Раненая девушка-солдат. Сколько боли у тебя в глазах. Милый взгляду человечек, совсем неизвестный мне. Если бы не подобранная тетрадка со стихами и сказками, то наверное, мы бы никогда и не встретились. Я искал своего солдата, заглянул в палату, а ты лежишь с загипсованной ногой. Всё уже позади: крик, страх, боль. Тебя некому проведать. Ты одна в этой стране, как и я по большому счёту. Цветов нет, гипс не разрисован детской рукой. Значит, ты не мама, не сестра, не любимая, а просто красивая девочка. Рядом пикает кардиограмма. Из носа торчат трубки, а в вену капает лекарство из пакетика над тобой. Как-то видел тебя мельком на присяге. Даже не думал, что увижу снова. Мой милый ангел, я пришёл, а ты лежишь в кровати руки по швам. Белое одеяло, оно не должно пахнуть больницей, у него должен быть запах дома. Закрытые глаза. Я тебе неизвестен, но я не хочу, чтобы ты видела сны о войне. Пусть они будут о счастье. Забыл, что шёл вовсе не к тебе. Сел рядышком на стул и смотрю на милое лицо. Как мне знакомо твоё одиночество. Осторожно коснулся хрустящей белизны больничного покрывала. Строгий взгляд врача заставил отдёрнуть руку.
Чем-то похожий на Саню, он беззвучно вошёл в палату с синей папочкой в руках.
– К ней никто не приходит?
– Нет.
Протерев очки, наверно, чтобы лучше рассмотреть странного гостя, хозяин отделения не сводит с меня глаз.
– Что-то серьёзное.
– Да как сказать. У неё раздроблена кость на ноге и сквозное ранение в живот.
– Доктор я посижу здесь чуть-чуть.
– А вы кто ей будете?
– Никто. Так, случайный воин, который вчера был рядом, когда за ней прилетел вертолёт. Я подобрал выпавшую у неё тетрадку. Потом пытался её разыскать. И вот сейчас встретил её отряд «лисы пустыни». Они возвращались с дежурства. От них и узнал где она.
– А что там? Позвольте полюбопытствовать.
– Стихи и сказки.
– Стихи и сказки?
Я не слышал вопроса доктора. Оценивал рану «лисы пустыни».
– Повезло.
– Ну да, солдат.
– Жаль, что в тот момент нас не было рядом.
– Хорошо, побудьте возле неё, но не долго.
Врач, судя по всему, тоже бывал в бою. Не в этом вчерашнем, а в каком-то другом. Он понял всё.
– Братство волков, – больше не сказал ничего и вышел. Потом на секунду заглянул опять: – Только прошу вас, потише.
Сказал и пошёл дальше делать обход отделения.
Сколько вас тут таких раненых? Я не знаю. Это всё цена за чьи-то чужие слова и поступки. Слава Богу, ты жива, красивый ангел, который пишет сказки. Знаешь, без таких, как ты мир пустой и тёмный. Он без света и радости. Выздоравливай, прошу, как выздоравливал я. Чтобы жить и защищать, чтобы писать стихи и рассказы о любви. Быть может, так мы быстрее победим врагов.
Все иные способы уже перепробовали. Остановились на войне, и вот он результат: ты лежишь передо мной, раненый милый ангел. Я почему-то улыбнулся и тут неожиданно за окном грохнул гром.
Девочка открыла глаза и испугалась, увидев меня. Ну да, кого-кого, а небритого после недели войны мужчину она явно не ожидала здесь увидеть.
– Не бойся, я свой.
Достал из-за пазухи бляху военнослужащего, а рядом был крестик. Я снял его с шеи и впервые за много лет жизни протянул кому-то. Крестик упал на пол. Поднял.
– Прости неуклюжего солдата, – и положил девочке на ладонь. Смотрю, как она его благодарно сжала тонкими пальчиками.
– Я искал своего бойца, а встретил ангела, уставшего от войны, как и я.
Она моргнула глазами, значит, всё хорошо.
– Я могу посидеть ещё немного? Просто, я тут тебе, – я чуть замешкался и потянулся к тумбочке, – вот, тетрадь твою принёс. Прости, я её читал немного.
Она опять моргнула, не дав договорить бывшему рабу, а теперь воину.
– Меня зовут Влад. А тебя, я знаю – Наташа. Я прочитал. В тетради есть твоё имя.
Яркая улыбка осветила лицо, но боль тут же её уничтожила. Когда отходит обезболивающее – боль становиться невыносимой.
– Знаю, нужно потерпеть.
Видно я сказал это чересчур громко.
– Что вы тут делаете? – закричала на иврите медсестра, заглянувшая в палату и перепугавшая всех. На её крик прибежал врач.
– Я же вас просил.
– Я всё понял.
Встаю и ухожу. В руке кулёк, а там всё, что мужики собрали для Фанты. Сигареты, Бамбы, всякое такое, что может показать мужскую привязанность. Ведь дело не в подарках, а во внимании. Полный кулёк всякой хрени из магазина, а девушке нечего дать.
Я оставил её и спустился на лифте в холл больницы. Там небольшой магазинчик, кафе, автоматы для кофе, но нет никого, кто продаёт цветы. А так хочется показать тебе, что ты не одна, мой писатель, что я рядом. Звоню в службу доставки цветов. Знаю, что дорого, но ничего – поеду в свой город не на такси, а на автобусе. Прошу, чтобы подписали «Самому красивому и милому ангелу в мире». Уселся в вестибюле и стал ждать. Курьер запаздывал. Прошло уже пол часа и от мелькания скорых устали глаза. Одни приезжают, вторые отъезжают. В воздухе затарахтел вертолёт, привёз тяжелораненого. Смотрю, бегут арабские дети. Перевёл взгляд в сторону. Вижу, из родильного отделения выходит мама с младенцем. Вот это не покажут по телевизору, а это и есть настоящая жизнь. На машине арабские номера – нездешний житель. А вот интересно, если бы рожала израильтянка, как поступили бы с ней в больнице по ту сторону фронта? Новорождённый попал в руки отца, и умилению бородатого араба нет придела. А рядом счастливую маму обняли малыши постарше. Вся дружная семейка села в машину и уехала. Такое впечатление, что нет войны, и жизнь идёт своим чередом. Если бы взрослые не говорили детям кто враг, а кто друг, то и войны, наверное, не было бы. А так имеем, что имеем.
Вдруг жизнь огромного здания под названием больница остановил крик.
– Кому тут в дождь цветы понадобились?
Я встаю.
– Вот, возьмите и распишитесь, – сказал злой и мокрый посыльный, подошедший ко мне. Я сунул ему в руку деньги за букет и чаевые. Увидев чаевые, юноша подобрел.
– Спасибо.
Уже более миролюбиво посыльный вышел из холла и дождь тут же прекратился. В небе появилось солнышко, как улыбка любящего бога. Сейчас начнётся новый день. После дождя, смывшего всю грязь, придёт новое начало. По телевизору слышу слова о перемирии. Мы и враги. Не знаю, надолго ли? Но есть передышка, и есть возможность хоть немножко пожить без стрельбы и суеты, несущей смерть.
Смотрю, пять или шесть девчонок вошли в холл. С шумом и галдежом подбежали к лифту и умудрились все уместиться в коробку, едущую наверх. Я стою с цветами прижатый к стенке. У моих попутчиц нашивки «лисы пустыни». Рука одной потянулась к кнопке второго этажа, но я опередил её и несколько пар девичьих глаз оценивающе уставились на меня, худого, небритого и измученного. Еду и слушаю счастливую трескотню на иврите о том, как вырвались из ада и остались целы. Среди остальных слов слышу имя Наташа. Оказывается, это она не дала прорваться арабам на нашу территорию. Молодчинка. Лифт с шумной толпой остановился. Все выбежали на этаж. Вышел и я. Девчонки дружно пошли в направлении палаты Наташи. Заглянули, а её нет.
Наверно увезли на перевязку. Сразу начался шум, гам. Прямо, как стайка сорок. Это свойственно израильтянам. Ну не умеют они просто молча посидеть и подождать. Шило в попе заставило их бегать по другим палатам. На шум прибежал врач и приказом прогнал из отделения нарушителей порядка. Как девчонки не просились, но суровый хозяин больничных коек не оставил их. Пришлось «лисам пустыни» уйти ни с чем.
Меня в коридоре увидела медсестра, та, что прогнала в прошлый раз. Она с улыбкой глянула на цветы и кивнула головой, позволив остаться. В отделение вернулась тишина. Вскоре приехала каталка с раненой. Смотрю, она спит. Устала, милая бедолага. Положил рядом с рукой цветы. Аромат или просто прикосновение разбудили её. Пальцы коснулись бутонов тюльпанов. Она почувствовала нежность лепестков и улыбнулась. Я улыбнулся в ответ.
– Вам надо идти.
– Конечно. Доктор, а можно я завтра приду к ангелу?
– Ну, ангелом ей рано становится, а вот к Наташе разрешаю. Но только не с пустыми руками. Пусть не чувствует себя в одиночестве. Так она быстрее выздоровеет.
– Хорошо.
Я помахал на прощание рукой. Счастливый человечек закрыл глаза и стал частью спящей палаты.
Я сел в лифт. На этаж выше лежал мой Фанта. Зашёл в палату, а там спокойствием и не пахнет. Детей такое количество, что можно собрать футбольную команду, причём вместе со скамейкой запасных.
– Слушай, а ты кроме детей что-то ещё делать умеешь?
– Умею воевать и защищать их. Пусть растут в счастье.
– Вот, тут тебе от нас.
И передал ему собранный мужиками кулёк. Смотрю на своего следопыта, и ловлю себя на мысли, что позабыл отдать тетрадь.
Это был повод вновь увидеть Наташу. На моём лице появилась улыбка.
– Ну, ты выздоравливай, дружище. Смотрю, я тут лишний.
Разведённые в стороны руки были доказательством тому, что я прав. Пожал ладонь, но не крепко, чтобы не причинить боль. Рана не смертельная, это хорошо. Махнул рукой:
– Мы ждём тебя в строю. Выздоравливай.
И тут, неожиданно услышал на русском языке:
– Спасибо что пришёл.
– Не за что, Фанта.
Ответ заглушил детский смех. В его целительных волнах я вышел из палаты и поспешил к моей раненой.
Цветы уже стояли в банке с водой, а гипс был весь усеян росписями. Значит, девчонки всё-таки прорвались к подружке. Яркие надписи «Выздоравливай, мы тебя любим» сделали холодный гипс более тёплым. Я положил тетрадь возле тюльпанов, и тут доктор, которому всё это надоело, указал на дверь.
– Завтра, молодой человек. Всё завтра.
– Я тоже пишу сказки.
– Ну и что?
– Да так, ничего, – ответил и вышел из палаты.
Не война поможет нам решить проблемы, а сказки, которые делают детей добрее. Они вырастут и напишут свои сказки, а в них не будет места для войны. Завтра я вновь приду к тебе, Наташа, и может, мы с тобой напишем нашу сказку. Я закончу старую тетрадь словами «жил был человек, который стал солдатом» и, открыв новую тетрадь, не буду больше писать о страданиях. Ведь здорово, прожив весь этот путь, поставить наконец точку.