Джеймс сидел, повернувшись спиной к горящему в камине огню, и в третий раз читал один и тот же абзац. Бесполезно. Он не мог сосредоточиться на написанном. Джеймс опустил открытую книгу на колени и закрыл глаза. Но сон все еще не шел. И все же бессонница для Джеймса была лучше, чем постоянные ночные кошмары. Пусть он чувствовал себя уставшим и в голове царила неразбериха – все же это лучше, чем тот парализующий ужас, который всякий раз заставлял его с криком вскакивать с постели.

Джеймс сунул руку в карман жилета и достал оттуда купчую с аукциона. Жесткий пергамент громко зашуршал, приглашая прочитать его еще раз. Но в этом не было необходимости. Джеймс запомнил каждое слово купчей, и эти слова мучили его, не давая покоя.

Все права. Обязательства. Право собственности. Обеспечение.

Этот жалкий документ, вероятнее всего, не был бы принят ни в одном суде. Несмотря на это, в документе была его подпись, ставя которую он заявлял, что добровольно соглашается возложить на себя эту... эту обязанность, независимо от законности сделки. В конце концов, он джентльмен, и...

Его циничный смешок прервал этот абсурдный ход мыслей. Лорд Хартлесс – джентльмен? Многие поспорили бы с ним в этом деликатном вопросе.

Джеймс убрал омерзительную бумагу в карман жилета. Прошло много лет с тех пор, как он перестал считать себя честным и благородным. Так почему бы ему не дать женщине фартук и швабру в руки и не отправить в буфетную? Вот и покончил бы разом со своим дурацким беспокойством.

Обязательства.

Что ему делать с Верити Озборн?

Джеймс сказал миссис Трегелли, что она его дальняя родственница, оказавшаяся в беде. Милая старушка ни разу не спросила, как его угораздило неожиданно наткнуться на свою кузину в Ганнислоу. Смехотворные выдумки. Томас ей, конечно, уже рассказал об аукционе, но Джеймс доверил ей поддерживать свою выдумку среди прислуги и соседей. Миссис Трегелли была одной из тех, кто не отвернулся от него почти семь лет назад, и ее страстная преданность была для Джеймса загадкой. Он не сделал ничего для того, чтобы заслужить эту преданность, и все же он мог на нее рассчитывать.

Джеймс вздохнул и сел поглубже в кресло. Он потянулся, разминая усталые мышцы, и сцепил пальцы на затылке.

Завтра надо серьезно поговорить с Верити Озборн и решить, что они скажут окружающим, кроме того, надо было обсудить, как себя вести. Сказка о кузине – неплохой вариант, если придумать еще кое-какие детали для большего правдоподобия. Хотя, видит Бог, к завтрашнему дню наверняка вся округа будет знать, каким образом Верити попала в Пендурган.

Джеймс был разочарован, когда она попросила принести ужин ей в комнату. Он почему-то вбил себе в голову, что под ее напряженной и покорной наружностью скрывается выброшенная за ненадобностью малышка с твердым характером. Ну что ж, пожалуй, для одного дня испытаний у нее было более чем достаточно. Вряд ли он мог отказать ей в возможности провести вечер одной. Кроме того, Агнес была в отвратительном настроении. Дополнительное напряжение, связанное с присутствием Верити Озборн, было бы для него слишком большим грузом, гораздо большим, чем он мог вынести за один вечер.

А что же завтра?

Или, скорее, сегодня, подумал Джеймс, когда старые механические часы за его спиной пробили три раза.

Странный шорох внезапно остановил его размышления. По коридору явно кто-то шел. Лобб обычно до рассвета оставлял его одного. С какой бы стати ему бродить в столь поздний час?

Однако у того, кто приближался, шаги были легче, чем у камердинера Джеймса, крупного мужчины, которого из-за тяжелой поступи невозможно было ни с кем спутать. Кто же это может быть?

Джеймс выпрямился в кресле и повернул голову в сторону слегка приотворенной двери библиотеки. К тому моменту, когда небольшая темная фигура прошла мимо, он уже знал, кто это был.

– Куда вы идете, Верити Озборн?

Шаги резко остановились, и Джеймс услышал шумный вдох. Верити (ибо это была действительно она) не шелохнулась.

– Думаю, вам лучше войти, – сказал он, – и объяснить мне, что происходит. Если вы собираетесь покинуть мой дом, то я имею право знать об этом.

Последовало долгое молчание, потом дверь библиотеки распахнулась. Верити, закутанная в теплую одежду, осторожно ступила в полутемную комнату. Тяжелый узел оттягивал ей руку и заставлял слегка наклоняться в левую сторону. Медленным, размеренным движением Верити поставила его на пол и сложила руки на высокой груди. Глаза ее смотрели в пол.

Джеймс молчал, ожидая, когда Верити заговорит.

– Какое право? – спросила она тихо.

Голос ее дрожал. Конечно, она боится его. Они сделали все, чтобы она его боялась.

– Простите?

Джеймс видел, как Верити сглотнула. Она выпрямила спину и вздернула подбородок, явно собирая все свое мужество.

– Почему вы думаете, что имеете право знать, куда я иду?

Когда она подняла взгляд, чтобы посмотреть ему в лицо, на ее темные глаза упал отсвет затухающего огня, и в какую-то секунду Джеймс мог поклясться, что увидел в них вспышку презрения. Может быть, это был просто обманчивый отсвет огня, потому что, продолжая смотреть на Верити, Джеймс увидел, что она в самом деле боится: она дрожала, как кролик в лапах у лисы.

– Я действительно хочу знать, какие права на меня вы приобрели, совершив ту фальшивую сделку на площади. – Голос ее немного дрожал, но взгляд она не отвела. – Не собираетесь же вы меня убеждать, что в происшедшем был хотя бы намек на законность?

Джеймс удивленно посмотрел на Верити. Раньше она, казалось, была едва в состоянии вообще произнести хоть слово. И вот она стоит по-прежнему испуганная и дрожащая, но уже способна говорить разумно и четко и даже с намеком на вызов.

Итак, она ко всему прочему еще и скандальная. Сейчас, когда Джеймс с этим столкнулся, он не был уверен, нравится ли ему то, что женщины наделены разумом. Тихое, покорное, незаметное существо было бы гораздо проще запихнуть в буфетную и забыть об этом.

Ее большие карие глаза твердо смотрели в глаза Джеймса. Верити пыталась взглядом усилить вызов, звучавший в ее голосе. Однако глаза выдали ее вспышкой опасения, хоть и быстро спрятанной. Верити явно была гордой малышкой.

Впрочем, не такой уж и малышкой, подумал Джеймс, когда его глаза блуждали вверх и вниз по ее странно большой фигуре. В Ганнислоу она показалась ему хорошо сложенной, разве что немного маловата ростом. Джеймс опять вспомнил тот момент, когда Джад Моуди натянул у нее на груди платье, чтобы показать похотливой толпе ее фигуру. Тогда она выглядела не такой толстой. Зато сейчас...

Боже правый, глупая женщина, кажется, надела на себя все платья, которые не влезли в ее сумку! Платья были на ней нанизаны слоями, так что Верити казалась широкой и квадратной, как тумба.

– Для меня не имеет значения, законной была эта сделка или нет, – наконец ответил он. – Я поставил свое имя в документе, который, – чуть не сказал: «поймал меня в ловушку», – обязал меня нести за вас ответственность. Это, кстати, касается и ваших долгов. До того как вы уйдете, я хотел бы знать, какие обязательства я на себя принимаю.

Верити склонила голову набок и в глубоком замешательстве нахмурила брови.

– У меня нет долгов, – ответила она.

– Счастлив это слышать. У меня сразу полегчало на душе.

– Значит, я могу идти?

Джеймс театрально вздохнул:

– Мадам, если я позволю вам бежать посреди ночи в местности, которая, как я догадываюсь, вам совершенно незнакома, как я могу быть уверен в вашей безопасности? Сейчас нет луны, кажется, еще идет дождь, и вы не имеете понятия, где вы находитесь. С вами может случиться что угодно. Вы можете сорваться со скалы или утонуть в реке, например. – Джеймс оглядел с ног до головы мешковатую фигуру Верити. – Черт побери, если вы упадете во всех ваших одежках, то не сможете даже подняться. Вы просто будете барахтаться на спине, как черепаха.

Вспыхнувший в камине огонь на мгновение осветил лицо Верити. Джеймс готов был поклясться, что уголки ее губ дрогнули в улыбке.

– Или упадете в пустую шахту, – продолжал он, – и сломаете себе шею. – Зарождавшаяся улыбка исчезла, и губы Верити упрямо сжались. – На вас могут напасть пьяные шахтеры, которым дела нет ни до ваших достоинств, ни до вашей жизни.

При этих словах Верити побледнела.

– Если что-нибудь подобное случится, это будет моя вина и моя судьба. И никто не будет в том виноват.

– Я буду виноват, – сказал Джеймс.

– Почему?

Он вынул купчую и помахал ею перед Верити.

– Разве я не подписал бумагу, мадам? – вопросил он тоном, в котором уже чувствовалось раздражение. – Этот документ возлагает на меня ответственность за вас. Мне пришлось бы плохо, если бы с вами произошло несчастье, пока вы находитесь под моим покровительством.

Верити смотрела на него прищурившись, но Джеймс видел в ее глазах нерешительность и смущение также ясно, как костер в ночи. Она не знала, что делать.

Джеймс тоже не знал. Почему бы ее не отпустить? Это, конечно, было бы выходом из положения. Что заставляет его играть роль благородного покровителя? Он чуть не рассмеялся над абсурдностью этой мысли.

– Конечно, если вам есть куда пойти, – сказал Джеймс насмешливо, – я и не подумаю препятствовать вам. Наверное, я в самом деле слишком много напридумывал себе без реальных на то оснований. В таком случае примите мои извинения за излишнюю поспешность. Может быть, у вас в этой местности есть друзья или родственники? В таком случае я буду счастлив утром отвезти вас к ним. Нет никакой необходимости пускаться пешком в утомительное путешествие в такую ночь.

Верити опустила глаза и уставилась в пол.

Ага! Она проиграла.

– Вам есть к кому пойти? – настаивал Джеймс.

Верити продолжала пристально смотреть на мыски своих туфель. Наконец она подняла голову и взглянула Джеймсу в глаза.

– Нет, ваша милость, – тихо ответила она. – У меня нет друзей на западе.

Что-то в ее поведении – гордость? мужество? – заставляло Джеймса насмехаться над ней, подзадоривать ее уйти, подталкивать ее к признанию поражения.

– Тогда, может быть, у вас есть друзья, к которым вы хотели бы поехать, но которые живут подальше? – поинтересовался он насмешливо. – И вы собирались в городе нанять экипаж для этого путешествия?

– Нет, ваша милость.

– Ни друзей, ни родственников, которые могли бы вас принять?

– Нет, ваша милость.

– Ну что ж... – нахмурился. – Ну что ж, это прискорбно. А может быть, вы собираетесь нанять компаньонку и подыскать себе домик, с тем чтобы зажить самостоятельно? Вы именно это планировали, миссис Озборн?

– Нет, ваша милость.

– А в самом деле, у вас есть средства, чтобы жить самостоятельно?

– Нет, ваша милость.

– Так я и думал. Подозреваю, что если бы они у вас были, ваш муж взял бы их себе. Не так ли?

– Да, ваша милость.

– В таком случае, мадам, что же вы планировали делать? Куда вы собирались идти глубокой ночью посреди Корнуолла?

– Я собиралась по реке дойти до ближайшего города, – ответила Верити, пытаясь сохранить величественную осанку, несмотря на свою многослойную одежду.

– До Бодмина?

– Кажется, так.

– А что вы планировали делать в Бодмине? – спросил Джеймс.

– Искать место, какую-нибудь работу. Потом, когда заработаю немного денег, я могла бы начать выплачивать вам двести фунтов.

– Простите?

– Двести фунтов, которые вы... вы за меня заплатили.

– Боже правый, мадам, вы же не нанятая по договору прислуга! Не беспокойтесь вы об этих двухстах фунтах.

– Я не хочу быть вам обязанной, ваша милость, – сказала Верити. – Я расплачусь. Даже если на это уйдет вся моя оставшаяся жизнь, я отдам вам долг. Но сначала я должна найти место.

Джеймс поцокал языком и покачал головой. Безрассудная гордячка. О чем она думает?

– Миссис Озборн, вы совсем лишились разума? Во-первых, деньги я дал не вам, а вашему мужу. Вы никоим образом ничего мне не должны. Так что можете приходить и уходить, когда вам заблагорассудится.

Глаза Верити широко распахнулись. Чего она ожидала? Что он будет держать ее взаперти? Ну конечно, именно так она должна была думать, иначе не стала бы пытаться бежать, как преступник, среди ночи, одевшись подобно старьевщику.

– А во-вторых, – продолжал Джеймс, и голос его становился громче, по мере того как он раздражался, – единственный способ, каким вы могли бы отыскать реку в такую темень, – это свалившись в нее. На протяжении по меньшей мере полумили нет приличного спуска к реке. В Пендургане у воды просто обрывается скалистый берег.

Верити кусала нижнюю губу, и Джеймс понял, что она опять начала колебаться.

– Послушайте, – сказал он с усталой покорностью, – если вы действительно хотите утром поехать в Бодмин, то я отвезу вас. Я не советую вам этого делать, но будет так, как вы захотите. Не забывайте, однако, что у меня есть этот документ, – добавил Джеймс, постукивая по жилетному карману, – и я принимаю свои обязательства всерьез. Я отвечаю за вас. Если бы вы предпочли остаться в Пендургане, я мог бы быть уверен, что вы находитесь в безопасности.

– Остаться в качестве кого? – спросила Верити.

– Простите?

– Остаться в качестве кого? Вашей прислуги? Вашей... вашей...

– Моей кузины, – резко ответил Джеймс. Его эта игра уже начала выводить из терпения. – Я сказал всем слугам, что вы моя дальняя родственница, у которой случилось несчастье – она недавно овдовела. На этих правах вы будете жить здесь до тех пор, пока находитесь в Пендургане.

Верити неотрывно смотрела на Джеймса своими широко раскрытыми глазами, с явным недоверием к каждому его слову.

– И это все? – спросила она. В ее голосе появилась легкая тень вызова. – Бедная родственница, которая пытается быть полезной?

– Если хотите.

– И это все, чего вы от меня ожидаете? Больше ничего?

Джеймс окинул взглядом ее квадратную, раздутую фигуру.

– Поживем – увидим, не так ли?

Закутавшись в толстое одеяло, Верити свернулась калачиком в огромном кресле у камина. Мягкий серый свет пробивался сквозь края тяжелых оконных штор. Наконец-то настало утро. Скоро будет пора ехать.

После встречи с лордом Харкнессом она с трудом доплелась до отведенной ей комнаты наверху. Верити была сбита с толку и смущена, но все-таки настроена ухватиться за предложенную им возможность. Дождь продолжал барабанить по окнам, и редкие удары грома сотрясали оконные переплеты. Через некоторое время Верити вытянулась на кровати, намереваясь лишь немного передохнуть, но на нее накатилось такое изнеможение, что она уснула.

Сновидение, в котором женщины бьют по кастрюлям и мискам, а толпы мужчин придвигаются все ближе и ближе, нарушило ее сон. Верити проснулась от собственного крика. После двух таких кошмаров она сдалась и перебралась в кресло, где сидела и фантазировала о новой жизни, ждущей ее впереди. Однако мысли ее постоянно возвращались к хозяину Пендургана.

Лорд Харкнесс одновременно завораживал и немного пугал ее, а возможно, это было одно и то же. Прошлой ночью она так же сидела в кресле у огня и ждала, что он придет. Ей было до сих пор непонятно, почему он купил ее, но у него, наверное, были на то какие-то злые намерения. Верити ожидала, что ночью он придет.

Вместо этого он оставил ее одну.

Он играл с ней. Конечно, он догадывался, что она попытается бежать. Иначе зачем он затаился в библиотеке в такой поздний час? Он там сидел спокойно, как будто ждал ее прихода. И назвал ее по имени из-за двери библиотеки еще до того, как смог увидеть, кто идет. Откуда он знал, что это она?

Он был похож на привидение, когда она вошла в библиотеку: темный силуэт напротив огня, полыхающего у него за спиной. Поскольку свет падал сзади, Верити видела совсем мало, только резко очерченную линию волевого подбородка и медленный поворот головы. Но ей не понадобился свет камина, чтобы почувствовать, как губы лорда Харкнесса изогнулись в презрительной ухмылке. Даже воздух, казалось, потрескивал от его насмешки.

Верити встала с кресла, размяла затекшие мышцы и подошла к окну. Она отодвинула тяжелые шторы и увидела, что утро в самом деле настало, а небо на востоке окрасилось бледно-розовым цветом. Вид, раскинувшийся у нее перед глазами, потряс ее до такой степени, что с губ женщины сорвался тихий вздох.

Невозможно, чтобы это было то же самое унылое место, куда ее привезли накануне вечером. От дома спускались террасами лужайки, окаймленные цветами, и сменялись лесопосадками, которые тихо сияли своими осенними красками.

Если бы не слова горничной накануне вечером, Верити запросто бы подумала, что вся дорога в Корнуолл ей приснилась и сейчас она снова в Беркшире.

Если остальной Корнуолл больше похож на эту картину, чем на бесцветный гранитный город, где ее продали с аукциона, то ей, пожалуй, даже доставит удовольствие начать здесь новую жизнь.

Сундук по-прежнему стоял в изножье кровати. Одежда, которую Верити связала в узел, и та, которую она надела на себя, пытаясь бежать, валялась в углу. Верити развязала узел и начала бросать платья в сундук, когда тихий стук в дверь спальни вспугнул ее, и она оторвалась от работы. Верити вспомнила странную женщину в черном, приходившую прошлым вечером, и похолодела.

В комнату вошла Гонетта, маленькая горничная, и Верити с облегчением перевела дух.

Девушка присела в поклоне, глаза ее были опущены.

– Я пришла посмотреть, проснулись вы или еще спите, – сказала Гонетта. – И принесла вам горячей воды.

Она прошла к умывальнику и поставила на него медный кувшин.

– Ой, да она уже остыла! – запричитала Гонетта, потрогав воду. – Наверное, я слишком долго ходила.

В глазах девушки было такое отчаяние, что она, казалось, вот-вот расплачется.

– Мне надо было... Я сначала зашла еще в одно место, мне не следовало этого делать. Я извиняюсь, мэм. Я схожу еще раз и принесу погорячее.

– Не беспокойся. Эта вода в самый раз подойдет.

– Как же не беспокоиться?! – воскликнула девушка высоким, каким-то неестественным голосом, готовая вот-вот расплакаться.

– Спасибо, но эта вода прекрасно подойдет, – ответила Верити. – Очень мило с твоей стороны, что ты принесла ее.

Гонетта подняла голову и стала смотреть, как Верити запихивает одежду в сундук.

– Что это? – потрясенно произнесла девушка. – Что это вы делаете? Вы уезжаете?

– Да, Гонетта, уезжаю. Лорд Харкнесс согласился отвезти меня сегодня в Бодмин. Я решила, что мне удобнее будет попытаться устроиться самостоятельно, чем жить за счет милости моего... моего кузена. – Верити не знала, почему почувствовала себя обязанной что-то объяснять молоденькой прислуге, но слова у нее вырвались как будто сами.

– О, – сказала Гонетта, и голос ее прозвучал почти безутешно, – мне очень жаль это слышать, мэм. В самом деле жаль. Погодите, дайте я вам помогу с одеждой.

Девушка подошла, остановилась перед сундуком и вытащила из него одно измятое платье. Она встряхнула его, повернулась к платяному шкафу и повесила туда платье. Когда она проделала то же самое еще с двумя платьями, Верити взяла ее за руку, чтобы остановить.

– Гонетта, – сказала она, – я уезжаю, а не остаюсь. Платья надо укладывать в сундук, а не вешать в шкаф.

Маленькая горничная посмотрела на Верити, и глаза ее наполнились слезами.

– Ох, миссис Озборн, – запричитала она, – мне так жаль! Я просто... п-просто... сама не знаю, что делаю. – Гонетта закрыла лице ладонями и зарыдала так безутешно, что Верити растерялась.

Боже правый, что же это значит?

В другое время она, не раздумывая, обняла бы девушку и попыталась утешить. Однако в ее положении и в этом месте все было слишком необычно. Верити была не готова доверять кому бы то ни было в Пендургане. Все могло оказаться подстроенным, чтобы притупить ее бдительность.

И все же девушка, казалось, искренне была чем-то расстроена. Рыдания сотрясали ее маленькое тело так, что Верити была почти уверена, что они не были притворными.

Преодолев минутную неловкость, Верити взяла Гонетту за руку и повела к краю кровати. Кивком головы она велела девушке сесть.

– Ну вот, – сказала Верити, – что случилось? Надеюсь, я не сделала ничего такого, чтобы...

– Но вы здесь н-ни при чем, мэм!.. – Гонетта подняла голову и взглянула на Верити. – Я н-не хотела проявлять неуважения, мэм. Мне правда жаль, что вы так быстро уезжаете. Вы мне понравились... в самом деле. Я счастлива вам прислуживать. Н-но дело не в этом. П-понимаете... понимаете...

Ее голос снова прервался слезами, и она зарыдала еще сильнее. Верити стояла рядом, чувствуя себя ужасно неловко и все же позволяя Гонетте выплакаться. Почему-то она была убеждена, что у девушки что-то случилось и что это не расчетливый обман. Верити лишь недоумевала, что могло до такой степени расстроить Гонетту.

Когда рыдания служанки стали затихать и перешли в тихие всхлипывания, Верити спросила:

– Скажи, пожалуйста, что тебя так расстроило?

Гонетта подняла голову, рукавом вытерла нос и еще раз шумно всхлипнула.

– Я не могу сдержаться, миссис Озборн, – сказала она дрожащим голосом. – Это из-за моего младшего брата Дейви. Он очень болен, и ма говорит, что он у-умирает. Ему едва пошел пятый год, и, знаете, он всегда был такой проказник! Простите меня, мэм... Мне тяжело видеть его больным и умирающим. Маленький Дейви!..

Рыдания девушки возобновились. Они разрывали Верити сердце.

– Что с ним, Гонетта? – ласково спросила она.

– У него что-то с горлом. Оно ужасно болит, и Дейви становится все хуже и хуже. Мы ничего не можем сделать. Сейчас он весь горит и едва может дышать...

– А что говорит врач? – спросила Верити. – Он дал Дейви какие-нибудь лекарства, чтобы уменьшить жар?

– У нас нет врача, мэм, – жалобно всхлипнула Гонетта. – Доктор Трефузис уехал в Пензанс по своим семейным делам. Так что бедного Дейви некому лечить.

– И у вас нет никого, кто мог бы помочь мальчику? Совсем никого? – спросила Верити, потрясенная тем, что невозможно пригласить местного врача. – Разве нет деревенского аптекаря? – Гонетта покачала головой. – А местные целители, знахарки, травники?

Гонетта в недоумении сморщила лоб, как будто не понимала, о чем идет речь, и опять покачала головой. Верити вздохнула.

Что же ей делать? Разве сможет она остаться в стороне и позволить ребенку умереть из-за явного невежества близких? Верити умела обращаться с травами, она знала некоторые средства, которые могли бы помочь малышу. Но в то же время остаться означало отсрочить отъезд из Пендургана. Для Верити не было ничего важнее, чем покинуть этот дом. За исключением маленького больного мальчика, который может умереть.

– Что вы делаете, чтобы помочь ему? – спросила она Гонетту.

– Обмываем, чтобы охладить кожу, и даем чай с медом, когда Дейви может проглотить.

Все это могло только немного облегчить состояние больного. Ничто из того, что они делали, не помогало ни сбить жар, ни вылечить воспаленное горло.

Верити начала ходить взад-вперед по комнате. Даже небольшая отсрочка почти смертельно пугала ее. Что, если она никогда уже не сможет уехать? Боже милостивый, что же делать?

– Думаю, у меня есть возможность ему помочь, – наконец сказала она.

Верити не могла оставить ребенка умирать.

Гонетта смотрела на нее широко раскрытыми глазами.

– Помнишь, ты видела муслиновые мешочки, когда вчера распаковывала мой сундук? – спросила Верити.

– Такие маленькие пакетики, мэм? Я положила их в каждый ящик комода, чтобы ваши вещи приятно пахли.

Верити удивленно подняла брови и чуть не улыбнулась. Пакетики слухами, как бы не так. Некоторые из них прямо-таки воняли.

Она выдвинула ящики и принялась рыться в них, пока не нашла все разложенные там мешочки.

– У повара в кладовке есть свежий мед, Гонетта?

– Да, – ответила девушка. Глаза ее покраснели и опухли. – А зачем?

– Вот из этого, – сказала Верити, поднимая два мешочка, – и из этого, добавив туда немного меда, я могу сделать сироп, который должен помочь твоему брату.

– Правда? – спросила Гонетта, удивленно распахнув глаза. – Вы можете вылечить его? Он не умрет?

Верити не хотела понапрасну обнадеживать девушку. Она ведь не волшебница.

– Понимаешь, я ничего не обещаю, – сказала она. – Все зависит от того, как далеко зашла болезнь. Но мне всегда везло с моим настоем из иссопа и сиропом из ноготков.

Теперь, когда она связала себя словом, Верити хотела как можно скорее начать действовать. Может быть, ее отъезд из Пендургана просто ненадолго отложится. Гонетта быстро помогла ей одеться, и через четверть часа Верити уже осматривала маленького веснушчатого Дейви.

Он лежал на кровати матери в комнате для прислуги. Мальчик был такой же рыжий, как сестра, и Верити не пришлось напрягаться, чтобы представить, какой он проказник. Но не сейчас. Осматривая горло Дейви, Верити увидела большие шишки. Гонетта держала свечку около его рта, в то время как Верити разжала ему челюсти и заглядывала в горло. Оно было красное, как мак, но белых нарывов не было. И все же ребенок горел и хрипло дышал. Верити надеялась, что еще не слишком поздно.

Старая женщина в Линкольншире, которая учила Верити обращаться с травами, сообщила ей несколько способов лечения этой болезни. Верити велела миссис Ченхоллз, которая оказалась не только матерью Дейви, но еще и поварихой Пендургана, помыть ноги Дейви теплой водой и обернуть шею шерстяным шарфом. Эти поручения должны были отвлечь обезумевшую от горя женщину на то время, пока Верити готовила снадобья.

Поскольку с поварихой говорить сейчас было бессмысленно, Верити заручилась поддержкой миссис Трегелли. Экономка провела ее в старинную, с высокими стропилами кухню. У одной стены возвышался огромный очаг, снабженный передвижной вытяжкой и рядами подвесных крючьев для горшков над низким, тихонько потрескивающим огнем.

Женщины тщательно обыскали кладовки и нашли кувшины с медом. Миссис Трегелли взяла несколько горшков с настенных полок, и оставшиеся закачались и громко застучали друг о друга.

Верити застыла на месте. Голова у нее закружилась. Холодный ветер ударил в лицо, а шею грубо захлестнула петля на кожаном ремне в руке аукциониста. Крики, доносящиеся снизу, почти оглушили. Толпа стала давить на Верити, продвигаясь вперед с каждым ударом: бум, бум, бум. Все ближе и ближе, пока Верити не начала задыхаться.

– Миссис Озборн!

Голос экономки разрушил чары. Рука Верити схватилась за горло, где в него врезалась петля ошейника. Очнувшись, Верити увидела совершенно обычную кухню и серые обеспокоенные глаза миссис Трегелли.

– Что с вами, мэм?

Верити глубоко, прерывисто вздохнула и рассеяла ее тревогу:

– Ничего. Ничего, со мной все в порядке, миссис Трегелли.

Горшки с водой поставили на современную плиту, выделяющуюся на фоне столетней кухни. Верити развязала один из своих муслиновых мешочков и понюхала, дабы убедиться, что в нем действительно иссоп. Она всыпала немного травы в один из горшков с кипящей водой, чтобы приготовить настой. В другой горшок она насыпала ноготков, намереваясь сделать медовый сироп. Для верности в настой она тоже добавила щепотку ноготков.

Верити могла все это делать почти не думая, годы опыта руководили ее действиями. Однако она сосредоточила все свое внимание на каждой мелкой детали хорошо знакомого процесса: сухая трава пальцами растирается в пыль, точная мера сухих листьев и цветков, запах напитавшейся водой травы показывает, верно ли соблюдены пропорции. Простые, привычные и такие приятные действия отодвинули на задний план беспокойные мысли об отложенном отъезде. Здесь, в этой роли она была хозяйкой положения.

– Я надеюсь, это поможет ребенку, – сказала миссис Трегелли. – Он маленький разбойник, у него всегда наготове какие-то проказы, но он добрый, и нам всем было бы тяжело его потерять. – Экономка сморщила нос от сильного камфарного запаха, распространившегося по кухне.

– Я сделаю все возможное, чтобы помочь, – отозвалась Верити, следя за другим горшком, где упаривалась жидкость.

– Нам повезло, что вы оказались здесь именно сейчас, – сказала миссис Трегелли, – когда доктор уехал и все такое. И то, что вы привезли с собой все эти травы.

– Да, – рассеянно ответила Верити, проверяя кипящий сироп. – Я положила их в сундук, потому что не знала... – Она чуть было не сказала, что не знала, как долго они с мужем будут вдали от дома. – Никогда не знаешь, когда они могут пригодиться, – пробормотала Верити.

– Вы где-то обучались целительству, миссис Озборн? – спросила экономка.

– О, я вовсе не целительница, миссис Трегелли, но я знаю свои травы, и некоторые из них хорошо лечат.

– К сожалению, я слишком мало знаю о травах, – вздохнула пожилая женщина. – Повариха кое-что выращивает для кухни, и я использую лаванду, шалфей и тому подобное, чтобы освежать воздух в доме и белье. Но боюсь, мои знания на этом заканчиваются.

– Может быть, прямо здесь в огороде есть самые лучшие лечебные травы?

– Может быть, и есть, – ответила миссис Трегелли. – Но скорее всего наша повариха об этом даже не догадывается, иначе уже давно сама приготовила бы это варево, чтобы помочь своему мальчику.

– Вы могли бы научить нас.

Верити взглянула в глаза юной Гонетты, только что вошедшей в кухню. Верити покачала головой.

– Вот, – сказала она, наливая сироп в чайную чашку, – отнеси это своему брату. Удостоверься, чтобы Дейви выпил как можно больше. Вкус ему не понравится, но проследи, чтобы он получил хорошую порцию.

Гонетта поспешила в комнату, где лежал ее больной брат. Она прикрывала рукой чашку, чтобы содержимое ее не расплескалось.

Пока Верити смешивала упаренный настой ноготков с медом, миссис Трегелли с интересом наблюдала.

– Он пахнет почти так же сильно, как сироп, – сказала Верити, – но благодаря меду его будет легче проглотить. Выпив иссоп, Дейви, конечно, будет рад съесть что-нибудь сладкое.

– Нетта была права.

– Чем?

– Вы могли бы научить нас кое-чему из того, что умеете. Мы были бы вам очень благодарны. Пока ничего не известно о том, когда вернется доктор Трефузис.

Верити покачала головой и продолжала помешивать мед.

– К сожалению, я долго здесь не задержусь, – тихо произнесла она.

Миссис Трегелли разочарованно поцокала языком, но больше ничего не сказала. Через несколько минут Гонетта снова вбежала в кухню.

– Дейви выпил! – воскликнула она. – Ему не понравилось, но мама заставила его.

– Это хорошо, – кивнула Верити. – Теперь найдите мне кувшин или глиняный горшок, в котором можно было бы хранить сироп. Посмотрим, что еще можно дать проглотить мальчику.

Когда они вернулись в комнату больного, миссис Ченхоллз улыбнулась Верити, от волнения глаза ее увлажнились.

– Спасибо вам, мэм, – сказала она, – что помогли моему мальчику. Видите? Ему уже стало легче дышать. Он больше не хрипит. Теперь он поправится, правда?

Верити наклонилась над кроватью и дотронулась до щеки мальчика. Его протерли и тепло закутали. Прошло еще слишком мало времени, чтобы понять, спадает ли жар. Даже простое вдыхание пара приготовленного настоя с его тяжелым камфарным запахом должно было очень быстро облегчить дыхание ребенка. Но это было временное средство.

– Я ничего не могу обещать, миссис Ченхоллз. Эти лекарства должны его успокоить, на некоторое время облегчить дыхание. Только, пожалуйста, не возлагайте на них слишком большие надежды. Я не могу обещать исцеление. Его положение довольно серьезно. Нам придется подождать. А теперь попробуйте заставить его проглотить ложку этого сиропа. Потом каждый час давайте настой. Обязательно теплый. И каждые три часа по чайной ложке сиропа. Если ему станет хуже, попробуем другое лечение.

– Спасибо, мэм, – поблагодарила миссис Ченхоллз. – Спасибо. Слава Богу, что вы приехали к нам.

– Идемте, – сказала Верити, стремясь побыстрее избавиться от раздирающих ее чувств, – я научу вас и миссис Трегелли готовить эти лекарства, чтобы вы могли сами лечить Дейви, после того как я уеду.

Гонетта молча пошла за ней. Пока Верити рассказывала, как приготовить настой и сироп, Гонетта только время от времени кивала. Миссис Трегелли все подробно записывала.

– Единственная трудность, – вздохнула Верити, – в том, что у меня мало иссопа. Ноготков я смогу вам оставить достаточно, на сироп их надо совсем чуть-чуть. А вот иссопа у меня осталось немного. Как думаешь, Гонетта, у твоей мамы в огороде есть иссоп?

– Я не знаю, мэм. И не узнала бы его, если бы даже увидела.

– Зато я узнала бы, – ответила Верити. – глянем.

Гонетта повела ее в крохотный огородик, расположенный сразу за дверью буфетной. Там росли розмарин, шалфей, петрушка, укроп, фенхель, тимьян, эстрагон, любисток, пижма и лимонная вербена. Верити осмотрела посадки в поисках знакомых высоких стеблей иссопа. Конечно же, вот он растет, рядом со своими мятными родственниками.

– Смотри сюда, – сказала Верити, срывая лист и растирая его между пальцами, – у вас есть все, что нужно. Это иссоп, который используется в теплом настое. Только я заваривала сухие листья. Если вы будете брать свежие, то надо удваивать количество. Ты запомнишь?

– Честно говоря, сомневаюсь, – с грустью вздохнула Гонетта. – Может, вы все-таки останетесь? Тогда у вас будет больше времени на то, чтобы научить нас и убедиться, что мы ничего не путаем. Мы люди простые, не такие образованные, как вы. Нам нужна ваша помощь, особенно сейчас, когда у нас нет врача.

Верити тяжело было выносить жалобный тон девушки. Она хотела помочь, действительно хотела, потому что вопреки своей рассудительности обнаружила, что Гонетта ей все больше нравится. И еще Верити не могла забыть благодарные, полные доверия глаза миссис Ченхоллз. И все-таки она не могла сделать так, как им хотелось. Это было невозможно.

– Я не могу остаться, Гонетта, – пробормотала Верити, не глядя на девушку. – Я уезжаю из Пендургана, как сказала тебе. Сегодня, если успею уложить вещи и договориться с его милостью.

– Но вы не можете уехать! По крайней мере не сейчас. Останьтесь хотя бы до тех пор, пока Дейви не станет лучше.

– О, Гонетта! – Верити едва хватало решимости устоять перед страдальческим взглядом девушки. Она должна уехать из Пендургана. Она должна уехать от лорда Харкнесса, рядом с которым непонятно по каким причинам она чувствовала себя неуютно.

– Пожалуйста, мэм! Дейви умер бы, если бы вас здесь не было. Вы нам нужны, миссис Озборн. Пожалуйста, не уезжайте!

– Гонетта...

– Пожалуйста, мэм, останьтесь. Его милость не будет возражать. Правда, ваша милость?

Верити напряглась.

– Нисколько, – услышала она низкий голос у себя за спиной.

Джеймс смотрел на Верити: ее напряженные плечи начали немного расслабляться с того момента, как она осознала свое замешательство. Даже со спины ему было видно, как надменно вздернулся ее подбородок, совсем так же, как прошлой ночью. Когда она повернулась, он не смог сдержать насмешливую улыбку.

Однако улыбка тут же сползла с его лица, а рот удивленно приоткрылся. Джеймс впервые видел ее при дневном свете, без капора, затеняющего лицо, без тяжелого плаща и нелепого вороха одежд. Раньше он не замечал, насколько Верити привлекательна. Ее можно было даже назвать красивой, хотя это была не та испорченная красота, что у его светловолосой хрупкой жены.

Волосы Верити, насыщенного цвета черного кофе, были уложены глубокими волнами, полностью открывая лицо. Несколько непослушных прядей выбились на ее длинную тонкую шею.

«Такую прекрасную шею, – думал Джеймс, – не следует прятать под капорами или стягивать кожаным ошейником».

У Верити были красивый чувственный рот, прямой нос и чистая, нежная кожа, напоминающая девонширскую сметану. Пока Джеймс стоял, как школьник, разинув рот, на него смотрели большие карие глаза Верити с длинными ресницами, над которыми двумя ровными дугами изогнулись тонкие иссиня-черные брови, такие же, как у тех прекрасных испанок, которые много лет назад ездили с их полком.

Джеймс с трудом сглотнул и попытался не думать о том, как долго у него не было женщины.

– Следует ли это понимать так, что твоему брату стало лучше? – спросил он у Гонетты, пытаясь делать вид, что не замечает Верити, хотя его кровь разогрелась при одном взгляде на нее.

– Похоже на то, ваша милость, – ответила Гонетта. – Миссис Озборн подлечила его.

– В самом деле?

– Она приготовила для него лекарство. И оно уже подействовало.

– Еще слишком рано говорить... – начала Верити.

– Дейви чувствует себя намного лучше, – перебила Гонетта. – Я знаю, ваша милость. Миссис Озборн почти вылечила его.

– Прекрасно, – сказал Джеймс, – это хорошая новость. Я послал в Бодмин за врачом для Дейви. Может быть, когда он приедет, мальчику будет уже не так плохо. Мы вам очень благодарны, кузина.

Услышав слово «кузина», Верити прищурилась, но ничего не сказала. Она, по-видимому, не умела хитрить. Но, Боже правый, если она останется под его крышей, она будет жить здесь на правах родственницы. Слуги не станут сплетничать о ней как о любовнице лорда Харкнесса, хотя именно так они, несомненно, и думают.

– В любом случае, – продолжал Джеймс, – мне будет спокойнее, если врач все-таки осмотрит его. Я уверен, что Дейви надо будет пустить кровь, чтобы он полностью выздоровел. Я сомневаюсь, что миссис Озборн умеет...

– Даже не думайте пускать ему кровь! – воскликнула Верити.

Джеймс удивленно взглянул на Верити. Значит, несмотря на явное беспокойство, которое она испытывала в его присутствии, некоторые вещи почти непроизвольно заставляли ее взрываться. Интересно.

– Мальчик слишком слаб, – продолжала Верити более сдержанно.

Она нервными движениями мяла пальцами какое-то растение и старалась не встречаться с Джеймсом взглядом.

– Если пустить ему кровь, это его только ослабит, заберет у него силы, и их не хватит на то, чтобы справиться с жаром.

Джеймс недоверчиво посмотрел на Верити. Что за чушь она городит?

– Прошу прощения, кузина, но все-таки я думаю, что Дейви надо пустить кровь.

Верити подняла на Джеймса глаза.

– Я... я не согласна, – ответила она дрожащим голосом. – Он поправится быстрее, если его поить крепкими настоями и обойтись без кровопускания.

– По-моему, вы несете какой-то вздор! – заявил Джеймс. – Чистейшее знахарство!

Ее познания в целительстве стали для него большой неожиданностью. Несмотря на эту небольшую вспышку, он скорее склонен был считать Верити здравомыслящей, чем упрямой. Однако ее ночная выходка, когда она пыталась удрать из Пендургана в жуткий ливень, нацепив на себя несколько слоев тяжеленной одежды, заставила Джеймса сомневаться в ее уме. Может быть, у нее не все в порядке с головой и иногда случается, что она теряет рассудок? Проклятие, только этого ему не хватало.

– Всем известно, что кровопускание необходимо, чтобы удалить из организма испорченную жидкость, – продолжал он, и тон, которым он говорил, даже самому ему казался слишком нравоучительным. – Врачи несколько веков пускают пациентам кровь.

– И большинство пациентов умирают, – возразила Верити.

– Не от кровопускания.

Она снова глянула на него и спросила:

– Откуда вы знаете?

Напряжение было в ее лице, в наклоне спины и в руке, вцепившейся в стебель растения, как в оружие.

– Откуда вы знаете, умирает ли больной от болезни, или от слабости, которая одолела его после кровопускания и не дает бороться с болезнью? Моя мама... – Верити на минуту замолчала, потом глубоко, прерывисто вздохнула и продолжила: – Моей матери исполненные благих намерений врачи пускали кровь до тех пор, пока не уморили. У нее было воспаление легких, и ей не давали восстановить силы, а пускали кровь снова и снова, до тех пор, пока от бедной женщины ничего не осталось. Да, она, наверное, все равно умерла бы, но никто не сможет меня убедить в том, что постоянные кровопускания не ускорили ее смерть.

Громкие рыдания Гонетты прервали эту замечательную речь.

– Значит, Дейви умрет? – причитала она. – Если доктор приедет и пустит ему кровь, то Дейви в конце концов умрет?

Верити через плечо Гонетты посмотрела пря-мо в глаза Джеймсу. Она приподняла брови и глянула на него так, словно перекладывала на его плечи обязанность ответить. Если он сейчас позволит доктору сделать Дейви кровопускание, а мальчик в результате умрет, Джеймс вновь окажется злодеем. На него ляжет вина в смерти еще одного ребенка. Видит Бог, ему этого совсем не хочется. Пусть эта самоуверенная маленькая ведьма берет на себя ответственность за то, что произойдет.

– Кузина, – проговорил Джеймс, отвесив Верити поклон, – в таком случае я полагаюсь на вашу осведомленность в этом вопросе.

Верити на мгновение смутилась, затем обратила свое внимание на Гонетту.

– Я не считаю удачной мысль пустить Дейви кровь, – сказала она. – мы сначала дадим лечебным свойствам трав время проявить себя в полной мере. Если улучшения не произойдет, тогда можно будет обсудить с врачом, что делать дальше.

– Значит, вам придется остаться, мэм, – сказала Гонетга, – чтобы убедиться, что все делается правильно?

Ну вот! Гонетта все-таки провела ее. Джеймс догадывался, что Верити не терпелось уехать, но уехать теперь было бы равносильно проявлению равнодушия к больному. На подвижном лице Верити поочередно отразились беспомощность, разочарование, гнев и, наконец, покорность. Хорошо, она останется.

Джеймсу следовало бы радоваться. Он мог легче проследить за ее благополучием, если она останется в Пендургане. И как она смеет нападать на него за то, что он вовремя не послал за врачом, если сама собиралась со спокойной совестью уехать и сейчас, быть может, находилась бы уже в дороге?

– Хорошо, – сказала она наконец, тело ее обмякло под тяжестью принятого решения.

Глубокое разочарование непролитыми слезами светилось в темных глазах.

– Хорошо. Я пока останусь. Но только до тех пор, пока Дейви не поправится.

– О, спасибо, мэм! Спасибо. Мама будет так счастлива! Но вы должны побыть здесь подольше, чтобы успеть научить нас обращаться с растениями. Я думаю, тут найдутся и другие люди, которым понадобится ваша помощь. Вы не знаете, есть ли какой-нибудь способ помочь негнущимся суставам?

– Ну да. Есть...

– Тогда вы, конечно, сумеете помочь бабушке Пескоу, которая иногда не может из-за суставов и шагу сделать. А с желудком? С желудком вы тоже можете помочь?

– Есть травы, которые помогают при раздраженном желудке, но...

– Значит, Хилди Спраггинс тоже понадобится ваша помощь, потому что желудок иногда страшно ее беспокоит. А как насчет ожогов, порезов, синяков, растяжений связок, нарывов и мозолей и колик?

Верити вздохнула:

– Лекарства из трав могут помочь во всех этих случаях, но...

– Ну вот, всегда есть кто-нибудь, у кого что-то неладно, – сказала Гонетта. – Здесь найдется уйма народу, кого вам придется учить, правда? Может понадобиться много времени.

Джеймс удивлялся, где эта молоденькая девушка научилась так манипулировать людьми. Она буквально пришпилила Верити к стене.

Ему все это показалось бы забавным, если бы не охватившее его внезапное беспокойство, тревожащее не меньше, чем болезнь Дейви. Верити насильно принудили на неопределенное время остаться в Пендургане. Она казалась такой же растерянной, как и Джеймс, и рассеянно кусала ноготь. Две глубокие складки пролегли у нее на лбу.

– Ну как? – не отставала Гонетта. – Вы останетесь?

Верити вскинула руки в знак покорности судьбе. В глазах ее было выражение, какое бывает у солдата, укладывающего свое обмундирование перед вынужденным отступлением.

– Хорошо, – сказала она. – Я согласна остаться, но только до тех пор, пока Дейви поправится, а я научу тебя и твою мать обращаться с некоторыми травами. Если, – добавила она многозначительно, глядя прямо в глаза Джеймсу, – его милость не возражает.

– Вы знаете, что можете оставаться здесь столько, сколько захотите, кузина, – ответил Джеймс. Несмотря на волнение, голос его прозвучал на удивление спокойно. – Я вам уже говорил.

Верити едва удалось скрыть презрительную улыбку. Она снова склонилась над грядкой с растениями.

– Давай возьмем с собой немного иссопа, – сказала она Гонетте. – Твоему брату скоро понадобится еще.

Джеймс протянул ей перочинный нож. Верити срезала несколько стеблей иссопа и быстрой походкой направилась на кухню, увлекая всех за собой.

Джеймс прислонился спиной к стене рядом с очагом, скрестив руки на груди, и смотрел, как Верити учит Гонетту обращаться с травами. У Джеймса не было никаких причин стоять и смотреть, у него было много работы в имении, кроме того, надо было проверить новый насос в Уил-Деворане. В общем, он знал, что ему как можно скорее следовало уйти прочь от Верити Озборн и держаться от нее подальше. Однако что-то в ней вызывало его любопытство. Что-то большее, чем ее женская привлекательность, но Бог знает, что же это было. Губы Джеймса кривились в усмешке при мысли о том, что от самого отъявленного негодяя Корнуолла именно этого и следовало ожидать: вожделения к совершенно случайной женщине, появившейся в его владениях за последние шесть с лишним лет.

Ему вообще не следовало интересоваться ею. Это могло принести только неприятности. И все же Верити заинтриговала его.

Джеймса всегда влекло к мягким, хрупким, женственным особам, по отношению к которым он мог бы чувствовать себя защитником. Ровена была как раз такой женщиной: светлая и нежная, как майский цветок.

В Верити как раз не было такой мягкости. Хотя обстоятельства их знакомства давали Джеймсу право чувствовать себя ее покровителем, Верити этого чувства не поощряла. Несмотря на свою неуверенность и страх, она проявляла замечательное самообладание в том, как прекословила ему, как восприняла неизбежное решение остаться. Возможно, это было не мужество, а просто гордость.

Джеймсу было интересно, что должно произойти, чтобы эта женщина сломалась.

В этот момент, гордо подняв голову, похожая на грозовую тучу, в кухню вошла Агнес. Она подобрала свои черные юбки, словно боясь, что они к чему-нибудь прикоснутся. Джеймс тяжело вздохнул. Он не мог и предполагать, что она отважится войти в кухню. И надо же было этому случиться именно сейчас – не раньше и не позже!

– Что случилось? – спросила Агнес, хмуро сведя брови. – Мне надо знать, где кухарка. Вот уже час я жду ее, чтобы обсудить меню на день. И теперь я вынуждена идти сама... – она неприязненно поджала губы, – сюда. Джеймс, что вы здесь делаете? Что вообще здесь происходит?

– Извините, что никто не предупредил вас, Агнес, – отозвался Джеймс, – но младший сын кухарки, Дейви, тяжело заболел.

– Что ж, – сказала Агнес, раздраженно пожимая плечами в ответ на такую мелочь, – Теперь вся жизнь в доме должна из-за этого остановиться? Где миссис Трегелли?

– Она с кухаркой и Дейви, – ответил Джеймс, с трудом сдерживаясь. – Послать ее к вам обсудить меню?

– Да, пошлите. – Агнес повернулась к Верити, которая смотрела на нее так, будто встретила привидение. – Что она здесь делает? – спросила Агнес с ледяным презрением.

Легкого выхода из создавшегося положения не существовало. Рано или поздно Агнес должна была встретиться с Верити.

Джеймс подошел к Агнес, решительно взял ее под руку и подвел к полкам, где Верити и Гонетта развесили пучки иссопа. Агнес сопротивлялась, но Джеймс тем не менее продолжал ее тянуть.

– Агнес, – сказал он, – позвольте вам представить миссис Верити Озборн. Это моя кузина. Она приехала погостить в Пендургане.

Агнес посмотрела на Верити как на какое-то насекомое.

– Кузина, – продолжал он, – разрешите представить вам мою тещу, миссис Агнес Бодинар. Миссис Бодинар – мать моей покойной жены. Она живет здесь, в Пендургане.

Верити быстро овладела собой. Она отложила в сторону травы и, вытерев руки о юбку, совершенно спокойно протянула ладонь Агнес.

– Очень рада наконец с вами познакомиться, миссис Бодинар.

– Так вы уже встречались? – удивился Джеймс, не понимая, что имела в виду Верити.

– Вчера вечером миссис Бодинар зашла ко мне в комнату, чтобы приветствовать меня в Пендургане, – сказала Верити, не сводя глаз с Агнес.

Боже милостивый, что сделала Агнес?

– Однако она ушла, не назвав своего имени, – продолжала Верити, невозмутимо глядя в глаза его грозной теще.

Джеймс ожидал, что Агнес ее испугает, как пугала почти всех одним своим взглядом. Тем не менее после мгновенного, умело замаскированного потрясения Верити не затрепетала при виде старухи, голос ее не дрожал.

– Я счастлива узнать, кто вы такая, миссис Бодинар. Я хотела поблагодарить вас за то, что вы первая приветствовали меня здесь. – Верити продолжала протягивать руку, хотя Агнес смотрела так, как будто скорее дотронулась бы до жабы.

– Гм... кузина, как же...

Она, конечно, узнает правду о том, как Верити сюда попала. Теперь, наверное, уже весь Корнуолл знает ее историю. Однако Джеймс был решительно настроен на то, чтобы по крайней мере в их доме поддерживалась легенда о бедной родственнице.

– Да, дорогая, – сказал он, – дальняя, но тем не менее родственница. Я надеюсь, что вы окажете ей то же уважение, какое оказали бы любому гостю Пендургана.

Ни слова не говоря, Агнес отвернулась от Верити.

– Немедленно пошлите ко мне миссис Трегелли, – приказала она Джеймсу, подобрала свои юбки и направилась вон из кухни.

Шелест ткани громко раздавался в гулкой тишине помещения. На пороге она остановилась, обернулась и уставилась на Верити пронзительным взглядом.

– Шлюха! – прошипела она и вышла.