Все мы когда-то влюбляемся. Все когда-то ссоримся, но миримся потому, что любим. Все без исключения: евреи и еврейки, местные жители с мусульманским вероисповеданием, ну и конечно мы, русские, которых тут не просто полно, а очень полно. Я сейчас имею в виду моё месторасположение.

Это святая земля. Там, в далёкой заснеженной России, мы был евреями и так сильно желали приехать сюда, что продавали всё: дома, скот, трудовые книжки и даже уловки, на которых обманывали честных граждан и начальников. Кто-то остался там вместо нас и теперь шикарно есть и пьёт, а мы тут тяжело живём и красную икру ложками кушаем. Ведь мы, евреи, очень трудолюбивый народ и, по-моему, нас за это недолюбливают. Главный смысл нашей жизни в трудолюбии. Это не деньги, а счастье. А вот уже в слове счастье конечно замаскированы деньги. За счастье семьи можно и жизнь положить. Но не свою, а какого-то бедолаги. Дашь ему бутылку водки и скажешь: «паши от сель и до сель». Он пашет, а ты сморишь. Ну, тоже типа рядом пашешь, но не так тяжело. За столиком чай пьёшь. Да ещё так, как твоя работа легче, успеваешь советы давать. На что твой же работник и сердится. Но хитрость еврея в том, чтобы работник не переставал на тебя работать, даже когда злится. Тебе дают под еврейский зад пинок, такой знаменитый, плотный, со всего размаху. А ты улыбаешься и говоришь что-то приятное, только бы твой рабочий работал и думал что он король. На самом-то деле мы все знаем, кто короли. Это не тяжело проверить, заглянув в список самых богатых людей мира. Но я сейчас не о знаменитой любви еврейской попы к пинку. Я о той, самой настоящей, в которой слышится на ушко: «Я люблю». Оно звучит так нежно, что любого слона превращает в бабочку. И подвластны этому чуду все: и евреи, и другие люди.

В общем, сидим мы в казарме. Приходит Илия. Оздоровенный. Почему оздоровенный, а не просто здоровый? Потому, что злой, как собака. Короче, вваливается в комнату этот еврей грузинской национальности. Все его национальные корни видны на лице, которое даже чуточку длиннее, чем обычно. И нос чуточку горбатее, чем у раввина Мойши, от которого мы и имеем представления о стандарте носа. Вот, значит, приходит такой толстун-гора, берёт ручку и начинает писать. Бумаги много, но она дать задачу не может. Мятые листы друг за другом летят в мусорник. По-моему мять бумагу ему понравилось больше, чем писать.

– Ты что, Илия?

– Влад, я влюбился.

– Влюбился, это хорошо. Ты пообещал любимой, что в знак своей преданности уничтожишь всю бумагу нашей многострадальной родины? Итак дерева днём с огнём не найдёшь, патриот ты наш.

– Дурак. Письмо хочу написать.

– Ну и что?

– Не получается.

– Так в чем же дело? Давай поможем!

– Ооо, это без меня, – сказал Андрей и почему-то резко вышел из комнаты. Я понял свою ошибку, но было поздно. Приподнялся удрать следом но…

– Куда?

– Так к кролику, на день рождение.

– Стоять!

– Понял. Стою.

Я понял, что если ты вдруг попался в руки орангутангу, то лучше дать, чем сопротивляться. Орлиный нос модельно наклонился.

– Я же не обещал!

– Сиди и пиши!

– Сижу и пишу.

Легко, по лошадиному, придавленный за плечо к стулу, я взял ручку.

– Давай стихи.

– Давай. О чём?

– Ну, о любви.

– Я вас люблю, чего же боле…

– Влад, вот ты даёшь!!! Давай дальше.

– Чего могу ещё сказать? Пусть ваши чувства не неволю…

– Влад, ты как этот, ну этот, чёрненький. Ну, тот, которого пристрелил француз.

– Саркози?

– Ну да. Нет! Ты что, Влад? Нет, конечно же!

– Дантес?

– Ну, да. Точно – Дантист. А того, кого грохнули, звали Пушкин!

– Илия, так это и есть Пушкин.

– Ну, вот и я говорю ты – Пушкин.

– Да нет. Не я Пушкин, а те стихи что сказал – это Пушкин написал.

– Ну, а ты кто тогда?

– Я Влад.

– Я знаю, что ты Влад. А стихи что, не твои?

– Ну, наконец-то.

– Влад, не нервируй меня. Я и так нервный. Сейчас умру.

– Не умирай! А то за кем я прятаться при обстреле буду?

– Влад, пиши письмо, или я на тебя обижусь.

– А ты обидишься на час, или на всю жизнь?

– Зачем тебе знать?

– Ну, если на всю жизнь, то ты не выдержишь. А если на час, тогда зачем ссориться? Давай просто помолчим.

– Влад, пиши письмо. Не умничай.

– И кто меня за язык то тянул? Сказал бы: «не умею», и как Андрей пошёл в теннис играть. Илья, давай так: ты её любишь?

– Да, люблю.

– Тогда и пиши: «Я вас люблю».

– Чёрт, я это уже сегодня где-то слышал.

– Тогда давай так: ты её любишь?

– Да, Влад. Но если ты меня ещё раз об этом спросишь…

– Что спрошу?

– Ну что люблю ли я её. То я и тебя полюблю недолго.

– Не надо. А интересно, какой ты в постели?

– Влад, ты что?

– Ну, всякое может быть.

– Ну и дура ты, Владимировна.

– Надо приготовиться к худшему варианту.

– А какой он?

– Кто?

– Ну, вариант.

– Вот ты капуста, три на десять шекелей. Ты же сказал: если не напишу стих, ты меня полюбишь. Перспективка не очень, правда? Я такой транжира…

– Влад, пиши давай.

– Расскажи мне о ней. Она еврейка?

– Да.

– А глаза у неё, какие?

– Синие как небеса.

– А волосы?

– Волосы чёрные как ночь.

– Давай как смола?!

– Влад, ты не торгуйся тут.

– Ну, хорошо. Мне то что? Как ночь, значит как ночь. Это всё, что мне надо знать. Фотку, где она в купальнике, где прячешь?

– Влад, ты о чем меня сейчас спросил?

– Понял, не дурак. Дурак бы не понял. Заткнулся.

– Значит, пиши о любви и хватит мять бумагу.

– Всё, всё, пишу, стараюсяяяя.

– Ну, то-то же. Ты всё понимаешь. Но не будь собакой, сделай всё по-человечески.

– Хорошо, Илия. Но помни – ты мне должен.

– Конечно, должен. Гамбургер и кола. Ты что будешь? Биг Техас?

– Нет, мне Биг-мак. А может, пойдём, покормишь? Я голодный.

– Нет, Влад. Поэт должен быть дурным и засранцем.

– Немножечко не так. Поэт должен быть влюблённым и голодным.

– Чёрт, нехорошо получилось. Влад, ты конечно прости за дурака. Но всё-таки письмо о любви.

– Илия, ты мало информации о ней дал. Глаза, волосы…

– Чего тебе смерд ещё надо? Это и так много.

– А рост?

– 172.

– Вес?

– 56 килограмм.

– Адрес?

– Тель-Авиав.

– Телефон?

– 057… Чёрт, Влад, ты о чём это?

– Ты телефон говори. Видишь, я записываю.

– Влад, карабахский ты ишак горный!!! Пиши, давай, о любви. Ну, Влад прошу!

– А может просто скажешь: «я люблю»?

– Андрей, закрой дверь с той стороны.

– Нет, спаси меня!!!

– Поздно, он уже закрыл.

– Андрей, не бросай меня под танк! Не надо! Вернись, я всё прощу! Чёрт. Помогите!!!

– Ты мне тут Матросова из себя не строй. Не надо писать на листе бумаги «помогите»! Сыграй, Влад, роль Пушкина.

– Так его это, пристрелили!

– Не бойся, я прикрою тебя. Только сыграй роль Пушкина! Для военного это самое оно.

– Я попробую. В каждом солдате живёт гений. А в ком-то, судя по весу, живёт дюжина клоунов и все они голодные. Всё, я пишу.

– Влад, здорово! Письмо кровью скреплять не будем? Цём тебя. Я помчался.

– Осторожно, слон. По дороге от радости никого не затопчи.

Великая сила любви из слона делает нежную бабочку, если любимая еврейка так захочет.