Прошел еще день. Миновала ночь. Был уже полдень, а фон Берг все еще крепко спал. Егор на всякий случай остался сидеть рядом с ним в кресле подле его кровати. Но уже было понятно, что опасность для жизни Генриха миновала, и силы быстро возвращаются к нему.

Екатерина решила, что теперь может позволить себе отдых. Она уютно чувствовала себя в просторном шелковом халате и не хотела из него выбираться. В нем она напоминала себе коронованную особу в роскошной мантии.

Девушке захотелось пройтись по анфиладам комнат и осмотреться. Она медленно шла по бесконечным роскошным залам, и ее шаги гулко раздавались в сонной тишине. Тяжелая шелковая «мантия» величественно волочилась за ней по наборному паркету.

Иногда Екатерина останавливалась около заинтересовавшей ее картины или статуи – у барона была великолепная коллекция произведений искусства. В одном из залов стоял рояль, и девушка вспомнила, как они играли с Генрихом в четыре руки. Ее пальцы легко пробежались по клавишам. Звуки рояля эхом отозвались в череде комнат. Возможно, когда-нибудь они смогут повторить это.

За несколько дней пребывания в квартире барона, Екатерина только сегодня смогла разглядеть и по достоинству оценить ее великолепную обстановку. Комфорт, роскошь и тонкий вкус. Впрочем, она никогда не сомневалась, что квартира Генриха будет выглядеть примерно так.

Екатерина решила принять ванну и расслабиться после напряженных дней. Она вполне заслужила это – можно немного понежиться в теплой воде. Светлая и полная воздуха ванная комната по великолепию напоминала римскую купальню.

Девушка долго лежала в просторной мраморной ванне, больше похожей на бассейн, и с наслаждением вдыхала запах ароматической соли, которую щедро насыпала в воду. Над головой на потолке плавали белесые, как призраки, рыбы-вуалехвосты в зарослях бледно-зеленых кувшинок. По стенам извивались те же кувшинки с большими круглыми листьями на причудливых стеблях. Над ними порхали прозрачные стрекозы и перламутровые мотыльки.

Девушка вышла из воды, как Афродита из морской пены, и почувствовала себя словно рожденной заново – все тревоги и волнения остались в прошлом. Мраморный пол приятно холодил ее ступни. Она перешагнула на пушистый ковер и завернулась в большое полотенце. Из приоткрытого окна с зелеными и желтыми стеклами веяло послеполуденной жарой, легкий ветерок шевелил листья веерной пальмы в фарфоровой кадке.

Екатерина с некоторым сожалением сменила уютный халат на платье, присланное мадемуазель Корде. Пора было принять приличный вид. Однако платье было прелестно, как и все, что изготавливалось в модном ателье известной француженки – тонкий лен цвета персидской сирени и немного венецианского кружева. Простое и изящное, оно отлично подошло девушке. Мадемуазель Корде умела безошибочно распознавать предпочтения своих клиенток, и это был один из ее многочисленных талантов.

Еще немного бесцельно послонявшись по комнатам, Екатерина решила занять себя чтением. Она направилась в кабинет и открыла высокую дубовую дверь. Кабинет Генриха, как и в поместье, был аскетичен и строг. Немного мебели и большие остекленные шкафы, до отказа заполненные книгами. Здесь тоже на стене висели портреты родителей Генриха. Плотные шторы приглушали яркий солнечный свет и не пускали внутрь летний зной.

Загадочный полумрак и прохлада царили в комнате. Екатерина прошла в кабинет и взяла из шкафа книгу с золотым тиснением на корешке. Уселась на диван и погрузилась в чтение пьес Шекспира. Но это длилось недолго.

Последние дни Екатерина постоянно находилась в напряжении и страхе за жизнь барона. Теперь ее снова начали обуревать противоречивые мысли. А если бы он умер? Это было бы ужасно. Она даже сейчас боялась об этом думать, и на душе сразу становилось холодно, пусто и страшно. Но она переживала бы так же и за Алексея, случись с ним подобное. Или не так? Конечно, не так, просто она сама себе боится в этом признаться. Екатерина отогнала от себя эту мысль, как что-то тревожное и непонятное.

Почему барон иногда зовет ее «Катрин»? Но только в бреду или в полусне. Он будто боится ее так назвать в жизни. Опасается, что она будет недовольна? Можно было бы его об этом спросить напрямую, но она этого делать не будет… Да они вообще оба избегают обращаться друг к другу по имени. Почему? Что их связывает? Только Служение? Нет, конечно нет… А что отталкивает? Они совсем разные. Во всем. Значит, и связывать ничего не может… Но что-то же влечет ее к этому холодному аристократу? Почему-то она переживает за него, как ни за кого другого? И происходит это помимо ее воли.

Екатерина в очередной раз отогнала от себя навязчивые мысли и опять уткнулась в книгу. Но не могла перестать думать о Генрихе. Им надо научиться ладить между собой ради Служения. Они и ладят. И должны доверять друг другу. Но, кажется, они уже давно доверяют. Так что же все-таки не так? Какая-то недоговоренность в их отношениях все равно остается.

Екатерина подсознательно понимала, что боится задать себе самый простой и важный для нее вопрос. Возможно, именно поэтому она и запуталась в своих чувствах. Девушка поставила книгу на место и вернулась в гостиную.

И была обрадована и удивлена, увидев там барона. Он сидел в глубоком кресле и выглядел неплохо, хотя и был еще очень бледен.

– Зачем вы встали? – не удержалась от упрека девушка.

– Сколько можно лежать? Я уже несколько дней только сплю, ем и пью микстуры. – Он с трудом поднялся ей навстречу.

– Зато вы почти выздоровели.

– Я уже здоров, без всяких «почти». Даже доктор так считает.

– Вы еще бледны как полотно.

– Это скоро пройдет. Врач сказал, что вы меня спасли. А я ничего не помню… Жаль…

– Вы были без сознания, поэтому и не помните.

– Вы сидели рядом со мной всю ночь. – Он пытливо смотрел на нее.

– Я не знаю, сколько это продолжалось, – призналась девушка и потупилась под его пристальным взглядом.

– Зато Егор знает. Он пытался вас увести, но вы остались со мной и вернули меня к жизни. Если бы не вы…

Генрих подошел к ней и на мгновение замер, будто в нерешительности. Екатерина видела, что в нем борются противоречивые чувства. То же испытывала и она.

Но уже в следующее мгновение он осторожно обнял ее за талию, привлек к себе и крепко поцеловал. Она легко выскользнула из его объятий и замахнулась, чтобы в очередной раз попытаться дать ему пощечину. И снова, как в разрушенной беседке, он перехватил ее руку. Только теперь ее незавершенный удар не был таким сильным, скорее, она это сделала инстинктивно, против своей воли. И барон держал ее запястье нежно и бережно.

– Как вы посмели? – Она была возмущена его вольностью, но не пыталась вырвать руку, и он продолжал осторожно сжимать ее.

– Что вас так возмутило?

– Вы поцеловали меня, как свою любовницу!

– Ничего подобного. Я никогда в жизни никого так не целовал. К тому же я только вернул ваш поцелуй…

– Вы тогда умирали.

– Значит, чтобы вы еще раз поцеловали меня, мне опять надо оказаться при смерти? – Он улыбался, глядя на нее.

– Да! – она была резка и сердита. – Нет, конечно нет… Прекратите… Еще раз этого я не переживу, – искренне призналась она. – А вы, как всегда, все переворачиваете с ног на голову. Вы просто невозможный человек!

– Тогда позвольте поцеловать вашу руку в знак моей безграничной признательности. – Он смотрел на нее с теплотой.

Она смягчилась:

– Ну, хорошо, руку можно. Извольте…

Фон Берг осторожно, как сокровище, взял ее руку и поднес к губам. Он повернул ее ладонью вверх и поцеловал долгим поцелуем в запястье, туда, где бешено бился ее пульс.

Она вздрогнула, но не отняла руки. Девушка почувствовала трепет его пальцев. Она вспомнила полутемный пустой зал, странный танец и наваждение, которое накрыло их обоих. Ее голова снова закружилась, и она невольно преклонила ее на плече Генриха.

– Что вы делаете? – проговорила она, почти теряя сознание.

– На этот раз я спросил вашего позволения, – он говорил тихо, почти шепотом.

– Я позволила вам только поцеловать мою руку…

– Я ничего другого себе и не позволил, Катрин… Я никогда не смогу обидеть вас, тем более оскорбить или причинить боль. Вы – самое дорогое, что есть в моей жизни.

– Вы мне тоже бесконечно дороги, Генрих. Если бы вы умерли, я бы тоже умерла…

Они стояли, обнявшись, и время для них прекратило свой бег. Весь мир был где-то очень, очень далеко.

– Так что это было? – тихо спросила девушка, глядя в стальные глаза Генриха доверчиво и с нежностью.

– Наваждение… – эхом ответил он ей, не отрывая напряженного взгляда от ее темных глаз.

В дверь постучали.

– Не сейчас, – попросил Генрих.

Настойчивый стук раздался снова:

– Простите, Генрих Александрович, но это сочно.

– Зайди, Егор, – обреченно проговорил фон Берг, не выпуская Екатерину из своих объятий.

– Еще раз простите. – Егор виновато потупился и смотрел в пол. – Срочно, курьер от Магистра.

– Прошу тебя, дай нам две минуты…

Егор вышел и плотно закрыл за собой дверь.

– Катрин, вы понимаете, что так будет постоянно? – он смотрел ей в лицо с какой-то обреченностью.

– Пусть. Это не страшно. Если вы всегда будете рядом. – Она виновато улыбнулась, поняв, что желает невозможного. – Хотя бы мысленно рядом… Обещаете?

Она доверчиво прижалась к нему. Он еще крепче обнял девушку:

– Обещаю.

Две минуты закончились, они возвращались в холодную и опасную реальность…