Очень долго Лиз не отвечала. Ее молчание длилось несколько веков, в течение которых я агонизировал, мучаясь тем, что воспользовался ее слабостью, что совершил ужасную ошибку, сказав это, что окончательно и безвозвратно выставил себя таким дураком, что даже она не простит этого. Не важно, что она ответит, – прежних отношений между нами уже никогда не будет.

Наконец Лиз вздохнула, вытерла глаза, слабо улыбнулась, посмотрела на меня и покачала головой: – Это лишнее. Я не собираюсь снова запираться от тебя на ключ.

– Послушай. Я просил тебя выйти за меня замуж не потому, что боюсь потерять тебя. Сейчас ты нуждаешься во мне больше, чем я в тебе. Мне была нужна твоя помощь, чтобы склеить себя заново из осколков, когда я вернулся от ревеляцинистов. Теперь наступила твоя очередь – и я должен не дать тебе рассыпаться.

– Зачем такие жертвы?

– Если я отдам тебе всю свою силу, ты сможешь стать сильной для остальных.

– Но я больше не могу быть сильной, Джим. Самое большее, на что я способна, – притвориться сильной.

– Этого вполне достаточно. Все равно никто не заметит разницы. Притворяйся сильной до тех пор, пока не станешь ею.

– Джим… – продолжала сопротивляться Лиз.

– Послушай меня, дорогая. Все всегда притворяются – во всем. Мы лишь маленькие дети во взрослых телах, которые бродят кругом, восклицая: «Что? Как такое могло случиться?» Она невольно улыбнулась: – Доктор Форман чересчур хорошо натренировал тебя. Ты отказываешься лечь и притвориться мертвым.

– Я слишком зол, чтобы умирать. Или слишком глуп. Она прижала руку к моей щеке и позволила своей улыбке замерцать согревающим рассветом.

– Ты не глупый, – нежно сказала она.

– Ладно, тогда решено – я злой. Послушай… – Настало время снова стать серьезным. – Я знаю, что важнее всего. Это ты – и работа, которую ты делаешь. Люди зависят от тебя. Они любят тебя почти так же сильно, как я. Они доверяют тебе, ты нужна им и не можешь их бросить.

Ее глаза снова наполнились слезами. Самое трудное на свете – это держать язык за зубами и слушать приятные вещи о себе, особенно если знаешь, что это правда, но никогда раньше не позволяла себе поверить в это.

Она хотела высвободиться, но я не отпустил. Ей необходимо выслушать все до конца.

– Ты говоришь, что я тебе нужен. О'кей, вот он я. – Я взял ее руки в свои, и она снова вынуждена была повернуться лицом ко мне. Я заморгал, освобождаясь от собственных слез, проглотил тяжелый ком в горле и как-то сумел вымолвить остальные слова: – Лиз, любимая моя, я никогда больше не брошу тебя. Никогда больше не сделаю тебе больно. Я буду с тобой ночью и днем, буду поддерживать тебя, смешить, любить, отдам тебе все свои силы, чтобы ты смогла выйти в мир и вдохновить остальных. Это самая важная моя работа. И только ради того, чтобы ты знала, что источник твоей силы здесь, рядом с тобой, я и хочу жениться на тебе. Так ты не сможешь потерять меня. Даже если попробуешь.

– Это приказ?

– Да, приказ.

И только после этого ее отпустило. Окончательно. Она позволила себе совсем расслабиться, стала мягкой, как котенок, устроившийся в шерстке матери. Она глубоко и устало вздохнула – не удовлетворенно, а, скорее, расслабленно, – но это был самый прекрасный звук, который я когда-либо слышал. Значит, Лиз успокоилась окончательно.

Такой она оставалась долго-долго, а я просто сидел и держал ее. На какое-то время остальной мир исчез. Время рассеялось высоко в воздухе, и нам было прекрасно вдвоем.

– Хорошо, – тихо прошептала она мне в грудь. – Когда операция закончится и я отчитаюсь перед президентом, мы поженимся.

– Почему не сейчас? Капитан Харбо могла бы…

– Потому, – сказала она, – что достопочтенный доктор Дэниэль Джеффри Форман обидится, если мы не пригласим его обвенчать нас.

– О, ты права. Но, видишь ли, мне бы не хотелось устраивать из этого целое представление. Не можем ли мы – как бы это сказать – сделать это потихоньку?

– И испортить самую большую сплетню в Хьюстоне? Ты шутишь? Высокопоставленная военная свадьба может настолько поднять моральный дух армии, что президент нас просто расстреляет за государственную измену, если мы попытаемся ее скрыть. Нет, пусть все видят. Я думаю, стоит устроить военную свадьбу – с почетным караулом, саблями наголо и всем прочим. А твой приятель Тед будет шафером…

Я покачал головой.

– С таким же успехом он может стать подружкой невесты. Все зависит от того, какое тело он будет носить в тот момент.

– Ну, не знаю. Он хорошо смотрится в розовом? Я подумываю о розовых платьях для свадебного кортежа. По-моему, мне не стоит надевать белое на моей второй свадьбе. Как ты думаешь? Как, по-твоему, я обойдусь без белого платья, фаты и всего прочего? О мой бог, где я возьму время для примерок? А может быть, нам обвенчаться в мундирах? И боже мой, кто займется приемом гостей? Да, и не забыть бы про хрусталь и столовое серебро для свадебного обеда.

Теперь я уже точно знал, что она шутит.

– Хорошо, хорошо. – Я крепко прижал ее к себе. – Все, что хочешь, дорогая. Танцующих дельфинов, поющих собак, упряжку бойскаутов, слонов, пингвинов, стриптизеров, клоунов, жонглирующих медведей, шутихи, фейерверки…

Мы немного помолчали.

– Знаешь, чего я действительно хочу? – Чего?

– Шоколадного мороженого. Как ты думаешь, сможем мы достать шоколадное мороженое, я имею в виду – с настоящим шоколадом?

– А ты знаешь, сколько сейчас стоит шоколад?

– А ты знаешь, как я люблю шоколад? Я вздохнул: – Придется мне взять ссуду. Если хочешь шоколада, ты его получишь.

– М-м-м, отлично, по рукам! – Мы снова помолчали, потом Лиз спросила: – А тебе чего хочется, Джим?

– Не знаю. Дай мне минуту подумать.

Мы сидели и прислушивались к вечернему бризу. Он доносил запах моря – успокаивающий соленый влажный запах, и еще к нему примешивался едва заметный зеленый запах земли.

Наконец я шумно выдохнул воздух.

– Ну что? – спросила Лиз, повернувшись ко мне.

– Я скажу тебе, чего я действительно хочу. Больше всего на свете. Для нас обоих.

– Ты это серьезно, да? – Да.

– Ты – и не шутишь…

– Ш-ш, дорогая, и слушай. Если ты собираешься попусту тратить свои желания на шоколадное мороженое, твое дело. Мои желания – это мои желания.

– Шоколадное мороженое – не пустяки.

– Ш-ш, сейчас моя очередь. Я хочу… – Я произносил слова медленно и очень бережно. – Давай оплодотворим несколько твоих яйцеклеток и заморозим их. Тогда… – это была самая трудная часть, – тогда, если с кем-нибудь из нас что-нибудь случится… семья все равно останется.

Я почувствовал, как она напряглась. Может быть, не следовало ничего говорить, но…

– Ты прав. – Она положила голову на мое плечо. – Нам с Робертом тоже следовало это сделать. Но мы так и не собрались. Ладно, как только мы вернемся…

– Нет. Я не хочу ждать так долго.

Она озадаченно посмотрела на меня.

– Медчасть всем полностью обеспечена, – пояснил я. – Мы извлечем яйцеклетки, оплодотворим их и отправим домой из Амапа. Договорились?

– Джим! К чему такая спешка?

Я отодвинулся, чтобы смотреть ей прямо в глаза.

– Объясню, зачем такая спешка. Я видел спутниковые фото япуранской мандалы, и она чертовски пугает меня. Такая большая еще нигде не встречалась. Мы даже представить не можем, на что она способна. Я молю Бога, чтобы я ошибся, но страшно боюсь, что этот корабль и все мы направляемся прямиком в самый кошмарный из ночных кошмаров.

– Джим, мы облетали ее тысячу раз. Ты же сам присутствовал при разработках. Они никак не смогут дотянуться до корабля. Или… – Ее глаза расширились. – Ты что-то знаешь и не говоришь?

– Нет. Я сказал тебе все, что знаю. Из того, что мы видели, кораблю ничто не угрожает. Но я просыпаюсь по ночам, чувствуя, что в лагере нас ждет что-то, о чем мы даже не догадываемся. Нет, лучше так: я уверен, что в Япуре обнажится масса вещей, о которых мы не знаем. За этим, собственно, мы туда и направляемся. Я опасаюсь, что какой-нибудь из пробелов в информации заставит нас совершить глупую ошибку, которая уничтожит всех. История этой войны сплошь состоит из подобных случаев.

– Ты боишься, но все же летишь…

– Потому что летишь ты. И потому, что в случае чего я буду рядом. А если окажется, что я не прав и все сработает как запланировано, тогда, так и быть, куплю тебе столько шоколада, на сколько хватит денег. Но скажи, пожалуйста, можем мы не бояться будущего до такой степени, чтобы высмеять мои страхи и сделать несколько детишек?

– Я бы предпочла более старомодный способ: с чашкой, глиной и большой ложкой, чтобы размешивать…

– Погоди. Месить – это мое дело.

– Полагаю, ты намерен еще и облизать чашку?

– Полагаешь, что ты сможешь дотянуться до этой чашки?

– Не волнуйся, я оближу ложку.

– Договорились?

– Ладно, договорились.

Она высвободилась из моих рук и поднялась на ноги.

– Куда ты?

– Позвонить и принять ванну. Мы пойдем в медчасть прямо сейчас, пока я хихикаю. Потому что если я перестану смеяться, то могу и передумать. А ты прями немного витамина Е.

Это больше не умозрительная гипотеза. Напротив, сейчас, когда пишутся эти строки, мы полупили важное свидетельство того, что захват земной пищевой цепи начался с самых нижних ее звеньев. Понят механизм и выяснены его компоненты. Идентифицирован ряд хторранских плесневых и высших грибков, а также организмы, питающиеся ими. Как и ожидалось, большинство этих форм весьма агрессивно в пределах своих экологических ниш.

Особого внимания заслуживают пуховики, или манна, – хторранское растение, вызывающее грандиозные розовые бури из сладкой пудры, которая покрывает толстым слоем многие зараженные территории на западе Соединенных Штатов, в Мексике, Северной Африке, русских степях и некоторых районах Китая, Индии и Пакистана.

Манна, как теперь известно, обманчиво безобидное гри-боподобное растение, способна быстро расти и полностью съедобна. Поле, сегодня заросшее зеленой травой, на другой день может внезапно покрыться большими розовыми шарами, похожими на шары из грибного мицелия. Некоторые из них достигают размеров баскетбольного мяча или дыни. На третий день пуховики начинают рассыпаться, к концу пятых суток от них остается только пыль. Такой процесс может повторяться снова и снова на протяжении одного сезона. Он может показаться сравнительно безвредным, и в небольших масштабах так оно и есть.

«Красная книга» (Выпуск 22. 19А)