит в него.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА (читает у себя):

Да… «Не тут-то было! Множество знакомых Его увидеть могут на пути. “Нет, – он решил. – Нет, мне нельзя уйти!..”»

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Прямо, как отсюда… Да, Тит Евсеич? Нельзя уйти. А… почему, собственно?

ПОПОВ: Видите ли…

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Видим. Мы – всё видим!

ПОПОВ: Это же… Это же был сон!

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Это-то как раз мы знаем… Сон!.. Вот люди! Думают: сон, так мы уж и не в курсе. Хе-хе!.. Милый вы мой! Вот если б вы наяву штанишки свои этак… скинули и… к министру!.. Да что министр?.. Ко мне – мелкой сошке – и то, я гляжу, вы в таком виде не решились. А ведь хотелось, а? Хотелось?.. Признайтесь честно.

ПОПОВ: Да что вы! Мне и в голову…

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: А вот тут вы не искренни… В голову… А сны вам куда приходят? В ногу, что ли?.. В но… в ногу!..

Хохочет до слез.

Простой вы человек. «В голову», говорит… Эй!

Подходит Дылда.

Слышь, чего было? Я ему – про штаны, а он: «Мне и в голову……. А я тогда: «А сны вам… что?.. в ногу, что ли, приходят?».

Оба начинают хохотать. Коротышка машет рукой. Дылда отходит, что-то тихо пересказывает Женщине, та тоже начинает смеяться. Коротышка оборачивается к Попову.

А вы что ж не смеётесь? Разве я не остроумно вам ответил? А?.. Не остроумно?.. Ведь это «м о». Словечко, то есть, – по-французски. По-французски знаете?.. Да что это я! Вы же советник. Так по-французски вам чего ж переводить? А я-то стараюсь, будто вы не знаете, что такое… «мо». Ну?.. «Мо»! Чмо!.. Что такое «мо»?.. Знаете?

ПОПОВ: Знаю.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Ну да – советник! Вот видите: по-французски понимаете, а уж по-нашему, по-простому-то… по фЕне… бОтаете?

ПОПОВ: Как, простите?

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Я спрашиваю: по-простому, по-лагерному, то-есть… по фЕне – 60-таете? Али – как?

ПОПОВ (пожав плечами): Виноват…

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Ну то-то же… Уже виноват.

Пауза.

Вы что-то хотели сказать?

ПОПОВ: Милостивый государь…

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Ну зачем так официально? Можно просто по имени. «Тит» меня зовут. Чего уж там?.. Кто я, и кто – вы! Вы – советник, а я – так… Просто – «Тит». Смешно, да? Эй!

Подходит Женщина.

Ты – вот что – встань между нами. А то мы тут тёзки встретились: «Тит», блин, и «Тит»… А знаешь, когда тёзки знакомятся, кто – между ними, желание может загадывать. У тебя желание-то есть? Желание-то – есть, спрашиваю? Да ты не стесняйся.

Женщина кивает.

Ну вот! Тогда – становись… Да вот прямо сюда. Не стесняйся.

Показывает на стол. Женщина влезает на стол, становится прямо на бумаги. Коротышка пытается сквозь неё протянуть Попову руку, она раздвигает ноги, и он просовывает руку под её шинелью. Попов растерянно пожимает её.

«Титом» меня зовут. Ну и вы представляйтесь. Мало ли, что мы уже знакомы, надо же, чтоб у девушки желание выполнилось. Или… вы – что? Не хотите ей помочь? Ну… представляйтесь, представляйтесь…

ПОПОВ: «Тит Евсеич Попов».

Коротышка дёргает руку на себя, Попов оказывается головой между ногами Женщины, которая зажимает коленями его шею.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (приблизив свое лицо к лицу Попова, шипит): Ты что ж это, сука, – по отчеству?! Да ещё и по фамилии! А?.. Видали?.. Я тебе – «Тит», а ты мне… По полной по форме?.. Гордишься? Не хочешь – запросто, по-дружески, запанибрата?! «Тит», дескать, я, и всё тут… Не хочешь запанибрата? А? Отвечай! Гордишься?

Попов что-то мычит.

Громче! Я не слышу… Не слышу ответа… Гордишься? Что? Нет? Врёшь, гнида. Говори: «Да, горжусь!».

Попов мычит.

Ну то-то же…

Разжимает руку, Женщина разжимает колени. Попов от неожиданности чуть не падает навзничь. Подскочивший Дылда поддерживает его, после чего возвращается на место.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (Женщине): Пошла вон!

Она соскальзывает со стола, но не уходит.

Ну вот и познакомились… Теперь, не правда ли, гораздо легче будет понять друг друга. Вы не согласны?

Попов мычит.

Конечно, легче… Вы – «Тит», и я – «Тит». Один у нас с вами, так сказать, небесный защитник. Вместе именины празднуем… Так нам ли не договориться?.. Да что это всё – я да я? Совсем вас заболтал… А, любезнейший Тит Евсеич?.. Всё, всё, всё! Молчу, как, извините, рыба. И – весь внимание.

ПОПОВ: Видите ли, Ваше… Тит… Простите: не знаю, как по батюшке…

Коротышка, зажав себе одной рукой рот, другой машет: мол, не важно, продолжайте.

ПОПОВ: Я… ей-богу, не возьму в толк… в чём меня, собственно… Ну, так сказать, причину… Не может же, в самом деле, какой-то… сон… Это…. Ну это просто смешно, в конце концов…

Коротышка жестом подбадривает его.

Да я, собственно, всё… Вот. Сон – это… так.

Замолкает.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Ну что, помолчим… Молчать, знаете ли, полезно. Мысли тем временем собрать, знаете ли, сконцентрироваться…

Собирайтесь, собирайтесь… концентрируйтесь!.. Я вас не тороплю.

Манит пальцем Женщину, она подходит, он распахивает её шинель. Под шинелью – гимнастёрка, юбки же – нет, виден подол коротенькой комбинашки. Коротышка гладит её по ноге, она стоит совершенно индифферентно.

Ты нынче в форме. В форме? В форме! Каламбур, а? В форме (трогает её гимнастёрку)… и —… (бьет ее ладонью по заду)… в форме! И – вообще!.. Ох, что-то я нынче шутливо настроен… Не к добру это. Нет, не к добру. Ты – зато – наоборот!.. Я шучу всё, а ты… Ты – нет!.. Ты всё – по форме, официально… А ведь это нехорошо. У нас гость, а тут… такая казёнщина. Видишь, человек робеет… Ну-ка, скидавай шинель!., (разоблачает ее) Пройдись, пройдись, повернись… Вот так!.. Никакой формы, проформы… Поиграй ляжками… Гляди-ка: всё равно – робеет!.. А ну-ка… Да нет, не надо пока. Как бы его расшевелить? Анекдотец рассказать, что ли?.. Или – ещё лучше – почитай нам что-нибудь (подает ей бумагу).

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА (читает):

«Вошёл министр. Он видный был мужчина, Изящных форм, с приветливым лицом, Одет в визитку: своего, мол, чина Не ставлю я пред публикой ребром…»

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Вот видишь: министр и тот, как ты, тоже… не в полной форме. Хотя… Ребром!.. Это даже как-то неловко – о министре… Он же – не Адам! Это у того было… ребро!.. И потом: изящных форм, грубых форм… Разве в этом дело? А как там дальше?

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА (читает):

«Всё зло у нас от глупых форм избытка, Я ж – века сын! Так вот: на мне – визитка».

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Вот! Вот это – верно. Тонко.

Взмахивает рукой, Женщина – отходит, Коротышка поворачивается к Попову.

А вы-то сами как считаете? Действительно: всё зло у нас – от форм? Тем более – от глупых? А?.. Хотя – о чём это я? Это ж, в конце-то концов, ваш же собственный сон. Как же вам – да вдруг и не разделять это его настроение? Правда же?

ПОПОВ: Там сказано: не от самих… форм… а от их избытка.

Коротышка выходит из-за стола.

Становится видно, что он – без брюк.

Похлопывает Попова по плечам.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Ну, – с разговеньицем вас! Наконец-то – о деле. О сути дела, я бы осмелился уточнить. А я уж опасаться начал. Начал, было… Ох, думаю, сейчас скажет: «Это же, мол, не я, это же – министр»… А – не сказал. Ай, молодец!.. Взял, значит, на себя… И – верно. Раз это в твоём сне, значит, и министр (этот, что – во сне) – это ты и есть. Так ведь? Да так, так… А что… приятно… в министерской-то шкуре? А?..

ПОПОВ: Я… не знаю.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Ну-ну… Ведь это только так… примерка. Во сне. Мы понимаем. Кому ж не хочется в министры?.. И я, честно вам скажу, иной раз мечтаю. Так что – не стесняйтесь. Как это вы, господин министр, заметить изволили? От избытка форм зло, значит?.. Да? От избытка!.. Ах, да: и – глупых форм!.. Наяву, небось, такое не повторили бы. А – во сне – пожалуйста! Вот где самое нутро-то и вылезает. Так ли, тёзка?

ПОПОВ: Позвольте… один вопрос.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: А – к чему? Не надо вопросов. Я вам и без них со всей душой, с открытым, так сказать, сердцем отвечу. Вы ведь спросить хотели, откуда нам это всё известно?

Попов – в паузе – кивает.

Опять, опять вы пытаетесь уклониться от прямого разговора. Только начали, и опять – за старое… Какая разница? Знаем уж… Мало ли способов? Техника – вон как скакнула. Да шучу я. При чём тут техника… Ну не буду в подробности вникать. У вас – свои секреты имеются, и мы – не лыком шиты. Только дело-то от этого не проясняется. Это ведь – те же «формы». А мы от вас искренности ждём. Так-то – наяву – любой раздеться может. Вот, полюбуйтесь.

Показывает на свои ноги, потом делает знак другим «шинелям», и они распахивают полы. Видно, что и Дылда – в гимнастёрке, но без брюк.

А вы, видите ли, – вот!.. Опять – выделяетесь. Это у вас некая постоянная оппозиция… Но это – наяву! Я понимаю. То ли дело – во сне, когда никто не видит, тихонечко… Думаете, что всё вот так и останется под покровом, так сказать, тайны? Как бы… недосягаемо… втуне, если так выразиться. Ан нет! Ан нет!.. Ан – наяву-то – вон оно как обернулось!..

ПОПОВ: Но я ведь… но я ведь не нарочно!

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Именно! Именно, голуба вы моя!.. Это вы абсолютно точно заметили. Абсолютно. АбсольмАн, если на французский перевести. В самое яблочко угодили. В самую, так сказать, яблотЮсеньку!.. Ненарочно. Это – важнейшее слово. По воле, так сказать… Ну… по воле…

Подбадривает Попова жестом.

ПОПОВ (нерешительно):…обстоятельств.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Да помилуйте – какие тут могут быть обстоятельства? Сами посудите. Встаньте, как говорится, на моё место. Ну, встаньте, не робейте.

Попов поднимается со стула. Коротышка ставит его на то место, где только что стоял, сам возвращается на свой стул. На стул Попова садится Дылда.

Ну вот – вы и на моём месте. И что вы должны подумать, когда некто… Некто – Тит (Тит, условно скажем, Евсеевич Попов) станет вам наливать… Наливать! То есть, простите великодушно: не «наливать», а… заливать! Заливать… насчёт каких-то там «обстоятельств»?..

Пауза.

А обстоятельство-то всё состоит в том, что сей некто (не будем повторять имени: Тит или не Тит, какая, в сущности разница?) лёг, извините за выражение, в свою эту… как бишь её?., постель и там (в постели) увидел – что?.. Сон! Сам увидел, прошу заметить. Никто ему этот его сон не показывал, не демонстрировал… не внушал и не трансплантировал в его черепную коробку… Он – сам его увидел. Сам по себе.

Поворачивается к Дылде.

Какие тут могут быть обстоятельства?

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Никаких, ваше благородие!

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (Попову):

Вот – это по-честному. И – смело. Вы же отважный человек!.. Так продолжайте в этом же духе.

Снова поворачивается к Дылде.

А ежели обстоятельств никаких тут быть не может, следовательно – тут чистейшей воды – что? А?..

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Умысел, выходит.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (Попову): Ну это уж вы через край хватили. Зачем же так? Не надо перегибать палку. Сами посудите: какой тут может быть умысел? Разве мы в силах нашим сном, так сказать, управлять?..

(Дылде)

Вот и выходит, обстоятельств – никаких, умысла – тоже нет… Что скажете на это, Тит Евсеич?

Поворачивается к Попову.

Его, изволите видеть, тоже Титом Евсеичем зовут.

(Дылде)

Ну… отвечайте.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Не могу знать, ваше благородие.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Ну а не можешь, так и пошёл вон. Расселся, понимаешь ли, на месте образованного человека… Ты-то, болван, пожалуй, и по-французски ни бум-бум?

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Так точно, ваше благородие! Как есть – ни бум-бум… Позвольте идти?

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Я же сказал: пошёл вон!.. По-русски, между прочим, сказал, не по-французски…

(Попову)

А вы – присаживайтесь, не стесняйтесь. В ногах правды, сами знаете, нет…

Дылда отходит, Попов садится.

Да… В ногах правды нет! А вот где она, правда-то?.. Искренности, искренности одной нам от вас надо. Чтобы – как говорится… как на духу! Ху-ху!.. Да что там – на духу? Что там – ху-ху? Как – во сне!..

Роется в бумагах, откладывает одни в сторону, другие – бросает в корзину, бормочет.

Та-ак… Это мы уже прошли. А это… это вы отменно сказали: ну – чистый министр!..

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА (читает издалека): «Вдруг на Попова взор его упал…»

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (продолжая перебирать бумаги): Дальше, дальше…

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА (тоже издали):

Да: «взор упал»… «Как вам пришла охота Там, за экраном, снять с себя штаны?»

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Действительно…

Ну – в самом деле!.. Что должен подумать почтенный государственный человек, когда вы… тоже ведь, вроде бы, почтенный и тоже вполне, так сказать, вполне государственный человек… и вдруг… вы… извините за выражение… без… этого… как его?., то есть – без… этих… как их?…

Хохочет.

Из-за экрана!.. Чуть ли не из… камина!.. Из огня!.. Как чёрт!.. Впрочем, нет, не будем, так сказать, перегибать палку. Как – трубочист какой-нибудь… Трубочист… этакий… И – в таком виде – перед министром!.. Ох, насмешили… и даже, не побоюсь этого слова, порадовали… Да, представьте себе, порадовали… А может – вы… и в самом деле там… того… Скинули потихоньку… эти… как их?.. Да и – в огонь?.. Вот это было бы по-настоящему остроумно. Скинули и – в огонь! И – нет их! Вообще – нет, как не бывало!.. Вот это… остроумно… да…

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА (читает):

«Я не сымал… Свидетели курьеры. Я прямо так приехал из квартеры…»

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Послушайте! Почему вдруг – «квартеры»?.. Это звучит как-то… издёвкой. Нет, правда… Звучит – как-то издевательски… Из «квартЕры»!.. С одной стороны – «сымал»… Как какой-нибудь Ванька… А с другой стороны – «квартЕры»!.. Почему это вдруг не просто, не по-человечески, не по-русски, наконец! Почему не «из квартиры»?

ПОПОВ: Ну… это рифма, наверно. Курьеры – квартеры…

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (со вздохом): Опять форма! Рифма… А ведь честнее… и просто приличнее… было бы сказать: «Свидетели, мол, курьеры, что я, мол, в таком вот виде… приехал из квартиры». Разве я не прав?.. Ну да уж Бог вам судья.

Задумывается.

А вы ведь поэт, а?.. Вот, может, где объяснение? Вы стишками в юности не баловались?

ПОПОВ: Это давно было…

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Как я угадал! Так, может, на том и остановимся: поэт, мол, и – точка! А какой с поэта спрос?.. Ну?.. По рукам?..

Протягивает руку. Попов колеблется, и в тот момент, когда он уже хочет тоже протянуть руку, Коротышка отдёргивает свою.

Не выходит! Пусть вы даже и поэт… Ну – поэт!.. Ну и вышли бы себе в таком виде – наяву!.. Тут всё было бы ясно. Романтизм… эксгибиционизм… и прочее такое… Юношеский максимализм, знаете ли… Вам сколько, извините, лет?

ПОПОВ: Мне? Сорок девять.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Сорок девять? Многовато… Ну там… допуск можно сделать… Туда – сюда… Так бы вот и вышли: нудист, дескать, я и… всё такое прочее… А вот почему – не наяву, а во сне, изволите ли видеть? Тут уже… как бы это сказать?., максимализма маловато. Так что, этот вопрос так и остался у нас, батенька, без ответа. Но вы не волнуйтесь. Мы и на него ответим. Не переживайте.

Пауза.

ПОПОВ: Но…

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: А?..

ПОПОВ: Но что ж я-то могу? Теперь уж…

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Да не переживайте вы так. Вы здесь – значит, разберёмся. Сон – это дело прошлое. Тут уж ничего не поправишь. Да и не исправления нам нужны, а нечто более даже простое. Эфемерное, так сказать…

Углубляется в бумаги. Дылда, топая, походит к Попову, что-то шепчет ему на ухо, отходит. Попов сидит в растерянности. Потом – встаёт, снимает брюки, стоит с ними в руке. Коротышка наконец отрывается от бумаг.

О!.. Вот это искренне! Ай, молодец!.. Во сне – так, и наяву – естественно – то же самое. Это вы сами догадались? Или…

Поворачивается к Шинелям и грозит им пальцем.

Ну, да ничего… Давайте мы вот как поступим… Вы – отдохните. Всё обдумайте, как следует. А потом мы продолжим. Мы – разберёмся, разберёмся, не огорчайтесь. В лучшем виде итог подведём… Ну, до встречи. До скорой встречи, если позволите.

Сгребает все бумаги со стола в корзину для мусора. Туда же отправляет и штаны Попова.

Да!.. Простите… Одна формальность. Чуть не забыл. Протокольчик подписать!.. Вы – поэты, а мы – извините уж великодушно – люди подневольные: обязаны не только дух, но и букву соблюдать.

Достаёт обратно из корзины листок, разглаживает его, кладёт перед Поповым. Подходит Дылда, достаёт из кармана ручку, перегибается через Попова к столу и расписывается вместо него.

Вот и славно. До свиданья, любезнейший Тит Евсеич!

Рвёт этот листок и бросает в корзину. Шинели отводят Попова в глубину сцены к кровати. Дылда укладывает его, Женщина – укрывает. Все три Шинели уходят, но и после этого продолжают слышаться за сценой их мерные шаги.

Кровать с лежащим Поповым начинает медленно двигаться к тому месту, где она стояла вначале действия. По мере её движения шаги уходящих становятся тише, а свет убавляется. Дважды во время этого процесса Попов вскакивает и садится на кровати. В эти моменты свет усиливается, а шаги начинают звучать так же громко как вначале движения. Попов ложится, движение кровати продолжается. Наконец, Попов, по видимости, засыпает, кровать устанавливается в исходное положение. Наступает тишина, всё погружается во мрак.

 

Часть вторая

Около кровати Попова загорается свеча.

Все три Шинели с гитарами в руках приближаются к спящему и, опустившись на одно колено, сладкими голосами запевают колыбельный романс.

Я задремал, главу понуря, И прежних сил не узнаю; Дохни, Господь, живящей бурей На душу сонную мою. Как глас упрёка, надо мною Свой гром призывный прокати, И выжги ржавчину покоя, И прах бездействия смети. Да вспряну я, Тобой подъятый, И, вняв карающим словам, Как камень от удара млата, Огонь таившийся издам!..

Попов открывает глаза, смотрит поочерёдно на каждую из Шинелей и садится. Увидев, что он проснулся, Шинели встают с колен и отходят, а затем подходят к нему поодиночке, и каждый исполняет один куплет совершенно другого романса (испанского).

ДЫЛДА:

Тихо над Альямброй, Дремлет вся натура, Дремлет замок Памбра, Спит Эстремадура!..

КОРОТЫШКА:

Дайте мне мантилью, Дайте мне гитару, Дайте Инезилью, Кастаньетов пару…

ЖЕНЩИНА:

Дайте руку верную, Два вершка булату, Ревность непомерную, Чашку шоколаду!..

Дылда берёт из кулисы чашку и, пронеся её мимо протянувшей руку Женщины, передаёт её Попову, который берёт чашку и начинает пить шоколад. Шинели-мужчины отдают свои гитары Женщине, и она уходит с ними за кулисы.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА (достав из кармана бумагу, читает): «Советник – Тит, Евсеев сын, Попов —…»

Останавливается в недоумении.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (читает):

«Все ниспровергнуть власти был готов!»…

Бьёт колотушкой в гонг. Оба подходят к Попову и сдёргивают с него одеяло. Видно, что Попов – в брюках. Они многозначительно переглядываются и тщательно укрывают его одеялом.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Попов, Тит Евсеич?

ПОПОВ: Да. Чем могу служить?

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Советник?

ПОПОВ: Советник.

Коротышка смотрит на Дылду и машет рукой. Дылда достаёт бумагу и читает.

ДЫЛДА:

«Министр мигнул мизинцем. СторожА Внезапно взяли под руки Попова, Стыдливостью его не дорожа…».

Коротышка сдергивает с Попова одеяло, тот встает на ноги.

КОРОТЫШКА: Пожалте бриться!

Как и в начале, Шинели ведут Попова. Дылда гасит свечу. За столом сидит Женщина. На ней – гимнастёрка. Шинели-мужчины остаются стоять за спиной Попова, который садится на стул.

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Фамилия?

ПОПОВ: Попов.

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Имя?

ПОПОВ: Тит.

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Отчество?

ПОПОВ: Евсеевич.

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА (манит его пальцем, он приближается): Сейчас они уйдут…

Машет рукой, он отодвигается.

Чин?

ПОПОВ: Советник.

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Как же это вас, господин советник, угораздило?..

Манит пальцем, он приближается.

Отвечайте: «Это был сон».

Машет рукой, он отодвигается.

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Ну…

ПОПОВ: Это был сон.

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Да уж это-то как раз нам отлично известно. Да!.. Только ведь сон-то сну – рознь.

ПОПОВ: Как, простите?

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Рознь, говорю…

Иной сон – понимаете – в руку, а иной…

Манит пальцем, он приближается.

…в ногу.

Машет рукой, он отодвигается.

ПОПОВ: В ногу.

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Куда?

ПОПОВ: В ногу!

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: В ногу?

Хохочет.

Ой, уморил… Ай да Попов! Ай да Тит Евсеич!.. Ну – молодец!

(Шинелям)

Слышь? Я ему говорю: «Иной сон – в руку…», а он мне отвечает: «А иной – в ногу». Класс!.. Ну развеселили… Вот, болваны, что значит – человек! Не человечишко там какой-нибудь… плёвый…

Плюет на пол и смотрит на них, Шинели тоже плюют.

…который попадёт, к примеру, сюда и в первую же минуту обделается со страху… А… очень даже… наоборот… клёвый! С большой буквы: Человек! Вы-то, дурни, к примеру, могли бы меня вот так срезать?

ШИНЕЛИ-МУЖЧИНЫ (в один голос): Никак нет!

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: То-то… А он за словом в карман не полез. Да у вас, небось, и карманов нет?

ШИНЕЛИ-МУЖЧИНЫ (распахивают шинели и показывают голые ноги): Так точно! Никак нет…

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Фу, мерзость какая!..

(Попову)

Вот с кем работаем… Увы, как говорится, и ах!.. А что поделать? Образованные, культурные люди все советниками устроились, а то и… министрами. А у нас – изволите видеть – одни подонки…

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Матушка-голубушка! Ну, зачем уж так-то?.. Подонки!

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Я – в переносном смысле. Не в смысле – подонки, а в смысле… то, что на донышке осталось… Да-с!

Машет рукой, и шинели удаляются.

Ну вот мы и одни… Можно поговорить по душам.

Идет и садится Попову на колени.

Что ж это за жизнь такая, а, Тит Евсеич?.. Вы – умный человек (это уж помимо того, что – остроумный)… Так объясните мне, дуре деревенской, что происходит!.. Бегаем, суетимся, врём на каждом шагу… И минутки выкроить не можем – сесть, поглядеть в глаза друг другу, высказать, что на сердце накопилось. Так и жизнь проходит. За деревьями леса не видим. Да что ж это я! В кои веки выпала возможность поговорить о сурьёзном с сурьёзным человеком, а я – всё о глупостях каких-то…

Вскакивает с его колен и вдет на свое место за столом.

А время на месте не стоит. Это ведь только кажется, что его много. Ведь кажется, а?

ПОПОВ: Ну, это как сказать…

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: А так и скажите. «Кажется, мол, что времени предостаточно».

ПОПОВ: Пожалуй, иной раз действительно бывает такое впечатление.

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Обманчивое, обманчивое, любезнейший Тит Евсеич! Времени как раз у нас и в обрез, почти нет его. А успеть – ох как много надо! Вы их не слушайте…

(Жест в сторону Шинелей-мужчин)

Хоть горы золотые они вам сулить станут – всё тлен. Для мыслящего человека – пшик и не более того. А душе иного надо: в самой себе разобраться. А к этому только одна тропинка ведёт… Ну? Вы же знаете?

ПОПОВ (заученно): Искренность.

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Почти… Почти в точку попали. Но – «почти» не считается. Не для того мы – тут с вами, чтобы приблизительные ответы находить. Приблизительность – это ж, как, простите, подслеповатость какая-то… А ведь нам одно-единственное, но зато уж самое точное словечко найти требуется. И вот оно, как ключик золотой, все двери нам отвОрит. Вы согласны со мной, любезнейший Тит Евсеич?

ПОПОВ: Простите, я… не совсем понял…

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Чего ж тут непонятного?.. Насчёт ключика и… сквАжинки…

ПОПОВ: Сква… Сква… Чего изволите?

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Чего заквакал? Сква, сква… Ты что, импотент, что ли?

ПОПОВ: Я?.. Простите…

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Не прощу! Вот этого я вам никогда не прощу.

ПОПОВ: Да я… собственно…

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Наконец-то! Понял. Догадался… А я уж – и так, и этак…

Идет и снова садится к нему на колени.

А ты – ни в какую. Милый ты мой! Титушко ненаглядный!..

ПОПОВ: Как-с?

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: А вот так-с! Ненаглядный и – всё тут!..

Обнимает его и целует, потом грозит пальчиком.

Ну уж теперь – гляди… Сам согласился, чтоб желание моё – выполнилось. Так уж грех отступать… Мне от тебя чего нужно-то? Это им, мужикам, искренность нужна… ещё какая-нибудь глупость… А мне, бестолковой, – мне… хотя б и неискренней, а – любви!..

ПОПОВ: Неискренней?

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Неискренней! А – любви… Хоть обманИ меня, да только любИ!.. Понял? Люби. Бесценный ты мой!..

Оборачивается к шинелям-мужикам.

Эй, ты, дылда!..

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Это вы – мне?

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Тебе, тебе… А ну-ка, почитай нам… оттуда… чего-нибудь.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА (достает свои бумаги и читает):

«Один оставшись в небольшой гостиной, Попов стал думать о своей судьбе. А казус вышел, кажется, причинный! Кто б это мог вообразить себе? Попался я в огонь, как – сноп овинный!..»

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА (снова целует Попова): В огонь, в огонь, родименький!.. И сгорим мы с тобой в нём оба: золы не останется…

ПОПОВ: Что? Как?.. Почему – золЫ?..

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: А ты чего хотел? Сгореть – так ещё чтоб золА осталась после тебя?

ПОПОВ: Нуда, нуда!..

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: А фигу с маслом не хочешь?

ПОПОВ: Фигу?

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: С маслом!

ПОПОВ: Не хочу…

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Ишь ты! Какой привередливый…

(Дылде)

Читай дальше.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА (читает):

«Но дверь отверзлась, и явился в ней — С лицом почтенным, грустию покрытым…»

Поворачивается к Коротышке, тот подходит.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (читает):

«…Лазоревый полковник. Из очей Катились слёзы по его ланитам…»

Плачет.

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА (машет на него рукой): Ну, ты!.. Лазоревый полковник! Ты нам тут не зарёвывай помещение… А то полы мыть заставлю. Пшёл вон!

Коротышка отходит; она оборачивается к Попову.

Гони, гони ты эти мысли!..

Пауза.

Только любовь, одна она тебя спасёт. Ну скажи, что любишь. Ну!.. Хоть словечко нежное…

Пауза.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА (читает):

«Что слышу я! Ни слова?.. Иль пустить Уже успело корни в вас упорство?».

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (читает):

«Тогда должны мы будем приступить Ко строгости – увы! – и непокорство, Сколь нам ни больно, в вас — искоренить!».

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА (выскальзывая из объятий Попова): Ну что ты, глупенький? При посторонних-то… Нетерпеливый… Ведь совсем чуточку ещё подождать.

Одёргивает подол комбинации, возвращается на свой стул и поворачивается к шинелям-мужчинам.

Что там у вас?

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА (читает):

«В последний раз: хотите ли всю рать Завлекших вас сообщников назвать?..»

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Ну, и что?

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: А он (показывает на Попова) отвечает на это:…

(Читает)

«И чем бы там меня вы ни пугали, Другие мне, клянусь, не помогали».

Отрицал, значит, наличие сообщников.

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Да знаем, знаем…

Идите. Будете нужны – я кликну.

Шинели отходят; она – Попову.

Вот ты, оказывается, какой! Безумец. Разве так можно?..

Смотрит вслед шинелям.

Ты с ними не ссорься. Ты не смотри, что они такие… На меня смотри. И меня люби…

Снова садится к нему на колени.

А меня полюбишь – и их… полюбишь… Нас полюбишь, а мы – тебя. А полюбим – и простим. Чего нам не простить? Мы же тогда вместе будем. Любить друг друга будем. А где любовь, там и сны… А сны – уж… Где сны – там уж и всепрощение… Они ведь – от одиночества такие… смурные… Как в детстве. Помнишь? Ты ложился в постель… Один-одинёшенек… И – ручкой… Ну, помнишь? Между ног, под рубашечкой… Дрыг-дрыг!.. И – в тайне. Главное, чтоб папА с мамАн не узнали. Так ведь? Но то – в детстве. А теперь – чего ж таиться? Без папА, без мамАн… Теперь у тебя я есть. Так зачем же – самому?.. Дрыг-дрыг!.. Ты – меня… нас… люби. И не бойся. Никого не бойся (кроме нас)… Тогда и снов своих бояться больше не будешь. Они ж у нас теперь общие будут – сны-то… чего ж там скрывать? Ну иди… иди в постельку… И… жди меня!

Соскакивает с его колен, отходит и смотрит на него.

Ой, смешной!.. Сладенький ты мой! Ты – что же… вот так вот… в штанах… любить меня собираешься? Первый раз такого стыдливого вижу… А ну – скидавАй портки! Ну!.. Ну же, не стесняйся. Что ты, в самом деле? Как не свой…

Попов встает растерянно, потом начинает судорожно стягивать с себя брюки.

Ай, я растяпа! Ай, растяпа!.. А формальность-то соблюсти… Забыла… Протокол! То-то нам бы досталось с ребятами… на орехи… Чуть не погубила всё дело. Иди сюда, серебряный. Быстренько! Вот тебе – ручка, бумага. Подписывай!

Достает из папки лист бумаги, протягивает Попову. Он вертит его недоуменно в руках: лист пуст.

Ну?.. Всё надо подсказывать?.. Пиши: «Же ву зэм». To-есть: «Я вас люблю». Это по-французски.

Попов – со спущенными штанами – пишет.

Она берёт листок, читает, затем рвёт его.

Нет уж, знаете… Ну его, этот французский. Даже и непатриотично как-то… Давайте-ка – по-простому, по-русски: «Я вас люблю»! Ведь любишь же?

ПОПОВ (пишет): «Я вас…

Смотрит поочередно на всех троих.

…люблю». Чего же боле? Что я могу ещё сказать?..

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: А ничего больше говорить не надо. Этого достаточно.

Подходит к нему и выдирает у него из-под ног его брюки; попутно заглядывает в бумагу.

Подпишись!

Попов подписывается; она забирает листок, идет к столу, укладывает его брюки и листок в коробку из-под торта и перевязывает ленточкой с бантиком.

Вот так! А теперь…

Кладет перед ним еще один лист.

…список сообщников.

Попов, уныло взглянув на неё снизу вверх, покорно начинает писать. Женщина-Шинель и оба Мужчины-Шинели начинают безмолвно плясать вокруг него медленный народный танец; Женщина достаёт из кармана цветастый платочек и плавно размахивает им, поочерёдно прокручиваясь под ручку то с одним, то с другим кавалером. Попов пришибленно строчит на листе…

Внезапно Попов плавно валится – сначала головой на стол, а потом и со стула на пол. Шинели перестают плясать, достают из-за кулис носилки, перекладывают на них Попова, несут его к стоящей в глубине сцены кровати, перекладывают на неё и укрывают его одеялом.

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА (садится на краешек кровати и, поглаживая Попова по голове рукой, поет песенку):

Спи, мой младенец, усни! В доме погасли огни… Мышка за печкою спит, Кошка без мышки храпит… Глазки скорее сомкни, Спи, моя радость, усни… Усни-и-и-и, у-усни…

Затемнение.

 

Часть третья

На авансцене появляются Шинель-Коротышка и Шинель-Женщина.

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Ну, что там у вас?

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (читает по бумаге):

«Попов строчил сплеча и без оглядки, Попались в список лучшие друзья… Я повторю: как люди в страхе гадки!  Начнут, как Бог, а кончат – как свинья… Строчил Попов, строчил во все лопатки, Такая вышла вскоре ектеньЯ, Что, прочитав, и сам он ужаснулся, Вскричал: фуй! фуй!.. Задрыгал и – проснулся!..».

Они оборачиваются. Около кровати Попова загорается свеча. Попов садится на кровати, откидывает одеяло и видит свои ноги в штанинах. Хватается за голову. Шинели подходят к нему.

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Попов, Тит Евсеич?

ПОПОВ: Попов. Тит Евсеич. Советник.

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Всё верно… Советник…

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Пожалте бриться!

Проход на очередной допрос. За столом Шинель-Дылда.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА (выходя из-за стола навстречу Попову): Кто к нам пожаловал!.. Тит Евсеич, дорогой!..

(Шинелям)

Вы зачем его привели?

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Так, Ваше ж превосходительство!.. Вы ж – сами…

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Что я сам?..

Смотрит на одного, потом на другую, они онемели; он поворачивается к Попову.

Располагайтесь поудобнее, прошу вас. Мы тут – на минуточку…

Попов садится за стол. Шинели отходят.

Что – я сам?!. Это я велел вам поднимать заслуженного человека среди ночи? Я… велел… вести его чуть ли не под конвоем?

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Почему «чуть ли»? Мы его под конвоем и привели.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Идиоты! А мне – расхлёбывать?.. Извиняться?.. Ну мало ли что человеку присниться может? Что – во всём умысел искать?

Кидается к столу, роется в бумагах.

Вот! Глядите: прямо сказано… «Бог весть, с какой причины»… Да?.. Это значит, что он – однозначно не виновен! Причина-то – какая?

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Какая?

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Бог весть какая! Поняли? Все вопросы – к Богу…

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Да?.. Но мы же не по церковному ведомству… Не знаю… Вы нам велели разобраться, мы – и того… А надо – так мы его и обратно отвести можем.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Под конвоем?

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Естественно.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Вот именно.

Форму-то надо соблюдать.

Не выдерживает и начинает хохотать, двое других смеются тоже.

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Это даже очень обидно. Мы стараемся, а вы нас – прямо как детишек…

Все продолжают смеяться.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Ну, вы… не обижай… не обижайтесь…

Хохочет в голос.

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Ой, не могу!..

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Ладно, будет вам. Ихнее благородие ждут, а вы – вона что!..

Дылда возвращается за стол. Шинели отходят на почтительное расстояние.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Весёлый народ… С нами не соскучитесь.

(Попову)

А ведь и вы – тоже весёлый человек. Вон сны вам какие… игривые… снятся. Прямо карнавал какой-то… Прямо – по Бахтину… сто лет спустя…

ПОПОВ: Простите… А если не заглядывать так далеко… Нельзя ли?..

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Можно! Вам – всё можно. Вы здесь – как дома. Будьте, как говорится, как дома… Да это и есть ваш дом. А мы… мы тут только так… попИсать (то есть – пописАть) зашли… Мы – не более, как… обслуживающий персонал, что ли. Не хочется использовать слово «лакеи» (уж больно потасканное, повАнивающее, между нами скажу, слово), хотя… оно б точнее всего тут бы подошло.

Вскакивает, достаёт из кармана белый носовой платок и, повесив его себе на согнутый локоть, сгибается перед Поповым в полупоклоне. Потом берёт со стола пустую тарелку, бегло протирает её о локоть, подставляет Попову.

Угощайтесь, сделайте одолжение! А это вот…

Придвигает ещё одну.

…для косточек.

ПОПОВ: Да-да… Я согласен… Это всё очень… очень остроумно.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Как я рад, что вы – оценили!

Поворачивается к шинелям.

Он – оценил!

(Попову)

Они ведь тоже старались. Впрочем, вы как-то так сказали это слово… «остроумно»… несколько вяловато… Будто хотели продолжить: но… Неужели у вас, так сказать, за пазухой… ещё осталось спрятанным какое-то «но»?

ПОПОВ: Я хотел сказать: но… хотелось бы… поближе к делу…

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: И прекрасно! Опять, выходит, наши желания совпадают. И я жажду… я тоже жажду к делу перейти… Но мало ли, думал: вдруг Тит Евсеич не в настроении о делах сегодня говорить, так мы б и на более позднее время всё это перенести могли. Но – раз уж вы сами так вот прямо и рвётесь к делу…

Берет ручку и бумагу.

Фамилия?

ПОПОВ: Что?

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Я спрашиваю: фамилия?

ПОПОВ: Чья? Моя?

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Ваша.

ПОПОВ: Попов.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Как? Вот так просто: «Попов»?

ПОПОВ: Да. Вот так просто: «Попов»!..

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Тут… обе буквы «о»?.. Случайно, не – ПотАпов? А то ещё, знаете, бывает даже «Поповский» или «Попович». Ах, нет, «Попович» – это космонавт!..

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Раз у меня был даже «ПоповничЕнко»… Или – «ПоповнИченко»? Нет! «ПоповничЕнко». Представляете?.. Каких только фамилий на свете не бывает!

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Да… Каких только не бывает… Хотя – чтО я?.. Ведь вы же и сами… мастер их изобретать… Просто – лепить, так сказать, из воздуха!.. Как? Как это там… у вас?

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА (достает бумагу и читает):

«Явились тут на нескольких листах: Какой-то «Шмидт», два брата «Шулаковы», «Зерцалов», «Палкин», «Савич», «Розенбах», «Потанчиков», «Гудим-Бодай-Корова»!..

Передает бумагу Коротышке.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (читает):

«Делаверганж», «Шульгин», «Строженко», «Драх», «Грай-Жеребец», «Бабков», «Ильин», «Багровый», «Мадам Гриневич», «Глазов», «Рыбин», «Штих», «Бурдюк-Лишай»… и множество других.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Да!.. Вот это фамилии – так фамилии… «Бурдюк-Лишай»!.. Музы ка! Не то, что какой-то там… Попов!

Помолчав.

Имя?

ПОПОВ: Что вы?

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Имя ваше?

ПОПОВ: Тит.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Отчество?

ПОПОВ: Евсеевич.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Чин какой имеете?

ПОПОВ: Советник.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Советник… Хороший чин. Благородный. Не так чтобы слишком высокий, но и не маленький. Как раз между министром и каким-нибудь там… Да… Ну, в общем, есть куда падать, если что… Не так ли? Да… Я всегда с гордостью говорю: «Советник Попов!». Ведь я – тоже советник. И тоже – Попов. Вот совпадение, а?.. Хотя – вы правы – это к делу не относится. А вот – что относится? Как вы думаете?

ПОПОВ: Не знаю. К сожалению.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Не знаете?.. Ну что ж, так и запишем…

Задумывается.

Не любите вы нас. Это нехорошо. Не для вас, конечно. Вам-то – что? Мы – страдаем! Ну ладно. Давайте взвесим всё это на беспристрастных весах Фемиды, как говорится…

Берёт тарелки, которые он ранее предлагал Попову в качестве угощения, ещё раз протирает о локоть, сдувает пыль. Делает знак. Шинели приближаются. Дылда вручает тарелки Женщине.

Закрой глаза. Нет, так не пойдёт. Платок у кого-нибудь есть? Какой-нибудь платок?.. Что?.. Нет?.. Ах вы, растяпы!..

(Попову)

Тит Евсеич! Платочек не одолжите? Мы вернём, не извольте сомневаться.

Попов достаёт из кармана платок. Коротышка завязывает глаза Женщине и отходит в сторону. Она стоит с завязанными глазами, держит перед собой руки с тарелками (как чаши весов).

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Вот и давайте рассудим… Искренности мы от вас… Ждали? Ждали.

Заглядывает в первую тарелку.

Увы, милейший Тит Евсеич!.. Увы… О любви… Молили? Молили…

Заглядывает во вторую.

И опять же могу повторить то же самое: увы!.. О любви – не меня ли вы мило молили и в туманы лимана манили меня?.. И – увы!.. Увы, милейший Тит Евсеич!.. А ведь вы – и не любите, и не говорите прямо, что… дескать… не люблю! Или там – ненавижу! Или – хоть бы и помягче: не испытываю, мол, особой… перед вашей особой… особой какой-то симпатии. Да?.. Ни то, ни сё, ни кукарЕку!.. Как же нам быть с вами? Подскажите…

Попов пожимает плечами.

Ну это мы тоже умеем…

Пожимает плечами; потом делает знак Коротышке.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (читает по бумаге):

«Небесный свод сиял, так юн и нов, Весенний день глядел в окно, так весел, Висела пара форменных штанов С мундиром купно через спинку кресел…».

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА (читает):

«И – в радости – уверился Попов, Что их Иван там с вечера повесил».

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (продолжает):

«Одним скачком покинул он кровать И начал их в восторге надевать. – То был лишь сон! О, счастие! О, радость!.. Моя душа, как этот день, ясна!..».

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА:

Стоп!.. Что? Как там?

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА:

«Моя душа, как этот день, ясна!..»

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА:

«Ясна», говорите?.. «Счастие»? «Радость»?..

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА:

Ну, да!

(Читает)

«Не сделал я Бодай-Корове гадость! Не выдал я агентам Ильина!..».

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА (читает):

«Не наклепал на Савича! О, сладость! Мадам Гриневич мной не преданА!..».

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (читает):

«СтражЕнко – цел, и братья ШулакОвы Постыдно мной не ввержены в оковы!..».

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Стоп!.. Как вы сказали? «Постыдно»?..

Берет у него бумагу и сам читает.

«Постыдно мной не ввержены в оковы!».

А!.. Каково? «Постыдно мной не ввержены…».

(Попову)

Так вы уж не со стыда ли… Так… так… Сердечный вы человек… Так? Или – не так?.. Только – как же это совместить? То у вас «душа ясна»… а тут же у вас и что-то такое… постыдное… возле этой души корячится… Как это? Ну-ка!..

Поворачивается к Женщине и делает вид, что кладёт что-то на чашу весов. Рука Женщины с этой тарелкой опускается, а вторая – поднимается вверх.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Вот он – стыд! Да!.. Весомо, весомо… Ну а сюда – душу… То бишь – ясную душу! Да?..

Кладёт на вторую «чашу» нечто воображаемое; «весы» не шевелятся.

Ай-я-яй!.. Не выходит. Не получается уравновесить. Вот незадача… А как же вы в сердце своём чаши-то эти уравновешиваете? А?.. Ведь уравновешивали же. Жили себе – не тужили. До советника дослужились. К министру на приёмы являлись… Являлись? Являлись!.. Ночами спали спокойненько… Неужто с такой вот… кривобокой… душой? Это ж мУка.

Шлепает Женщину по спине, она выпрямляется; Дылда смотрит на Коротышку.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (читает):

«Попов строчил – сплеча и без оглядки, Попались в список лучшие друзья; Я повторю: как люди в страхе гадки — Начнут, как Бог, а кончат, как свинья!..».

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Да уж… Постой: как там?

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА:

«…как люди в страхе гадки».

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА:

В страхе, значит!.. Страх? Ну конечно! Ах, милый вы мой! Что ж вы сразу-то не сказали? И себя, и меня заставили голову ломать. Да неужто ж мы – такие страшные?.. Неужто вы нас так боитесь?.. Или, может, эти весы нам врут? Ведь и так бывает? Эй, весы!..

Шлепает Женщину по заду; тарелки судорожно задергались вверх-вниз, потом успокаиваются.

Ну признайтесь, признайтесь, господин советник: разве мы вам такой ужас внушаем?

Попов не то качает головой, не то кивает; затем, всё же, решается и качает отрицательно.

А вот это зря. Зря, милый Тит Евсеич!.. Ведь нас… нас… именно бояться надо. Именно – бояться. Да не в том дело, что – снял штаны, так страшно, а надел или, вообще, оделся от и до, и – всё, можно успокоиться и на всё плевать… Нет! Успокаиваться, родной мой, никогда не следует. Мало ли, что из туалета может вдруг куда-то пропасть…

Поворачивается к Коротышке.

Как там у нас, в нашем, так сказать, первоисточнике?

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (читает):

«Забыться может галстук, орден, пряжка…».

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Да-да! Вот именно: орден! Или – галстук!..

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА:

«Но – пара брюк!..»

Вкладывает одну тарелку в другую и срывает со своих глаз платок; все смотрят на нее.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА:

«…Нет, это уж натяжка!..»

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Да Бог с ними! Бог с ними!.. Забылись, и – Бог с ними! Не в брюках дело.

Вот! И – ничего!..

Коротышка, а за ним и Попов, помедлив, делают то же самое.

Вот! И – ничего!.. А министр?

ПОПОВ: Что – министр?

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Он-то – в панталонах был?

ПОПОВ: То есть?

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: То и есть, что слышали. Я спрашиваю, были ли на министре панталоны?

ПОПОВ: Разумеется.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Разумеется? Да это ещё выяснить надо. Что значит «разумеется»? Опишите-ка брюки министра.

ПОПОВ: Ну… Брюки как брюки. Не помню… Что-то тёмное.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Тёмное? Это у вас в памяти что-то тёмное.

ПОПОВ: Чёрные, наверное…

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Вы уверены?

ПОПОВ: Да я… Я не обратил внимания.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: На министра?

ПОПОВ: На брюки министра.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Предположим. А у курьеров? У полковника, который вас якобы допрашивал? У швейцаров, наконец?

ПОПОВ: У швейцаров – униформа.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Униформа? А у других?

ПОПОВ: Я не помню.

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Ну так я вам напомню…

Роется в бумагах.

Как там, в первоисточнике?

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (читает):

«Меж тем тесней всё становился круг Особ чиновных, чающих карьеры; Невнятный в зале раздавался звук, И все принять свои старались меры, Чтоб сразу быть замеченными. Вдруг В себя втянули животы курьеры, И экзекутор рысью через зал Придерживая шпагу, пробежал…».

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Замечательно! Не пятки, скажем, сдвинули, а – животы втянули!.. Дальше!

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (читает):

«Вошёл министр. Он видный был мужчина, Изящных форм, с приветливым лицом, Одет в визитку…»

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Это мы уж читали. И тем не менее… Опять вы на что угодно внимание обращаете, кроме ног…

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (читает):

«Чиновник по особым порученьям, Который их до места проводил, С заботливым Попова попеченьем Сдал на руки дежурному. То был Во фраке муж, с лицом, пылавшим рвеньем…»

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Ну достаточно!.. Или – ещё? Да нет… Так были на них всех брюки? Или нет?..

Попов молчит.

То-то и оно!.. Что ж вы тогда из-за своих так переживали? За экран прятались… Атам, в вашем сне, такой обычай оказался: там – все без брюк, все – с голыми коленками… Фантазия, так сказать, Морфея, причуда…

ПОПОВ: А чего ж тогда министр?

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: А министр – сам по себе… Он вот без фантазии оказался…

ПОПОВ: Да?

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Да. А что? По-вашему, министр не может быть без фантазии? Да сколько угодно. Особенно – у нас, в России… И что же тогда у нас выходит? Выходит, один-единственный раз господин Попов – как все оказался… С голыми коленками… Как он! Как она! Как я, наконец!.. И – испугался! А чего испугался? Кого испугался?

ПОПОВ: Как – кого? Министра!

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Министра без… штанов?

ПОПОВ: А… бэ…

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА (передразнивая): А… бэ… Дались вам эти панталоны. Что вы в них прячете такого, чего у других нет? И ведь какого страху нагнали… Ну, ладно. Всё в порядке. Можете идти.

ПОПОВ: Что? Всё?.. И – ничего подписывать не надо?

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА (машет рукой): Бросьте! Что за крючкотворство?.. Эй, проводите Попова.

ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (подходит): Всё? Ну. поздравляю, от всей души, так сказать…

Жмет Попову руку.

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА (виснет на Попове): Ой, я так рада! Так счастлива!

ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Ну, как говорится, с облегченьицем.

Жмет руку.

А успокаиваться – не советую. Впрочем: шучу, шучу!.. Отдыхайте. Приятных, так сказать, снов!

(Женщине)

Ты платок-то вернула?

ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: А как же!..

Достает платок, завязывает на нем узелок и засовывает Попову в карман.

Это – чтоб нас не забывал.

Целует Попова. Попов растерянно благодарит всех. Шинели уходят, помахав ему издали руками. Попов остаётся один. Стол отъезжает в глубину, на авансцену выдвигается кровать. Попов ложится, укрывается. Свет постепенно гаснет. В темноте звучит сладостный ангельский хор.

ХОР:

Приснился раз, Бог весть с какой причины, Советнику Попову странный сон: Поздравить он министра в именины В приёмный зал вошёл без панталон!..

Около кровати загорается свеча. Попов просыпается, садится, откидывает одеяло. Видны его голые ноги. Он видит на спинке кровати свои брюки, радостно вскакивает, хватает их и собирается надеть. Но в это время за сценой раздаются чеканные шаги. Появляются все три шинели. Из-под распахнутых пол видно, что они в брюках. Они молча окружают кровать, глядя на Попова, застывшего с брюками в руках.

ПОПОВ (кричит): Это что? Это снова сон? Или это наяву?.. Это сон? Или наяву? Сон? Или…

Они молча сжимают кольцо, заслоняя его своими спинами от зрителя.

А-а-а-а!..

Затемнение.

КОНЕЦ ПЬЕСЫ