Потом все стихло. И стало розовым. Сквозь розовые стекла пробивался розовый свет Вертушка лежала носом вниз на склоне. Она ударилась брюхом о гребень розового бархана, подпрыгнула, еще не погасший парашют потащил ее дальше. Она снова ударилась о землю и скользила по склону, пока не зарылась носом, наткнувшись на какое-то препятствие. Хвост, двигаясь по инерции, задрался вверх. Хорошо еще, что мы не опрокинулись.

Сердце стучало, как отбойный молоток. Глупо уцелеть в авиакатастрофе, чтобы тут же загнуться от сердечного приступа. Я сосчитал до десяти, потом еще раз и еще…

Запахло чем-то сладким. Хотел бы я знать, во что мы вляпались. Тишина стояла неправдоподобная, словно мы въехали в розовое суфле. Звук собственного дыхания казался мне неестественно громким.

– Полковник?

– Со мной все в порядке. Как вы?

– Нормально.

Я отпихнул от себя наполовину надутый аварийный амортизатор. Из него с шипением вышел воздух.

– Дьюк! – позвал я. Он не отвечал.

– Можно включить хоть какой-нибудь свет?

– Подождите. – Защелкали тумблеры. Лиз шарила руками по приборной доске. – Попробуем это…

Не знаю, что это было, но оно сработало. Приборы ожили, на панели загорелись лампочки, экран снова замерцал. Запищало сразу несколько аварийных датчиков.

– Да заткнитесь вы! – Лиз нажала на какие-то кнопки, и писк прекратился. – А теперь примем кое-какие меры на случай пожара…

Послышалось шипение, и неожиданно воздух стал влажным. Запахло ментолом. Лиз включила радиопередатчик.

– Утята, говорит «Банши-6». Мы сели и пока целы. Один из членов экипажа, возможно, ранен. Не следуйте за нами и не пытайтесь нас выручать. Розовые облака опасны.

Вы меня слышите?

Несколько секунд передатчик трещал от помех, потом прорвался по-военному четкий голос:

– Вас слышу. – И менее официально добавил: – Как вы себя чувствуете, полковник?

– Немного злюсь.

– Вас понял. Не отключайтесь, мы пеленгуем вас. Что произошло?

– Мы врезались в плотные облака.

– Да, мы их видим. Они ползут к югу и похожи на огромный розовый ковер. Спасибо за предупреждение. Чтобы не столкнуться с ними, летим над океаном. Что это за чертовщина такая?

– Пока не знаю, но от нее взрываются двигатели. Мы потеряли несущий винт и оба движка. Пришлось спускаться на парашюте. – Поколебавшись секунду, Лиз добавила:

– Сообщите в Денвер, что именно эта штука сбивает скайболы. Они как бы налетают на стенку из сахарной ваты. – Она принюхалась. – И пахнет она как сахарная вата.

– Хорошо. Мы засекли вас. Как только ватные облака пройдут, сразу вышлем спасательный корабль.

– Благодарю. Приемник будет работать на этой волне, пока не кончится питание.

Конец связи.

Она пошарила под креслом, удовлетворенно крякнула и протянула мне что-то. Это оказался фонарь.

– Посмотрите, что с Дьюком. И аккуратнее. Круто очень. Попробую включить аварийные энергетические установки.

Вертолет действительно так круто накренился вперед, что я не смог развернуть кресло. Крен был не меньше тридцати градусов. Я расстегнул привязные ремни и сразу же чуть не ткнулся носом в приборную доску.

– Аккуратнее, я же предупредила.

– Хорошо, попробую.

Изогнувшись, я направил луч фонаря в хвост. Дьюк растянулся в правом фонаре наблюдателя, как в лузе. Его голову я не видел – она свисала ниже уровня палубы, да и весь он лежал вверх тормашками. Я пополз туда.

Карабкаться наверх было трудно. Сначала я опирался на пилотские кресла, потом нащупал скобы, расположенные на бортах для крепления грузов. Примерно на полпути вертолет вздрогнул и слегка сдвинулся. Корпус заскрипел. Мне показалось, что Дьюк вздохнул. Я замер…

– Под вашим весом хвост опустился, – заметила Лиз. – Ползите дальше.

Теперь я двигался осторожнее. Вертушка снова скрипнула и шевельнулась, потом застыла.

– Все в порядке, – подбодрила Тирелли. – На этот раз она встала устойчиво.

Я уменьшил крен градусов до пятнадцати. Глаза Дью-ка были закрыты. Я вытащил его из фонаря и положил на палубу. Из носа и глубокого пореза на лбу текла кровь, но он дышал.

– Дьюк!

– Там, на полу, есть красная крышка, – подсказала Лиз. – Под ней – аптечка первой помощи.

В углублении лежали три пластиковые коробки. На одной было написано «Вода», на другой «Пища», на третьей нарисован красный крест.

Я вынул ампулу с нашатырем и разломил ее под носом у Дьюка. Мгновение он не реагировал, потом отвернулся и закашлялся. Приступ длился несколько секунд. Он откашлялся и посмотрел на меня. Затем поднял голову и обвел взглядом полутемный вертолет, отыскал глазами Лиз, снова посмотрел на меня и вдруг заявил:

– Надеюсь, она трахается так же лихо, как летает.

Я испуганно оглянулся – не дай бог услышит Лиз. Но она прижимала руками наушники и к чему-то внимательно прислушивалась. Слава Создателю!

Я наклонился к нему и шепнул:

– Расскажу, когда выясню. В ответ он ухмыльнулся.

– Это я тебе расскажу, когда выясню. Я сел рядом.

– Хотел спросить, все ли с тобой в порядке? Теперь вижу, что все.

Дьюк ненадолго закрыл глаза, словно что-то припоминая.

– Инвентаризация прошла успешно, – сообщил он и открыл глаза. – Все на своих местах.

– Ты уверен? Вид у тебя – как после хорошего мордобоя.

Он хотел приподняться.

– Да, немного ушибся, если ты об этом. Но лучше бы… – В его взгляде мелькнула тревога. – Ого, кажется, я обделался.

– Вот и славненько. А то я боялся, что придется рассказать тебе об этом.

К нам присоединилась Лиз. Она присела на корточки рядом с Дьюком и приложила пальцы к его сонной артерии.

– Пульс хороший. – Она вытащила из нагрудного кармана фонарик-карандаш и посветила Дьюку в глаза. – Зрачковый рефлекс тоже нормальный. Дайте-ка санитарную сумку, лейтенант.

Дьюк насупился, когда она стала крепить у него на лбу электроды. Датчики напоминали миниатюрные покерные фишки.

– А без этого нельзя? – обиженно буркнул он. Полковник Тирелли молча продолжала наклеивать электроды. Потом расстегнула рубашку и пристроила еще три штуки на его груди. Я передал ей прибор.

– Ш-ш. – Она приложила палец к губам и, нажав на кнопку, внимательно посмотрела на экран. Затем с уважением оглядела Дьюка. – Если не считать нескольких царапин, вы в отличной форме.

Дьюк сухо ответил:

– Я мог бы сказать вам об этом без всяких приборов.

– Конечно, но выслушать мнение постороннего не помешает, правда? – Она встала.

– Там, в хвосте, есть чистые комбинезоны. Я принесу.

Дьюк посмотрел на меня и покачал головой.

– Я не в восторге от подобной заботливости.

Он сел и, морщась, стал отклеивать покерные фишки.

Лиз вернулась с гигиеническим пакетом, новым комбинезоном в пластиковой упаковке и баллончиком дезодоранта. Затем молча удалилась в кабину.

– Тебе помочь?

Дьюк так посмотрел, что я сразу же пожалел о своих словах.

– Ладно, – сказал я и ушел следом за Лиз.

Хотя крен стал меньше, сидеть в кресле второго пилота было по-прежнему неудобно – мне все время казалось, что я вот-вот вывалюсь.

– А как вы себя чувствуете? У вас ничего не болит?

– Задета только моя гордость, – хмуро ответила Лиз, проверяя приборы. – Первый раз в жизни я разбила корабль.

– Да ну? – вырвалось у меня, прежде чем я успел прикусить язык.

Она подняла бровь:

– У вас сложилось другое впечатление?

– Э… простите, – смутился я и кивнул на приборную доску. – Что, плохо дело?

– Мы сломали киль, а там проходят основные кабели. Свет остался только в носовой части, хвостовая полностью обесточена. Если понадобится, я могу протянуть шнур к выходному люку или открыть его вручную. Что еще стряслось, пока не знаю.

Она потерла глаза и на какой-то миг показалась мне страшно усталой. Бедолага!

Когда я разбил свою первую машину всего через две недели после покупки, жить не хотелось. Может, она так же относится к вертушке? Я деликатно отвернулся.

Действительно, как ее утешить? Гораздо лучше оставить ее в покое. Я уставился в иллюминатор.

Теперь, когда нос вертолета приподнялся, можно было смотреть сквозь обтекатель.

Перед нами расстилался Розовый зимний пейзаж. Деревья и кусты в розовом инее, Розовые сугробы. Мир напоминал пухлый праздничный торт наподобие тех вычурных сюрпризов, что на Валентинов день готовила моя матушка. Мы никогда не знали, что скрывается под толстым слоем взбитого розового кре-Ма. Мы ненавидели их, потому что считали несъедобными. Вот о чем напомнили мне розовые сугробы.

По-моему, каждый из этих внешне аппетитных холмиков должна украшать мараскиновая вишенка, что, в свою очередь, навело меня на мысль о женской груди, и я задумчиво посмотрел на Лиз. Она изучала развертку радара. А у нее неплохая грудь. Я не против ею заняться.

Лизард подняла голову и перехватила мой взгляд.

– О чем задумались?

– Э… как вы думаете, долго нам еще ждать?

– Все зависит от мощи облачного слоя и направления ветра. Мы грохнулись, едва столкнувшись с облаками, так что придется ждать, пока пройдет вся масса. Я запросила данные с метеоспутников, но снимки ничего не добавили к тому, что уже известно. Думаю, нас вытащат не раньше чем завтра.

– Мы продержимся столько времени?

– Конечно. Машина уже не полетит, но большая часть оборудования по– прежнему работает. В ней мы не пропадем. – Лиз нежно погладила приборную доску. – Малышка отлично сделана. – Потом снова повернулась ко мне: – Спасательный вертолет поднимет вертушку и доставит в Окленд, где с нее снимут все приборы.

Остальное пойдет на переплавку. – Она похлопала ладонью по стенке. – В основном это вспененный кевлар. Корпус изготовить проще всего. Во время пакистанского конфликта «Локхид» гнал их на десяти линиях. В день там штамповали двести сорок корпусов, почти две тысячи машин в неделю. Просто невероятно! Каждая обходилась дешевле пятисот тысяч. Такого воздушного флота еще ни у кого не было. А какие воздушные бои! Эти птички легкие, дешевые, мощные, а главное – их можно быстро делать. Большая часть деталей – модули, которые соби-рают роботы. Последнее особенно важно, потому что потребуется много таких машин, и очень скоро.

– Почему вы так думаете?

– Хотя бы поэтому. – Она кивнула в сторону иллюминатора. – Во-первых, хторранским облакам, похоже, не по вкусу реактивные двигатели. А во-вторых, машины понадобятся, чтобы предотвратить расползание заражения. Те гнезда, что мы разбомбили, восстановятся через какие-нибудь несколько недель. Если мы хотим сдержать червей, необходимо в десять раз больше машин, чем сейчас. А это еще не самое крупное заражение.

– Тогда не хватит пилотов. Лиз покачала головой:

– Да, не хватит. Вероятно, мы будем вынуждены запускать беспилотные самолеты-снаряды, но их можно запрограммировать. Хороший летчик в состоянии вести целое крыло. Я уже долблю им об этом целый месяц, – добавила она с досадой. – Может, сегодняшняя история их убедит. – Она выключила экран. – Ладно, здесь мне все ясно. Надо проверить, что снаружи.

Мы вскарабкались в хвост вертолета. У люка к нам присоединился Дьюк, застегивающий новый комбинезон. Лиз откинула крышку на обшивке люка, взялась за рукоятку, толкнула ее и… поморщилась.

– Черт! Кажется, заклинило.

Она снова налегла на рукоятку. Та слегка повернулась, потом с громким щелчком встала на место.

– Ладно, попробуем по-другому.

Лиз закрыла крышку и ребром ладони ударила по большой красной кнопке, расположенной рядом. Люк с лязгом распахнулся. Он отошел вперед и вверх, освободив проход. Наружу выехал трап и утонул в пушистой розовой пыли.

Поднялось розовое облако.

Мы посмотрели вниз. Интересно, какая толщина у этого слоя розовой пудры? В воздухе стоял сладкий густой запах масла.

– Напоминает запах свежего хлеба, – нарушила молчание Лиз.

– Нет, – отозвался Дьюк. – Слишком отдает сахаром. Скорее, торт.

– Ну? – спросил я. – Кто желает стать первопроходцем?

Ни Лиз, ни Дьюк не отозвались. Однообразный розовый пейзаж пугал. Сугробы плыли, обрушиваясь под собственной тяжестью. Мы стояли посреди розового океана.

Нет, все-таки это не сугробы. Скорее они напоминали клубы дыма или комки нежнейшей паутины. Розовая пудра была такой мелкой, так сверкала и искрилась на солнце, что казалась наваждением. Разглядеть очертания дюн было невозможно. Они были настолько яркими и нереальными, что глазу было не за что зацепиться.

В воздухе плясали мельчайшие пылинки. Глаза у меня начали слезиться. А что, если это?.. Идею стоило проверить.

Я спустился по трапу на три ступеньки, потом шагнул на четвертую и, нагнувшись, зачерпнул пригоршню розовой пудры. На ощупь она напоминала тальк – мягкая и рассыпчатая, – но при этом непривычно шелковистая и чуть влажная.

Я растирал ее, пока между пальцами почти ничего не осталось.

– Немного напоминает песок. Должно быть, в ней есть и более крупные частицы, – Я лизнул кончик пальца: сладкая. Лиз и Дьюк вопросительно смотрели на меня. – Вкус такой же приятный, как и запах.

Зачерпнув новую пригоршню, я дунул на нее. Вещество разлетелось, как дым, как пух одуванчика. Моя догадка оказалась правильной.

Вернувшись в вертолет, я стряхнул с ладоней остатки пыльцы.

– По-моему, я знаю, что это, – неуверенно начал я. Разгадка ошеломляла.

Лиз и Дьюк молча смотрели на меня.

– Помните выступление доктора Зимф на той конференции? Она перечисляла хторранские организмы. Так вот, это пуховики. Вернее, то, что от них осталось. Они осыпаются, как одуванчики.

– В таком количестве? – изумилась Лиз, снова посмотрев на розовое покрывало.

Я пожал плечами.

– Наверное, они поднялись в воздух одновременно. Просто случайно совпали необходимые условия: тепло, солнечный свет, ветер, еще бог знает что – и получились пуховики. Они почти целиком состоят из белка. Если хотите, можете их есть; вещество абсолютно безвредно.

– Только не для сложной техники, – возразила Лиз. – Черт побери! Единственная приличная штука среди хторранских гадостей, да и та сбивает вертолеты.

– У вас есть комплект для анализа? – спросил я. – Хочу взять несколько проб.

– Да, подождите минуту.

Она открыла еще одну крышку в хвостовом отсеке и достала пакет. Я вернулся к люку с пластиковым мешком.

– Фу, гадость, – закашлялся Дьюк, пропуская меня. – Без масок не обойтись.

– Уже несу, – отозвалась Лиз. – И очки тоже.

– Пуховики рассыпаются, коснувшись земли, – доложил я, спускаясь по трапу.

Теперь в воздухе кружились очередные их партии – над нами проходил следующий фронт облаков. Некоторые пуховики были размером с абрикос, но такие нежные и прозрачные, что их было трудно разглядеть. Настоящие шары-призраки, лопающиеся, как мыльные пузыри.

– Они не выдерживают собственного веса! – крикнул я. – И вероятно, уплотняются с каждым новым слоем.

Я начал наполнять мешок.

– Вернитесь и наденьте маску, – подсказала Лиз, высунувшись из люка. Я поднялся по трапу, и она вручила мне кислородную маску, очки и баллон. – Пыль очень мелкая, – пояснила она. – Лучше дышать так.

– Неплохая мысль, – согласился Дьюк. Он уже натягивал маску. – А как насчет оружия?

– Что предпочитаете?

– А что у вас есть?

– Посмотрим.

Донесся лязг откидывающейся крышки, потом свист Дьюка.

– Боже милостивый! Эта вертушка оснащена лучше, чем мужик с тремя яйцами!

– Люблю предусмотрительность, – ответила Лиз.

Я не удивился, поскольку помнил ее еще по Денверу. Не женщина, а машина. Меня удивило бы другое – если бы знаменитую Тирелли застали врасплох. Я надеялся никогда этого не увидеть. Тогда уж точно можно считать себя трупом.

Я снова вылез и осмотрелся. На противоположной стороне холма, сразу же за розовым кустиком, шевелилось что-то маленькое. Мне показалось, я вижу глаза.

Лицо. Я хотел было позвать Дьюка, но побоялся спугнуть, привидение. Я шагнул еше. Медленно. Лицо не двигалось. Глаза моргнули. Хотелось бы знать, куда запропас-тились Лиз с Дькжом. Надо предупредить их, чтобы не шумели.

Еще один шаг. Очень медленно я поднял руку, засло-нив глаза от солнца и сверкающей пыли. Из-за куста на меня смотрели большие золотистые глаза на розовом пушистом лице. Не червь. У них нет лиц – только два глаза, вернее, нечто похожее на глаза, и некое подобие рта. А морда не более выразительна, чем у улитки. Это. же – явно лицо. Почти… человеческое. Я не мог разо-брать, покрыто оно розовым мехом или просто припоро-шено пылью. Но если держать пари, поставил бы на по-следнее.

Я шагнул и теперь стоял на последней ступеньке трапа. Еще один шаг…

В. Что произойдет, если постучать по спине подавившегося хторранина?

О. Он откашляется и сожрет сердобольного помощника.