Кто-то звал меня.
А-а. Уходи.
— Вставай, Джим. Время просыпаться.
Нет, оставь меня в покое.
Она трясла мое плечо: — Вставай, Джим.
— Ста… ме… по…
— Вставай, Джим.
— Чего ты хочешь?…
Она продолжала трясти меня: — Вставай, Джим.
Я хотел смахнуть ее руку. Но не смог поднять свою. — Чего тебе надо, черт побери?
— Вставай, Джим.
Я не мог шевельнуть рукой. — У меня не шевелятся руки!
— Ты под капельницей. Обещай не дергаться, и я освобожу тебе руку.
— У меня не шевелятся руки!
— Обещай не выдергивать капельницу!
— Развяжи меня!
— Я не могу, Джим. Пока не дашь обещание.
— Да, да, обещаю! — Я знал этот голос. Кто она? — Развяжи меня!
Кто-то что-то делал с моей рукой. Потом я освободился. Смог пошевелиться. — Зачем ты разбудила меня?
— Потому что надо просыпаться.
— Нет. Не хочу. Оставь меня.
— Нет. Мне надо оставаться с тобой.
— Нет, я хочу умереть. Хторр убил меня…
— Нет, не убил. Ты убил его.
— Нет. Я хочу быть мертвым. Как все.
— Ты не должен, Джим. Теду это не понравится.
— Тед дурак. И его даже нет здесь. — Я хотел знать, где я. Я хотел знать, с кем говорю. Она держала меня за руку. — Я тоже хочу быть мертвым. Все будут мертвы, почему нельзя мне?
— Потому что, раз ты мертв, то уже не можешь изменить свое мнение.
— Я не хочу менять свое мнение. Быть мертвым — не может быть плохо во всем. Никто из мертвых не жаловался, не так ли? Как Шоти. Шоти мертв. Он был моим лучшим другом, а я даже не знал его. И мой папа. И пес Марсии. И девочка. О боже…. — я начал плакать, — … мы застрелили девочку! Я был там и видел! И доктор Обама — она сказала мне, что все правильно! Но это не так! Все это — дерьмо! Она осталась мертвой! Мы даже не попытались спасти ее! А я не видел никаких хторров! Все говорили, что были хторры, но я не видел никаких хторров! — Я вытер лицо, вытер каплю под носом. — Я не верю в этих хторров. Я не видел даже фотографий. Как я мог знать? — Слова пузырились у меня в горле, тесня друг друга. — Я видел, как хторр убил Шоти. Я сжег его. И я видел, как они кормили хторра собаками. Псом Марсии. Я видел, как они притащили хторра на сцену. Доктор Цимпф проверила стекло — о боже!, я видел, как оно треснуло. Хторр просто выплеснулся в аудиторию. Я видел, как люди бежали, я видел это… — Я захлебнулся собственным рыданием. Она крепко держала меня за руку…
Я снова вытер лицо, она дала мне платок. Я взял его и утер глаза. Я удивлялся, почему я плачу? И почему я говорю все это? — Не уходи!, — внезапно сказал я.
— Я здесь.
— Останься со мной.
— Все в порядке, я здесь.
— Кто ты?
— Динни.
— Динни? Не знаю никакой Динни. — Или знаю? Почему имя звучит так знакомо? — Что со мной?
Она похлопала меня по руке: — Ничего такого, что нельзя вылечить. Ты перестал плакать?
Я обдумал это. — Да, кажется.
— Ты хочешь открыть глаза?
— Нет.
— Окей. Не открывай.
Я открыл глаза. Зеленое. Потолок зеленый. Комната маленькая и полутемная. Госпиталь? Я недоуменно помигал. — Где я?
— Мемориал Рейгана.
Я повернул голову, посмотреть на нее. Она не выглядела так страшно, как мне запомнилось. Она все еще держала мою руку. — Хай, — сказал я.
— Хай, — ответила она. — Чувствуешь лучше?
Я кивнул. — Зачем ты разбудила меня?
— Правила. После операции под пентоталом всех будят, чтобы быть уверенным, что они управляют своим дыханием.
— О, — сказал я. Я был накрыт одеялами. И ничего не чувствовал. — Что произошло?
Она глядела печально: — Хторр убил двадцать три человека. Еще четырнадцать погибли в панике. Тридцать четыре ранено, пятеро — в критическом состоянии. Двое, по-видимому, не выживут. — Она критически осмотрела меня. — Если хочешь — спрашивай.
Я начал спрашивать: — Кто… — Но голос сорвался и я не закончил фразу.
— Что кто?
— Кто убит?
— Имена еще не огласили.
— О. Так ты не знаешь.
Я не понял выражения ее лица. Она смотрела со странным удовлетворением: — Ну, кое-что я могу сказать. Некоторые делегации от четвертого мира надо собирать заново. Мы заполнили ими два крыла больницы и морг. Они все сидели в пяти первых рядах. Червь прошелся по целой секции.
Что-то мне пришло на ум, но я не стал говорить. Вместо этого я спросил: — Как он вырвался?
— Для клетки взяли неверный сорт стекла. Думали, что стекло выдерживает стократную нагрузку. А оно выдерживало только десятикратную. Началось расследование, но похоже на какую-то ошибку в поставках. Никто не знает.
Я попытался сесть и не смог. Я был привязан к постели.
— Эй, не надо, — сказала Динни, мягко положив мне руку на грудь. — У тебя сломано пять ребер и проколото легкое. Тебе повезло, что не задеты большие сосуды. Ты был под хторром пятнадцать минут, пока мы вытащили тебя. Из этого по меньшей мере тринадцать минут ты был на кислороде.
— Кто?…
— Я. Тебе повезло, парень, потому что в этом я очень разбираюсь. Хорошо, что ты шагнул назад перед тем, как он упал на тебя, иначе я не подобралась бы к твоему лицу с маской, а к груди с тампером. Только всемером смогли откатить хторра. Хотели сжечь его, но я не дала. Поблагодаришь меня потом. Они не очень обрадовались этому. Однако, кто так сердит на тебя? Я никогда не видела так много злых людей с факелами. Но я не бросаю своих пациентов. Кстати, мне кажется, одно сломанное ребро — мое. Не спрашивай. Я не могла быть кроткой. О, у тебя еще разбита коленная чашечка. Ты был на столе пять часов. — Она
поколебалась, потом проговорила одними губами: — Нарочно.
— Что?
Она склонилась надо мной взбить подушку и прошептала мне в ухо: — Кто-то не хотел, чтобы мы спасли тебя.
— Что?
— Извини, — сказала она в голос. — Сейчас я взобью получше. — И снова зашептала: — Хотели, чтобы ты умер на столе. Но здесь ты под защитой медицины и никому не позволено видеть тебя без сиделки. То есть, без меня.
— Э-э… — Я закрыл рот.
Снова присев, она сказала: — Кстати, наверное, ты — герой. В том зале некоторые двери оказались заперты. Не говори, сколько людей эта тварь могла убить, если б ты не остановил ее перед тем, как появилась остальная кавалерия.
— О. — Я припомнил, как хторр повернулся и ринулся на меня, и внезапно мне стало тошно…
Динни бросила тревожный взгляд на мое лицо и мигом была рядом с тазиком. Мой желудок накренился, горло свело и холодные железные когти впились в грудь…
— Вот!, — она сунула мне в руки подушку и повернула меня так, что я повалился на подушку животом. — Наклонись сюда.
… ничего не получилось. Я дергался от приступов тошноты. Каждый раз боль терзала меня заново.
— Не беспокойся о швах — тебя хорошо заклеили. Я сделала это сама. Ты не
разорвешься.
Тошнота, однако, прошла. Боль все стерла.
Я взглянул на Динни. Она улыбнулась в ответ. И в этот момент я снова вознегодовал не нее. За такую фамильярность. А потом почувствовал вину за то, что требовал от нее так много. А потом вознегодовал за то, что из-за нее чувствовал вину.
— Как чувствуешь теперь?
Я произвел инвентаризацию: — Как дерьмо.
— Правильно. Ты и выглядишь так. — Она встала, подошла к двери и посвистела: — Эй, Фидо!…
Больничный робот РОВЕР вкатился и подъехал к постели. Она вытащила пригоршню датчиков из корзинки сверху — они выглядели, как покерные фишки — и начала прикреплять их к разным точкам моей груди, ко лбу, к шее и рукам. — Три для ЭКГ, три для ЭЭГ, два для давления и пульса, два для паталогоанатома, один для больничного счета и еще один на счастье, — сказала она, повторяя считалку медсестер.
— Для счета?, — спросил я.
— Конечно. Твой кредит автоматически проверяется, когда ты ложишься сюда, так что мы знаем, сколько записывать.
— А, ну конечно.
Она повернулась к РОВЕРу и изучила экран: — Ну, что ж, плохие новости для твоих врагов. Ты будешь жить. Но маленький совет: в следующий раз, когда ты захочешь трахаться с хторром, будь мужчиной. Сверху ты будешь гораздо сохраннее.
Она повыдергала датчики и бросила в корзинку: — Теперь я тебя покину. Сможешь уснуть сам или включить жужжалку?
Я покачал головой.
— Ужас. Я вернусь с завтраком.
И я снова остался один. С моими мыслями. Мне следовало подумать о многом. Но я заснул прежде, чем смог рассортировать темы.