— «Карбонат», — прочитала Мария вслух, чтобы побыстрее отогнать нахлынувшие на нее воспоминания о той ночи.
— Двенадцать сорок шесть… Прибыли точно по расписанию, — встрепенулся Гавлик. — Отсюда до Бургаса идет одна колея. Если бы мы поехали через Пловдив… вернее, если бы вы воспользовались моим советом и поехали через Пловдив, то мы могли бы встретиться вот на этой станции…
— Я непременно поеду обратно через Пловдив, чтобы собственными глазами увидеть этот чудесный край, — горячо заверила его Мария и вдруг весело рассмеялась: — А вы не оратор, товарищ полковник…
— К сожалению, я никогда не уделял должного внимания гуманитарным дисциплинам. С малых лет полюбил машины, хотя в семье по традиции все были строителями.
— А я думала, вы с детства мечтали стать офицером…
— Нет, вначале я закончил техникум, а потом пошел в армию. Да так там и остался. В будущем году исполнится тридцать лет, как я в армии…
— Чем же вас так привлекла военная служба? Простите, пожалуйста, за любопытство… Ведь зарабатывали вы наверняка неплохо…
— Да как бы это вам получше объяснить? — заговорил он немного раздраженно, потому что ее вопросы настойчиво возвращали его в прошлое. — Я встретил одного человека и захотел стать похожим на него… Вы понимаете меня?
— Вы встретили офицера, — подытожила она, — и захотели стать таким, как он.
Он пожал плечами: кто знает, каким бы теперь был Габриш? С того времени прошло больше двадцати восьми лет, точнее, двадцать восемь лет и месяц…
* * *
Утром, едва четарж Кубович и свободник Лубелан вернулись из разведки, Гавлик завел с ними разговор о том, что не хотелось бы бросать участок Габриша в тот момент, когда могут пригодиться их знания и опыт. От его внимания не ускользнуло, что они при этом многозначительно переглянулись.
— Можно подумать, пан десатник, что мы когда — нибудь высказывались против вашего предложения, — громко запротестовал Кубович. — Если вот только Йозеф…
— Я всегда разделял твое мнение, — укоризненно посмотрел на друга Лубелан и добавил: — Мы с радостью останемся… — И он принялся массировать свои натруженные ноги.
* * *
Услышав о том, что они не собираются возвращаться в свою часть, сотник Габриш покачал головой, но возражать не стал. В штаб с донесением к капитану Тадичу он отправил старого лесоруба.
— Они вас сагитировали? — деловито спросил Габриш десатника, делясь с ним зачерствевшим хлебом с желтоватым маслом. — Или агитировать не нужно было? Что же вас заставило остаться здесь, куда не сегодня завтра нагрянут немцы?
— Скверно организованная оборона, — отрезал Гавлик.
— Гм… Чем же вызвана эта бескорыстная забота о моем участке? — не унимался сотник, не отводя взгляда от собеседника.
— Это не только ваш участок, пан сотник, хотя вы отвечаете за него…
— Буду вам очень признателен, дружище, если вы сформулируете вашу мысль как — нибудь четче.
— Я не в состоянии восполнить недостаток в минометах и пулеметах, но оборудовать позиции в инженерном отношении на вашем участке постараюсь…
— Благодарю вас, десатник, за то, что вы так глубоко осознали свой патриотический долг. В конце концов, если вы и ваши парни хотите остаться здесь, значит, вы верите в победу восстания.
— Верю, — ответил Павлик коротко и искренне. — Впрочем, я верил в нее и во время боя под Стречно…
— Тот бой мы проиграли, хотя на карту было поставлено многое.
— В данном случае мы не проиграем, пан…
— В целом, конечно, друг мой. Но многие из нас потеряют самое дорогое…
Где — то рядом затрещал телефон. Сотник быстро подскочил к нему и схватил зеленую трубку:
— Слушаю… — и вдруг взволнованно закричал: — Кубович, что вы делаете в этом аду? Понимаю… Да… Да… От всего сердца благодарю вас, четарж, а теперь уходите оттуда… Немедленно уходите… Вы меня поняли?.. Я запрещаю вам находиться в зоне огня… Если не подчинитесь, я прикажу вас арестовать… — Он почему — то очень осторожно положил трубку на рычаг, окинул неторопливым взглядом пыльное шоссе, искореженные рельсы, поблескивающую вдали гладь реки и, будто самому себе, сказал:
— Офицер Юргач доложил мне, что связь полетела к чертям, а четарж ее восстановил.
— А вы его гоните! — непроизвольно упрекнул сотника Гавлик.
— Если он будет расхаживать там, где его в любую минуту могут подстрелить, я просто — напросто прикажу запереть его…
Какое — то время он молчал, просматривая окрестности в немецкий полевой бинокль, затем тихо проговорил:
— Мы продержимся здесь от силы день. И для некоторых он может стать последним, если они не одумаются и не переиграют своей партии.
— Но Кубович сам сделал выбор…
— Посмотрите правде в глаза, мой друг. Нам такие люди еще понадобятся… Что — то ведь у нас в будущем изменится, непременно изменится. И кто — то должен растолковать людям, какой будет эта новая жизнь… Плохое мы и сами увидим, а хорошее… хорошее на расстоянии видят только такие, как Кубович. Давайте же постараемся сберечь их. Через десять лет людей, подоб-. ных им, будет, вероятно, немало. Они воспитают молодое поколение, жаждущее знать больше, чем знали мы. Но если мы их не убережем, некому будет закладывать фундамент будущего общества…
— А вас это волнует?
— Волнует, хотя вам это, наверное, кажется странным, — ответил сотник, отложив бинокль, и предложил десатнику немецкую сигарету. — Впрочем, и мне все, что произошло со мной за последнее время, иногда представляется неким чудом. И тогда я особенно радуюсь, что вы помогли мне укрепить здесь оборону и теперь этих мерзавцев мы сможем задержать подольше… Эх, если бы в Бистрице было побольше таких людей, как четарж Кубович…
— Но руководить военными операциями…
— Пошли вы к черту с вашими оговорками! Наши союзники из рейха тоже, между прочим, надеялись быстро разделаться на востоке с армиями, которыми, как они повсеместно трубили, командуют неквалифицированные люди. Однако через три года они запели по — другому. Теперь свое отступление на востоке они объясняют необходимостью сократить линию фронта… И Словакия сейчас является последним уголком порабощенной Европы, где немцы еще способны одерживать победы…
— Вы думаете, что Кубович и Лубелан…
— Речь не о том, сможет ли Кубович командовать дивизией… — Сотник почесал в затылке и снова посмотрел в полевой бинокль туда, где слышалась стрельба. — Однако я бы чувствовал себя гораздо спокойнее, если бы моим начальником был человек именно такого типа…
Затрещал телефон. Сотник взял трубку и, нахмурившись, слушал, лишь время от времени вставляя отдельные фразы:
— Пусть лезут… Подождем, пока не подойдут ближе… Ну а слева? Что слева? — Он торопливо приложил бинокль к глазам. — Оставили вас в покое? Сосредоточьте все усилия на шоссе. Кто там за командира? Кубович? — Он покачал головой и положил трубку.
* * *
— А теперь давайте прощаться, — сказал на рассвете сотник.
За ночь немцы успели подтянуть свои батареи из Плахтице и обрушили на позицию Габриша ураганный огонь. Казалось, ничто живое не сможет противостоять такому натиску превосходящих сил противника.
К этому времени сотник уже покинул командный пункт и расположился на переднем крае, откуда панорама боя просматривалась невооруженным глазом. Ему было отчетливо видно, как, продвигаясь короткими перебежками, приближались к ним серые фигуры вражеских солдат. Он взял ручной пулемет, проверил его и изготовился к стрельбе. Гавлик последовал его примеру.
— Я уйду только вместе с вами, пан сотник! — взволнованно воскликнул он.
— Боюсь, друг мой, вам придется долго ждать этого.
— Но ведь мы здесь не удержимся!
— Знаю… Но прежде чем они начнут праздновать победу и разливать по кружкам свой паршивый брандвейн, их похоронной команде придется изрядно попотеть…
— Нам же не уйти отсюда живыми! — продолжал волноваться десатник.
— Да, на войне иногда убивают… — меланхолично заметил сотник, внимательно наблюдая за полем боя. — Читайте побольше военных романов, там об этом написано.
Гавлик медленно перевел на него взгляд. Заострившийся профиль, рубашка мятая, вся в грязи… Однако в его лице было столько твердости и непримиримости, что десатник понял: Габриш позиции не оставит. Мысли о том, что сотник сознательно стремится умереть, он не допускал.
— Разве это принесет кому — нибудь пользу, если вы погибнете? — спросил он сотника.
— Я мог бы наказать вас за препирательство со старшим, да нет времени. Однако, если мы здесь погибнем, то погибнем не напрасно. Понимаете, наша смерть — это плата за честь нации, которой не дорожат наши правители из Братиславы.
— Но почему же плата должна быть столь высокой?
— Потому что это настоящий бой, а не опереточный фарс. Мы и так все время отступаем и один за другим сдаем врагу словацкие города. Пора наконец остановиться и сказать: дальше этого рубежа враг не пройдет… Иначе, друг мой, это не восстание, а только игра в него. Я, к примеру, больше отступать не хочу. Не хочу я не могу… Мне просто стыдно отступать, десатник… Собственно говоря, по какому праву вы затеяли эту дискуссию?
— Но мне тоже стыдно…
— Бросьте вы ваши разглагольствования, десатнлк. Дело дрянь… Уходите! — коротко приказал он и дал короткую очередь. — Уходите!
— Пан сотник…
— Марш отсюда!
— Вы не мой начальник и не имеете права мне приказывать! — возмущенно воскликнул Гавлик и выпустил сразу четверть патронов из диска своего автомата.
Серые фигуры на несколько мгновений залегли, но быстро поднялись и пробежали еще несколько метров.
— Берегите патроны! Ведите прицельный огонь! — кричал сотник, пригнувшись к своему грохочущему пулемету.
В них стреляли уже и с другой стороны, и на голову им то и дело сыпалась земля.
— Помните, десатник, я для вас начальник на земле, в небесах и в аду… Подчиненный, десатник, обязан… выполнять приказы старшего по званию… беспрекословно… — прерывисто хрипел Габриш, не прекращая стрельбы ни на минуту. — Выполняйте приказ!
— Но, пан сотник…
— Молчать! Отправляйтесь со своим дозором в штаб. Передайте там, что противник блокировал железную дорогу и шоссе и вышел к реке. Мы попробуем продержаться до тех пор, пока ваша тактическая группа не окопается. Какое — то время мы уже выиграли. — Оп сплюнул набившуюся в рот землю.
— Пан сотник, — стараясь перекричать ужасающий грохот, умолял Гавлик, — позвольте мне остаться с вами…
Сотник покачал головой.
— Но вы — то остаетесь здесь…
— Долг солдата и офицера меня обязывает, — коротко и просто ответил Габриш. — Поверьте, это не пустые фразы.
— Неужели вам так хочется погибнуть? Или вы совсем не дорожите жизнью?
— Конечно дорожу, — ответил сотник, лицо которого оставалось по — прежнему суровым. — Даже больше, чем вы думаете. Только существует нечто такое, что мы называем честью и долгом…
Его последние слова потонули в бешеном грохоте стрельбы. Фуражка слетела с его головы, которая тряслась в такт подпрыгивающему прикладу пулемета, на землю. И вот — у Гавлика даже в глазах потемнело от ужаса — прямо на бруствере около командира разорвался снаряд…
Когда клубы дыма и пыли рассеялись, Гавлик увидел неподвижно лежавшего сотника. Его широко раскрытые глаза смотрели в небо, а из страшной раны возле переносицы струилась кровь…