— Ваше общение с беланскими виноделами никак не связано с восстанием? — продолжал свои расспросы Гавлик — в нем заговорила привычка старого разведчика не успокаиваться до тех пор, пока не доберешься до сути.
— Да нет, мое общение с ними, вероятно, не было непосредственно связано с восстанием… — ответила она уклончиво и вдруг неожиданно для себя самой добавила: — Я не родилась героиней, но вынуждена была… — Заметив в его глазах удивление, она осеклась и рассмеялась: — Нет — нет, я не то хотела сказать. Наверное, я не сумела точно сформулировать мысль. Боюсь, что сейчас, двадцать восемь лет спустя, мои объяснения прозвучат не очень убедительно.
— Да я и не требовал объяснений. Просто мне захотелось поговорить об этом.
— Я стремилась отомстить за смерть своего жениха. Этого достаточно?
— Вполне, — ответил он коротко и сразу разозлился на себя за это. Такой ответ не располагал к откровенности, а ему ведь хотелось узнать как можно больше о ней и том человеке.
Ее случайно вырвавшееся признание свидетельствовало о том, как глубоко любила она его. Сколько же ей тогда было? Может, двадцать один, как ему, Руде Гавлику?
— Какой должна быть эта месть, я толком не знала. Просто добросовестно выполняла приказы, значения которых иногда до конца не понимала, и верила, что это необходимо…
— Он тоже был учителем? — глухо спросил полковник.
— Нет, он был офицером, кадровым офицером… Сейчас бы он, наверное, дослужился до полковника или генерала…
Он согласно кивнул, хотя ему очень хотелось возразить, что не все участвовавшие в восстании и оставшиеся в живых офицеры связали свою жизнь с новой армией, ведь не все стремились строить новое общество. В феврале 1948 года, когда республика держала экзамен на политическую зрелость, многие из офицеров старой армии этого не поняли и отступились…
— Если бы он был жив, мы, может быть, сейчас вместе ехали бы на Солнечный берег…
И опять он не стал возражать, а только задумчиво обронил:
— Сознание, что ты отдал восстанию частицу своей души, всегда согревает…
— Да, меня это согревает, — ответила она просто, но он заметил, что глаза у нее заблестели.
— Я был бы несказанно счастлив, если бы мог с чистой совестью сказать, что сделал для восстания все, что в моих силах.
* * *
Во второй раз Мария встретилась со старым Мего по его инициативе. Он принял ее в чулане за пчельником. Он не ругал Марию, но и не хвалил, а лишь посасывал давно погасшую трубку. Потом деловито проговорил:
— После обеда поедешь в Лом на мотовозе. Выбери место на задней площадке. Тебя окликнет молодой человек в шапке с козырьком и с зеленым шарфом на шее. Сделай вид, что вы давно знакомы и что ты рада встрече… Он даст тебе задание…
— Вы учились в Беле? — расспрашивал молодой человек с зеленым шарфом, небрежно покуривая.
Она отвечала коротко, но по существу и при этом не переставала улыбаться, как наказывал ей Мего. Так они разыгрывали комедию до тех пор, пока парень с зеленым шарфом не перешел к делу:
— Нужно помочь кое — кому еще сегодня добраться до усадьбы лесничего. Их будет трое. Мне там показываться нельзя, поэтому пойдете одна.
— Когда и откуда они приедут? — озабоченно спросила Мария и поймала себя на мысли, что невольно подражает Милану.
— Поездом четырнадцать ноль шесть из Братиславы.
— Когда они сойдут с поезда, пусть идут прямо к автобусу пана Яношки и пусть приготовят три кроны мелочью, чтобы он не ворчал. Я сяду в автобус после них.
— Вы особенно не оглядывайтесь: они знают, что нужно делать.
— Можете на меня положиться.
— Если бы мы не верили вам, меня бы здесь не было, товарищ, — ответил ей молодой человек с зеленым шарфом, быстро простился и соскочил на насыпь с уже тормозившего поезда.
Лесничего Мария знала плохо. Знала только его дочь, которая училась в том же педагогическом училище, что и Мария, но двумя курсами ниже. Однако встретил ее лесничий так, будто они вчера расстались. Потом он вышел вместе с ней на улицу и сделал руками жест, имитирующий отчаяние. От дерева мгновенно отделились те трое, что шли за ней следом. Лесничий попросил ее пройти в дом, а сам шагнул навстречу приезжим…
Ужинала она с лесничим и его женой. Это была прекрасная пара: он — рослый, статный, она — ладно сбитая, пышущая здоровьем.
— Так не хочется уходить от вас, но уже пора… — вздохнула Мария.
— А вы останьтесь, переночуйте, — предложила ей гостеприимная хозяйка.
— Не могу, мама будет браниться, — смущенно сказала Мария. — И так соседи болтают обо мне бог весть что: мол, хороша учительница, ни сама не учится, ни других не учит, а только слоняется без дела…
— Да это же здорово, что о вас такое говорят. Вот если бы ходили слухи, будто вы занимаетесь чем — то серьезным, тогда пиши пропало… А уходить вам сейчас действительно нельзя. Во — первых, до комендантского часа вы все равно добраться до дома не успеете, а во — вторых, вас хочет видеть командир.
— Кто он?
— Если захочет, он вам представится. Если же нет, то расспрашивать бесполезно… Он должен прийти за этими людьми…
* * *
Представиться командир не захотел. Он вообще говорил мало, поскольку с трудом соединял словацкие слова в лаконичные фразы, а больше расспрашивал. Причем вопросы свои ему приходилось повторять неоднократно, ведь никакой практики в русском языке у нее не было.
Командир смотрел на Марию ясными голубыми глазами, и она вдруг поняла, что, хотя он такой заросший, лицо у него совсем молодое. Она думала, что прежде всего он спросит, кто она такая, откуда родом, но оказалось, командир ее знает довольно хорошо.
— Ты нам очень помогла, Мария, — произнес он медленно, почти по слогам, чтобы она поняла его. — Я рад, что ты такая.
— Я самая обыкновенная. Вот у вас женщины сражаются наравне с мужчинами…
— У вас тоже… Знаешь, сражаться можно по — разному: с автоматом в руках, в тылу врага или так, как ты. Ты сражаешься, помогая нам.
— Моя помощь совсем незначительна.
— Ты не права. Взять хотя бы вот этих троих. Не будь тебя, фашисты их расстреляли бы или отправили в концлагерь.
— Я сделала не так уж много.
— Ну что ты! Ты нас очень выручила. Юрай не мог рисковать…
— Юрай? — простодушно удивилась она.
— Ну тот парень, который сегодня утром ехал с тобой на мотовозе.
— Я буду делать все что угодно, если это нужно для борьбы.
— То, что ты делаешь, Мария, нужно для борьбы. Вот ты раздобыла для нас денег. А мы на эти деньги купили билеты для этих троих, которых ты привезла сюда, и крупу, из которой завтра там, наверху, сварим кашу. И все это на твои деньги, понимаешь?
— Но я хотела бы бороться иначе.
— Ты смелая девушка, Мария, и за это мы очень ценим тебя. Мы придумаем тебе новое имя, которое будет известно только тебе и нам. Его сообщит тебе товарищ Мего. И отныне ты должна верить только тому, кто назовет тебя этим именем. Дополнительный пароль — цвет моих глаз, — засмеялся командир.
Она посмотрела на него изучающим взглядом, стараясь запечатлеть в памяти этот удивительный пароль, и почувствовала необыкновенную уверенность в своих силах.
* * *
Лесничий проводил командира и Марию в дровяной сарай, где их ждали те трое, которых она привела. Им уже выдали оружие. Хозяйка, закутанная в шерстяной платок, отправилась наблюдать за дорогой. И вскоре в сарай ввалились двое мужчин в живописном одеянии, которые все это время дежурили возле дома.
— Прощай, Мария, — сказал командир и протянул ей руку. — Надеюсь, когда — нибудь встретимся в Москве. Может, через год, может, через десять лет, но обязательно встретимся… Я верю в это…
— Что это ты выдумал?! — пробасил вдруг лесничий, обращаясь к младшему из троих, которых привела Мария.
— Смотри — ка! — изумился старший. — Когда же ты ее прикрепил, Вендел? Я и не заметил…
На шапке у младшего сверкала серебром звездочка, похожая на те, которыми украшают рождественские елки.
— Это же совсем не та звездочка, — продолжал упрекать юношу лесничий.
— Но другой у меня не было, — смущенно оправдывался тот.
— Сними! — коротко приказал старший.
— Звезду?! — огорчился Вендел.
Мария вопросительно посмотрела на командира, потом на молодого человека:
— Не горюй, Вендел. Как только появится возможность, я пришлю тебе в горы настоящую, красную звезду.
— Спасибо, — поблагодарил растроганный молодой человек, облизнув пересохшие от волнения губы, и смущенно повторил: — Другой у меня не было…
— Будет у тебя звезда! — заверил его командир.
* * *
— Вспоминая сейчас, по прошествии стольких лет, о том времени, я тоже думаю, что могла бы сделать гораздо больше, — вздохнула после продолжительной паузы она. — И все — таки вы несправедливы к себе. Вы не сделали все, что требовалось тогда, но сделали все, что было в ваших силах…