Нам везло. У Лиз прошло всего полтора дня от середины овуляции. Доктор Майер сделала Лиз какой-то укол для стимуляции гормонов, и спустя три часа у нее созрело шесть яйцеклеток. Времени вполне хватило, чтобы витамин Е оказал на меня нужное действие, хотя Лиз знала лучший способ возбудить мои гормоны, и благодаря ее умелому руководству я справился со своим заданием блестяще. Дядя Аира мог гордиться мною: и выполнил свой долг без единой жалобы.

Вскоре мы все наблюдали за чудом возникновения жизни. Даже в чашке Петри это выглядело романтично, хотя все мы сошлись на том, что старый способ зачатия имеет кое-какие дополнительные преимущества, которые не стоит сбрасывать со счетов.

После этого доктор Майер немного покопалась в чашке Петри, немного поцентрифугировала, немного поска-нировала и на следующее утро с гордым видом сообщила, что наши три маленьких мальчика и три маленькие девочки благополучно лежат в морозилке. Она уже успела договориться о самолете, который заберет их в Амапа, где у нас запланирована остановка. Мы оказались не единственными на борту «Босха», кто неожиданно решил не везти в Бразилию частичку своего генофонда.

Другие тоже сомневались относительно безопасности экспедиции, но доктор Майер не сообщила, сколько насчитывалось таких маловеров. Это было бы нарушением врачебной тайны. Пришлось попотеть над целой кучей бумаг, в основном о правах наследования (согласно прецеденту Купера), на тот случай, если мы положим какие– то деньги на счет эмбрионов.

Уже собравшись уходить, доктор Майер сказала: – О, возможно, вы захотите принять меры предосторожности на ближайшие несколько дней. Я сделаю вам укол, генерал Тирелли… Ну, вы же еще можете забеременеть. Созреет очередная яйцеклетка, и…

– Э… – Мы с Лиз переглянулись. – Почему же вы не предупредили нас об этом вчера вечером?

– Понятно. – Улыбка доктора Майер застыла. На лице появилось профессиональное выражение. – Если желаете, я могу кое-что сделать.

Лиз бросила на меня быстрый взгляд, ее нижняя губа подрагивала в нерешительности, по-гом она покачала головой.

– Нет. Если я попалась, так тому и быть. Пройдем весь путь до конца.

– Вы уверены?

– Уверена. – Лиз тихонько просунула свою руку в мою. Я крепко сжал ее и почувствовал ответное пожатие. – Нам хочется ребенка. В любом случае мы планировали сделать это после окончания экспедиции, но получилось на месяц раньше. Какая разница?

Доктор Майер посмотрела на нас обоих: – Ну, тогда примите мои поздравления.

Она пожала нам руки и побыстрее выпроводила вон, не испытывая особой радости.

Снаружи, в коридоре, я остановил Лиз и повернул лицом к себе. Она, не так истолковав мое намерение, прильнула ко мне в страстном поцелуе, что, между прочим, было гораздо лучшей идеей, чем моя. Сердце мое растаяло, и я позабыл большую часть из того, что собирался сказать. Я просто крепко прижимал ее и наслаждался мгновением.

Когда она наконец оторвалась, чтобы перевести дух, я посмотрел в ее сияюшие глаза и выдал банальность: – М-м-м, мне нравится целовать тебя.

– Больше, чем мальчиков?

Она дотронулась кончиком пальца до моего носа.

– Господи, всего-навсего отряд бойскаутов, а ты попрекаешь меня им всю жизнь. Да, – прибавил я. – Больше, чем мальчиков. Ты довольна?

– Довольна.

Она опять прижалась к моим губам. Спустя столетие или два сладкой жизни я резко оторвался от нее и спросил: – Эй, что все это означало?

– Что «все это»?

– Взгляд доктора Майер. Она как будто не одобряет, что ты забеременела.

Лиз на секунду отвела глаза, а когда снова посмотрела на меня, на ее лице появилось задумчивое выражение. Взяв меня под руку, она пошла по коридору.

– Если я возьму отпуск по беременности, это пробьет большую брешь в организации.

– Знаешь, как пишется «вакуум»!?

– Как Уэйнрайт?

– Как Уэйнронг1, – вздохнула она. – Так его прозвала доктор Зимф. – Лиз увлекла меня за собой из коридора, через зал для совещаний, в свой личный кабинет. Она закрыла за нами дверь и нажала накрасную кнопку, автоматически запирающую комнату и проверяющую ее на наличие «жучков».

– Присядь, Джим, нам надо поговорить.

1 Игра слов: по-английски фамилия Уэйнрайт (тележный мастер, каретник) дословно звучит как «исправная телега», а Уэйнронг – как «неисправная телега». (Здесь и далее прим, пер.)

У меня екнуло сердце.

– Серьезный разговор?

– Серьезный, – подтвердила она и сжала мою руку. – Не волнуйся, дорогой. Это беседа из разряда «что-тебе-нужно-знать». Мне необходимо поддержать тебя. – Мы сели в тихом уголке. Она включила микрофон и тихо проговорила: – Зарегистрируйте. Допуск капитана Джеймса Эдварда Маккарти повышен до категории Дубль-Кью, срочность «альфа». Красный Статус, никаких ограничений с данного момента. Связь кончаю.

– Красный Статус? Она кивнула: – Хотя ты и имел допуск, но даже не подозревал о существовании этой категории.

– У-у, – торжественно изумился я.

– Вот именно. Перед прочтением сжечь. – На какой-то момент Лиз показалась мне усталой. – Теперь надо придумать, как включить тебя в мой постоянный штат. Так будет проще для нас обоих. Я поговорю с Рэнди Даннен-фелзером. У него наверняка найдутся какие-нибудь идеи. Возможно, удастся воскресить твое продвижение в чине…

– Да, – сказал я чуть быстрее, чем следовало. – Ты о чем?

– Я… э… неуверен, что должен… Я не знаю, хочу ли я этого по-прежнему.

– Я понимаю. – Она, прищурившись, посмотрела на меня. Потом взяла меня за руку. – В чем дело?

– Ни в чем. Э… нельзя ли сменить тему? В груди опять началось сильное жжение.

– Нет, тему менять мы не будем. Я твой командир. К тому же я, возможно, ношу твоего ребенка. Мы дали друг другу кое-какие обещания прошлой ночью. Никакой ерунды больше не будет.

Я не мог поднять на нее глаза – они были на мокром месте, – а потому уставился в пол и постарался украдкой вытереть их. Лиз протянула руку и мягко приподняла мое лицо за подбородок.

– Что это значит?

Я покачал головой, но все-таки сумел выговорить: – Я не могу… приказать кому-нибудь умереть. Раньше мне никогда не приходилось это делать.

– Я тебя понимаю. – Немного помолчав, Лиз встала и подошла к окну, разглядывая проплывающую внизу землю. Я изучал свои ботинки. Следовало бы почистить их. Когда я поднял голову, Лиз по-прежнему стояла у окна, но теперь она утирала слезы.

– Что случилось? – спросил я.

Ее голос был тих, но в нем чувствовалось напряжение.

– Мне не хочется произносить речь, – прошептала она с трудом, повернулась и в упор посмотрела на меня покрасневшими глазами. Чуть ли не беспомощно покачала головой. – Да, это нечестно. Отвратительно принуждать людей к этому – я уверена, что ты слышал это уже миллион раз. О боже! – Она снова села напротив меня. – Но в этом, в частности, и заключается работа командира, – медленно начала Лиз, – принимать подобные решения. Это страшный груз, и если человек не ощущает каждую смерть как удар по себе, ему нельзя доверять такую ответственность…

Я возразил: – Подобные сантименты отдают тухлятиной. Гарантирую, что на месте командиров окажутся маньяки. Нет, лучше поищи преданного своему делу психопата, не чувствительного к угрызениям совести, и покажи ему врага. Он проявит больше геройства, чем я.

– Закрой рот, дорогой, и слушай. – Она прижала палец к моим губам. – Мне никогда никого не приходилось посылать на смерть. Я никогда не приносила в жертву часть моих солдат, чтобы спасти остальных. И я надеюсь на Бога, что никогда не придется. Это самая худшая из обязанностей офицера.

Я… видела записи твоей операции. Как вас оттуда забирали… Как будто сама там присутствовала. Я ненавидела тебя, но все же смотрела. Нет, не спрашивай, как нам это удалось; есть еще много вещей, о которых ты пока не знаешь. Но как бы то ни было… – Она перевела дыхание и попробовала снова: – Когда появились квартиранты, какая-то часть меня надеялась, что ты погибнешь, и тогда, по крайней мере, наступит хоть какой-нибудь конец. Я смогу больше не беспокоиться за тебя. Но в то же время все остальное во мне молило Бога, чтобы ты выжил и я могла бы свернуть тебе шею – в первую очередь за твою эскападу. Когда те трое солдат погибли, мне было почти все равно. Я так радовалась, что с тобой все в порядке. Убеждала себя, что это небольшая цена. Тогда я и поняла, как сильно хочу, чтобы ты вернулся.

А потом я орала на тебя, пытаясь убедить себя, что ненавижу тебя – за то, что ты бросил меня, за твое упрямство и тупость, за то, что ты отключил связь, и больше всего за эти три жизни, – но не могла. Я ненавидела тебя за то, что ты рисковал собой. Гнев – хороший предлог, но не всегда отражает истинные чувства. Я орала и на себя тоже – за то, что так глупа в своем желании сохранить тебя, что с готовностью соглашаюсь пожертвовать тремя другими жизнями в обмен на твою. А потом стало еще хуже, и в какой-то момент я подумала, что должна любым способом избавиться от тебя, потому что мы, наверное, не можем быть добры друг к другу. Но даже в тот момент, когда мне хотелось убить тебя, я все равно тебя жалела, потому что знала, как ужасно ты должен себя чувствовать…

– Ты не могла знать, что я чувствовал. Если тебе никогда не приходилось отдавать такие приказы…

– Да, – согласилась Лиз. – Я знаю. В этом ты прав. Но сейчас твоя очередь слушать меня, дорогой. Ты имел право распоряжаться этими жизнями только в том случае, если кто-то выше тебя по званию вручил тебе это право. Я – этот «кто– то». Я – офицер, который взял на себя ответственность. Каждый раз, когда ты шел на задание, я стояла за твоей спиной. И до сих пор стою. Так что это и мой приказ тоже. Я разделяю с тобой ответственность.

Я не знал, что сказать, и отвел глаза. Она пытается успокоить меня? Конечно. Но говорит ли она правду? Боже! Почему я сомневаюсь во всем, что мне говорят? Я должен верить Лиз, если наши отношения вообще чего-нибудь стоят…

Кроме того, я хотел ей верить. Я глубоко вздохнул. Боль не проходила.

– Не думаю, что ты можешь простить меня, Лиз, потому что сам не могу простить себя.

– Здесь нечего прошать. Ты выполнял свою работу.

– Я не подхожу для этой работы.

– Вот здесь ты ошибаешься.

– А?

В том, как она это произнесла, что-то было. Я пристально посмотрел на нее. Лиз кивнула: – Ты должен об этом знать. Твоя работа и твои способности постоянно отслеживаются и анализируются. Таким образом, командование знает, куда тебя лучше направить.

– Ну да, программа персонального размещения ни для кого не секрет. В этом участвует целая куча ИЛов. Но я никогда особо не доверял им. Посмотри, куда сунули Данненфелзера.

Лиз поморщилась: – Хочешь – верь, хочешь – нет, но Данненфелзер – идеальная находка для генерала Уэйнрайта. Нет, послушай меня. Процесс намного изощреннее и основательнее, чем тебе кажется. Вопрос не только в том, чтобы выбирать способности, соответствующие целям. Дело еще и в эмоциональном соответствии. Если кто-то не способен справляться со стрессами, его окружают людьми, которые способны на это, – тогда защищен и он, и его работа. Вот почему я повысила уровень твоего допуска: ты относишься к тем, кого психологический отдел называет «альфа-личности». Это означает, что тебе можно доверить большую ответственность. Ты не боишься трудных решений. Да, ты мучаешься, но – потом. Это просто способ проверить себя, правильно ли ты поступил в свое время.

Потому ты и продвигаешься по службе. Ты добиваешься результатов, и потому тебя продолжают посылать на немыслимые задания. Ты обнаруживаешь вещи, которые никто не видит. Не так уж много людей в мире способны на то, что делаешь ты. Ты лезешь в опасное место, осматриваешься, возвращаешься и сообщаешь не только то, что ты видел, но и что заметил. У тебя от природы способность к синтезу – ты учишься, ты строишь теории, ты учишь, ты изменяешь. Вот почему тебе могут простить смерть тех трех солдат. Это была их работа – защищать тебя и все то, что придет тебе в голову.

Я задумался. Я знал, что хорошо выполняю свою работу, но никогда не подозревал, что кто-то еще замечает это и даже заботится обо мне. Теперь настал мой черед подойти к окну и взглянуть на зеленую крышу леса под нами. Амапа уже виднелась на горизонте – белые брызги на далеких холмах. Меньше чем через час мы швартуемся.

Я набрал в грудь воздуха. То, что я собирался сказать, выговорить было нелегко.

– Если то, что ты сказала, правда – а у меня нет оснований не верить тебе, – я не могу больше выполнять задания. Потому что это означает, что и в будущем другие люди будут рисковать своей жизнью, чтобы защитить меня. Я не могу взять на себя еще чью-то смерть. Три – и то слишком много. Из всех смертей, причиной которых стал я, эти три – самые худшие, не знаю почему.

Лиз подошла сзади и обняла меня. Легонько прижала к себе, потом отпустила и начала нежно массировать мои плечи. Она делала это, когда не знала, что сказать. Я не возражал, я любил ее внимание. Но еще я знал, что так она проверяет мое душевное состояние. – Повернись.

Я повернулся.

Она взяла мою руку и положила себе на живот.

– Потрогай, – приказала она.

– С удовольствием. – И моя рука скользнула ниже. Лиз вернула руку на живот.

– Потерпи. По крайней мере до тех пор, пока я не скажу все, что должна. Возможно, я беременна, Джим, Надеюсь, что так. И если это так, на нас ложится ответственность впустить в этот мир нового человека и вырастить из него самую лучшую личность, какую мы только можем. Но что будет, если доктор Майер определит у него уродство или дефективность? Что, если анализы плодной жидкости покажут синдром Дауна или – я не знаю что? Что, если он ненормальный?

Я опустил руку.

– Он будет нормальным.

– Я знаю, но что, если нет? Что тогда? Что нам делать как родителям?

Я успокоительно пробормотал: – Мы обсудим. Обдумаем. Найдем какой-нибудь выход.

– Мы сделаем аборт, – уверенно заявила Лиз. – Как родители мы несем ответственность за эту жизнь. И если. она не может быть нормальной, то мы также берем на се-бя ответственность закончить ее, ты согласен?

Мне не нравился этот разговор. Меня мутило. Но я сумел кивнуть в знак согласия.

– Это правильно. Когда берешь на себя ответственность за чужую жизнь, то берешь и ответственность завершить ее, если это необходимо.

Она смотрела мне в глаза, пока мне не захотелось расплакаться. Слишком много всего происходит в этом путешествии – и от этого не убежать.

– Джим, – добавила она более серьезным тоном, – что будет, если меня покалечит? Если я впаду в кому без всякой надежды на выздоровление? Мозговая смерть. Ты попросишь доктора Майер отключить систему жизнеобеспечения?

– Лиз, пожалуйста…

– Попросишь? – настаивала она. – Или позволишь мне жить растительной жизнью, ходить под себя, и так год за годом?

– Я надеюсь на Бога, что мне никогда не придется…

– Я тоже надеюсь! Но если придется?..

– Если придется – да, я отключу тебя, а потом пойду в каюту и пущу себе пулю в лоб. Я не смогу это вынести…

– Нет, ты не убьешь себя. Что бы ни случилось, Джим, ты справишься, выживешь и с подробностями доложишь дяде Аире, или доктору Дэвидсону, или кому– нибудь еще все, что видел, заметил, обнаружил. Потому что в этом твоя сила. Поэтому ты здесь. Обещай мне это, Джим.

– Я… Я…

– Обещай! Если любишь меня, обещай только это! – Она пристально всматривалась в мое лицо. – Если не пообещаешь, я не выйду за тебя замуж.

Каким-то образом у меня вырвалось: – Я обещаю, что не покончу с собой. Из– за этого, во всяком случае.

– Если ты не сдержишь обещания, я раскопаю тебя и дам пощечину. Она не шутила.

– Леди, вы почти такая же ненормальная, как и я.

– Хуже, – поправила она. – Я – та, что согласилась выйти за тебя замуж и обременить человечество твоими генами.

Я притянул ее к себе, засмеявшись – но чуть-чуть. Мне надо было прижаться к кому-нибудь. А кроме того, от нее хорошо пахло. Я провел ладонями по всей длине ее прекрасных рыжих локонов.

– Хорошо, дорогая, обещаю тебе. Если, убив тебя, я докажу силу своей любви, я это сделаю. Но чего ты добиваешься?

– Я добиваюсь, дорогой, чтобы, возлагая на себя ответственность за жизнь другого человека, ты брал на себя ответственность и за его смерть – если это необходимо.

– Я знаю.

– Нет, не знаешь. Как офицер не знаешь. И уж точно – как боевой офицер. Иначе этой беседы не было бы.

Я отпустил ее.

– Ладно. Валяй, говори.

– Ты должен услышать это от кого-нибудь, кто испытал подобное. Когда солдат приносит присягу, он отдает себя в распоряжение командира и выполняет все, что бы ему ни приказали. Он принимает твою ответственность за его жизнь. Он соглашается с тем, что его работа важнее его личного выживания. Твоя же забота как офицера – быть уверенным, что солдат используется мудро и целесообразно. И если работа требует от него последней жертвы – а ты всегда надеешься на Бога, что это не произойдет, – но если жертва эта приближает ту великую цель, которой мы все посвятили себя, то это тоже часть нашей работы. И правда, Джим, если проследить весь путь до конца, если ты однажды, приняв на себя ответственность за жизнь солдата, не пожертвуешь ею, когда потребуется, – этим самым ты предашь его и себя тоже.

– Я воспитывался не в военной семье, – медленно сказал я. – И думаю иначе, Лиз. Мне ненавистно подобное мышление – его оправдания. Я ненавижу бессердечие и трату жизней, ненавижу себя за то, что думал так же, и мне кажется, что многие тоже ненавидят это. Я больше не хочу, чтобы меня ненавидели.

Лиз ответила не сразу. Она расстроилась и, возможно, решала, что делать дальше. Наконец, откашлявшись, она сказала: – Я знаю тебя, Джим. Знаю, через что тебе пришлось пройти – с Шорти, Дьюком, Деландро и всеми остальными. – Она взяла мои руки и посмотрела на них, словно изучая и запоминая, прежде чем снова заглянуть мне в глаза. – Все, что ты когда-либо делал, любимый, было оправданно в то время, когда это происходило. Имея доступную тебе в тот момент информацию, ты просто не мог сделать ничего другого. – Она подошла ко мне вплотную и заговорила невероятно искренне; сейчас мы переживали один из. самых напряженнейших и доверительнейших моментов нашей жизни. – Я не могу себе представить тебя делающим что-нибудь такое, что действительно оправдало бы ненависть – мою или кого-либо, другого. Гнев – да, ненависть – никогда. Запомни это. Вспомни, что я сказала, когда мы стали любовниками. Я не лягу в постель с побежденным – и, во всяком случае, не выйду замуж за побежденного или неудачника, не говоря уж о том, чтобы родить от него ребенка.

Я с трудом проглотил ком в горле. Если вчера вечером Лиз с трудом выслушивала горькую правду, которую я должен был сказать, то сейчас мне непереносимо трудно слушать ее. Я боялся, что ком в горле теперь будет стоять вечно.

– Выкинь все из головы, – сказала Лиз. – Ты хороший человек и возьмешь на себя ответственность за все, что тебе полагается. Я слишком часто видела, как ты это делал, чтобы сомневаться. – А потом она добавила: – Я люблю тебя. И выйду за тебя замуж. Рожу тебе сына. Сделаю тебя невероятно счастливым…

– Вообще-то, я мечтаю о маленькой девочке – с рыжими волосами, такими же сияющими, как у тебя…

Я поперхнулся собственными словами. То, что она сказала, обрушилось на меня, будто камнепад. Проглотив радостное смущение, не стал сдерживать слезы счастья, побежавшие по щекам. Я ухитрялся смеяться и рыдать одновременно.

– О, дерьмо. Что ж, начнем все заново. Я быстро взглянул на часы.

– У нас есть еще немного времени перед швартовкой. Почему бы нам, э… не положить, в некотором роде, начало нашему невероятному счастью?

Лицо генерала Лизард Тирелли расплылось в сладострастной улыбке. Подмигнув, она сказала: – Давай наперегонки – кто первым добежит до спальни.

Рост хторранской манны происходит в основном в верхнем слое почвы, прежде нем появляется плодоносящее тело растения.

Когда манна распадается, ее споры разлетаются, как. пыль. Большую часть этих спор съедают как земные, так и хторранские организмы, но незначительная часть всегда выживает и дает начало следующему поколению.

Рано или поздно выжившие споры найдут условия, подходящие для прорастания, и начнут кормиться за счет процессов гниения, которые протекают в верхнем слое почв повсеместно. По достижении критического размера растения на поверхности вырастает плодоносящее тело гриба, предназначенное для дальнейшего распространения спор. Манна – один из самых распространенных хторранских видов. Пуховики являются обычным зрелищем на полях и равнинах большинства зараженных территорий земного шара.

Однако временами над большими регионами появляются сразу огромные массы пуховиков. Механизм, вызывающий это явление, пока неизвестен. Возможно, это реакция на изменение состава почвы, температуры, плотности населяющих ее организмов или совокупности этих факторов. Также это может быть реакция на химического агента, выделяемого каким-нибудь другим хторранским растением или животным.

«Красная книга» (Выпуск 22. 19А)