По телевизору идёт кино «Зелёная миля». Комната пуста. Борька бегает по полу в поиске жратвы. Ему совсем не одиноко, даже наоборот. Забытый всеми, точно также как и телевизор, он живёт своей жизнью. На базе тишина, никого нет. Повинуясь приказу все сейчас возле границы под огромным палящим солнцем.

Над головой пронеслась «кавалерия». Где-то впереди раздаются взрывы. Мне хорошо их слышно здесь, под деревом. Кто-то в штабе придумал войну в самый шабат. Поймал себя на том, что наблюдаю, как упорно маленький муравей тащит кусочек жёлтого листа. Он тоже готов выполнить любой приказ. Так и мы: никто не бежит от службы. Кто познал вкус адреналина, тот хочет это испытать ещё. Такая уж наша людская природа. Некоторые от безделья придумывают способы, как позабавить себя. Ну, там всякое разное: рулетка, высокие скалы, американские горки. Ищут грань между жизнью и смертью. Многие хотят её почувствовать. А она здесь, сейчас, появляется прямо под ногами вместе с ракетницей.

Я не искал этой грани, так получилось. Жизнь, научившая меня только стрелять и подписанный контракт – вот что заставляет меня быть здесь. Я знаю что выживу, потому как не совсем глупый солдат. Главное не быть героем. Героев смерть находит легко. Нужно быть как все, но делать это чуточку лучше других.

Смотреть, лежать, бегать и прыгать лучше остальных и буду жить, а смерть пусть найдёт иного. И ещё очень важно, если ты уже сделал сюда свой шаг, ничего не боятся. Секунда, миг размышления, может стоить кому-то жизни. Мы все тут ходим по грани. Аминь.

Прочитал молитву своему крестику в руке. За бляхой медальона его не видно. Солдаты со стороны смотрят, как я сижу под деревом и что-то шепчу своему номерному знаку. Некоторые смеются, но мне наплевать на них. Спрятал крестик, примотанный скотчем к бляхе, за пазуху и посмотрел на окруживший меня мир.

– Спаси и прости Господи за содеянное мной, – шепнул небу и улыбнулся рядовому. Тот оглянулся по сторонам и прибавил шагу.

Я рассмеялся и обратил внимание на вновь прибывших солдат. Они не такие как я, только что были дома. Сидели за столом со своими любимыми, улыбались гостям или просто смотрели телевизор. А может быть наблюдали за морем или читали книгу. Их высыпало около сорока из автобусов. С удивлением смотрят на громко смеющегося офицера. Мы с ними не в первый раз уже вместе. Некоторые лица я знаю. Подобрал колени под себя, чтобы не лежать вульгарно, будто на пляже. Вот вижу тех, кого так хотел видеть. Из третьего автобуса вышел врач. Он всегда с нами в ниточке, не ломает строй. В жизни простой обыватель, без подвигов и чуть даже трусоват, а у нас он врач. Его умение не раз отгоняло от меня смерть. Теперь ему уже не так страшно, потому как прибыл и уже никуда не денется.

– А где Илия?

– А он там, в платке. Получает свой паёк.

– Как дела у Андрея?

– В лото выиграл тысячу шекелей.

Робкое рукопожатие оставило мою руку в покое.

– Ну, значит выставится.

– Ага, он как раз тот, что поставит, – улыбнулся я.

Наступила неловкая пауза. Говорить вроде не о чём, но хочется побыть чуточку рядом, обвыкнуть друг к дружке. Как волки следуют за вожаком по запаху, так и нам скоро на свою охоту. И чтобы выжить, важно чувствовать всё, даже запах друг друга.

– Влад, я пойду, получу медикаменты.

– Да, конечно, Саня. А как твоя жена?

– Да ничего. Вот скоро должна родить.

– Молодец, удачи вам. А кого рожаем?

– Мальчика.

– Хорошая работа.

– Ну, Влад, стараемся. А эта вся хрень надолго?

– Не знаю, Саня. Может и да.

– Ну, я тогда побег. Возьму Редносика, Безболку, Челенджер.

– Ты там не слишком жадничай, всё это на себе тащить.

– Влад, лекарства это необходимость, а не ненужная вещь. О чём тут говорить?

– Всё, не лезу. Топай.

Доктор ушёл, а я улыбнулся, глядя на то, какие разные прибывают воины. Маленькие и большие, толстые и худые, бородатые и гладкие как младенец. Некоторые бреются у умывальников, некоторые молятся солнцу. Пришли лучшие из лучших. Автобусы привозят всё новых и новых. Многие водители уже сделали по пару ходок. Жизнь большого армейского организма проснулась и стала заполнять пространство вокруг моего дерева. Каких-то резервистов я помню по прошлой военной операции, остальных просто не знаю. Но все чётко выполняют приказы. Так создан этот мир: одни командуют, вторые исполняют. Без этого нельзя, иначе хаос.

– Влад, помоги.

Илия тащит лишний цинк. Выменял на гамбургер у капрала.

– Лишний не помешает.

– Ты расстался с самым ценным, что у тебя было?

– Ну, да.

– Подвиньтесь.

Большой Илия легко растолкал молодых солдат и пристроил огромную попу рядом со мной. Легко открыл цинк.

– Давай, помогай. Без этого нельзя.

– Да знаю я. Помогаю не тебе, а себе.

Автобусов всё больше. Гул машин соединился в один и создал привычную для ушей мелодию под названием «Нас много». Закат солнца не мешает никому. Уже не так жарко.

– Ну, и кто меня там пинает в спину? Самуил, привет. Ты с нами?

– Куда же вы без меня?

– Как куда? Вперёд. Думаю вон туда.

– Ага, значит, забыли про старика?

– Да ладно, куда мы без тебя?

– Всё туда же.

– Нет, Самуил. Без тебя мы можем только думать, что победим.

– Значит, без меня никак?

– Всё как обычно. Ты не первый раз с нами.

– Конечно, надо же кому-то рацию тащить.

Хороший он мужик, простой, хоть и начальник. Говорят, у него банк отбирает квартиру.

– Всё будет хорошо, – ответил вдруг Самуил моим мыслям. – Я же отличный электронщик. Как-нибудь прорвусь. Влад, а операция надолго?

– Не знаю. Вообще-то ещё ничего неизвестно. Приказ был только собраться, а значит пока не война.

– А что?

Я подмигнул.

– Демонстрация, как на параде.

– Тогда я с вами на демонстрацию.

– Садись.

Чуть отодвинулся, и этого вполне хватило, чтобы в пространство между мной и неизвестным бойцом уместился худосочный, рыжеволосый Самуил.

– Вот ты толстый!

– Простите, извините, я тут только немножечко примощусь.

– Хорош вертеться. Замри.

– Всё, всё, замираю.

За моей спиной Самуил положил голову на рацию. Я обернулся.

– Всё, устроился?

– Ага.

Вернулся к цинку Илии и продолжил набивать магазин.

– Влад?

– Ну, что?

– Смотри, девчонки прибыли.

– Самуил, они уже давно здесь.

Чисто машинально, не из любопытства, обернулся. Увидел женские боевые единицы, похожие в этом одеянии на мальчишек. Они курили, сбивали пепел под ноги и о чём-то сосредоточено болтали. Тонкие пальцы в полуперчатках.

В глаз попадает песчинка. Начинаю усиленно моргать. Слеза вымывает непрошенную гостью. Рукой смахиваю солёную капельку и не отвожу глаз от прибывшего тягача, с которого медленно сползает танк «Меркава». Перевожу взгляд дальше, а там стоят ещё пять таких, готовых сползти на песок.

Как здорово, что всё вот так, а не иначе. Окунутся в этот шум лучше, чем стоять в тишине и ждать. Я чувствую силу монстра, возрождающегося на пятачке перед границей. Его щупальца расползаются в разные стороны, и каждый знает, что он должен делать. Стали появляются палатки, ящики. Сюда позвали тех, кто уже стрелял. Это видно по их серьёзным лицам. Неподалёку слышится громкий смех. Обернулся. Стайка девчонок в форме говорит о чём-то между собой. Значит мы стали ещё сильней, раз у нас такие милые ангелы в касках. Народ всё прибывает. Некоторые садятся возле меня в тени.

Я вернулся к магазину. Илья уже закончил набивать один и набивает второй. Посмотрел в глаза своего пулемётчика.

– Ты чего, – удивилась гора грузинского происхождения.

– Да так, ничего.

Постучал полным магазином по каске, чтобы патроны приклеились один к другому.

– Прорвёмся, начальник.

– А куда мы денемся? Конечно, прорвёмся.

Солнце коснулось земли краешком яркого круга. Бедуин прочитал молитву, а рядом молится еврей, простой крестьянин. Тихонько шепчет слова к своему Богу. Всё постепенно стихает. Отбой у дерева. Завтра нас ждёт новый день. Наполнил живот сникерсом, а на закуску тоненькая лапша. Её можно есть сухую и не тяжело нести в рюкзаках, много она не весит. Желудок набил, вот теперь порядок. Некоторые уже спят в темно-зелёных спальниках. Никто не пошёл в палатку, чтобы не тревожить рядом лежащего. Я закрыл глаза и в тишине жду приказ. Каждый ждёт. Смотрю на бедуина, своего следопыта. Он уже помолился и просто сидит на броне. Нет радости на лице у жителя пустыни. Есть сосредоточенность и может быть страх, что приказ всё-таки прозвучит, и тогда надо будет идти. Но если по-честному, то так не хочется ступать на эту грань между жизнью и смертью. Я спал не долго. Вскоре открыл глаза. Лежу в темноте под одиноким деревом, готовый в любую секунду ринуться вперёд. Волчья стая замерла и ждёт, уже привыкшая к запаху друг друга. Впереди охота на больного зверя, чтобы не портил жизнь другим. Где-то закончилась кино «Зелёная миля» и таракан Борька нашёл, наконец, свою крошку. Так прошла ночь.

Солнце коснулось края горизонта и поползло вверх. Народ стал потихоньку просыпаться. Всё вокруг вновь с шумом ожило. Я встал где-то посреди этого огромного муравейника и отправился за инструкциями. Каждый новый день приносит своё. Сегодня первое хорошее известие. В связи с массовым прибытием резервистов начальство дало разрешение отбыть на пару часов домой. Это означало отмену войны и начало «демонстрации». Андрей по одному взмаху руки уселся за руль нашего Хаммера. Машина рванула с места. Лавируя между танками и бронетранспортёрам, старый железный друг вывез нас с поля на дорогу.

Мы на всех парах мчимся в город согласно разрешению. Я не был дома уже целую неделю и даже не мог подать своим знак. Наверное, переживают там, но такова моя работа. Она постоянно несёт переживания. Из всех профессий я предпочёл именно армию обороны. Но от того, что я здесь, моей семье не стало легче жить.

А ведь я шёл защищать от врагов именно её. Войны давно уж нет. Так, военные операции. Но они не давят, они как уколы инъекции. Враг засыпает и копит силы. А это ракеты, деньги и новые борцы за веру. Свежие силы для нового приказа: «Огонь» и криков: «Аллах акбар». А хочется поднять всю мощь и хлопнуть по полу тапочком так, чтобы таракан не убежал в щель, а остался навсегда размазанным. И ещё чтобы другим неповадно было. Но так никогда не будет. Как ребёнок скучает без своей любимой игрушки, так дяденьки, которые руководят нами, играются в войну. От этой игры весь восток наполнился ненавистью друг к другу. Но у ребёнка безобидная игра. Даришь ему новую игрушку и смотришь, как он забывает о старой. А те, кто нами руководят, получают новые игрушки только для того, чтобы продолжить с новой силой старую игру. Что будет следующим шагом? Все говорят война ядерных бомб. Это убьёт весь восток. Химическое оружие тоже его убьёт.

Уж лучше бы они остановились. Дайте покой востоку. Молитесь вы своим богам и не желайте никому смерти. Пусть будет всё, как есть и тогда вы увидите, что восток начнёт править миром как тысячи лет назад. Кто-то получает огромные деньги от реклам наших ракетных комплексов, а кто-то со страхом в глазах прячется от сирен. Кто-то кричит:

«Аллах акбар», а кто-то взрывается. А те, кто играют нами, набивают карманы деньгами и ищут новых шахидов. Стрелять легко, а вот хоронить трудно. Уставшие после своей волчьей работы, мы часто смотрим по телевизору смерть. Раньше такое было только у нас в стране, а теперь шахиды [28] зовут старуху-смерть по всему миру. И зовут её к простым, мирным гражданам. Почему не к солдатам? Не к тем, кто держит в руках оружие, а к тем, кто кормит обе воюющие стороны.

Я закрыл глаза и вспомнил события недельной давности. Тот, кто взорвал свой пояс смертника между детьми, вряд ли попадёт в свой рай. Скорее в него попадут те, у которых он отобрал жизнь. Вот так просто взял, прокричал «Аллах акбар», и замкнул цепь. Если бы он хоть на миг заглянул в глаза умирающей девчонки, которая плакала на моих руках не от боли, а потому что даже смертельно раненная хотела жить. Глаза с расширенными зрачками смотрели в ночное небо и цеплялись за жизнь. Но тело остывало, а звёзды равнодушно мерцали над юной девочкой. Мои окровавленные руки коснулись остекленелых глаз и закрыли их. Всё, конец.

Их было много таких, тогда, на дискотеке. Смерть не выбирала никого специально. Она просто забрала к себе всех тех, кто был поближе к живой бомбе. Они ушли сразу, а те, кто был подальше, ещё долго будут ощущать её ледяное дыхание возле себя. Кто-то назвал это джихадом [29] , кто-то убийством ни в чём неповинных детей. Тогда, по телевизору, мать смеялась в камеру и говорила, что так угодно Аллаху. Даже если твой сын всё время готовился к встрече с ним, всё равно, любящая мать не может так поступать.

Не может, всё видя и всё понимая, вот так легко попрощаться с сыном. Не может! Или что-то ужасное произошло с этим миром. А тот, кто готовил юношу к убийству, вполне вероятно был в этот день в толпе. И возможно даже коснулся моего плеча, когда я бежал на взрыв. Я представляю, как мои офицерские погоны вызвали на его лице злорадную ухмылку. А потом он просто растворился в толпе и исчез. Потерялся в шуме приехавших на взрыв пожарников и полицейских. Такие, как он, привыкли прятаться за чужими спинами, посылая на смерть других. Но придёт время, и тебя найдут. А пока живи ради нового греха, который ты задумал. Для этого тебе надо будет просто внушить свою идею очередному мальчишке или девчонке и воспользоваться их телом как живой бомбой.

Мир рушится уже давно. Не надо ни потопа, ни извержения вулканов, ни небес упавших на землю. Этот конец света живёт в сердцах, отравленных верой, и чем больше их, тем ближе он. Страшно подумать, сколько их по всему свету, готовых нести смерть в дома и на улицы, в метро и в школы, да куда угодно лишь для того, чтобы самому жить вечно. И вновь мать такого вот убийцы будет улыбаться в камеру. Но если присмотреться, то видно красные круги под глазами. Слёзы текли всю ночь, оплакивая сына. Иначе она не мать, а просто человек родивший машину для убийства.

Все славят Бога, лишь повинуясь вере, а надо стараться жить в любви, чтобы небеса смотрели на нас счастливых и радовались. А когда от старости мы попадём туда, нам скажут:

– Ты прожил хорошую жизнь. Вернись и проживи такую же, сделав счастливым не только себя, но и других.

И мы возвращаемся. Делаем рай на земле. Но как быть с теми детьми, которых на дискотеке в дельфинарии убил сын Аллаха? Я думаю, они стали ангелами прямо на глазах. И теперь их невидимые души оберегают нас, чтобы ещё один такой не пришёл и не взорвал себя на радость рейтингам телерадиокомпаний и газет. Но знайте: чем больше вы, шахиды, убиваете, тем злее становится взгляд в сторону арабов, тем больше рождается ненависти к вашему Богу. Вы умираете за Бога, а я защищаю живых от вас.

Трудно в вас стрелять, ведь мы совсем не звери. Трудно смотреть в прицел и нажимать на спусковой крючок. Тяжело смотреть на остановку сердца. Но я солдат армии Израиля и должен это делать. А всё почему? Да потому что ваш Бог велик. Об этом слышно везде. Ты об этом говоришь в телевизионную камеру, но не показываешь глаз. Детоубийца. Прости, я может это сказал по-солдатски слишком громко? Тогда я шепну это тебе на ушко, араб с поясом шахида. Но толка всё равно не будет. Ты слушаешь других, которые рассказывают, как хорошо будет там, у Аллаха. Но они не говорят тебе, что попадая в свой рай, ты впускаешь в наш мир предсмертные крики детей. За что? Мы не должны нести боль. Нас создали для любви. Мир рушится вокруг. После горячих ветров войны рождается пустыня для всех. И для тех, кто несёт смерть и для тех, кто защищает. И это не наша вина. Она на тех, кто с детства бога ставит выше, чем человеческие жизни. Ты вовсе не выше меня только потому, что ты верующий. Ты всего лишь показуха веры. Да, ты учишь правила, ты знаешь наизусть нужные книги, открывшие тебе тайны бытия, но ты человек. И ты далеко не святой, потому как ешь, пьёшь, гуляешь и дышишь как все мы. Ну, вот как я или Андрей, сидящий сейчас за рулём. Только тебе с детства внушили, что ты велик, потому что ты читаешь святые книги, но сердца у тебя нет. Ты не смог в вековой мудрости отыскать истину, да она, похоже, тебе и не нужна. Тебе нужен Бог придуманный людьми, который устанавливает границы для повиновения. А вот истинного Бога, доброго и любящего, ты не поймёшь и не увидишь никогда.

Дорога в раздумьях о жизни и смерти стала намного короче. Я выскочил у самого дома.

– Андрей, заедешь за мной через два часа.

Сигнал машины за спиной, и любопытные соседи выбежали посмотреть на меня.

– Чёрт, с этого всего забыл переодеться.

Улыбнулся любопытным глазам.

– Шалом [30] .

И побежал по лестнице к себе в квартиру, чтобы быстрее спрятаться от ненужных взглядов. Ключ тихонько открыл дверной замок. Я вошёл, а мой ребёнок сидит в комнате и смотрит по телевизору передачу, как взорвали дельфинарий. Маленькая обезьянка бросилась мне на руки.

– Где мама?

– На работе, – шепнул детский голосок на ушко. – Люблю тебя, папа.

– И я тебя люблю, малыш. А давай посмотри мультики?

– Папа, смотри, наш город показывают.

– Вчера опять обстреливали?

– Да, очень страшно было. Но наши ракеты сбили всех. Так сказала мама. Папа, это плохие дядьки?

– Да, моё золотце.

Сажусь на диван. Ищу канал, на котором нет войны или убийства. Но кругом мне в ответ смерть, смерть, смерть. Даже в мультиках сплошное насилие.

– Папа, зачем ты выключил телевизор?

– Пусть отдохнёт. Хочешь, я почитаю тебе сказку?

– О чём?

– А какие у тебя есть?

– Вот, «Красная шапочка».

– Понятно. Тогда я почитаю тебе сказку, как надо любить близких и не делать больно другим.

– Даже арабов?

– Любить надо всех и просто жить. Они такие же люди как я и ты, и вовсе они не чудовища.

– Но они по нам стреляют. Знаешь, как страшно? Они плохие.

– Они хорошие, просто никто не научил их жить иначе.

– Чему не научил, папа?

– Ну, например, учится в школе. А потом сеять, пахать, выращивать фрукты и овощи, или пшеницу для хлеба.

– А я в пятницу по контрольной получила плохую отметку. Пап, я не стану от этого шахидкой?

Я улыбнулся и поцеловал нежную щёчку.

– Нет, от этого не станешь.

– Тогда я пойду, поучусь немножко, чтобы точно не стать шахидкой. Школу отменили из-за обстрелов.

– А сказку?

– А сказку почитаешь мне на ночь.

– Я люблю тебя, моё маленькое солнышко.

– Папа, я тебя люблю ещё сильнее.

Мир создан для любви. Я понимаю это, когда меня обнимает ребёнок. Ему не нужна за это какая-то плата. Он прижимается к тебе спонтанно, потому что сам любит.

– А ещё, папа, у нас в школе говорят, что мы избранные.

– Нет, мы не избранные, мы такие же, как и все. Но хочешь, я тебе скажу, что делает нас немного отличимыми от других людей?

– Да, папа.

– Это древние знания, которые мы не потеряли и ещё еврейское сердце, доброе и покорное. Жаль, что истинных евреев осталось мало.

– Почему, папа?

– Да потому что ещё давным-давно их всех хотели уничтожить. Сжигали в камерах, стреляли, душили газом. Хотели уничтожить добро. Не знали, глупые, что добро нельзя уничтожить.

– Даже плохой колдунье нельзя?

– Да, даже плохой колдунье это не под силу. Пусть Бог всегда будет не на устах, а в сердце и в деяниях твоих. Вот тогда ты станешь настоящей еврейкой.

– А это как, папа?

– Ну, хорошо учись, помогай старшим, не обижай младших. Будь счастлива и все вокруг тебя также будут счастливы.

– А мама опять в госпитале. Придёт поздно, папа.

– Ну, это её работа.

– Я знаю. Всегда когда прилетают ракеты и падают на дома у неё много работы.

– Черт, вот так ничего и не успел.

– Ты уходишь на войну?

– Нет, бегу защищать тебя от войны.

– Папа, я тоже буду стараться не приносить больше плохих оценок.

– Я тебя люблю, мой ангел. Ну, всё, пора прощаться. А ты будь умницей и помогай маме.

– Есть!

– Ну, вот и хорошо. Новый день встретим во всеоружии, что бы те, кто пришёл с богом на устах, не смогли нас победить.

Поцелуй маленьких губ в небритую щёку.

– Это тебе, папа.

За мной хлопает дверь. Щёлкнул замок. Бегу к подъехавшему джипу.

– Ты чего дома делал? Даже не разделся.

– Говорил с дочкой о любви.

– Ну, ты даёшь!

Я промолчал, зная, что оружие, которое всех победит, это любовь. И я принёс в свой дом любовь, которую никому не победить.