ВАЛЕНТИН ГЕРМАН (и другие авторы)

В монтаже использованы с изменениями – фрагменты повести Леонида Андреева «Иуда Искариот», романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» (из внутреннего романа Мастера о Понтии Пилате), цитаты из канонических евангелий от Матфея, Марка, Луки и Иоанна, из писем Вольтера, из эссе Ф. Ницше «К философии истории нигилизма», а также стихотворение Бориса Пастернака «Гефсиманский сад»

 

Действующие лица

Иисус Христос (он же – Иешуа Га-Ноцри)

Его ученики:

Иоанн

Пётр

Фома

Матфей,

а также:

Левий

Матвей

Иуда Искариот

Понтий Пилат, прокуратор Иудеи

Афраиий, начальник тайной стражи

Марк Крысобой, охранник

Секретарь Пилата

Каифа, первосвященник иудейский

Помощник Каифы

Старуха-ведунья

Гай, лавочник

Храмовый страж

Христианский активист

Легионеры

Вольтер, философ

Три собеседника Вольтера

 

Первый пролог

ЛЕВИЙ МАТВЕЙ

Музыкальная увертюра.

 

Второй пролог

Перед занавесом появляется Вольтер (в костюме и парике 18 века)

ВОЛЬТЕР (к публике): Здравствуйте! Меня зовут Мари Франсуа Аруэ де Вольтер! Там слышно?.. Повторяю: меня зовут Мари Франсуа Аруэ де Вольтер… Говорит ли вам что-нибудь это имя?.. Впрочем, в данном конкретном случае это не так уж и важно… Кто читал, тот – читал, а кто не читал – к тому бесполезно обращать этот вопрос. Не правда ли? Поэтому – приступим к делу. А именно – к нашей сегодняшней трагедии… Прошу всех в гостиную!..

Машет рукой, занавес открывается. Гостиная, посредине – круглый стол под скатертью и четыре «вольтеровских» кресла. Трое собеседников в таких же костюмах, как и Вольтер, приветствуют его.

ВОЛЬТЕР (садясь в свое «вольтеровское» кресло): Господа! Вы, вероятно, знаете, что некоторые учёные высказывали удивление, не найдя у античного историка Иосифа Флавия, жившего в первом веке нашей эры (то есть, достаточно близко от событий, описанных в Евангелиях), никакого намёка на Иисуса Христа; ибо все настоящие учёные теперь согласны, что то небольшое место в его Истории, где он, вроде бы, упоминает о Христе, есть позднейшая интерполяция.

ПЕРВЫЙ СОБЕСЕДНИК: Как вы сказали?

ВОЛЬТЕР: Интерполяция. Позднейшая вставка.

ПЕРВЫЙ СОБЕСЕДНИК: Вставка?

ВТОРОЙ: Видите ли, христиане, пользуясь так называемым «благочестивым обманом», грубо подделали одно место у Иосифа Флавия. Они приписали этому иудею, столь упорному приверженцу своей иудейской веры, четыре нелепо вставленные в совершенно другой текст строчки, а в конце этого отрывка добавили: «То был Христос».

ПЕРВЫЙ: Как!..

ВТОРОЙ: Да вот так! Если бы Иосиф слышал хоть что-нибудь о стольких событиях, попросту изумляющих природу, разве он отвёл бы им всего четыре строчки в истории своей страны?

ВОЛЬТЕР: И – что? Вы можете представить себе, что этот упрямый иудей сказал бы: «Иисус был Христом»? Да если бы ты считал его Христом, значит – ты был бы христианином!..

ПЕРВЫЙ: Какая бессмыслица заставлять Иосифа Флавия говорить, как христианин!

ТРЕТИЙ: И ещё находятся настолько неразумные или настолько наглые богословы, чтобы оправдывать эту подделку первых христиан, известных как изготовители во сто раз более значительных подделок.

ВОЛЬТЕР: Между тем, совершенно очевидно, что отец Иосифа Флавия должен был быть прямым свидетелем всех чудес Иисуса, если бы они реально были. Иосиф ведь был из рода священнослужителей, он родственник царицы Мариамны, жены Ирода. В своей Истории он входит в мельчайшие подробности всех действий этого государя. И, однако, он ни слова не говорит ни о жизни, ни о смерти Иисуса… И этот историк, не скрывающий ни одной жестокости Ирода, ничего не говорит об избиении младенцев по его приказу, отданному, будто бы, после того, как до него дошла весть о рождении Царя Иудейского (как якобы сразу же стали называть Иисуса-младенца)… Из всех поступков всех тиранов это самый ужасный. В истории всего мира нет равного ему. И, однако, у лучшего писателя, какого когда-либо имели евреи, единственного, кого уважали римляне и греки, нет ни одного упоминания об этом событии, столь же странном, как и устрашающем.

ПЕРВЫЙ: Он не сказал и о новой звезде, появившейся на востоке после рождения Спасителя; это ослепительное явление не должно было ускользнуть от внимания такого просвещённого историка, каким был Иосиф.

ВТОРОЙ: Он хранил молчание и о мраке, на три часа покрывшем всю землю среди бела дня после смерти Спасителя, и об огромном количестве гробов, открывшихся в эту минуту, и о толпе воскресших праведников.

ВОЛЬТЕР: Учёные не перестают выражать своё изумление, видя, что и ни один римский историк не сообщал об этих чудесах, случившихся, якобы, в царствование Тиберия, на глазах у римского правителя и римского гарнизона, которые должны были послать императору и сенату подробный отчёт о самом великом событии, о котором когда-либо слышали люди. Да и сам Рим должен был погрузиться в глубокий мрак в течение трёх часов; это чудо следовало отметить в летописях Рима и всех народов. Но…

ПЕРВЫЙ: Но?

ВОЛЬТЕР: Но Бог, очевидно, не пожелал, чтобы эти божественные события были описаны недостойными руками.

ВТОРОЙ: Очевидно…

ТРЕТИЙ: Очевидно…

Затемнение.

 

Часть первая

Вольтер перед занавесом.

ВОЛЬТЕР: Ещё одно замечание, друзья мои, которое я хочу предпослать дальнейшему… Это касается разницы между теистом и атеистом… Ну, с атеистом тут всё понятно. Теист же – это человек, твёрдо убеждённый в том, что есть, реально есть некое Верховное Существо, столь же доброе, как и могущественное, которое сотворило все протяжённые, произрастающие, чувствующие и размышляющие другие существа; которое продолжает их род, без жестокости карает их за проступки и милостиво награждает за добрые дела. Но – в отличие от обычного верующего – теисту не известно, как Бог карает, как награждает, как прощает, потому что он (теист) не настолько дерзок, чтобы воображать, будто он знает, как действует Бог; но он знает, что Бог действует и что Он справедлив…

Уходит в кулису.

ЛЕВИЙ МАТВЕЙ (входит с другой стороны просцениума): А некоторые люди (мы их обычно называем пророками) знают как раз вот это: как именно Бог действует… Они даже знают, как следует людям взаимодействовать с Богом. Например, как они должны молиться?.. Кажется, я знаю одного такого. Его зовут – И и с у с… Послушайте его!..

Уходит.

Иисус Христос со своими учениками.

ИИСУС: Когда вы молитесь, говорите так:

ВСЕ (хором): Отче наш, сущий на небесах!

ИИСУС: «Да святится имя Твоё, да приидет Царствие Твоё…»

ВСЕ (хором): Да святится имя Твоё, да придет Царствие Твоё…

ИИСУС: «.. да будет воля Твоя и на земле, как на небе…»

ВСЕ (хором):…да будет воля Твоя и на земле, как на небе…

ИИСУС: «Хлеб наш насущный подавай нам на каждый день…»

ВСЕ (хором): Хлеб наш насущный подавай нам на каждый день.

ИИСУС: «И прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему».

ВСЕ (хором): И прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему…

ИИСУС: «И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого»…

ВСЕ (хором): И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого…

ИИСУС (помолчав): Представьте себе, что… Вот – положим, кто-нибудь из вас, имея друга, придёт к нему в полночь, постучит в дверь и скажет: «Друг! Дай мне взаймы три хлеба!.. Ибо – друг мой с дороги зашёл ко мне, и мне нечего предложить ему». А тот – изнутри – скажет ему в ответ: «Не беспокой меня: двери уже заперты, и дети мои – со мною на постели, не могу встать и дать тебе»… Ну, и что будет дальше? Как вы полагаете?.. Если, говорю вам, он не встанет и не даст ему по дружбе, то, всё же, – по неотступности и настойчивости того, что стучит за дверью, в конце концов, встанет и даст ему, сколько тот просит. Также и Бог! И я скажу вам: просИте, и дано будет вам; ищИте, и найдёте; стучите, и отворят вам!.. Ибо всякий просящий – получает, и ищущий – находит, и стучащемуся – отворяют…

Затемнение.

Ученики Иисуса сидят в некоей беседке.

ИУДА (Иоанну): Почему ты молчишь, Иоанн? Твои слова – как золотые яблоки в прозрачных серебряных сосудах… Подари одно из них Иуде, который так беден… Молчишь? Ну молчи, молчи… Я знаю, почему ты молчишь: ты боишься солгать!.. Боишься обмануть Иуду. Не бойся! Меня все обманывают… Все обманывают меня, даже животные: когда я ласкаю собаку, она кусает меня за пальцы, а когда я бью её палкой – она лижет мне ноги и смотрит в глаза, как дочь… Я убил эту собаку, глубоко зарыл её и даже заложил большим камнем, но – кто знает?.. Может быть, оттого, что я её убил, она стала ещё более живою и теперь не лежит в яме, как ей положено, а бегает себе весело вместе с другими собаками?..

Все смеются.

ФОМА: И люди тебя обманывают?

ИУДА: Постоянно. Если есть в мире кто-нибудь обманутый, так это я, Иуда. Случалось даже, что некоторые люди по многу раз обманывали меня – и так, и этак…

ПЕТР: Но ведь бывают же и хорошие люди…

ИУДА: Хорошими людьми, по моему мнению, называются те, которые умеют скрывать свои дела и мысли. Но если такого человека обнять, приласкать и выспросить хорошенько, то из него потечёт, как гной из проколотой раны, всякая неправда, мерзость и ложь. Это не значит, что я лучше всех. Я готов сознаться, что и сам иногда лгу, но – провалиться мне на этом месте! – другие лгут ещё больше, и – говорю – если есть в мире кто-нибудь обманутый, то это я, Иуда!..

ПЕТР: Ну а твои отец и мать?.. Иуда, не были ли они хорошие люди?

ИУДА: А кто был мой отец?.. Может быть, тот человек, который бил меня розгой, а может быть – и дьявол, и козёл, и петух… Разве может Иуда знать всех, с кем делила ложе его мать? У Иуды много отцов… Про которого вы говорите?

МАТФЕЙ: Помнишь слова Соломона: кто злословит отца своего и мать свою, того светильник погаснет среди глубокой тьмы…

ИОАНН: Ну а мы? Что о нас дурного скажешь ты, Иуда из Кариота?

ИУДА: Ах, искушают бедного Иуду! Смеются над Иудой, обмануть хотят бедного, доверчивого Иуду!..

ПЕТР: А Иисус?.. Что ты думаешь об Иисусе? Только не шути, прошу тебя.

Пауза.

ИУДА: А ты – что думаешь?

ПЕТР: Я думаю, что он – сын Бога живого…

ИУДА: Ах, вот как?..

ПЕТР: Да…

ИУДА: Зачем же ты спрашиваешь у меня? Что может тебе сказать Иуда, у которого отец – козёл?.. Хотя… римский бог Фавн – тоже козёл. Вполне такой – живой, с копытами, козлик… Так что – разница невелика…

ПЕТР: Но ты… его любишь? Ты – как будто – никого не любишь, Иуда?

ИУДА: Люблю.

Затемнение.

ЛЕВИЙ (к публике): Однажды Иисус призвал учеников своих и избрал из них двенадцать, которых наименовал «апостолами», то есть, по-нашему, посланцами… Кто это были? Я вам скажу… Симон, которого Иисус назвал «Петром», то есть – «камнем», по-гречески, ибо он был твёрд, как камень; Андрей, брат его; Иаков и Иоанн; Филипп и Варфоломей… Матфей и Фома, Иаков Алфеев и Симон, прозываемый Зилотом… Иуда Иаковлев и – двенадцатый – Иуда Искариот, который потом сделался предателем… Но тогда это было ещё неведомо… И, сойдясь с ними, Иисус стал на ровном месте и возговорил…

Открывается занавес: Иисус перед толпой учеников.

ИИСУС: Блаженны вы, нищие духом, ибо ваше есть Царствие Божие. Блаженны вы, алчущие ныне, ибо насытитесь. Блаженны и вы, плачущие ныне, ибо воссмеётесь. Блаженны вы, когда возненавидят вас люди и когда отлучат вас и будут поносить, и понесут имя ваше, как бесчестное… Это ваша печаль за Сына Человеческого… Возрадуйтесь в тот день и возвеселитесь, ибо велика вам награда за то на небесах. Напротив – горе вам, богатые! Ибо вы уже получили своё утешение. Горе вам, пресыщенные ныне! Ибо взалчете. Горе вам, смеющиеся ныне! Ибо восплачете и возрыдаете. Горе вам, когда все люди будут говорить о вас только хорошо. Ибо так поступали со всеми лжепророками… Но вам слушающим говорю: любИте врагов ваших, благотворите ненавидящим вас, благословляйте проклинающих вас и молИтесь за обижающих вас. Ударившему тебя по щеке подставь и другую; и отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку… Всякому просящему у тебя – давай, и от взявшего твоё не требуй назад. И – как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними. Если вы лЮбите любящих вас, какая вам за то благодарность? Ибо и грешники любящих их любят. И если делаете добро тем, которые вам делают добро, какая вам за то благодарность? Ибо и грешники то же делают. И если взаймы даёте тем, от которых надеетесь получить обратно, какая вам за то благодарность? Ведь и грешники дают взаймы грешникам, чтобы получить обратно столько же. Но вы любИте врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего взамен… И будет вам за то награда великая, и будете сынами Всевышнего, ибо Он благ и к неблагодарным и злым. Итак, будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд. Не судИте, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете… Давайте, и дастся вам: мерою доброю, утрясённою и переполненною отсыплют вам в лоно ваше; ибо, какою мерою мерите, такою же отмерится и вам…

Затемнение.

Иисус, Левий Матвей и другие ученики.

ЛЕВИЙ: Учитель!.. Чем больше я слушаю тебя, тем яснее представляется мне, что ты своими проповедями добиваешься от людей, чтобы они стали святыми. Прав ли я?

ИИСУС: В конечном счёте – конечно. Ты уловил суть.

ЛЕВИЙ: Но достижимо ли это? Ведь люди – в своём большинстве – это грешники! И – им так удобно. И становиться святыми они вряд ли захотят. Разве не так?

ИИСУС: Увы, увы!..

ЛЕВИЙ: Но тогда… не подобна ли твоя проповедь гласу вопиющего в пустыне?

ИИСУС: А ты пробовал когда-нибудь говорить с пустыней? Вот так – в полный голос – говорить с ней?..

ЛЕВИЙ: Нет.

ИИСУС: Представь себе: она иногда отвечает…

ЛЕВИЙ: Отвечает? Но это же только эхо, только возвращение твоего же собственного голоса…

ИИСУС: Да… Но так отвечают даже бездушные камни. А если пустыня состоит не из них, а из одушевлённых людей, то какой же отзыв когда-нибудь да родится от них?

ЛЕВИЙ: Когда-нибудь? Но хватит ли твоей и нашей жизни для того, чтобы дождаться такого отзвука?

ИИСУС: Моей и твоей жизни для этого точно не хватит. Но жизни других, и детей их, и всех прочих последующих поколений праведников, я думаю, должно, должно хватить.

ЛЕВИЙ: Где же взять нам такие силы, такую выдержку и такое терпение, чтобы – не покладая охрипшей глотки – безрезультатно вопить в пустоту?!

ИИСУС: Но ведь мы же вопим не в одиночестве. И – не без поддержки. С нами – Бог, Отец и Вождь наш! Не забывай об этом.

ЛЕВИЙ: Но ведь многие грешники и в Богато не верят. Для них Он – пустой звук… В чём же наш инструмент, наше оружие для воздействия на них, кроме нашего слова?

ИИСУС: А личный пример?..

Затемнение.

Иуда Искариот и Левий Матвей в горах.

ИУДА: Ты знаешь, Левий, к чему я пришёл в моих мыслях, общаясь и беседуя уже какое-то время со всеми нашими?.. Я пришёл к убеждению, что из всей нашей компании ты – самый умный. Да-да, не сомневайся. Уж если я тебе об этом говорю, то это – так.

ЛЕВИЙ: Вот уж не ждал я от тебя таких комплиментов, Иуда…

ИУДА: Ты что? Сам не знаешь этого? Умный человек всегда знает, что он умён. Так что – не надо прибедняться.

ЛЕВИЙ: Но если ты всех остальных учеников Иисуса считаешь глупее меня, то… что же ты думаешь об Учителе? Не умаляешь ли ты тем самым и его мудрость?

ИУДА: Вот видишь: ты сам только что подтвердил моё мнение о тебе. Никому из них и в голову бы не пришло, что их глупость бросает тень и на их Учителя. Разве не так?..

ЛЕВИЙ: Это потому, что они любят Учителя.

ИУДА: Конечно, любят… Но не лучше ли сначала понимать Учителя, а уже потом – любить?

Они любят его, не понимая, и тем обрекают его прекрасные слова на смерть и забвение.

ЛЕВИЙ: Ну так опять же по-твоему выходит, что Учитель не мудр, распинаясь перед глупцами…

ИУДА: А что ему ещё остаётся? Он же романтик! Он надеется на чудо. Он надеется на чудо: на то, что глупцы в один прекрасный день поумнеют, отодвинут в сторону свой восторг и свою любовь к нему и что-то начнут понимать…

ЛЕВИЙ: Но этого чуда, по-твоему, никогда не случится?

ИУДА: Разумеется, не случится. Если вы действительно не поумнеете. Почему я и взываю, в частности, к тебе!

ЛЕВИЙ: Что же мы должны понять? И – вероятно – что мы должны сделать?

ИУДА: Чтобы проповедь Иисуса обрела реальную действенную силу, чтобы она стала мощным рычагом по духовному изменению людей… Для этого надо только одно.

ЛЕВИЙ: Что же?

ИУДА: Его… то есть Иисуса… надо (просто необходимо) реально обожествить!

ЛЕВИЙ: Что?

ИУДА: Надо сделать из него реального бога!

ЛЕВИЙ: Что ты говоришь, Иуда? Как «сделать бога»? Бог же – на небесах!.. Это язычники запросто объявляют богами умерших смертных: почти всех отошедших в небытие римских кесарей… Но это не боги, это – лже-боги!..

ИУДА: Нам с тобой нет дела до язычников. Но – смотри… Римский кесарь живёт на виду. Его наблюдают многие. И он совершает все свои деяния на глазах у многих. Поэтому, когда он умирает (ибо и он всего лишь смертный человек), его преемник, новый кесарь, старается причислить своего предшественника посмертно к богам, потому что это выгодно ему самому. Это, разумеется, такая – чисто формальная… чисто внешняя – церемония, но – всё-таки… Наш же Иисус, хотя он генерирует и пропагандирует великие принципы жизни и даже мироустроения, заметен мало кому, и у него нет шансов после смерти быть причисленным к бессмертным богам, получить такой (вполне, кстати, заслуженный им) статус. Разве же это справедливо?

ЛЕВИЙ: Что же тут поделать?

ИУДА: Но – если бы его… за его проповедь… предположим, публично распяли, подвергли мучительной смерти, которую бы увидели и сопережили многие, то и у него возник бы шанс быть причисленным посмертно к богам. Ты меня понимаешь?.. И это произошло бы не по воле кесаря, а по фантазии и воле самих людей, видевших его крестные муки. По мнению народному. А это, я тебе скажу, посильнее воли одного лишь кесаря. Разве не так? Народное сознание быстро бы украсило рассказы о жизни убиенного пророка всевозможными выдуманными чудесами, которых и не было на самом деле. За счёт такого фантазийного резонанса он мог бы стать не просто одним из богов языческого Олимпа… как все эти вознесённые туда единичной волей римские кесари, но – единственным Богом (или – скажем – единственным Сыном Небесного Бога, существовавшего прежде его рождения). Этот взлёт народного мифа о его личности превратил бы его нынешнюю частную проповедь в Божественное Откровение, действенное на все века!

ЛЕВИЙ: Ну, это всё фантазии, Иуда! И с какой же стати римская власть станет способствовать такому возвеличению скромного пророка Иисуса? Да она – и не замечает его…

ИУДА: А что, если взять да и подсказать ей это? Вот что, послушай… А что… А что, если – донести на Иисуса?

ЛЕВИЙ: Донести?

ИУДА: Донести. И объяснить власти его опасность для неё…

ЛЕВИЙ: Что ты говоришь, Иуда? Опомнись!.. Ты – пронизан завистью! Вот и всё…

ИУДА: Зависть? Зависть – это мощный двигатель… Ты – прав… Но – для действия – кроме двигателя нужно ещё и сознание… Герострат… ты помнишь? – всего лишь сжёг какой-то там храм… Из зависти к его строителю. От таких за-вистнических действий никогда не происходит ничего, кроме очевидного вреда. А я… я хочу преобразовать это моё (по сути-то, конечно же, такое же вот завистническое действие – ты прав, ты прав, Левий!..) в некий вполне позитивный акт! Я хочу создать для людей великий и плодотворный культ – на базе проповеди нашего бедного Иисуса. Да, я – при этом – убью, устраню его с моего пути (я поступлю, в этом смысле, совершенно так же, как всякий предатель, как тот же Герострат, то есть – я поступлю как бы не менее подло, да?..), но я же – этим своим деянием – превращу его самого в миф, в легенду, в символ веры… Благодаря мне он взлетит в небеса, как жаркое и благотворное солнце!.. Да-да! Как солнце!..

ЛЕВИЙ: Он – как солнце, а ты – вслед за ним – как луна?..

ИУДА: А ты, Левий, не хотел бы побыть луною – при таком солнце?

ЛЕВИЙ: Но ведь для этого его надо предать!..

ИУДА: Всего лишь – предать…

ЛЕВИЙ: Теперь я верю, что отец твой – дьявол. Это он научил тебя, Иуда.

ИУДА: Значит, по-твоему, это дьявол научил меня? Так, Левий, так… Дьявол?.. Аты помнишь, как однажды я спас Иисуса? Спас от побития камнями… Было такое?.. Тогда выходит, что дьявол любит Иисуса. Значит, дьяволу нужен Иисус, и нужна правда… А вам… вам всем… Иисус не нужен, нет!.. И правда вам не нужна!..

ЛЕВИЙ: Какая, какая правда?

ИУДА: Та, которую Иисус несёт людям, но не может заставить их её принять.

ЛЕВИЙ: Как это не может?

ИУДА: Не может. Потому что – нет пророка в своём отечестве… А я хочу помочь ему. Стать таким пророком… Ты – что, не понимаешь?

ЛЕВИЙ: Помочь?

ИУДА: Помочь! Помочь ему достучаться до людей!

ЛЕВИЙ: И для этого предать и погубить? Да ты не сын дьявола, ты – сам дьявол, Иуда!..

ИУДА (ловко сталкивает его в пропасть): Ну, тогда – прощай!

Подождав и услышав звук удара внизу.

Видно, придётся мне действовать… в одиночку…

Затемнение.

У первосвященника Каифы.

КАИФА (своему помощнику): Я, Каифа, первосвященник иудейский, не привык дожидаться тех, кто ниже меня по рангу. А тут я жду моего редкого гостя, нашу ведунью-чародейку, потому что завишу от неё… Вот это мне не по душе. Я завишу от её уникального дара, которым сам, увы, не обладаю… Хотя этот дар, безусловно, идёт из теневой стороны этого мира. А я, первосвященник, ему завидую… Как вам это понравится?

ПОМОЩНИК: Я сочувствую Вам, господин, но Чёрная Сила уже в приёмной…

КАИФА: Ну так зови её!

ПОМОЩНИК: Слушаюсь.

Выходит; после паузы – в дверях появляется древняя старуха.

СТАРУХА: Блаженный Каифа, я – здесь!..

КАИФА: Ты заставляешь себя ждать.

СТАРУХА: Это не я. Это – Пилат (прокуратор)… Ты же знаешь, что мои чары могут проникать в него только во сне. Только когда он спит, я могу умертвлять его мозг, выгрызая его слой за слоем, как мне было велено. Но у него бессонница. Он почти перестал спать или делает это крайне редко и непредсказуемо по времени. Он меня замучил. Мне приходится красться по пятам его внезапных засыпаний, чтобы хоть как-то двигать вперёд поставленную тобой, первосвященник, задачу: убить его мозг.

КАИФА: Я понимаю, я понимаю… Но скажи: насколько далеко ты продвинулась в этом направлении? Нам нужно свалить Пилата (этого ненавистного нам римского наместника) как можно скорее, пока он не погубил нашу веру и наш народ.

СТАРУХА: Я делаю всё возможное. Ручаюсь, что полголовы я ему практически снесла. Но – ещё полголовы у него осталось! А он почти перестал спать!.. Я делаю всё, что могу…

КАИФА: Как жаль, что возможности колдовства столь же, по сути, ограничены, как и возможности молитвы!.. Везде есть какие-то объективные причины, препятствующие достижению цели.

СТАРУХА: Таковы законы бытия, первосвященник… Имейте терпение, и со временем ваша цель будет достигнута.

КАИФА: Ну хорошо. Иди…

Старуха с поклоном выходит, входит помощник.

ПОМОЩНИК: Тут пришёл некий Иуда из Кариота. Просит принять его.

КАИФА: Кто это? И что ему надо?

ПОМОЩНИК (вполголоса): Он хочет на кого-то донести…

КАИФА: Пусть войдёт.

Помощник впускает Иуду.

ИУДА: Блаженный Каифа! Я, Иуда, – человек благочестивый и в ученики к Иисусу Назарею вступил с единственной целью: уличить обманщика и предать его в руки закона.

КАИФА: Вот как?.. Скажите, пожалуйста!.. А кто он такой, этот… твой… Назарей?

ИУДА: Ну как же?.. Блаженный Каифа наверняка мог слышать о проповеди Иисуса и о чудесах, о ненависти его к фарисеям и храму, о постоянных нарушениях им закона и, наконец, о желании его исторгнуть власть из рук церковников и даже – создать своё особенное царство.

КАИФА: Мало ли в Иудее обманщиков и безумцев?

ИУДА (горячо): Нет, он – опасный человек, он нарушает закон. И ты это знаешь, ты это знаешь, Каифа… И ты не можешь не хотеть уничтожить его… Пусть лучше один человек погибнет, чем – весь народ.

КАИФА: Весь народ?

ИУДА: Впоследствии…

КАИФА: Ты… на что это намекаешь?

ИУДА (протягивает ему пергамент): Вот… Взгляни-ка сюда, первосвященник. Это запись речей Назарея… Перед твоими прихожанами, между прочим…

Каифа берёт у него пергамент и смотрит.

КАИФА (читает): «Говорю вам: рухнет храм старой веры и создастся… на руинах его… новый храм истины…».

ИУДА: Видишь? Видишь?.. «На руинах его…».

КАИФА (одобрительно кивнув): Да… Тут есть некое зерно опасности… А что? У него много учеников?

ИУДА: Да, много.

КАИФА: И они любят его?

ИУДА: Да, они говорят, что – любят. Очень любят: даже больше, чем самих себя.

КАИФА: Ну вот!.. А если мы захотим взять его, не вступятся ли они? Не поднимут ли они – например – восстания?

ИУДА (засмеялся продолжительно и зло): Они?.. Эти трусливые собаки, которые бегут, как только человек наклоняется за камнем… Они?!.

КАИФА: Разве они такие дурные?

ИУДА: А разве дурные бегают от хороших, а не хорошие от дурных?.. Хе! Они – хорошие, и поэтому побегут. Они – хорошие, и поэтому они спрячутся. Они – хорошие, и поэтому они явятся только тогда, когда Иисуса надо будет класть в гроб. И они положат его сами, а ты – только казни!

Пауза.

Только – казни…

КАИФА: Но ведь они же любят его! Ты сам сказал.

ИУДА: Своего учителя всегда любят, но – больше мёртвым, чем живым. Когда учитель жив, он может спросить у них урок, и тогда им будет плохо. А когда учитель умирает, они сами становятся учителями, и плохо делается уже другим! Хе!..

КАИФА (усмехнувшись): Ты обижен ими. Я это вижу.

ИУДА: Разве может укрыться что-либо от твоей проницательности, мудрый Каифа? Ты проник в самое сердце Иуды. Да. Они обидели бедного Иуду. Они сказали, что он украл у них три динария… Как будто Иуда не самый честный человек в Израиле!

КАИФА: Ну ладно. Ты иди пока, я подумаю над этим.

ИУДА: Я вижу: мудрый Каифа чего-то боится…

КАИФА (надменно): Я довольно силён, чтобы ничего не бояться. Чего ты хочешь?

ИУДА (раболепно склонившись): Я хочу предать вам Назарея.

КАИФА: Он нам не нужен. Ступай.

ИУДА: Но я должен прийти опять? Не так ли, почтенный Каифа?

КАИФА: Тебя не пустят. Ступай!

Пауза.

Ну?.. Ты всё ещё здесь?

ИУДА: А если он всё-таки подожжёт храм?

КАИФА: Не подожжёт. Это у него просто такая фигура речи.

ИУДА: Фигура речи?.. Но ведь ты слышал, первосвященник, что у него много учеников. Кто-нибудь из них может понять его слова (эту фигуру речи) буквально. Ему же не обязательно самому поджигать твой храм. Это могут сделать другие…

КАИФА: Что?.. Ты… на что это намекаешь?.. Другие?.. Уж не ты ли? Ты – что? Угрожаешь мне, Кайфе, поджогом храма?!

ИУДА: Ну что ты, первосвященник! Разве бы я посмел? Я же говорю: у него слишком много уже учеников, а по-настоящему толковых среди них – единицы… Кто-то может понять его слова и буквально…

КАИФА (помолчав): Чего ты хочешь?

ИУДА: Я хочу продать вам Назарея.

КАИФА: Продать?.. Сколько же ты хочешь за твоего Иисуса?

ИУДА: А сколько вы дадите?

КАИФА: Сколько дадим? А сколько мы дадим?.. Знаю я вас, торгашей! Вы все – шайка мошенников… Иметь дело с шайкой мошенников… Тридцать серебреников – вот сколько мы дадим.

ИУДА: Скока, скока?..

КАИФА: Тридцать серебреников!

ИУДА: За Иисуса? Тридцать серебреников?.. За Иисуса Назарея?!. И вы хотите купить Иисуса за тридцать серебреников?.. И вы думаете, что вам могут продать Иисуса за тридцать серебреников?

Оборачивается в зрительный зал.

Слышите?.. Тридцать серебреников! Кто из вас согласится продать Иисуса Христа за тридцать серебреников? А?.. Тридцать серебреников!.. За Иисуса!..

КАИФА (тоже повернувшись к залу): Если не хочешь, то – ступай! Мы найдём человека, который продаст дешевле.

ИУДА: Дешевле?! А ху-ху – не хо-хо?!.

КАИФА: Вон!

ИУДА: А то, что он добр и исцеляет больных, это так уже ничего и не стоит, по-вашему? А? Нет, вы скажите, как честный человек!

КАИФА: Если ты…

ИУДА (не давая ему говорить): А то, что он красив и молод, как нарцисс, как лилия? А?.. Это ничего не стоит? Вы, быть может, скажете, что он стар и никуда не годен, что Иуда продаёт вам старого петуха? А? Да у него и зубы ещё все целы, как у арабского жеребца!..

КАИФА (кричит): Если ты…

ИУДА: Тридцать серебреников!.. Ведь это и одного обОла не выходит за каплю крови! Половины обОла не выходит за слезу!.. Четверть обОла – за стон! А крики?.. А судороги?.. А за то, чтобы его сердце – навеки остановилось?.. А за то, чтобы закрылись его бирюзовые глаза?.. Это – что? – даром?!.

КАИФА (задыхаясь): За всё! За всё!..

ИУДА: А сами вы сколько наживёте на этом? Хе?.. Вы ограбить хотите Иуду, кусок хлеба вырвать у его детей!.. Я не могу! Я… я на площадь пойду, я кричать буду: Каифа ограбил бедного Иуду!.. Спасите!..

КАИФА (топая ногами): Вон! Вон!..

ИУДА (вдруг смиренно согнувшись): Но если ты так… Зачем же ты сердишься на бедного Иуду, который желает добра своим детям? У тебя тоже есть дети, прекрасные молодые люди…

КАИФА (задыхаясь): Мы – другого… Мы – другого… Вон!..

ИУДА: Но разве я сказал, что я не могу уступить? И разве я вам не верю, что может прийти другой и отдать вам Иисуса за пятнадцать оболов? За два обола? За один?.. Я согласен, я согласен, благочестивый Каифа… Я – согласен!.. Тридцать серебреников, так тридцать серебреников…

Затемнение.

Иисус перед толпою учеников.

ИИСУС: Слушайте меня все и разумейте… Ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его. Но – что исходит из него – то оскверняет человека. Если кто имеет уши слышать, да слышит!.. Неужели и вы так непонятливы? Неужели не разумеете, что ничто, извне входящее в человека, не может осквернить его? Потому что не в сердце его входит, а в чрево, и выходит вон, чем очищается всякая пища. Исходящее из человека оскверняет человека. Ибо изнутри, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство. Все это зло изнутри исходит и оскверняет человека…

Затемнение.

Пещера на берегу подземного потока.

Из воды на камни вылезает насквозь мокрый Левий Матвей. Садится, отирая воду с лица.

ЛЕВИЙ: Господи!.. Господи!.. Ты дал мне выжить, опустив меня не на камень, а на воду… Чудо, чудо!.. Это воля Твоя!.. Ты не позволил мне умереть, дал мне выжить… Для чего, Господи? Для какого нужного Тебе дела Ты меня спас?.. Ведь это же не могло быть просто так, какой-то простой случайностью… Таких случайностей не бывает, Господи. Я же знаю! Это – воля Твоя… Что же я должен теперь для Тебя сделать? Господи!.. Вразуми меня! Вразуми, дурака!..

Думает какое-то время.

Что ты хочешь, Господи? Чтобы я всё-таки остановил Иуду, помешал ему предать Иисуса на муки?.. Но этого я – при всём моём желании – уже не успею сделать. Да он, наверно, уже сходил к иудеям и донёс. Что же я могу теперь, Господи?.. Что я могу?.. Или Ты, может быть, хочешь, Господи, чтобы я… чтобы я – наоборот – помог ему?.. Чтобы я помог Иуде обожествить Иисуса?..

Затемнение.

Иуда и Фома идут по дороге.

ИУДА: Ты хочешь видеть глупцов?.. Посмотри: вот идут они по дороге, кучкой, как стадо баранов, и подымают пыль… А ты, умный Фома, плетёшься сзади, а я, благородный, прекрасный Иуда, плетусь сзади, как грязный раб, которому не место рядом с господином.

ФОМА: Почему ты называешь себя «прекрасным»?

ФОМА: Красив?

ИУДА: А ты разве не видишь этого, мой умный Фома?..

Затемнение.

Левий Матвей перед занавесом.

ЛЕВИЙ:

Затемнение.

Каифа и его помощник (который входит)

КАИФА: Ну что? Взяли этого… Га-Ноцри или… Назарея… как там его?

ПОМОЩНИК: Взяли, господин. Он – у нас, в узилище.

КАИФА: Шума не было?

ПОМОЩНИК: Совсем немного. Главное – местные жители этого не видели.

КАИФА: Да? Хорошо. А скажи-ка мне: что там вообще известно об этом Назарее? Какие-нибудь подробности…

ПОМОЩНИК: Ну что… Учит он народ.

КАИФА: Чему учит?

ПОМОЩНИК: В общем-то, как бы сказать… добру учит.

КАИФА: Добру?

ПОМОЩНИК: Вроде как – добру.

КАИФА: Это хорошо!.. А ещё что?

ПОМОЩНИК: Ну… Сходится к нему множество учеников его и много народа – из всей Иудеи, из Иерусалима, из приморских мест…

КАИФА: Из каких?

ПОМОЩНИК: Из Тирских и Сидонских…

КАИФА: И всех он учит добру?

ПОМОЩНИК: Не только. Некоторые приходят его послушать, а некоторые – исцелиться от болезней своих. А также и страждущие от нечистых духов.

КАИФА: Даже так?.. Ну и что? Исцелялись?

ПОМОЩНИК: Исцелялись. Во всяком случае – так говорят.

КАИФА: Интересно… И как же он исцеляет? Он – что? – врач?.. И – лекарства какие-то у него есть? Снадобья?..

ПОМОЩНИК: Нет. Он не врач, и лекарств у него никаких нет.

КАИФА: Как же он исцеляет?

ПОМОЩНИК (пожав плечами): Духом святым!..

КАИФА: Как же он дозирует этот дух? Или он исцеляет сразу всех, скопом?

ПОМОЩНИК: Не знаю, господин. Говорили, что там весь народ искал повода прикасаться к нему, потому что от него исходила некая сила и исцеляла всех.

КАИФА (задумчиво): Исцеляла всех… Вот что!.. Этого «целителя»-самоучку наш Синедрион приговорит к смерти, но этот приговор должен быть утверждён римской властью. Позаботься о том, чтобы наша бумага попала на подпись к тетрарху, а не к прокуратору Пилату. Понял?

ПОМОЩНИК: Какая разница?

КАИФА: А разница та, что тетрарх, вроде бы здоров, а прокуратор Пилат страдает неизлечимой гемикранией… Как бы он не воспользовался услугами нашего бесплатного лекаря… И тогда все наши усилия по его устранению из Иудеи пойдут прахом. Понял?

ПОМОЩНИК: Понял, господин…

Затемнение.

Крытая колоннада с мозаичным полом. Фонтан и кресло возле него.

Входят Понтий Пилат и его секретарь.

ПИЛАТ (сам с собой): О боги, боги!.. За что вы наказываете меня?.. Моя голова, голова!.. Да, нет сомнений, это она, опять она, непобедимая, ужасная болезнь… гемикранИя, при которой болит только полголовы… но зато так, что кажется, что голова разрывается надвое… От неё нет средств, нет никакого лекарства, никакого спасения… Нет спасения… Попробую-ка вообще не двигать головой…

Осторожно садится в кресло и протягивает, не глядя, руку в сторону; секретарь почтительно вкладывает в руку кусок пергамента, Пилат искоса бегло просматривает его и возвращает секретарю.

Подследственный – из Галилеи? К тетрарху дело посылали? Это же по его ведомству.

СЕКРЕТАРЬ: Да, прокуратор.

ПИЛАТ: Что же он?

СЕКРЕТАРЬ: Он отказался дать заключение по делу и смертный приговор Синедриона направил на Ваше утверждение.

ПИЛАТ (помолчав): A-а… Вечная история… Никто не хочет брать ответственность на себя!.. Приведите обвиняемого.

Двое легионеров вводят Иисуса со связанными за спиной руками и ставят перед прокуратором.

ПИЛАТ: Так это ты подговаривал народ разрушить ершалаИмский храм?

ИИСУС (слегка подавшись вперед): Добрый человек! Поверь мне…

ПИЛАТ (перебивает): Это меня ты называешь «добрым человеком»? Ты ошибаешься. В ЕршалаИме все шепчут про меня, что я – свирепое чудовище, и это совершенно верно. Кентуриона Крысобоя – ко мне!

Входит высоченный гигант.

Преступник называет меня «добрый человек». Выведите его отсюда на минуту, объясните ему, как надо разговаривать со мной. Но – не калечить.

Марк Крысобой махнул рукой арестованному, чтобы следовал за ним, и они выходят со сцены.

Ах, как же мне хочется подняться, подставить висок под струю фонтана… и – так замереть… Но я знаю, что это мне не поможет… Не поможет…

Крысобой с Иисусом возвращаются; на лице Иисуса появилась красная полоса от хлыста.

ПИЛАТ: Имя?

ИИСУС: Моё?

ПИЛАТ: Моё мне известно. Не притворяйся более глупым, чем ты есть. Твоё.

ИИСУС: Иешуа.

ПИЛАТ: Прозвище есть?

ИИСУС: Га-Ноцри.

ПИЛАТ: Откуда ты родом?

ИИСУС: Из города ГамалЫ.

ПИЛАТ: Кто ты по крови?

ИИСУС: Я точно не знаю. Я не помню моих родителей. Мне говорили, что мой отец был сириец…

ПИЛАТ: Где ты живёшь постоянно?

ИИСУС: У меня нет постоянного жилища. Я путешествую из города в город…

ПИЛАТ: Это можно выразить короче, одним словом – «бродяга»… Родные есть?

ИИСУС: Нет никого. Я один в мире.

ПИЛАТ: Знаешь ли грамоту?

ИИСУС: Да.

ПИЛАТ: Знаешь ли какой-либо язык, кроме арамейского?

ПИЛАТ: Так это ты собирался разрушить здание храма и призывал к этому народ?

ИИСУС: Я, до б… я, игемОн, никогда в жизни не собирался разрушать здание храма и никого не подговаривал на это бессмысленное действие.

ПИЛАТ: Множество разных людей стекается в этот город к празднику. Бывают среди них маги, астрологи, предсказатели и убийцы, а попадаются порою и просто лгуны. Например, ты, как выяснилось, – лгун. Тут записано ясно: подговаривал разрушить храм. Так свидетельствуют люди.

ИИСУС: Эти добрые люди… игемОн… ничему не учились и всё перепутали, что я говорил. Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время. И всё из-за того, что он неверно записывает за мной.

Пауза.

ПИЛАТ: Повторяю тебе, но – в последний раз: перестань притворяться сумасшедшим, разбойник. За тобою записано немного, но записанного достаточно, чтобы тебя повесить.

ИИСУС: Нет, нет, игемОн!.. Ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там записано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты, прошу тебя, свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал.

ПИЛАТ (брезгливо): Кто такой?

ИИСУС: Левий Матвей. Он был сборщиком податей, и я с ним встретился впервые на дороге в Виффагии, там, где углом выходит фиговый сад, и разговорился с ним. Первоначально он отнёсся ко мне неприязненно и даже оскорблял меня, то есть – думал, что оскорбляет, называя меня почему-то собакой… Я лично не вижу ничего дурного в этом добром звере, чтобы обижаться на это слово… Однако, послушав меня, он стал понемногу смягчаться. Наконец, бросил деньги на дорогу и сказал, что пойдёт со мною путешествовать…

ПИЛАТ (усмехнувшись и обращаясь к секретарю): О, город ЕршалаИм!.. Чего только не услышишь в нём! Сборщик податей, вы слышите, бросил деньги на дорогу!..

ИИСУС: А он сказал, что деньги ему отныне стали ненавистны. И с тех пор он стал моим спутником.

ПИЛАТ (после мучительного для него молчания): Он стал твоим спутником?

ИИСУС: Да.

ПИЛАТ: Левий Матвей?

ИИСУС: Да, Левий Матвей…

ПИЛАТ: А вот что ты всё-таки говорил про храм толпе на базаре?

ИИСУС: Я, игемОн, говорил о том, что рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины. Сказал так просто для того, чтобы было понятнее.

ПИЛАТ: Зачем же ты, бродяга, на базаре смущал народ, рассказывая про истину, о которой ты не имеешь представления? Что такое истина?

Тихо про себя.

О боги мои! Я спрашиваю его о чём-то ненужном на суде… мой ум не служит мне больше… Яду мне, яду!..

ИИСУС: Истина, прежде всего, в том, что у тебя болит голова и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти. Ты не только не в силах говорить со мной, но тебе трудно даже глядеть на меня. И сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает. Ты не можешь даже и думать о чём-нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единственное, по-видимому, существо, к которому ты привязан. Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдёт.

Секретарь от изумления перестаёт писать протокол.

Ну вот… всё и кончилось… И я чрезвычайно этому рад. Я советовал бы тебе, игемОн, оставить на время дворец и погулять пешком где-нибудь в окрестностях… Ну, хотя бы в садах на Елеонской горе. Гроза начнётся……позже, к вечеру. Прогулка принесла бы тебе пользу большую, а я с удовольствием сопровождал бы тебя. Мне пришли в голову кое-какие новые мысли, которые могли бы, полагаю, показаться тебе интересными, и я охотно поделился бы ими с тобой, тем более, что ты производишь впечатление очень умного человека.

Секретарь роняет свиток на пол.

Беда в том, что ты слишком замкнут и окончательно потерял веру в людей. Ведь нельзя же, согласись, поместить всю свою привязанность в собаку. Твоя жизнь скудна, игемОн…

ПИЛАТ (после паузы): Развяжите ему руки.

Один из конвойных снимает с него верёвки.

Сознайся, ты – великий врач?

ИИСУС: Нет, прокуратор, я не врач.

ПИЛАТ: Я не спросил тебя: ты, может быть, знаешь и латинский язык?

ИИСУС: Да, знаю.

ПИЛАТ: Как ты узнал, что я хотел позвать собаку?

ИИСУС: Это очень просто… Ты водил рукой по воздуху, как будто хотел погладить, и – губы…

Пауза.

Итак, ты – врач?

ИИСУС: Нет, нет, поверь мне, я не врач.

ПИЛАТ: Ну хорошо, если хочешь это держать в тайне, держи. К делу это прямого отношения не имеет. Так ты утверждаешь, что не призывал разрушить… или поджечь… или каким-либо иным способом уничтожить храм?

ИИСУС: Я, игемОн, никого не призывал к подобным действиям, повторяю. Разве я похож на слабоумного?

ПИЛАТ: О да, ты не похож на слабоумного… Так поклянись, что этого не было.

ИИСУС: Чем хочешь ты, чтобы я поклялся?

ПИЛАТ: Ну, хотя бы жизнью твоею: ею клясться самое время, так как она висит на волоске, знай это.

ИИСУС: Возможно. Но не думаешь ли ты, что это ты её подвесил, игемон?.. Если это так, ты очень ошибаешься.

ПИЛАТ (вздрогнув): Я могу перерезать этот волосок.

ИИСУС (улыбаясь): И в этом ты тоже ошибаешься. Согласись, что перерезать волосок, уж наверно, может лишь Тот, Кто подвесил.

ПИЛАТ (тоже улыбнувшись): Так, так… Что ж? Я вынужден согласиться… Теперь я не сомневаюсь в том, что праздные зеваки в ЕршалаИме ходили за тобою по пятам. Не знаю, кто подвесил твой язык, но подвешен он хорошо… Кстати, скажи, верно ли, что ты явился в ЕршалаИм через Сузские ворота верхом на осле, сопровождаемый толпою черни, кричавшей тебе приветствия, как некоему пророку?

ИИСУС (недоуменно): У меня и осла-то никакого нет, игемОн. Пришёл я в ЕршалаИм точно через Сузские ворота, но – пешком, в сопровождении одного Левия Матвея, и никто мне ничего не кричал, так как никто меня тогда в ЕршалаИме не знал.

ПИЛАТ: Правду ли говорят, что ты называл себя сыном Бога?

ИИСУС: Мы все дети Божьи.

ПИЛАТ: Нуда!..

Помолчав.

Не знаешь ли ты таких: некоего Дисмаса, другого – Гестаса и третьего – Вар-Раввана?

ИИСУС: Этих добрых людей я не знаю.

ПИЛАТ: Правда?

ИИСУС: Правда.

ПИЛАТ: А теперь скажи мне: что это ты всё время употребляешь слова «добрые люди»? Ты всех, что ли, так называешь?

ИИСУС: Всех. Злых людей нет на свете.

ПИЛАТ (усмехнувшись): Впервые слышу об этом. Но, может быть, я мало знаю жизнь!..

(Секретарю)

Можете дальше не записывать.

(Иисусу)

В какой-нибудь из греческих книг ты прочёл об этом?

ИИСУС: Нет, я своим умом дошёл до этого.

ПИЛАТ: И ты проповедуешь это?

ИИСУС: Да.

ПИЛАТ: Любопытно… А вот, например, кентурион Марк, которого прозвали Крысобоем, – он – добрый?

ИИСУС: Да. Разумеется, добрый… Он, правда, очень несчастливый человек. С тех пор, как какие-то добрые люди изуродовали его, он стал – в определённых рамках – жесток и чёрств. Интересно бы знать, кто его искалечил?

ПИЛАТ: Охотно могу сообщить, ибо я был свидетелем этого. «Добрые люди» бросались на него, как собаки на медведя… Германцы вцепились ему в шею, в руки, в ноги. Пехотный манИпул попал в мешок, и если бы не врубилась с фланга кавалерийская турмА, а командовал ею я, – тебе, философ, не пришлось бы разговаривать с Крысобоем. Это было в бою при ИдиставИзо, в Долине Дев.

ИИСУС (мечтательно): Если бы с ним поговорить, я уверен, что он довольно быстро изменился бы.

ПИЛАТ: Я полагаю, что мало радости ты доставил бы легату легиона, если бы вздумал разговаривать с кем-нибудь из его офицеров или солдат. Впрочем, этого и не случится, к общему счастью, и первый, кто об этом позаботится, буду я.

(Секретарю)

Всё о нём?

СЕКРЕТАРЬ: Нет, к сожалению.

Подаёт Пилату другой кусок пергамента.

ПИЛАТ (нахмурившись): Что там ещё?

Читает.

Ах, чёрт, чёрт, чёрт!.. Слушай, Га-Ноцри… Ты когда-либо говорил что-нибудь о великом кесаре? Отвечай! Говорил?.. Или… не… говорил?

ИИСУС: Если я говорю о ком-либо, то говорю одну правду. Правду говорить легко и приятно.

ПИЛАТ (придушенным, злым голосом): Мне не нужно знать, приятно или неприятно тебе говорить правду. Впрочем, тебе придётся её говорить в любом случае… Но, говоря, взвешивай каждое слово, если не хочешь не только неизбежной, но и мучительной смерти… Ты меня понял? Итак, отвечай, знаешь ли ты некоего Иуду из Кириафа и что именно ты говорил ему, если говорил, о кесаре?

ИИСУС (охотно): Дело было так… Позавчера вечером я встретился возле храма с молодым человеком, одним из моих учеников, который называет себя Иудой из города Кириафа. Он пригласил меня к себе в дом в Нижнем Городе и угостил…

ПИЛАТ (с дьявольским огнем в глазах): Добрый человек?

ИИСУС: Очень добрый и любознательный человек. Он всегда выказывал величайший интерес к моим мыслям. Он принял меня весьма радушно…

ПИЛАТ (сквозь зубы): Светильники зажёг…

ИИСУС (немного удивившись): Да… Он попросил меня высказать свой взгляд на государственную власть. Его этот вопрос чрезвычайно интересовал.

ПИЛАТ: И что же ты сказал?.. Или ты, может быть, ответишь, что ты не помнишь… забыл, что говорил… позавчера… и… после чарки-другой?.. А?..

ИИСУС: Да нет, мы не пили… В числе прочего я говорил ему, что всякая власть является насилием.

ПИЛАТ: Насилием?

ИИСУС: Ну да! Насилием над людьми. И – что когда-нибудь настанет время, когда не будет никакой власти – ни кесарей, ни какой-либо иной.

ПИЛАТ: А что же тогда будет?

ИИСУС: А вот что: человек перейдёт в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть.

ПИЛАТ: Далее!

ИИСУС: Далее ничего не было. Тут вбежали люди, стали вязать меня и повели в тюрьму.

Секретарь быстро пишет.

ПИЛАТ (преодолевая сорванностъ голоса): Запомни раз и навсегда: на свете не было, нет и не будет никогда более великой и прекрасной для людей власти, чем власть императора Тиберия! И не тебе, безумный преступник, рассуждать о ней!..

(Кричит)

Вывести конвой с балкона!

(Секретарю)

Оставьте меня с преступником наедине, здесь государственное дело!

Все выходят, пауза.

ПИЛАТ (не знает, как начать): Вот что… Вот что…

ИИСУС: Я вижу, что совершилась какая-то беда из-за того, что я говорил с этим Иудой из Кириафа. У меня, игемон, есть предчувствие, что с ним случится несчастье, и мне его очень жаль.

ПИЛАТ (странно усмехнувшись): Я думаю, что есть ещё кое-кто на свете, кого тебе следовало бы пожалеть более, чем Иуду из Кириафа, и кому придётся гораздо хуже, чем Иуде!.. Итак, по-твоему, Марк Крысобой, холодный и убеждённый палач, люди, которые, как я вижу, тебя били за твои проповеди, разбойники Дисмас и Гестас, убившие со своими присными четырёх солдат, и, наконец, грязный предатель Иуда – все они добрые люди?

ИИСУС: Да.

ПИЛАТ: И настанет царство истины?

ИИСУС (убежденно): Настанет, игемон.

ПИЛАТ: Настанет, говоришь?..

(Кричит страшным голосом)

Оно никогда не настанет! Преступник! Преступник! Преступник!..

(Понизив голос)

Иешуа Га-Ноцри, веришь ли ты в каких-нибудь богов?

ИИСУС: Бог – один, в Него я верю.

ПИЛАТ: Так помолись Ему! Покрепче помолись! Впрочем… это уже не поможет… Жены нет?

ИИСУС: Нет, я один.

ПИЛАТ (бормочет): Ненавистный город…

Если бы тебя зарезали перед твоим позавчерашним свиданием с Иудою из Кириафа, право, это было бы лучше для тебя.

ИИСУС (тревожно): А ты бы меня всё равно взял и отпустил, игемон… Я ведь вижу… что ты… что меня хотят убить.

ПИЛАТ (передернувшись): Тебя хотят принести в жертву, как жертвенного барана!..

ИИСУС: Отпусти меня, игемон!

ПИЛАТ: Легко сказать: отпусти!.. Отпусти!.. Ты полагаешь, несчастный, что римский прокуратор вот так вот возьмёт и отпустит человека, говорившего то, что говорил ты?.. На это существуют правила, вмененные должностным лицам империи. О боги, боги!.. Или ты думаешь, что я готов занять твоё место?.. Я – твоё место?.. С чего бы это?.. Ведь я твоих мыслей не разделяю! Ты понял? Я – твоих мыслей не разделяю!.. Да-да!.. И – слушай меня: если с этой минуты ты произнесёшь хотя бы слово, заговоришь с кем-нибудь, – берегись меня! Повторяю тебе: берегись!..

ИИСУС: Игемон…

ПИЛАТ: Молчать! Ко мне!

Секретарь и конвой возвращаются на свои места.

Я… я… Что это я хотел сказать?.. А вот что!.. Вот что… Я…я…я… Я утверждаю… Вы слышите? И вы, и вы, и вы… Вы слышите?.. Я утверждаю смертный приговор, вынесенный в собрании Малого Синедриона преступнику Иешуа Га-Ноцри! Я – утвержда…

Хватается за голову и опускается в кресло; к нему подбегают служители, суетятся около.

ИИСУС (улыбаясь): А – личный пример?!

Затемнение.

 

Часть вторая

Левый Матвей перед занавесом.

ЛЕВИЙ:

Затемнение.

В саду перед дворцом прокуратора – Пилат и первосвященник Каифа.

ПИЛАТ (в капюшоне, накинутом на голову): Я разобрал дело Иешуа Га-Ноцри и утвердил смертный приговор.

Каифа наклонил голову.

Таким образом, к смертной казни, которая должна совершиться сегодня, приговорены трое разбойников – Дисмас, Гестас, Вар-Равван – и, кроме того, этот Иешуа Га-Ноцри… Первые двое, вздумавшие подбивать народ на бунт против кесаря, взяты с боем римскою властью, числятся за мною и, следовательно, о них здесь речь идти не будет. Последние же – Вар-Равван и Га-Ноцри – схвачены вашею местной властью и осуждены Синедрионом (то есть – вами). Согласно закону, согласно вашему обычаю, одного из этих двух преступников нужно будет отпустить на свободу – в честь наступающего по вашей вере сегодня так называемого «Великого праздника Пасхи»…

Каифа снова наклонил голову.

Итак, я желаю знать, кого из двух названных мною преступников намерен освободить Синедрион: Вар-Раввана или Га-Ноцри?

КАИФА (еще раз слегка поклонившись): Синедрион просит отпустить Вар-Раввана.

ПИЛАТ (изображает на лице изумление): Признаюсь, этот ответ меня поразил. Боюсь, нет ли здесь недоразумения? Нет-нет, римская власть ничуть не покушается на права духовной местной власти, первосвященнику это хорошо известно… Но – в данном случае – налицо явная ошибка. И в исправлении этой ошибки римская власть, конечно, заинтересована.

КАИФА: Какая ошибка, игемон? Здесь нет никакой ошибки…

ПИЛАТ: Ну как же? Преступления Вар-Раввана и Га-Ноцри совершенно не сравнимы по тяжести. Второй – явно сумасшедший человек, повинен в произнесении нелепых речей в ЕршалаИме и других некоторых местах. А первый – отягощён гораздо значительнее… Мало того, что он позволил себе прямые призывы к мятежу, но он ещё убил стража при попытках брать его. Вар-Равван несравненно опаснее, чем Га-Ноцри. В силу всего вышеизложенного я, прокуратор, прошу тебя пересмотреть решение и оставить на свободе того из двух осуждённых, кто менее вреден, а таким, без сомнения, является Га-Ноцри. Итак?..

КАИФА (тихо, но твердо): ИгемОн, Синедрион внимательно ознакомился с делом и вторично сообщает, что намерен освободить Вар-Раввана.

ПИЛАТ: Как? Даже после моего ходатайства?.. Ходатайства того, в лице которого говорит римская власть? Первосвященник, повтори в третий раз.

КАИФА: И в третий раз сообщаю, что мы освобождаем Вар-Раввана.

ПИЛАТ (после паузы): Но – почему?

КАИФА: Потому что он менее опасен для нашей веры.

ПИЛАТ: Для вашей веры?.. Но ведь тот просто учит добру и исцеляет людей!

КАИФА: Понимаю! Для кого-то он – целитель, а для кого-то – совратитель! Для нас он – совратитель!.. Я ещё раз повторяю, что мы отпускаем Вар-Раввана.

ПИЛАТ: Хорошо. Да будет так.

Он оглядывается кругом в бессилии.

Тесно мне, тесно мне!..

Срывает пряжку с ворота плаща.

КАИФА: Это от погоды… Сегодня душно, где-то идёт гроза…

ПИЛАТ: Нет, это не оттого, что душно, а тесно мне стало с тобой, Каифа. Побереги себя, первосвященник.

КАИФА (тоже изобразив изумление):Что слышу я, прокуратор? Ты угрожаешь мне после вынесенного приговора, утверждённого тобою самим? Может ли это быть?..

ПИЛАТ: Может, как видишь!

КАИФА: Мы привыкли к тому, что римский прокуратор выбирает слова, прежде чем что-нибудь сказать. Не услышал бы нас кто-нибудь, игемон?

ПИЛАТ (оскалившись вместо улыбки): Что ты, первосвященник? Кто же может услышать нас сейчас здесь? Мальчик ли я, Каифа? Знаю, что говорю и где говорю. Оцеплен сад, оцеплен дворец, так что мышь не проникнет ни в какую щель. Да не только мышь… Не проникнет даже этот, как его… из города Кириафа. Кстати, ты знаешь такого, первосвященник? Да если бы такой проник сюда, он горько пожалел бы себя, в этом ты мне, конечно, поверишь?.. Так знай же, что не будет тебе, первосвященник, отныне покоя! Ни тебе, ни народу твоему. Это я говорю тебе, Пилат Понтийский, всадник Золотое копьё!

КАИФА: Знаю, знаю!.. Знает народ иудейский, что ты ненавидишь его лютой ненавистью, и много мучений ты ему причинишь, но вовсе ты его не погубишь! Защитит его Бог! Услышит нас, услышит всемогущий кесарь, укроет нас от губителя Пилата!

ПИЛАТ: Ну уж нет!.. Слишком много ты жаловался кесарю на меня, и настал теперь мой час, Каифа! Теперь полетит весть от меня, да не наместнику в Антиохию и не в Рим, а прямо на Капрею, самому императору, весть о том, как вы заведомых мятежников в Ершалаиме прячете от смерти! Вспомни моё слово: увидишь ты здесь, первосвященник, не одну когорту в Ершалаиме… Тогда услышишь ты горький плач и стенания! Вспомнишь ты тогда спасённого Вар-Раввана.

КАИФА (покрывшись пятнами): Веришь ли ты, прокуратор, сам тому, что сейчас говоришь? Да нет! Нет, не веришь! Не веришь!.. Ты – что? Ты хотел его… этого… выпустить затем, чтобы он смутил народ, над нашею верою надругался и подвёл наш народ под те же римские мечи! Но я, первосвященник иудейский, покуда жив, не дам на поругание веру и защищу народ! Ты слышишь, Пилат?.. Прислушайся, прокуратор!

Пауза; издали слышен шум толпы.

Ты слышишь, прокуратор?..

ПИЛАТ (тихо и равнодушно): Дело идёт к полудню. Мы увлеклись беседою, а между тем надо продолжать…

КАИФА: Да, надо продолжать…

ПИЛАТ: Надо продолжать…

Затемнение.

Мост на дороге. Под мостом прячется Левий Матвей. Сверху по мосту слева направо движется нескончаемая толпа народа (видны одни ноги).

Левий встревоженно вглядывается в них, а потом, зажмурившись, обхватывает одну из ног обеими руками, человек останавливается и, присев, изумлённо смотрит на Левия, а Левий – на него.

ЧЕЛОВЕК (Левию): Ты – кто?

ЛЕВИЙ: Аты – кто?..

ЧЕЛОВЕК: Я – Гай. У меня лавка на старом базаре… Я горшки продаю, расписные… Вот!

Достаёт из-за пазухи небольшой горшок.

ЛЕВИЙ: Убери!.. Поди сюда, не бойся…

ГАЙ (садится на край моста): Аты чего тут делаешь, под мостом?

ЛЕВИЙ: Живу…

ГАЙ (заглянув под мост): Живёшь?.. Смотри-ка – устроился неплохо.

Отдаёт ему горшочек.

На! Дарю, на обзаведение… А я побежал…

ЛЕВИЙ (не пускает его): Куда?

ГАЙ: Куда все: на Лысую гору.

ЛЕВИЙ: Ты скажи: чего там, на Лысой горе? Куда вы все бежите?

ГАЙ: А ты, бедолага, не знаешь? Разбойников будут казнить: сейчас объявляли… Трёх сразу!.. Да каких!.. У!.. Дисмас, Гестас и… этот… третий… как его?.. Га-Ноцри!..

ЛЕВИЙ: Га-Ноцри?..

ГАЙ: Га-Ноцри… Он – что? Знаком тебе?

ЛЕВИЙ: Знаком… А ну – дай руку!

ГАЙ: Да ты что!..

ЛЕВИЙ (вылезает на мост): Тащи, тащи!.. Я – с вами!

Левий влезает на мост и убегает вместе с Гаем.

Музыкальное интермеццо «Казнь»…

Пустынная местность вблизи Голгофы.

На камнях сидят Левий Матвей и лавочник Гай. Они издали наблюдают за казнью.

ЛЕВИЙ: О, я глупец! Глупец, неразумная женщина, трус!.. Падаль я, а не человек!..

ГАЙ: Зачем ругаешь себя? Ты-то тут при чём?

ЛЕВИЙ: Бегут минуты, и я, Левий Матвей, нахожусь на Лысой горе, а смерти всё нет!..

ГАЙ: Ну, уж тут-то ты точно не виноват: всё в руце Божией!

ЛЕВИЙ: Солнце склоняется, а смерти нет… Бог! За что гневаешься на него? Пошли ему смерть.

ГАЙ: Перестань казнить себя! Этим ты ему не поможешь.

ЛЕВИЙ: Я мог, я мог помочь ему!..

ГАЙ: Как?!

ЛЕВИЙ: Понимаешь, солдаты шли не тесною цепью, между ними были промежутки. При большой ловкости и очень точном расчёте можно было, согнувшись, проскочить между двумя легионерами, дорваться до повозки и вскочить на неё. Тогда Иешуа был бы спасён от мучений

ГАЙ: Да как, как спасён?!

ЛЕВИЙ: Одного мгновения было бы достаточно, чтобы ударить Иешуа ножом в спину, крикнув ему: «Иешуа! Я спасаю тебя и ухожу вместе с тобой! Я, Матвей, твой верный и единственный ученик!..».

ГАЙ: Да ты – просто съехал с катушек от горя…

ЛЕВИЙ: А если бы Бог благословил ещё одним свободным мгновеньем, можно было бы успеть заколоться и самому, избежав смерти на столбе. Впрочем, это меня мало интересует, мне теперь безразлично, как погибать… Я хотел одного, чтобы Иешуа, не сделавший никому в жизни ни малейшего зла, избежал бы истязаний…

ГАЙ: План-то хорош, а чего ж ты его не выполнил?

ЛЕВИЙ: Да дело в том, что у меня ножа с собою не было.

ГАЙ: От невезуха! А купить?

ЛЕВИЙ: Да у меня не было и ни одной монеты денег!..

ГАЙ: Легко составлять планы, когда ничего нет для их осуществления… Эх, ты! Слабак!.. Уж я бы на твоём месте придумал, как достать нож…

ЛЕВИЙ: А я и придумал, и достал… Вот, смотри!

Достаёт из сапога длинный кривой нож.

Только я, пока доставал, опоздал, отстал от процессии, она уже была на Лысой горе. И всё было напрасно!..

ГАЙ (рассматривая нож): Вот это нож!.. Где взял такой?

ЛЕВИЙ: Спёр в хлебной лавке у городских ворот… Нож для хлеба…

ГАЙ: Хорошая вещь!

ЛЕВИЙ: Да на чёрта она мне теперь? Если я не сумел употребить её на единственное благое дело, что было у меня в руках?!. Да пропади она пропадом теперь! Вот!..

Размахивается и швыряет нож в кулису.

ГАЙ: Куда?.. Ты соображаешь, куда швыряешь? Ну, гляди!.. В самую «дьяволову трясину» угодил… Всё – с концами… Теперь ни за что не достать. Вот заполошный!.. Мне бы лучше отдал. Такая вещь завсегда пригодится в хозяйстве… А теперь…

ЛЕВИЙ: Да что за дела? Поди да достань…

ГАЙ: Как же! Достанешь… Ты – что? Не знаешь, что это за место? Это же сама «дьяволова трясина», что за Лысой горой. Тут такой сос постоянный…

ЛЕВИЙ: Сос?

ГАЙ: Сос!.. В смысле – сосёт. Туда только попадёт что – сразу исчезает (засасывает в глубину)… В прошлом году, помню, тут взрослая лошадь утонула. С концами. Не спасли…

ЛЕВИЙ: Не спасли?

ГАЙ: Не успели вытащить! Засосало в минуту. С концами… Я тебе говорю: это дьяволово место, недаром так названо… Так что ты поосторожней тут, не очень вещи-то разбрасывай… Хороший ножик был. И мне бы пригодился.

ЛЕВИЙ: Смотри-ка!.. Смотри, как всё меняется!..

ГАЙ: Солнце исчезло…

ЛЕВИЙ: Гроза идёт!..

ГАЙ: Вот это туча! В полнеба… Ты когда-нибудь видел такую?

ЛЕВИЙ: Смотри, смотри!.. Её края уже вскипают белой пеной… Это ураган! Ураган надвигается…

ГАЙ: Смотри-ка, солдаты засуетились…

ЛЕВИЙ: Полк снимается!.. Что бы это значило?

ГАЙ: Вон, видишь? Кто-то в багряной хламиде поднимается туда, к самому месту казни…

ЛЕВИЙ: Это какой-то начальник… Вон, гляди: совещаются…

ГАЙ: Ага! Испугались урагана!..

ЛЕВИЙ: Всё! Сейчас их прикончат!.. Слава Тебе, Боже! И прости меня окаянного за пени мои!.. Вот оно, вот – избавление!.. Ты видишь, Гай? Вон – их закалывают пиками – одного за другим… Вот и тебя, Иисус… Воля, воля, освобождение!.. Господи, какой камень с души!.. У меня руки дрожат… Не могу, не могу стоять…

Садится на землю.

ГАЙ: Они уходят, уходят!.. Сейчас здесь будет второй потоп! Бежим, бежим!..

ЛЕВИЙ: Беги!.. Я не могу…

Гай убегает.

Пилат и Афраний во дворце Ирода.

АФРАНИЙ (осушив бокал с вином): Превосходная лоза, прокуратор, но это – не «Фалерно»?

ПИЛАТ (поднимая свой бокал): «Цекуба», тридцатилетнее… За нас, за тебя, кесарь, отец римлян!..

После того, как слуги убирают со стола.

Итак, что можете вы сказать мне о настроении в этом городе?

АФРАНИЙ: Я полагаю, что когорта Молниеносного может уйти…

ПИЛАТ: Очень хорошая мысль… Послезавтра я её отпущу и сам уеду, и – клянусь вам пиром двенадцати богов, ларами клянусь – я отдал бы многое, чтобы сделать это сегодня!

АФРАНИЙ (добродушно): Прокуратор не любит ЕршалаИма?

ПИЛАТ (улыбаясь): Помилосердствуйте! Нет более безнадёжного места на земле… Я не говорю уж о природе: я бываю болен всякий раз, как мне приходится сюда приезжать. Но это бы ещё полгоря!.. Но – эти праздники!.. Маги, чародеи, волшебники, эти стаи богомольцев!.. Фанатики, фанатики!.. Чего стоил один этот мессия, которого они вдруг стали ожидать в этом году! Каждую минуту только и ждёшь, что придётся быть свидетелем неприятнейшего кровопролития… Всё время – тасовать войска, читать доносы и ябеды, из которых, к тому же, половина написана на тебя самого! Согласитесь, что это скучно. О, если бы не императорская служба!

АФРАНИЙ: Да, праздники здесь трудные…

ПИЛАТ (энергично): От всей души желаю, чтобы они скорее кончились. Я получу возможность наконец вернуться в Кесарию. Верите ли, это бредовое сооружение Ирода…

Показывает вокруг себя.

…положительно сводит меня с ума! Я не могу ночевать в нём. Мир не знал более странной архитектуры!.. Да… но вернёмся к делам. Прежде всего, этот проклятый Вар-Равван вас не тревожит?

АФРАНИЙ: Надо думать, что Вар стал теперь безопасен, как ягнёнок.

ПИЛАТ (подняв вверх палец): Но – во всяком случае – надо будет…

АФРАНИЙ: О, прокуратор может быть уверен в том, что, пока я в Иудее, Вар не сделает ни шагу без того, чтобы за ним не шли по пятам.

ПИЛАТ: Теперь я покоен, как, впрочем, и всегда спокоен, когда вы здесь.

АФРАНИЙ: Прокуратор слишком добр!

ПИЛАТ (помолчав): А теперь прошу сообщить мне о казни.

АФРАНИЙ: Что именно интересует прокуратора?

ПИЛАТ: Не было ли со стороны толпы попыток выражения возмущения? Это – главное, конечно.

АФРАНИЙ: Никаких.

ПИЛАТ: Очень хорошо. Вы сами установили, что смерть пришла?

АФРАНИЙ: Прокуратор может быть уверен в этом.

ПИЛАТ: А скажите… напиток им давали перед повешением на столбы?

АФРАНИЙ: Да. Но… он… отказался его выпить.

ПИЛАТ: Кто именно?

АФРАНИЙ: Простите, игемОн! Я не назвал? Га-Ноцри!

ПИЛАТ: Безумец!.. Умирать от ожогов солнца! Зачем же отказываться от того, что предлагается по закону? В каких выражениях он отказался?

АФРАНИЙ: Он сказал, что – благодарит и не винит за то, что у него отняли жизнь.

ПИЛАТ: Не винит?.. Кого?

АФРАНИЙ (после паузы): Этого он, игемон, не сказал…

ПИЛАТ: Больше – ничего?

АФРАНИЙ: Больше ничего.

ПИЛАТ (налив себе вина и выпив до дна): Дело заключается в следующем: хотя мы и не можем обнаружить – в данное время, по крайней мере, – каких-либо его поклонников или последователей, тем не менее ручаться, что их совсем нет, – нельзя. И вот, во избежание каких-нибудь сюрпризов, я прошу вас немедленно и без всякого шума убрать с лица земли тела всех трёх казнённых и похоронить их в тайне и тишине, так, чтобы о них больше не было ни слуху, ни духу.

АФРАНИЙ (вставая): Слушаю, игемон. Ввиду сложности и ответственности дела, разрешите мне ехать немедленно.

ПИЛАТ: Нет, присядьте ещё. Есть… ещё… два вопроса. Первый – ваши громадные заслуги на труднейшей работе в должности начальника тайной службы при прокураторе Иудеи дают мне приятную возможность доложить об этом в Риме.

АФРАНИЙ (порозовев, встал и поклонился): Я лишь исполняю свой долг на императорской службе.

ПИЛАТ: Но я хотел бы просить вас, если вам предложат перевод отсюда с повышением, отказаться от него и остаться здесь. Мне ни за что не хотелось бы расстаться с вами. Пусть вас наградят каким-нибудь иным способом.

АФРАНИЙ: Я… счастлив служить под вашим начальством, игемон.

ПИЛАТ: Мне это очень приятно. Итак… второй вопрос… Касается он этого… как его?.. Иуды из Кириафа… Говорят, что он деньги будто бы получил за то, что так радушно принял у себя этого… безумного?

АФРАНИЙ: Получит.

ПИЛАТ: А велика ли сумма?

АФРАНИЙ: Этого никто не может знать, игемон.

ПИЛАТ: Даже вы?

АФРАНИЙ: Увы, даже я… Но – что он получит эти деньги сегодня вечером, это я знаю. Его сегодня вызывают во дворец Каифы.

ПИЛАТ: Ах, жадный старик из Кириафа! Ведь он – старик?

АФРАНИЙ: Прокуратор никогда не ошибается, но на сей раз ошибся: человек из Кириафа – ещё достаточно молодой человек.

ПИЛАТ: Скажите!.. Характеристику его вы можете мне дать? Фанатик?

АФРАНИЙ: О нет, прокуратор.

ПИЛАТ: Так… А ещё что-нибудь?

АФРАНИЙ: Некоторые говорят, что он очень красив…

ПИЛАТ: Вот как!..

АФРАНИЙ: Впрочем, это дело вкуса. Для кого как!..

ПИЛАТ: А для вас?

АФРАНИЙ: Для меня – не очень.

ПИЛАТ: Не очень?.. А… а ещё? Имеет, может быть, какую-нибудь страсть?

АФРАНИЙ (пожав плечами): Трудно знать так уж точно всех в этом громадном городе, прокуратор…

ПИЛАТ:

О нет, нет, Афраний! Не преуменьшайте своих заслуг.

АФРАНИЙ (помолчав): Наверняка у него есть только одна страсть, прокуратор… Страсть к деньгам.

ПИЛАТ (тоже помолчав): А… он чем занимается?

АФРАНИЙ: Он работает в меняльной лавке у одного из своих родственников.

ПИЛАТ: Ах, так, так, так, так… Так вот в чём дело… Я получил сегодня сведение о том, что… его… его зарежут этой ночью.

АФРАНИЙ (после паузы): Вы, прокуратор, слишком лестно отзывались обо мне. По-моему, я не заслуживаю вашего доклада. У меня этих сведений нет.

ПИЛАТ: Нет – нет, Вы достойны наивысшей награды, но… сведения такие имеются.

АФРАНИЙ: Осмелюсь спросить, от кого же эти сведения?

ПИЛАТ: Позвольте мне пока этого не говорить, тем более, что они случайны, темны и недостоверны. Но я обязан предвидеть всё. Такова моя должность. А пуще всего я верю своему предчувствию, ибо никогда ещё оно меня не обманывало. Сведения же заключаются в том, что кто-то из тайных друзей Га-Ноцри, возмущённый чудовищным предательством этого менялы, сговаривается со своими сообщниками убить его сегодня ночью, а деньги, полученные за предательство, подбросить первосвященнику с запиской: «Возвращаю проклятые деньги»…

Пауза.

АФРАНИЙ: Как? «Возвращаю проклятые деньги»?..

ПИЛАТ: Да-да: «Возвращаю проклятые деньги»… Вообразите, приятно ли будет первосвященнику в праздничную ночь получить подобный подарок?

АФРАНИЙ: Не только не приятно, но, я полагаю, прокуратор, что это вызовет очень большой скандал.

ПИЛАТ: Я и сам того же мнения. Вот поэтому я прошу вас заняться этим делом… то есть – принять все меры… к охране Иуды из Кириафа.

АФРАНИЙ: Приказание игемОна будет исполнено. Но я должен успокоить игемона: замысел злодеев чрезвычайно трудно выполним. Ведь подумать только: выследить человека, зарезать, да ещё узнать, сколько получил, да ухитриться вернуть деньги Кайфе, и всё это в одну ночь?.. Сегодня?

ПИЛАТ: Сегодня.

АФРАНИЙ: Это очень трудно.

ПИЛАТ: И – тем не менее – его зарежут сегодня. У меня – предчувствие, говорю я вам! Не было случая, чтобы оно меня обмануло…

АФРАНИЙ: Слушаю.

Встает, чтобы уйти, но возвращается; и после паузы.

Так зарежут, игемОн?

ПИЛАТ: Да! Непременно зарежут… И вся надежда только на вашу изумляющую всех исполнительность.

АФРАНИЙ: Имею честь, желаю здравствовать и радоваться!

ПИЛАТ: Ах, да!.. Я ведь совсем и забыл… Ведь я вам должен!..

АФРАНИЙ (изумленно): Право, прокуратор, вы мне ничего не должны…

ПИЛАТ: Ну как же?.. При въезде моём в ЕршалаИм, помните, толпа нищих… Я хотел швырнуть им деньги, а у меня не было, и я взял у вас.

АФРАНИЙ: О, прокуратор, это какая-нибудь безделица!

ПИЛАТ: И о безделице надлежит помнить.

Достаёт кожаный мешок и протягивает его начальнику, тот, помедлив, берёт его и прячет под свой плащ.

Я жду… доклада о погребении, а также… и по этому делу Иуды из Кириафа. Сегодня же ночью: слышите, Афраний, сегодня!.. Конвою будет дан приказ будить меня, лишь только вы появитесь. Я жду вас.

АФРАНИЙ: Имею честь!

Уходит.

Левий Матвей в горах.

ЛЕВИЙ: Ты ждёшь, Господи? Ты ждёшь, когда эта старая падаль Матвей перестанет быть киселём и сожмётся в пружину?.. И – совершит то, что он должен по воле Твоей совершить?.. А что он (это полудохлый Матвей), должен для Тебя совершить? А?.. Неужели он должен вползти по этой мокрой и скользкой глине на самую вершину холма, чтобы снять со столба тело Иешуа Га-Ноцри, притащить его туда… к этой самой «дьяволовой трясине», привязать к его ногам камень поувесистей и утопить?.. Утопить!.. Чтобы его тело немедленно и бесследно исчезло… Исчезло, пока не закончилась эта ночь… Ночь второго потопа!.. Чтобы никто из людей не смог обнаружить впоследствии мёртвого тела Иисуса!.. Ты этого хочешь, Господи? Ну, так Ты видишь (ведь Ты же видишь, думаю я, и во тьме): Ты видишь, как я уже встаю, как становятся железными мои прежде дряблые мышцы, и как я иду… Я – иду, Господи, я – иду!..

Затемнение.

У Каифы. Входит Иуда.

КАИФА: Что надо тебе?

ИУДА: Это я, Иуда из Кариота, тот, что предал вам Иисуса Назарея.

КАИФА: Так что же? Ты получил своё. Ступай! Сколько ему дали?

ПОМОЩНИК: Тридцать серебреников.

КАИФА (Иуде): Так?

ИУДА: Так, так… Конечно, очень мало, но разве Иуда недоволен, разве Иуда кричит, что его ограбили?.. Он доволен. Разве не святому делу он послужил? Святому. Разве не самые мудрые люди слушают теперь Иуду и думают: он – наш, Иуда из Кариота, он – наш брат, наш друг. Иуда из Кариота… Предатель? Разве Кайфе не хочется стать на колени и поцеловать у Иуды руку? Но только Иуда – не даст, он трус, он боится, что его укусят.

КАИФА (помощнику): Выгони этого пса. Что он лает?

ПОМОЩНИК: Ступай отсюда. Нам нет времени слушать твою болтовню.

КАИФА (немного подождав): Ты хочешь, чтобы тебя выгнали палками?

ИУДА: А вы знаете… вы знаете… кто был он, тот, которого вы осудили и распяли?

КАИФА: Знаем. Ступай!

ИУДА: Он – не был обманщик. Он был невинен и чист. Вы слышите? Иуда обманул вас. Он предал вам невинного.

КАИФА: И это всё, что ты хотел сказать?

ИУДА: Кажется, вы не поняли меня?.. Иуда обманул вас. Он был невинен. Вы убили невинного.

КАИФА: Что же мне говорили об уме Иуды из Кариота? Это просто дурак, очень скучный дурак…

ИУДА: Что?! А вы-то кто, умные? Иуда обманул вас – вы слышите? Не его он предал, а вас, мудрых, вас, сильных, предал он, вас предал он позорной смерти, которая не кончится вовеки… Тридцать серебреников!.. Так, так… Но ведь это цена вашей крови, грязной, как те помои, что выливают женщины за ворота домов своих… Ах, Каифа!.. Старый, седой, глупый Каифа, наглотавшийся закона… Зачем ты не дал одним серебреником, одним оболом больше?.. Одним паршивым оболом больше!.. Ведь в этой цене и пойдёшь ты теперь вовеки!..

КАИФА: Вон!

ИУДА: Ведь если я пойду в пустыню и крикну зверям: звери, вы слышали, во сколько оценили люди своего Иисуса? Что сделают звери? Они вылезут из логовищ, они завоют от гнева, они забудут свой страх перед человеком и все придут сюда, чтобы сожрать вас! Если я скажу морю: море, ты знаешь, во сколько люди оценили своего Иисуса? Если я скажу горам: горы, вы знаете, во сколько люди оценили Иисуса? И море, и горы оставят свои места, определённые из века, и придут сюда, и упадут на головы ваши!..

КАИФА: Вон! Вон!..

Иуду выталкивают за дверь.

Балкон дворца Ирода. Ночь. Прокуратор спит рядом со своим псом.

ПИЛАТ (во сне): A-а!.. A-а!. Что ты лезешь, старуха, мне в ухо?.. У меня ведь и так здесь… проруха…

Входит с горящим факелом Марк Крысобой. Собака зарычала.

ПИЛАТ (просыпаясь): Не трогать, Банта!.. И ночью, и при луне мне нет покоя!.. О боги!.. У вас тоже плохая должность, Марк. Солдат вы калечите… Не обижайтесь, кентурион. Моё положение, повторяю, ещё хуже. Что вам надо?

МАРК: К вам начальник тайной стражи.

ПИЛАТ: Зовите, зовите!..

Поднимается с постели.

И при луне мне нет покоя…

Входит Афраний.

Банта, не трогать…

АФРАНИЙ (оглядевшись): Прошу отдать меня под суд, прокуратор. Вы оказались правы. Я не сумел уберечь Иуду из Кириафа, его зарезали. Прошу суд и отставку.

Достает из-под хламиды кошель.

Вот этот мешок с деньгами подбросили убийцы в дом первосвященника. Кровь на этом мешке – кровь Иуды из Кириафа.

АФРАНИЙ: Тридцать тетрадрахм. ПИЛАТ: Мало…

Пауза.

ПИЛАТ: Где убитый?

АФРАНИЙ: Этого я не знаю. Сегодня утром начнём розыск.

ПИЛАТ: Но… вы наверное знаете, что он убит?

АФРАНИЙ: Я, прокуратор, пятнадцать лет на работе в Иудее. Я начал службу при Валерии Грате. Мне не обязательно видеть труп для того, чтобы сказать, что человек убит. И вот я вам докладываю, что тот, кого именовали Иудой из Кириафа, несколько часов тому назад зарезан.

ПИЛАТ: Простите меня, Афраний, я ещё не проснулся как следует, отчего и сказал это… Я сплю плохо и всё время вижу во сне лунный луч. Так смешно, вообразите: будто бы я гуляю по этому лучу… Итак, я хотел бы знать ваши предположения по этому делу. Где вы собираетесь его искать? В смысле тело… Садитесь, садитесь, начальник тайной службы…

АФРАНИЙ (садится в кресло): Я собираюсь его искать недалеко от масличного жома в Гефсиманском саду.

АФРАНИЙ: Игемон, по моим соображениям, Иуда убит не в самом ЕршалаИме и не где-нибудь далеко от него. Он убит – под ЕршалаИмом…

ПИЛАТ: Считаю вас одним из выдающихся знатоков своего дела. Я не знаю, впрочем, как обстоит дело в Риме, но в колониях равного вам нет!.. Да! Забыл спросить. Как же они ухитрились… Как они ухитрились подбросить деньги Кайфе?

АФРАНИЙ: Видите ли, прокуратор… Это не особенно сложно. Мстители прошли в тылу дворца Каифы: там, где переулок господствует над задним двором. Они попросту перебросили пакет через забор.

ПИЛАТ: С запиской?

АФРАНИЙ: С запиской. Точно так, как вы и предполагали, прокуратор. «Возвращаю проклятые деньги»!..

ПИЛАТ (помолчав): Воображаю, что было у Каифы!

АФРАНИЙ: Да, прокуратор, это вызвало очень большое волнение. Меня они пригласили немедленно.

ПИЛАТ: Это интересно, интересно…

АФРАНИЙ: Осмеливаюсь возразить, прокуратор, это не было интересно. Скучнейшее и утомительнейшее дело. На мой вопрос, не выплачивались ли кому деньги во дворце Каифы, мне сказали категорически, что этого не было.

ПИЛАТ: Ах, так? Они отказались?

АФРАНИЙ: Отказались, игемон.

ПИЛАТ: Ну что же… не выплачивались, стало быть – не выплачивались. Тем труднее будет найти убийц.

АФРАНИЙ: Совершенно верно, прокуратор.

ПИЛАТ: Довольно, Афраний, этот вопрос ясен. Перейдём к погребению.

АФРАНИЙ: И вновь я вынужден просить вас… отдать меня под суд.

ПИЛАТ: О, Афраний, не провоцируйте меня: отдать вас под суд было бы преступлением. Вы достойны наивысшей награды. Я надеюсь, казнённые погребены?

АФРАНИЙ: Да. Но – лишь двое из троих.

ПИЛАТ: Что такое? Почему?..

АФРАНИЙ: Видите ли… В то время, как я сам занимался делом Иуды, команда тайной стражи, руководимая моим помощником, достигла холма, когда уже наступил вечер… Одного тела на верхушке она не обнаружила.

ПИЛАТ (вздрогнув): Ах, как же я этого не предвидел!..

АФРАНИЙ: Тела Дисмаса и Гестаса с выклеванными хищными птицами глазами были на месте. Агенты тотчас же бросились на поиски третьего тела. Но – увы!.. Безуспешно… Там был замечен поблизости некий человек, на которого указали двое солдат из оцепления (их во время грозы придавило деревом, и они долго не могли из-под него вылезти): он якобы пронёс мимо них что-то вроде мёртвого тела… Куда, что – они не заметили. Мы задержали этого человека и привезли сюда. Этот человек…

ПИЛАТ (перебивая): Левий Матвей!..

АФРАНИЙ: Да, прокуратор… Да вы просто– ясновидящий!.. Левий Матвей, бывший сборщик податей, прятался в пещере на северном склоне Лысого Черепа, дожидаясь тьмы. Но тела Иешуа Га-Ноцри при нём уже не было. Когда стража вошла в пещеру с факелом, Левий впал в отчаяние и злобу. Он кричал о том, что не совершил никакого преступления и что всякий человек, согласно закону, имеет право похоронить казнённого преступника, если пожелает.

ПИЛАТ: Его пришлось схватить?

АФРАНИЙ: Он не хотел показать, где он похоронил (или спрятал) тело Га-Ноцри.

ПИЛАТ: Ах, если бы я мог предвидеть!.. Мне нужно повидать этого Левия Матвея…

АФРАНИЙ: Он здесь, прокуратор.

ПИЛАТ (после продолжительной паузы): Благодарю вас за всё, что сделано по этому делу. Команде, производившей погребение, прошу выдать награды. Сыщикам, что не уберегли Иуду, – выговор. А Левия Матвея – сейчас ко мне. Мне нужны сейчас же подробности по делу Иешуа.

АФРАНИЙ: Слушаю, прокуратор.

Кланяется и выходит.

ПИЛАТ (хлопнув в ладоши): Ко мне, сюда! Светильник в колоннаду!..

Слуги вносят свет, кентурион Марк вводит Левия и – по знаку Пилата – удаляется.

ПИЛАТ (после паузы): Что с тобой?

ЛЕВИЙ: Ничего.

ПИЛАТ: Что с тобой, отвечай!

ЛЕВИЙ: Я устал.

ПИЛАТ (указав на кресло): Сядь.

Левий Матвей садится на пол возле кресла.

Объясни, почему не сел в кресло?

ЛЕВИЙ: Я грязный, я его запачкаю…

ПИЛАТ: Сейчас тебе дадут поесть.

ЛЕВИЙ: Я не хочу есть.

ПИЛАТ: Зачем же лгать? Ты ведь не ел целый день, а может быть и больше. Ну хорошо – не ешь… Я призвал тебя, чтобы ты показал мне, куда ты спрятал тело Га-Ноцри.

ЛЕВИЙ: Игемон… Ты отнял у него жизнь!.. Тебе мало этого? Тебе нужно ещё и тело? Для чего? Не волнуйся, сейчас оно там, откуда даже я не смогу его тебе вернуть.

ПИЛАТ: Где? Я не прошу тебя его вернуть. Ты только покажи: где?..

ЛЕВИЙ: Это ничего не изменит. Ты не сможешь его оттуда взять.

ПИЛАТ: Ты скажи!

ЛЕВИЙ: Я скажу. Но ты даже не сможешь убедиться в правдивости моих слов.

ПИЛАТ: Почему?

ЛЕВИЙ: Я опустил его в зыбучую трясину Дьяволова болота, что на том берегу Кедрона. Там всё, что туда попадёт, исчезает без следа. Было тело, и – нет тела. И никто никогда его из этой трясины не извлечёт назад…

ПИЛАТ: Это правда?

ЛЕВИЙ: Я же сказал, прокуратор, что у меня нет доказательств правдивости моих слов. Тебе остаётся только одно – верить.

ПИЛАТ: Верить?.. Ну предположим, что это так. А зачем ты это сделал?

ЛЕВИЙ: Зачем?.. Это… у меня… такая причуда: пусть он уйдёт из мира вещей… в мир слов!..

ПИЛАТ: В мир слов?

ЛЕВИЙ: Да. В мир слов!..

ПИЛАТ: В мир… слов!.. Кстати, о словах… Покажи мне хартию, которую ты носишь с собою, и где записаны слова Иешуа.

ЛЕВИЙ: Хотите отнять?

ПИЛАТ: Я не сказал тебе – отдай, я сказал – покажи.

Левий достаёт из-за пазухи хартию и отдаёт Пилату, который тщетно пытается разобрать его каракули.

Возьми.

Помолчав.

Ты, как я вижу, книжный человек, и незачем тебе, одинокому, ходить в нищей одежде, без пристанища… У меня в Кесарии есть большая библиотека, я очень богат и хочу взять тебя на службу. Ты будешь разбирать и хранить папирусы, будешь сыт и одет.

ЛЕВИЙ (встает): Нет, я не хочу.

ПИЛАТ: Почему?.. Я тебе неприятен? Ты меня боишься?

ЛЕВИЙ: Нет, потому что ты будешь меня бояться. Тебе не очень-то легко будет смотреть в лицо мне, после того как ты его убил.

ПИЛАТ: Молчи!.. Молчи… Возьми денег.

Левий отрицательно качает головой.

Ты, я знаю, считаешь себя учеником Иешуа, но я тебе скажу, что ты не усвоил ничего из того, чему он тебя учил. Ибо, если б это было не так, ты обязательно взял бы у меня что-нибудь. Имей в виду, что он перед смертью сказал, что – никого не винит. И сам он непременно взял бы что-нибудь… Ты – жесток, а тот жестоким не был. Куда ты пойдёшь?

ЛЕВИЙ (опершись на стол, шепчет ему): Ты, игемон, знай, что я в Ершалаиме зарежу одного человека. Мне хочется тебе это сказать, чтобы ты знал, что кровь ещё будет.

ПИЛАТ: Я тоже знаю, что она ещё будет. Своими словами ты меня нисколько не удивил. Ты, конечно, хочешь зарезать меня?

ЛЕВИЙ: Тебя мне зарезать слабо. Я не такой глупый человек, чтобы на это рассчитывать. Но я зарежу Иуду из Кириафа. Я этому посвящу остаток жизни.

ПИЛАТ (манит его пальцем): А вот этого тебе сделать не удастся, ты себя не беспокой. Иуду этой ночью уже зарезали.

ЛЕВИЙ: Кто… кто это сделал?! ПИЛАТ: Это сделал я.

После паузы.

Это, конечно, не много сделано, но всё-таки, это сделал я!.. Ну, а теперь – возьмёшь что-нибудь?

ЛЕВИЙ (подумав): Вели мне дать кусочек чистого пергамента.

ПИЛАТ (сделав знак слуге, который уходит): Кстати, объясни мне, что это у тебя за идея такая: чтобы Га-Ноцри… теперь, после смерти… перешёл из мира вещей в мир слов?

ЛЕВИЙ (выдержав загадочную паузу): Это не моя идея.

ПИЛАТ: Не твоя? А чья?

ЛЕВИЙ: Это идея… Иуды из Кириафа…

Затемнение.

На улице ЕршалаИма.

Толпа около храма.

ХРАМОВЫЙ СТРАЖ: Ну, вы, жулики, свистоплясы!.. Признавайтесь: где тело?

АКТИВИСТ: Христос воскресе из мертвых!

ХРАМОВЫЙ СТРАЖ: Воскрес?.. Чего только не бывает под солнцем!.. Ну тогда – где же он? Выходи!..

АКТИВИСТ: Нету, нету его… Он – того… тютю!

ХРАМОВЫЙ СТРАЖ: Что – тю-тю? Где?

АКТИВИСТ: На небесах!

ХРАМОВЫЙ СТРАЖ: Так ты ж говоришь, что он воскрес!

АКТИВИСТ: Воистину воскрес!

ХРАМОВЫЙ СТРАЖ: Ну! Воскрес, так, стало быть, он – живой?

АКТИВИСТ: Живой.

ХРАМОВЫЙ СТРАЖ: Так где же он тогда?

АКТИВИСТ: На небесах!

ХРАМОВЫЙ СТРАЖ: Тело? Живое? На небесах?

АКТИВИСТ: На небесах!

ХРАМОВЫЙ СТРАЖ: Врёшь, бесстыжие твои глаза!

АКТИВИСТ: А ты не бранись, а – поверь! Уверуй! И – спасёшься…

ХРАМОВЫЙ СТРАЖ: Да пошёл ты!..

АКТИВИСТ: Уверуй!

ХРАМОВЫЙ СТРАЖ: Да пошёл ты со своими дурацкими сказками!

АКТИВИСТ: С этими «сказками», мил человек, человечеству теперь жить в веках! Назад не отыграешь!..

ХРАМОВЫЙ СТРАЖ: Чего? Да – с какой это стати?

АКТИВИСТ: А с такой… Христос воскресе из мертвых! Вникни, тумба! Новая реальность начинается. Новая эра!..

Затемнение.

Ученики Иисуса в своём молитвенном доме.

ПЕТР: Ну вот! Видите, как оно всё обернулось?..

ФОМА: Народ – бурлит! Из уст в уста разносятся всякие нелепые слухи!..

МАТФЕЙ: Почему – нелепые? По-моему, вполне даже лепые!..

ИОАНН: Нуда!.. «Христос воскресе из мертвых!..» Вы только послушайте, как это мощно звучит!

МАТФЕЙ: Конечно, мощно!

ФОМА: Но ведь это совсем не то, что нам говорил Учитель!

МАТФЕЙ: А какая теперь разница, что он нам говорил?

ФОМА: Что значит: какая разница?!

ПЕТР: Успокойся, Фома! Матфей прав… Сейчас главное – то, что говорит улица…

ФОМА: И ты – что?.. Пойдёшь и будешь вместе с ними повторять то, что говорит улица?!

ПЕТР: Пойду! И буду повторять то, что они говорят!.. Потому что они – там! – сейчас, как малые дети… А ты знаешь поговорку, что устами младенца глаголет Истина?!..

Затемнение.

У Каифы.

КАИФА: Что там, на улице?

ПОМОЩНИК: Там все только и говорят, что, мол, некий Христос воскрес из мёртвых…

КАИФА: Что это ещё за Христос?!

ПОМОЩНИК: Насколько я смог разобрать, говорящие подразумевают под Христом казнённого Иисуса Назарея.

КАИФА: Вот как?.. Почему же они решили, что он воскрес?

ПОМОЩНИК: Да видите ли… они куда-то спрятали мёртвое тело…

КАИФА: И что? Этого уже достаточно для того, чтобы родился слух о его воскресении?

ПОМОЩНИК: Видимо, да… Достаточно…

КАИФА: Неужели я был неправ, полагая, что он больше опасен для нас живой? Неужели же это я сам способствовал созданию его культа?.. Неужели я… Неужели я ошибся?.. Слушай, а где наша бабка-ведунья?

ПОМОЩНИК: Здесь, она – ждёт. КАИФА: Позови.

Помощник выходит, вбегает бабка.

Ну что? Как там у нас Пилат?

СТАРУХА (кричит): Блаженный Каифа! У него появилась защита!.. Я ничего не могу: он больше не пускает меня в свой сон!..

КАИФА (смотрит мимо нее): А что это… что это там, за окном?..

ПОМОЩНИК (смотрит): Господин! Это зарево над нашим храмом! Они подожгли-таки храм!..

Затемнение.

Во дворце Ирода Великого. Пилат, Левий Матвей и Афраний.

АФРАНИЙ (читает по бумаге): «В тот же первый день недели вечером, когда двери дома, где собирались ученики его, были заперты из опасения от иудеев, к ним пришёл Иисус, без ключа и без стука, стал посреди и говорит им: мир вам! Шалом!.. Сказав это, он показал им руки, и ноги, и рёбра свои (с соответствующими ранами). Ученики обрадовались, увидевши в нём Господа. Иисус же сказал им вторично: мир вам! Шалом!.. Как послал меня Отец, так и я посылаю вас».

ПИЛАТ: Куда?

АФРАНИЙ (пожав плечами): «Сказав это, дунул и говорит им: примите Духа Святого»…

ПИЛАТ: Это… это что за сказки?

АФРАНИЙ: Это то, что говорят люди.

ПИЛАТ: Ну, и что они ещё говорят?

АФРАНИЙ (читает дальше): «Фома же, один из двенадцати, называемый Близнецом, не был тут с ними, когда приходил Иисус. Другие ученики сказали ему: мы видели Господа. Но он сказал им: если не увижу на руках его ран от гвоздей и не вложу перста моего в раны от гвоздей и не вложу руки моей в рёбра его, – не поверю. После восьми дней опять были в доме ученики его, и Фома с ними. Пришёл Иисус (когда двери были заперты) стал посреди их и сказал: мир вам! Шалом!..

Потом говорит Фоме: подай перст твой сюда и посмотри руки мои; подай руку твою и вложи в рёбра мои; и не будь неверующим, но – верующим. Фома сказал ему в ответ: Господь мой и Бог мой!..»

ПИЛАТ: Довольно, довольно сказок!

АФРАНИЙ: Так говорят люди.

ПИЛАТ: Люди?.. Люди могут и лгать…

Или – бредить… Факты каковы?

АФРАНИЙ: Фактов нет. Есть только разговоры о фактах.

ПИЛАТ: Разговоры о фактах?.. Это – слухи, молва, миф!

АФРАНИЙ: Именно! Миф, игемон.

ПИЛАТ: Миф… Вы нашли тело?

АФРАНИЙ: Нет. Оно бесследно исчезло.

ПИЛАТ: Но тогда они могут говорить всё, что угодно. Они даже… Они даже могут объявить его богом…

АФРАНИЙ: И что же тогда будет?

ПИЛАТ: Что будет?.. Они создадут новую церковь. Может быть. Поначалу и более привлекательную, чем старая. Но – тоже неизбежно стареющую… Так что – через каких-нибудь две тысячи лет – она точно так же обессмыслится, как и нынешняя, и будет годна лишь на слом…

Пауза.

ЛЕВИЙ МАТВЕЙ: Это всё задумал Иуда Искариот: он предал Иисуса, чтобы – его обожествить!

АФРАНИЙ: Но тогда это церковь не Христа, а Иуды…

ПИЛАТ: И – помяните моё слово – они не будут всех любить и прощать, как хотел Иисус. Они будут – воинствовать!..

АФРАНИЙ: Разумеется! Уничтожать «неверных» огнём и мечом, как это делали все прочие веры… Может быть, чтя Иисуса, они не станут никого распинать, но придумают что-нибудь новенькое. Например – сжигать на кострах!..

ПИЛАТ: И ещё назовут это «православием»!

ЛЕВИЙ: Но тогда это – точно церковь Иуды!..

Распахиваются двери, и врывается первосвященник Каифа, за которым бегут его приближённые и стража дворца; он – весь в саже с пожарища храма.

КАИФА (увидев Пилата): Пилат!.. Убей меня. Я – ошибся!..

ПИЛАТ: Ты ошибся, Каифа!

Поворачивается к нему спиной; тогда Каифа выхватывает из рук одного из стражников обнажённый меч, закалывается им и падает на пол.

ПИЛАТ (обернувшись, смотрит на Кайфу, а потом на всех, застывших в оцепенении): Что вы стоите?.. Хороните его! Уж он точно не воскреснет…

Затемнение.

 

Первый эпилог

Вольтер и те же философы, что были в прологе.

ВОЛЬТЕР: Друзья мои! Я вам напомню, что так называемые «социнианцы», которых христиане считают богохульниками, никогда не признавали божественной природы Иисуса Христа. Подобно философам древности, подобно евреям, магометанам и многим другим народам, они осмеливаются утверждать, что сама идея богочеловека, по сути своей, чудовищна…

ПЕРВЫЙ СОБЕСЕДНИК: Чудовищна?

ВОЛЬТЕР: Ну да!.. Суть этой мысли в том, что Бога отделяет от человека бесконечно большое расстояние и что бесконечное, необъятное, вечное существо в принципе не может быть заключено в столь малом смертном теле.

ПЕРВЫЙ: Не может быть заключено в смертном теле?

ВОЛЬТЕР: Да.

ТРЕТИЙ: Вы правы, господин Вольтер. И ещё они цитируют Святого Павла, который никогда не называет Иисуса Христа (во всяком случае – прямо не называет его) Богом и очень часто называет его человеком.

ВОЛЬТЕР: Совершенно верно!

ВТОРОЙ: Но ведь они в своей дерзости доходят до утверждения, что христиане, мол, потратили целых три столетия на постепенное обожествление Иисуса.

ТРЕТИЙ: И – что, в сущности говоря, возводя удивительное здание своей церкви, христиане, на самом деле, всего лишь следовали примеру язычников, обожествлявших смертных.

ВОЛЬТЕР: Да-да… Но это и не удивительно: они же жили среди этих язычников! Для язычников – превратить умершего человека в бога было всего лишь определённой формальной процедурой. А тут она была просто растянута на несколько столетий.

ПЕРВЫЙ: Вначале, утверждают они, Иисуса рассматривали лишь как человека, вдохновлённого Богом; затем – как существо, более совершенное, чем все другие. А через некоторое время, по словам Святого Павла, ему было предоставлено место – выше ангелов!..

ТРЕТИЙ: Каждый день прибавлял ему новое величие.

ПЕРВЫЙ: Он стал эманацией Бога…

ВТОРОЙ: Как бы – бликом, лучом или отсветом Его!

ПЕРВЫЙ: Да! Неким Его проявлением в пределах, ограниченных временем. В данном случае, вот в этом конкретном человеке.

ТРЕТИЙ: Но и этого оказалось недостаточно: его заставили родиться раньше самого времени. Ну… как бы в виде звезды!

ВОЛЬТЕР: И наконец – его превратили в Божество, единосущное с Самим Богом…

Затемнение.

 

Второй эпилог

Левый Матвей в луче света на авансцене.

ЛЕВИЙ (к зрителям):

ПИЛАТ (в луне света):

Пауза. Занавес.

КОНЕЦ ПЬЕСЫ